Первые леди поддерживают своих мужей, и это подразумевает, что они служат им источником бодрости и силы духа во время трагедии. Такими были Леди Берд Джонсон после убийства президента Кеннеди и Лора Буш после событий 11 сентября. Они могут общаться со скорбящими матерями и женами менее формально, чем президент, часто отказываясь от собственных амбиций и желания во имя миссии президентства, возложенной на их мужей. Даже когда они намерены сделать что-то незначительное, например, заменить сотрудника аппарата Белого дома, они делают это с одобрения президента. Первые леди выступают как союзницы на национальной арене, где каждое их движение находится под пристальным вниманием, и они не могут что-либо предпринять без оценки возможных последствий. Во всех случаях можно усомниться в том, что их мужья были бы избраны, если бы их не было рядом.
= «Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой был адским годом».
Леди Берд Джонсон любила читать, но в старости у нее развилась дегенерация желтого пятна, и она больше не могла читать без усилий. Ее преданный персонал состоял из нескольких женщин (часть из них работала с ней в Белом доме), и они по очереди читали ей. Ширли Джеймс, исполнительный помощник Леди Берд, находилась рядом до самой кончины первой леди 11 июля 2007 года в возрасте девяноста четырех лет. Годами ранее Джеймс готовила Леди Берд к ретроспективному интервью, посвященному событиям 1968 года. Вдвоем они сидели на ранчо Джонсонов в Техасе, и Джеймс читала вслух части дневника Леди Берд, в которых шла речь об убийстве Роберта Кеннеди и Мартина Лютера Кинга-младшего. Джеймс сдерживала слезы, когда читала запись Леди Берд о дне гибели Роберта Кеннеди. «Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой был адским годом», — сказала Джеймс, качая головой, и слезы катились по ее щекам. Она подняла глаза и с удивлением увидела слезы на лице Леди Берд, которая редко плакала. «Да, — тихо согласилась Леди Берд, — это был адский год». В дневниковой записи, сделанной в тот день, когда был застрелен Роберт Кеннеди, Леди Берд написала: «Было нечто нереальное во всем этом — как ночной кошмар. Такого не могло быть наяву. Все это приснилось. Это случилось раньше».
Она слишком хорошо знала, что произошло раньше, 22 ноября 1963 года, в день убийства президента Кеннеди, который навсегда изменил ее жизнь. Ни одной современной первой леди не приходилось прежде справляться с таким жестоким переходом, какой выпал на долю Леди Берд Джонсон. В отличие от своих предшественниц Леди Берд вошла в Белый дом в трауре. Ее секретарь по вопросам протокола Бесс Абель вспоминала, насколько резким оказался этот период: «Вместо того чтобы войти в радостном волнении и возбуждении от инаугурации, мы переехали в дом с черным крепом, покрывавшим все люстры и колонны».
Новая первая леди часто жаловалась на немыслимое положение, в которое внезапно поставили ее семью. В своем дневнике она написала: «Если бы Линдон мог собрать все звезды с небес ради ожерелья для Джеки Кеннеди, он бы сделал это». Леди Берд находилась в кортеже, сопровождавшем чету Кеннеди, а во время полета обратно из Далласа, когда гроб президента Кеннеди стоял в проходе салона, она приблизилась к ошеломленной Джеки. «Мы даже не хотели поста вице-президента, — сказала она ей. — Теперь, Боже милостивый, вот как оно обернулось». Когда СМИ начали забрасывать пресс-секретаря Лиз Карпентер вопросами о том, когда Джеки и ее двое детей покинут Белый дом, Леди Берд пришла в ярость. «О господи! Я хотела бы дать утешение миссис Кеннеди; по крайней мере могу обеспечить ей комфорт», — сказала она Карпентер.
Леди Берд была категорически против переезда семьи в Белый дом 7 декабря 1963 года, потому что дата совпала с годовщиной Перл-Харбор (удара японской авиации по военной базе. — Авт.). «Могу припомнить единственный спор между родителями, свидетелем которого была, — на самом деле я не была свидетелем этого, а подслушивала — были слышны повышенные тона и некоторое раздражение между моими родителями, — говорила Люси Джонсон. «И это моя мать, неизменно уважительная и почтительная, и мой отец, который всегда очень уважал мою мать. Отец говорил: «Мы должны переехать седьмого декабря, Берд». Моя мать возразила: «Линдон, в любой день, кроме этого. В любой день, кроме этого». Леди Берд «выпрашивала альтернативу», вспоминает ее дочь. В конце концов ей пришлось уступить.
У Леди Берд сложились непростые отношения с Джеки, чья молодость и умопомрачительная красота были недостижимы для нее. Один газетный репортер из Техаса сказал ей: «Не повезло же вам, что приходится следовать за Джеки Кеннеди». — «Не жалейте меня, — ответила она. — Скорбите о миссис Кеннеди; она потеряла мужа. У меня еще есть мой Линдон». То, чему не могла соответствовать внешне, она восполняла целеустремленностью и выносливостью. Поскольку Джеки была беременна Джоном-Джоном, Джон Кеннеди, в то время сенатор, попросил Леди Берд взять на себя главенствующую роль в предвыборной кампании 1960 года. Она гордилась своими южными корнями (регулярно пересыпала речь фразами типа «Он был так же полон идей, как гранат зерен»), и она была создана для проведения предвыборных кампаний. Леди Берд никогда не жаловалась и всегда стремилась оградить своего мужа. Когда она участвовала в кампании Джонсона и Кеннеди, ей позвонили и сообщили, что у ее отца, которого она обожала, развилось заражение крови в одной ноге и на следующий день конечность придется ампутировать. Отвечая на звонок, она содрогнулась всем телом, но быстро взяла себя в руки. «В какое время они будут оперировать? — спросила она врача. — Я буду там». Она не стала сразу сообщать об этом Джонсону, потому что он готовился к мероприятию и обдумывал несколько политических проблем. Леди Берд подождала, пока он будет в хорошем настроении, спокойно положила руку ему на плечо и сказала: «Папу будут оперировать утром, и мне придется уехать, чтобы быть там». Джонсон глубоко вздохнул и кивнул, и в течение всего вечера они вдвоем обсуждали запланированные мероприятия кампании. Леди Берд мобилизовала свою экстраординарную самодисциплину, чтобы отодвинуть на задний план личную боль и вернуться к работе.
