Спасибо Богу за Нельсона Барбера, соседа по квартире, каких поискать.

Эта мысль всегда приходила мне в голову, когда я шла мимо ресторанных окон, представляла себе баснословную цену фаршированных оливок и думала об их бесплатных собратьях, ожидавших меня дома.

Мы с Нельсоном знакомы сотню лет. Его отец учился с моим в одной школе. Старший Барбер, в отличие от папы, настоящий джентльмен, буквально влюблен в историю Британского флота. Нельсон с братом Вульфи во многом пошли в родителя. У Нельсона три потрясающих качества: он отменно готовит, умеет рассмешить, когда на тебя наваливается жалость к самой себе, а еще под его напускной сварливостью скрывается добрейшее сердце и он ценит хорошие манеры. Ладно, получается четыре достоинства. Впрочем, и это далеко не все – в Нельсоне море положительного.

Легче даже перечислить три его недостатка: он нередко воображает себя бывшим членом Верховного суда, у него слишком густые темные волосы, которые забивают сливное отверстие в душе, а еще он обожает поднимать меня на смех, едва я совершу оплошность.

Но я прощаю ему все это, потому как у нас редкое взаимопонимание и он прекрасно знает, когда лучше смолчать, а когда предложить угощение.

Вот и нынче, едва я в расстроенных чувствах и с совершенно убитым видом переступила порог, Нельсон встретил меня словами:

– А я как раз испытываю новый рецепт шоколадно-апельсинового пирога. Не станешь возражать, если я скручу тебе руки и заставлю попробовать?

Я подумала: лучшего окончания для такого денька, как этот, нельзя и пожелать. Пирог поможет не хуже, чем безумный секс или, скажем, гора алых роз у парадной двери.

Впрочем, ни второго, ни третьего мне никто и не предлагает.

– Маленький-премаленький кусочек, – сказала я. Потом, увидев, насколько точно Нельсон выполняет мою просьбу, поправилась: – Ну, разумеется, не до такой степени…

Нельсон подал мне кусок пирога, вилочку и не стал спрашивать, почему мои волосы растрепаны, а тушь немного размазалась. Но я чувствовала: ему известно, что у меня серьезные неприятности, так как он даже не упомянул об арендной плате, которую я должна была внести полмесяца назад.

Я быстро схарчила первый кусок пирога (без преувеличения, восхитительного!), и Нельсон без слов отрезал мне второй – на сей раз огромный. Я собрала все свое мужество и с полным ртом шоколадно-апельсинового лакомства пробубнила:

– Меня сократили.

Стало полегче, но лишь самую малость.

– Почему? Когда? – деловито осведомился Нельсон.– Каков размер пособия?

– До пособия мне нет дела,– сказала я, плюхаясь на диван и расстегивая на юбке молнию.– Работа была далеко не пределом мечтаний, но мне там нравилось. К тому же, как представлю, что надо снова ходить на собеседования, ужас берет. Не умею я рекламировать себя. Работать могу, а сидеть и хвалиться – дескать, печатаю я со сногсшибательной скоростью – это для меня просто пытка.

Нельсон перелез через спинку дивана и уселся на другом его конце. Его лучшие джинсы были испачканы мукой, но я ничего не сказала.

– Хочешь, я выясню, имели ли они право тебя уволить?

– Ммм… Пожалуй, не хочу.

– Как у тебя с деньгами?

– Немного есть.

– Пол-суммы за телефон наберешь?

Я вздрогнула.

– Это больше, чем пол-суммы за электричество?

– Вдвое.

Я закусила губу.

– Господи! Страшное дело – деньги. Когда с ними связываешься, чувствуешь себя бесконечно… униженной.

– А почему бы тебе не позвонить отцу? Только не злись,– поспешно добавил Нельсон.– Просто спроси у него совета. Уж с этим-то ты можешь к нему обратиться. Помогать дочери – его долг. Если не подыщет тебе новую работу, то хотя бы одолжит какую-то сумму. До тех пор, пока ты снова не станешь на ноги.

