Пока они поднимались наверх, Элиза сама удивлялась собственному спокойствию в последний час. Потому что наверху, в ее комнате, на дне сундука с платьями она спрятала письмо от отца. Как только она вошла к себе после прогулки в дождь, чтобы переодеться в сухую одежду, она сразу увидела его на кровати. Наверное, письмо оставил слуга. Даже еще не читая его, она поняла по печати отца, что ей придется как можно скорее убраться отсюда. Но причину такого срочного отъезда она должна тщательно скрывать от Эдварда.

Ее отец обладал острым нюхом на деньги. Разве он не возник на пороге тетушкиного дома сразу после того, как поверенный огласил ее завещание, согласно которому Элиза становилась единственной наследницей тети? Столько лет от отца не было ни слуху ни духу, но как только в воздухе запахло деньгами, так он сразу оказался на месте. И вот теперь он выследил ее. Отец писал: до него дошли слухи, что она сблизилась с лордом Хартвудом, хотя и без всяких надежд на замужество. Нет, он не осуждал ее, это право он предоставлял другим. Он лишь просил, как обычно, денег для того, чтобы сделать беспроигрышной свою схему выигрыша. По его словам, она была почти готова. Только требовалась небольшая сумма от ее богатого покровителя, чтобы испытать ее на практике и если потребуется, слегка видоизменить и подправить. Впереди, по его уверениям, их поджидало богатство.

Отец был неисправим. Его нельзя было переделать. Но теперь было ясно: она попадет в крайне неприятное положение, как только отец — а в этом у нее не было ни малейших сомнений — сам приедет в Брайтон. Элиза чуть не содрогнулась от ужаса, представив, как ее безденежный папаша заявится к лорду Хартвуду. После такого визита отношение Эдварда к ней, конечно, резко переменится. На смену уважению и вниманию придут презрение и отвращение.

Да, весь вечер она прекрасно держалась, не подавая виду, как у нее беспокойно на сердце. Эдвард ничего не заметил. Даже удивительно, как ловко она поддерживала разговор о книге мисс Остен и даже составила этот глупый гороскоп. Должно быть, она хорошая актриса, во всяком случае, она справлялась с ее ролью не хуже, чем он. Хотя это было совсем не легко, когда перед тобой блестит томный взгляд его теплых карих глаз, в которых отчетливо проглядывает нежность.

Ей было настолько тяжело, что она весь вечер почти не соображала, что делает. Сколько же всякой чепухи она ему наговорила, составляя гороскоп друга! А он так ничего и не заметил. Пожалуй, его самодовольство иногда бывает очень кстати.

Надо было поскорее привести в порядок мысли и чувства. Отец выследил ее. Как бы это ни было грустно, но надо было срочно уезжать отсюда. Возможно, поэтому она надела сегодня одно из самых открытых платьев. Она уже не была прежней Элизой, наивной и простодушной. Теперь она прекрасно понимала, какие чувства вызовет у Эдварда такой откровенный наряд. Пытаясь свыкнуться с мыслью о скором расставании, Элиза вдруг ощутила острое желание воспользоваться последней их ночью так, как ей давно этого хотелось. Она должна насладиться этой ночью в полной мере.

Хватит отгораживаться от жизни. Она должна уступить, тем более к этому все и идет. Более того, он сам подталкивал ее к этому, заигрывая с ней и пробуждая в ней новые чувства. К чему тогда все его шутки, поддразнивания, намеки? Нет, он пробудил в ней не только чувственность, а нечто большее. С каким вниманием он прислушивался к ее советам, ценил ее благоразумие и вместе с тем пытался пробудить в ней живость и непосредственность чувств, проявлять которые она стеснялась! Она у него многому научилась. Разве можно забыть то, как он твердо дал ей понять, насколько она ему необходима и сколько она, в свою очередь, может дать ему, хотя он и старался скрыть свою боль за ширмой из насмешек и шуток. Возможно, тут не обошлось без вмешательства судьбы. Недаром же Эдвард купил для нее книгу мисс Остен, в которой героиня примерно одного возраста с Элизой признается с сожалением, что напрасно отказалась от любви. Нет, она не повторит ошибки литературного персонажа.

Вот почему Элиза, почти не колеблясь, подала ему руку и позволила проводить наверх, в свою спальню. Когда они стояли перед входом и она нащупывала рукой дверную ручку, она едва не молилась, чтобы он не повернулся и не ушел. Какое это имело значение, что он запретил ей даже думать о сближении?! Завтра утром она уедет, прежде чем он оставит ее. Тяжелая дверь скрипнула и пропустила их обоих.

