Сказать, что я желала произвести благоприятное впечатление на Бонни и Курта Хегелей, – все равно, что не сказать ничего. Мне ни разу не доводилось бывать на дружеской вечеринке «Добро пожаловать домой». Тисненая карточка-приглашение лежала на камине в гостиной.
Как я и поведала Габи, встреча с Хегелями в «Оксо-тауэр» прошла ужасно; Бонни практически призналась, что в Лондон их отправила Синди – взглянуть на меня и дать мне оценку. За кофе Бонни заявила, что я гораздо лучше, чем они ожидали, однако я страшно боялась предстать перед ними повторно, на этот раз на родной земле Синди.
– Я сказала, что мы приедем на массовку, – сообщила я Джонатану, когда мы пили кофе за завтраком.
Я в такую жару об обилии еды не могла и думать, он же только что умял тарелку гранолы с йогуртом. Мне и в голову не приходило, что Джонатан питается мюсли. Еще, как выяснилось, у него царил бардак в ванной, а по утрам он принимал поливитамины. Когда начинаешь жить с человеком, узнаешь о нем много нового.
– Тусовку, – поправил меня Джонатан, не отрывая глаз от бумаг.
– Тусовку, – повторила я. – Еще договорилась насчет маникюра и педикюра и… – Я помолчала. – В котором часу ты вернешься с работы? Не знаю, что надеть. Хотела бы, чтобы ты мне помог…
Джонатан сделал последнюю пометку в документах, театрально щелкнул ручкой и убрал ее в верхний карман. Прогнозы предвещали нестерпимую жару, однако на моем бойфренде уже красовался костюм, а в его портфеле лежала свежая рубашка – чтобы переодеться к ланчу.
– Не знаю. Сегодня у меня море дел. Но, детка, ты в любом наряде смотришься на миллион долларов. – Он улыбнулся. – Что ни наденешь, во всем неотразима.
– Понимаешь, те вещи, которые я взяла с собой…
Я замолчала. Раскрывать Джонатану секрет – рассказывать, что, дабы выглядеть волнующей секс-бомбой, мне необходимо специальное белье, какое не пробьет и пуля, – ужасно не хотелось. О корсете в такую жару не могло быть и речи. Уже через полчаса я лишилась бы чувств и рухнула на стол с канапе.
Объясняться не пришлось: из-за двери послышалось безумное тявканье, а мгновение спустя и глухие удары – Храбрец стал биться о стекло, точно уличный хулиган.
– Справишься с ним? – спросил Джонатан на выдохе, допив кофе и беря портфель. – Похоже, в отличие от меня ты нашла к нему подход.
Я глотнула. Храбрецу требовалась не толпа нянек, а собачий психиатр. У меня же был единственный пузырек мелатонина – на все время, пока я здесь, таблеток в любом случае не хватит. Но Джонатан смотрел на меня со столь широкой улыбкой, что я невольно пробормотала:
– Попробую справиться.
– Девочка моя! – У Джонатана заблестели глаза. – Ценю тебя за это: тебе по плечу любая задача. Берешься за дело и идешь к цели, не затягиваешь идиотскую песню «необходимо обратиться к специалистам».
Я бодро улыбнулась и подумала: надо позвонить маме, спросить, как воспитывают собак. Без помощи таблеток.
– А насчет сегодняшнего вечера, – сказал Джонатан, уже направляясь к парадной двери, – мне приятно, что ты волнуешься, но, поверь, не стоит. Ужин будет скромный, в очень дружеской обстановке. Вечер в кругу приятелей. Бонни и Курт от тебя без ума. – Он помолчал. – Послушай, ну, если хочешь, сделай, как я: съезди в «Блуминдейл» и попроси консультанта подыскать тебе наряд.
– Хорошо, – медленно ответила я, задумываясь о кондиционерах и распродажах.
Может, мне подберут и волшебное американское белье, что сделает меня более стройной, но не лишит чувств.
– И знай: в чем бы ты туда ни явилась, все равно будешь первой красавицей, – с серьезным видом произнес Джонатан. – Точно тебе говорю.
Я покраснела.
– Глупости.
– Вовсе не глупости. – Джонатан извлек из кармана бумажник, достал кредитную карточку и положил ее на столик. – Расплатишься кредиткой. Пусть это будет подарком от меня, ладно?
– Нет, Джонатан, не надо, – запротестовала я, испугавшись, что он подумал, будто я сделала прозрачный намек.
– Надо, – твердо ответил Джонатан. – Я так хочу.
Не приходилось ли ему платить обновами за хорошее настроение Синди?
– Спасибо, – как могла вежливо пробормотала я. – Попробую выбрать что-нибудь особенное.
– Господи, да что с ним сегодня? – Джонатан бросил встревоженный взгляд туда, откуда доносился стук и вой, и снова посмотрел на меня. – До встречи.
Как только я поцеловала и проводила его, шум усилился. Собравшись с духом, я пошла к подсобке.
– Храбрец! Ну, тише, тише. – Боясь пуще его разозлить, я говорила возможно более ласково. – Уймись наконец, и пойдем завтракать!
Увы, пес залаял того яростнее.
– Пожалуйста!
Я приоткрыла дверь, подумав, он бесится, потому что заточен в хозяйственной комнате. Едва заметив щель, Храбрец со всей силы бросился на дверь, меня откинуло в сторону, ноги на высоких каблуках подогнулись, и я шлепнулась на задницу – так, что в посудомоечной машине зазвенела посуда. Пес пронесся мимо. Я несколько лет занималась хоккеем и привыкла падать, однако чувствовала себя круглой дурой. Впечатление было такое, будто Синди собственноручно натренировала собаку, чтобы та издевалась над новыми подругами Джонатана.
Я повернула голову. Храбрец уже сидел на кухонном столе, свесив язык набок, – клянусь, он надо мной потешался.
– Что ж! – воскликнула я весело, но твердо. Мама повторяла: собака реагирует на тон, не на слова. – Раз хочешь играть по таким правилам, горластый негодник, я не против. Гулять будем до тех пор, пока не выбьешься из сил, – изводить меня пропадет всякая охота! Посмотрим, у кого ноги длиннее!
Храбрец, тяжело дыша, сильнее высунул язык – засмеялся надо мной пуще прежнего.
Выгуливать его в такую жару было тяжкой мукой, но следовало выбрать одно из двух зол, и я предпочла второе. Пусть я обольюсь потом, но не позволю зловредной собачонке глумиться надо мной, как ее душе угодно.