Нельсон сказал «одолжит», не «предложит». Он прекрасно знает моего отца.

– Нет. Не стану я ему звонить,– ответила я.

Мой сосед понятия не имел, почему в этот раз помощи от отца мне стоило ожидать меньше, чем когда-либо. Нельсону были не по вкусу все мои бойфренды, а если бы я рассказала ему о происшествии с Перри – и о том, в какую сумму оно мне обошлось,– он точно лопнул бы от негодования.

– Не будь такой гордячкой, Мелисса!

– Дело не в гордости, а…– гордость во мне говорила или нет, я не могла определить точно,– а в чувстве собственного достоинства.

– Или в глупости.– Нельсон явно рассердился.– Он обязан помогать, но даже не думает об этом. Никто из родственников тебя не поддерживает. Спускают кучу денег на Эмери, глупейшую из девиц на всем белом свете, просто потому, что она собралась замуж за этого бабника. Хоть бы раз вспомнили про тебя! О придурке Орландо я вообще…

– Нельсон! – воскликнула я, не дав ему договорить.– Прекрати!

– Ладно, ладно, прости,– поднял руки сосед.– Совсем не хотел свести разговор к этому.

Слезы, которые я так искусно сдерживала в офисе, вдруг подступили к горлу – горячие и удушающие. Я почувствовала себя бесконечно несчастной.

И неожиданно тоже жутко рассердилась.

Мои щеки вспыхнули. Да как Нельсон посмел завести со мной речь о женитьбе?! Моя сестра Эмери на пару лет младше меня. В конце года должна выйти замуж – правда, за парня, которого я еще и в глаза не видела. Моя же личная жизнь все как-то не складывалась, а сама я постепенно превращалась в старую деву и не могла себе позволить завести в качестве сожителя, с которым можно было бы вместе встретить старость, даже кота. Думаете, я недостаточно романтична? Ошибаетесь. Романтики во мне видимо-невидимо.

Нельсон с виноватым выражением лица протянул руку к моей коленке и неуклюже по ней потрепал.

– Черт… Послушай, я ведь ничего не знаю о ваших отношениях. Может, он вдруг возьмет и вернется после этого вашего «разрыва» или как ты там его называешь. Решит наконец, что вам не жить друг без друга, и… Ой, прости… Несу какой-то бред, да?

Он явно хотел как лучше, и на меня снова нахлынула тоска. Я думала, что Орландо – мой единственный. Честное слово, надеялась на это до сих пор. Однако и Перри в свое время я тоже считала неповторимым. А до него – Тоби и Жака… Но так, как Орландо, не любила никого. Ибо верила, что рождена для него. И бесконечно страдала в его отсутствие.

Он сбежал от меня на рассвете – «поразмыслить над своим назначением в жизни»,– прихватив мое достоинство, сердце и еще кое-что из даров, каких не купишь за деньги. Нельсон, разумеется, теперь твердит, что сразу понял, какой Орландо мерзавец, с самого что ни на есть начала.

А я с ним не соглашалась. Вот что выходит, когда получаешь романтическое воспитание – большей частью из книг в бумажных обложках да от матери, которая все время повторяет: дескать, истинная любовь победит все, ежели, конечно, не выйдешь замуж за отъявленного грубияна…

Потому-то я по сей день тайно надеялась, что Орландо вернется. А Нельсон поймет, насколько глубоко ошибался.

– О-о-о! Черт знает что такое! – пронзительно завопила я и побежала в спальню.

Успокоить меня могло только одно: надо было что-нибудь сломать, разбить, уничтожить. Увидеть, что вред причиняю я, а не сама страдаю по чьей-то воле.

Раскрыв резким движением корзину с шитьем, я схватила ти-шотку, предназначавшуюся для подруги моей сестры Эмери, и бросила взгляд на украшающие ее дуги мельчайших жемчужин и блесток.

