Анадырь, РСФСР. База истребителей-перехватчиков.

Декабрь, 1988.

"Черт побери, — думал старший лейтенант Военно-воздушных сил США Дэвид Люгер, — уж больно необычная концовка полета для верного «Старого пса».

Совершенно необычная.

И все же это не сон. Они действительно находятся именно здесь, на краю земли, на северо-востоке СССР, вынужденные приземлиться на затерянной в тундре, покрытой снегом, промозглой от стужи вражеской базе, чтобы любой ценой раздобыть топливо и заправиться, ибо их израненный, дымящийся бомбардировщик В-52 «Мегакрепость» явно не дотягивает до родного аэродрома.

Приставив пистолет к виску дежурного офицера базы, они подогнали к самолету автозаправщик и закачали полный бак. Увы, никто не заметил, как пленник сбежал и теперь, гад, поднял по тревоге местную милицию. Люгер в досаде покачал головой. А начиналось все очень хорошо. В ходе полета, выполняя одно из самых секретных заданий в истории американских военных операций, они, применяя новейшие средства радиоэлектронной борьбы (РЭБ), успешно преодолели зону ПВО, ушли от ракет «земля-воздух», стаи смертоносных истребителей МиГ и, с хирургической точностью нанеся бомбовый удар, вывели из строя, пожалуй, наиболее изощренное оружие, каким когда-либо обладал Советский Союз.

Впереди их ждал триумф, но ситуация мигом изменилась — теперь они обречены и наверняка попадут в лапы проклятой Красной Армии. Люгер был абсолютно уверен в этом, как и в том, что даже на самых глухих окраинах русские будут грызться за свою Родину-мать всеми зубами.

Высокий, худой двадцатишестилетний штурман родом из Техаса сидел, угрюмый, один на нижней палубе гигантской «Мегакрепости», экспериментальной крылатой машины, которую задействовали для столь неординарной и опасной миссии. Он чувствовал, как по телу пробегает неудержимая дрожь — смесь страха, безысходности и отчаянного гнева. Лейтенант хотел только, чтобы быстрее все кончилось.

Любое сопротивление, учитывая их положение, бессмысленно. Может быть, лучше сдаться? То, чем им удалось-таки заправить бак, представляло собой грязное топливное масло, а не реактивное топливо. Один из их восьми моторов вышел из строя, другой подтекал и по сути стал обузой. Фюзеляж «Старого пса» в дырках, словно решето. Довольно странную, похожую на букву "V" конструкцию в хвостовом оперении, которая одновременно служила направляющей и горизонтальным стабилизатором, отстрелили. Шасси целиком вмерзли в глубокий снег со льдом. Вообще сомнительно, сможет ли самолет вырулить на шести моторах, не говоря уже о том, что взлетать надо по короткой узкой заснеженной полосе. В довершение печальной картины командир корабля, генерал-лейтенант Брэдли Эллиот лежал без сознания сзади в кабине, куда его, обмороженного и едва не замерзшего, оттащили ребята.

Они находились в кольце, окруженные силами охраны базы.

Люгер автоматически начал пристегивать себя ремнями в катапультируемом кресле в нижнем отсеке кабины, но бросил это занятие, когда вдруг понял, насколько тщетной будет попытка поднять израненный самолет в воздух.

Внизу в обшивке зияла широкая дыра, через которую он видел следы на снегу. Еще каких-нибудь несколько часов назад его правая нога упиралась как раз в то место, где теперь пустота. Впервые после посадки на базе Люгер внимательно посмотрел на ногу и тут же почувствовал, как волосы на голове встают дыбом. Даже под плотными бинтами из индивидуальной аптечки он ощутил, что коленная чашечка отсутствует, бедро как-то скручено, ступня неестественно вывернута под углом. Из-за сильного ветра и жуткого холода, идущего снаружи, нога превратилась в неузнаваемую дубину. Возможно, ее придется ампутировать! В лучшем случае — хромать ему до конца его дней. Похоже, большая часть навигационного оборудования повреждена, регулировка сбита. Оружие тоже, вероятно, вышло из строя. Нет, интересно, на что эти гаврики еще надеются?..

Его товарищ, капитан Патрик Макланан, помог генералу Эллиоту и двум женщинам из экипажа подняться на верхнюю палубу и уже пристегивал себя к креслу, как вдруг второй пилот подполковник Джон Ормак позвал Патрика к себе наверх. Во время заправки Ормак держал мотор номер пять включенным, несколько минут назад удалось завести второй. При зажигании грязное топливо вызывало в двигателях резкие хлопки. Казалось, они вот-вот взорвутся, но каким-то чудом моторы один за другим включались. Сейчас их работало уже несколько. Люгер подумал, что Макланан, наверное, будет выполнять функции второго пилота, ибо командира пришлось заменить. Он надел наушники, чтобы заглушить рокот и вой двигателей. В ушах зазвучали голоса пилотов.

— Если мы откроем здесь стрельбу... — начал Ормак.

— Вряд ли у нас будет выбор, — быстро проговорил капитан.

А что, если и впрямь удастся вырваться, мелькнула мысль у Люгера. Как? Каким образом? Пол-экипажа ранено, самолет прострелен, кругом солдаты.

— Они хотят захватить нас, — снова подключился Ормак. — Патрик, ну же, быстрее.

Со стороны крыльев усилились хлопки, удары. «Старый пес» дернулся, заерзал, закашлялся. Один в нижнем отсеке, раненый, замерзший, Люгер чувствовал себя полным бревном, бесполезным для своих товарищей в тот момент, когда в нем особо нуждались. Экипаж пытался запустить двигатели. По всей вероятности, Ормак и Макланан твердо решили идти до конца — либо поднять самолет в воздух, либо умереть. Люгер улыбнулся. Добрый старина Макланан, задира и нахал, сует голову прямо в пасть русскому медведю. Хотя делает все правильно, как учили, — никогда не сдаваться и не терять надежды.