Звонок маме, и я узнала о волшебной тактике: «подкуп кормом и строгие взгляды». Номер проходил с мелкими, среднего размера и крупными собаками, равно как с мужьями любого нрава и калибра. Во всяком случае, так утверждала мама.
К моему великому удивлению, уловка подействовала. С помощью куриной грудки-гриль и внезапного выпада вперед я без проблем прицепила поводок к ошейнику, и вот теперь мы шли вдвоем вниз по Джейн-стрит.
Еще не было и девяти, а жара уже стояла несносная, и я радовалась, что можно спрятаться в тени деревьев, возвышавшихся по обе стороны дороги. Действительно, размышляла я, глядя на крылечки со ступенями, не верится, что идешь по Нью-Йорку. Такое чувство, будто ты в Блумсбери. На некоторых домах даже дощечки с надписями.
Храбрец, хоть его и выводила дважды в день на улицу профессиональная выгульщица, с поводком явно по сей день не смирился и дергался из стороны в сторону, а мне, хоть он и был некрупный, приходилось то и дело напрягать руку. Всякий раз, когда нам навстречу попадался прохожий с собакой, Храбрец рычал и скалил зубы – воображал себя по меньшей мере ирландским волкодавом, ей-ей.
Скоро я приноровилась: едва завидев очередного собачника с питомцем, Храбрец ощетинивался, я весело махала рукой, кричала с английским акцентом: «Чудесный день, не правда ли?» и, пока не стряслось беды, оттаскивала терьера к обочине. Прохожий, не снимая солнцезащитных очков, прибавлял шагу, изумленная собака спешила за ним.
По пути до парка Вашингтон-сквер мы пересекли улицу раз десять. Храбрец выразительно дал мне понять, что привык справлять нужду не в этом парке: никогда не видела, чтобы собака столь пренебрежительно мочилась. По-моему, на его презрительный вид обратили внимание даже старики, что играли за столиком в шахматы.
Усевшись на скамейку в густой тени дерева и обмотав свободный конец поводка вокруг запястья, я достала из сумки мобильный.
В Лондоне было два пополудни. Самое время связаться с Габи, обменяться с ней новостями, дать совет-другой, чтобы она ни о чем не беспокоилась, заодно развеять и свои тревоги.
Джонатан никогда об этом не узнает. Я ничего ему не скажу.
Мне сделалось стыдно. Я уверяла друга в том, что он для меня важнее работы. Так оно, впрочем, и было. Но на мне лежала ответственность, а Габи и Аллегре я не доверяла…
Пальцы сами собой набрали номер офиса. Когда из трубки послышался гудок, я достала записную книжку в симпатичном кожаном переплете и обвела парк рассеянным взглядом. Мимо проплывала профессиональная выгулыцица с десятком собак на специальных поводках. Ногами ей работать не приходилось: свора тянула ее вперед, точно погонщика, из-под которого выскользнули сани.
К моему великому удивлению, включился автоответчик, и я вдруг услышала собственный голос:
– Здравствуйте! – Ну и бодро же он звучал! – Вы позвонили в агентство Милочки. К сожалению, в данную минуту мы не можем ответить. Оставьте, пожалуйста, номер и краткое сообщение – мы свяжемся с вами в ближайшее время!
Слава богу, Аллегра хоть не записала новое приветствие, подумала я. Где они? Я ведь сказала: если одна поедет с клиентом за покупками, вторая непременно должна оставаться в офисе.
Последовало два гудка, и послышался встревоженный мужской голос:
– Из «Маркс и Спенсер» пропали «дышащие» носки. Другие я носить не могу. Это Джулиан Хервей. Пожалуйста, перезвоните. Хм, спасибо.
Я сделала пометку.
– Добрый день, Милочка! Звонит Арло Дональдсон. Послушай, меня пригласили на охоту, а хозяин имения теперь с моей бывшей. Я бросил ее в прошлом году. Может, помнишь: ты позвонила ей от имени моей матери, сказала, сын не должен с вами встречаться по религиозным соображениям? Некая Дэзи? С таким носом? Видишь ли, там чудесные места для охоты и природа – глаз не оторвать. В общем, я с удовольствием принял бы предложение… Не подскажешь, как быть? Заранее благодарю.
Я покачала головой.
– Мелисса, привет! Роджер. Я снова про бал охотников. Послушай, Ремингтон в жизни об этом не узнает… Ну, хочешь, я заплачу вдвое больше?
Голос Роджера звучал убито, где-то на заднем плане играла музыка. Вроде бы Джефф Бакли. Видно, тоскует по Нельсону, мелькнуло у меня в мыслях.
– Селия замучила меня звонками и… Короче, позвони мне, очень прошу!
Я вздохнула и написала в блокноте: «Связаться с Роджером». Следовало запастись мужеством.
Автоответчик предложил удалить сообщения, я, мгновение поколебавшись, решила их оставить. Интересно, слушали ли записи девочки? О чем они вообще думают? Что, если кому-то потребуется срочная помощь?
Не успела я углубиться в невеселые мысли, как жуткая боль в левой ноге заставила меня вернуться к проблемам здешним. Храбрец обмотал мою голень поводком, ловко привязав к ножке скамьи, а сам продолжал дергаться из стороны в сторону, и к ступне почти прекратился приток крови.
Ногу пронзили острые иглы, а пес устремил на меня дьявольский взгляд. Я тоже на него уставилась.
Храбрец тяжело задышал, а мне снова подумалось: он надо мной смеется! Собачьи глаза-пуговицы злобно заблестели.
Мы все еще играли в «кто кого пересмотрит», когда очередная собачница, что проезжала мимо на роликовых коньках, резко затормозила, останавливая спаниеля.
– Боже мой! Бедный несчастный ребенок! Мамочка что, забыла про тебя? – вскрикнула она, укоризненно косясь на меня.
Храбрец жалостливо хныкнул и прикинулся, что задыхается.
– Он так играет, – оживленно пояснила я. – По-моему, его прежняя хозяйка была… со странностями.
Собачница прижала руку к груди.
– Бедняжку изъяли у бывшей владелицы?
– Можно сказать, да.
– Тогда всего вам самого доброго.
Женщина поехала своей дорогой.
Я окинула Храбреца строгим взглядом. Мне самой было жаль животных, за которыми не ухаживали как подобает, но выходки этого пса я больше не желала терпеть.
– Ну ладно, безобразник, будем играть по твоим правилам, – произнесла я голосом няньки и, крепко держа ошейник, отстегнула поводок.
Храбрец многозначительно зарычал, но я, ни капли не пугаясь, свободной рукой раскрыла сумку, быстро засунула его внутрь и застегнула молнию так, что снаружи осталась лишь пушистая собачья голова.