Первой вошла Элиза, следом за ней Эдвард. Он, по-видимому, тоже забыл о своем запрете. Она обрадовалась, когда он плотно закрыл дверь. Тихий стук пробудил в ее сердце неожиданную радость.

Эдвард поставил подсвечник на стол, а рядом положил ее сумку и книгу мисс Остен. Он стоял и вопросительно смотрел на нее, как бы спрашивая, что дальше. Взяв его за руку, она подвела его к кровати и жестом пригласила сесть возле нее.

Глаза Эдварда блестели от возбуждения, но она все равно боялась, как бы он не сорвался с места и не ушел. Но он не уходил, а сидел и все смотрел на нее. И он, и она чувствовали, что приближается тот волнующий момент, когда двое людей влекомые друг к другу, сближаются.

Эдвард как будто прочитал ее мысли, он нагнулся и поцеловал ее в губы.

Его поцелуй не совсем походил на поцелуй возле моря. Хотя рядом не было ни луны, ни ветра, ни моря, тем не менее внутри Элизы проснулось волнующее, странное ощущение. Неведомо где таившееся или очень глубоко спрятанное, оно вдруг дало о себе знать. Вечное, как море или ветер, оно подхватило, понесло Элизу, так что у нее закружилась голова.

Он знал, что делал. Его поцелуй был долгим и медленным. А внутри Элизы все разгорался ответный огонь, и этот огонь становился все жарче, все выше и яростнее. Его руки, губы, дыхание не только не давали ему угаснуть, но, напротив, усиливали его. Жар охватил Элизу, и она застонала, не в силах выносить его возбуждающего действия. Услышав ее мольбу. Эдвард удвоил свои ласки. Будучи искусным любовником, он знал, как надо распалять огонь страсти в женщине, заставляя ее потерять голову и забыть обо всем, в том числе и об осторожности.

Элиза, возбужденная, ничего не сознающая, словно летела с горы навстречу чему-то чудесному и опьяняющему. Она извивалась, стонала, жадно целовала его го в губы, то в подбородок, то в шею. Эдвард тоже осыпал всю ее поцелуями, а его вездесущие, нежные руки ласкали то ее груди, то живот, то трепещущие бедра. Дыхание у них обоих становилось все более прерывистым. Элиза чувствовала себя раскрытой перед ним и, охваченная страстью, хотела только одного — чтобы он как можно быстрее слился с ней. Дрожь сотрясала ее тело, и она сама привлекала его к себе. Однако Эдвард, не забывая о том, что она девственница, не торопился и действовал не спеша. Но его неторопливость лишь сводила ее с ума.

Элиза выгнулась под ним и застонала еще громче. Он медленно, очень медленно вошел в нее, и от подобной неторопливости, а также от страсти, вспыхнувшей еще сильнее, у нее перехватило дыхание. Она обняла его и прижалась к нему изо всех сил.

Эдвард замер, боясь причинить ей боль.

— Не останавливайся, — прохрипела она. — Продолжай, продолжай. Скорее.

Его не надо было упрашивать. Теперь даже при желании он сам не смог бы остановиться. Эдвард то взлетал над ней, то входил в нее, двигаясь все быстрее и с каждым разом погружаясь в какую-то сладостную бездну. Элиза ничуть не страшась, сама стремилась навстречу его движениям. Он же проникал все глубже и глубже, пробуждая в ней страстный огонь и заставляя ее подчиняться старому как мир ритму. А затем произошел взрыв, неудержимый и желанный. Их сердца замерли, почти разрываясь от переполнявшего их блаженства. Все было окончено, и теперь они лежали друг подле друга, потные, усталые, расслабленные, но счастливые.

Эдвард, не лукавя перед собой, в душе знал: больше всего ему хочется жениться на ней. Он даже намеревался сделать предложение прямо сейчас, прямо после сладких минут их полного соединения, но все-таки не решился, что-то его удержало. Он боялся услышать отказ, тем более сейчас, когда его сердце переполняла радость. Зачем было омрачать себе настроение? Торопиться было некуда. Времени у него еще предостаточно, он успеет сделать предложение.

Элиза первая прервала молчание.

— Извини, я нарушила твой запрет. Это моя вина.

— Разве я могу сердиться на тебя, — возразил он. Приступ раскаяния овладел им. Элиза винила себя, а между тем именно он подталкивал ее к этому, используя все свое искусство обольщения. — Напротив, я очень признателен тебе. Ты оказала мне честь.

— Честь? — рассмеялась Элиза. — Ну ты и скажешь! Более неуместного слова трудно подобрать для того, чтобы описать случившееся. Впрочем, можно тебя спросить? Такое происходит всегда, когда занимаешься любовью? Или мне все это показалось, потому что я долго ждала?