В нижнем отсеке зажегся свет, значит, заработали генераторы. К счастью, навигационные приборы оказались в порядке, работала система определения местонахождения по спутникам, компьютеры, предоставляющие информацию о районе и определяющие нижний порог высоты полета на местности. Действовала даже система вооружения ракетами класса «воздух-воздух» типа AIM-120 «Скорпион». Инстинктивно, а может быть, благодаря приливу оптимизма Люгер нажал на кнопку, дал команду компьютеру собрать данные о районе, получил на дисплее ответ... И вдруг лампочки на приборах безнадежно погасли, Люгер откинулся на спинку кресла.

Двигатели уже ревели почти в полную мощь, как при выруливании, но «Мегакрепость» не двигалась с места. Ормак и Макланан старались изо всех сил, снова и снова приводили в действие приборы, запускали другие двигатели...

Внезапно отчетливый треск крупнокалиберного пулемета рассек воздух.

По нам стреляют... Ублюдки вонючие!

Наверху Макланан, не переставая бороться с моторами, схватил трубку внутренней связи:

— Слышите меня? Сообщаю обстановку. — Двигатели, работавшие на холостом ходу, несколько притихли. — Слева по борту ярдах в ста русский бронетранспортер с пулеметом. Они приказывают глушить моторы.

Внизу одинокий Люгер аж закипел. Глушить? Сейчас! Как говорят в Техасе — когда поросенок вырастет...

Он медленно поднялся из кресла, сделал шаг, с трудом волоча за собой покалеченную правую ногу, словно мешок тяжелого мокрого песка. Затем перевел взгляд наверх, вдоль лестницы, соединяющей обе палубы, и увидел специалиста по электронике Венди Торк, склонившуюся над генералом Эллиотом. Она укрывала командира своей теплой курткой... Венди заметила Люгера, в глазах застыл немой вопрос. Лейтенант пристально посмотрел на нее, стащил с плеч летную куртку, молча передал женщине, показав жестом, что с ним все в порядке, но в ответ получил лишь недоверчивый взгляд карих глаз.

— Спасибо, Дэйв, — крикнула Торк. Впрочем, шесть работающих двигателей полностью заглушили ее слова. Люгер вымученно улыбнулся, сделал еще шаг и оказался вне поля ее зрения. Интересно, куда он направляется, подумала Венди. Ремонтировать поврежденное реле? Проверить заднюю дверь? А может, защелкнуть замок люка?

И тут неожиданно для себя она поняла, что дело здесь не в том, чтобы галантно предложить женщине свою одежду, — просто Дэйв намерен покинуть самолет.

Осознав это, Венди пальцем не пошевелила, чтобы помешать ему.

Люгер сделал несколько шагов влево, нагнулся, взялся за ручку, осторожно повернул. Дверца мягко подалась вперед. Он с трудом свесил вниз здоровую ногу, на секунду присел, затаил дыхание, оглянулся назад, в сторону панельной доски с приборами, кресла штурмана...

Итак, русские хотят, чтобы мы вырубили моторы? Черта с два. Если Ормак и Макланан здорово управляются там наверху, я тоже не должен сидеть сложа руки. Какая от меня польза, если я сижу внизу один, привязался ремнями, зубы стучат от холода, нога перебита? Нет, надо действовать, надо что-то делать.

Люгер увидел широкий кровавый след у лестницы на нижней палубе и подумал, что это еще только начало: и «Старый пес», и его отважный экипаж — все изойдут кровью, если он не успеет что-либо предпринять.

Специально подобранные и натренированные экипажи в редчайших случаях поддаются страху, но Люгер знал: сейчас именно такой момент, и его друзья чувствуют приблизительно то же самое, что и он.

Страх вообще гадкая штука, но иногда он даже помогает, ибо побуждает действовать. Например, его, Люгера. Неуклюже отворачиваясь от порывов обжигающего, дующего в лицо ветра, пряча уши от пронзительного воя моторов, он нащупал на поясе свой пистолет 38-го калибра, вытащил магазин, насчитал пять патронов. Это был довольно маленький, изящный пистолет, но стальная игрушка в руке отгоняла все страхи прочь. Люгер вставил магазин на место, тяжело соскочил в глубокий снег, захлопнул дверцу люка.

В верхнем отсеке кабины на приборной доске замигала, но вскоре погасла лампочка «открыт люк».

— Это еще что такое? — недовольно проворчал Ормак. — Ерунда какая-то. Дэйв, ты чего там люк открыл?

Снизу не последовало никакого ответа.

— Люгер! В чем дело?

Снова молчание.

Впервые лейтенант оказался вне стен «Старого пса», когда его люк закрыт, а двигатели включены. Странное ощущение пустоты и отчаяния заполнило душу.

На мгновение он живо представил напряженные лица тех, кто оставался сейчас в самолете, затем быстро перевел взгляд на грозный панцирь вражеского бронетранспортера, затаившегося слева между двумя ангарами. Люгер знал, что ему нужно сделать.

Моторы ревели так, что чуть не лопались барабанные перепонки. Стараясь не обращать на это внимания, крепко сжимая в руке пистолет, он стал осторожно двигаться в сторону БТРа.

Люгер был уже почти у самого края поврежденного крыла, когда неосторожно всей тяжестью наступил на больную ногу. Тело пронзила резкая боль, от неожиданности он плюхнулся лицом в снег, прямо в черное масляное пятно, которое образовалось под протекающим двигателем. Липкая грязь измазала лицо. Он сделал усилие, приподнялся, волоча ногу, стал карабкаться, ползти к автозаправщику, все еще стоящему рядом, там, где его оставили после заправки.

Он услышал сзади хлопки револьверных выстрелов, стреляли из приоткрытого левого стекла кабины. Обернувшись, Люгер увидел, что подполковник Ормак ведет огонь из большого пистолета, очевидно, из любимой «пушки» генерала Эллиота 45-го калибра. Люгер не видел, в кого он метил, должно быть, в бронетранспортер. Если русские ответят очередью из тяжелого пулемета, тем, кто в кабине, не поздоровится, это уж ясно, подумал лейтенант.

Он наконец добрался до заправщика и уже было собирался залезть в кабину, когда заметил, что стрелок в открытом БТРе готовится открыть огонь по самолету.

