ДВЕ ПЕРВЫЕ ЛЕДИ, которые находились в Белом доме в разные десятилетия и вышли замуж за представителей разных политических партий, продемонстрировали невероятное благородство, оказавшись под давлением. Одна была готова пожертвовать жизнью ради своего мужа, а другая сражалась за свою жизнь на глазах у всей страны.

Жаклин Кеннеди лежала на солнце, вдыхая живительный свежий деревенский воздух на ферме Глен-Ора, площадью четыреста акров, которую Кеннеди снимали в штате Вирджиния. Она только что прибыла туда после часовой поездки на машине из Белого дома с двумя детьми, пятилетней Кэролайн и двухлетним Джоном-Джоном. Они хныкали большую часть пути, и только что их уложили на дневной сон. Джеки с облегчением ощутила момент, когда она предоставлена сама себе, и наконец была счастлива расслабиться и сбросить напряжение пребывания в Белом доме. Зазвонил телефон.

«Я возвращаюсь в Вашингтон сегодня днем. Почему бы вам не вернуться туда?» — сказал президент Кеннеди жене, скорее утвердительным, чем вопросительным тоном. После паузы Джеки предложила: «Ну почему бы тебе не снизойти до поездки сюда?» Президент Кеннеди знал, насколько его жена наслаждалась пребыванием за городом, вдали от клаустрофобного Белого дома. По словам ее охранника, агента Секретной службы США Клинта Хилла, между летом 1961-го и летом 1962 года первая леди провела почти четыре месяца вдали от Вашингтона. Она часто уезжала в четверг днем или в пятницу утром и не возвращалась до понедельника или даже утра вторника. В летнее время она отправлялась в семейный комплекс Кеннеди в курортном поселке Хайаннис-Порт, штат Массачусетс, и в дом ее семьи «Хаммерсмит Фарм» в Ньюпорте, штат Род-Айленд, где Кеннеди поженились в 1953 году, а на Рождество и Пасху удалялась в Палм-Бич, штат Флорида, но эти очень длинные выходные обычно были зарезервированы для Вирджинии.

«Я могла понять по его голосу, что что-то не так, поэтому даже не спрашивала», — вспоминала она во время интервью с историком Артуром Шлезингером-младшим. Тем не менее ей хотелось знать, что происходит, ради чего ей стоило пожертвовать одним из желанных выходных за городом, где она могла бы устраивать пикники со своими детьми и наслаждаться редкой возможностью самой уложить их в постель.

— Почему? — спросила она мужа.

— Ну, не важно, — ответил президент, в его голосе звучали настойчивость и напряженность. — Почему бы тебе просто не вернуться в Вашингтон?

Джеки расстроилась, тем не менее разбудила Кэролайн и Джона-Джона и покорно поехала с детьми обратно в Белый дом с охранявшим их агентом Секретной службы США, по-прежнему пребывая в неведении, что ее ждет. Она сказала себе: Вот зачем вы выходите замуж: вы делаете что-то для другого человека, когда чувствуете, что он нуждается в вас, даже если не знаете, зачем вы ему понадобились.

Была суббота, 20 октября 1962 года. Президент хотел, чтобы его жена находилась рядом с ним во время мучительного тринадцатидневного противостояния между Соединенными Штатами и Советским Союзом, который войдет в историю как Карибский кризис. Фотографии, сделанные самолетом-шпионом U-2, свидетельствовали о том, что летом 1962 года советский премьер Никита Хрущев заключил секретную сделку с кубинским диктатором Фиделем Кастро о размещении на Кубе советских ядерных ракет, которые могли достичь территории Соединенных Штатов менее чем за четыре минуты. Сорок две советские баллистические ракеты средней и промежуточной дальности, и каждая способна нанести удар по США ядерной боеголовкой, которая в 20–30 раз мощнее бомбы, сброшенной на Хиросиму.

Президент созвал Исполнительный комитет, сокращенно ExComm, в который вошли его ближайшие советники, включая его брата генерального прокурора Роберта Кеннеди, государственного секретаря Дина Раска и советника по национальной безопасности Макджорджа «Мака» Банди. День и ночь изможденные советники заседали вокруг длинного стола переговоров в зале Кабинета или в конференц-зале заместителя государственного секретаря Джорджа Болла, который стал известен как «мозговой центр». Джей-Эф-Кей столкнулся с угрозой возможной ядерной войны и хотел, чтобы его жена находилась рядом с ним.