Дамская сумка не бывает слишком большой – лично я считаю так.
Распутав поводок, я намотала его вокруг запястья, встала со скамьи и повесила сумку на плечо. Без толку рычащий Храбрец оказался у меня под мышкой. Хорошо, что у него было вдосталь времени опорожнить мочевой пузырь.
– Мы станем большими друзьями, только без труда не вытащишь и рыбку из пруда, – пробормотала я вполголоса, чтобы мои слова не долетели до шахматистов.
Еще подумали бы, что я из тех чокнутых дам, что всюду таскают собак в сумках и беседуют с ними, точно с малыми детьми.
Храбрец все рычал, но уже не пытался вырваться, а когда я выпустила его и снова повела на поводке, он стал почти как шелковый.
Дома, следуя указаниям Синди, я отвела его в коридор, дала корм и Му-Му – жуткую замусоленную игрушку-корову – и с легким сердцем отправилась в «Блуминдейл». Мне все чудилось, что кредитка Джонатана вот-вот прожжет в кошельке дыру. Путь оказался неблизким, но я всю дорогу разглядывала витрины и вывески и не заметила, как пролетело время. К тому же было отрадно думать, что сгорают лишние калории, – я шла за особенным нарядом и непременно должна была в него влезть.
Милейшая консультантка не рассмеялась мне в лицо и не порекомендовала заняться пилатесом, когда я, высунув из раздевалки голову, попросила ее подобрать мне белье, в каком фигура преобразилась бы точно после пластической операции, но при этом незаметное под легкой летней одеждой. Ханна с готовностью кивнула (казалось, мы с первого мгновения нашли общий язык), удалилась, вернулась с грудой белья, смахивавшего на кожные лоскуты, снова ушла, явилась с охапкой платьев для коктейля, потом через каждые пять минут приносила по три пары туфель.
Удивительно: за единственный час можно обзавестись не только новым нарядом, но как будто и новым телом.
Я взглянула на себя в зеркало. Внутри все дрожало от волнения, но снаружи… У меня возникло ощущение, что вместе с босоножками на высоченных каблуках я приобретаю еще одну индивидуальность.
Я протянула кредитную карту Джонатана.
– Покупаю все.
Бонни и Курт Хегель жили в Верхнем Ист-Сайде. Лондоном, где название каждой улочки дает представление о ней, тут и не пахло. Оказывается, чем дороже район Манхэттена, тем сильнее в нем власть цифр.
Вообще-то, по лондонским меркам, дойти можно было и пешком, но Джонатан, взглянув на мои каблуки, поймал такси. Я не стала возражать. На подготовку к вечеринке у меня ушло не меньше времени, чем когда я собиралась на великий праздник Аллегры – ей исполнялся двадцать один год. Она велела всем гостям явиться в аристократических нарядах восемнадцатого века и в напудренных париках.
Джонатан переоделся в свежую рубашку и легкий летний костюм. У него был особый изысканный стиль, не зависящий от погодных условий. И набор одежды на все случаи жизни.
– Честное слово, не стоило так суетиться, детка, – в сотый раз повторил он.
– Я и не суетилась, – ответила я, снова поправляя платье, чтобы оно не помялось. По словам моей новой подруги Ханны, это был «беспроигрышный вариант от Лили Пулитцер». – Повтори еще раз, кто там будет.
– Бонни и Курт – с ними ты уже знакома, – терпеливо начал Джонатан. – Пейдж, она училась с Синди в колледже; Дэвид с Питером, агенты по недвижимости; Брэдли, мой друг из Принстона…
– «Хаус»! – с восторгом воскликнула я.
– Что?
– «Хаус»! Это ведь в Принстоне!
– Неужели все свои культурные познания ты черпаешь из телевизора? – Джонатан скривил губы. – Да, верно. Еще Принстон известен одним из лучших в США университетов.
– А, да-да, конечно, – пробормотала я, но, поскольку стены клиники «Принстон-Плейнсбо– ро» мне были знакомы лучше, нежели больница, где я при необходимости посещала личных врачей, Принстонский университет волновал меня куда меньше.
– Я учился в Принстоне, – напомнил Джонатан, потому что сама я об этом даже не обмолвилась. – Брэдли и Курт – тоже. И еще кое-кто из наших общих знакомых. Только там об университетах ни слова. Бонни, насколько я знаю, выпускница Гарварда – ни к чему затрагивать эту тему.
Я сделала пометку в воображаемом блокноте.
Такси остановилось, и швейцар в ливрее открыл дверцы; он же провел нас под широкий навес и распахнул парадную. Джонатан назвал консьержу наши имена, и тот указал дорогу к роскошному лифту. На пороге квартиры Хегелей нас встретил дворецкий.
Великолепие вокруг произвело на меня неизгладимое впечатление. Мне казалось, в домах, где есть дворецкие, должно быть не менее семи спален, а на заднем дворе – собственный загон с лошадьми.
Бонни и Курт стояли почти у входа и оживленно беседовали под негромкие звуки джаза. Оба энергично жестикулировали, и казалось, будто разговаривают два глухонемых.
– Бонни, Курт! – Джонатан пожал руку Курта и наклонился поцеловать в щеку Бонни.
– Привет! – провизжала Бонни, едва не подпрыгивая. Секунда, и я очутилась в тисках ее рук, прижатая к костлявой груди с дорогим украшением. – Ужасно рада! Ты что, покрасила свои чудесные волосы?
Курт повернул ко мне голову, и его лысина блеснула в неярком свете ламп.
– Покрасила волосы. Зачем, Милочка? Прежний цвет был исключительный. Правда же, Бонни? Мы даже решили, что из-за волос ты похожа на Брижит Бардо в молодости.
Я с тревогой взглянула на Джонатана. Он, улыбаясь, положил руку на мою талию.
– По мне, она выглядит восхитительно, что бы ни сотворила с волосами. Да, кстати, гостям представляйте ее «Мелисса», не «Милочка», хорошо?
Бонни наклонила голову набок.
– А, ясно. Милочка – твое любовное прозвище, верно?
– Угадала, – поспешила ответить я, не желая, чтобы за меня весь вечер говорил Джонатан. – Как я называю Джонатана – секрет.
Бонни разразилась звенящим смехом.
– С вами не соскучишься! Скорее берите по бокальчику. – Она сделала знак официантке, что курсировала с уставленным бокалами подносом, взяла один и протянула Джонатану. – Тебе белое сансерское, как всегда. А ты что предпочитаешь, Мелисса?
