Пентагон, Вашингтон, округ Колумбия, на следующее утро

От каждого взгляда на себя он ощущал себя идиотом. Людей здесь было не протолкнуться и каждому, казалось, не было другого дела, кроме как пялиться на него. Или так ему казалось только потому, что ему здесь предстояла головомойка и от этого казалось, что все об этом знали?

Занимавший площадь почти в двести сорок гектаров Пентагон был небольшим городом, в котором было легко затеряться среди более чем двадцати шести тысяч военных и гражданских сотрудников Министерства Обороны и трех тысяч штабных офицеров. Входя сюда, человек автоматически начинал ощущать себя безликим. Само здание Пентагона впечатляло — массивная структура, занимавшая почти тринадцать гектаров земли и имевшая триста семьдесят тысяч квадратных метров внутренних помещений, что делало его одним из крупнейших офисных зданий мира. Построенное всего за шестнадцать месяцев до начала Второй Мировой войны на месте свалки в болотистой местности, оно было спроектировано настолько эффективно, что от одного его конца до другого дойти можно было менее чем за десять минут (хотя на то, чтобы дойти до стоянки могло уйти полчаса). Будучи одним из тысяч людей, направляющихся к выходу с Северной стоянки, было легко ощутить себя незначительным, просто муравьем, забирающимся в громадный муравейник.

Даже в шесть часов утра Пентагоновский Офицерский Спортивный Клуб в конце Восьмого коридора был почти полон. Патрик Маклэнэхан намеревался поработать на беговой дорожке или велотренажере — здесь их было огромное множество, стоявших в три ряда вдоль одной из стен спорткомплекса, так что он мог ощутить себя немного менее заметным. Но каждая из десятков машин была уже занята, так что пришлось перейти на силовые тренажеры. Кроме того, некоторые из пользователей беговых дорожек, даже не самые молодые, двигались в таком темпе, что Патрик непроизвольно поеживался. ПОСК не располагал новыми тренажерами с электронной системой регуляции нагрузки, так что Патрику пришлось действовать по старинке — установить вес, опробовать его, подправить, а затем сделать три подхода по десять раз. Войдя в ритм, он быстро забыл о том, что на силовых он был единственным.

Тело быстро перешло в режим автоматической работы, позволяя сознанию задуматься над более насущными проблемами — вроде того, что его ожидало в жизни и по службе.

Он ушел из Центра высокотехнологичных авиационных оружейных разработок, будучи уволенным по соображениям безопасности в ожидании трибунала после двенадцати бурных, иногда опасных, в основном захватывающих лет. Когда он прибыл туда в 1988, HAWC, известный тогда как «Полигон «Грум Лэйк» представлял собой немногим более чем набор старых потрепанных сараев Комиссии по атомной энергетике и засиженных птичьими гнездами ангаров вокруг старой полосы времен Второй Мировой войны на месте пересохшего озера. Разве что была несколько улучшена система безопасности по инициативе Брэда Эллиотта, первого постоянного командующего объекта, желавшего привлечь военных специалистов и управляющих из Пентагона. Под руководством Брэда Эллиотта «Дримлэнд» рос, расширялся, модернизировался и, наконец, превратился в центр разработок футуристичного оружия, а также исследований и разработок в области авиационной техники. Патрик застал почти все из этого.

Когда Брэда не стало, Патрик надеялся, что однажды сможет принять бразды правления и вывести «Дримлэнд» на новый уровень инноваций. Назначение на командную должность в «Дримлэнде» означало верный талон на погоны с четырьмя звездами. Конечно же, если суметь адаптироваться к строгим мерам безопасности и игнорировать тот факт, что во время своего пребывания там, да и некоторое время после ухода вы будете практически невидимым, даже можно сказать мертвым для всего остального мира. Однако тот факт, что работая здесь вы являли собой будущее вооруженных сил США помогал быстро смириться с этим фактом и навсегда изменял вашу жизнь.

Патрик принял это как факт и даже научился получать от этой мысли удовольствие. То, что там же работала его жена, также серьезно помогало. Но требовался особый склад ума, чтобы работать в «Дримлэнде», как требовался и особый склад ума, чтобы работать этом Пятиугольном Потомакскмом Дворце Загадок и Шарад. Патрик предпочитал жаркие, сухие и открытые небеса Грум-Лэйк душным, замкнутым, похожим на тюремные помещениям этого места.

Между делом он телевизоры, установленные в коридорах. Шли сплошные новости о недавно объявленной македонско-албанской войне, тонкостях Дейтонских соглашений и перемирии в Косово, а также усилении российского и немецкого контингентов на Балканах, пытавшихся сохранять порядок, наступая на пятки спешно выводимым из региона американским войскам. Но основными темами был демонтаж американских вооруженных сил и утрата престижа США как защитника мировой демократии.

Возможно, будет и неплохо вылететь отсюда именно сейчас, мрачно подумал Патрик, вернувшись обратно к насущным проблемам. Вооруженные силы США выглядели погрязшими в полном культурном и идеологическом развале — благодаря новому хиппи-президенту и его идеям восемнадцатого века. Им просто не было места в двадцать первом веке. К сожалению, Соединенные Штаты встали на этот тяжелый путь.

Все больше людей начали обращать на него внимание, и Патрик понял, что работает на тренажере, словно одержимый. Чем больше он видел таких косых, шокированных и недоуменных взглядов, тем больше начинал закипать. В спортзал он пришел, чтобы развеяться прежде, чем прибыть туда, куда ему было приказано, но, к сожалению, эффект оказался противоположным. Пора было идти на встречу с судьбой.

Да пошло оно все, сказал Патрик сам себе. Если он хотят отнять у меня погоны или отдать меня под трибунал, пускай попробуют. Я буду грызться зубами. Судьба офицера стоило борьбы… По крайней мере, для одного старого офицера.

Он принял душ и облачился в «форму «А». Впервые за много лет он вгляделся в свое отражение в зеркале в полный рост. «Форму «А» ему носить доводилось нечасто, и синий хлопково-полиэстровый китель странно блестел и обвис за годы неиспользования и неправильного хранения. Одинокая «Серебряная звезда», врученная ему бывшим президентом Кевином Мартиндэйлом и «крылья штурмана-командира», врученные Брэдом Эллиоттом выглядели замечательно, но в остальном на кителе не было ничего примечательного — только два ряда лент, оставшихся с тех времен, когда он был капитаном. Брэд Эллиотт не испытывал пиетета к наградам и запретил ношение чего-либо, способного раскрыть какую-либо информацию о деятельности «Дримлэнда».

Довольно непритязательная форма, подумал он. Возможно, как и эта форма, его служба в ВВС не имела особенного значения. Несмотря на то, что он сделал очень много классных и очень интересных вещей, это в конечном итоге не имело значения для щедро украшенных большими звездами мужчин и женщин в Пентагоне.

Надевая эту форму и готовясь к этой встрече, Патрик с удивлением понял, что это, возможно, был последний раз, когда ему придется надевать эту форму — за исключением, возможно, трибунала.

Одевшись, Патрик направился прямо в H. H. «Hap» Arnold Executive Corridor к кабинетам министра ВВС и офицеров штаба ВВС. Хотя официально HAWC находился в ведении Исследовательской лаборатории Штаба Военно-воздушных сил Командования обеспечения ВВС, располагавшегося на авиабазе Райт-Паттерсон вблизи Дэйтона в штате Огайо (настоящая цепочка командования была засекречена, но если бы кто-то решил разобраться, он бы нарвался именно на это), деятельность HAWC была настолько секретной, что большинство связанных с ней вопросов курировал лично министр ВВС Стивен С. Брайант.

Пункт назначения логично проистекал из предстоящего трибунала — Террилл Самсон, как и обещал, выдвинул против него и Дэвида Люгера официальные обвинения, так что первой остановкой были офицеры Штаба ВВС. Сначала ему была назначен юристконсультант из штаба Командования снабжения ВВС, полковник, получивший все предварительные докладные и документы. Это, конечно, было формальностью, так как ничего из этих материалов не могло быть передано по обычным юридическим каналам. Дело пробыло на Райт-Пэт менее суток, после чего было передано непосредственно генерал-майору, начальнику военно-юридической службы ВВС в Пентагон.

Встреча с начальником военно-юридической службы ВВС началась в 7.30 и заняла пять минут. Рекомендациями генерала были: написать рапорт об увольнении с сохранением звания и срока службы, почетная отставка и безупречная характеристика. Все документы были готовы, старший юристконсульт в звании бригадного генерала был готов ответить на любые вопросы. Юристконсульты ВВС, прозванные «прокурорами-защитниками» подчинялись лично начальнику штаба ВВС генералу Виктору Хэйсу. Он также рекомендовал досрочный уход в отставку: рассмотрев меморандум от Министра обороны, он нашел уход с чистой характеристикой и сохранением звания адекватным и даже щедрым предложением, учитывая серьезность обвинений.

— Нет, сэр, — без затей ответил Патрик.

Следующей остановкой была кабинет трехзвездного заместителя начальника ВВС по кадровой работе. Опять же за закрытыми дверями, Патрик был уведомлен, что признан неблагонадежным и лишен допуска к применению ядерного оружия или ответственным операциям, более не имел разрешения на полеты в качестве члена экипажа военного самолета, а также на ношение либо применение любого вида оружия, от авиационного лазера до пистолета. Также он был уведомлен о своему переводе из категории XO (командиры и управляющие) в категорию OX — Other, или «прочие», куда входили ответчики перед военным трибуналом, офицеры без специальности, подчинения, подразделения и подчиненных. Смена категории отображалась в личном деле и практически гарантировала, что он никогда не получит нового назначения, не продвинется по службе, не получит никаких наград. Также эта запись войдет в характеристику, так что любые потенциальные работодатели на гражданке увидят ее, что гарантировало, что он никогда не окажется в кресле члена совета директоров и не получит какой бы то ни было должности, предполагающей какую-либо секретность, в стране или за рубежом.

На каждом из подобных сюрпризов Патрик должен был подписать документ, уведомляющий, что он понял все, что ему было сказано и все возможных последствия происходящего. Каждый раз, как его предупреждали о каких-то последствиях или информировали о возможных подводных камнях предстоящего трибунала, ему снова и снова предлагали добровольной уйти в отставку с сохранением звания, снятием обвинений и чистой характеристикой — своего рода тактика кнута и пряника. Каждый раз он отвечал одно и то же: «нет, сэр».

К тому моменту, как все закончилось, Патрик ощущал себя избитым бандой гопников. Его портфель был набит десятками копий всевозможных форм, писем, служебных записок и распоряжений, излагающих начало конца его семнадцатилетней службы.

Выйдя из кабинета заместителя главкома ВВС по кадрам, он увидел полковника с золотым кантом на плече, ожидавшего его за дверью.

— Сэр, генерал Хэйс желает поговорить с вами, — прямо сказал тот и повел его прочь. Ну что же, подумал Патрик. Главком точно не будет страшнее, чем все эти офицеры за сегодня. Возможно, стоит сходить наверх.

Большой кабинет генерала Виктора «Джестера» Хэйса занимал большой треугольный конференц-стол на двенадцать мест с удобным местом для докладчика перед столом. Кабинет был оформлен с строгом стиле, предметы и украшения отмечали историю и достижения ВВС США, а не хозяина кабинета. Хотя в Академии ВВС Джестер получил инженерную специальность, его первой любовью была американская история двадцатого столетия, в особенности то, что касалось авиации. Поэтому его кабинет представлял собой небольшой музей авиации: копия патента братьев Райт на первый самолет, пулемет от биплана «Кёртисс Дженни» Первой Мировой войны, бомбовый прицел «Норден», ручка управления от его любимого истребителя F-15 «Игл», а также множество фотографий пионеров авиации, асов и обладателей Медали почета ВВС.