«С тех пор, казалось, не существовало ни дня, ни ночи», — вспоминала Джеки о тех днях после ее возвращения в Белый дом. Президент схватился за нее, чтобы черпать силу в самый одинокий период своего президентства. Он просил ее присоединиться к нему во время долгих прогулок по Южной лужайке, где они проговаривали сложные варианты, предложенные ему на рассмотрение. Кеннеди обсуждал с ней все: рассказал о своей напряженной встрече с министром иностранных дел СССР Андреем Громыко, во время которой президент не дал понять, насколько он осведомлен о сделке Советов с Кубой; рассказал о гневной телеграмме Хрущева, отправленной в середине ночи во время тягостного финального уикенда этого кризиса. Он признавался, как ранит его критика со стороны некоторых его наиболее воинственных советников, которые считали, что он не проявляет достаточно силы. («Эти стреляющие без разбора такие-сякие хотят, чтобы я стер Кубу с лица земли. Мы можем сделать это. Но тогда мы стали бы хулиганами. Они могут оказаться правы или могут фатально заблуждаться».) Корреспондент журнала Time в Белом доме Хью Сайди сказал, что за ужином президент «пересказывал ей все, что происходило в кабинете». Эта женщина, в которой признавали только изысканный вкус в одежде, нередко точно знала, что происходит в администрации ее мужа.

Когда он не рассказывал ей сам, она прибегала к подслушиванию во время встреч с высокопоставленными советниками президента в Желтом овальном кабинете на третьем этаже в покоях семьи. Президент испытывал общее отвращение к женщинам в органах власти; его друг Чарльз Спалдинг сказал, что ему было «гораздо комфортнее с министром (обороны. — Авт.) Макнамарой, чем с Перкинс (бывшим министром труда. — Авт.). Ему казалось нелепым, когда женщина появлялась на заседании правительства». Но Джеки знала о политическом ландшафте в кабинете ее мужа благодаря близости к власти и своему интеллектуальному маневрированию.

Карибский кризис подчинил себе жизни обоих Кеннеди. Однажды, в эти напряженные дни, поздно ночью, Джеки вошла в спальню президента в ночной рубашке и увидела, что он лежит на кровати. Она не заметила советника по национальной безопасности «Мака» Банди, сидевшего вне поля ее зрения у телефона. Когда она приблизилась к Кеннеди, он махнул рукой, чтобы она ушла и сказал: «Выйди! Выйди!» Банди прикрыл глаза руками. В другие дни Банди вставал у изножья их кровати, чтобы разбудить президента на рассвете. Позже Джеки будет дорожить этим напряженным временем, когда страна стояла на пороге войны, потому что именно тогда она почувствовала свою значимость в жизни мужа. «Это было время, когда я была ближе всего к нему, и я никогда не покидала дом и не видела детей, а когда он приходил домой, чтобы поспать или немного вздремнуть, я ложилась рядом с ним». Она ходила возле Овального кабинета, чтобы понять, не нужен ли ему перерыв; они оба несли вахту, которую она называла своеобразным «бдением».

= Джеки будет дорожить этим напряженным временем, когда страна стояла на пороге войны, потому что именно тогда она почувствовала свою значимость в жизни мужа.

Во время кризиса Белый дом окутывала завеса секретности. Советники президента бились над тем, как отреагировать на советскую акцию и каковы мотивы Советов. Одна группа отстаивала план военно-морской блокады Кубы, а другая настаивала на том, чтобы Соединенные Штаты предприняли воздушную атаку, нацеленную на ракетные базы. Весь ход обсуждения хранился в секрете до тех пор, пока президент не решится дать ответ. В беседе заместитель госсекретаря США рассказывал о сверхсекретных встречах и об опасениях членов ExComm по поводу каких-либо утечек в прессу, прежде чем они смогут разработать план. Болл вспоминал, как министр обороны Роберт Макнамара проводил их в государственный департамент через свой личный лифт, чтобы пресса не увидела их. Генеральный прокурор Роберт Кеннеди, самый доверенный советник президента, явился на одну из встреч в Овальном кабинете в одежде для верховой езды, чтобы создать впечатление, будто работает во время беззаботного во всем остальном уикенда, и как однажды все остальные советники президента втиснулись в одну машину, чтобы не вызывать подозрений у журналистов.