Я снова взглянула на Джонатана. В эту минуту к нему подошли два приятеля, и все трое принялись похлопывать друг друга по спине.
– Добро пожаловать домой! – проорал один. – Как твои зубы после года в Лондоне? Еще на месте?
– Я бы выпила минеральной воды, – твердо произнесла я.
Если уж хочешь произвести должное впечатление, держи себя в руках.
– Может, лучше шампанского? Сегодня мы отмечаем возвращение Джонатана – не грех немного расслабиться! И твой приезд тоже, – торопливо прибавила Бонни.
Я взяла с подноса бокал шампанского. Долгие колебания человека не красят. И потом, никто ведь не заставлял меня пить до дна.
– Давай-ка подыщем тебе компанию, – сказала Бонни, обводя зал взглядом. Гостей собралось человек тридцать–сорок – жалкая горстка для столь огромной гостиной. Как и в прежней квартире Джонатана, тут тебя сплошь окружали деревянные панели и светильники, однако здешняя обстановка больше тяготела к минимализму. – Мы тут все близкие друзья. Есть и несколько новых людей – чтобы немного разнообразить компанию. Пожалуйста, чувствуй себя как дома!
Другая миниатюрная официантка, возникнув у хозяйки за спиной, будто из-под земли, что– то шепнула ей на ухо.
– Что значит «впали»? – потребовала Бонни. – Речь о закусках! – Она снова повернулась ко мне и сверкнула белоснежной улыбкой, однако по выступившим жилам на ее шее я сразу поняла, что ей не до любезностей. – Возникла небольшая проблема с закусками. Это сюрприз для вас с Джонатаном. Я на минутку отлучусь, прости.
Она поспешила прочь, сопровождаемая облаком «Шанель».
По счастью, я не из тех, кто на вечеринках жмется по углам, потому тут же осмотрелась, ища, с кем бы поболтать. Если открыто человеку улыбнешься, он сам подойдет и придумает, о чем заговорить.
Не успела я выбрать, кому могла бы поведать, что думаю о местном климате, когда мое внимание привлекла беседа прямо у меня за спиной.
Впрочем, беседой такое не назовешь. То была тщетная попытка одной дамы вытянуть слово– другое из невообразимо угрюмого мужчины.
Тип был с головы до пят в черном, глаза прятал под солнцезащитными очками и жутко хмурил брови. Бедная женщина лезла из кожи вон, дабы разговорить его, а мистер Сумрачность молча поглощал камберлендские сосиски, будто на конкурсе «кто быстрее съест», потом шпажкой для закусок ковырялся в зубах. Полный придурок.
– Значит, вы англичанин, – произнесла женщина.
Угрюмый замычал в ответ.
– Здорово! – воскликнула дама. – С радостью пожила бы в Великобритании! Удивительная страна!
– Думаете?
– О да! Тони Блэр! Полностью поддерживаю его выступления за справедливую торговлю.
Боже мой, подумала я. Пыл бедняжки скоро иссякнет, раз речь уже зашла о Тони Блэре. Человек в черном на миг отвлекся от столика с закусками.
– Блэр – долбаный кретин.
Дама отступила на шаг назад.
– Серьезно? Вы, правда так считаете?
Я прищурилась. Может, мне изменяла память, но неожиданно возникло ощущение, что мы с этим парнем уже встречались. Наверное, на эту мысль меня навело слово «долбаный»: его употребляли британцы особого склада, с какими я сталкивалась едва не каждый день.
Нет, он определенно кого-то напоминал– Я принялась листать воображаемую записную книжку. Кто этот ненормальный? Мой бывший клиент? Или однокурсник?
– А его болтливая дура жена?
Хоть на нем и были очки, я сразу поняла, что он закатил глаза.
– Чери? Ну, зачем вы так? Неужели…
– Защищаете ее? Да вы в своем уме? – перебил даму угрюмый. – Ну и странный же вы народ, американцы!
Поклонницей Чери Блэр я отнюдь не была, но предполагалось, что вечеринка посвящена Джонатану и мне, потому я просто не могла себе позволить простоять в сторонке, видя, как этот щут, позорит честь нашей родины.
Я уже сделала шаг, готовясь подключиться к беседе, когда услышала новую реплику придурка-соотечественника:
– Настоящие? – спросил он, кивнув на грудь собеседницы.
– Что, простите? – Ошарашенно спросила она.
– Буфера настоящие?
Болван снова кивнул, словно непременно хотел услышать ответ на вопрос и даже не думал клеиться к даме.
Та без слов прижала руку к ложбинке между грудей.
– Не пони…
Моему терпению настал предел – я больше не могла молчать.
– Он о жемчуге! Ха-ха! О бусах. Выразился на английском просторечии: буфера, буфы, бусы…
– На мне нет жемчуга, – холодно заявила дама. – Ожерелье из сапфиров.
Я взглянула на ее шею. В самом деле. Стоила побрякушка, ей-богу, как три квартиры.
– И, правда! Какая прелесть! В общем, он имел в виду бусы.
Мгновение-другое царило молчание. Его прервал пошлый смешок.
– Ага! Как же! Бусы из жемчуга!
Я метнула в грубияна убийственный взгляд, и он тотчас умолк.
– Языковые особенности порой весьма забавны. – Дама высокомерно посмотрела на англичанина. – А я было подумала, вы потеряли всякий стыд. Не возражаете, если я вас оставлю? Возьму еще бокальчик вина.
Она произнесла это таким тоном, как если бы сказала: знать тебя больше не желаю, хам!
– У вас еще целых пол-бокала, – отметил угрюмый.
Американка растерянно взглянула на бокал, потом снова на собеседника.
– Хочу чего-нибудь покрепче. – Она одарила меня ледяной улыбкой. – С вашего позволения.
Я посторонилась, давая ей дорогу, и тут поняла, что обрекла себя на общение тет-а-тет с отъявленным невежей. Теперь он тоже ко мне присматривался, будто вспоминал, где мы встречались.
Я напрягла память. Откуда я могла его знать? Очень мешали очки, но эта копна темных волос, худоба, голос…
– Мы не знакомы? – беспардонно потребовал грубиян, снимая очки. Я вмиг его узнала.
Годрик Понсонби. Или, как его именовали в ту пору, когда около полугода я знала его в девяносто четвертом, Годрик Эх.
К моим щекам прилила краска и бросило в жар.