= «Не повезло же вам, что приходится следовать за Джеки Кеннеди». — «Не жалейте меня, — ответила она. — Скорбите о миссис Кеннеди; она потеряла мужа. У меня еще есть мой Линдон».
Став первой леди, она охотно приняла напряженный график. Она сказала главному церемониймейстеру Белого дома Дж. Б. Уэсту: «Мой муж на первом месте, девочки — на втором, а я буду удовлетворена тем, что осталось». Швейцар Престон Брюс, который приступил к работе в Белом доме в начале первого срока президента Эйзенхауэра, стоял у дверей вестибюля и с удовольствием наблюдал за ней. «Я никогда не видел, чтобы она нашла минутку для себя за все время пребывания в Белом доме». Во время кампании 1960 года она проехала 35 000 миль, посетила одиннадцать штатов и побывала примерно на 150 мероприятиях в течение двух месяцев. Всего за пять дней она произнесла сорок пять речей. «Леди Берд обеспечила нам Техас», — сказал Роберт Кеннеди. Когда ее муж стал вице-президентом при президенте Кеннеди, большую часть своего времени она играла роль бейсбольного игрока, бьющего битой за другого, позировала перед прессой и посещала мероприятия, в которых Джеки Кеннеди не хотела участвовать. Леди Берд занимала место Джеки более пятидесяти раз, восполняя ее отсутствие, когда Джеки осуществляла один из своих фирменных PBO — ее собственная аббревиатура, означающая «вежливый способ отшить» («the polite brush-off»). Персонал Джеки обращался к Леди Берд как к «святой Берд», чтобы она вновь и вновь спасала их от неловкости.
Бесс Абель, в ту пору мать двоих маленьких детей, которая работала секретарем по протокольным вопросам у Джонсонов, вспоминает, как они развлекались и как вкалывали — и они сами, и все сотрудники аппарата. Перед началом официальных ужинов, когда все гости рассаживались по своим местам, Абель прокрадывалась в офис церемониймейстера и по телефону читала сказки на ночь своим сыновьям. «Некоторые считают, что это было непростительно», — говорила она со смехом, но это была работа и дружба, от которых ни за какие деньги не отказались бы ни она, ни Леди Берд. В 1968 году, когда муж Леди Берд объявил о своем решении не баллотироваться на новый президентский срок, она сказала: «Мы должны делать значимыми каждую минуту, каждый день, каждый час между нынешним днем и следующим двадцатым января».
Леди Берд была одаренной ученицей в старшей школе, но настолько болезненно застенчивой, что она сознательно отвечала на некоторые вопросы на экзаменах неправильно, чтобы ей не пришлось в качестве отличника выступать с прощальной речью по окончании учебы. Но спустя годы ее уверенность окрепла, и она поступила в Техасский университет, где получила двойную степень бакалавра по истории и журналистике, и это произошло в то время, когда немногие женщины могли мечтать учиться в колледже. Ее отец был самым богатым человеком в их маленьком городе в Восточном Техасе, а ее мать, которая умерла, когда девочке было всего пять лет, происходила из состоятельной семьи в Алабаме. Когда Линдон Джонсон решил баллотироваться в Конгресс, его невеста взяла 10 000 долларов из своего наследства, чтобы помочь ему организовать кампанию.
= Он сделал ей предложение на следующий день после их знакомства, но она не была готова к такому шагу.
Она хотела стать газетным репортером, но вскоре после встречи с молодым экспертом Линдоном Бэйнсом Джонсоном отказалась от своих планов, выбрав этого неординарного персонажа, которого назвала «магнетическим». Она сказала, что чувствует себя «подобно мотыльку, которого притягивает пламя». Он сделал ей предложение на следующий день после их знакомства, но она не была готова к такому шагу. Оба обменялись более чем 900 письмами, отправленными из Вашингтона, округ Колумбия, где Джонсон работал на конгрессмена штата Техас Ричарда Клеберга, в Карнак, штат Техас, где она жила. «Мы либо делаем это сейчас, либо не сделаем никогда», — писал он ей. Несколько дней спустя он появился у порога Берд с кольцом за 2,50 доллара от Sears, Roebuck & Co. и отказался уйти без ее согласия. Они поженились 17 ноября 1934 года, когда ей исполнился двадцать один год, а ему было двадцать шесть лет. Прошло меньше трех месяцев с момента их первой встречи.
Несмотря на то что Леди Берд помогала его избранию в каждый офис, которого он добивался, поддерживая его финансово или эмоционально, Линдон Джонсон иногда допускал в отношении жены полное презрение. Он заставлял другие пары краснеть, когда публично поучал ее, сравнивая с другими женщинами, которых считал более красивыми. На вечеринках он кричал, чтобы она раздобыла ему еще кусочек пирога или чтобы сменила свою «смешную обувь». Он даже не потрудился сообщить ей, когда впервые выставлял свою кандидатуру на выборах в Конгресс, пока не объявил об этом публично. «Увидимся позже, Берд, — говорил он, когда возникал какой-то политический разговор, — намекая на то, что ей следует немедленно покинуть комнату. Он ненавидел фиолетовый цвет и говорил своей жене, чтобы она не надевала одежду такого цвета и перестала носить «мешочные» ткани. («Ему нравятся вещи, которые подчеркивают формы вашей фигуры, если у вас есть что показать», — говорит Абель.) Употребление Линдоном Джонсоном алкоголя иногда выходило из-под контроля, и Леди Берд просила, чтобы дворецкие Белого дома разбавляли ему виски «Cutty Sark» водой. Советник Джонсона, Джо Халитано, считал, что Леди Берд — это самое лучшее, что когда-либо происходило в жизни Линдона Джонсона. «Она помогала ему, когда он падал; по существу, он пребывал в маниакально-депрессивных циклах восхождения и падения; и она смягчала эти перепады».