Люгер облокотился о капот, прицелился и выстрелил несколько раз подряд. Отдача у маленького пистолета была не такой уж слабой, но лейтенант старался, его промерзший палец плавно нажимал на курок. Он сомневался, что смог хорошенько прицелиться, но вдруг увидел, как стрелок в БТРе схватился за грудь и сполз на сиденье.

— Люгер! Назад, скорее! — истошно сквозь шум моторов кричал Ормак.

Он бросил пустой пистолет, превозмогая боль в ноге, стал пятиться назад, к самолету. Лейтенант сделал лишь три шага, когда из-за бронетранспортера появился солдат, вскинул автомат и нажал на гашетку. Что-то сильно толкнуло в левую ногу, впиваясь под кожу, как жало, вонзаясь в тело и вырывая мясо клочьями. Вскрикнув от боли, он упал на бок как подкошенный. Пуля срикошетила от заправщика ему в бедро, пропахав на теле глубокую борозду. Выстрелы щелкали вокруг, будто орехи, а он продолжал безумно кричать — звать Патрика, маму, Господа Бога, вцепившись руками в холодное железо бензовоза.

Ормак смог сделать только еще один выстрел, вынудив автоматчика спрятаться за броню своего БТРа, но он не заметил, как другой стрелок появился у пулемета.

Солдат прицелился в «Старого пса», дал длинную очередь. Пули крупными каплями застучали слева по обшивке.

С грехом пополам Люгеру все же удалось влезть в автозаправщик, он упал на холодное сиденье, уставился в окошко, взору его предстала жуткая картина.

Левые стекла кабины бомбардировщика разбиты вдребезги, в носовом отсеке, где размещался экипаж, там и тут зияли рваные раны. Из двигателя номер четыре валом шел дым — прямо в кабину. Самолет трясся, дрожал. Казалось, вот-вот отвалятся крылья.

Сволочи, добивают «Старого пса», подумал Люгер. Ормак наверняка пострадал, полкабины снесло.

— Суки! Остановитесь! — Он кричал в полный голос. — Вы ведь расстреливаете их!

Люгер нащупал больной ногой педаль газа, мотор немедленно заурчал — видимо, Макланан или вторая их женщина-офицер Анжелина Перейра не выключили его после заправки. Он снял другую педаль с тормоза, судорожно сжал сцепление, опять нажал на газ, направил бензовоз прямо на проклятый БТР.

Бензовоз дернулся и со скрипом покатился. Он был уже в каких-нибудь десяти метрах от бронетранспортера, когда стрелок заметил его, повернул дуло пулемета, открыл беглый огонь. На грани потери сознания от шока и боли, воя, словно зверь, попавший в капкан, Люгер вывалился в открытую дверцу кабины.

...Именно в это мгновение град пуль застучал в лобовое стекло, пули разнесли водительское сиденье в пух и прах.

Люгер лежал, уткнувшись лицом в снег, без сознания, а в этот момент неуправляемый автозаправщик несся на полном ходу к БТРу. Пули пробили цистерну, топливо загорелось, пламя огня плотным кольцом окутало машину. Взрыв топлива отбросил, как куклу, лежащего без движения Люгера еще футов на пятьдесят, однако он уже ничего вокруг не видел и не слышал.

Когда он медленно приоткрыл глаза, русский пулемет продолжал поливать «Мегакрепость», левое крыло самолета было обезображено до неузнаваемости, и, как только огонь достиг баков, взрыв огромной силы потряс воздух. Увы, Люгеру так и не удалось заставить пулемет замолчать.

* * *

9 февраля 1989 года,

5 часов 31 минута по московскому времени.

Возможно, он промахнулся, а может, бензовоз взорвался на подходе. Он понятия не имел, как все произошло, но так или иначе В-52 погибал. Левое крыло представляло собой сплошное месиво огня и дыма. Венди и Анжелина выбрались из люка, когда «Старый пес» упал на правое крыло, смяв его. От детонации взорвались остальные баки с горючим, гигантский огненный шар поглотил и двух несчастных женщин, и массивный фюзеляж бомбардировщика.

— Патрик! — завопил Люгер. — Где же ты? Катапультируйся, ну...

Мышцы самопроизвольно задергались. Очевидно, начались спазмы. Глотая ртом воздух, Люгер предпринял отчаянную попытку взять себя в руки, но где-то там, внизу, в животе, неумолимо поднималась волна животного страха, который парализовывал тело, душу, сознание.

А потом что-то произошло...

Медленно, постепенно спазмы утихли, он смог ровно дышать. Правда, чрезвычайно ныло тело, и было такое чувство, что пробежал марафонскую дистанцию.

Пальцы не слушались, любое усилие пошевелить ими причиняло боль. Он решил больше не двигаться, лежать тихо и оглядеться, благо, глаза все еще могли видеть.

Люгер лежал в тусклой, слабоосвещенной комнате, видел лампы на потолке, краем глаза мог разглядеть больничные койки. Итак, он находится в больнице. Лейтенант увидел грязно-белые шторки, отделявшие некоторые кровати, несколько подставок с ампулами для внутривенных инъекций — слава Богу, далеко от него. Он уже довольно отчетливо различал поручни у своей койки, и, самое главное, были целы ноги, накрытые одеялом. Вот они, родимые, тут как тут, почти радостно подумал Люгер.

А затем он неожиданно для себя стал различать звуки, они шли отовсюду, слева и справа — охи, вздохи, крики, будто сразу много людей стонут от боли. В дальнем конце дверь, вот сейчас она, наверное, откроется, на шум из палаты прибегут сестра или врач... Но дверь почему-то оставалась закрытой. Люгер подождал несколько минут, глухие крики и стоны по-прежнему не унимались, сквозь матовое стекло в коридор можно было видеть смутные тени, кто-то явно проходил мимо, однако в дверях так никто и не появился.

Что это за загадочная больница? Если русский военный госпиталь — тогда все понятно, ему как пленному нечего рассчитывать на особое внимание врачей. А как другие? Они, похоже, здесь свои и кричат на русском. И на них что ли всем здесь наплевать?..

Дрожащей рукой Люгер потянулся к поручню, стал трясти что есть сил, дерево затрещало, поручень соскочил вниз, на простыню... Звуки вокруг усилились, словно все обитатели палаты поняли и захотели поддержать его попытку вызвать сестру.