Составитель этой коллекции сидел у основания треугольного стола лицом к одному из углов и батареей настенных мониторов. Рядом с ним Патрик заметил заместителя начальника штаба ВВС генерала Томаса «Турбо» Маскоку и заместителя начальника штаба по оперативным вопросам генерал-лейтенанта Уэйна «Вомбата» Фалька. Все трое сидели перед экранами своих компьютеров, делая пометки и изучая доклады и сообщения на экранах. Маскока и Фальк сердито посмотрели на вошедшего Маклэнэхана. Хэйс не поднял глаз, продолжая всматриваться в монитор и говорить по телефону.

Как и большинство телевизоров на военных объектах, которые Патрику доводилось посещать за последние десять лет, один из больших настенных мониторов был настроен на CNN. Над экраном виднелась пометка «Экстренный выпуск». На экране показывалось что-то похожее на место авиакатастрофы, однако Патрик сглотнул, увидев подпись «Около Москвы, Российская Федерация». Ему пришлось сделать усилие, чтобы не смотреть на экран, встав по стойке смирно перед тремя генералами из штаба ВВС.

Хэйс рявкнул что-то в телефонную трубку, едва не швырнул ее на место, сделал глоток кофе и посмотрел на Патрика.

— Мы нашли вашего «Вампира», генерал, — прорычал он. Он нажал кнопку ENTER на клавиатуре своего компьютера и сердито что-то набрал, а затем указал на экран.

— Вольно. Взгляните на это. Узнаете?

— Да, сэр. Это «Вампир-один».

— Как вы можете быть в этом уверены?

Патрик подошел к большому монитору и включил кнопку перемотки — большинство современных телевизоров имели возможность цифровой записи двух последних часов вещания — пока не дошел до изображения, которое увидел, когда вошел. — Вот снимок хвостовой части. Наши самолеты не имеют вертикального стабилизатора, а «Вампир-один» не имеет горизонтальных — для управления используется адаптивная обшивка.

— Что это? — Спросил генерал Фальк.

— Мы обнаружили, что нам не нужно использовать обычные плоскости управления, сэр. Все, что нужно — это управлять потоками воздуха вдоль поверхности корпуса самолета, — пояснил Патрик. — Мы применяем гидравлические микроприводы под компьютерным управлением, чтобы изменять форму обшивки. Изменения, недостаточно сильные, чтобы быть замеченными невооруженным глазом могут увеличить подъемную силу или сопротивление. Мы изучали возможность построения бомбардировщика В-1 с вдвое увеличенной скоростью и крыльями в половину меньшими, то есть с фюзеляжем, превращенным к крыло. С этой технологией мы можем заставить кирпич летать, как бумажный самолетик. — Три генерала с опасной посмотрели на Маклэнэхана.

— Русские могли просто отпилить плоскости с хвоста, чтобы сделать его похожим на один из твоих, — пробормотал генерал Маскока.

— Откуда бы они узнали, на что похожим его нужно делать? Да и почему нас это беспокоит? — Спросил Патрик. Он просмотрел изображения. — Вот определенное доказательство: ЛИДАР. «Вампир» оснащен шестью лазерными радарами для наведения оружия, картографирования, обнаружения других самолетов, отслеживания ракет, перехватчиков, позиционирования, разведки, для всего. Он может видеть все на восемьдесят километров в любом направлении, даже в космосе. Конструкция этих приборов является одним из наших наиболее охраняемых секретов.

— А теперь это все у русских — и они выставили добычу на всеобщее обозрение, — едко сказал Маскока. — Если бы ваша капитан Дьюи выполняла приказы, Маклэнэхан, такого бы не случилось!

— Если бы мне пришлось решать, как ей поступить, я бы приказал ей поступить точно так же, сэр, — ответил Патрик.

— Именно поэтому, уважаемый, вы находитесь здесь! — Отрезал Маскока. — Именно поэтому вас чуть не сбили, именно поэтому ваш друг Террилл Самсон выдвинул против вас обвинения, именно поэтому ваша карьера намеревается резко и несчастливо закончиться прямо здесь. Вы, похоже, не понимаете, что происходит.

— Разрешите откровенно, сэр?

— Я рекомендую вам держать рот на замке, генерал, — ответил Маскока.

— Я тоже, — сказал Хэйс. — Но можете говорить, если хотите.

— Майор Деверилл и капитан Дьюи сделали выдающуюся работу, сумев спасти «Сумасбродного мага» и «Сирену», — сказал Патрик. — «Сирена» предоставила ценную информацию о действиях России, угрожающих подорвать всю Европу. Мы получили определенное доказательство того, что экспериментальный российский истребитель-бомбардировщик с объекта «Метеор Аэрокосмос» в Жуковском нанес удар по албанской деревне…

— Цель не оправдывает средств, Патрик, — сказал Хэйс. — Я думал, семнадцать лет в ВВС и двенадцать лет лицезрения того, как Брэд Эллиот получает взбучку от Вашингтона, вы это поняли. Мне жаль, что вас жизнь так ничему и не научила.

— Господи, вы посмотрите на это, — выдохнул Фальк. Патрик взглянул. CNN демонстрировали снимки с гражданских спутников базы ВВС Эллиот. Снимки были сделаны с высокой детализацией — он легко мог сосчитать наземные ангары и другие здания, мог увидеть небольшую диспетчерскую вышку, выдвигавшуюся только при взлетах и посадках, что означало, что снимок был сделан во время или сразу после редкого дневного испытательного полета. Подписи под снимками гласили, что это была сверхсекретная испытательная база ВВС к северу от Лас-Вегаса, на которой базировались бомбардировщики В-1, один из которых был сбит в России. Другие любительские фотографии, сделанные «охотниками за НЛО», ошивавшимися в районе «Дримлэнда» несколько последних лет, показывали отдельные части наземных сооружений. Наложенные на карту снимки показывались расположение базы в Грум-Лэйк. Они были весьма, черт их дери, точны, подумал Патрик, не считая того, что полоса была несколько длиннее и шире.

— Откуда, черт их дери, они знают, что самолет был из «Дримлэнда»? — Спросил Фальк.

— Потому, что так сказал им президент, — ответил Патрик.

— Что?

— Все верно, — сказал генерал Хэйс. — Президент сказал российскому президенту Сенькову все, что тот захотел услышать, пока просил, чтобы они не сбивали наших ребят. — Он взглянул на офицеров штаба, затем на Патрика и сказал: — Но тот должен был держать это в секрете. Таково было соглашение — мы не говорим, что знаем о «Метеоре-179», они не говорят о нашем «Вампире», сбитом над Россией.

— Это будет Верховному уроком относительно заключения подобных сделок с русскими, — с горечью сказал Маскока. — Каковы будут наши рекомендации КНШ и министру обороны?

— Во-первых, потребуется список всех секретных подсистем самолета, — сказал Хэйс. — Что русские могут узнать о ЛИДАР-е?

— Я могу рассказать вас все о всех подсистемах «Вампира» — я работал над ними несколько лет, — сказал Патрик. Хэйес просто посмотрел на него. Он понимал, что будет лучшим решением получить сведения так быстро, но не хотел полагаться на мнение человека, которому, вероятно, предстояло предстать перед трибуналом.

— Как насчет уничтожения обломков? — Спросил Фальк. — Мы можем отправить группу спецназначения и уничтожить секретные приборы?

— В этом нет необходимости, сэр, — сказал Патрик. — Лучшее, что русские или кто бы то ни было смогут сделать, это произвести обратное проектирование аппаратной части. Если они попытаются запитать любые системы после крушения, встроенное программное обеспечение вбросит вирусы и ложный код в системы, которые они используют для анализа. Если эти компьютеры будут работать в сети, и система будет организована таким образом, чтобы ждать загрузки с другого компьютера в сети — вирусы захватят всю сеть в миллисекунды. Мы можем рассмотреть вопрос отправки группы, чтобы заставить русских думать, что мы хотим уничтожить аппаратуру — если группа будет перехвачена и уйдет, русские решат, что остановили нас. Но не стоит рисковать группой, отправляя их на реальный захват российской исследовательской лаборатории.

Хэйс внимательно посмотрел на Маклэнэхана с таким видом, словно был восхищен и разочарован одновременно.

— Хорошее мнение, генерал. И хороший план — особенно от вас.

— Остается вопрос, сэр, — спросил Маклэнэхан. — О русском малозаметном бомбардировщике.

— О чем? — Спросил Маскока.

— Он все еще где-то там и представляет серьезную угрозу, — продолжил Маклэнэхан. — Мы доказали, что это он нанес удар по заводу в Албании, он же оказался в непосредственной близости от сбитого над Македонией самолета АВАКС НАТО, и у нас есть убедительные доказательства, что это был привлечен к операции по налету на Албанские и Македонские части, которые начали бой. Если президент согласился не раскрывать существование этого самолета как часть сделки, русские нарушили это соглашение. Мы должны не только рассказать о российском малозаметном бомбардировщике, мы должны сделать больше.

— «Сделать больше», — выдохнул Маскока. — Это, по-моему, ваш ответ на любую проблему, Маклэнэхан — просто «сделать больше». Просто начать бомбить все, что попадется нам на глаза.

— Что вы подразумеваете под «сделать больше»? — Спросил Хэйс.

— Найти его и вызвать его на бой.

— И как нам это сделать? Начать бомбить какую-нибудь российскую военно-воздушную базу в надежде уничтожить его? Или бомбить Москву, пока Сеньков не выдаст его нам?

— Президент Сеньков может ничего не знать об этом самолете, — ответил Патрик. — Мы знаем, что он появился вскоре после гибели полковника Казакова в Косово. Мы знаем, что сын полковника Казакова Павел владеет объектом, на котором производятся самолеты. Малозаметный истребитель находился в ангаре, пока Казаков не встретился с Фурсенко в Жуковском. После этого самолет вылетел оттуда — и одновременно начались инциденты на Балканах.

— Я не успеваю за вами, Маклэнэхан, — сказал Хэйс. — Что заставляет вас полагать, что российское правительство не знает об этом самолете?

— Они могут знать о нем, но не могут контролировать, — сказал Патрик. — Малозаметный истребитель из «Метеора» никогда не поставлялся в российские или советские ВВС. На нем могли летать только пилоты, работавшие в «Метеоре», а не в военно-воздушных силах.

— Или у кого-то слишком смелый полет фантазии, — сказал Маскока. — Я не верю, что кто-либо — русские, Казаков, кто бы то ни было — могут быть достаточно сумасшедшими, чтобы атаковать на малозаметном бомбардировщике военные и гражданские объекты по все Восточной Европе без одобрения российского руководства на самом высоком уровне. Политические и военные последствия этого будут огромны. Это игра с огнем.

Патрик посмотрел на генерала Маскоку с легкой — Хэйс сказал бы злой — усмешкой и сказал:

— Я сделал то же самое, сэр.

Маскока посмотрел на него так, словно готов был вцепиться зубами в стол от злости.

— И посмотрите, к чему это привело, Маклэнэхан! Вас собираются с говном смешать!

— Сэр, вы думаете, что гангстер типа Павла Казакова будет беспокоиться о том, что кто-то его «с говном смешает»?

— Полагаю, вам лучше беспокоиться о себе, Маклэнэхан! — Ответил Маскока.

— Достаточно, — сказал генерал Хэйс, поняв, что ни Маскока ни Маклэнэхан не намерены отступать. Он встал и отошел от стола, направившись к двери кабинета, и жестом указал Маклэнэхану следовать за собой. Подойдя к Патрику, он тихо сказал:

— Вы и ваши подчиненные проделали хорошую работу, Маклэнэхан.

— Сэр, кто-то должен что-то сделать с этим стелс-истребителем, — настоял Патрик. — Я знаю, что это ключ к тому, что сейчас происходит на Балканах.

— Мы займемся этим вопросом, когда придет время, Патрик, — сказал Хэйс. — А пока наша проблема — вы. — Патрик смутился и разочаровался, увидев, что его усилия оказались напрасны. — Я знаю, что вы не согласились уйти. Почему?