По мере того как политическая звезда Джонсона восходила, Леди Берд становилась все более уверенной в себе, медленно превращаясь из застенчивого книжного червя в политическую силу и хитрую деловую женщину. Вопреки желанию мужа она вложила 17 000 долларов из своего наследства в небольшую медиакомпанию, которая на момент, когда они оказались в Белом доме, оценивалась в 9 миллионов долларов (примерно 68 миллионов по современному курсу доллара). Леди Берд живо помнила, как в августе 1944 года бизнес впервые принес прибыль — 18 долларов — на ее инвестиции. Она начала играть активную роль в политике в 1941 году, после того как ее муж потерпел неудачу в своей первой попытке попасть в Сенат и вернулся в Палату представителей Конгресса. А когда он был на действительной военной службе во флоте во время Второй мировой войны, она руководила его офисом по вопросам законодательства.
Линдон Джонсон выкуривал почти по шестьдесят сигарет в день и в 1955 году перенес сильный сердечный приступ. Именно тогда он увидел в ней свой спасательный круг и умолял ее оставаться у постели все время, пока лежал в больнице. Как преданная жена, в течение этих пяти недель она приходила домой только дважды, чтобы побыть со своими дочерьми, одиннадцати и восьми лет. «Ее приоритетом всегда был он, — сказала Бесс Абель, секретарь Джонсонов по протоколу. — Эти две девочки могли позаботиться о себе». Выпавшее испытание смягчило отношение Линдона Джонсона к Леди Берд. Он заглянул в лицо смерти и изменился. Теперь Джонсон позволил ей прислушиваться к политическим дискуссиям и интересовался ее мнением по поводу того, как определенные решения будут восприняты американской общественностью. В ней тоже произошли перемены, отчасти из-за нового положения ее мужа. В середине 1950-х годов она стала открыто критиковать Линдона Джонсона, иногда даже высказывая ему свои замечания во время публичных выступлений. Порой он не прислушивался к ее совету, и тогда она тянула его за лацкан пиджака, чтобы заставить сесть.
= «Где есть цветы, там расцветает и надежда».
В Белом доме Леди Берд ежедневно занималась планированием и усердно трудилась в своем «офисе», спальне кремового цвета, где она изучала речи и диктовала письма. Иногда она удалялась в сине-белую Гостиную королевы, чтобы работать над такими проектами, как программа поддержки детей из малообеспеченных семей «Ранний старт» («Head Start»), и организовывать ежемесячные обеды, получившие название «Женщины-деятели» («Women Doers»), на которые приглашали влиятельных женщин-предпринимательниц. Особенно запомнился инициированный ею «Закон об улучшении эстетического вида автомобильных дорог» («Highway Beautification Act»), подписанный ее мужем 22 октября 1965 года и прозванный «Билль Леди Берд», который предписывал ограничивать количество установленных рекламных щитов и участвовать в озеленении и высадке цветов вдоль автомобильных магистралей национального значения. Менее известна ее законотворческая деятельность в администрации ее мужа. Она повлияла на принятие почти 200 законов, связанных с защитой окружающей среды. Она боролась, чтобы защитить калифорнийское мамонтово дерево и сохранить потрясающую красоту Большого каньона Колорадо. Она была одним из самых ранних и самых известных экологов страны и считала, что есть нечто священное в красоте природы, которую нужно лелеять и беречь. «Где есть цветы, там расцветает и надежда», — говорила она.
Она была доброжелательна к персоналу. Электрик Билл Клайбер вспоминает о том, как после рождения сына к нему подошли агенты Секретной службы. Они спросили, в какой больнице находится его жена, потому что первая леди хотела отправить ей цветы. «Нет», — сказал он, покачав головой; в его глазах блеснули слезы. «Первая леди пошла и купила цветы и сама передала их моей жене в больнице». Позже, когда Клайбер благодарил ее, Леди Берд сказала: это самая простая вещь, которую она когда-либо делала в качестве первой леди.
В 1964 году ставки оказались выше, чем в 1960-м, и муж Леди Берд сказал, что нуждается в ее помощи, чтобы победить на президентских выборах. Она стала первооткрывателем среди первых леди, когда самостоятельно отправилась в предвыборную поездку и проехала 1628 миль по территории восьми южных штатов, 47 раз выступала перед полумиллионной аудиторией во время исторического предвыборного турне по железной дороге «Lady Bird Special» с остановками в маленьких городках для встречи с избирателями.
Это происходило осенью 1964 года, когда обострился конфликт на Юге. Несколько месяцев назад Джонсон протолкнул в Конгрессе «Закон о гражданских правах» 1964 года, который отменял так называемые законы о сегрегации Джима Кроу. Некоторые южане увидели в этом угрозу их образу жизни. Леди Берд, выросшая в маленьком городке в Восточном Техасе, выступила эмиссаром администрации на Юге. Произнося речь неторопливо и взвешенно, она призывала южан принять десегрегацию или же наблюдать, как их экономика рушится. По поводу ее техасского акцента один помощник заметил: «Они могут не поверить вашим словам, но наверняка поймут то, как вы говорите это!» Она сказала сотрудникам: «Не давайте мне легкие города. Любой может поехать в Атланту — это новый, современный Юг. Предоставьте мне взять на себя трудные». Она настояла на том, чтобы сообщать сенаторам и губернаторам каждого штата, который она посещала, демократам или республиканцам, о своем прибытии и просить их присоединиться к ней. Это был умный шаг, который помог ей расположить к себе самых жестоких критиков ее мужа. «Я не думала, что многие примут мое предложение, — признавалась она. — Но попросить — значит всего лишь проявить вежливость».
= «В этом южном крае больше любви, чем ненависти».
