Я живу на окраине города в новостройке с одним окном. От центра далеко, зато рядом есть железная дорога. Можно сесть на поезд и выбрать любую понравившуюся остановку. Еще рядом есть река, и есть мост. Из квартиры он виден полностью. Правда, мост совсем заброшенный, но мне даже нравится, что он такой. Он напоминает мне скелет большого животного. Кто-то скажет, что подобный район не самое лучшее место для мальчишки-инвалида, но знает ли кто-нибудь, что мне нужно на самом деле.

Звуков в моей жизни мало. Сегодня шумно, завтра спокойно – нет, такого не бывает. Я молчу, и вместе со мной молчит моя новостройка. И черная роща на берегу реки молчит и мост молчит. Свист чайника для меня – уже громко. Голоса я слышу редко: либо по телевизору, либо когда звонит телефон. Когда по субботам на другом берегу проезжает поезд, я тоже его слышу. Потом еще долгое время, после того, как поезд пропадает за горизонтом, над округой носится тревожное эхо.

Иногда, мне кажется, что в моем доме нет людей, а остались лишь я и соседка. Соседку я почти не вижу. А когда это случается, она начинает сплетничать то о новой семье с 3-го этажа, то о новой семье с 5-го этажа. Я живу на 8-м и еще ни одного человека из тех, о ком она говорит, не видел. Может из-за того, что сам редко выхожу, а может, потому что люблю одиночество. И все же. Людей я не наблюдаю уже давно, будто они попрятались.

С месяц назад мой звуковой мир изменился. Хорошо помню, как это произошло. Я сидел перед телевизором и смотрел очередной черно-белый фильм, в котором ближе к середине актеры прекратили разговаривать, серьезно уставились друг на друга, а потом и вовсе куда-то пропали, оставив меня глазеть на пустой экран. Я хорошо запомнил тот вечер, еще и потому что сразу после фильма зазвонил телефон. Звонила мать. Не знаю, нарочно так вышло или нет, но наши с ней разговоры случаются раз в две недели – ни днем позже, ни днем раньше. Тот день не оказался исключением. Я восстанавливаю его в подробностях.

Я поднимаю трубку:

– Здравствуй, сынок.

– Здравствуй. Как у тебя дела?

– Да, так. Сегодня думала о том, что из моей тыквы выйдет прекрасное хранилище для звуков прошлого.

– Понятно.

Мать говорит в нос и то и дело вздыхает:

– У тебя уставший голос. Ты заболела?

– Нет. Это ветры. Они поднимают пыль, которая заставляет меня кашлять.

– С тобой бы такого не случилось.

– Ну, да ладно. Что у тебя нового, сынок?

– Тоже ничего особенного, – я перевожу взгляд на улицу и замечаю, как портится погода. – Посмотри в окно. Видишь? Грязного синего цвета.

– Да, вижу, – мать замолкает. – Тучи.

Я кладу трубку и тянусь за костылем. Задетый стакан с чаем падает на пол. Доковыляв до окна, я отодвигаю занавеску, и осторожно вглядываюсь в унылый пейзаж. Быстро темнеет, в сумерках роща кажется враждебной. Мост прорисовывается все хуже и хуже, словно стараясь спрятаться в вечерней дымке. Вроде бы все как обычно и вроде бы все на своих местах, да только когда смотришь изо дня в день на одну и ту же картину, запоминаешь самые бесполезные детали, и если в ней что-то появилось или чего-то не хватает – то это сразу чувствуется. И я замечаю лишнюю деталь. По реке плывет что-то, и это что-то похоже на человека. Видна голова и часть плеча. Рот широко открыт, лицо вроде бы мужское – издалека рассмотреть трудно. Тело доплывает до моста и пропадает под ним. Я крепко сжимаю занавеску, надеясь, что мне показалось. Но, миновав мост, тело появляется вновь. Оно бездвижно и плывет дальше. Я вслух решаю, что если это мертвец, и мне все-таки не померещилось, то, нужно хотя бы выловить его и понять, что с ним случилось. Не тратя время на одевания, я мигом выхожу из квартиры и бросаюсь к лифту. Нормальный человек, с нормальными ногами, преодолел бы расстояние до реки за пару минут. В моем же случае остается лишь рассчитывать на то, что труп не пропадет хотя бы еще пять-семь минут.

Я оказываюсь на улице и выруливаю в направлении реки – рвусь, и каждый раз ступая на больную ногу, прихрамываю. В голове крутятся сюжеты преступлений: один убил другого и сбросил тело в воду, суицидник, падающий с пристани, как надрубленное дерево.

Наконец добравшись до моста, я слегка спотыкаюсь. Сразу смотрю в ту сторону, в которую плыл труп – вытягиваюсь, как мышь в поиске еды. Трупа нет.

Он вполне мог уплыть за то время, пока я добирался. На другом берегу громко раскачиваются деревья. В течении реки только спокойствие.

– Как овощи.

Я оборачиваюсь. Рядом со мной в той же позе, что и я стоит соседка. Она идиотски улыбается и, не моргая, смотрит на реку:

– Мы все как овощи. Не правда ли? – бормочет соседка и улыбается еще раз.

Взглянув на ее нелепо накрашенные губы, я подпираю плечо костылем и, ничего не ответив, направляюсь домой. Все из-за ноги – черт бы ее побрал – ни на что не годится. Ведь я мог успеть. И эта кудрявая кукла, – откуда она взялась? Не сидится ей. Что она там высматривала?

Пока я злюсь на себя и мысленно ворчу, подъезд оказывается перед глазами. В тот момент, когда я открываю дверь, мой слух выхватывает звук, похожий на хруст. Я замираю. Опять причудливые игры фантазии? Хруст повторяется, – он идет из окошка подвала. Слышатся толчки. Через пару секунд опять слышится хруст. Первая мысль – кто-то держит в подвале животных. Вторая мысль – зачем кому-то из нашего дома держать в подвале животных? Какое-то время я продолжаю напряженно вслушиваться. Звуки больше не повторяются, и я потихоньку возвращаюсь домой.

Войдя в квартиру, я первым делом закрываю ее на замок. Слишком много впечатлений. Сев на пол, я прислоняюсь спиной к стене и засыпаю.