Старомодное Восточное крыло, находящееся в гендерной схватке с Западным крылом, — характерная черта каждой администрации Белого дома в наше время. В администрации Кеннеди это была Летиция Болдридж, грозный секретарь Джеки по протоколу, — в одном углу, и пресс-секретарь Белого дома Пьер Сэлинджер — в другом. Когда Болдридж проходила между Западным и Восточным крылом мимо бассейна Белого дома, если президент Кеннеди в это время наматывал круги в бассейне, он иногда обращался к ней: «Что происходит в Восточном крыле? Какие проблемы у вас сегодня?» Эта драма забавляла Джей-Эф-Кей (президента Кеннеди. — Авт.), и он обычно принимал сторону Восточного крыла. Болдридж знала, как использовать близость Джеки к власти, чтобы получить желаемое. «Если Пьер шел против конкретных инструкций Джей-Би-Кей (Жаклин Бувьер Кеннеди. — Авт.), я получала нагоняй от Джеки, поэтому я стучала президенту на Пьера, и президент отправлялся биться за меня против Пьера». Джеки в конечном счете удавалось контролировать ситуацию.

В годы пребывания в Белом доме администрации Форда пресс-секретарь Бетти, Шейла Рабб Вайденфельд, видела в Восточном крыле сердце, а в Западном крыле — голову. «Они отвечали за политику; мы интерпретировали ее повседневной жизнью, на собственном примере». Во время собеседования с Марией Даунс, кандидатом на пост секретаря по вопросам протокола, Бетти спросила ее: «Вы могли бы выступить против них (помощников президента в Западном крыле. — Авт.)?». Бетти беспомощно наблюдала, как сотрудники Западного крыла пытаются взять под свой контроль списки гостей для официальных обедов в течение того короткого времени, когда у нее не было секретаря по вопросам протокола.

Мишель Обама стремилась сохранять полный контроль над своим имиджем. По словам бывшего советника первой леди, ей хотелось, чтобы каждое событие имело «четкую предвыборную цель», и «всякий раз, когда ее используют в любом качестве… это должно быть увязано со стратегией». Мишель слыла неохотным агитатором во время кампании, и порой роль первой леди тяготила ее, рассказывает этот сотрудник.

В Белом доме эпохи Обамы также возникает напряженность между Западным крылом и тихим офисом первой леди, расположенным на втором этаже Восточного крыла. Во время переезда, когда образовалась пауза между избранием и инаугурацией президента, Мишель собрала свой небольшой аппарат в штаб-квартире переходного периода и обратилась к сотрудникам: «Мы ничего не должны делать». Все их решения, сказала она, должны быть «действительно очень хорошими». Она воспринимает себя как «продукт с добавленной стоимостью», в противном случае игра не стоит свеч. Каждое событие должно иметь цель, поэтому случайные предложения не приветствуются; напротив, каждую идею необходимо всесторонне оценить, каждый недостаток взвесить, прежде чем она будет изложена ей. Все это означало одно: она ожидала, что ее график будет расписан на несколько недель вперед, даже если график президента будет более мобильным, а иногда и планируемым всего на несколько часов, в зависимости от глобальных событий. Она предполагала, что в Белом доме будет работать только два-три дня в неделю, а остальное время посвящать своим дочерям. Бывший сотрудник Западного крыла дал понять, что последнее слово за Мишель и любые попытки загрузить ее сверх расписания или сделать нечто спонтанное не были бы благоразумными: «Вы знали, каковы ограничения».

= Она предполагала, что в Белом доме будет работать только два-три дня в неделю, а остальное время посвящать своим дочерям.

Если уж Мишель берется за что-то, утверждают помощники, то проводит часы, а иногда и дни напролет, лично готовя и редактируя свои речи. В ее офисе установили кафедру, чтобы она могла проводить с сотрудниками практические занятия. Она больше всего любит общаться с молодыми девушками из старой центральной части города, для которых может стать источником вдохновения. «Ничто в моем жизненном пути никогда не предсказывало, что я окажусь здесь как первая афроамериканская первая леди, — говорит она, и ее голос усиливается от волнения. — Когда я росла, у меня не было ни богатства, ни доступа к ресурсам, ни какого бы то ни было общественного положения».

Мишель Обама работает с четвертым секретарем по протоколу после ухода Джереми Бернарда, первого мужчины и открытого гея на этой должности. Спустя четыре месяца после того, как она стала первой леди, Мишель заменила своей старой подругой Сьюзен Шер руководителя аппарата Джеки Норрис, которая возглавляла успешную операцию президента в штате Айова. В конце 2010 года она заменила Шер Тиной Тхен, юристом, которая работала в Департаменте общественной занятости Белого дома. Текучесть кадров в офисе Мишель была выше, чем у большинства ее предшественниц: у Лоры Буш и Хиллари Клинтон сменилось по два руководителя аппарата за восемь лет пребывания в качестве первой леди.

Мишель прямолинейна в своих высказываниях. Она стремится демонстрировать благородное спортивное поведение в любой ситуации, но с самого начала ясно дала понять, что не любит, когда другие люди выступают от ее имени и дают обещание, что она появится на мероприятиях, предварительно не посоветовавшись с ней. Ее особенно раздражал тогдашний руководитель аппарата президента Рам Эмануэль, который договаривался от ее имени. «Рам разрушил отношения со всеми. Не думаю, что у кого-то есть беспроблемные, теплые отношения с ним», — сказал бывший сотрудник администрации Обамы. Когда Мишель загрузили сверх ее расписания, она заявила помощникам президента: «Прекратите это немедленно». Сторонники Мишель в Белом доме считают, что Эмануэль использует ее имя и было бы несправедливо наказывать ее и просить больше участвовать в кампании, чем это делали другие первые леди, на том основании, что она пользуется популярностью.