Джеки узнала, что жены чиновников Кабинета готовятся покинуть Вашингтон, понимая, что он станет целью в случае войны. Она и слышать об этом не хотела. «Пожалуйста, не отправляй меня никуда. Если что-нибудь случится, мы все намерены остаться здесь с тобой, — сказала она мужу. — Даже если в бомбоубежище в Белом доме нет места… Пожалуйста, тогда просто хочу быть на лужайке, когда это произойдет. Ты знаешь, я просто хочу быть с тобой и хочу умереть вместе с тобой, и дети тоже, — чем жить без тебя». Президент пообещал, что никуда ее не отправит. Их отношения стали ближе в Белом доме, чем когда-либо прежде. Личный врач президента Джанет Травел вспоминала, как незадолго до начала кризиса Кеннеди шел от Западного крыла к спецвертолету Корпуса морской пехоты на Южной лужайке, сопровождаемый своими верными помощниками. Затем произошло нечто странное. «Президент вновь появился в дверном проеме вертолета и спустился по трапу один. Как необычно, подумала я. И тогда увидела почему. Джеки, с растрепанными ураганным вихрем работавших винтов волосами, бежала по траве от Южного портика. Она почти столкнулась с ним у трапа вертолета и протянула руки. Они стояли неподвижно в объятиях в течение многих секунд.

Во время конфиденциальной встречи с Клинтом Хиллом, охранявшим ее агентом Секретной службы, Хилл протянул руку к Джеки и осторожно коснулся ее локтя. «Вы знаете о бомбоубежище здесь, в Белом доме. Мне известно, что Дж. Б. Уэст (главный церемониймейстер Белого дома. — Авт.) провел с вами краткую экскурсию по объекту несколько месяцев назад… В случае, если… ситуация будет развиваться… и у нас не будет времени покинуть этот район, мы отведем вас и детей в убежище». Но Джеки уже все решила, и ей не надо было говорить, что делать. Она резко отдернула руку. «Мистер Хилл, если ситуация будет развивается так, что потребуется, чтобы дети и я спустились в убежище, позвольте сказать вам, чего вы можете ожидать». Она понизила свой и без того негромкий, нежный голос до глубокого шепота и сказала: «Если ситуация будет развиваться, я возьму Кэролайн и Джона, и мы пойдем рука об руку на южный участок. Мы будем стоять там, как храбрые солдаты, и разделим судьбу любого другого американца».

Хилл был ошеломлен. «Хорошо, миссис Кеннеди, давайте просто молиться Богу о том, чтобы нам никогда не оказаться в такой ситуации».

= Один неверный шаг, один неправильно просчитанный комментарий или ошибочное сообщение между советниками так называемого ExComm и советскими советниками из Кремля могло означать всеобщее и полное уничтожение.

Впервые стратегическое воздушное командование США было приведено в состояние готовности 2 (DEFCON 2 — «состояние обороны»), то есть возникла прямая угроза войны. Не было другой страны, которая когда-либо стояла на пороге запуска ядерных ракет. Один неверный шаг, один неправильно просчитанный комментарий или ошибочное сообщение между советниками так называемого ExComm и советскими советниками из Кремля могло означать всеобщее и полное уничтожение. Церемониймейстер Нельсон Пирс, который приступил к работе в Белом доме всего за год до кризиса, сказал, что никогда еще не был так напуган в своей жизни. «Мы знали, что эти ракеты нацелены прямо на нас, — вспоминал он, с дрожью в голосе восстанавливая в памяти, как проходил через Северо-западные ворота Белого дома на Пенсильвания-авеню, зная, что находится в яблочке мишени. «Мы знали, что если услышим о запуске ракеты, нужно было вывести первую семью из здания или сопровождать их в безопасное место, а мы должны были оставаться на посту. Мы должны были уйти последними, — он сделал паузу, — если вообще сможем уйти».

Герман Томпсон был приглашен на работу во время кризиса, чтобы подавать напитки советникам президента, которые денно и нощно работали в Белом доме. «Я был напуган до смерти. В ту ночь я лег спать и не мог уснуть», — вспоминал Томпсон, который услышал, о чем говорят эти люди. Развернутые карты, наполовину съеденные бутерброды и пустые кофейные чашки заполнили обычно первозданно чистый Овальный кабинет.