— Потому, что у меня еще много работы, сэр, — ответил Патрик. — У меня есть подразделение, которое я должен готовить и центр, которым я должен руководить, и есть российский военный самолет, пытающийся объять Европу огнем, пока мы играем в бирюльки и делаем вид, что для нас это более не имеет значения. Я готов вернуться к работе.

— Этого не будет, Маклэнэхан, — серьезно ответил Хэйс. — Министр обороны и ОКНШ оставили вопрос, как нам поступить с вами на усмотрение ВВС, а министр ВВС передал этот вопрос мне. Я долго и упорно размышлял об этом. Вы сделали много экстраординарного для Соединенных Штатов и ВВС, Маклэнэхан. Вы заслуживаете большего. Но Террилл Самсон является одним из наших лучших офицеров. Если бы я нашел в этих обвинениях хотя бы грамм личной злобы, я бы спустил их в мусорное ведро в мгновение ока. Я разговаривал с Терриллом десяток раз за последние два дня, совещался с большей частью моего штаба, и мы все согласны с тем, что обвинения реальны, и ваши действия преступны, Маклэнэхан. Я сожалею. Я повторю то, что вы слышали сегодня по крайней мере десять раз: призываю вас добровольно уйти в отставку и вы сохраните звание и пенсию, а все обвинения будут сняты. Попробуете воспротивиться, обратиться к прессе и получите семь лет в Ливенворте, УДП и лишение звания. — УДП, как хорошо знал Патрик, означало «увольнение по дисциплинарным причинам» — черную метку для любого бывшего военного, искавшего на гражданке работу серьезнее повара в кафе быстрого питания.

Джестер увидел в глазах Маклэнэхана нерешительность.

— Считаете, что не сделали ничего дурного, Маклэнэхан?

— Так точно, сэр. Считаю, — ответил Патрик.

— Тогда вы пробыли в «Дримлэнде» слишком долго, — сказала начальник штаба. — Потому что если бы какой-либо другой летчик-налетчик поступил так по отношению к своему командиру крыла, он попал бы под трибунал в течение суток, и вы это знаете. Если вы один из ваших офицеров поступил так по отношению к вам, вы бы проследили, чтобы он никогда не смог летать. Я неправ?

— Так точно, сэр, — ответил Патрик. Глаза Хэйса расширились от удивления, а затем сузились от гнева и подозрительности. — Сэр, в моем мире летчиков награждают за творчество, инициативу и мужество. В мире летных испытаний мы строим планы, и стараемся их соблюдать, но мы оставляет летчикам право решать, к месту или не к месту несколько от них отступить. Наши летчики решительные, умные и высококвалифицированные специалисты. Если мы говорим им отработать запуск на скорости Мах 1,2, а они считают, что он самолет и оружие отработают и на скорости Мах 1,25, они отработают пуск на скорости 1,25. И мы не станем наказывать их за нарушение.

— Но это был не испытательный полет, Маклэнэхан.

— Сэр, цель каждого полета для нас одна и та же — выполнить задание вне зависимости от ситуации. Мы в «Дримлэнде» не просто команда инженеров и управленцев. Наша работа состоит в том, чтобы испытывать новое поколение самолетов и вооружений всеми доступными способами. Если мы сделаем свою работу, то обычном строевому летчику потом не придется быть сбитым, потому что он думал, что должен замедлиться или набрать высоту для применения орудия или выйти из боя.

— Повторяю еще раз, Маклэнэхан — это был не испытательный полет, — настоял Хэйс. — Вы осуществляли поддержку операции, успех которой зависел от скрытности и строгого соблюдения правил.

— Сэр, если бы вы хотели строгого соблюдения правил, вы бы не поручали эту задачу нам, — ответил Патрик.

— Это полный бред, Маклэнэхан, — ответил Хэйс. — Я ожидаю дисциплины и профессионализма ото всех моих боевых частей, или они станут историей! Или играете по правилам, или вылетаете!

— HAWC не играет по правилам, — возразил Патрик. — И никогда не играл. Погононосцы ненавидели генерала Эллиотта — они съеживались, когда упоминалось это имя. Но тогда я понял и другое. Его имя не могли забыть по одной веской причине — он работал эффективно. Они делал то, о чем никто не мог решиться попросить, насколько бы невозможно это не было. Он не был совершенным, он не был командным игроком, но он был лучшим. Для игры по правилам есть такие, как Террилл Самсон.

— Мне очень жаль, что вы решили вступить на этот путь, Патрик, — сказал Хэйс с разочарованием и расстройством на лице и в голосе. — Вы мне нравитесь. Вы говорите то, что думаете, придерживаетесь собственных убеждений и умеете делать работу. У вас огромный потенциал. Но такая преданность Брэду Эллиотту и его сумасшедшим взглядам превращает вас в обезьяну с гранатой. Террилл Самсон был прав. Вы опасны и не намерены меняться. Поэтому я беру на себя это решение, и за вас, и за ЕКВЮ, Патрик. — ЕКВЮ, или Единый кодекс военной юстиции был сводом федеральных законов, регулирующих поведение и меры ответственности в отношении военнослужащих. — Я рекомендовал, чтобы вас отправили в отставку, если вы не согласны уйти по собственному желанию. Министр обороны со мной согласился, и решение принято. Министр обороны не хочет трибунала, и я тоже не хочу, чтобы вы предстали перед ним. В освобождены от должности с восьми ноль-ноль этого дня. Ваша служба окончена. — Он протянул руку. — Мне жаль, что так вышло, генерал.

Патрик собирался пожать ему руку, когда в приемной раздался очень характерный телефонный звонок. «Бэтфон», крикнул кто-то, и трубку подняли еще до второго звонка. В ту же секунду пейджер Хэйса зажужжал — он заметил это, но не счел нужным прочитать сообщение. Спустя несколько мгновений в дверях появился адъютант.

— Сэр, совещание в «Золотом зале» через пятнадцать минут. — Золотым залом именовался зал совещаний Объединенного комитета начальников штабов. Патрик понял, что что-то случилось.

Хэйс тоже понял это.

— Спасибо, — сказал он и повернулся к генералу Фальку. — Вомбат, мне нужна сводка прямо сейчас.

Фальк уже сидел на телефоне, сделав звонок, как только услышал слово «Бэтфон» — так именовался телефон прямой линии связи приемной Объединенного комитета начальников штабов и кабинетом начальника штаба ВВС.

— Уже работаю, сэр, — ответил он. — Я поручил помощнику доставить ее так быстро, как только возможно. — Несколько мгновений спустя помощник вошел в кабинет Хэйса с папкой с грифом «Совершенно секретно» — разведывательной сводкой, последними докладами со всего мира, а также «сводкой по силам» — последними докладами по состоянию от восьми главных командований военно-воздушных сил. Через мгновение вбежал еще один помощник с последними отчетами по состоянию сил для Единого плана комплексных операций ядерных и неядерных сил. Хотя технически ядерные силы США находились в распоряжении Боевого командования Стратегического командования США, в эти дни ядерные бомбардировщики и баллистические ракеты наземного базирования, а также их ядерные боеголовки находились в распоряжении ВВС до передачи Стратегическому командованию.

Хэйс надел китель «Формы А» и собрался бежать в «Бак», как большая часть персонала Пентагона называла Золотой зал. Он кивнул Патрику и направился к дверям. — Еще увидимся, Маклэнэхан. Удачи. — В кабинет вбежал еще один помощник с папкой, отдал ее Хэйсу и тот спешно вышел. За ним вышли его заместитель и начальник оперативного отдела.

— У меня сообщение для вас, сэр, — сказал помощник Патрику. — Ваш гражданский адвокат ожидает вас у главного входа.

— Гражданский адвокат? — Спросил Патрик. — У меня нет гражданского адвоката. — Помощник пожал плечами и вышел, оставив его одного.

* * *

Путь до главного входа был неблизок и тяжел, а еще больше предстояло пройти по улице под слабым солнцем в сизом небе. Патрику казалось, что ему следовало снять фуражку и китель с погонами и лентами. Он ощущал какую-то странность, когда младшие по званию офицеры отдавали ему честь, словно был шпионом, укравшим форму, чтобы проникнуть в это место. Он уже был изгнан из ВВС почти все время, проведенное в этом месте, и даже не знал этого. Теперь Пентагон казался ему чуждым. Несколько часов назад он пришел сюда с опаской, но это ощущение было частью этого места. Теперь все у него было отнято.

У входа он не увидел никого, кто бы высматривал его. Но с адвокатом ему говорить было не о чем, так или иначе. Трибунала не будет, никакого суда, никакой возможности оспорить обвинения. Он просто уже был вне системы.

Прямо перед главным входом в зоне запрета парковки стоял большой черный лимузин. Рядом с ним стояла очень похожая на агента Секретной службы женщина в длинном черном пальто, так что он подумал, что машина ждала министра обороны или председателя комитета начальников штабов, чтобы доставить их в Белый дом.

А вот действительно интересно, подумал Патрик. Его служба прошла действительно интересно и очень нестандартно. Он подумал обо всех операциях и ситуациях, в которые оказался вовлечен за последние двенадцать лет и подумал о том, сколько раз из-за него звонил «Бэтфон», сколько раз начальник штаба ВВС стоял навытяжку перед председателем комитета начальников штабов, министром обороны или даже президентом и не мог объяснить, что происходит, потому что Брэд Эллиотт не сообщил ему о том, что намерен делать прежде, чем начать это делать? Сколько таких лимузинов летело по улицам из-за них? Сколько бессонных ночей, гневных тирад, докладных, угрожающих звонков пришлось пережить другим, сколько людей потеряли свои должности из-за того, что HAWC привык действовать по-своему?

Это не имело значения. Все было кончено.

Но когда Патрик направился мимо лимузина к стоянке такси, чтобы отправиться в гостиницу, «агентесса» подошла к нему.

— Прошу прощения. Генерал Маклэнэхан?

— Да?

Она сняла темные очки и улыбнулась.

— И так не узнаешь, Патрик?

Он присмотрелся к ней, и разум, наконец, вернулся к настоящему.

— Марсия? Марсия Престон? — Он крепко пожал ей руку и обнял. — У тебя есть привычка появляться неожиданно. — Марсия Престон была одним из первых боевых пилотов-истребителей Корпуса морской пехоты США, но ее служба в этом качестве была недолгой. Ее знания и опыт, знание военных возможностей других стран, тактики как наземных, так и воздушных боев привели ее на должность помощника двух подряд советников президента по национальной безопасности. Патрик посмотрел в окно лимузина но, конечно, ничего не увидел. — И с кем работаете сейчас, полковник? Последнее, что я знаю, это то, что ты работаешь у генерала Фримана из аппарата советника по национальной безопасности.

— Я больше не полковник, Патрик, — ответила она. — Мой новый начальник хочет поговорить с тобой. Он ждет тебя.

— Ждет меня? Здесь?

— Здорово, генерал! — Патрик повернулся на фамильярный голос и с удивлением увидел, как из лимузина показался никто иной, как Хэл Бриггс.

— Хэл? Ты что здесь делаешь?

Хэл Бриггс махнул рукой, указывая, что в машине они могут поговорить скрытно.

— Получил предложение, от которого не смог отказаться, сэр.

— Я больше не «сэр», Хэл. Просто Патрик.

— Хорошо, тогда я тоже просто Хэл, — сказал он с улыбкой. — Тоже ранняя пенсия, как и у вас.

— Как ты узнал? — Спросил Патрик. — А ты почему, черт побери, досрочно вышел в отставку? Ты же не сделал ничего такого — после операции в России ты настоящий герой. Это я наломал дров. Тебя что, выгнали из-за меня?

— При всем уважении, старина, — сказал Хэл с широкой улыбкой. — Я бы не стал пахать ни на кого, иначе как за очень серьезные деньги или какое-то реальное дело. Свою карьеру я бы мог загубить только ради одного человека, а именно вас. Ну так что?

— Херня какая-то. Что происходит, Хэл? Откуда вы знаете, где я был? Откуда знаете, что со мной случилось? Я сам узнал десять минут назад!