Отношения Мишель с первым пресс-секретарем ее мужа Робертом Гиббсом также сложились не лучшим образом. По словам осведомленного бывшего чиновника Белого дома, Мишель с самого начала считала Гиббса наглым всезнайкой, и ее волновало то обстоятельство, что он больше озабочен Обамой-кандидатом, чем Обамой-человеком. Гиббс был одним из немногих советников Обамы, который открыто критиковал Восточное крыло. Гиббс якобы был обеспокоен решением Мишель нанять декоратора Майкла Смита в 2009 году, который отвечал за новое оформление интерьера стоимостью 1,2 миллиона долларов в офисе Джона Тейна, уволенного директора Merrill Lynch. Невероятно дорогая урна для мусора (1200 долларов) и еще более абсурдно оцененный ковер (87 000 долларов) в кабинете Тейна стали воплощением жадности Уолл-стрит во время финансового кризиса, и Гиббс тревожился по поводу общественного резонанса вокруг имени дизайнера. Но первая леди утверждала, что она лишь пыталась сделать частные комнаты более удобными для своих дочерей и они не будут тратить деньги налогоплательщиков. Президент согласился с доводами Гиббса, и хотя Смит не был уволен, его попросили заказать более дешевые предметы из таких магазинов, как «Anthropologie». Мишель была возмущена тем, что каждое ее решение тщательно анализируется советниками ее мужа.

Восточное крыло при Обаме позиционировалось в традиционном русле по сравнению с периодом президентства Клинтона. В его администрации Мэгги Уильямс стала первым руководителем аппарата первой леди и одновременно помощником президента. Многие сотрудники Хиллари работали в Западном крыле и в административном здании Эйзенхауэра (Старое здание правительства), а не в Восточном крыле. Решение Хиллари занять офис в Западном крыле вызвало раздражение у отдельных сотрудников администрации президента. «Это произошло довольно быстро, когда Сьюзен Томазес (близкая подруга Хиллари, участвовавшая в президентской кампании Клинтона в 1992 году. — Авт.) пришла с рулеткой в Западное крыло и Старое здание правительства, чтобы измерить офисы и решить, кого там разместить, — рассказал Рой Нил, занимавший пост менеджера в вице-президентской кампании Альберта Гора, а затем назначенный заместителем руководителя аппарата президента Клинтона. «Это разозлило всех». Хиллари даже сказала своей преемнице Лоре Буш, что если бы она могла повернуть время вспять, то отказалась бы от офиса в Западном крыле. По ее словам, после реформы здравоохранения она редко пользовалась им. Помощники Хиллари не скрывали от сотрудников Лоры, что раз уж это было сделано, отмена спорного расположения офиса вызвала бы слишком много вопросов. Никогда не возникало никаких кривотолков по поводу того, хочет ли Мишель Обама сыграть роль в Западном крыле, так как с самого начала она ясно дала понять, что не намерена идти по стопам Хиллари Клинтон. Все коммуникации с Западным крылом осуществлялись через Тину Тхен, руководителя аппарата Мишель. «Для первой леди совершенно необычно иметь какое-либо взаимодействие с сотрудниками Западного крыла, если она не проинформирована о чем-то заранее. «По большей части она не заходит туда, — сказала Анита Данн, бывший директор по коммуникациям Обамы. — Возможно, она появилась там однажды для фотосессии. Помимо этого случая она никогда не приходила туда».

= Решение Хиллари занять офис в Западном крыле вызвало раздражение у отдельных сотрудников администрации президента.

В то время как Хиллари боролась за то, чтобы ее команда получила доступ к информации, Мишель не проявляет такой заинтересованности. «Мысль о сидении за столом с набором советников по вопросам политики — без обид — заставляет меня зевать, — сказала Мишель. — Мне нравится творить». Мишель не хочет, чтобы ей пересказывали повседневные проблемы Западного крыла, потому что считает, что не имеет отношения к политике. Ее кампания по борьбе с детским ожирением «Давайте двигаться!» была ее личным мероприятием и оказалась относительно бесспорной (хотя и взбесила некоторых критиков, утверждавших, что она действует как «пищевая полиция», жестко диктуя, чем кормить детей).

Мишель не отстаивает своих сотрудников с упорством Хиллари, поэтому их кандидатуры иногда прокатывают в Западном крыле. Эмануэль отстранил руководителя аппарата первой леди, Джеки Норрис, от участия в важном совещании по планированию, проходившем в Западном крыле в 7.30 утра. По словам Норрис, Западное крыло стратегически просчиталось, когда отказалось делиться дополнительной информацией. Советники президента были поглощены проблемами регулирования экономики во время рецессии, и они считали тривиальными вопросы, с которыми сталкивается Восточное крыло, например доставка дочерей Обамы в школу. «В случившемся есть равные доли вины, — говорит Норрис. — Часть вины на мне, часть вины на нем (Раме. — Авт.), часть вины на команде. Считаю, что совместные усилия дали бы лучший результат».

= Информация — это валюта в Вашингтоне.

В Белом доме есть множество штатных сотрудников типа A, которые хотят входить во внутреннее кольцо, максимально приближенное к власти. Информация — это валюта в Вашингтоне, и даже нечто незначительное, как, например, оповещение двумя часами раньше о предстоящем событии, является мощной силой, потому что информация доверяется лишь избранной группе людей. Сотрудники Восточного крыла при Обаме часто последними узнают о расписании президента и нередко воспринимаются как люди второго сорта. Утром происходит совещание сотрудников пресс-центра и итоговое совещание в конце дня, отдельно от утреннего совещания персонала, возглавляемого руководителем аппарата президента. Помощники Мишель Обамы почти всегда присутствовали на утренних совещаниях пресс-центра, но иногда их не приглашали на итоговые совещания. Работников Восточного крыла стали называть сотрудниками «острова Гуам», потому что они обычно находились на периферии — внешнем кольце, наиболее удаленном от власти.

Фигура, занимающая центральное место в принятии решений в обоих крыльях, — Валери Джарретт. Джарретт — ближайший друг семьи Обама, и по этой причине она защищает и поддерживает их обоих. Каждая из первых семей становится товаром, и Джарретт является генеральным директором корпорации «Обама». Чета Обама обсуждали с Джарретт свои планы после ухода из Белого дома. В Джарретт супруги Обама обрели то, чего не было у Клинтонов, — посредника между Западным и Восточным крылом. Никакой штатный сотрудник не захочет оказаться между президентом и его женой, но Джарретт это дозволено. Ее офис находится на втором этаже Западного крыла, который когда-то принадлежал Хиллари Клинтон, а затем Карлу Роуву, советнику Джорджа У. Буша. Даже самые приближенные сотрудники, такие как Дэвид Аксельрод, главный стратег кампании Обамы, а затем советник в Белом доме, по-прежнему считаются «персоналом», но Валери по сути «третий принципал», считают помощники. Она — «их всё», по словам бывшего советника Мишель Обама, который согласился открыто говорить на условиях анонимности. Джарретт вхожа в семью Обама и принадлежит к тем немногочисленным сотрудникам, которых обычно приглашают в частную резиденцию. Она занимает уникальное положение, будучи в равной степени близкой к президенту и первой леди. Она говорит друзьям, что останется до конца и «выключит свет в Белом доме».