Несколько минут Люгер ждал. Сестра не приходила. А потом он вдруг на какое-то время отключился...

Короткая передышка оказалась весьма кстати. Прийдя в сознание, он обнаружил у себя достаточно сил, чтобы сдвинуть ноги на край постели. Сначала правая, затем левая нога появились из-под одеяла, он несказанно обрадовался, увидев, что, к счастью, раны не смертельны — полно глубоких шрамов, большие белесые пятна в тех местах, где была сделана пересадка кожи, плотные слои бинта, хотя боли и неприятных ощущений почти нет. Ноги тонкие, как жерди, кожа да кости, но, по крайней мере, все на месте. Он попробовал пошевелить пальцами: с большим трудом, словно в замедленной съемке, они повиновались. Так, ясно. Организм слаб и очень истощен, но тело и конечности двигаются — уже хорошо, хвала Господу.

С чувством облегчения, ощутив прилив бодрости, Люгер свесил ноги с кровати, поставил их на пол. Линолеум был холодный, пальцы чувствовали песок. Усилием воли он заставил себя приподняться, его качало, он чуть не упал, кое-как удалось сползти, колени почти касались пола. Люгер напрягся, набрал воздух, постарался опереться на ступни. Ноги моментально задрожали, стали разъезжаться в стороны... и все же он устоял, удержался, даже выпрямился.

Ура, получилось!

На запястье левой руки Люгер нашел пластиковую карточку пациента, но прочесть что-либо было трудно, не хватало света. На нем надет длинный больничный халат без рукавов, похожий на пончо, из грубой ткани белого цвета, сзади приоткрыт воротник, завязок вроде нет. Ладно, на первый раз довольно исследований, надо возвращаться обратно в постель, наверняка кто-нибудь из персонала заметил, что он встал. Мысль о побеге молотом стучала в мозгу, хотя вряд ли действительно есть шанс — даже если удастся выбраться из госпиталя. Он, скорее всего, все еще находится где-нибудь в Восточной Сибири. Куда бежать? На Аляску? Абсурд.

На мгновение он подумал о «Старом псе» и его судьбе. Удалось ли кому-то из экипажа поднять машину в воздух и выбраться с Чукотки? Или все закончилось еще там, на взлетной полосе? Где Макланан, Ормак, Венди и остальные? Неужели и они тут? Или он один остался в живых? Люгер помнил лишь последние минуты — треск пулемета, взрывы, пламя...

Нет, не верю, они просто должны были выбраться. А вот ему, напротив, не повезло.

Опечаленный Люгер внимательнее окинул взглядом большую больничную палату. Жаль, что у его кровати не висит листок состояния больного, это объяснило бы ему многое. Но в любом случае отчаиваться рано, еще ничего не потеряно.

Стоп. Что это? Он неожиданно услышал голоса, доносящиеся из коридора. Люгер, разумеется, не хотел, чтобы его застали вот так, блуждающим по палате, однако надо постараться узнать сейчас как можно больше, только таким образом он сможет позднее найти способ, как убежать. И еще нужно обязательно сохранить силы, впереди наверняка допросы и пытки. Люгер пересчитал койки, приметил, где еще есть выход, нашел несколько шкафчиков, раковину с умывальником, аптечный комод с лекарствами. Прекрасно. Теперь медлить нельзя, хорошо бы спрятать какую-нибудь полезную штуковину под матрас — потом можно воспользоваться ею как оружием или отмычкой.

С трудом переступая ногами, качаясь, он направился к комоду, попытался повернуть первую же металлическую ручку. Закрыто. Он тронул другую. Слава Богу, открыто. Посмотрим, что там внутри...

— Эй! Постой! — Гортанный славянский говор резко зазвучал с койки справа.

Люгер вздрогнул от неожиданности, сделал шаг в сторону, споткнулся о соседнюю кровать и неуклюже упал. Подбородок ударился о холодный линолеум пола, Люгер почувствовал на губах кровь, глаза заволокло туманом.

Человек рядом продолжал кричать.

— Эй! Врача! Позовите быстро кого-нибудь на помощь!

Люгер еле оторвал от пола моментально ставшую чугунной голову.

— Заткнись! Слышишь? — Его голос прозвучал хрипло и тихо, но с явной угрозой. Перепуганный русский заморгал глазами, веки задрожали, однако крик лишь усилился. Люгер стал медленно вытирать кровь с лица и внезапно ослеп — это ударил в глаза яркий свет от внезапно включившихся мощных ламп. Свет не только слепил, он подавлял волю и сознание.

Две пары сильных рук оторвали Люгера от пола, потащили обратно на кровать. Он не видел тех, кто его тащил, хотя слышал их голоса — отнюдь не сердитые, скорее удавленные. И вот его уже водрузили на койку, старательно придерживая руки и ноги. Глупцы, абсолютно не понимают, что у него нет сил сопротивляться. Через минуту он почувствовал, как в руку ему сделали укол. В этом, впрочем, тоже не было необходимости — он совершенно обессилел.

А еще через мгновение он опять потерял сознание.

* * *

— С возвращением на бренную землю, лейтенант Люгер. — Голос доносился будто бы издалека, но постепенно становился все отчетливее.

Дэвид Люгер открыл глаза. Впереди зияла пустота, было видно лишь какое-то пятно с неясными очертаниями. Он не мог пошевелить рукой. После команды, отданной на русском, кто-то услужливо вытер ему глаза холодной мокрой салфеткой, пятно начало проясняться.

Он увидел двух докторов, сестер в халатах и мужчину в штатском — в военной форме никого. Одна сестра измеряла давление и щупала пульс, другая делала запись в медицинской карте. Потом медики удалились, дверь за ними закрылась.

— Вы слышите меня, лейтенант? — спросил тип в штатском. Люгер обратил внимание на его широкий кожаный пиджак из мягкой лайки, высокий воротник белой отутюженной рубашки, на красивом галстуке позолоченная заколка. Он посмотрел незнакомцу прямо в глаза — они были ярко-голубые, в уголках небольшие морщинки, прямые черты лица, жесткий подбородок, длинная вытянутая шея — словом, тот больше походил на оперативного работника, явно не клерк.