— Мой новый работодатель знает все, Патрик, — сказал Хэл. — Он желает поговорить с тобой.

Мурашки на спине Патрика забегали, словно сумасшедшие. Доверять друзьям, таким, как Хэл или Марсия было нужно, но и сильную настороженность нельзя было игнорировать.

— Ты знаешь его, Хэл? — Спросил он. — Ты проверил его для начала?

— Нет.

— Нет? Ты сел к кому-то в машину, не зная, кто он и не проверив его для начала?

— Я сказал, что никогда с ним не встречался, и никогда его не проверял, но я его знаю. И вы точно тоже его знаете.

Патрик посмотрел на Хэла с подозрением, но и с проблеском интереса в глазах. Хэл заметил это, отошел в сторону и дал заглянуть внутрь. Там сидел Крис Уолл, тоже в гражданском, с видом привычно хмурым и недовольным, так что Патрик задался вопросом, когда это ветеран морской пехоты тоже ушел в отставку. Затем он посмотрел в переднюю часть салона — и его челюсть отвисла от неожиданности.

— Давайте, генерал Маклэнэхан, — сказал человек с широкой улыбкой. — Нам нужно поговорить.

Овальный кабинет, Белый дом, Вашингтон, округ Колумбия, несколько минут спустя

— Объединенный комитет начальников штабов проводит совещание в Пентагоне, — сказал министр обороны США Роберт Гофф, прошедший в Овальный кабинет. — Они подготовят некоторые рекомендации в ближайшее время. Достаточно четко понятно, что случилось: кто-то в России позволил информации о сбитом бомбардировщике просочиться в мировые средства массовой информации. Государственный департамент сообщает, что некоторые мировые лидеры уже связались с нашими посольствами и просят объяснений. Пресса сходит с ума. Каждая толика информации, которую они когда-либо получали о «Дримлэнде» сейчас сливается с информацией, которую разгласили русские и собирается вместе. «Дримлэнд» полностью раскрыт.

Президент Томас Торн отложил бумаги, которые он просматривал, указал ему на диван и кивнул. Гофф занял свое обычное место на диване. Президент продолжил ходить по кабинету с задумчивым видом, словно сказанное его не касалось.

— Это все еще будет режимный объект, — сказал он. — Просто режимный объект, о котором все будут знать.

— Если бы я не знал тебя, Томас, я бы подумал, что ты пытаешься свести все в шутку, — сказал Гофф. Он, конечно же, знал, что это было не так. — Томас? — Надавил Гофф с явным беспокойством в голосе. — Что мы будем делать?

— Все признаем, конечно же, — ответил Торн. — Признаем, что это был наш бомбардировщик, наш самолет, наша шпионская операция в России. Мы пытались спасти шпиона, у которого была ценная для нас информация. Все то, что я обещал Сенькову — выйти перед американским народом и всем миром и все признать.

— Я не согласен. Думаю, мы ничего не должны говорить, — сказал Гофф. — Русские переиграли нас. Все, что мы скажем, будет звучать как оправдания.

— Мы не будем оправдываться — мы предложим объяснения, — сказал президент. — Мы не можем что-либо объяснять, Боб. Мы понимали, что лишь выигрываем время, как бы то ни было. Ожидать, что русские будут десятилетиями сидеть на золотой жиле и ничего не делать было слишком. Однажды это свалилось бы нам на головы. Я удивлен, что русские ждали так долго.

— Тогда какого черта мы не будем делать ничего большего? — Отрезал Гофф.

— Потому что наша задача заключалась лишь в том, чтобы вернуть наших людей, — сказал президент. — Русские получили в свои руки двоих американских летчиков из сверхсекретного летно-исследовательского центра. Они могли заполучить второй бомбардировщик — они это уже почти сделали. Они могли бросить на них сотню самолетов. Мы заставили их остановиться наполовину надуманной угрозой, которая все же сработала. Все, что нам было нужно, это чтобы они заколебались достаточно, чтобы наши люди смогли уйти. Я ожидал, что Сеньков откажется от сделки на следующее же утро. Никто ничего не выиграл, но мы никого не потеряли. — Свои последние слова он подкрепил сердитым взглядом.

— Конгресс нас начнет прожаривать, — сказал Гофф. — А пресса будет мусолить эту тему недели, если не месяцы.

— Это не имеет значения.

— Не имеет значения? — Недоуменно спросил Гофф. — До тебя не доходит, Томас? Ты не понимаешь? Конгресс, американский народ, мир будет считать нас совершенно некомпетентными. Они решат, что мы не заботимся о своих союзниках, что мы боимся, что мы не способны защитить себя. Если мы не в состоянии защитить своих людей, как мы можем защитить наших друзей и союзников?

— Мы не должны защищать остальной мир, Боб, — сказал Торн. — Мы не защитники свободы. Мы лишь одна из сотен других стран этого мира.

— Ты что, шутишь, Томас? — Спросил Гофф. — Ты президент Соединенных Штатов. Лидер свободного мира. Этот кабинет — сосредоточие надежды, свободы и демократии для миллиардов людей по всему земному…

— Я на это не куплюсь, Роберт — и никогда не покупался, и ты это знаешь, — ответил президент. — Этот кабинет сосредоточие одного и только одного — исполнительной ветви власти Соединенных Штатов, одной из трех ветвей власти. Конституция определяет, что именно таковы мои обязанности, и я совершенно уверен, что Конституция не наделяет меня полномочиями лидера свободного мира, защитника свободы, правды и справедливости, или чего-либо еще, кроме как требует придерживаться Конституции и защищать ее. Я президент. И только.

— Дело не в Конституции, Томас. Дело… В… Символе, — раздраженно сказал Гофф, вынужденный объяснять это своему другу. — Президент Соединенных Штатов является символом свободы и демократии. Это не определено законодательно, не прописано в твоих обязанностях — но это есть, потому что люди верят в это.

— Значит, у меня нет выбора? Чушь. Выбор у меня есть, и я не намерен быть каким-то символом. — Однако было очевидно, что ему хотелось сменить тему — тем более, что он не любил спорить со своим другом.

Торн указал на доклад о самолете ЕВ-1С от аналитиков и экспертов разведки.

— Все дело в том, что наша страна была скомпрометирована русскими, раскрывшими информацию о бомбардировщике? Чушь. Аналитики вложили в этот доклад столько мрака и обреченности просто потому, что неверно оценивают роль новостей и поэтому делают неверные выводы. Им известно, что лучше прогнозировать худшее и надеяться на лучшее, нежели наоборот. Эта информация ничего не значит, Роберт. Просто дутая сенсация, которая в конечном итоге не решает ничего.

Роберт Гофф недоверчиво посмотрел на своего старого друга и покачал головой.

— Что с тобой стало, Томас? — Выдохнул он.

— Мне хотелось бы спросить то же самое у тебя, Роберт, — сказал Торн, возмущенный тем, что не мог выйти из этого наполовину философского, наполовину личного спора со своим другом, но Гофф явно желал развить тему. — Я полагал, мы оба верили в одно и то же — сократить правительство, сократить внешние вмешательства, меньше полагаться на нашу военную мощь. Америка прежде всего, всегда и везде — таково было наше видение. Наши нынешние посты — и твой и мой — похоже, изменили наши взгляды.

Гофф проигнорировал замечание Торна. Он криво усмехнулся в ответ.

— Я помню, как ты вернулся после «Бури с пустыне». Я тогда привез Амелию в Дувр, ты вышел из самолета со своей ротой. Такой в пустынной полевой форме, в берете, ботинках пустынного цвета, в разгрузке, словно вот-вот собираешься снова в бой. Джон Уэйн и Супермен в одном лице. У тебя было несколько десятков убитых лично врагов на счету, а встречающие ликовали, словно от второго пришествия Элвиса — а ведь всего за двадцать лет до этого они бы плевали тебе в лицо, даже просто подумав, что ты военный. Ты сам плакал, когда люди встречали вас. Ты плакал, когда оркестр заиграл «Янки Дудл Денди» и толпа прорвалась через заграждения и окружила вас. — Торн остановился и устремил взгляд куда-то вдаль, словно снова переживал тот момент.

— Ты гордился своими людьми и армией, — продолжил Гофф. — Ты вернулся к своим и поблагодарил каждого за службу. Ты встал на колени на взлетной полосе и поблагодарил всех, кто не вернулся. Ты был гордился ими, Томас.

— И я все еще горжусь нашими военными, — выпалил тот в ответ, практически защищаясь. — Я достаточно уважаю их, чтобы не отправлять их далеко от дома, чтобы подорваться на растяжке или «поддержать наше присутствие» в какой-то чужой стране. Задача военных — сражаться и умирать защищая свою страну, а нее сражаться и умирать за другую страну, за красивые слова, за то, чтобы мы могли строить из себя полицию для стран, жители которых не хотят ничего, кроме как убивать друг друга или за забитых людей, якобы нуждающихся в освобождении на картинках, представляемых нам СМИ. Я не стану следовать путями своих предшественников и направлять войска за рубеж только потому, что мы это можем или потому, что кто-то считает, что мы это должны, потому, что мы лидеры свободного мира.

Полуулыбка быстро исчезла с лица Гоффа.

— Ты превратился в циничного реакционера. Ты ненавидишь все, чем ты был тогда и желаешь разрушить это.

— Не разрушить — изменить, — ответил Торн. — Превратить в то, чем все это должно быть. Превратить в то, чего хотели Отцы-Основатели.

— Это время ушло, Томас, — надавил Гофф. — Ты говоришь о мире восемнадцатого века, когда время было таким же барьером, как горный хребет или океан. Теперь информация приходит в каждый дом на планете со скоростью света. Мир является гораздо более опасным, чем когда-либо прежде, и мы должны пользоваться теми преимуществами, которые можем иметь.

— Тебе меня не убедить, Роберт, — сказал Торн. — Я не намерен менять своих взглядов на то, как мне руководить страной просто потому, что военный самолет оказался сбит, шпионская операция раскрыта или какая-то страна полагаем, что может вторгнуться в другую, более слабую.

— Ту думаешь, это может случиться, Томас? — Спросил Гофф. — Томас, это уже случилось. Дело сделано. Россия направила более двадцати тысяч солдат на Балканы в течение двух последних недель. Ни одна из этих стран ничего не может выступить против, ни физически, ни даже словесно. Что нам делать с Россией? Они захватили Македонию, наладили крупномасштабную операцию по снабжению, и создают огромные склады боеприпасов в Болгарии и Сербии, они проводят рейды в Албанию — которые подозрительно напоминают еще одно вторжение — немцы фактически отошли в сторону, позволяя им действовать в любом месте на Балканах. Мы считаем, что они причастны к массовым убийствам, внезапным атакам, даже геноциду. Кто-то должен остановить их.

— Мы не будем предпринимать военных действий против России, — сказал президент.

— Что?

— Если балканские страны хотят, чтобы Россия оккупировала их, флаг им в руки, — сказал Торн.

— Что ты имеешь в виду, говоря «если они хотят, чтобы их оккупировали»? — Спросил Гофф. — Как любая страна может хотеть, чтобы Россия ее оккупировала?

— Роберт, ты слышал что-нибудь о каком-либо сопротивлении российскому миротворческому контингенту в Македонии?

— Нам докладывают о антироссийских протестах каждый день и мы сами их видим.

— Но руководство страны никак не противодействует, македонский парламент продолжает работу, правительство не изгнано, македонская армия невредима, — отметил президент. — Да, мы слышали, что лидеры оппозиции просят ввести американские войска в противовес российским, да, мы слышали мрачные прогнозы российского вторжения в Грецию и Турцию. Но все это шумиха, Роберт.

— Шумиха, — сказал Гофф без всякого выражения, так как был слишком потрясен.

— Все это слухи, предположения, угрозы и паника, — сказал президент. — Оппозиция во всех странах Европы борется за влияние. Этнические и религиозные группы соперничают за внимание прессы, пожертвования и влияние. Представители Конгресса борются за голоса избирателей и партийные взносы. У каждого из них, включая вас, Роберт, свои рабочие вопросы. Но они не должны влиять на мое мышление.