Если и есть нечто связующее противоборствующие аппараты Западного и Восточного крыла, то это их обида на Джарретт, которая, по мнению многих сотрудников, мешает их отношениям с боссами. Джарретт может получать информацию от президента и первой леди и нарушать решения, ранее согласованные на уровне персонала. «Труднее понять механизм принятия решений. По существу, Валери иногда принимает решения или дает рекомендации, основанные на ее собственной интерпретации пожеланий президента или первой леди, и это может быть борьбой за людей, — говорит бывший помощник первой леди. — Им стоило бы понять логику и структуру».

НИ У ОДНОЙ ПЕРВОЙ ЛЕДИ современной эпохи не было столь напряженных отношений с советниками мужа, какие сложились у Пэт Никсон. Они были настолько плохими, что, став первой леди, Бетти Форд сказала: «Пусть даже не помышляют, что будут водить меня на поводке, как они поступали с Пэт». Г. Р. «Боб» Хэлдеман, руководитель аппарата Никсона, пытался контролировать каждую часть Белого дома, включая офис первой леди и персонал резиденции. Хэлдеман, а также советник президента и помощник по внутренним делам Джон Эрлихман взялись реорганизовать офис первой леди и объединили должности директора и пресс-секретаря. Президент даже настаивал на том, чтобы контролировать тонкие вопросы рассадки гостей на официальных ужинах, которые, как правило, входили в компетенцию первой леди, и хотел влиять на подбор музыкального сопровождения и составление меню.

= Ни у одной первой леди современной эпохи не было столь напряженных отношений с советниками мужа, какие сложились у Пэт Никсон.

Когда Гвен Кинг, отвечавшая за переписку в аппарате Пэт, обнаружила, что Хэлдеман и Эрлихман осматривают все закутки и заглядывают за рабочие столы сотрудников в ее офисе в Восточном крыле, она встревожилась. Вскоре она получила записку, что отныне будет подчиняться кому-то в Западном крыле, а не боссу в Восточном крыле, как это было раньше. Когда она поставила в известность первую леди, Пэт пришла в ярость. На следующее утро Кинг позвонила первая леди: «Ведение дел остается прежним». Она выиграла эту битву — Кинг будет отчитываться руководителю аппарата Пэт, но победа обернется большими потерями.

При личном общении с первой леди Хэлдеман был неизменно вежлив, но за закрытыми дверями отзывался о ней с иронией. Джони Стивенс, работавшая у Гарри Дента, специального адвоката и политического стратега в администрации Никсона, припомнила, как другой сотрудник указал на Хэлдемана и спросил: «Вы знаете, кто это?» — «Нет, не знаю», — ответила Стивенс. «Это Бог. Или, по крайней мере, он думает, что это так». Хэлдеман установил настолько полный личный контроль, что однажды Стивенс попросили явиться в Старое здание правительства рядом с Белым домом в 4.30 утра, чтобы напечатать секретный отчет по итогам первичных выборов, который должен быть представлен президенту. Пока она набирала текст, в дверях стоял охранник униформенного подразделения Секретной службы, и в комнату не допускали никого, кроме Стивенс и нескольких советников. Она так и не узнала, почему такие, казалось бы, невинные первичные выборы были настолько важны.

Восьмого января 1970 года Хэлдеман написал в своем дневнике: «П. (президент Никсон. — Авт.) позвонил мне с Бебе (Чарлз Грегори «Бебе» Рибозо, лучший друг Никсона. — Авт.) по поводу проблем с личным домашним персоналом, нездоровым питанием и т. д. Он хочет, чтобы я устранил проблему». Такие вопросы согласования меню входили в круг обязанностей первой леди, но президент хотел, чтобы именно глава его аппарата давал указания повару Белого дома. Когда у Пэт появлялся шанс повлиять на меню, она точно знала, что сказать повару: «Никакого ягненка. Дик не любит ягнятину, он пресытился ею в Тихом океане (во время войны. — Авт.) и не хочет мяса ягненка». Однако запросы президента были более специфическими: никакого французского или калифорнийского белого, «только мозельское или рейнское, йоханнесбургское, только красное бордо или очень хорошее легкое французское бургундское», — говорил Хэлдеман повару. Швейцар Белого дома Престон Брюс вспоминал, как Хэлдеман объявил, что никому не разрешается находиться в коридоре возле Государственной столовой во время официальных ужинов, даже агентам Секретной службы. Исключение делалось только для дворецких с их привилегией прислушиваться к тостам из коридора. Офис Хэлдемана также распространил памятную записку, предписывавшую сотрудникам резиденции воздерживаться от просьб сфотографироваться с первой семьей или получить автограф президента или членов его семьи. В случае нарушения запрета провинившийся будет немедленно уволен. «Мы все почувствовали удар по больному месту, — сказал Брюс. — Мы отлично знали, что не стоит обращаться к президенту с такими просьбами».