Десятки тысяч людей заполняли перроны и подъездные пути на железнодорожных станциях в небольших городах по всему сельскому Югу. Были угрозы смерти и сердитые оппоненты, которые держали плакаты с надписью «Черный дрозд, отправляйся домой!». Помощники заметили, что ее южный акцент становился все более выраженным по мере того, как они продвигались на Юг. Она несла послание тем, кто считал «Закон о гражданских правах» предательством: «В этом южном крае больше любви, чем ненависти». Она выступала, стоя на платформе служебного вагона, и иногда спокойно поднимала руку в белой перчатке, пытаясь успокоить протестующих. На одной из остановок она сказала рассерженной толпе, в которой раздавались расистские высказывания, что их слова исходят «не от добрых людей Южной Каролины, а от состояния замешательства». Помощник Джонсона, Билл Мойерс, вспоминает, как уполномоченный по организации встреч взволнованно звонил с дороги. «Пока живу, — сказал он, стараясь не дать волю слезам, — буду благодарить Бога за то, что я был сегодня здесь и могу рассказать своим детям, что такое мужество». В городе Колумбия, Южная Каролина, несколько молодых мужчин кричали: «Мы хотим Барри (республиканский противник Джонсона, Барри Голдуотер. — Авт.)! Мы хотим Барри!» Не теряя самообладания, первая леди обратилась к ним: «Друзья мои, в этой стране мы имеем право на множество точек зрения. Вы имеете право на свою. Но прямо сейчас я имею право высказать свою». Толпа одобрительно взревела. Когда конгрессмен от Луизианы Хейл Боггс пришел в ярость от нападок оппонентов, он сказал первой леди, что хотел бы сделать заявление от ее имени. Она пригласила конгрессмена в свой персональный вагон. «Я могу справиться с любой безобразной выходкой», — сказала она. Леди Берд отказалась отменить поездку, даже когда агенты Секретной службы сообщили ей, что необходимо будет разминировать железнодорожные пути. (По этой причине дополнительный локомотив проследовал за пятнадцать минут до ее поезда.)
Будучи выходцами из Джорджии, Картеры имели те же южные корни, что и Джонсоны, а Лилиан Картер, мать президента Картера, во время кампании 1964 года была председателем сторонников Линдона Джонсона в городе Америкус, округ Самтер, штат Джорджия. «Никто другой не взялся бы (за эту работу. — Авт.)», — сказала Розалин Картер. Она была единственной первой леди, которая по-настоящему могла понять, что пришлось пережить Леди Берд во время южного турне. Люди писали мылом расистские оскорбления на машине Лилиан, припаркованной за пределами штаб-квартиры кампании, и завязали узлом ее радиоантенну. «Наши мальчики ходили в школу со значками партии демократов, значками Линдона Джонсона, и их буквально избивали, — вспоминал президент Картер. — На них рвали одежду».
Даже в атмосфере этой ненависти Леди Берд умела получать удовольствие от путешествия по Югу, и в поезде был слышен смех. Красивые молодые проводницы, одетые в синюю униформу, раздавали значки «Всю дорогу с Линдоном Джонсоном». Для 225 разъездных корреспондентов, которые ехали в караване из 19 фургонов, был предусмотрен ежедневный «счастливый час» (алкогольные напитки со скидкой. — Авт.) с четырех до пяти часов пополудни в комплекте с местной едой: ветчиной и печеньем — в Вирджинии, креветками и авокадо — во Флориде. Два вагона-ресторана, открытые круглосуточно, предлагали такие блюда, как «бифштекс Линдона Джонсона — пожалуйста, уточните: рветесь в путь, в середине пути или всю дорогу». В ноябре Джонсон одержал победу на большей части территории Юга и выиграл выборы. «Все те женщины, которые оказались в этой поездке, если не были феминистками перед поездкой, то, уверена, стали ими потом», — говорила с улыбкой Бесс Абель. Леди Берд назвала поездку «самыми драматичными четырьмя днями в моей жизни, самыми изнурительными, временем полной самореализации».
Леди Берд превратилась из женщины, далекой от политики, в незаменимого советника своего мужа в Белом доме. Годы спустя Линдон Джонсон характеризовал ее как «мозги и деньги этой семьи». Когда президент Джонсон погряз в сомнениях перед выборами 1964 года, она сделала гораздо больше, чем выиграла для него голоса, — она ободряла его. «Любимый, ты такой же храбрец, как Гарри Трумэн, или Франклин Делано Рузвельт, или Линкольн. Ты можешь идти вперед, чтобы обрести душевный покой и чего-то достичь, невзирая на эту боль», — написала она ему в письме и добавила, что не боится «потери денег или поражения». Такая непоколебимая сила типична для всех современных первых леди, которые рассматривают поддержку своих мужей как часть своих должностных обязанностей. «Я знаю, что ты храбр, как любой из тридцати пяти (Джонсон был приведен к присяге как тридцать шестой президент США. — Авт.)», — писала она.
Она привыкла к эксцентричным требованиям Линдона Джонсона, включая его настойчивую потребность в мощном напоре воды в душе в каждом доме, где они когда-либо жили, и в телефоне, который всегда должен находиться под рукой. После избрания Никсона президентом из президентской спальни пришлось удалить пятьдесят телефонных линий. Когда Бетти Форд обходила второй этаж со своим новым пресс-секретарем, она указала на десять электрических розеток над раковиной в ванной президента. «Насколько я понимаю, Джонсон заказал их однажды в момент безумия, когда одна существующая розетка не сработала». Задолго до того, как Джонсон стал президентом, он говорил по телефону так часто, что требовал, чтобы один аппарат постоянно находился под тенистым деревом в заднем дворе их дома в Остине. Когда у Леди Берд начались первые роды, Линдона Джонсона пришлось оторвать от телефона во время одного из его бесконечных разговоров.
Один телефонный разговор, состоявшийся между Леди Берд и президентом 14 октября 1964 года, показывает, что она действительно была моральным компасом для мужа. За несколько недель до президентских выборов их давний друг и советник по политическим вопросам с 1939 года Уолтер Дженкинс был арестован по обвинению в том, что тогда называли «непристойным гомосексуальным поведением» в мужском туалете Юношеской христианской ассоциации (YMCA), находившейся в нескольких кварталах от Белого дома. Леди Берд знала, что из-за скандала Дженкинс не может продолжать работать в администрации ее мужа, но она не хотела бросать на произвол судьбы его самого и его семью.