Было время, мы с Годриком. Эх строили друг другу глазки; хуже того, на вечеринке после постановки «Сна в летнюю ночь» тайно целовались Нам приходилось приглашать в школьный театр ребят из ближайшей школы для мальчиков. Из числа добровольцев Годрик был едва ли не самый артистичный. Я не играла – на мне лежала ответственность за костюмы, но хлопот тоже хватало. На мальчишечьих камзолах постоянно расходились швы, и мне приходилось подлатывать их прямо на актерах. Чаще всего рвались костюмы Годрика. К тому же на ряд материй у него была аллергия. В общем, к заключительному вечеру мы настолько сблизились, что без объятий и поцелуев просто не обошлось бы.
Я поежилась. Даже в те далекие дни мне доставало ума сообразить, что я не первая, кого лапает хмельной Годрик. Эмери, что как раз пылала страстью к актерству – и умела поводить бровями точь-в-точь как Имоджен Стаббс, – играла в спектакле главную роль. Ребята ходили за ней по пятам, как стая гусей. До сих пор подозреваю, что она и Годрику вскружила тогда голову, и в последний вечер он просто утешился: налакался пунша и потискал у шкафа меня.
Впрочем, впечатление осталось бы довольно приятное, если бы чуть погодя пунш не хлынул из Годрика обратно и он не облевал стул в столовой, а завхоз не велела мне сопровождать несчастного актера (который, кстати, весь вечер ходил в узком трико, потому мне и запомнились, его, э-э, размеры) до ближайшей больницы. После мы больше ни разу не виделись.
Годрик явно тоже меня узнал и, по-видимому, мысленно совершил подобное путешествие в прошлое.
Я задумалась: хватит ли ему смекалки не признаваться, что мы знакомы? Не глупо ли вспоминать о юношеских поцелуйчиках и блевотине столько лет спустя, на вечеринке в Манхэттене?
– Мелисса? – Годрик пристальнее на меня уставился. – Дынька?
Я сделала вид, что последнего слова не расслышала. Чудесно. Теперь никуда не денешься.
– Да. Привет!
– Не узнаешь меня?
Годрик был все тот же – мрачный и хронически стыдливый. Теперь до меня дошло: он неумышленно обидел женщину. Уверенно держаться в обществе Годрик просто не умел. В те дни, когда я сидела за кулисами с иглой и ниткой наготове, сделала удивительное открытие: актеры нередко народ застенчивый. Стеснительность Годрика не знала границ.
Впрочем, это не оправдывало его грубости. Разумеется, нет.
– Конечно, узнаю! – сказала я. – Ты Годрик Годрик Понсонби! – Я уже сделала едва заметное движение вперед, вознамерившись чмокнуть его в щеку, но в последнее мгновение передумала и просто протянула руку. – Какими судьбами в Нью-Йорке? Знаком с Куртом и Бонни?
– С кем?
– С хозяевами. – Я повела бровью в сторону Бонни, но та, едва появившись, оказывается, снова исчезла. – Хм, а Джонатана знаешь? Джонатана Райли? Вечеринка в его честь.
– Кого-кого? – проворчал Годрик. – Нет. Не знаю я ни одного из этих баранов. И приходить не хотел. Гнилой сейшн.
– Как это? Не знаешь Джонатана? – воскликнула невысокая смуглая женщина, что вынырнула из ниоткуда. – Ведь это он нашел тебе шикарную квартиру в Трибеке! Добрый вечер! – Женщина потрепала Годрика по руке и посмотрела на меня. – Пейдж Дроган.
– Добрый вечер, – ответила я. – Ме…
– Представить вас друг другу – моя задача, – пробрюзжал Годрик. – Таковы правила! Пейдж, знакомься: Мелисса Ромни-Джоунс. Мелисса: Пейдж Дроган, моя агентша. Где-нибудь работаешь, а, Мел?
От изумления я едва не раскрыла рот.
– Твоя агентша?
– Ага. Я актер, – пробормотал Годрик.
– Не может быть! – вырвалось у меня. – Профессиональный?
Пейдж переливчато засмеялась и провела рукой по коротким, кофейного цвета волосам. На ней было облегающее пестрое платье, что подчеркивало аппетитные формы, и ярко-желтые туфли. Она походила на птичку.
– Рик у нас скромняга. – Пейдж хихикнула. – Но скоро о нем заговорит вся Америка. Он играет главную роль в одном исключительном фильме – выйдет на экраны уже через месяц– другой. Тогда в жизни Рика начнется новый этап. Хотя его и теперь узнают на улице – на телевидении он не первый год. Не видели?
Я покачала головой.
– Наверное, отстала от жизни.
– Еще он играет в театре, правда, Рик? – Пейдж легонько толкнула Годрика в бок– Рик?
Тот пасмурно кивнул.
Пейдж приставила к уху сложенную трубкой миниатюрную руку.
– Не слышу, Рик! Ужасно шумно. Как называется спектакль?
– «Настоящий инспектор Хаунд», – удостоил нас ответа Годрик. – Постановка не ах, а режиссер не вполне понимает, чего хочет, зато это настоящий театр, не бессмысленная возня с киношными идиотами…
– Ха, ха, ха! – залилась смехом Пейдж, явно дабы закрыть актеру рот. – Ха, ха, ха! Рик, дорогой, может, сходишь за вином? Мы с удовольствием промочим горло.
– У Мелиссы есть бокал, – заметил Годрик
– Она не откажется и от второго, – заявила Пейдж.
– Угх, – проворчал Годрик.
Набор этих звуков я слышала раз девять на дню: так выражают негодование и вместе с тем смирение. Актер поплелся к официантам.
– Я все видела, – тотчас сообщила Пейдж.
Как вы подоспели, когда он чуть не оскорбил Люси Пауэлл. Спасибо. Рик милашка, но бывает таким… неотесанным.
Я задумалась, что она имеет в виду. Невоспитанным?
– Но давайте поговорим о вас. Вы и есть знаменитая Мелисса!
Агентша столь мило улыбнулась, что мне стало неловко. В своем новом наряде, с идеально уложенными волосами и профессиональным маникюром, я вдруг почувствовала себя нескладной и непричесанной.
– Да.
– А я Пейдж. После «п» – «е». Училась с Синди в Брауне и Джонатана знаю сто лет. Работаю, как сказал Рик, агентом актеров.
– Любопытно, – ответила я, стараясь не замечать, как при упоминании о Синди у меня все задрожало внутри. Смешно. Ведь ее среди гостей не было. – Каких актеров?
Пейдж перечислила имена, отдельные из которых показались мне смутно знакомыми, и крепко пожала мою руку.
– Значит, вы и Джонатан, м-м?
Что сие значило? Не найдя, что ответить, я лишь улыбнулась и кивнула.