Секретарь Никсона по протоколу, Люси Винчестер, сказала: она всегда могла рассчитывать на Хэлдемана, чтобы услышать критику общественных мероприятий, устраиваемых Восточным крылом. Однажды она, пытаясь защититься, сказала ему, что он сам не знает, о чем говорит. Тогда он посмотрел на нее в «полнейшей ярости». «Вы и миссис Никсон произносите «Западное крыло» с той же интонацией, с какой произнесли бы «левое крыло», — сказал он, покраснев. — Вам даже невдомек, что я знаю, какой нож облизать первым». Иногда он просил Винчестер уволить сотрудников, но она всегда отказывалась. Ростом всего лишь пять футов и полтора дюйма, она выпрямлялась и становилась выше. «Послушайте, вы ничего не знаете, поэтому позвольте мне рассказать вам об этом человеке и о том, что вам следует знать, но вы не потрудились это выяснить», — сказала она. Хэлдеман угрожал уволить ее, когда она упомянула о приглашении секретаря по протоколу в администрации Джонсона, Бесс Абель, и пресс-секретаря Леди Берд, Лиз Карпентер, в Морскую кают-компанию, которая обычно была зарезервирована для сотрудников Белого дома. «Мы потратили слишком много времени и сил, пытаясь избавиться от этих людей в Белом доме!» — проревел Хэлдеман. (Винчестер хотела показать им, как они обновили интерьер, хотя она все больше беспокоилась о состоянии Белого дома, который становился до смешного обшарпанным. Она носила с собой пару маленьких ножниц в бисерной вечерней сумочке, предназначенной для официальных обедов, и повсюду бегала, срезая «бакенбарды» с мебели там, где ткань износилась.) Пэт Никсон чувствовала давление Западного крыла. «Мою мать часто раздражало безразличие, которое исходило от Хэлдемана и некоторых его помощников, — писала Джули Никсон Эйзенхауэр в биографии своей матери. — Но она столько лет провела вблизи власти, что скептически относилась к тому, как она изменяет людей».

= Как бы то ни было, на тот момент в 1970 году Белый дом действительно казался ей тюрьмой.

Пэт знала о растущем влиянии Хэлдемана, и ей очень не нравилась введенная им постоянная видеозапись официальных событий в Белом доме. Ей хотелось сохранить чувство неприкосновенности частной жизни, но на каждом шагу ее поджидали разочарования. Пэт была расстроена, когда узнала, что Хэлдеман в одностороннем порядке одобрил просьбу Джонни Кэша записать концерт в Белом доме и назвать его «Джонни Кэш в Белом доме». Она наложила вето на эту идею, посчитав ее неуважительной, потому что была созвучна его знаменитой записи в тюрьме Фолсом. Как бы то ни было, на тот момент в 1970 году Белый дом действительно казался ей тюрьмой. Хэлдеман содействовал перепланировке президентского самолета. В итоге большая часть персонала находилась непосредственно за кабинетом президента и перед гостиной первой леди. Семье нравилось собираться в президентском лаундже (комнате отдыха), который располагался рядом с президентским номером. В результате каждый раз, когда член семьи хотел попасть в лаунж, ей или ему нужно было пройти через помещение для персонала, где Хэлдеман неизбежно наблюдал бы за посетителями президента и продолжительностью беседы. Пэт позволила себе выразить неудовольствие после первого полета из базы ВВС «Эндрюс» в La Casa Pacifica, пляжный домик Никсонов в Сан-Клементе, штат Калифорния, куда они отправлялись, чтобы передохнуть от давления Вашингтона. В конце концов в салоне восстановили оригинальный дизайн, с набором помещений для президента и его семьи в передней части самолета, что обошлось примерно в 750 000 долларов.

Советники президента никогда не понимали общественного влияния Пэт Никсон. Она стала первой женой президента, которая возглавила делегацию Организации Объединенных Наций за границей во время инаугурации президента Либерии Уильяма Р. Толберта в 1972 году. Ее поездка считалась огромным успехом в средствах массовой информации, но в кабинете президента никто не поздравил ее. Помощник Никсона Чарльз Колсон написал президенту записку, в которой говорилось: «Как вам известно, мы три года трудились над созданием вашего яркого образа, чтобы отразить человеческие качества президента… Миссис Никсон совершила прорыв там, где мы потерпели неудачу». Но почему-то это послание так и не дошло до нее, и она чувствовала себя недооцененной. Ей удавалось успокаивать людей так, как это не удавалось ее мужу. Однажды группа женщин из Аппалачей посетила Белый дом и подарила первой леди кильт (одеяло) с изображением вишневого дерева, которое они изготовили специально для нее. Некоторые из них не скрывали своих слез, потому что были очень взволнованы встречей и напуганы внушительным окружением. Пэт вошла в Дипломатическую приемную на первом этаже Белого дома, где они собрались, и обняла каждую гостью.

= «Вы не можете быть президентом Соединенных Штатов, если не считаете, что вы — самый важный человек в мире».

Китайские лидеры хотели, чтобы Пэт сопровождала своего мужа в его революционной поездке в Китай в 1972 году. Это был первый в истории визит действующего президента США в материковый Китай. Однако сотрудники аппарата в Западном крыле не видели в этом смысла. «Он (премьер-министр Китая Чжоу Эньлай. — Авт.) хочет видеть миссис Никсон и желает, чтобы она приехала», — доложил президенту советник по национальной безопасности Генри Киссинджер. «Если она и ездит, то исключительно в качестве опоры», — произнес Хэлдеман, игнорируя мощный образ американской первой леди, посещающей китайские школы, фабрики и больницы и взаимодействующей с китайским народом так, как этого не мог сделать президент. Объятие первой леди и китайского ребенка, мелькающее на первых полосах, могло бы внести достойный вклад в укрепление дипломатических отношений, сопоставимый с переговорами на высоком уровне. Когда решение о поездке Пэт в качестве сопровождающего лица было принято, ей сообщили, что она может взять с собой одного человека. «Миссис Никсон заявила, что не поедет, если не сможет взять парикмахера», — смеясь, вспоминала ее помощница. Действительно, ее парикмахер Рита де Сантис из салона «Элизабет Арден» в Вашингтоне стала ее попутчицей в той исторической поездке. Они веселились вместе и даже разработали собственные сигналы для общения в своих гостиничных номерах, зная, что китайцы их прослушивают. Когда позже спросили Конни Стюарт, руководителя аппарата и пресс-секретаря Пэт, как может президент не видеть политических плюсов от участия в поездке его жены, Стюарт ответила: «Вы не можете быть президентом Соединенных Штатов, если не считаете, что вы — самый важный человек в мире. Вы важнее своей жены. Точка. Я даже не уверена, что президент был доволен ее присутствием в делегации, это было дополнительное обременение, которое означало большее количество агентов Секретной службы и еще один автомобиль». Пэт, однако, была счастлива, что Чжоу Эньлай настоял на ее приезде. Ей нравилось быть частью истории.

Первая леди запала в душу Чжоу, и во время одного из банкетов они обсудили ее посещение Пекинского зоопарка, где она увидела больших панд, бамбуковых медведей. Потянувшись за пачкой сигарет «Panda», на которой были изображены панды, она обернулась к нему и сказала:

— Разве они не прелестны?