От неожиданности Эдвард растерялся. Ей было с ним хорошо или плохо?

— Мне не совсем понятно, что ты имеешь в виду.

— Невозможно описать это словами. Удовольствие? Нет. Наслаждение? Нет, это больше чем наслаждение. Во мне будто вспыхнул прекрасный свет, который преобразил меня всю, всю целиком.

— Ты в самом деле прекрасна, — согласился он.

— А потом, я не умею толком объяснить, ты был везде, я стала тобой, мы слились в одно целое. То, чем мы занимались, было восхитительно. Мне показалось это каким-то священным ритуалом!.. — Элиза запнулась и смутилась. — Прости меня. Наверное, я несу вздор. Ведь у меня нет никакого опыта. Возможно, те, кто привык к этому, ничего особенного не чувствуют. Для них, наверное, это все равно что отобедать в ресторане, примерно такое же удовольствие.

— Нет, я так не думаю, — улыбнулся Эдвард. — Ты слишком высокого мнения о ресторанах. Я обедал во многих ресторанах, но ни один из обедов, я сужу по собственному опыту, не приносил мне столько наслаждения, сколько я испытал сейчас. Это было нечто удивительное, потрясающее.

— Значит, ты испытал то же самое, что и я?

— Конечно.

— Но ведь ты много ездил по миру, знаешь людей и лондонский высший свет, наверное, у тебя было много любовниц, сотни женщин…

— Моя репутация намного хуже, чем можно представить, — горько усмехнулся он и приложил палец к ее губам, как бы призывая к молчанию. — На самом деле я спал примерно с дюжиной женщин, но совсем не с сотней.

— Рада это слышать, — грустно отозвалась Элиза. — Приятно сознавать, что ты разделял или разделяешь меня не с сотней женщин, а всего с дюжиной.

— Элиза, не надо меня ревновать к другим. Ни одна из них не стоит пальца на твоей руке, поверь мне, — искренне признался Эдвард и тут же прикусил язык.

Признаваясь, он одновременно почувствовал знакомый страх. Для того чтобы угадать, что она скажет ему в ответ, не надо было спать с сотней женщин. Во-первых, она скажет ему, что любит его. Затем начнет умолять его, чтобы он тоже признался ей в любви, что он будет ей верен и никогда не оставит ее. Ему придется обещать и изворачиваться, потому что Эдвард знал что ни один мужчина не в силах сдержать столько обещаний, тем более такой, как он, наследник Черного Невилла.

Эдвард чувствовал, что умрет, если больше не будет заниматься любовью с Элизой. Но сказать ей, что он будет любить ее всегда, он тоже не мог — язык не поворачивался. Ему не хотелось лгать. От радости, заполнявшей душу всего несколько мгновений назад, не осталось и следа, ей на смену пришло неприятное, тягостное ожидание. Он весь напрягся, ожидая услышать от Элизы слова мольбы об утешении.

Но она молчала.

Ничего не говоря, она глядела прямо ему в глаза, и во всем ее лице, в ее глазах чувствовалась такая любовь, печаль и вина, что у него защемило сердце. Эдвард недоумевал, не понимая, откуда у нее взялось столько искренности.

Он взял Элизу за руку. Но ее ладонь была вялой и безжизненной. Она словно ускользала от него и даже как будто удалялась.

Эдвард вдруг ощутил, что земля шатается под ним. Элиза провела рукой по телу и, поднося ее к лицу, жалобно воскликнула:

— У меня кровь!

Ему очень хотелось успокоить ее, но он никак не мог подобрать нужных слов. Эдвард встал, вынул платок из кармана брюк и подал его Элизе.

— Вот возьми. Кровь после первого раза — в этом нет ничего страшного, — сказал он, надеясь про себя, что так оно и есть, ведь раньше он никогда не спал с девственницей. — В следующий раз крови уже не будет.

Она отвернулась, и тут у него похолодело на сердце. Его охватила странная уверенность: следующего раза не будет. Между ними как будто возникла стена. От прежней нежности и радости не осталось и следа, им на смену пришли холодность и отчуждение. Элиза взглянула на него:

— Мне хочется спать, в этом нет ничего странного?

Он поспешил ее уверить, что так и должно быть. А сам кое-как оделся, не в силах дольше выносить ее равнодушия. Пожелав спокойной ночи, Эдвард поцеловал ее на прощание. В ответ ему достался полусонный поцелуй. И опять им овладело тягостное предчувствие, смешанное со страхом: она уйдет от него, она, а не он.