В телефонном разговоре с мужем она высказала идею предложить Дженкинсу должность второго лица на телеканале Остина, которым они владели. «Я бы ничего не делал по этой линии сейчас», — сказал президент, убеждая ее сообщить через помощника Дженкинсу и его жене, которая была их близким другом, что Дженкинсу не составит труда найти работу. После долгой паузы Леди Берд твердо сказала: «Не думаю, что это правильно… Когда меня спросят, — а меня спросят, — я скажу, что это невероятное обвинение для человека, которого знаю все эти годы как благочестивого католика, отца шестерых детей, счастливого супруга. Это можно объяснить только моментом нервного срыва». Джонсон прервал ее и попросил не делать публичных заявлений. «Если мы не выразим ему некоторой поддержки, думаю, мы потеряем любовь и преданность всех людей, которые были с нами», — ответила она. Только тогда президент разрешил ей встретиться с его советниками, чтобы обсудить заявление. А когда она сказала ему, что уже сделала это (она часто опережала его на шаг), он все еще сопротивлялся. Она продолжала настаивать на публичном заявлении в поддержку друга семьи, однако Джонсон возразил: «Обычный фермер просто может не понять, что мы об этом знаем и одобряем или попустительствуем».
В конце разговора Леди Берд немного потешила эго своего мужа сладкоголосыми фразами, а затем сказала, что собирается выступить с заявлением, нравится ему это или нет:
— Бедняжка, мой дорогой, у меня сердце болит и о тебе тоже.
— Я знаю это, дорогая, — ответил он.
— Ты храбрый, добрый парень, и если прочтешь что-то, где я высказываюсь в поддержку Уолтера, там будет написано именно то, что я только что сказала тебе.
Ее заявление появилось в прессе раньше, чем заявление президента.
По словам Ларри Темпла, который работал специальным советником президента Джонсона, «во время моей службы у Линдона Джонсона не было никого ближе, чем Леди Берд Джонсон. Не было абсолютно никого, чей совет, рекомендации, суждение он стремился получить и применить больше, чем Леди Берд Джонсон». Темпл входил в ближайшее окружение; среди его обязанностей — проведение брифинга президента в семейной спальне в 7.30 каждое утро. Джонсон и Леди Берд были еще в пижамах, но президент к тому времени уже давно разговаривал по телефону. Темпл заранее знал, когда Леди Берд не было в городе, чтобы проявлять больше осторожности в общении с президентом. «Если ее не было, а она иногда уезжала в Нью-Йорк, чтобы посмотреть пьесу с подругой, он напоминал зверя в клетке».
= «Если ее не было, а она иногда уезжала в Нью-Йорк, чтобы посмотреть пьесу с подругой, он напоминал зверя в клетке».
Леди Берд была его доверенным советником. Они завтракали вдвоем в своей спальне, и он внимательно слушал ее. Она даже давала оценку его речам. «Она оценивала его, и он сознательно выслушивал ее мнение, потому что чувствовал, что она живет его насущными интересами и хочет донести до него то, что ему следует услышать независимо от его желания», — рассказывает дочь Джонсонов Люси. «Нравилось ему это? Нет». Она смеется и говорит, что ее мать была «тем человеком, который скажет ему, что у него шпинат застрял в зубах, чтобы он поспешил к зеркалу и вычистил его остатки». Леди Берд была лучшим другом своего мужа. «Полагаю, он думал, что становится лучше благодаря тому, что у него есть та, кто его любит так сильно», — считает Люси.
В телефонном разговоре, состоявшемся 7 марта 1964 года, после того, как он дал пресс-конференцию, Леди Берд спросила мужа: «Хочешь послушать в течение примерно одной минуты мою критику или предпочтешь подождать до вечера?» — «Да, мэм, — ответил он. — Я готов сейчас». Ее резюме: он говорил слишком быстро и слишком часто опускал взгляд вниз. Ему нужно было изучить текст, прежде чем выходить на сцену, и читать с большим выражением. «Я бы сказала, что это твердая четверка с плюсом». За несколько мгновений до шокирующего обращения 1968 года по национальному телевидению, в котором президент Джонсон объявил о своем решении не баллотироваться на новый срок, первая леди подбежала к столу в Овальном кабинете и передала ему записку: «Помни — хороший темп и драматическое исполнение».
На протяжении многих лет после его смерти Леди Берд постоянно посещала Президентскую библиотеку своего мужа. В реконструкции Овального кабинета президента Джонсона есть звуковые колонки, и она слушала, как его голос разносится по залам. «Я часто задавалась вопросом, насколько тяжело ей слышать его голос», — говорила ее подруга и бывший помощник Бетти Тилсон. «Я думаю, она находила в этом утешение. И говорила о нем довольно скупо… По ее словам, ей хотелось бы, чтобы он увидел прекрасных молодых женщин, какими стали Люси и Линда». В письме от 13 января 1999 года к ее подруге Бетти Форд, Леди Берд обмолвилась, как ей не хватает мужа в праздник, когда приезжают в гости их внуки и правнуки. «Линдону понравилось бы это и, без сомнения, взбодрило бы его!»
СОВРЕМЕННЫЕ ПЕРВЫЕ ЛЕДИ откладывают собственные мечты, чтобы поддержать амбиции своих мужей. Но случай с Хиллари Клинтон иной: она совершила временный маневр, чтобы помочь мужу, но никогда не отказывалась от личных планов. Она не станет довольствоваться всю жизнь положением героини второго плана.
= Но случай с Хиллари Клинтон иной: она совершила временный маневр, чтобы помочь мужу, но никогда не отказывалась от личных планов.
То, как познакомились Билл и Хиллари, красноречиво говорит об их отношениях и неоспоримой самоуверенности Хиллари. Они оба занимались в библиотеке юридического факультета Йельского университета, и Билл большую часть времени смотрел на Хиллари. Она сидела в противоположном конце читального зала, в больших очках и без макияжа. Он был ошеломлен, увидев, как она направляется к нему. «Послушайте, если вы будете продолжать смотреть на меня, мне придется постоянно оглядываться назад, — сказала Хиллари, — и я думаю, что мы должны познакомиться. Я — Хиллари Родэм». Билл вспоминает, что был так «ошарашен», что не смог сразу вспомнить свое имя.
Хиллари с самого начала знала, что Билл хотел стать президентом. Он охотно рассказывал друзьям о своем стремлении, и она влюбилась в него и его амбиции. Она задержалась в Йеле еще на один год, чтобы быть с ним, а не завершить обучение со своим курсом (она была одной из двадцати семи женщин на курсе). После стремительного ухаживания Билл трижды делал предложение, прежде чем Хиллари ответила «да». В интервью Хиллари сказала, что она «жутко боялась» выходить замуж за Билла, так как опасалась, что ее личность «потеряется в кильватере сильной от природы индивидуальности Билла».