— Особенно, — продолжил президент, — когда речь заходит об использовании Соединенными Штатами военной силы. Я не собираюсь использовать наших военных как молоток против всех, кто не разделяет наши мысли, действия и политику, насколько бы ужасны и опасны они не были.

— Значит, вы готовы пожертвовать миром, безопасностью и свободой каждой демократической страны Европы, чтобы сохранить свой образ мыслей? — Недоверчиво спросил Гофф. — Даже если Россия захватит Балканы, развалит НАТО, снова оккупирует страны Балтии и восстановит Железный занавес вы будете стоять в стороне с наблюдать за происходящим?

— Вы живете в какой-то своей вселенной, Роберт, — возразил президент. — Вы начинаете верить всей этой шумихе в прессе. Да, я считаю, что Россия имеет враждебные намерения относительно Балкан и, возможно, других регионов Европы. Но что вы предлагаете, Роберт? Отправить в Македонию, Албания или в Болгарию войска? Шестой флот? Тогда мы станем агрессорами. Мы превратим Балканы в поле боя, как перед началом Первой Мировой…

— Сохранение свободы и демократии в Европе, черт подери, стоит такой жертвы! — Возразил Гофф. — Вы бы остались в стороне и дали Гитлеру захватить Европу или Британские острова, или дали бы Муссолини захватить Грецию? Вы бы дали Японцам ввалиться в Калифорнию, не возражая? Вы бы оставили Израиль наедине с Египтом и Сирией? Вы бы дали Саддаму Хусейну занять Кувейт, а затем и Саудовскую Аравию?

— Я не буду влезать туда, Роберт, — отрезал Торн. — Я не собираюсь переписывать историю, ни ради тебя, ни ради кого-либо еще. Меня беспокоит только то, что я буду делать здесь и сейчас…

— То есть ничего? Отвернуться от наших друзей и союзников?

— Я не собираюсь предпринимать военных действий против России, Китая или любой другой страны, если нет угрозы Соединенным Штатам Америки. Я имею в виду не угрозы потери рынка пшеницы, соевых бобов или газировки — я имею в виду угрозы нашей земле, нашей национальной безопасности.

— Томас, ты собираешься разрушить десятилетия дружбы, союза и доверия между свободными странами мира!

— Я? Как вы думаете, канцлер Германии обсуждал эту тему, когда решил разделить Балканы с Россией? Немцы думали о НАТО? Или Россия думала о сохранении взаимного доверия между нами и ими? Или они просто делали то, что было продиктовано их интересами, то, что они считали правильным для своих стран?

— Или, возможно, все дело в деньгах.

— А если и так? — Надавил президент. — Что, если Сеньков действительно получает миллиарды от бандита Казакова за ввод войск на Балканы и обеспечение постройки его трубопровода? Вы думаете, что российское население будет спокойно смотреть на это? Как вы думаете, российские военные будут счастливы идти в Албанию и рисковать новым Афганскими или Чеченским фиаско, только чтобы Сеньков смог заработать на безбедную старость на Карибах?

— Возможно, они ничего не могут сделать.

— Борис Ельцин показал, что можно противостоять силе Красной Армии, если иметь волю и решимость, - сказал Торн. — История полна успешных мечтателей.

— И мертвых мучеников, — добавил Гофф.

— Я не намерен становиться мучеником, Боб, — ответил президент. — Но я буду отстаивать свои убеждения. Американский народ избрал меня по одной просто причине: чтобы я сформировал правительство в соответствии со своими взглядами и своими идеалами. Они хотели меньшего вмешательства в иностранные дела, они хотели вернуть наших солдат домой и прекратить бесконечные и бессмысленные кампании по поддержанию мира, сократить состав правительства, улучшить качество нашей жизни без повышения налогов и роста неравенства. Они хотели видеть Америку сильной, и чтобы она была превыше всего. Если им не нравиться то, как я это делаю, у них есть способ убрать меня, не делая мучеником — объявить мне импичмент. Но этого не будет, потому что я играю по правилам — а именно по Конституции Соединенных Штатов.

Министр обороны Гофф покачал головой, не зная, что ответить своему другу. Тот был либо настоящим провидцем, либо сошел с ума, подумал он.

— Значит, ты намерен позволить России и Германии ввалиться на Балканы, не встречая сопротивления, — разочарованно сказал он после долгой паузы. — Ты намерен дать им разделить Балканы, а затем, в скором времени, Восточную Европу, а затем, возможно, и Западную. Мы теряем всех наших торговых партнеров и союзников в Европе. А потом от искры вспыхнет пламя Третьей Мировой воны, а мы будем сидеть на отшибе и смотреть, как Европу объяло пламя или нам снова придется послать тридцать пять миллионов мужчин и женщин в бой, чтобы восстановить мир, как мы сделали во Второй Мировой.

— Вот когда российские и немецкие танки вкатятся в Букингемский дворец, Роберт, тогда ты и сможешь сказать мне то, что сказал только что, — ответил президент. — Я не думаю, что до этого дойдет, по крайней мере, на моем сроке.

— И ты готов рискнуть безопасностью целого мира, Томас?

— Если мир желает мира или же мировой войны, они получат то, что выберут, — сказал Торн. — Моя задача состоит в том, чтобы защитить и обезопасить Соединенные Штаты Америки. Я намерен сделать Америку ярким примером сильной, мирной и демократической страны, чтобы предложить остальных последовать нашему примеру. Я не намерен посылать войска за рубеж, чтобы гарантировать, что будут соблюдены наши идеи о том, в каком обществе должны жить другие.

Роберт Гофф покачал головой и опустил глаза, глядя на свои руки, на бумаги на столе президента — куда угодно, только бы не в глаза своему другу. Он ни на толику не считал, что президент был прав, но понимал, что спором его мнение было не изменить. Именно поэтому он удивился, когда президент взял его за плечо.

— Ты как, Боб? — Тихо спросил он.

Только тогда Гофф смог взглянул в глаза президенту.

— Нормально, господин президент, — ответил он.

Лицо Торна несколько помрачнело, когда он услышал эти слова — Гофф не часто называл его так наедине — но все равно тепло улыбнулся. — Ты со мной?

— Я с тобой, Томас, — ответил Гофф. — Даже если мне придется помогать тебе собирать обломки. — Он развернулся и вышел из Овального кабинета, не сказав ни слова.

Томас Торн вернулся к своему столу и перебрал документы, на самом деле даже не замечая, что это было, а затем вернулся в личный кабинет. Он сделал несколько звонков и передал секретарю указание назначить несколько встреч, а затем нажал на телефоне кнопку DND (Do Not Disturb) — «Не беспокоить», устроился в кресле, закрыл глаза и начал делать дыхательную гимнастику, приказывая своим мышцам расслабиться, а затем позволить мысленно проговариваемым мантрам тихо звучать в сознании пока все другие мысли не исчезли, умчавшись прочь.

Многие из тех, кто был знаком с медитацией понаслышке, считали, что это просто короткий глубокий сон, но это было намного больше, чем просто отдых. Ввод сознания в трансцендентное состояние раскрывал подсознание, в то же время человек оставался в сознании и мог заглядывать в обширные области, которые обычно были закрыты. Это сильно отличалось от дремоты — в действительности, медитация никогда не рассматривалась как замена сну. Все было совсем наоборот, это возбуждало и бодрило, так как разум оказывался в состоянии погружаться в бурную энергию подсознания, наполняясь невероятной энергией и наполняя ею тело. Это напоминало скакуна на привязи, со свободой перемещения в двадцать шагов, которого выводили разве что на пробежку в два километра по ипподрому или на скачки. Но оказавшись в открытом поле, лошадь становилась другой, взвинченной, неутомимой, почти дикой. Человеческий разум работал почти точно так же.

Кроме того, это работало в обе стороны. Многие мысли, переживания, даже образы реальности существовали в подсознании, и медитация позволяла им проявиться. В этом смысле она была образовательным опытом, способом пережить, перепрожитть заново или даже создать целую новую реальность в один миг.

Но, как и от любой другой работы, мозг уставал, если такие уходы продолжались слишком долго. За годы практики и тренировок Торн научился возвращаться в реальность и закрывать дверь в подсознание. Нельзя было сказать, что это он проделывал с разочарование или неохотой — он знал, что эта дверь всегда будет на месте, если в ней будет нужда, а потенциальная энергия, имеющаяся в его распоряжении, практически безгранична.

Но подсознание было альтернативной реальностью, которую он создал, чтобы исследовать мир в себе — свою личность, сущность, энергию, связывающую прошлое, настоящее и будущее, видеть и изучать его. Но была и иная реальность — в которой он был президентом Соединенных Штатов в начале двадцать первого века на планете Земля. Пришло время начать играть эту роль, погрузиться в эту вселенную и занять в ней свое место. Однако знания и опыт, приобретенные в иной реальности, были для него полезны, так как все его реальности были уместны и взаимосвязаны.

Он поднял телефонную трубку и нажал кнопку.

— Да, господин президент? — Ответил вице-президент Лестер Базик.

— Твой друг, о котором ты говорил на днях… Он в городе?

— Да.

— Мне нужно поговорить с ним. Сегодня. Сейчас же.

Базик поколебался. С тех пор, как он узнал, что его «друг» прибыл в город с радикальными и опасными намерениями, он знал, что президент решит с ним встретиться. Но каждый раз, как он поднимал эту тему, президент уходил от нее. Он испытал соблазн сказать «ну я же вам говорил», но понял, что должен был оставаться предельно серьезен, раз президент сказал, что желает видеть его немедленно.

— Где?

— В резиденции. — Любое место во всем Белом доме — да что там, во всем Округе — было открыто для десятков любопытных глаз, за исключением собственно президентской резиденции. Как очень быстро узнавали многие президенты, было очень много способов попасть туда, не поставив в известность половину Вашингтона. — Как можно скорее.

— Мне присутствовать?

— Я думаю, что лучше не надо.

— Я понял. — В переводе на английский это означало «я, наверное, сделаю то, что вам не понравится». Что же, подумал Базик, Томас Торн наконец, поступил как настоящий президент. — Я сообщу, когда он прибудет.

* * *

— Тут все так красиво и организовано, — с улыбкой сказал посетитель. — Я не очень наследил?

Президент Томас Торн посмотрел на него со смесью опасения и раздражения. Они расположились в кабинете президента в жилой части Белого дома, подальше от любопытствующих из средств массовой информации. Но этот джентльмен был для него противником. У Торна было ощущение, что он находился в процессе заключения сделки с дьяволом и ему это не нравилось.

— Давайте приступим, верно? — Приглашающе спросил он.

— Как скажете, — ответил бывший президент США Кевин Мартиндэйл, завершив рассеянный обход кабинета и заняв предложенное ему кресло. Потеряв Белой Дом на последних выборах, Мартиндэйл весьма сильно похудел и отрастил длинные волосы. Они струились, как и прежде, с «мечтой фотографа» — двумя седыми прядями, норовившими упасть на лоб от порыва злости или резкого движения — но теперь почти столь же седой стала и вся его шевелюра. Также он носил короткую, тонкую, и такую же седую бороду.

— Сменили имидж, да? — Спросил Торн.

— Я теперь не появляюсь на публике каждый день, — ответил Мартиндэйл. Он посмотрел на президента на половину с усмешкой, наполовину обвинительно. — Как и вы.

— Наверное, это вам нравилось выступать, — предположил Торн.

— Мы оба дети шестидесятых, Том, — сказал Мартиндэйл. — И потому выросли на идее, что хорошо быть разными и следовать зову сердца вместо того, чтобы делать так, как нам говорят другие.

— Верно, — это были чертовские необычный взгляд на Кевина Мартиндэйла, подумал Торн. Его образу это не соответствовало вообще. Мартиндэйл был профессиональным политиком и, с тех пор, как ворвался на политическую арену почти двадцать лет назад, всегда создавал себе имидж хорошо подкованного, опытного и умного «своего человека».