— Я дам вам немного, — ответил Чжоу.

— Сигарет? — смущенно спросила она.

— Нет, панд.

Вскоре две взрослые панды были отправлены в Национальный зоопарк Вашингтона и стали сенсацией.

Во время обратного перелета из Китая первая леди сказала журналистам: «Люди во всем мире одинаковы. Думаю, что они (китайцы. — Авт.) хорошие люди. Все зависит от руководства». Ее образ «пластиковой Пэт», или «ПЭТ-бутылки», отчасти был побочным продуктом пренебрежительного отношения со стороны президентского Западного крыла, возглавляемого небольшой группой людей, включая самого президента, которые никогда не понимали степень ее влияния.

Пэт Никсон была женой политика, вышколенной на протяжении десятилетий, и это, возможно, стало ее проблемой. Мэри Хойт, пресс-секретарь Розалин Картер, сказала, что она слышала, как пресс-секретарь Пэт Никсон назвала ее «принципалом». «Мне всегда казалось, что это звучит немного холодно». Репортер газеты New York Times Том Уиккер отметил ее способность высиживать речи, слышанные ею десятки раз, в то время как ее муж баллотировался в Конгресс, Сенат и на пост президента «со слегка остекленевшим выражением благоговения и восхищения». Полли Дранов, которая подготовила репортаж о Пэт Никсон для телеграфного агентства новостей Newhouse News Service, вспоминает, какой спокойной и общительной она могла быть с женщинами-репортерами, писавшими о ней, и как ее настрой резко изменялся в одно мгновение. «У нее был страх перед микрофоном и страх перед объективом камеры. Как только загорались сигналы записи, она леденела. Однажды, путешествуя с разговорчивыми женщинами-репортерами, Пэт умолкла, стоило одной из них включить магнитофон». «Она была очень, очень наблюдательна, — говорит сотрудница Восточного крыла Джони Стивенс, — и всегда заставляла вас чувствовать, что вы единственный человек в комнате». Это в ней проявлялся нрав дружелюбной ирландки Пэт Райан (Тельма Кэтрин Райан — имя Пэт Никсон при рождении. — Авт.), в отсутствие сотрудников Западного крыла, которые могли бы остановить ее. Корреспондент журнала Time Бонни Анджело рассказывала, как во время поездки в Африку она воочию увидела превращение «Пэт Никсон» в любящую веселье женщину, какой она и была, когда становилась «Пэт Райан». «Пэт Никсон осталась где-то в самолете посреди Атлантики, — сказала она. — Я подумала, что она особенный человек и ее образ используют неправильно».

Пэт была миловидной, стройной и грациозной и часто производила впечатление изящной фарфоровой куклы. Ее секретарь по вопросам протокола Люси Винчестер вспоминала, что, как и у всех первых леди, у нее была «теневая» сторона, которую видели лишь немногие. Винчестер всегда старалась развеселить своего босса и приносила в Белый дом таблоиды — «желтую прессу» — и отправляла папку с печатными материалами миссис Никсон. Пэт с жадностью поглощала их и возвращала с запиской: «Сжечь перед прочтением!» Она дала указание Винчестер уничтожать все следы таблоидов, чтобы пресса не узнала о ее тайном пристрастии. Однажды Пэт сказала Винчестер: «Я поделилась ими с Диком, и он нашел их уморительными!» В другой раз Винчестер, которая любила розыгрыши, использовала надувную куклу, чтобы удивить членов генеалогического общества «Дочери Американской революции» во время экскурсии по Белому дому. Она постучала в дверь первой леди, прежде чем группа прибыла, зная, что она будет готова вовремя и причесана волосок к волоску. Когда Пэт открыла дверь, она увидела блеск в глазах Винчестер и странную куклу. Она спросила: «И что на этот раз?!»

«Давайте поместим ее в ванну в Спальне королевы!» — предложила Винчестер. «Мы захлебывались от смеха; она держала куклу с одного конца, а я — с другого, и так мы пронесли ее по коридору в присутствии ошарашенного полицейского и положили ее в ванну», — рассказывала Винчестер, смеясь. Она с улыбкой вспоминала об этой тщательно контролируемой женщине, которая утверждала, что ей нравится гладить одежду своего мужа, чтобы снять стресс, и которая всегда носила удобную обувь и юбку, по крайней мере на два дюйма прикрывавшую колена, — и такая женщина тащила эту куклу по коридору Белого дома. Они завывали от смеха, и вдруг Пэт застыла и произнесла: «Они решат, что это я!» И засмеялась еще задорнее.

Пэт и ее секретарь по протоколу могли подтрунивать друг над другом, как могут подшучивать только близкие друзья. После нескольких официальных ужинов Пэт спросила Винчестер, уроженку Кентукки: «Люси, это для тебя не чересчур, девушки с фермы? Встреча со всеми владыками мира?»

«О, миссис Никсон, вы тоже были девушкой с фермы, так что сами понимаете: кормление королей и кормление крупного рогатого скота в значительной степени одно и то же. Накормите их тем, что им нравится, не издавайте громких звуков или не делайте резких жестов, и потом проведите уборку».

= «О, миссис Никсон, вы тоже были девушкой с фермы, так что сами понимаете: кормление королей и кормление крупного рогатого скота в значительной степени одно и то же».

Маленькой дочери Винчестер, которую тоже звали Люси, подарили несколько жаб и лягушек в качестве домашних питомцев. «Вы знаете, что едят лягушки, не так ли?» — спросила у Винчестер первая леди, ничуть не ужаснувшись. Она всегда держала под рукой мухобойку на полке своего шкафа. («У нее был смертельно точный замах», — рассказывала ее дочь Джули.) В течение нескольких недель, пока Винчестер не отвезла лягушек и жаб к матери в Кентукки, первая леди посылала вниз по внутренней почте конверт с красным ярлыком, полный мертвых мух, которых она прихлопнула для дочери Винчестер. «В Белом доме полно кластерных мух, как во всех старых домах, — рассказала Винчестер. Первая леди вкладывала записку: «Люси, дорогая, надеюсь, что это поможет решить твою проблему с кормлением».