Хиллари выросла в Парк-Ридж, штат Иллинойс, пригороде Чикаго, населенном выходцами из среднего класса, и ей казалось, что ей суждено переехать в большой город, поступить в юридическую фирму или баллотироваться на выборную должность. Тем не менее она знала, что быть рядом с Биллом — означало бы переехать в его родной штат Арканзас, где он собирался баллотироваться в Конгресс. И, в отличие от Билла, который воспитывался эксцентричной матерью и грубым отчимом, Хиллари росла в крепкой семье. Ее друзья считали, что она будет разбазаривать свой поразительный потенциал, и хотели, чтобы она сама стала политическим деятелем и не играла бы традиционную роль жены-соратницы. «Я была разочарована, когда они поженились», — говорит Бетси Райт, давний друг Клинтонов, которая руководила аппаратом Билла в его бытность губернатора, а затем работала в его президентской кампании 1992 года. Но в борьбе между рассудком и сердцем побеждало сердце Хиллари. Когда Хиллари решила переехать в Арканзас, обратной дороги уже не было. «По-моему, на каком-то уровне я осознавала, что было бы очень трусливо и глупо отказаться от этих отношений», — призналась она. В 1974 году, после работы в Юридическом комитете палаты представителей Конгресса в ходе расследования в связи с импичментом президента Никсона, Хиллари переехала в Фейетвилл, штат Арканзас. Они поженились в 1975 году. Свадьба состоялась в гостиной их первого дома.
Хиллари стала второй женщиной в профессорско-преподавательском составе юридического факультета Университета Арканзаса. Билл также вел занятия в университете, когда баллотировался в Конгресс, и, по словам студентов, которые учились у каждого из них, Хиллари была лучшим педагогом. Она была строгой и дисциплинированной, в то время как Билл заслужил репутацию преподавателя, у которого проще получить высокий балл.
Билл баллотировался в Конгресс в 1974 году и проиграл выборы, но в 1976 году его избрали генеральным прокурором штата, и Клинтоны переехали в Литл-Рок. Хиллари сохранила свою девичью фамилию и поступила в престижную юридическую контору «Rose Law Firm», где она специализировалась на делах несовершеннолетних, а Билл вновь впрягся в гонку за пост губернатора. Отказ Хиллари изменить свою фамилию становился все более существенной помехой после того, как Клинтон получил пост губернатора в 1978 году. После выборов репортер международного агентства информации и новостей Associated Press спросил его о решении Хиллари сохранить «Родэм». «Она решила это сделать, когда ей было девять лет, задолго до того, как появилось феминистское движение за равноправие женщин, — ответил Билл, защищаясь. — Люди не возражали бы, если бы знали, насколько старомодной она была в любых проявлениях». Друг Билла в Литл-Роке, Гай Кэмпбелл, не мог понять, почему Хиллари не взяла фамилию мужа. В конце концов однажды за обедом с Клинтонами Гай наклонился к Хиллари и спросил: «Хорошо, Хиллари, я просто хочу знать: почему ты не взяла фамилию своего мужа?»
= «Хорошо, Хиллари, я просто хочу знать: почему ты не взяла фамилию своего мужа?»
«Послушай, моя юридическая практика уже сложилась под моей девичьей фамилией, — сказала она, пристально посмотрев на него, и добавила: — Но на самом деле, просто я очень люблю своего папу». На выборах 1980 года оппонент Клинтона от Республиканской партии Фрэнк Уайт как можно чаще напоминал избирателям, что его женой является «миссис Фрэнк Уайт». И Уайт победил на выборах. Когда Крэгг Хайнс, возглавлявший штаб-квартиру газеты Houston Chronicl в Вашингтоне, спросил мать Билла, Вирджинию Келли, что она подумала о Хиллари, когда впервые встретилась с ней, сделала паузу и сказала: «Чертова янки, я полагаю!». Вирджиния обвинила Хиллари и своего сына в 1980 году, заявив, что половина избирателей Арканзаса, в большинстве своем социально консервативные люди, считают, что Клинтоны не состоят в браке и живут в грехе в особняке губернатора. «Она расплакалась единственный раз, когда говорила о поражении Билла Клинтона в 1980 году, — вспоминает Хайнс. — Такого не должно было случиться».
В феврале 1982 года Клинтон объявил, что снова вступает в борьбу за пост губерната, а Хиллари стала называться «миссис Клинтон». Она осветлила волосы и начала носить контактные линзы, исполненная решимости не стать причиной еще одного провала. «Я буду миссис Клинтон, — сказала она репортерам в 1982 году, в тот день, когда ее муж объявил о своем намерении вернуться в особняк губернатора. — Подозреваю, что людям еще надоест слышать о миссис Клинтон». С 198З-го по 1992 год, когда Билла избрали президентом, Хиллари в основном называли Хиллари Клинтон. Но когда Клинтоны добрались до Белого дома, а Хиллари возглавила оперативный комитет по реформе здравоохранения, она использовала имя Хиллари Родэм Клинтон. Официально же она никогда не меняла свое имя, оставаясь Хиллари Родэм.
Хиллари спорила с южанами, особенно с мужчинами, которые высмеивали ее феминизм и даже ее внешность, но она знала, что это лишено смысла. В качестве первой леди Арканзаса Хиллари иногда предлагали проводить акции по сбору средств, некоторые из них сопровождались нелепым зрелищем ее манеры одеваться. На одно из мероприятий по сбору средств Хиллари сделала профессиональный макияж и надела кашемировый свитер. Гай Кэмпбелл зашел за кулисы и сказал: «Хиллари, глазам своим не верю, сегодня ты похожа на женщину». Хиллари улыбнулась сквозь досаду и произнесла: «Только ты, Гай Кэмпбелл, можешь сказать подобное».