Особенно для бывшего морского пехотинца, отслужившего четыре года, включая две командировки во Вьетнам, генерального прокурора, сенатора, немного министра обороны, вице-президента, частного лица, а затем президента.

— И снова обычного человека, — добавил Мартиндэйл. Его не впечатлило, что Торн знал многое о его биографии — он пробыл в Вашингтоне достаточно долго, и сделал многое, чтобы получить какое-то место в учебниках истории. Но я подумал, что все эти годы выглядел слишком строго и воспитанно, и пришло время что-то поменять. — Торн не ответил и он продолжил. — Поговорим о вашем великом перевоплощении из Рэмбо в Мистера Роджерса, из воина в кисейную барышню? Посмотрим, кто такой настоящий Томас Натаниэль Торн? Зачем вы вызвали меня?

— Я слышал, вы вербуете людей.

— Да?

— В частности бывших и отставных военных, в особенности летчиков и спецназовцев.

— Интересно, — сказал Мартиндэйл. Его источники сообщили бы ему, если бы американские либо иностранные спецслужбы следили за ним, но пока такой информации не было. Торн мог догадаться — а может и нет. — Что еще вы слышали?

— Что эти ребята приняли ваше предложение.

Мартиндэйл пожал плечами и ничего не сказал.

— Мне бы просто хотелось узнать, что у вам там происходит.

— С каких это пор, Торн? — Ответил Мартиндэйл. — С каких это пор я забочу вас? С каких пор вас заботит кто-то или что-то?

— Прошу прощения? — Он что, пытался спровоцировать меня, подумал Торн? Как такой седой человек мог вести себя настолько по-детски?

— Традиции, уважение, наследие, честь — ничего из этого для вас не имеет значения, — продолжил Мартиндэйл. — В противном случае вы бы выступили на церемонии инаугурации, а также обратились бы к Конгрессу с ежегодным посланием, в котором изложили бы собственное видение будущего нашей страны. — Торн собирался что-то сказать, но Мартиндэйл прервал его, подняв руку. — Так, я уже слышал. Конституция этого не требует. Правда, Соединенные Штаты и американский народ это нечто гораздо большее, чем Конституция.

— Я прекрасно знаю, что есть наша страна, господин президент, — ответил Торн, — И я знаю, что Соединенные Штаты определяются Конституцией и своими законами. И я был избран потому, что верил, что американский народ считает так же.

— Вы были избраны потому, что я и демократы были слишком заняты грызней друг с другом, и не заметили, как вы подкрались сзади.

— Это одна причина, — сказал Торн. — Вас уничтожили военные вопросы, в особенности удары по Тайваню, Гуаму и «Индепенденсу». — Мартиндэйл нахмурился. — Скажите, господин президент, почему вы не стали мстить?

— Кому? — Спросил Мартиндэйл, возможно, несколько более резко, чем хотел. — Китаю? Все говорили, что Китай был «очевидным» злоумышленником. Но мы до сих пор точно не знаем, кто доставил ту ядерную бомбу на «Инди». Мы знаем только то, что на его борту не было ядерного оружия. Я не имел права атаковать Китай в качестве возмездия за его нападение на Тайвань. Что касается удара по Гуаму… Ну, у меня были другие средства. Они сделали свое дело, и я не стал первым американским президентом со времен Трумена, применившим ядерное оружие в гневе.

— «Другие средства»? — Переспросил Торн. — Вы имеете в виду HAWC или «Сумасбродного мага».

— Я вижу, вам о них известно, — сказал Мартиндэйл. — Это хорошие подразделения — по крайней мере, были таковыми, пока вы их не сдали. Теперь от них нет толку. И с какой целью вы рассказали о них Сенькову?

— Это застало Сенькова врасплох и дало нам время, чтобы наши силы смогли благополучно отойти, — ответил Торн.

— И спустило к чертовой матери почти двадцать лет развития вооружений и все возможности будущих скрытных операция силами «Дримлэнда», — отметил Мартиндэйл. — Зачем же? Чтобы вы могли успокоить свою совесть? Я знаю, вы уже слышали это раньше, но позвольте вам напомнить, если вы забыли: русские любят сражаться. Они любят спорить, любят обманывать, противостоять и бросать вызов. И они не уважают никого, кто не спорит, сражается, обманывает, противостоит и бросает вызов в ответ. Я уверен, что ваш советник по национальной безопасности ввел вас в курс дел касательно исторических тактик противостояния с русскими? — Но прежде, чем Торн успел ответить, Мартиндэйл щелкнул пальцами и добавил: — Ах да, у вас же нет советника по национальной безопасности? А куда он делся? Вы отменили должность советника и критически важный персонал Белого Дома, чтобы сэкономить несколько баксов?

— Роберт Гофф хороший человек.

— Он лучший, — сказал Мартиндэйл. — Но его работа состоит в том, чтобы управлять министерством обороны и поддерживать нормальную работу таких же военных, как он сам. Его задача не в том, чтобы помогать вам определять политику — его задача исполнять ваши приказы. Он перегружен работой и недоукомплектован персоналом, и это сказывается на вашей военной эффективности.

— Мое военное командование и мой аппарат укомплектованы именно так, как мне представляется разумным. Ни более, ни менее.

— Верно — если бы вы жили в восемнадцатом веке, — ответил Мартиндэйл. — Но вы живете в двадцать первом — если не умственно, то физически. Вы устроили в Белом доме нехватку персонала и заставили Пентагон делать больше работы, которая вызвала нехватку персонала у них, и теперь все это дерьмо растет, как снежный ком и все идет через не то место. И все просто потому, что у Томаса Джефферсона не было советника по национальной безопасности. Что же, я уверен, что оцени он обстановку, он бы его завел. Поумнейте наконец, Торн.

— К счастью, я не обязан оправдываться или объясняться перед вами за свои бюджетные и кадровые стратегии.

— Я гражданин Соединенных Штатов, избиратель и налогоплательщик, а не только ваш предшественник, — строго сказал Мартиндэйл. — Можете быть уверены, что вам придется объяснить мне все.

— Возможно, когда-нибудь, — раздраженно сказал Торн. — А сейчас, я хочу получить ответ на один вопрос: почему?

— Почему что?

— Почему вы так боялись использовать военную силу?

— Я нихрена на свете не боюсь, Торн.

— Тогда почему же вы не использовали военной силы? Конфликты по всему миру, ядерное оружие туда-сюда, новые угрозы миру и безопасности почти каждый год — и все равно вы ни раз не объявляли какой-либо массового развертывания, никогда не объявляли призыва резервистов или Гвардии. Да, вы иногда сосредотачивали несколько авианосцев, приводили несколько бомбардировщиков в ядерную готовность, но никогда не сделали ничего, чтобы попытаться подготовить страну к возможности полномасштабной войны, даже когда имели полномочия это сделать и могли быть уверены, что так нужно. Так почему же?

— Прочитаете в моих мемуарах, — огрызнулся Мартиндэйл.

Томас Торн поднял руки в знак примирения.

— Господин президент… Кевин… Мне нужно это знать.

— Почему? Потому что боитесь, что ваша драгоценная, праведная философия разъединения и изоляции от мировых дел не сработает? — Выпалил в ответ Мартиндэйл, злее, чем когда-либо. — После того, как вы год перемывали мне все кости по поводу моей неспособности справляться с кризисами во всем мире вы обнаружили, что быть может, не так просто ничего не делать?

Торн не поддался и не вступил в перепалку.

— Потому что мне нужно это знать, Кевин, — мягко сказал он. — Я знаю, что вы отнюдь не ничего не делали. Но почему вы делали то, что делали? Почему вы не использовали эту огромную власть, чтобы разрешить эти кризисы?

Мартиндэйл помолчал, пожал плечами, словно его не заботило, что Торн думал о его словах.

— Да все просто: я ненавижу терять, — ответил он, наконец. — Потратить несколько недель или даже месяцев на мобилизацию армии, отправить ее на другой конец земного шара, чтобы вести войну и умирать — это не по мне. На мой взгляд это расточительно, неэффективно и рискованно.

— И потому вы использовали HAWC или «Сумасбродного мага», — подытожил Торн. — Если они несли потери, вы это не считали потерями?

— Нет, это были для меня потери — но потери в отдельно взятой драке, а не в реальной игре, — пояснил Мартиндэйл. — И оба эти подразделения были чертовски хороши — иногда они били плохих парней так сильно, что уже не было никакой игры. В любом случае, секретные подразделения были быстры, эффективны, высоко мотивированы, подчинены непосредственном мне, а их финансирование было скрыто в секретных «черных» программах с минимальным контролем Конгресса. То есть, так было до сих пор.

— Я понял, — сказал Торн. Он пристально посмотрел на Мартиндэйла и, к удивлению того, улыбнулся и кивнул. — Очень хорошо. Спасибо за то, что уделили свое время, господин президент.

— Что? И все? — Недоверчиво спросил Мартиндэйл. — Никаких угроз, предупреждений, осуждения?

— За что?

— За… — Мартиндэйл замолчал. Он улыбнулся и пригрозил Торну пальцем, а затем поднялся, чтобы уйти. — Я понял. Очень умно. Вы хотели запудрить мне голову, чтобы я раскрыл какую-то информацию, чтобы вы потом взяли меня на ней.

— Я не знаю, о чем вы говорите, Кевин, — сказал Торн. — Я просто хотел спросить вас о некоторых аспектах вашего пребывания на посту президента. Я думаю, что мне в голову пришла очень хорошая идея.

— Хватит играть в игры, Торн, — сердито сказал Мартиндэйл. — Вы вызвали меня по какой-то причине. Валяйте.

— Хорошо, господин президент…

— И прекратите называть меня «господин президент», — оборвал его Мартиндэйл. — Я уже не президент — это вы. Вы уважаете меня настолько же, насколько и я вас.

— Я хотел вас сказать только одно, Кевин: то, что вы задумали — опасно. Быть может не для вас лично, но для мужчин и женщин, которые вы собираете вокруг себя, — сказал Торн. — Привилегия исполнительной власти не защитит вас, а Женевская конвенция не защитит их. Независимо от того, что делаете вы, независимо от того, приносят ли ваши действия пользу, Соединенные Штаты не придут вас на помощь. Как бы сказали в старом телесериале, мы объявим, что ничего не знали о ваших действиях. Вы будете не более чем народными мстителями с высокими технологиями.

— Тогда сделайте что-либо лично, — сказал Мартиндэйл, отринув все следы бравады. — Финансируйте нас. Прикрывайте нас. Мы будем рисковать, но будем делать это под вашим руководством. Мы будем держаться в тени, следовать духу закона, сотрудничать в максимально возможной степени с нашими и иностранными властями. Но эта политика изоляционизма и невмешательства затянет нашу страну вниз. Кто-то должен будет действовать, чтобы защитить наши жизненно важные интересы.

— Так вы хотите, чтобы все было по закону, Кевин? Отбросьте это безумие. Вы нанесли уже достаточно вреда.

— Мы еще даже не начинали, Том, — сказал Мартиндэйл. — Вы не сможете нас остановить. Но вы могли бы с нами сотрудничать.

— Кто еще причастен к этому, Кевин? Кто из моей администрации? Действующие офицеры? Отставные?

— Вы же не думаете, что я просто дам вам список?

— Не доверяете мне?

— Нет, пока не удостоверюсь, — ответил Мартиндэйл. — Конечно, если вы согласитесь присоединиться к нас, или просто не станете мешать и предоставите нам некоторую информацию сейчас и позже, я, возможно, могу решить, что могу вам доверять.

— Я не собираюсь препираться с вами, Кевин, — сказал Торн. — Я полагаю, при вас некое миниатюрное записывающее устройство, но это не имеет значения. Я прямо говорю вам: я не потерплю, чтобы кто-то проводил собственную внешнюю либо военную политику. Я не знаю, законно ли то, что вы делаете или нет — пусть в этом разбирается министерство юстиции. Но если вы сообщите мне имена всех ваших сторонников, а минюст сочтет их действия незаконными, я полагаю, что…

— Конечно, так и будет. Генеральный прокурор работает на президента, — оборвал его Мартиндэйл. — Я знаю, как это работает, забыли? Я сам играл в такие игры. Министерство юстиции не следит за законностью, оно делает то, что скажет Белый дом. Его работа состоит в том, чтобы законы соответствовали пожеланиям Белого дома.