О том, как долго я корпела над орнаментом, или сколько на него ушло бусин, или какую весьма приличную сумму заказчица готова выложить за ти-шотку, я не думала ни секунды.

– Мел! Успокойся! – услышала я из гостиной голос Нельсона.

Но глаза мне застилала, как выражается мама, красная пелена, и, вооружившись вышивальными ножницами, я сорвала-таки зло на безответной жертве.

Сосед вбежал в тот момент, когда я, вся в слезах и блестках, яростно щелкала ножницами.

– Ну не переживай ты так, слышишь,– пробормотал он, хватаясь за глаз, в который ударила отскочившая бусина.

– Никому в этой жизни я не нужна! Не могу больше так! – проревела я.– Хочу, чтобы мною дорожили-и!..

Потом я тяжело опустилась на кровать и жалобно застонала. На каждую ти-шотку я убивала пропасть времени, а эта вообще была настоящим произведением искусства.

Нельсон осторожно отлепил блестку от моего лба.

Я уставилась на пол, усыпанный крохотными серебряными кружками. Этими деньгами можно было заплатить за телефон…

Тут, как нарочно, раздался чертов телефонный звонок – напоминание, в котором я отнюдь не нуждалась.

Ответил Нельсон.

Я все еще смотрела на устланный блестками пол и раздумывала о том, смогу ли уговорить соседа найти мне в его офисе временную работу, когда он вернулся в комнату с радиотелефоном. Как только я взглянула на его напряженную и потемневшую физиономию, то сразу догадалась, кто звонит.

Нельсон без слов протянул мне трубку.

– Привет, пап! – воскликнула я ненормально веселым голосом.

Тут уж ничего не поделаешь. Меня с раннего детства учили, что леди обязана отвечать на звонок так, будто ей вот-вот сообщат о том, что она сорвала джекпот в Национальной лотерее.

– Как поживает моя девочка? – требовательно спросил отец.

– Замечательно, спасибо!

Нельсон изумленно округлил глаза и яростно постучал себя по лбу.

Я метнула в него укоризненный взгляд. Неужели он думал, что я тут же доложу папочке, какое несчастье меня постигло?

– Давненько ты не звонила. Мама забеспокоилась, и я сказал, что сам узнаю, не стряслось ли у тебя чего.

Они все время ждали, что на мою голову обрушатся жуткие проблемы. Я единственная из их дочерей заставляла свои мозги работать, поэтому знала, какой ценой достаются деньги. Однако именно – и только – я, по мнению родителей, должна была не сегодня-завтра попасть в беду.

Сосед жестами пытался втолковать мне нечто чересчур мудреное, поэтому я повернулась к нему спиной, лихорадочно соображая, что бы сказать отцу.

– Ничего у меня не стряслось,– не вполне убедительно солгала я.– Впрочем, знаешь, зря я когда-то не послушала Нельсона и не начала откладывать деньги…

– Постойте-ка, уважаемая леди! – Папочка мог запросто перебить собеседника. Ужасная привычка.– Надеюсь, вы не надумали просить у меня взаймы?

– Э-э…

– Мы оба прекрасно помним, как я одолжил вам в прошлый раз. И чем все закончилось?

Волоча ноги, я отошла к окну, чтобы Нельсон не слышал моих слов. Груз у меня на сердце тяжелел с каждой секундой.

– Да, я помню, как сказала, что со временем непременно верну тебе долг, все до последнего пенни.

– А где он сейчас, этот твой Перри?

Я прикусила губу, твердя себе, что держаться надо, как подобает леди.

– У него агентство в Швейцарии. Сдает туристам шале. Как и собирался.

Больше я ничего не знала. Даже нового телефонного номера Перри. Старый был отключен.

– Выходит, катается на лыжах за мой счет, так? – Отец заржал, точно лошадь, и внезапно резко оборвал смех.– Я мог бы подать на него в суд за кражу, если бы ты сама не отдала ему деньги. Хоть это понимаешь, Мелисса? Десять тысяч фунтов – уму непостижимо! – проревел он. Сумму я и сама прекрасно помнила.