— Как вы себя чувствуете? — Английские слова незнакомец произносил четко, отчетливо, лишь с небольшим акцентом. — Так вы слышите меня, Дэвид?

Люгер решил не отвечать. Игнорировать любые вопросы. Надо пока выждать. Его многому научили на курсах спецподготовки базы ВВС Фэрчайлд, штат Вашингтон. Он знал, как вести себя в плену. Конечно, сейчас большинство уроков забыты, но один останется в памяти до конца: держи рот на замке. Очень многое зависит от умения вести допрос, какой-нибудь внешне совсем безобидный вопросик может попасть в цель и впоследствии сыграть роковую роль.

— Ответьте мне, лейтенант, пожалуйста, — упорствовал штатский. — Доктора уверили, что вы уже в состоянии реагировать на вопросы. Может быть, вам что-нибудь нужно? Как за вами ухаживают? Вы способны говорить?

Нет ответа.

Человек несколько обескуражен, но совсем не рассержен.

— Очень хорошо. Я вижу по вашему лицу, что вы меня отлично понимаете, просто решили не отвечать. Такой вариант меня тоже устраивает, я сам буду говорить. Итак, вы в больнице, в Сибири, точное местонахождение я не имею права вам раскрывать. Вы здесь уже не один месяц. Мы заботимся о вас, как о своем летчике, единственная разница в том, что вы тут абсолютно инкогнито. От имени и по поручению начальника Генерального штаба Вооруженных Сил Советского Союза я хочу уведомить вас о том, что вы являетесь нашим пленником. Разумеется, в соответствии с Женевской конвенцией вы не подпадаете под категорию «военнопленный», но так или иначе обвиняетесь в преступлении против суверенного иностранного государства и его народа. Это, надеюсь, понятно?

Люгер снова не отвечал. Он слушал.

— Так вот, по четырнадцати пунктам обвинение в убийстве, затем еще одна попытка совершить убийство, умышленная порча государственного и военного имущества, нарушение суверенитета государства, попытка развязать войну против советского народа, не говоря уже о менее тяжких прегрешениях. Поскольку характер преступлений исключает проведение публичного суда и учитывая тот факт, что вы были серьезно ранены и в течение долгого времени находитесь в больнице, военный трибунал состоялся без вашего присутствия. Были представлены все необходимые доказательства вины, и в результате вынесен приговор: высшая мера наказания, то есть смертная казнь.

Люгер слушал эту длинную тираду вполуха, уставившись в дальний угол палаты, однако суровые слова «высшая мера наказания» заставили его обернуться и посмотреть незнакомцу в лицо.

Смертная казнь?

Сразу почему-то пересохло во рту, сердце забилось чаще. Давление поднялось, он это чувствовал. По сути, впервые после того, как Дэвид пришел в сознание, он был не на шутку напуган. Люгер пытался быстро соображать, проворачивая в голове все ходы и выходы, невзирая на яркий свет и присутствие незнакомца. Внешне он старался не выдавать своего беспокойства. Итак, веселенькая концовка: он пережил взрыв бензовоза, что, вероятнее всего, и позволило остальным членам экипажа поднять самолет в воздух, добраться до родного аэродрома на Аляску, а сейчас ему говорят, что впереди все равно неминуемая смерть.

Что ж, он был готов к ней, когда покидал «Старый Пес». Чего теперь бояться?..

Между тем штатский деловито продолжал:

— Поскольку суровый приговор, вынесенный уголовному преступнику, совершившему свои преступления на территории СССР, лишает вас всех прав, вы не можете направить прошение о помиловании, обратиться к Советскому правительству или к политическим лидерам любых других государств. Мы также не обязаны уведомлять кого-либо о вынесенном приговоре, фактически никакой рекламы и не делалось. Совершенные преступления имеют особую окраску, являются тяжкими, поэтому крайне маловероятно, что наказание будет отложено или заменено другим. И нечего надеяться на какую-то гуманность, на соображения психологического плана или то, что вы еще не до конца поправились, это не тот случай. Практически остаются одни формальности, и вскоре уже можно будет говорить о месте приведения приговора в исполнение. Думаю, в течение недели все будет закончено. — Мужчина сделал короткую паузу, потом добавил: — Приговор приведет в исполнение стрелковое отделение, семь человек, так обычно заканчиваются дела об особо тяжких преступлениях, входящих в компетенцию военных трибуналов.

Люгер всячески пытался спрятать страх, переполнявший душу, чувство, далекое от того горячего безумства, которое обуяло его тогда в кабине «Старого пса». Тогда он, словно отчаянный игрок, тянул карту, не зная, каков будет результат. Теперь он знал. Результат предопределен, и ждать осталось недолго. Впереди — смерть.

Неужели действительно ничего нельзя сделать? Он старался не смотреть мужчине в глаза, усиленно размышлял. Если они твердо намерены расстрелять его, почему не сделали этого раньше? Зачем настойчиво лечить, держать в больнице — только чтобы затем убить?

Нет, у Советов должно быть что-то другое на уме. Они хотят применить пытки, такой исход зачастую даже хуже самой смерти, в зависимости от используемых средств. Они будут «трудиться» над ним недели, возможно, месяцы. Вряд ли станут терять время на разную ерунду типа «имя», «фамилия», «воинское звание», «личный номер» и так далее. Черт побери, они уже знают его имя и звание.

Он, несомненно, приз, его захватили и обязательно попытаются использовать. Они выпотрошат всю душу наизнанку, станут вытягивать из него информацию о Стратегическом авиационном командовании, о «Стране грез» — строго засекреченном военном объекте в штате Невада, который находится под командованием генерала Брэда Эллиота, — там идеи становятся реальностью, теория воплощается в жизнь, создаются образцы вооружений, суперклассные системы. Или, допустим, они постараются узнать, что ему известно о специальном стратегическом плане, который США разработали на случай начала третьей мировой войны.

Люгер осознавал, что он больше, чем приз, он подопытная морская свинка русских, лабораторная крыса, так сказать.