Джеки взяла руководство на себя и, как всегда, не пропуская ни одной детали, поняла, что ей нужно начать тонкий процесс отмены ужина, запланированного для Магараджи и Махарани Джайпура, которые любезно принимали ее во время краткой поездки в Индию. Подготовка началась до того, как кризис захватил Белый дом. Джеки составила записку управлявшему резиденцией главному церемониймейстеру Дж. Б. Уэсту. Она продумала все до мелочей и поручила ему перед визитом выкрасить в черный цвет комод в Туалетной комнате королевы и положить ее меховой ковер на кушетку в гостиной Линкольна вместе с «несколькими зелеными и желтыми подушками», чтобы создать комфортную атмосферу для своих гостей. Сейчас эти заботы были неуместными; все изменилось после обнаружения советских ракет. В то воскресенье, 21 октября 1962 года, Джеки разбудила звонком Уэста в его доме в Арлингтоне, штат Вирджиния, когда он и его жена Зелла наслаждались редкой возможностью поспать утром дольше обычного.

— Не могли бы вы сейчас приехать в Белый дом, мистер Уэст, но войдите через кухню и поднимитесь на кухонном лифте, чтобы никто не узнал о том, что вы здесь.

«Я буду через двадцать минут», — ответил он. Уэст заметил, что на подъездной дорожке Белого дома стоит больше автомобилей, чем обычно, и, выйдя из лифта, увидел Джеки, без макияжа, в ярких брюках от Pucci и лоферах, которая сидела на диване в Западной гостиной под выразительным «люнетным» окном в виде половинки луны, через которое комнату заливал солнечный свет. Она казалась окутанной ореолом, ярким светом, в очень напряженное мрачное время.

«Спасибо, что пришли, мистер Уэст, — сказала она извиняющимся тоном. — Там что-то назревает, что может оказаться большой катастрофой, а это означает, что нам, возможно, придется отменить ужин и танцы для джайпурцев во вторник вечером». Уэст был удивлен; редко случалось внезапно отменять мероприятия. «Скажите мне, когда джайпурцы прибудут, и убедитесь, что в Блэр-хаусе им предоставят лучшую служанку, Вильму, и лучшего камердинера», — распорядилась она, сохраняя хладнокровие и спокойствие несмотря на невообразимое давление.

«Не могли бы вы заняться этой отменой от моего имени? Это все очень секретно, — сказала она ему. — Боюсь, что Тиш (секретарь по вопросам протокола Летиция Болдридж. — Авт.) расстроится, будет рвать и метать. Вам это известно, и я думаю, что вы могли бы сделать это более спокойно». Джеки и ее секретарь по вопросам протокола часто конфликтовали. Болдридж тремя годами раньше Джеки училась в школе мисс Портер и Вассар-колледже, а в Белом доме она всегда хотела, чтобы Джеки делала больше: проводила больше чаепитий, больше обедов с достойными группами. Но Джеки хотела лишь того, чтобы у нее было больше частной жизни и отдыха.

Мэри Бойлан, секретарь Восточного крыла, вспоминает всплеск активности в тот уикенд, когда она сидела в своем кабинете, находившемся через коридор от Военной канцелярии. Двадцать второго октября президент выступил по телевидению с обращением к нации в лучшее эфирное время. В то утро Болдридж вошла в Восточное крыло, и, как предвидела Джеки, она была какой угодно, только не спокойной. Она потребовала общего внимания: «Мне нужно сделать объявление». В комнате, наполненной хорошо одетыми молодыми женщинами, наступила тишина. «Все вы должны начать молиться, как еще никогда не молились. Сегодня вечером вы услышите новость, которая будет очень шокирующей, и никто из нас не знает, каким будет результат».

Помощник по связям с прессой Барбара Коулман вспоминает, как ей позвонил домой через коммутатор Белого дома пресс-секретарь Пьер Сэлинджер, который сопровождал президента на борту президентского самолета на обратном пути из агитационной поездки в Чикаго. «Он хотел, чтобы я находилась в Белом доме, как только они приземлятся», — пишет она. Сэлинджер сказал, что президент простудился и ему нужно вернуться домой по предписанию врача. Сэлинджер не назвал ей истинную причину внезапного возвращения президента, но предполагал что-то неладное и попросил ее отменить какие-либо планы на выходные.

«Вскоре я поняла: что-то происходит, — пишет она. — Я не знала, что именно, но знала, что это имеет какое-то отношение к Кубе». На протяжении всего кризиса в пресс-службе постоянно кто-то дежурил, и некоторые помощники даже принесли сменную одежду в Белый дом и спали в бомбоубежище.

В своем телевизионном выступлении президент обратился к нации из Овального кабинета и объявил о военно-морской блокаде Кубы. «Ядерное оружие настолько разрушительно, а баллистические ракеты настолько быстры, что любая значимая возможность их использования или внезапных изменений в их развертывании может рассматриваться как определенная угроза миру, — заявил он, формулируя возникшую дилемму холодной войны. — Политика страны заключается в том, чтобы рассматривать любую ядерную ракету, запущенную с территории Кубы против любой страны в Западном полушарии, как акт нападения Советского Союза на Соединенные Штаты, который требует развернутого реагирования в виде ответного удара по Советскому Союзу».