Билл часто призывал своих сотрудников обсуждать новые идеи с его женой и поручил ей руководить реформированием общеобразовательных школ штата Арканзас, которые оказались на самом дне в национальных рейтингах. Хиллари стала одним из учредителей миссии «Адвокаты Арканзаса для детей и семей» и помогла добиться финансирования начального образования, а также работала над реформированием системы ювенальной юстиции. Будучи сначала кандидатом, а затем партнером юридической компании «Rose Law Firm», она зарабатывала более чем в три раза больше своего мужа.
Она никогда не переставала быть яростным защитником Билла. В мае 1990 года, когда ее муж баллотировался на свой пятый срок в качестве губернатора Арканзаса, она стояла в толпе в ротонде Капитолия, когда Том Макрей, его соперник в праймериз от Демократической партии, проводил пресс-конференцию. Когда Макрей нападал на Билла за отказ участвовать в дебатах, решительный голос крикнул: «Том, кто был тем человеком, который не появился в Спрингдейле? Не вешай мне лапшу на уши! Я хочу сказать, думаю, надо внести ясность…» Хиллари вышла из толпы и приблизилась к Макрею, и объективы телевизионных камер переключились на нее. «Во многих опубликованных вами отчетах, — говорила она, размахивая пачкой газет, — не только хвалили губернатора за его экологическую репутацию, но и за достижения в области образования и экономики!» В конце пресс-конференции местный репортер над своим свежим снимком сделал следующий комментарий: «Хиллари Клинтон снова показала, что она может быть лучшим полемистом в семье». Она спасла Билла от того, что могло стать сокрушительным поражением, и тем самым приблизила его на шаг к президентству.
В Белом доме у Клинтонов возникли сложности в отношениях, которые каждый день выплескивались наружу. Они засиживались допоздна, развлекая знаменитостей приглашениями остаться на ночь в Спальне Линкольна. (У Клинтонов было так много гостей в Белом доме, что сотрудники аппарата держали их список под рукой, на случай, если Хиллари остановит их, чтобы спросить, кого они принимают в любой конкретный вечер.) Они никогда не переставали работать. Они опрашивали сотрудников, чтобы узнать, что думают люди за пределами кольцевой автострады вокруг Вашингтона, и постоянно обсуждали политику, даже в отпуске. Во время отдыха на острове Мартас-Винъярд Хиллари сказала репортеру: «Сегодня утром я резала грейпфрут для Билла, и у нас возникла лучшая идея по поводу дневного ухода, и вдруг что-то ударило в окно, и это была чайка — чайка в нашем окне!»
= В Белом доме у Клинтонов возникли сложности в отношениях, которые каждый день выплескивались наружу.
У Клинтонов также случались горячие споры и затяжные каменные молчания. Во время демонстрации фильма в 1994 году в кинотеатре Белого дома дизайнер интерьера Клинтонов Каки Хокерсмит, который на протяжении многих лет периодически жил в Белом доме, предупреждал гостя: «Сейчас здесь мрачновато; они могут даже уйти сегодня раньше». Флорист Белого дома Ронн Пейн вспоминает, как в один прекрасный день подошел к служебному лифту с тележкой, чтобы забрать старые цветочные композиции, и увидел двух дворецких, стоящих возле Западной гостиной, которые слушали, как ругаются Клинтоны. Дворецкие жестами пригласили его подойти и приложили пальцы к губам: «Тсс». Внезапно Пейн услышал крик первой леди: «Проклятый ублюдок!» — и тяжелый предмет ударился об пол.
Однако были и приятные моменты, и Хиллари пыталась помочь своему мужу поднять настроение в Белом доме. Она попросила главную экономку Кристин Лимерик превратить комнату в конце коридора — номер 330 на третьем этаже — в музыкальную гостиную для президента Клинтона в качестве рождественского подарка-сюрприза. Комната была отреставрирована, покрашена и оборудована музыкальными стойками, стереоаппаратурой, динамиками и его коллекцией саксофонов. В канун Рождества Лимерик обернула входную дверь подарочной бумагой, и рано утром Хиллари привела Билла в гостиную. Это был один из редких моментов, когда Клинтоны не работали.
Быть соратником в Белом доме иногда означает становиться жестким надзирателем, чтобы обеспечить свое последовательное, мощное присутствие во время трагедии. У Лоры Буш есть глубина и сложность, которые мало кто когда-либо видел. Лора говорит, что ее свекровь, Барбара, гораздо более «резкая» по сравнению с ней, но когда Лора находилась в Белом доме, ее твердость превзошла характер Барбары. Если президент Джордж У. Буш просил о чем-то, его сотрудники двигались так быстро, как только могли. Но если просьба исходила от Лоры Буш, все носились.
Лора была чопорной первой леди, и непринужденная атмосфера в Западном крыле часто не вызывала у нее восторга. После того как Западное крыло было отремонтировано, Лора прошла через новый пресс-центр и нижнее отделение пресс-службы. У одной из двадцати помощников по связям с прессой к стене над столом была прикреплена куча картинок. Лора прошла мимо, взглянула на ее рабочее место и неодобрительно покачала головой: «Это Белый дом, а не университетский женский клуб». Несколько минут спустя фотографии были сняты.
Церемониймейстер Уортингтон Уайт вспоминает, какой сердитой бывала Лора, когда сотрудники резиденции дважды теряли ключи от машины ее дочери Дженны. Она парковала свою машину на Южной лужайке, но иногда автомобиль требовалось убрать, потому что президенту предстояло выступить с заявлением за стенами Белого дома, где автомобиль окажется в кадре камеры, либо прибывал неожиданный гость и требовалось освободить место для кортежа. Лора всегда держалась спокойно и владела собой, но когда она вошла в офис церемониймейстера за разъяснениями, каким образом ключи ее дочери были потеряны во второй раз, она пришла в ярость, обнаружив, что сотрудник случайно бросил их в ливневый сток. Ее руки дрожали, а тон был резким: они не причинили неудобства ей лично, но доставили неудобство ее дочери, что было гораздо хуже в ее представлении. Сотрудники в конце концов решили держать запасные копии ключей от машины Дженны в сейфе в офисе церемониймейстера.
= Лора была чопорной первой леди, и непринужденная атмосфера в Западном крыле часто не вызывала у нее восторга.