Человек в штатском посмотрел ему в глаза, еле сдерживая улыбку. Он не сомневался, что американец усиленно размышляет. Вот он лежит здесь одинокий на больничной койке, забытый и покинутый своими друзьями, еще что-то взвешивает, рассуждает о своих шансах. Ничего, заговорит, обязательно заговорит. Там, на заброшенной базе в Анадыре, он вел себя просто геройски, но все имеет свои пределы, он не выдержит, сломается. Даже эти янки, хваленые американцы, иногда ломаются поразительно быстро. Люгера ждет та же участь.

Так, а что потом? Потом начнется промывка мозгов. Русский уже предвосхищал события, он думал о дальнейших шагах. В конце концов, это была одна из его «коронок», в подобного рода делах он не раз добивался успеха.

— Пожалуйста. Говорите со мной открыто. Если вы согласитесь оказать помощь следствию, проявите разум и добрую волю, военный суд может учесть это и оказать вам некоторое снисхождение, например, смягчить меру наказания. Вы сохраните свою жизнь. Подумайте. В итоге не исключен вариант, что известят ваше правительство и произведут обмен пленными. Конечно, я не могу что-либо гарантировать — все будет зависеть от вашей готовности к сотрудничеству. Но одно я могу сказать уверенно — сейчас не время молчания, бравад или упрямства, лейтенант. Поймите, вы один, находитесь далеко от дома. Вас уже все покинули и считают погибшим, даже ваш собственный экипаж.

Люгер сощурил глаза, он знал, что это неправда. Эти ублюдки заблуждаются, думая, что они такие умные.

— В чужой, совершенно незнакомой стране вас приговорили к смерти. Вы один, лейтенант Люгер. Будете молчать — сами понимаете, конец неизбежен. Говорите, лейтенант. У вас есть шанс, и, если вы им не воспользуетесь, все будет потеряно, а главное — жизнь. Вы что, не хотите жить?

Нет ответа.

Невозмутимым тоном русский продолжал:

— Я не прошу вас раскрывать какие-либо военные или государственные секреты. Мы уже располагаем о вас достаточной информацией. Честно говоря, я вообще сомневаюсь, сможете ли вы сообщить нам что-нибудь достойное. Так что глупо приносить себя в жертву... по сути из-за ерунды.

Люгер опять не отвечал. Он лишь облизнул языком пересохшие губы, попробовал шевельнуть руками и обнаружил, что это бесполезно — запястья туго стянуты ремешками. Так, теперь не остается сомнений, его определенно хотят пытать. Будь что будет, пошли они все...

— От вас требуется совсем немногое. Давайте просто проверим наши данные. Итак, дата рождения, лейтенант? Сколько вам лет?

Молчание.

— Ну же, не валяйте дурака. Ваш возраст не представляет ценности для Советского Союза с военной точки зрения. Надеюсь, вы хоть это понимаете? Хорошо, раз так, забудьте, что вы военный, вы ведь не нарушаете присягу. Исключительно в интересах Международного Красного Креста скажите: когда вы родились. А? Вы слышите меня, лейтенант?

Внезапно благодушное настроение незнакомца изменилось. Он навис над летчиком, полез во внутренний карман пиджака, достал какой-то крошечный тюбик, повертел его на свету, перед самым носом раненого.

— Догадываешься, что это, лейтенант? Не буду томить тебя, это транквилизатор, — произнес он тихим злорадным голосом. — Вот попробуй-ка на вкус, может, тебе и понравится. — Мужчина отвернул колпачок, помазал жидкость себе на палец, быстрым движением дотронулся Люгеру до верхней губы. Пахнуло холодом, затхлостью и сыростью, едкий травяной запах ударил в ноздри, заслезились глаза. Наркотик, догадался Люгер, вроде нашего ЛСД.

— Так вот, — продолжил незнакомец, — не хочешь по-хорошему, такие штучки заставят говорить любого. Правда, лучше с самого начала не доводить дело до крайностей и проявить благоразумие.

Человек в штатском — Люгер так до сих пор и не знал его имени, а может, ему говорили, да он забыл — отступил на шаг, но глаз с лейтенанта не спускал.

— В общем, будете упорствовать и молчать, прямо скажу — мы потеряем к вам всякий интерес. Если уж очень надо будет, заставим говорить, а нет — так и не нужно. В этом случае вы обречены, умрете от силы дней через семь. Будьте мужчиной, поймите: вы проиграли, и мы поможем вам сохранить достоинство и, пожалуй, жизнь.

Люгер закрыл глаза, стараясь отогнать от себя длинную карусель мыслей, которые вихрем кружились в голове. Он знал, что на него оказывают психологическое давление. Сейчас главное удержаться — ни одно неосторожное слово не должно слететь с уст... Дэйв, мысленно твердил он себе, ни одного звука, лишь слово — и ты уже не сможешь повернуть назад, развяжешь язык, как старая болтливая шлюха. Помни, чему тебя учили, помни отчий дом, друзей — не предавай...

— Приказываю тебе отвечать, лейтенант! — Человек явно сердился. Резкие слова и тон вернули Люгера на землю, карусель в глазах разом остановилась. — Я уважаю тебя как храброго солдата, профессионала и вправе рассчитывать на адекватную реакцию с твоей стороны. Скажи мне только дату рождения, ответь еще на пару безобидных вопросов, и я договорюсь, чтобы исполнение приговора было по крайней мере отложено на месяц. Откажешься — я отдам тебя в лапы громил, что ждут сейчас за дверями. Они не будут относиться к тебе, как к офицеру, военному летчику, для них ты лишь объект, живой кусок мяса, который очень удобно кромсать. Лучше говори. Ради собственного же блага.

Пульс у Люгера прыгал галопом, дыхание было затруднено. Он пытался ухватить каждое слово того сукиного сына, что стоял перед ним, но разум был затуманен, перед глазами плыли неясные картины. Такое ощущение, что нервы оголены, как провода. Сволочи — наверное, накачали его разными лекарствами. Он тяжело глотал слюну, напряженно всматривался перед собой и размышлял, размышлял, монотонно прокручивая в голове одну и ту же пленку...