– Готова поспорить, он рад, что будет, как прежде, получать страховую премию! – Пейдж усмехнулась и снова посерьезнела. – Так вы из Англии?
– Верно, – сказала я, довольная, что разговор перешел внормальное русло. – Коренная англичанка.
– Так, так, так. Замужем были?
– Э-э… нет.
– Дети?
– Нет!
– Прекрасно. Картина потихоньку вырисовывается. Чем занимаетесь?
У меня возникло чувство, будто я на собеседовании.
– Консультирую клиентов-по житейским вопросам, – произнесла я так, будто отражала нападение.
Оказалось, ньюйоркцы, в отличие от лондонцев, в ответ на подобные заявления не вскидывают брови и не фыркают. Более того: Пейдж как будто пришла в восторг. Впрочем, выражение ее лица почти не менялось, пока она не выяснила, чем конкретно я зарабатываю на жизнь.
– Правда? А где?
– В Лондоне. Мое агентство недалеко от вокзала Виктория.
Пейдж взглядом попросила меня продолжать.
– И Букингемского дворца, – осмелилась уточнить я, искажая истину.
Впрочем, совсем немного.
– Понятно. – Идеальные брови Пейдж поднялись над квадратными стеклами очков. – Надеюсь, вы не из тех сумасшедших, кто устраивает для взрослых игры с карточками разного цвета?
Она рассмеялась, и у меня похолодела кровь. Смех был невеселый, в нем так и звенело: по– моему, я попала в самую точку!
В зале, несмотря на кондиционеры, как будто стало жарче, и мой новый чудо-бюстгальтер вдруг повлажнел от пота. Неужели мне целый вечер суждено мучиться? Оказалось, тут было не то что на вечеринках в Лондоне, где я могла без проблем найти знакомых и поддержать всякий разговор. Здесь каждый норовил устроить мне допрос и все до одного знали Джонатана.
Удивительно: как раз когда в голову пришла мысль: «Вот бы скинуть босоножки и очутиться на мягком Нельсоновом диване», шею сзади привычно защекотало, голова приподнялась, будто кто-то потянул за прикрепленную к затылку веревочку, спина распрямилась, грудь чуть подалась вперед, живот втянулся…
Милочка. В порыве защититься я вдруг превратилась в Милочку и не стала прислушиваться к внутреннему голосу, что с тревогой спросил: может, не стоит?
– Я даю практические советы, помогаю выйти из затруднительных положений, – произнесла я с уверенностью. – Мои клиенты – люди разного склада и социального слоя. В основном мужчины.
Пейдж медленно кивнула, но в ее глазах по– прежнему читался вопрос. Я пошла дальше.
– Кто-то сочтет мои методы старомодными, но я убедилась на опыте: чем больше мужчина усваивает традиционных норм, тем удачливее и свободнее становится. Я обучаю клиентов правилам хорошего тона, что вносит гармонию в их личную и профессиональную жизнь. Действуя с позиции женщины, я шаг за шагом укрепляю в мужчинах положительный настрой, укореняю в их сознании мысль, что в силах каждого освободиться от комплексов, осторожно веду их к намеченной цели.
Теперь Пейдж кивала непрестанно.
– Угу, я, кажется, понимаю. Не случайно вы так ловко сообразили, как остановить Рика. Вышли из затруднения с блеском! А здесь у вас есть клиенты?
– Э-э… Я в отпуске, – уклончиво ответила я.
Признаться, у меня неистово билось сердце.
Я и не знала, что могу так складно рассказывать про свои методы.
– Но если найдутся желающие, вы им не откажете?
Джонатан стоял в другом конце зала – увлеченно беседовал с типом, что поминутно хлопал его по плечу.
– Пожалуй, – ответила я. С единственным умыслом: произвести впечатление человека, влюбленного в свое дело. – И у американских мужчин наверняка проблем хватает.
– Разумеется. – Пейдж закивала того чаще. – Психологи им зачастую не помощники.
– Хм, наверное, – на миг задумавшись, согласилась я, будто всю жизнь не считала: поход к психологу – лишний повод распустить нюни. – Винить в любом своем горе мать, по-моему, большая ошибка.
Пейдж тряхнула головой и усмехнулась. Ее взгляд вдруг посерьезнел.
– Послушайте, Мелисса, мне нужна ваша помощь.
У меня екнуло сердце. Вмешиваться в чьи-то отношения – нет, не для того я сюда приехала! Особенно если речь шла о знакомых Джонатана.
– Видите ли, Пейдж, я плохо знаю американских мужчин и…
– Он не американец, – сказала агентша. – Может, как-нибудь на этой неделе встретимся, выпьем по чашечке кофе? Мне необходимо с вами побеседовать.
Я повздыхала, теряясь в сомнениях, и осторожно удостоверилась, что Джонатан по-прежнему далеко.
– Понимаете, у меня нечто вроде отпуска. Джонатану не…
Пейдж не сводила с меня молящих глаз, и мне начинало казаться, этот взгляд вот-вот прожжет в моем лице дыру. Желание сопротивляться, удивительно, мало-помалу таяло.
Как ей это удается? – недоумевала я. Ну и штучки! Вот бы и мне так уметь, тогда Храбрец ел бы у меня с рук.
– Что ж, ладно, – сдалась я. Губы Пейдж растянулись в улыбке.
Улыбаться как сфинкс было бы тоже неплохо научиться, онемев, подумала я. Ощущение было такое, что какую-то уловку я не заметила.
По счастью, как раз в эту минуту вернулся Годрик с четырьмя бокалами в руках, будто от барной стойки в «Белой лошади».
Пейдж закатила глаза.
– Рик! Сколько раз тебе повторять? Надо лишь подойти к официанту и сказать, чего ты желаешь – он сам все принесет. Не тащить полдюжины бокалов через весь зал! Ты ведь не слуга!
– Заткнись, – буркнул Годрик.
Я потихоньку попятилась назад, пуская в ход давно изобретенный метод избавляться от зануд на вечеринках: делаешь шажок, другой, третий – до тех пор, пока между тобой и надоевшими собеседниками не образуется коридор, по которому рано или поздно пройдут другие гости. Тебе в эту минуту остается лишь развести руками: оттеснили. Увы! И исчезнуть.
– Позвоните мне! – одними губами попросила Пейдж.
Я улыбнулась ей и Годрику и отправилась на поиски уборной.
На моем пути незамедлительно возникла новая преграда – высокая женщина с колышущейся под тонкой платяной тканью грудью без лифчика.
– Привет! – воскликнула она, протягивая руку. – Я Дженнифер Рирдон. Коллега Бонни. И подруга, конечно!