Эти светлые моменты омрачались темными сторонами жизни. Брак Никсона был непростым. На все вопросы Конни Стюарт отвечает, что никогда не видела их спорящими: «Вы серьезно? Миссис Никсон никогда не станет спорить на публике». Пэт временами испытывала столь пренебрежительное отношение своего мужа, что советник Никсона по связям со СМИ, Роджер Эйлс, 4 мая 1970 года подготовил меморандум на имя Хэлдемана, в котором президенту советовали «разговаривать с ней и улыбаться ей». Одно мероприятие прошло особенно драматично. «В какой-то момент, — писал Эйлс, — он направился в другом направлении. Миссис Никсон не заметила этого сразу, и ей пришлось бежать вдогонку». На полях длинного меморандума Хэлдеман сделал пометы: «Хорошо», «Абсолютно верно» и «Правильно!», но по поводу конкретного предложения он категорически возразил Эйлсу: «Скажите ему сами». По словам Хелен Смит, пресс-секретаря Пэт, Хэлдеман думал, что президент «сумеет выбросить ее за борт», и слухи о надвигающемся разводе распространялись помощниками из Западного крыла. Личный секретарь Никсона, Роуз Мэри Вудс, была близка к Пэт и принимала ее сторону во время дискуссий с Хэлдеманом и Эрлихманом. Пэт довольно часто игнорировали. Во время пресс-конференции с женщинами-репортерами в честь дня рождения первой леди, президента спросили, какой женщиной он больше всего восхищается. «Ну, миссис Шарль де Голль», — произнес он после долгого неловкого молчания. Тем не менее в разгар Уотергейта Пэт получала более пятисот писем в неделю, и в большинстве из них выражалась поддержка. Пэт находилась рядом с ним во время президентских выборов 1952 года, когда в качестве кандидата на пост вице-президента в администрации Эйзенхауэра его обвиняли в принятии неэтичного начального резервного фонда для покрытия текущих расходов; на эти обвинения он ответил своей знаменитой «Речью о Чекерсе». Она была рядом после его поражения в 1960 году, когда он состязался за президентское кресло с Джоном Кеннеди, и не дрогнула, когда он потерпел фиаско в гонке за пост губернатора Калифорнии в 1962 году.

Разобщенность, усиленная плотными рабочими графиками, ухудшила отношения Никсонов и породила напряженность среди сотрудников аппаратов. «К сожалению, — констатировал Эрлихман, — семья Никсонов обычно предоставляла сотрудникам вести баталии по поводу юрисдикции, и это взращивало ненужное противостояние». Треугольник замкнулся. Пэт во время семейного ужина в резиденции говорила мужу: «Дик, там что-то не так, мы должны это исправить!» Затем президент обратился к Хэлдеману и сказал: «Боб, там что-то неправильно. Пэт говорит, что есть некоторые проблемы. Нужно их исправить». Они ходили вокруг да около, загнанные в этот треугольник, причем первая леди и Хэлдеман испытывали все большее разочарование друг в друге. Хэлдеман назначил Конни Стюарт пресс-секретарем и руководителем аппарата первой леди, чтобы превратить треугольник в квадрат: первая леди — президент, президент — Хэлдеман, Хэлдеман — Стюарт, Стюарт — первая леди. Хэлдеман хотел, чтобы Стюарт ставила его в известность, прежде чем первая леди обратится с каким-либо вопросом к президенту.

= Разобщенность, усиленная плотными рабочими графиками, ухудшила отношения Никсонов и породила напряженность среди сотрудников аппаратов.

Вскоре после того, как Стюарт начала работать на первую леди в 1969 году, ей позвонил Хэлдеман, сказав, что президент хочет видеть ее. Она нашла президента Никсона в маленькой гостиной рядом с Овальным кабинетом; Президент ел свой обычный творог и ананас на обед. Он попросил ее сесть и полчаса рассказывал ей о том, насколько важна Пэт и что она заслуживает хорошей прессы. «Раздобудьте все, что можно прочитать о ней, чтобы как можно быстрее узнать ее». Он сказал Стюарт, что его жена — удивительная женщина, которая многое совершила в своей жизни. Прежде чем Стюарт покинула кабинет президента, он добавил: «Постарайтесь не стать громоотводом», — тем самым признавая существование напряжения, которое, как он знал, постоянно испытывают и Восточное, и Западное крыло Белого дома.

Стюарт была замужем за сотрудником аппарата из Западного крыла, и Хэлдеман считал ее союзником в его продолжавшейся войне с Восточным крылом. «Для него Восточное крыло было проблемой, и если бы я могла держать на нем крышку, то стала бы его другом, — сказала она. — Истинные состязательные отношения в Белом доме — это мужчины против женщин». План Хэлдемана не сработал. Однажды утром Хэлдеман позвонил Стюарт и сказал: «Президенту не понравится салат». — «И что?» — спросила она. «Ну, ты должна что-то предпринять, салат недостаточно свежий». — «Боб, и что вы предлагаете?» — «Я не знаю, как, но сделай что-нибудь». Вот как работал, по ее словам, этот механизм: президент прикрикнул на Хэлдемана, а Хэлдеман накинулся на нее.