По словам Уайта, Лора не давала спуску ни в чем. Однажды (это произошло вскоре после его назначения церемониймейстером, ответственным за ведение домашнего хозяйства) на телефонном аппарате в офисе церемониймейстера мигнула надпись «семейный стол»: звонили с верхнего этажа, где проходил семейный завтрак. Это была первая леди, которая попросила его немедленно встретиться с ней в лифте президента. Лора быстро поздравила его с новой должностью и вызвала к себе. Они вошли в Восточную гостиную, расположенную между Спальней королевы и Спальней Линкольна, где она указала на небольшую протечку. «Это происходит уже в течение девяти месяцев, — сказала она. — Я хочу, чтобы это было исправлено».
Примечательно, что Лора, застенчивый библиотекарь, которая вышла за своего мужа при условии, что ей никогда не придется выступать с политическими речами от его имени, с легкостью стала отдавать распоряжения в Белом доме. Лоре был тридцать один год, и она десять лет работала учителем начальной школы и библиотекарем, прежде чем начала встречаться с Джорджем У. Бушем, который на самом деле во многих отношениях ее противоположность. Она сглаживала острые углы дерзкой натуры своего мужа. Во время предвыборной кампании, находясь в самолете, она сказала ему: «Бабба, контролируй себя», когда он отвечал на вопросы сопровождавших его журналистов. В пределах резиденции она увещевала его деликатным обращением «Буши-и-и-и» (понижая голос в конце), когда он выходил за рамки дозволенного. А он помог ей исцелиться от стыда по поводу автомобильной катастрофы со смертельным исходом, в которой она случайно проехала на знак «Стоп» и погубила одного из своих лучших друзей, когда ей было семнадцать лет. Она чувствовала себя настолько виноватой, что так и не решилась рассказать об этом своим дочерям (они узнали только тогда, когда их отец стал губернатором штата Техас и кто-то из их охранников упомянул об этом, полагая, что они уже знают).
Лоре, родившейся и выросшей в Мидленде, штат Техас, даже не приходило в голову, что однажды ей придется помогать держать под контролем страну во время худшего террористического нападения со времен Перл-Харбора. Именно штатные сотрудники, которые служили каждой следующей администрации, независимо от их партийной принадлежности, помогли Лоре почувствовать уверенность после событий 11 сентября 2001 года. «Мы знали, что будем там (в Белом доме. — Авт.), и были уверены в своей безопасности, но, с другой стороны, они (сотрудники Белого дома. — Авт.) могли выбрать другую работу или просто сказать: «Знаете, сейчас слишком велик стресс. Я, пожалуй, пойду», — сказала Лора в интервью. — А они этого не сделали, никто из них не сделал».
Ветеран Белого дома репортер Энн Комптон вспоминает, как во время частного обеда с первой леди Лора сказала ей, что в ужасные часы после терактов она едва не заплакала, когда агент Секретной службы сообщил ей, что все бывшие первые семьи находятся в безопасности. «Она даже не подумала об эффекте домино», — сказала Комптон. Две дочери Сьюзен Форд учились в Южном методистском университете и 11 сентября в панике позвонили своей матери. Сьюзен связалась с одним из агентов Секретной службы, который охранял ее в Белом доме и жил около Южного университета, и он и его жена приютили ее дочерей на нескольких дней. Одна из дочерей обратилась к своему профессору, прежде чем уехать: «Это может показаться вам странным, но мой дедушка Джеральд Форд был президентом, и мне нужно уехать». Когда Лора Буш услышала эту историю, ее глаза застилали слезы; связь, объединяющая эти семьи с Секретной службой и друг с другом, имеет глубокие корни.
Через шесть дней после событий 11 сентября Лора Буш отправилась в Шэнксвилл, штат Пенсильвания, в составе должностных лиц администрации, командированных для урегулирования кризиса. Сотни членов семей сорока пассажиров и экипажа захваченного лайнера, следовавшего рейсом United Airlines Flight 93, собрались на заброшенном поле, где все еще тлел кратер на месте крушения. Это был единственный из четырех захваченных самолетов, который не достиг намеченной цели благодаря героизму пассажиров и членов экипажа, которые попытались отобрать у угонщиков контроль над самолетом. Помощник из аппарата Белого дома, который прибыл на место трагедии за несколько часов до приезда Лоры, сказал, что собравшиеся, похоже, немного успокоились, когда увидели первую леди. «Когда она появилась, все изменилось, и стало легче, — вспоминал он. — Люди могут поверить ее словам, они чувствуют, что могут поплакать на ее плече, и она готова быть опорой для них». По словам ее помощников, она лучше всего действует в приватных условиях, когда нет включенных камер. Ее визит в Шэнксвилл был эмоциональным. Она встретилась с членами семей, которые хотели знать, чем она и ее муж могут помочь им, чтобы пережить огромную потерю. «Америка узнает имена, но вы знаете людей, — сказала она собравшимся; в толпе многие люди растерянно плакали. — Именно о вас они думали в последние минуты жизни. Вы те, кого они призывали, и молились, чтобы увидеть снова. Они любили вас».
= «Америка узнает имена, но вы знаете людей, — сказала она собравшимся; в толпе многие люди растерянно плакали. — Именно о вас они думали в последние минуты жизни».
Лора говорила своим сотрудникам о намерении посетить все пятьдесят штатов в качестве первой леди, и к концу поездки остался только один штат — Северная Дакота. Руководитель аппарата Лоры, Анита Макбрайд, вспоминала, как сопровождала Лору на ее последнем мероприятии, ужине в подземелье церкви в Северной Дакоте. «Это была та средняя Америка, какую вы можете себе представить, — запеканка из мяса и бобов с овощами, бумажные салфетки — может быть, человек сто, все женщины принарядились». Внезапно одна женщина встала и запела «Боже, благослови Америку». Лора Буш, которая видела боль членов семей и раненых солдат в Медицинском центре имени Уолтера Рида после теракта 11 сентября, не смогла сдержать слез. Это был один из немногочисленных случаев, когда она позволила себе внешнее проявление эмоций на небольшом ужине со скромным угощением в Северной Дакоте, который ознаменовал конец ее восьмилетнего пребывания в качестве первой леди.