– Здравствуйте! – ответила я, стараясь запомнить имя. – Мелисса. Мелисса…
Дженнифер не дала мне договорить.
– Вы британка?
– Да. Я…
– Боже мой! Значит, я была права! – Она прижала руку к груди. – У меня на такие вещи нюх. Когда я увидела, что вы беседуете с Риком Спенсером, сразу предположила: вы и есть та самая журналистка. Мне рассказывала Бонни. У вас собственная колонка в лондонской «Тайме», верно? Безмерно рада с вами познакомиться. Не слышали новостей о подружке Джонатана? – хихикнув, поинтересовалась она. – Понимаете, я ненадолго уезжала из Штатов, потому не в курсе последних событий. Сам-то он молчит как рыба об лед – вот все и сгорают от любопытства, так ведь?
Я приоткрыла было рот, намереваясь внести ясность, но не успела и пикнуть.
– Она тоже из Англии, правильно? – ликующе произнесла Дженнифер. – Я на днях была у Синди, бывшей Джонатановой жены, – может, она заглянет позже, если найдет время. По ее словам, он встречается с блондинкой, Милочкой или Очаровашкой – у нее какое-то странное имя Девица явно намного моложе его, словом, сошелся с первой встречной – слишком страдает из– за развода. Вообще-то чего-то подобного и следовало ожидать, они ведь столько лет прожили с Синди!
Дженнифер скорчила рожу, выражая всем своим видом: «сплетничать нехорошо, однако…», и прикоснулась к моей руке. У меня все сжалось внутри. Я понимала, надо быстрее прекратить разговор, пока речь не зашла о более пикантных подробностях, но язык будто одеревенел.
– Синди знает: он страдает по их с Бренда– ном вине. Любой утонул бы в горе. Ситуация, конечно, ужасная, но чего в жизни не случается? Понимаете, о чем я? Судьбу не проведешь. Их малыш – он просто ангел. Паркер. Отличное имя, правда? Так бы и съела эту прелесть! Не в прямом смысле, конечно. Ха-ха! Глаза точь-в– точь как у Синди. Ну ладно, мне надо потолковать с Джоном, передать ему кое-что от Синди. Не знаете, девицу он с собой не привел? – Дженнифер вытянула шею и осмотрела толпу поверх моего плеча. – Блондинок не вижу. Она сразу бросилась бы в глаза, верно?
Болтушка трещала без передышки, потому, наверное, и не заметила, что разговоры вокруг внезапно стихли. Бывает, так жаждешь заполучить свежую сплетню, что не слышишь никого, лишь собственный голос. Я в отличие от нее молчала уже целую вечность. И прекрасно понимала, почему все умолкли.
Смешно. Всякий, кого ни спроси, заявит: в жизни не прислушиваюсь к чужим беседам.
– Вы что, знакомы с ней? – спросила Дженнифер, заметив наконец выражение моего лица. – Черт! По-моему, я наболтала лишнего…
– Мелисса! – Ко мне подошла Бонни с подносом, нагруженным угощениями. – Хочу лично показать тебе: правда, прелесть? Джонатан съел уже целых три.
Она сунула мне под нос тарелочку с йоркширскими пудингами.
Я не вымолвила ни слова. Молчали и человек семь, что стояли теперь вокруг. Меня затошнило.
– Только не говори, что сидишь на диете! – воскликнула Бонни, неверно истолковав мое безмолвие. – Джонатан любит тебя такой, какая ты есть. Знаю с его слов! Он не нарадуется, ведь, встречаясь с тобой, может заказывать, что душе угодно, и не терзаться угрызениями совести.
Я почти услышала, как в голове Дженнифер звякнула догадка. Ее лицо исказилось от смущения, глаза сделались стеклянными.
Будь я Милочкой или же Габи, устроила бы сцену и гордо удалилась бы. Но балом правила не я и не Дженнифер, а Бонни, и ей хотелось, чтобы вечер удался. Я не желала портить праздник. И должна была показать, как мы, англичане, умеем выходить из щекотливых положений. Даже если в самый раз залиться слезами и со всех ног убежать.
– Ненавижу, когда дамы являются в гости и не притрагиваются к еде! Зачем тогда вообще приезжать? – заявила я, беря с тарелки пудинг и быстро соображая, что бы неожиданное выкинуть. – Кто мне подскажет: правда, что по воскресеньям в нью-йоркских магазинах для туристов все бесплатно? Я где-то об этом читала.
Тотчас человек семь принялись хором меня уверять, что быть такого не может. Другие стали перечислять магазины, где цены столь низкие, что вещи берешь почти задаром.
Дженнифер растворилась в толпе, пробормотав нечто невнятное о листке с рекламой чудо– распродажи, что лежал у нее в сумке.
Слезы отчаяния жгли мне глаза, но я не давала им волю: вскидывала брови и оживленно кивала, надеясь, что Джонатан не видел моего позора. В какое-то мгновение мне вдруг подумалось: жаль, что, по его мнению, на вечеринках я как рыба в воде. И что он оставил меня одну-одине– шеньку в толпе чужих.
В эту минуту мне на плечо легла чья-то рука, и шею согрело теплое дыхание.
– Прости, больше не мог стоять в стороне. Смотрю на тебя сзади и все задаюсь вопросом: какого черта им можно любоваться твоей улыбкой, а мне нельзя? – тихонько пробормотал Джонатан. – Итак, теперь вы понимаете, почему я так долго не мог уехать из Лондона? – спросил он, улыбаясь друзьям вокруг.
Разговор вошел в прежнюю колею, и я вздохнула с облегчением. Теперь на моем бедре лежала рука Джонатана, а люди смотрели на меня совсем иначе. Все равно мне требовалась минутка уединения. Поэтому, в двух словах поделившись впечатлениями о нью-йоркском общественном транспорте, я попросила меня извинить и наконец, покинула зал. На ходу взяв стаканчик шампанского, дабы взбодриться, а в последнюю минуту, благо меня никто уже не видел, – еще один.
Когда я споласкивала запястья холодной водой, стоя в мраморной ванной Хегелей, сердце билось по-прежнему часто. Глядя на свое отражение в огромном, неярко освещенном зеркале, я печально раздумывала, как на моем месте поступила бы Милочка. По-моему, в парике я выходила из идиотских ситуаций более достойно.
Нет. Парик тут ни при чем. Главное, как ни крути, умение владеть собой. К тому же, напомнила себе я, проводя рукой по темным волосам, над которыми битый час корпел стилист, Джонатан выбрал Мелиссу, не Милочку. Разумеется, друзья принимают в штыки его новую девушку. Другого и не следовало ожидать. Надо просто убедить их, что я ему отличная пара.