Наконец, 28 октября Хрущев сделал заявление о том, что советские ракеты будут выведены с Кубы. Джеки посмотрела запись видеонаблюдения, показывающую, как советские корабли приблизились к блокирующим силам США и отошли назад, и вздохнула с облегчением. Если бы кризис продолжался еще два дня, как сказал ей советник Кеннеди, результат мог бы быть иным, потому что все достигли критической точки и из-за полного изнеможения нельзя исключить принятие иррациональных решений.

На протяжении этих напряженных дней Джеки сохраняла веру в своего мужа и в свою способность поддерживать в нем спокойствие и сосредоточенность. «Я всегда думала о Джеке, что все, что бы он ни сделал, если он владеет собой, то в любом случае все произойдет наилучшим образом. Вот так по-детски я думала: «Не стану бояться, когда буду ложиться ночью спать или просыпаться». Она заплакала, когда муж подарил ей такой же календарь от Tiffany из чистого серебра, какой он подарил членам ExComm, с теми тринадцатью страшными днями, выделенными жирным шрифтом. Ее инициалы были выгравированы рядом с его: «J.B.K.» и «J.F.K.».

= Джеки признавала, что один из величайших триумфов ее мужа состоял в том, что он достучался до советского премьер-министра Хрущева и спас мир от ядерной войны.

Менее чем через две недели после убийства ее мужа, 1 декабря 1963 года, Джеки написала одно из последних писем, которые она когда-либо писала на почтовой бумаге Белого дома. Оно не было адресовано близкому другу семьи или одному из многих политических советников ее мужа. Оно было адресовано именно тому человеку, который, по словам ее мужа, предпринял «тайную, безрассудную и провокационную угрозу миру во всем мире» и, в свою очередь, заставил принять четкую и мощную роль в Белом доме. В течение этих тринадцати дней она была куда прекраснее, чем преданная жена, — она была партнером. Джеки признавала, что один из величайших триумфов ее мужа состоял в том, что он достучался до советского премьер-министра Хрущева и спас мир от ядерной войны. «Вы и он были противниками, но вас объединяла решимость не допустить ситуации, чтобы мир взорвался. Вы уважали друг друга и могли общаться друг с другом, — писала Джеки. — В то время как важные персоны знают необходимость самоконтроля и сдержанности, обычными людьми иногда больше движет чувство страха и гордыни. Хотелось бы, чтобы в будущем важные люди смогли и дальше заставлять обычных людей садиться за стол переговоров, прежде чем они начнут сражаться».

Казалось бы, в черно-белой фотографии Белого дома, снятой 27 сентября 1974 года, нет ничего необычного. Первая леди Бетти Форд проводит экскурсию по Президентской спальне для Леди Берд Джонсон, которая была в этой роли пятью годами раньше. К ним присоединились две дочери Леди Берд, Линда и Люси; и муж Линды, Чарльз Робб, которые прибыли в Вашингтон на церемонию посвящения «Рощи», мемориального парка президента Джонсона вдоль реки Потомак. На фотографии Бетти Форд наклоняется к Люси, словно прислушиваясь к вопросу; Люси протянула руку, указывая на что-то, оставшееся за кадром. Бетти как любезная хозяйка беззаботно улыбается. Единственная подсказка того, что что-то не так, кроется у изножья обитой атласом кровати — это маленький черный чемодан. Чемодан оказался там, потому что Бетти Форд только что, за день до визита Джонсонов, узнала, что у нее, по-видимому, рак молочной железы. Как только ее гости уйдут, она отправится в Военно-морской госпиталь в Бетесде. Бетти так и не сказала о своем состоянии гостям; ей не хотелось нарушать их особенный день.

«Вы были так спокойны и гостеприимны с нами в прошлую пятницу, что мы вчетвером были потрясены даже больше, чем остальная нация, когда услышали известие о том, что вы ложитесь в госпиталь», — написала Леди Берд в записке, доставленной в больничную палату Бетти. Люси, младшая дочь Джонсонов, вспоминает, как в тот вечер спешила успеть к шестичасовым новостям, чтобы узнать, есть ли что-нибудь о церемонии посвящения, состоявшейся в этот день. Она была потрясена, увидев на экране Бетти Форд, покидавшую Белый дом с маленьким черным чемоданом в руке. «У всех нас разом отвисли челюсти. Мы были ошеломлены». Поскольку они провели более пяти лет в Белом доме и прекрасно знакомы с изнурительным графиком, Джонсоны лучше всех остальных поняли бы, если бы первая леди решила отменить экскурсию. «Я просто думаю, это было сильное чувство сопричастности. Они понимали, что это был большой день для нашей матери, и они никоим образом не хотели отказываться от этого, — говорит Люси. — Думаю, это очень многое говорит о характере Бетти Форд».