— Черт с тобой, Люгер, подыхай, если хочешь! — взревел незнакомец. Казалось, он вконец теряет терпение, голос зазвучал хрипло, угрожающе. — Почему я должен тебя уважать, а? Ты вторгся в мою страну, напал на наших людей, ты — мерзавец, посягнувший на чужой дом и добро. Теперь вот лежишь здесь — в тепле, чистоте, уюте, о тебе заботятся, хотя ты этого не заслуживаешь. Ты вообще ничего не заслуживаешь, кроме сурового и справедливого наказания, слышишь? — Человек почти срывался на крик.

Внезапно русский схватил с ближайшего столика медицинские ножницы — Дэйв даже и не подозревал, что они есть поблизости, — и начал один за другим срезать бинты на правой ноге летчика.

— Не будет тебе никаких бинтов, койки, халата... — Мужчина был в неподдельной ярости. Ножницы уже добрались до поврежденных участков. — Смотри-ка, надо же! Они сделали тебе протез — искусственную коленную чашку. А своим отказываем. Советский гражданин вынужден месяцами ждать подобной операции, и еще нет уверенности, что ему в итоге повезет. Почему ты, гад, пользуешься такими привилегиями? Почему? Ответь!

Чужая слюна фонтаном брызгала Люгеру в лицо. Когда стальные лезвия ножниц дотронулись до швов, ногу инстинктивно подбросило вверх. А мужчина все не унимался, свистел, шипел в ухо, как змея:

— Мне все равно, будь что будет, но только мертвому не нужна целехонькая коленная чашка.

Люгер вскрикнул от боли. Он попытался сбросить мужчину со своей больной ноги, но тот держал его так же крепко, как плотник полено.

— Верни нам то, что украл, ты, падаль американская!

Ногу било в конвульсиях, он ощущал сильную дрожь.

Русский вскрыл один шов, другой, Люгер снова закричал, даже не от боли, от сознания, что еще чуть-чуть, и лезвия полностью искромсают кость...

Но на этот раз его, однако, услышали. Доктор и медицинские сестры вбежали в палату. Ножницы мигом убрали, мужчину выпроводили из комнаты. Уходя, он успел бросить напоследок резкие слова:

— Семь дней, грязная свинья, помни! Семь дней — и ты покойник.

Доктор внимательно осматривал кровоточащую правую ногу. Похоже, это был его лечащий врач. Закончив осмотр, он, к удивлению Люгера, сказал на английском:

— Не волнуйтесь, товарищ. Вам не успели причинить серьезного вреда. Конечно, есть опасность заражения, но кровь мы быстро остановим. — Люгер откинул голову на полушку, лежал и смотрел в потолок, пока рану обрабатывали антисептиками и снова накладывали шов.

— Он что, сумасшедший? — Люгер кое-как отдышался. Теперь он был один на один со своим лечащим врачом. — Он убьет меня, да?

Казалось, доктор не удивился тому, что его пациент заговорил. Он лишь боязливо оглянулся назад, проверил, плотно ли закрыта дверь, затем спокойно ответил:

— Этот человек здесь один из главных. Больше, к сожалению, сказать ничего не могу.

— Сволочь, мразь, — еле слышно шептал Люгер. Как таких допускают командовать? Его трясло от одной мысли о холодных ножницах, скрипучем треске разрезаемых бинтов, стальном острие, вонзающемся в плоть, теплой струе стекающей крови...

— Расслабьтесь, товарищ, пожалуйста, — успокаивающе произнес доктор. — Я здесь, чтобы лечить, а не вредить. — Он говорил по-английски с еле заметным акцентом, как и тот человек в штатском. У него в руках Люгер заметил шприц, наполненный какой-то прозрачной жидкостью.

— Сейчас, минутку, это поможет вам расслабиться и не думать о плохом...

Врач явно готовился сделать укол.

— Нет! — слабо вскрикнул Люгер. — Не надо лекарств, не нужно...

— Ну хорошо, если вы настаиваете. — Шприц исчез так же неожиданно, как появился. — Но отдохнуть действительно необходимо. Сможете?

Люгер кивнул головой, которая ныла и казалась ему сейчас тяжелой грушей:

— Да, только без лекарств. И прошу, вытрите эту пакость с моей губы. Думаю, он хотел дать мне наркотик.

— Как скажете. — Доктор аккуратно вытер его салфеткой, не переставая размышлять о своем пациенте. Тот факт, что американец заметил наркотик, боится лекарств, говорил ему о многом. Прежде всего янки наконец в полном сознании, напуган и постоянно просчитывает мрачные варианты своей злосчастной судьбы. Хорошо, так, собственно, и должно быть. Впрочем, когда он убирал шприц, в глазах у летчика промелькнуло что-то вроде благодарности. Вот это обнадеживает. Сначала благодарность, за ней доверие, затем следующий шаг. Очень похоже на вязание, где одна петелька следует за другой, и в итоге рождается красивый узор. Тонкая, кропотливая работа, зато в конце все получается как задумано. И сейчас несомненно получится. Летчик, правда, крепкий, но бывали ведь и покрепче. Янки вообще такие: с виду прямо сорвиголова, а все равно раскалывается. Главное, найти к ним подход, подавить волю, а там уж только успевай руки подставлять — орехи сами посыпятся. А если не удастся, что ж...

— В следующий раз я постараюсь присутствовать, если майор Терехов... — Доктор внезапно остановился, будто нечаянно прикусил язык или сболтнул лишнее.

— Терехов? Майор Терехов? — Люгер сразу же заинтересовался. Он даже попытался улыбнуться. — Так вот как его, значит, зовут? Он что, из КГБ?

— Право же, я больше не могу...

— Он из КГБ? — настойчиво повторил Люгер.

— Я вам ничего не говорил. Вы ничего не слышали, понятно?

— Да. Не волнуйтесь, я никому не скажу.

Доктор с облегчением вздохнул, его взгляд обрел уверенность, он протянул доктору руку, американец пожал ее слабыми пальцами.

— Я — Петр Камински.

— Как, поляк?

— Точно, из Легницы, возле германской границы. Пять лет назад меня привезли сюда, в Сибирь... Как бы это попонятней выразиться... В общем — выкрали.