Легко сказать. С моих губ слетел вздох. Мы в столь шикарной квартире, вокруг толпа людей, что знают Джонатана гораздо лучше, чем я…
Слова Дженнифер до сих пор звенели в ушах. Неужели все они так считают? Что я первая, кто подвернулся ему под руку, и он лишь утешается со мной, пока тоскует по Синди?
Боже! Вот бы тут очутился Нельсон или Габи! Чтобы поддержать меня…
Я достала из сумки мобильный, но тут же вернула его на место. Габи уже видит десятый сон, а Нельсон… Нельзя дергать его по таким пустякам.
Я глубоко вздохнула, сказала себе: покажи им, чего стоишь. Повернулась на высоких каблуках и уверенно зашагала по паркетному полу коридора.
Мы поехали домой. С губ Джонатана не сходила улыбка.
– Ты была гвоздем программы, – сказал он, нежно трепля меня по колену. – Отовсюду только и слышалось: она восхитительна! Люблю смотреть, как ты с кем-то беседуешь. Я наблюдал за тобой целый вечер.
– А чем еще заниматься в гостях? Только и беседуй.
Джонатан поморщился.
– Беседа беседе рознь. Бывает, дамы, едва явятся в дом, тотчас пристают к хозяйке с глупостями вроде: «Ты заметно поправилась». И считают своим долгом в подробностях обсудить ее наряд.
Незримое присутствие Синди я и у Хегелей еле выносила, в такси же, где мы бок о бок сидели с Джонатаном на заднем сиденье, вообще не желала терпеть.
– Твои друзья премилые люди, – сказала я, решительно меняя тему. – Особенно Бонни и Курт. Напомни мне, чтобы, когда вернусь домой, я выслала им чеддер – они его очень любят.
Джонатан серьезно посмотрел на меня.
– Бонни рассказала мне про выходку Дженнифер. Ужасно. И про то, как достойно ты вышла из положения, даже не обиделась. Бонни тебе благодарна. Знаешь, это я во всем виноват. Подойди я несколькими минутами раньше…
– А-а, ты об этом. Любой благовоспитанный человек поступил бы на моем месте так же.
– Бонни страшно переживает. Намерена поговорить с Дженнифер, вправить ей мозги. Джен всегда была треплом.
– Теперь хоть запомнит, что я не тупая блондинка, – пошутила я.
Джонатан заглянул мне прямо в глаза.
– Бонни растолкует этой болтушке, что у меня к тебе глубокое чувство и что встречу с тобой я считаю лучшей в жизни наградой. Будь ты хоть блондинкой, хоть брюнеткой, хоть рыжей.
– О-о, – произнесла я, глядя на собственные колени. Конечно, было приятно слышать из уст Джонатана такие признания, но слишком много пришлось в этот вечер понервничать. В висках так и стучало: «сошелся с первой встречной». – Чудесные слова.
– Но, Мелисса… – Джонатан помолчал в нерешительности. – Лучше будь осторожнее, когда рассказываешь новым знакомым о своей работе. Я горжусь, что у тебя агентство, однако, видишь ли…
– Боишься, кто-то подумает, что ты спутался со шлюхой? – перебила его я. – Все ясно. Не настолько я глупа. Словом, ты желаешь, чтобы в разговорах я не упоминала о своем бизнесе, так?
Джонатан легонько сжал мою руку.
– Не пойми меня превратно. Разумеется, мне все равно, кто что подумает. Но объяснить, чем ты занимаешься, не так просто. Бонни и Курту я попытался растолковать, однако…
– А, понятно, – быстро проговорила я. – Знаешь, мне страшно не хочется ставить тебя в неловкое положение, но быть в их глазах бездельницей, что палец о палец не ударяет, прости, я тоже не желаю. У меня личное агентство!
– Ты никогда не ставила меня в неловкое положение, – заявил Джонатан. – Но можешь оказаться в затруднении сама, потому что слишком открытая и отзывчивая. Здесь тебе не Лондон. В Нью-Йорке люди… другие. Уступаешь дамочке типа Пейдж Дроган дюйм, и она сдвигает тебя на милю. Не сомневаюсь, что ты сумеешь найти подход и к подобным пронырам, и все-таки… Станут просить твоего совета, отшивай всех подряд, так лучше. У тебя ведь отпуск. Договорились?
– Джонатан, я не маленькая И не собираюсь давать советы
– Замечательно. – Джонатан вздохнул с облегчением. – Знал, что ты все поймешь правильно. Кстати, я видел, ты разговаривала с идиотом Риком Спенсером. Пейдж случайно не попросила тебя заняться им?
– Э-э… Как будто нет. – Минута была не самая подходящая, чтобы рассказывать Джонатану о просьбе Пейдж. Я не намеревалась встречаться с ней, решила, сошлюсь на занятость. – По ее словам, ты нашел для него квартиру. Это правда?
Джонатан хмыкнул.
– Квартиру? А-а, припоминаю. Пейдж периодически просит нас подобрать подходящий вариант для ее наиболее перспективных клиентов. По ее милости я провел чуть ли не целый день с этим… этим…
– Невежей?
Джонатан щелкнул пальцами и указал на меня.
– Точно. Верное слово. Боже! Нет, играть парень, конечно, умеет, но… честное слово… Не знаю, может, ему нравится грубить, но, поверь, у меня так и чесались руки: еще немного – и врезал бы хаму. Такой выведет из себя кого угодно. – Выражение его лица смягчилось. – Утешало единственное: парень из Лондона и чем-то смутно напоминал тебя.
– Как трогательно. Вообще-то мы даже немного знакомы, – призналась я.
– Надеюсь, он не твой клиент? Нет, только не это…
– Ты стал бы возражать? – спросила я. – И думаешь, пройдя мою школу, человек не научился бы вести себя в обществе? Нет, об агентстве он наверняка и не слыхивал. Мы… общались, когда учились в школе. Совсем недолго. Но, может, не будем о Годрике.
– Годрике? – Джонатан удивился. – Рик – сокращенное Годрик? Если бы я знал, то, когда он изводил меня своим ворчанием…
– Имя досталось ему от какого-то предка, – объяснила я. – Вроде бы по семейной традиции. Но давай забудем о разной чепухе, – более настойчиво попросила я. – Мы в Нью-Йорке, едем в такси, сегодня впервые побывали вдвоем в здешнем обществе…
Джонатан пристально на меня посмотрел.
– На что ты намекаешь?
Я показала ему на что, и остаток пути он светился от счастья.