Бетти Форд стала публичной персоной в возрасте пятидесяти шести лет, но она полностью приняла эту роль. Она была преданной матерью и домохозяйкой, когда ее муж двадцать пять лет работал в Конгрессе. Стив Форд, третий из четырех детей Фордов, говорит: «Мы по-детски просто смотрели, как наша мать расцветает, когда ей выпал шанс после всех этих лет, отданных нашему воспитанию. Так чудесно было это наблюдать». Когда Бетти была маленькой девочкой, она отправилась к гадалке, которая предсказала ей, что в один прекрасный день она встретит королей и королев, из чего девочка заключила, что ей предстоит стать великой танцовщицей. И она это сделала… стала исполнительницей современного танца в престижной компании Марты Грэм. А когда она вышла замуж за Джеральда Форда, по ее словам, думала, что выходит замуж за адвоката, и они будут создавать семью и растить детей в Гранд-Рапидс, штат Мичиган. Но в 1955 году Форды поселились в доме из красного кирпича в колониальном стиле с четырьмя спальнями, двумя ванными комнатами на Кроун-Вью-драйв в Александрии, штат Вирджиния, через реку Потомак от Белого дома. Они жили там, даже когда Форд в 1973 году неожиданно стал вице-президентом. Их номер телефона был указан в телефонной книге, а Бетти Форд чаще всего можно было застать с чайником на плите и в длинном халате.

В начале августа 1974 года, за несколько дней до того, как президент Никсон подал в отставку, Форды готовились переехать в официальную вице-президентскую резиденцию в Обсерватории номер один, расположенную менее чем в трех милях от Белого дома. Но незадолго до того, как вице-президент Форд и его жена прибыли в прекрасный дом в викторианском стиле, чтобы поговорить с декораторами интерьера, он узнал, что президент Никсон уйдет в отставку, и ему предстоит принимать полномочия. Каким-то образом Форду вместе с Бетти удалось спокойно продержаться во время встречи с дизайнерами. Наконец, когда они остались наедине, он прошептал ей: «Бетти, мы никогда не будем жить в этом доме».

= Всего через восемнадцать дней после спорного помилования президентом Фордом президента Никсона новой первой леди сообщают сокрушительную новость: у нее, возможно, рак молочной железы.

Прошло менее двух месяцев, как она и ее муж помимо их воли оказались в Белом доме, и всего через восемнадцать дней после спорного помилования президентом Фордом президента Никсона новой первой леди сообщают сокрушительную новость: у нее, возможно, рак молочной железы. Двадцать шестого сентября, за день до визита Джонсонов, Бетти спонтанно решила сопроводить свою близкую подругу Нэнси Хау и вместе посетить врача. У Хау была текущая проверка, и Бетти подумала, что она тоже может пройти обследование, которое нужно проводить каждые шесть месяцев. Когда врач, сделавший Бетти маммограмму, извинился за то, что требуется консультация заведующего хирургическим отделением, Бетти ничего не заподозрила. «Доктора так долго проверяли части моего организма… Я могла ощутить тыканье и прощупывание и услышать невнятное «м-м-м», и сразу же переключилась на мысли о горе почты, ожидавшей на моем столе». На этот раз новость была нехорошей.