— Дэвид Люгер, США, военно... — лейтенант сделал паузу, понимая, что много говорит, но доктор — сам пленник, если верить его словам, с таким хорошо бы познакомиться поближе, там и ясно будет, кто есть кто. Кроме того, русские, похоже, знают, что он из ВВС, — ...воздушные силы. — Смешное знакомство здесь, в глуши, за тысячи миль от дома.

— Я должен идти, — засуетился доктор и, понизив голос, торопливо зашептал ему в ухо: — Обычно эта комнатенка не прослушивается, но сейчас, учитывая, что вы находитесь в сознании, вполне могут поставить «жучка» — словом, какую-нибудь гадость. Нам надо быть осторожнее в наших беседах. Позже я принесу маленький прибор, что-то вроде шумового устройства, которое не позволит им записывать наши голоса. — Доктор хитро подмигнул Люгеру. — Я уже проделывал это раньше. А пока вот что: притворяйтесь спящим, чтобы они ничего не заподозрили. Постараюсь помочь, но в любом случае остерегайтесь Терехова. Не доверяйте здесь никому. Я вернусь, удачи вам. — Не оглядываясь, врач вышел из комнаты.

Люгер лежал навзничь с закрытыми глазами, он ощущал все ту же черную безысходность, но в душе мерцал и теплился огонек надежды, который помогал ему держаться. Теперь он не один. Здесь, в сибирской глубинке у него есть союзник, доверенное лицо.

Или ему это только кажется? Что, если он ошибается? Как можно быть уверенным, что это не еще одна уловка врага? Люгера знобило, тело ныло, он ощущал тяжесть в каждой точке организма. Никогда за все недолгие двадцать шесть лет ему не было так плохо.

Должен же быть хоть какой-то шанс выжить...

* * *

Через несколько минут «доктор Петр Камински» вошел в кабинет. Там уже находились двое в штатском, один из них, Терехов, сидел за столом в наушниках. При виде Камински, иначе известного как генерал КГБ Виктор Габович, оба офицера встали по стойке «смирно».

— Вольно! — небрежно махнул рукой генерал.

— Ну, как прошло, шеф? — спросил майор.

— Даже лучше, чем ожидал. Наш юный друг обрадовался мне больше, чем какому-нибудь ангелу небесному. Он был почти руки готов целовать, когда я обещал ему помощь. Вот увидишь, один, от силы два дня — и он все расскажет. Так уж у них принято, у этих дураков-янки: доверяют докторам сразу. И не нужно никаких грубостей, не надо руки-ноги ломать. — Габович улыбнулся.

— Он сообщил что-нибудь интересное?

— Если бы я стал тут же задавать вопросы, это навело бы его на размышления. Ничего, подождем, пока он сам созреет. Клиент должен дойти до кондиции. Он молод, испуган, боится смерти. Да и выбора у него нет.

— Значит, будем продолжать, как планировали?

— Да. Минуток через пять накачай-ка палату усыпляющим газом, только смотри не переборщи, соблюдай дозу. Затем разбуди его в два часа ночи: он подумает, что прошел день. Ты проведешь допрос, потом появлюсь я. Посмотрим, что он расскажет. После газового сеанса наши клиенты обычно веселые... Чем ближе ко дню приведения приговора в исполнение, тем больше он будет говорить. Через пять-шесть дней его уже можно будет перемещать.

— Перемещать? — Майор недоверчиво покачал головой. — Шеф, вы все еще намерены забрать его в НИИ «Физикоус»?

— Конечно. Люгер — инженер, специалист в области аэронавтики, один из лучших выпускников военно-воздушной академии, у него за плечами куча тренировок, он довольно опытный летчик, несмотря на свой возраст. Последнее место службы — Технологический центр аэрокосмических вооружений. Если Люгер станет работать на нас, мы сможем получить такую информацию, что «Физикоус» имеет все шансы быть лидером в области аэрокосмических технологий. Это будет настоящий триумф, мы сможем превратить «Физикоус» в более крупное конструкторское бюро, чем, скажем, «Сухой» или «Микоян-Гуревич».

— Но Литва становится зоной боевых действий, — возразил Терехов, — движение за независимость набирает силы, становится опасным, привлекает слишком много внимания. Есть угроза, что мы вообще потеряем «Физикоус».

— Мы никогда его не потеряем. Глупости. Партия этого не допустит. Я лично не думаю, что мы отдадим Прибалтику, но даже если произойдет невозможное, «Физикоус» всегда будет принадлежать Советскому Союзу, как, например, штаб Балтийского флота в Риге или база бомбардировщиков ТУ-92 в Таллинне. Мы строили эти объекты, они всегда будут нашими.

— Все же, стоит ли рисковать, шеф? Конструкторское бюро «Физикоус» через несколько лет так или иначе переводят в Калининград. Может, Люгера перевезти уже туда или держать у нас, в Москве?

— Мы ничем не рискуем. В любом случае это так называемое освободительное движение скоро умрет, задохнется.

«Чушь, Габович — абсолютный слепец», — думал Терехов, — не понимает смысла происходящих событий.

— Но товарищ генерал, — начал было он.

— Все, хватит. Если потребует ситуация, Люгера можно будет быстро переправить в другое место, а пока он будет находиться в Вильнюсе. Я лично прослежу за этим. Правительство уверяет, что Вильнюс и «Физикоус» в безопасности, данные КГБ подтверждают это.

— Так точно, шеф. — Терехову стало ясно: дальнейшие разговоры бесполезны, ибо Габович уже принял решение, теперь его с намеченного пути не свернешь.

— Итак, действуем по плану. С этой минуты наш гость перестает существовать как Люгер, разве что для «доктора Камински». Теперь у него будут другие имя и фамилия. Мы начинаем реализовывать наши планы по его дезориентации немедленно. Разбудите парня в два ночи, потом пусть спит, через пару часов опять подъем. Он волей-неволей подумает, что прошли еще сутки и скоро конец. Вот посмотришь, ровно через двадцать четыре часа он будет слезно умолять нас не расстреливать его. Конечно, если протянет так долго. — Генерал злорадно ухмыльнулся.