Феминистский автор и активист Глория Стейнем сопровождала Никсонов в ходе десятидневной предвыборной поездки в надежде получить интервью с президентом для журнала New York Magazine. Она была разочарована, когда ей дали доступ только к первой леди, но с удивлением обнаружила, что «она (Пэт. — Авт.) стала нравиться ей намного больше после этого интервью, чем раньше». Сначала осторожные фразы Пэт не впечатлили ее, включая ее ответы на вопросы, какой женщиной в истории она больше всего восхищается и на кого хотела бы походить. Ответ Пэт «миссис Эйзенхауэр» показался Стейнем неубедительным, и она попросила разъяснить, почему Мейми вызывает у нее восхищение. Стейнем рассказывает, что после неловкой паузы, возникшей между двумя совершенно разными женщинами, «плотина прорвалась». Неторопливым и вдумчивым тоном Пэт выразила свое возмущение самой Стейнем, тоном ее вопросов и всем ее поколением. «У меня никогда не было времени думать о таких вещах, кем я хотела бы быть или кем я восхищаюсь, или иметь идеи. У меня никогда не было времени мечтать о том, чтобы быть кем-то еще. Я должна была работать. Мои родители умерли, когда я была подростком, и мне пришлось пробиваться, чтобы окончить колледж». Она рассказала о пожилой супружеской паре, для которой она работала водителем их машины во время автопробега, организованного фирмой Packard, чтобы заработать дополнительные деньги на учебу, и как ей приходилось чинить их автомобиль, когда он перегревался в пустыне или тормоза отказывали в горах. «Я работала в банке, в то время как Дик был служащим. О, я могла бы сидеть в эти месяцы, ничего не делая, как и все, но я работала в банке, общалась с людьми и узнавала обо всех их забавных происшествиях. Теперь у меня есть друзья по всему миру. Я не сидела, откинувшись на спинку кресла, размышляя о себе или о своих идеях, или о том, чем бы мне заняться. О нет! И продолжала интересоваться людьми. Я продолжала работать». Затем она жестом указала на свою папку, разбухшую от писем, и сказала, что когда выпадет свободная минута, она обязательно ответит на каждое из них. «Никто не остается без личной записки, — продолжала она. — У меня нет времени беспокоиться о том, кем я восхищаюсь или с кем могу себя отождествлять. Мне никогда не было легко. Я не такая, как все вы…» Ее голос стих, и почти мгновенно она стала прежней и вела себя так, словно ничего не случилось. Она похлопала Стейнем по руке и сказала: «Мне очень понравился наш разговор. Берегите себя!» Стейнем была ошеломлена, но кратковременная вспышка гнева Пэт помогла увидеть ее человеческую сущность.

Перечисляя места, где ей довелось трудиться на протяжении многих лет, Пэт опустила работу в качестве рентгенолога в туберкулезной больнице на севере штата Нью-Йорк. По ее словам, это были самые «запавшие в память» шесть месяцев ее жизни. «Они не должны были этого делать, но некоторые молодые пациенты сбегали, чтобы кататься с гор на санках с рулем, и я ходила с ними». Когда ее спросили, не боялась ли она заразиться, она ответила: «У меня никогда не было ни малейшего страха перед болезнью. И возникало впечатление, будто они считают, что могут «подхватить» от меня хорошее здоровье».

= Во время пребывания в Белом доме каждую неделю Пэт получала сотни писем (а иногда более тысячи) и дорожила чтением почти каждого послания.

Во время пребывания в Белом доме каждую неделю Пэт получала сотни писем (а иногда более тысячи) и дорожила чтением почти каждого послания. Ей не хотелось, чтобы человек, пожелавший написать ей письмо, получил от нее стандартный ответ с факсимильной подписью. Она проводила за своим столом в резиденции по четыре-пять часов ежедневно, отвечая на письма, часто после обеда. Ее офис отправлял кучу писем в коричневых сфальцованных гармошкой папках, иногда пять или шесть в день, в резиденцию второго этажа. Каждое из подписанных Пэт писем откладывалось в сторону, чтобы просохли синие чернила. На следующий день, когда ее помощник по корреспонденции в 8.30 приходила в свой офис, папки аккуратно лежали у нее на столе. Единственный признак, по которому сотрудницы из Восточного крыла точно узнали, что президент уходит в отставку, — это когда папки перестали возвращаться. Пэт не открывала никаких писем в эти болезненные последние дни. Первые леди получают душераздирающие просьбы, в том числе от родителей, которые умоляют помочь их больным детям. Несколько детей были приняты в национальные институты здравоохранения благодаря участию Пэт. Одна семья написала, что их маленькой дочери требуется операция на сердце. Помощник первой леди позвонила в Американскую ассоциацию кардиологов, сообщила им имя и адрес маленькой девочки и сказала, что ситуация чрезвычайная. Менее чем через три месяца Пэт получила записку от родителей маленькой девочки со словами благодарности за спасение жизни дочери: «Возможно, это было просто совпадение, что вскоре после того, как ваше письмо было получено, проблема была решена комплексом мероприятий. Хочется думать, что это произошло не само собой». Пэт складывала отдельно особенно трогательные или забавные записки, в том числе одну под названием «Я — жена президента Никсона», написанную пятиклассницей из Элмонта, штат Нью-Йорк. «Каждый раз, когда я произношу речь, у меня болит горло. Когда отправляюсь в поездки с мужем, нам приходится стоять по нескольку часов, и мои ноги начинают ныть. У меня болит спина из-за нарушения сна во время остановки в отелях. Ложась в постель, чтобы отдохнуть, я слышу голоса телохранителей за моей дверью. Хотелось бы стать обычной домохозяйкой и носить кроссовки и синие джинсы». Пэт написала ей в ответ, что счастлива быть первой леди, но в записке, адресованной помощнице, написала: «Я сохранила ее письмо. Она попала в точку!»

Пэт полагала, что отвечать на почту было частью ее работы в качестве первой леди, и ей не нравилось, когда кто-то оспаривал это мнение. Однажды Эрлихман попросил Пэт уделить ему время. Они встретились в конце дня в элегантном Желтом овальном кабинете на втором этаже особняка, с видом на Южную лужайку. «Возможно, вы чувствуете потребность в разговоре с кем-то, чтобы поделиться своими проблемами. Есть почта, например. Я был бы рад попытаться облегчить вам это бремя», — сказал Эрлихман. При упоминании о почте Пэт напряглась и уже точно знала, какова цель его визита: следить за ней и в конечном счете контролировать ее переписку. «У меня есть обязательство перед людьми, которые потрудились написать мне, — сказала она. — Я могу показаться отсталой и старомодной, но считаю, что каждое письмо заслуживает личного ответа и личной подписи». Когда он возразил, что ей не хватит времени ответить на каждое письмо, она просто кивнула. Тема была закрыта.

Перед тем как уйти, Эрлихман выразил свое беспокойство о том, что она стала слишком худой: «Точно так же, как вы уделяете ваше личное внимание своим корреспондентам, вы обязаны своей семье и друзьям наилучшим образом заботиться о себе». Он посоветовал ей позвонить его жене, с которой она была в дружеских отношениях, если захочет поговорить с кем-то. Но первая леди не проявила никакой реакции. По словам Эрлихмана, он готовился увидеть слезы или гнев, но ее холодный взгляд потряс его до глубины души. Его послали поговорить с ней сам президент и Хэлдеман, и когда он выскользнул из комнаты, едва не забыв попрощаться, понял, что ему не о чем докладывать. Эта женщина полностью контролировала ситуацию. Битва между Восточным и Западным крылом накалялась, потому что в борьбу вступила миссис Никсон.