Около полудня президентский доктор Уильям Лукаш обратился к президенту с необычной просьбой — встретиться с ним в семь часов вечера в его кабинете на первом этаже Белого дома. Лукаш позвонил заведующему кафедрой хирургии из медицинской школы Университета Джорджа Вашингтона и попросил новую первую леди спуститься за несколько минут до семи на очередное обследование груди. Когда все собрались, Лукаш сообщил, что врачи обнаружили опухоль, которая может быть раком. «Ну, вы не можете оперировать немедленно. У меня расписан весь завтрашний день», — заявила Бетти. Ее ответ прозвучал необычно, но Лукаш сказал ей, что операцию можно на день или два отложить. У их семнадцатилетней дочери Сьюзен были красные глаза, когда она в тот вечер пришла на ужин в частные апартаменты на втором этаже. Эту новость она узнала раньше своих родителей. В тот день она заглянула в кабинет доктора Лукаша за лекарством от простуды. «Он втянул меня внутрь и усадил. У меня мелькнула мысль: Что я теперь сделала не так?» Лукаш сказал: «У твоей матери есть опухоль в груди, с большой вероятностью это рак, и она об этом не знает, так что тише, тише, никому ничего не говори». Сьюзен испугалась, что может потерять мать. На следующий день Бетти выдержала напряженный график: она отправилась на церемонию закладки первого камня в «Роще», произнесла речь на обеде Армии спасения и провела послеобеденный чай и экскурсию по Белому дому для Джонсонов. Ее машина подъехала к госпиталю в 5.55 пополудни, а в 6.00 вечера известие о ее болезни уже транслировали по всему миру.

В то время рак называли сокращенно «С» (от слова cancer), как если бы это было заразным заболеванием, и обычно такой диагноз вообще не обсуждали. И никто при этом не упоминал слово «грудь». Несмотря на то что любимая звезда детских ролей и дипломат Ширли Темпл Блэк рассказала о своей мастэктомии в 1972 году, именно Бетти Форд привлекла внимание к важности раннего диагностирования. На официальном ужине, после мастэктомии Бетти, Блэк и Бетти поделились личными переживаниями. Блэк, со слезами, блеснувшими в ее глазах, обняла первую леди и что-то прошептала ей. «Да, мы понимаем», — ответила Бетти. В течение следующих нескольких недель в кабинет первой леди хлынул целый поток корреспонденции — более пятидесяти тысяч писем. Многие письма были от женщин, которые считали, что первая леди спасла им жизнь, а часть написана мужчинами, которые хотели поддержать ее, чтобы она знала: они находят своих жен красивыми и после мастэктомии. У Хэппи Рокфеллер, жены вице-президента Нельсона Рокфеллера в администрации Форда, провели обследование груди после того, как она узнала о раке у Бетти; у нее была обнаружена опухоль, и ей сделали операцию. Как и многие другие люди, Хэппи считала, что спасением своей жизни она обязана Бетти. (Когда президента Рейгана спустя годы прооперировали по поводу рака толстой кишки, Хэппи отправила Нэнси Рейган красную розу. Среди всех карточек и цветов это была единственная вещь, которую Нэнси взяла с собой в резиденцию в тот вечер.)

Бетти была храбрая пациентка, полная решимости победить болезнь. Ее разместили в президентском люксе в Военно-морском госпитале в Бетесде, и там она провела тихий ужин со своей семьей накануне операции, которая была запланирована на следующее утро. Она сказала, что с ней все будет в порядке, и просила их поехать домой и отдохнуть. Президент Форд, который был глубоко предан своей жене, сказал ей, что он никогда не был так одинок, как в тот вечер, когда возвращался в Белый дом. Прежде чем он попрощался, они взялись за руки и помолились. В отличие от Никсонов, Форды были нежно любящими супругами, и они были первой президентской парой, которая делила спальню со времен Кулиджей. В записке, которую президент Форд написал своей жене перед операцией, он признавался: «Никакие слова не могут передать нашу глубокую, глубокую любовь. Мы знаем, какая ты замечательная, и мы, дети и папа, постараемся быть столь же сильными, как ты. Наша Вера в тебя и Бога поддержит нас. Наша общая любовь к тебе вечна».

А для Бетти это была всего лишь одна из проблем в череде забот, и она знала, что справится с испытанием. Когда ей было всего шестнадцать лет, ее отец совершил самоубийство. (Он был алкоголиком и умер от отравления угарным газом.) «Я восприняла ситуацию довольно деловито, — писала она в своих воспоминаниях о заболевании раком. — Это еще один кризис, и это пройдет». Если бы биопсия показала, что опухоль доброкачественная, то не было бы никакой необходимости в мастэктомии, но в глубине души она знала, что у нее рак, когда ее везли на каталке в операционную. Дочь Фордов, Сьюзен, первой узнала, что опухоль раковая. «Сьюзен, им пришлось пойти дальше, — сказал ей доктор Лукаш, и ее колени подкосились. — Но с ней все в порядке». Когда президент узнал, что опухоль злокачественная, он расплакался в Овальном кабинете.