– Понимаю,– мрачно произнесла я.– Но возможность вложить деньги выдавалась потря-сающая… и потом, я до сих пор уверена, что произошло недоразумение. Скоро Перри объявится. Он сам мне позвонит.

Папаша снова загоготал, и я скорчила трубке совсем не подобающую леди гримасу.

– Дорогая моя дочь, сколько раз я повторял тебе: мужчины заключают деловые сделки в постели!

– Не было у нас никакой постели! – закричала я. Отца это в любом случае не касается. Мозг мой буквально пылал.– Мы с ним не спали! Я… я не из таких!

Я говорила правду. Внешность частенько обманчива. Не стоит думать, что если у женщины пышный бюст и романтическая натура, то она легко доступна. Кстати, так рассудил и Орландо. Уже на третьем свидании, угостив меня всего-то фиорентиной и диетической колой в «Пуччи пицца», он сделал мне прозрачный намек.

Папа все еще заливался противным смехом в стиле Лесли Филипса.

– Твоя проблема в том, дорогая моя Мелисса, что в каждом мерзавце ты склонна видеть лишь хорошее. Не так уж это и плохо, но нельзя же быть настолько доверчивой!

– Насколько «настолько»? – спросила я ледяным тоном.

– Ты вечно остаешься в дураках, но когда-то должна образумиться. Найди себе мужчину, который станет заботиться о тебе. О тебе и твоей врожденной глупости.

Я ничего не ответила, так как сосредоточилась на том, чтобы не разныться. Папочка знал, какие струны задеть, чтобы довести меня до слез. Порой мне кажется, в этом его настоящее призвание.

– Большинство девиц осознают, что жить надо именно так, примерно к двадцати одному году,– добавил он.– Дурость ты явно унаследовала от родственничков по материнской линии.

Мне стукнуло двадцать семь, и у меня был диплом – отец, само собой, не принимал его всерьез.

Собрав всю свою волю в кулак, я выдавила из себя:

– Уж лучше видеть в мерзавцах только хорошее и время от времени оставаться в дураках, чем подозревать всех и каждого в смертных грехах… как какая-нибудь старая ведьма!

– Только монашкам и малым детям простительно быть олухами, Мелисса! – резко сказал отец.

Продолжать беседу не имело смысла.

– Может, поговоришь с матерью? – спросил Нельсон, когда я, улегшись на кровать и накрывшись покрывалом с головой, погрузилась в непроглядную темень страдания и самоедства.

– Нет. От нее никакого проку.

У мамы две заботы: устроить отцовскую общественную жизнь и не сойти от этого с ума. Посторонним она кажется идеальной женой политика – блондинка с аккуратно уложенными волосами, непременно в строгом костюме,– но чего ей стоило всю жизнь играть эту роль! Предчувствовала ли она, дочь богатых родителей, едва начавшая выходить в свет в далеком шестьдесят девятом, какая ей уготована участь? По бодрому голосу отца я сегодня сразу определила, что, прежде чем позвонить мне, он довел до слез маму.

Не снимая покрывала, Нельсон обнял меня и утешающе сжал мою руку.

– Только не падай духом, Мел. Ты найдешь другую работу. Я помогу тебе. Кстати, у тебя ведь море друзей – наверное, больше, нежели у шпиона из МИ-5. Знакомых нет, пожалуй, только в «защите свидетелей».

Должна признать, он был прав. По тем или иным причинам в общей сложности я училась в четырех школах, каждая из которых являла собой гигантскую систему взаимодействующих образовательных заведений. Если посчитать всех одноклассниц, приятелей, гостей с несчетных маминых вечеринок – и мою страсть завязывать дружбу с новыми людьми,– то знакомых у меня наберется великое множество, пусть и далеко не все они мне по душе.

Я задумалась. Немало девиц, которых я знала, даже совсем бестолковых, сумели найти вполне приличную работу. Значит, не следовало терять надежду и мне.