В интервью она часто говорила, что не знает усталости, и в ходе предвыборных турне иногда обходилась до обеда одним бананом. И никогда не жаловалась на голод. Она приняла на себя ответственность за домашнее хозяйство после того, как умерла ее мать, когда была юной девушкой и не могла позволить себе ощущать усталость или голод. «Я не болею, — сказала она одному репортеру. — Девочки (ее дочери, Триша и Джули. — Авт.) говорят, что мне нет смысла говорить, когда они плохо себя чувствуют. Они не получат от меня никакой поддержки». Однажды она зашла так далеко, что сказала: «Даже если бы я умирала, то никого не поставила бы в известность».

= Битва между Восточным и Западным крылом накалялась, потому что в борьбу вступила миссис Никсон.

Как и большинство первых леди, она проявляла больше либеральности, чем ее муж, была сторонницей разрешения абортов и поддерживала «Поправку о равных правах». В редкий момент откровенности она рассказала группе женщин-репортеров, что подталкивает своего мужа впервые назначить женщину в Верховный суд. «Не беспокойтесь, — сказала она, — я говорю об этом смело и прямо». Президент попросил генерального прокурора Джона Митчелла подготовить список квалифицированных специалистов из числа женщин и всерьез подумывал о назначении нового члена Верховного суда Калифорнии, но так и не решился на этот шаг. После нескольких недель раздумий он объявил о своем решении назначить Уильяма Ренквиста и Льюиса Пауэлла для заполнения двух вакансий. Когда Никсон выступил с заявлением, Хэлдеман сказал, что президент «нанес еще один удар, сбивающий все кегли».

«Ну, похоже, это так, но моя жена, о боже, она так злится». Тишину за обеденным столом в тот вечер нарушила сердитая Пэт. Она дерзнула выступить публично, чтобы призвать его назначить женщину. А потом потекли письма с выражениями сочувствия по поводу того, что муж «подвел ее». «Женщины в 1971 году, — сказала она своему мужу, — нуждаются в признании того, что женщина — член Верховного суда будет представлять их». Президент тяжело вздохнул и сказал: «Мы попытались сделать все возможное, Пэт».

Бетти Форд, которая внезапно заменила Пэт после отставки президента Никсона, была женщиной с характером; она публично оспаривала решения своего мужа и делала заявления, которые приводили его политических советников в бешенство. Ее интервью 1975 года для программы новостей «60 минут» с Морли Сафером потрясло нацию. Она заявила, что все ее дети экспериментировали с марихуаной, и, по ее словам, если бы она была подростком, то, вероятно, сама попробовала бы марихуану. Она также призналась, что посещала психиатра и поддерживала легализацию абортов. Когда Сафер спросил, что она почувствует, если 18-летняя дочь Фордов, Сьюзен, сообщит, что состоит в любовных отношениях, она ответила: «Ну, я бы не удивилась. Я бы подумала, что она совершенно нормальное человеческое создание, как и все молодые девушки». Интервью наделало много шума — письма с угрозами и оскорблениями заполнили корреспонденцию первой леди, а телефонные линии Белого дома не справлялись с количеством сердитых звонков.

Вскоре после интервью программе «60 минут» Бетти удвоила ставки в интервью женскому журналу McCall’s, в котором рассказала, что хочет заниматься сексом с мужем «как можно чаще» и что «работает над тем, чтобы женщину назначили в Верховный суд». Вскоре «почту ненависти» перевесило количество восхищенных писем от людей, которые были счастливы, наконец, увидеть, как первая леди выражает собственное мнение, а ее интервью, данное программе «60 минут», теперь представлено в Президентской библиотеке президента Форда наряду с экспонатами, посвященными откровенности Бетти. Корреспондент журнала Time Бонни Анджело подытожила прямолинейность Бетти: «На самом деле она не была пленницей политического внимания. Частично это объясняется тем, что она сидела дома с детьми. Так что ее острые углы не были сглажены».

= Интервью наделало много шума — письма с угрозами и оскорблениями заполнили корреспонденцию первой леди, а телефонные линии Белого дома не справлялись с количеством сердитых звонков.

Перед тем как попасть в Белый дом, Форд никогда не сталкивался с яростными предварительными выборами, праймериз, и его семья не привыкла быть на виду. Бетти была откровеннее мужа и менее склонна прикусить язычок даже во время президентской кампании 1976 года. Консультанты Форда остались недовольны. Однажды, когда президент Форд встречался со своим персоналом накануне старта кампании, один из его политических стратегов осторожно затронул «проблему» его жены. «Мистер президент, мы так близки к тому, чтобы вступить в кампанию, и любим вашу жену, но, как вы думаете, есть ли шанс, что вы сможете поговорить с ней и просто вежливо попросить ее сгладить острые углы, пока кампания не закончится». Форд обвел взглядом стол, посмотрел на каждого из своих советников и сказал: «Офис моей жены находится прямо по этому коридору, и я знаю, что она сейчас на месте. Если кто-нибудь из присутствующих готов встать и поговорить с ней, буду только рад». Никто не поднялся с места.

Она любила от души повеселиться, и в ней сохранились черты простодушной домохозяйки из Александрии, штат Вирджиния, которой она и была, прежде чем стать первой леди, а до этого — женой вице-президента. Больше, чем любая другая первая семья, Форды привнесли в Белый дом мировосприятие среднего класса. В субботу вечером дворецкому Джеймсу Джеффрису было приказано прекратить мыть посуду и подняться на второй этаж, чтобы помочь в чем-то Бетти. Когда он поднялся наверх, Бетти спросила: «Где дворецкие?» Ей нужны были дворецкие на полный рабочий день.

— Они только что спустились. Я могу позвать их, — сказал он, нажимая кнопку лифта, чтобы опять спуститься вниз.

— Все, в чем я нуждаюсь, это мужчина, — нетерпеливо позвала она из Семейной столовой.

Он смеется, подмигивая: «Я сказал себе: «Погоди-ка, во что втягивает меня эта леди?» Ну, я пошел посмотреть, чего она хочет, и все, что ей нужно было от меня, это отнести в спальню телевизор диагональю девятнадцать дюймов!»