Политические советники президента сказали Бетти, что ей не нужно предавать огласке такой личный вопрос, но она настояла на обратном. Как только она узнала о количестве женщин, которые умирали от этой болезни, она сказала сотрудникам аппарата, что если это рак, то им следует подготовить заявление, пока она находится на операционном столе, и сообщить, что ей сделали мастэктомию, а не говорить нечто аморфное, вроде того, что у нее возникли «проблемы со здоровьем». Когда президент Форд и его сын Майк вылетели на спецвертолете Корпуса морской пехоты, чтобы навестить Бетти после операции, Майк встал на колени вместе с отцом, и они помолились в проходе о ее выздоровлении. После операции Бетти написала письмо Леди Берд, желая объяснить, почему она не сообщила ей эту новость. «Я хотела, чтобы вы наслаждались своим посещением, как и я». И добавила немного легкомыслия, поблагодарив Леди Берд за розовое одеяние, которое она отправила в госпиталь. «Мне очень понравились фасон и цвет. На самом деле я выбрала его для своей первой публичной фотографии после операции».

Годы спустя после того, как Бетти покинула Белый дом, ее непоколебимая честность в отношении ее собственной зависимости от болеутоляющих таблеток и алкоголя поможет снять клеймо позора еще с одной болезни. В 1982 году она открыла ставший всемирно известным Центр Бетти Форд, расположившийся на четырнадцати акрах в курортном городе Ранчо-Мираж, штат Калифорния. В центре прошли лечение более ста тысяч человек. Признавшись в собственной борьбе с алкоголизмом и пристрастием к болеутоляющим препаратам, она спасла множество людей. Она регулярно посещала центр и присутствовала на местных собраниях Анонимных алкоголиков, где вставала посреди комнаты и представлялась: «Я Бетти, и я алкоголик». Даже после завершения реабилитации она долгое время регулярно встречалась с группой женщин, прошедших эту программу. «У меня был рак молочной железы, и я пережила это, а теперь столкнулась с зависимостью, и, ей-богу, я решила, что с этим тоже справлюсь», — сказала она.

После мастэктомии Бетти призвала других женщин, которым предстояла операция по поводу рака молочной железы, «как можно быстрее сделать это».

= «У меня был рак молочной железы, и я пережила это, а теперь столкнулась с зависимостью, и, ей-богу, я решила, что с этим тоже справлюсь».

«Как только это будет сделано, — говорила она, — оставьте это в прошлом и продолжайте жить».

Хотя она восприняла операцию с несгибаемым героизмом, ее выздоровление протекало нелегко. Проснувшись после операции, она увидела своих родных, у кого-то блестели слезы. «Если вы не можете выглядеть счастливыми, пожалуйста, уходите, — сказала она им со своей больничной койки. — Мне невыносимо смотреть на вас». Бетти делала упражнения, пытаясь укрепить свою правую руку, после того как часть мышц была удалена, и для нее стало небольшой победой, когда она наконец смогла набрать достаточную силу, чтобы взять чашку чая правой рукой. Сьюзен вспоминает те тяжелые времена: «Были дни, когда она ходила по своей гардеробной и говорила: «Ну, это платье я больше не могу носить. Все будут смотреть на мой шрам». Бетти никогда не делала пластических операций и часто беспокоилась о том, что во время официальных обедов она нагнется в вечернем платье, и ее гелевый протез выпадет. Иногда в ее одежду были вшиты мягкие прокладки.

Бетти попала в предвыборный маршрут, так как ее муж добивался президентства в 1976 году. Его советники считали ее мощным оружием и были поражены: ее откровенность привела к тому, что рейтинг одобрения достиг 75 процентов, даже когда рейтинг утверждения президентом кандидатуры ее мужа опустился ниже 50 процентов. Почти на всех агитационных мероприятиях женщины носили значки с надписью: «Оставить Бетти в Белом доме» и «Мужа Бетти — в президенты». Тем не менее Форд проиграл выборы Джимми Картеру. Когда Форд не смог выступить с заявлением о признании своего поражения на выборах из-за дрожащего голоса, это сделала Бетти Форд. «Она полностью поддерживала его от начала до конца, — говорит Сьюзен. — И он поддерживал ее от начала до конца, во время ее рака груди и проблем с болеутоляющими и алкоголем. Они были настоящими родственными душами». За свою храбрость Бетти Форд удостоилась «Президентской медали свободы» в 1991 году. Поразительно, но ей вручили эту медаль на восемь лет раньше, чем ее мужу. В десятую годовщину основания Центра Бетти Форд президент Форд сказал: «Когда будет сделан окончательный подсчет, ее вклад в нашу страну окажется больше, чем мой». И он не возражал против этого.