— … Тогда я закрою глаза на их действия. Один раз. Никакого судебного преследования. Они останутся на свободе, если их руки будут чисты.

— У меня ответное предложение, — сказал Мартиндэйл. — Вы продолжаете делать то, что, черт подери, делаете на этом месте, в зависимости от того, что ваша пустая голова считает волей народа. Когда Россия вторгнется в Турцию, Украину или Грузию, когда Китай снова попытается захватить Тайвань и Южно-Китайское море, если Иран снова попытается захватить Персидский залив или Красное море и плохие парни при этом начнут загадочным образом терять корабли, самолеты и базы, вы просто поклянетесь, что Соединенные Штаты никоим образом к этому не причастны. Вы пообещаете расследовать это дело, а потом просто забудете. Ваши люди всегда смогут набрать номер и сообщить нам какие-либо сведения или передать пару старых фотографий или спутниковых снимков. Никакой прямой передачи — просто забытый на столе файл, отправка факса или электронного письма не на тот адрес, да и просто случайная задержка на пару минут при передаче информации из Пентагона в Белый дом. Вы сможете все отрицать, обличая прессу за распространение слухов и панику и продолжая радостно засовывать голову в песок. А в дерьме по всему миру будет копаться кто-то другой.

— Вы считаете это хорошей шуткой, Мартиндэйл? — Ответил Торн. — Я могу вас заверить, что ситуация предельно серьезна. Я могу поднять трубку и вас арестуют на месте. ФБР в конце концов обнаружит остальную часть вашего стрелкового клуба. Вы будете опозорены и унижены на всю оставшуюся жизнь. А жизни и карьеры ваших сообщников будут разрушены.

— Не будьте ослом, Торн, — увещевающим голосом сказал Мартиндэйл. — Вы знаете так же хорошо, как и я, что ничего доказать не удастся. Все скажут, что вы арестовали, оклеветали и преследуете бывшего президента Соединенных Штатов, а ни одно обвинение не будет правдивым. Конгресс полностью отвернется от вас, и вы уже не сможете протащить ни единого закона. Вы станете еще большим посмешищем, чем уже есть.

— Я даю вам последний шанс, Кевин, — сказал Торн. — Забудьте об этом безумии. Скажите мне, кто ваши офицеры, и они будут освобождены от уголовной ответственности, только на этот раз, после того, как мы проведем разъяснительную беседу о проблеме, которую они создали и наказании, которое их ожидает в случае признания их виновными.

Мартиндэйл пристально и долго смотрел на Торна, а затем пожал плечами.

— Было очень приятно поговорить с вами, Торн, — сказал он, протягивая руку президенту. Ваша наивность уступает только вашей преданности своим убеждениям. Быть может, вы и в самом деле реинкарнация Томаса Джефферсона, как утверждают все эти чудаки.

Торн выглядел разочарованным, но тем не менее, пожал руку Мартиндэйлу.

— Мне также было очень приятно поговорить с вами, сэр, — сказал он. — Я не завидую судьбе, которую вы выбрали для себя и своих обманутых последователей. Я полагаю, ваш путь будет долгим и трудным.

— Без сомнения, — сказал Мартиндэйл, направившись к двери. — Не забудьте раскурить что-нибудь за меня, когда будете приобщаться к природе. А у меня есть работа, которую нужно сделать.

Северная часть Лас-Вегаса, Невада, вечером

Дуэйн Деверилл с хлопком открыл бутылку «Дакхом Мерло» и наполнил бокалы.

— А вот и ты, — гордо сказал он. — У меня тут отличная вещь 95-го года. Как раз под ужин.

Энни Дьюи пришла всего несколько минут назад, все еще в летном комбинезоне. Она бросила портфель на столик у дивана.

— Звучит неплохо, — рассеянно сказала она, расстегивая костюм. — Что приготовил?

— Приготовил? Я? Прости, милая, но я просто заказал «Пиццу Хат». Надеюсь, ты не станешь брать в голову?

— Да нифига, — сказала она. — Обожаю пиццу с красным вином.

Он протянул ей бокал, они соприкоснулись бокалами, а затем поцеловались.

— За тебя, — сказал он. Сделав глоток, он залихватски добавил: — А ничего.

Она соблазнительно улыбнулась, но отстранилась.

— Извини. Мне срочно надо в душ. От меня разит так, будто я провела в кабине не три часа, а как минимум неделю.

— Давай помогу, — он усадил ее на диван и снял с нее летные ботинки и носки, а затем помог выбраться из комбинезона. Под ним на ней была белая майка поверх эластичного бюстгальтера и хлопковых трусиков. Лукаво улыбаясь, он поцеловал пальцы ее ноги, а затем двинулся вдоль ног к талии и животу, а затем снова к талии.

Она мягко, но настойчиво подняла голову.

— Сначала душ, ладно?

Он улыбнулся в ответ, но в глазах отразилась обеспокоенность.

— Конечно. — Он дал ей встать с дивана и посмотрел, как она подобрала летный комбинезон. — Все нормально?

Она повернулась к нему в пол оборота и кивнула.

— Нормально. Наверное, просто устала. Сегодня был длинный день. — Она повернулась к нему и устало улыбнулась. — Ты знаешь, что ты замечательный?

— Я именно так тебе и говорил! — Радостно ответил Дэв. Он сделал глоток вина и проводил взглядом Энни, направившуюся в ванную, снимая на ходу нижнее белье. — Хм, вино определенно подождет. — Он скинул сандалии и наполовину стянул футболку со словами «я с тобой», когда раздался звонок в дверь. Дэв от досады скривился и двинул кулаком в чью-то воображаемую рожу перед собой. — Ничего, я сейчас. Начинай, я счас буду. — Он достал немного наличности из кошелька и подошел к двери, на ходу прикидывая сумму и то, как бы быстрее разобраться. Он открыл дверь и…

… И увидел на пороге полковника Дэвида Люгера. Он замер и смутился от неожиданности.

— Здравствуйте, сэр.

— Дэв, — сказал Люгер, увидев, что Деверилл определенно загораживает ему не только путь, но и обзор, так что не пытался смотреть мимо него — Ты бы не мог попросить Энни выйти. Мне нужно кое-что сказать ей.

— Возможно, — сказал Дэв.

— Возможно?

Дэв посмотрел на Люгера с подозрением.

— Мы слышали, что вы были лишены допуска, сэр, — сказал он. — Последнее, что мы слышали, это то, что вас доставили на базу Брукс с синдромом отложенного стресса.

— Вроде того.

— Вы сейчас на лечении?

— Вас это не касается.

— Вот здесь вы неправы, сэр, — сказал Деверилл. — Вы в моем доме, мы оба не в форме, а Энни мой друг и мой командир воздушного судна. Это меня касается. — Он внимательно посмотрел Люгеру в глаза. Он не мог сказать, что Люгер был под воздействием антидепрессантов или седативных препаратов — тот выглядел совершенно нормальным, но экспертом он не был. — Вас выпустили из Брукс? Вы направляетесь обратно на Озеро?

— Пожалуйста, попроси ее выйти, — сказал Люгер.

— Вас выпустили с Брукс, полковник? — Спросил Дэв. — Или… Вас выпустили с Брукс?

— Не твое собачье дело.

— Враждебно, полковник, очень враждебно, — сказал Деверилл. — А может быть, вы сбежали из больницы? Мне нужно вызвать полицию и попросить их проверить.

— Делай, что хочешь. Просто попроси Энни выйти.

— Я так не думаю, — сказал Деверилл. — Если вы в порядке и вас выпустили с Брукс, завтра вы встретите Энни на Озере. Но если нет… Вы можете быть опасны.

— Опасен? Это какого черта ты имеешь в виду? Что ты там себе придумал? — Дев увидел, как лицо и шея Люгера напряглись.

Он сам напрягся, изучая Люгера сузившимися глазами. Они были одного роста, Люгер был моложе, но Дев был, как минимум, на двадцать килограммов тяжелее. — Мне не нравится ваш тон, сэр. Я прошу вас уйти.

— Я просил тебя позвать Энни, мне нужно с ней поговорить, — спокойно сказал Люгер, держа себя в руках. Дэв был в своем праве — у него не было никакого права давить, так что если бы Дэв сказал нет, ему придется уйти, если только Энни сама не выйдет. Он заглянул через левое плечо Дэва и сказал громче.

— Энни, это Дэвид. Ты не могла бы поговорить со мной?

Дэв протянул руку и положил ладонь Люгеру на грудь, отталкивая его от двери.

— Я просил вас уйти, Люгер. Теперь я говорю прямо — убирайтесь.

Люгер отвел руку Деверилла со скоростью, удивившей того.

— Не провоцируй меня, Деверилл.

— Не повышай на меня голос в моем собственном доме, Люгер, — отрезал Деверилл.

— Дэвид? — Энни появилась за спиной Деверилла, в его майке, едва прикрывавшей нижнее белье. — Что ты здесь делаешь?

— Энни, я хочу…

— Я сказал вам уйти, сэр, — сказал Дэв, быстро придавая тону вежливость, но твердость и настойчивость. Было слишком поздно, чтобы пытаться разнимать их. Он повернулся к Энни. — Полковник грубит и шумит, и он явно не в нормальном психологическом состоянии.

— Психическом состоянии? — Энни бросилась к двери и попыталась оттолкнуть его в сторону. — Дэв, отойди…

— Это плохая идея, Шпилька, — сказал Дэв. У него был еще один шанс разорвать связь, которая все еще существовала между этими двоими, и он решил, что пришло время им воспользоваться. — Я думаю, что он сбежал с психиатрического обследования. В самоходе. Ты посмотри на его глаза — по моему, он чем-то накачался. Пришел сюда за тобой и нарывается на драку.

— Пошел ты, Деверилл.

— Скажите ей, полковник, — продолжил распаляться Деверилл. — Скажите ей. Вас отпустили? Или вы в самоходе?

— Пошел на хер, Деверилл!

Деверилл смутился. Возможно, у Люгера действительно была причина быть здесь. Действительно ли он сбежал с Брукс? Его действительно решили отправить в дурку, и он сбежал? — Что такое, сэр? Вы под кайфом? Сбежали из-под охраны?

— Дэв, прекрати! — Крикнула Энни. — Что ты творишь?

— Хотите выйти, полковник? — Кричал Дэв. — Может, дадите мне по роже?

Он это и сделал. Удар пришел из неоткуда, ошеломив Деверилла, хотя тот и был готов и уже видел, как Люгер может двигаться. Удар пришелся Дэву в лицо слева, заставив его зашататься.

— Дэвид! — Воскликнула Энни. Она помогла Дэву уйти в гостинную, придерживая его за голову. Из угла левого глаза показалась кровь. — Дэвид, ты с ума сошел? — Лицо Дэвида Люгера потемнело, а рот приоткрылся от удивления. На лице Энни отразилось замешательство, когда она поняла, что сказала.

— Я… Я не хотела… — Запнулась она. — Дэвид…

— Я ухожу, Энни, — сказал он тихо и торжественно. Видеть ее в майке, еще мокрой после душа и обжимающей лицо Деверилла было для него невыносимо. — Я не вернусь.

— Д… Дэвид? Куда ты?

— Подальше.

— Куда? Я не понимаю.

— Нечего тут не понимать, Энни, — сказал Люгер. — Я просто пришел сказать «пока».

— Что случилось?

— Я не могу сказать тебе, Энни, — ответил он с очевидной болью во взгляде. — Но со мной все будет в порядке. Все будет в порядке.

— Дэвид, ты меня пугаешь. Скажи, что происходит. Пожалуйста.