– Мел? – позвал Нельсон.

– Впрочем, стать успешным агентом в «Дин и Дэниеле» мне все равно не светило,– сказала я, садясь, утирая слезы и беря себя в руки.– Может, оно и к лучшему, что меня уволили. В конце концов, рабочих мест в стране полным-полно.

Нельсон одобрительно кивнул, хоть я и почувствовала, что в мою напускную решимость он не вполне верит. Сколько раз я разыгрывала перед ним этот спектакль!

– Может, полежишь в теплой ванне? – предложил он.– Сделаем вид, что вечер еще и не начинался. Я быстренько приготовлю курицу, посмотрим «Вверх и вниз по лестнице» по «Ю-Кей голд».

Приняв план на «ура», я уже топила воспоминания об агентстве недвижимости и разговоре с несносным папочкой в пенной воде, когда раздался телефонный звонок.

Я выругалась про себя. Если это Эмери, вздумавшая обсудить со мной новые идеи по поводу чертовой свадьбы, я, ей-богу, сию же секунду утоплюсь.

В момент необъяснимого обострения семейных чувств я сдуру пообещала помочь ей и со свадебным платьем, и с нарядом подружки невесты, то есть моим. С тех пор сестрица напоминала мне об этом при каждом удобном случае, все время твердила, что денег на приготовления уходит невообразимо много. Какие-то черты характера отца определенно передались ей.

Внезапно у меня мелькнула мысль, что это может быть Орландо, и сердце мое вздрогнуло.

В ванную осторожно вошел Нельсон. В одной руке он держал телефон, второй галантно закрывал глаза.

– Брось дурить! – Я взяла трубку и легонько ткнула его в бок.– Ты не раз все это видел!

– Ну, не до такой же степени,– пробормотал Нельсон, пятясь к двери и исчезая за ней.

Я снова опустилась в теплую ванну и ответила:

– Алло?

Мой голос в закрытом и влажном пространстве ванны прозвучал весьма знойно.

Но звонил мне, увы, не Орландо. Это была Габи. Судя по шуму, из автобуса. Она, в отличие от меня, без тени смущения обсуждала подробности своей жизни в окружении толпы незнакомцев, даже не старалась говорить тише.

– Привет, Мел! Как себя чувствуешь?

Ее голос живо напомнил мне о «Дин и Дэниелс» и о том, что меня уволили. Хорошее настроение, обретенное с таким трудом, тотчас же растаяло. Вместе с пеной, из-под которой показался мой фарфорово-белый живот.

– Вроде пришла в себя,– ответила я, рассматривая пупок.– А теперь вот… и не знаю даже.

– Только не хандри! – громко велела Габи.– Давай-ка чего-нибудь выпьем. Заодно поднапряжем мозги и решим, как тебе быть.

«Поднапрячь мозги» означало у Габи изобрести нечто невыполнимо дерзкое и – в гораздо меньшей степени – что-либо достаточно разумное. Естественно, я не высказала эту мысль вслух: оттого что ее оставили, а меня сократили, Габи и так наверняка чувствовала себя прескверно.

– Пошли развеемся,– протянула она более ласково.– Просто чего-нибудь выпьем. Я плачу.

– Ммм… Ладно,– ответила я больше из вежливости.– А Нельсона возьмем с собой?

Послышался глухой стук Очевидно, Габи прислонилась головой к стенке автобуса. Несмотря на то, что она с хитроумием и решительностью опытного полководца разрабатывала план по превращению Аарона в своего законного супруга, к Нельсону моя подружка как будто тоже что– то питала. Во всяком случае, не пылала к нему ненавистью, как к прочим «мальчикам-аристократам»,– возможно потому, что он работал не в агентстве по недвижимости, а в благотворительной организации.

– Ну, если иначе нельзя, – сказала Габи с притворной неохотой. – Только давайте побыстрее. И не расфуфыривайся. Если будет Нельсон, не хочу на твоем фоне выглядеть блекло.