— Прощай, Энни, — сказал он. Она дернулась за ним, но Дэв схватил ее за запястье и остановил. Люгер не был ни под препаратами, ни возбужден, ни взбешен — он был спокоен. Слишком спокоен. Какого черта происходит?

— Дэвид, я тебя еще когда-нибудь увижу? — Спросила она. Но тот ничего не ответил, только повернулся и направился вниз по лестнице на стоянку, а потом пропал из виду.

Штаб-квартира корпорации «Скай Мастерс», Международный аэропорт Арканзаса, Блайтвилл, Арканзас, несколько дней спустя

Маленький Брэдли Дж. Маклэнэхан не мог оторвать глаз от большого DC-10 «Скай Мастерс», ярко освещенного фонарями. Последний вилочный погрузчик отъехал, и большой грузовой люк начал закрываться. Он дернул мать за синие джинсы.

— Мам, мы полетим?

— Нет, милый, — ответила Венди. — Папа улетает сегодня.

— А я хочу летать, — запротестовал он. Большой грузовой самолет/самолет-заправщик/летающий командный пункт запустил хвостовой двигатель. Брэд повернулся к Патрику, понял, что добром своего не добьешься и запросил: — Папа, можно я полечу с тобой, ну пожалуйста!

— Не сегодня, здоровяк, — ответил Патрик. — Когда я вернусь, мы полетаем на 210-м, хорошо? — Но внимание его сына было полностью приковано к DC-10, что позволило ему не рвать душу.

— Улетаешь под покровом ночи, — сказала Венди Патрику. — Это не может быть правильным, если приходится улетать таким образом.

— Президент Мартиндэйл сказал лететь, значит, надо лететь, — сказал Патрик. — Я только хотел бы, чтобы мы полетели вместе.

— У Джона здесь еще есть дела, — сказал Венди. — Я и Хелен должны заняться ими.

— Но это только пока все не остынет.

— Значит, ты ужасно надолго, — сказала Венди. — Потому что, по-моему, все только начинается. — Она вздохнула и спросила: — Хоть что-то можешь сказать насчет того, где вы будете?

— В Турции или на Украине, — ответил Патрик. — Решение будет принято после заправки, в Испании или Бельгии.

— У меня такое ощущение, что нас будут искать активнее, чем человека, которого мы собираемся остановить.

— Это точно — пока, — сказал Патрик. — В ближайшее время что-то будет. Я думаю, мы получим санкцию от Белого дома. Кевин в конце концов заставит президента понять, что мы не представляем угрозы для него или его администрации. — Он услышал, как заработал левый двигатель DC-10, что служило сигналом к началу посадки.

— Я пойду. — Он поцеловал сына в щеку, а затем обнял и поцеловал Венди.

— Мне жаль оставаться, — сказала Венди. — Хотя, на самом деле нет. Я не хочу, чтобы мы это делали. По некоторым причинам, я считаю, что это неправильно.

— Я не знаю, правильно это или нет, — ответил Патрик, крепко обнимая ее. — Но я хочу это узнать.

— Просто береги себя.

— Сберегу, — он поцеловал ее в последний раз, повернулся, и направился к трапу. В самолете он занял место рядом с Дэвидом Люгером, Джоном мастерсом, Хэлом Бриггсом, Крисом Уоллом и Марсией Престон. Несколькими мгновениями спустя заработал правый двигатель и самолет начал выруливать на взлет.

Патрик только начал устраиваться поудобнее, когда услышал по вживленному передатчику:

— Патрик, это Венди. Я вижу при вертолета, идут в строю над аэропортом на малой высоте. Не вижу каких-либо опознавательных знаков.

В тот же момент раздался голос по самолетному переговорному устройству.

— Генерал Маклэнэхан, вам лучше пройти сюда.

Он бросился в кабину. В ветровом стекле он увидел вертолеты, мчащиеся на бреющем полете с юго-запада. Они сломали строй, и Патрик мог видеть только один.

— Кто это? — Спросил штурман DC-10 — и побледнел, увидев индикатор вызова на аварийном канале. — Твою мать…

Бортинженер протянул Патрику гарнитуру.

— Вам лучше это услышать, сэр.

— Внимание DC-10 «Скай Мастерс», идущему на взлет, говорит ФБР, — услышал Патрик. — Приказываю немедленно прервать взлет и заглушить двигатели. Повторяю, остановиться и заглушить двигатели немедленно!

— Что нам делать, сэр? — Спросил пилот.

— Продолжайте взлет, — ответил Патрик. — Выруливай на полосу и взлетай как можно скорее.

— У нас почти полный взлетный вес, — сказал бортинженер. — Если они перекроют полосу, мы не успеем остановится.

— Просто взлетай, — ответил Патрик. — Если вертолеты приблизятся и блокируют полосу, мы окажемся в тюрьме быстрее, чем ты успеешь что-то понять. — Пилот сделал резкий разворот на боковую дорожку. Штурман и бортинженер начали лихорадочную проверку систем. Пилот тем временем вырулил на взлетную полосу, готовясь к взлету.

— Генерал Маклэнэхан, говорит «Бульдозер», — услышал Патрик голос генерал-лейтенанта Террилла Самсона через подкожный передатчик. — Лучше остановитесь. ФБР блокирует полосу.

— Террилл, что вы делаете? — Спросил Патрик.

— Да, это я сообщил им, что ты можешь быть здесь. Трудно поверить, но ФБР не знало о «Скай Мастерс» и этом объекте.

— И вы сказали им.

— Я оказал содействие федеральному расследованию, — ответил Самсон. — У них ордер на обыск объекта и всех самолетов. Вы должны сотрудничать. Заглуши двигатели и не пытайся взлететь. Ты убьешь всех на борту.

— Тогда мне бы хотелось, чтобы ты был на борту, Самсон, — с горечью сказал Патрик и крикнул пилотам. — Взлетайте, черт подери! — Последним, что он увидел на стоянке самолетов было то, как группа вооруженных агентов ФБР окружают его жену, сына и остальных. Один из них направил М-16 на его жену и сына, держа ствол всего в нескольких сантиметрах от них. Венди крепко прижимала ребенка к себе, боясь пошевелиться.

Вертолет ФБР «Джет Рэйнджер» достиг полосы. Его пилот сразу понял, что DC-10 не собирается останавливаться и рванул машину в сторону, набирая высоту. Воздушная волна от пронесшегося мимо DC-10 ударила по вертолету. Он завалился на бок и врезался в землю.

— Маклэнэхан! — Раздался призрачный голос Самсона. — Что ты творишь? Ты угробил экипаж вертолета! Ты долбанулся?

— Если моей семье будет причинен какой-либо вред, я тебя из-под земли достану, Самсон, — пообещал Патрик.

— Венди и вашего сына возьмут под стражу, — сказал Самсон. — Ее не арестуют, если она не откажется сотрудничать. Я советую тебе намотать кругов над полем и сжечь топливо, чтобы получить возможность приземлиться немедленно.

— Если с их голов упадет хотя бы волос, — предупредил его Патрик. — Ты за это ответишь.

— Я тебе не враг, Патрик! — Прогремел Самсон. — Черт тебя дери, ты что, не понимаешь? Призрак Брэда Эллиота свел тебя с ума. Не позволяй ему погубить еще и твою семью. Если ты не сдашься, я не могу нести ответственности за то, что может с ними случиться!

Это было самое тяжелое в его жизни решение — не дать приказа развернуться.

* * *

Террилл Самсон пошел на шум, который был гораздо громче, чем рев двигателей DC-10 «Скай Мастерс» или вой сирен полиции и машин ФБР, стоявших на летном поле — на крики ребенка. Боец спецназа ФБР в черной боевой экипировке с пистолетом-пулеметам МР-5К в руках пытался вырвать Брэдли Джеймса Маклэнэхана из рук Венди Маклэнэхан.

— Прекратите сопротивление! — Кричал спецназовец. Венди отбивалась от троих офицеров ФБР. — Отпустите ребенка!

Самсон отогнал сотрудников ФБР от Венди и мальчика.

— Отойдите, офицер!

— Они подозреваемые, генерал, — пояснил один из офицеров в капюшоне. — Они должны быть в наручниках, пока мы не обыщем здесь все.

— Я сказал отойдите! — Сказал Самсон. Крупный трехзвездный генерал вытянул руку, отделяя Венди от офицера. — Под мою ответственность.

Но Венди ему отнюдь не обрадовалась.

— Убирайтесь, Самсон! — Крикнула она. — Я лучше пойду в одиночную камеру, чем буду находиться рядом с вам! — Однако, когда Самсон повел ее прочь, а агенты ФБР не стали протестовать, Венди переключила внимание на плачущего Брэда и не стала сопротивляться.

— Венди, что Патрик творит?

— Идите к черту, Самсон!

— Венди, это только расследование — у нас нет никаких ордеров на арест, — сказал Самсон. — Но если Патрик скроется вместе с самолетом, он будет обвинен в препятствовании федеральному расследованию, а также фальсификации и сокрытии доказательств. Он будет признан беглым преступником. Если мы найдем свидетельства того, что кто-то здесь оказывал содействие Патрику в уводе этого самолета, все это место будет опечатано, а вы все отправитесь за решетку. Это серьезно, Венди. Ты должна сказать мне, куда он направился, и сказать немедленно.

— Самсон, я не намерена вам ничего рассказывать, — сказала Венди, закрывая Брэда от мигающих красных огней, пытаясь его успокоить. — Но я хочу задать вам один вопрос.

— Я понимаю. Ты считаешь, что я козел, потому что не пошел вместе с Патриком и не помог ему в его личной войне, — перебил ее Самсон. — Ты хочешь спросить, где моя верность? Где моя честь? Разве меня не беспокоит то, что происходит? Почему я не хочу что-либо с этим сделать?

— Нет, — ответила Венди Маклэнэхан. — У меня только один вопрос: вы рады?

— Рад? — Недоуменно спросил Самсон. Вокруг творилось черт знает что, полицейские волокли куда-то инженеров и техников в наручниках, ее ребенок голосил от ужаса. — Рад? Пытаетесь шутить, доктор? Я не вижу тут ничего смешного.

— Ах, так вы просто делаете свою работу, я права, генерал?

Самсон не смог ответить. Помогать ФБР в розыске своего друга и бывшего заместителя, врываться в частную компанию и надевать браслеты на мужчин и женщин, которых он знал и которым доверял потому, что Патрик Маклэнэхан, возможно, намеревался устроить нападение на другую страну, конечно, не было его работой. Так почему же он это сделал? Просто потому, что ему был дан такой приказ? — Нет, Венди, я не рад. У меня действительно погано на душе.

— Я просто хотела удостовериться, — с горечью сказал Венди. — Потому что я уверена, что вы сделали это не для того, чтобы сделать мир лучше. Значит, должна быть другая причина, чтобы сделать этого. Вы должны были быть рады, а вы, очевидно, не рады, так что я уже ничего не понимаю. Зачем вы это сделали? — Венди взяла кричащего ребенка на руки и направилась в сторону полицейских фургонов. Женщина-полицейский взяла у нее Брэдли, после чего на нее надели наручники за спиной и обыскали, а затем усадили на заднее сидение машины между с полицейской и сыном.

Террилл Самсон хотел пойти за ней, и увезти ее и Брэда от всего этого бардака, но не смог заставить ноги двинуться. Для него все перемешалось. Сначала президент Соединенных Штатов, потом русские, теперь пресса влезла с ногами в его работу, а его заместитель и его инженеры вознамерились устроить личную войну против русских и могущественного русского мафиозо, а он помог правительству в налете на частную компанию, которая была заподозрена в организации нападения на русских. Он понятия не имел, что будет дальше.

Но одно он понимал точно. Патрик Маклэнэхан был бойцом, воином, и он продолжал бороться. И пока что он выигрывал. Быть может, не каждый бой, возможно, даже не большинство, но он побеждал. Террилл Самсон был чертовски уверен, что не мог считать себя победителем.

Но как бы то ни было, он должен был найти способ им стать.