Самое странное во всем этом было то, что Обри Уолтерс совсем не была странной маленькой девочкой. Она была совершенно обычной, как ее отец и мать, которые жили в квартире на Отис-стрит, играли в бридж один вечер в неделю, выходили куда-нибудь в другой вечер, а остальные вечера спокойно проводили дома.

Обри было девять, у нее были веснушки и похожие на проволоку волосы, но в девять лет еще никто не расстраивается по этому поводу. Она очень хорошо училась в не слишком дорогой частной школе, куда ее отправили родители, легко заводила друзей среди других детей и брала уроки на трехчетвертевой скрипке, играя на ней отвратительно.

Возможно, ее величайшим недостатком была склонность поздно ложиться спать по вечерам, но на самом-то деле это была вина ее родителей, позволявшим ей оставаться заполночь одетой, пока она не станет сонной и сама не захочет отправиться в постель. Даже в пять и в шесть лет она редко ложилась в постель до десяти вечера. И если в моменты пробуждения материнской заботы ее клали в постель пораньше, она все равно никогда вовремя не засыпала. Так почему же не позволить ребенку остаться подольше?

Теперь, в девять лет, она оставалась на столько же, на сколько и родители, что в обычные вечера было примерно до одиннадцати, а то и позднее, когда собиралась компания в бридж, или когда они вечером куда-нибудь ходили. Тогда она ложилась еще позднее, ибо обычно они брали ее с собой. Обри наслаждалось всем, что бы там ни было. Она тихо, как мышка, сидела в театральном кресле или с серьезностью маленькой девочки смотрела на всех над краем кружки имбирного эля, когда они пили коктейль-другой в ночном клубе. Она впитывала шум, и музыку, и танцы, от удивления широко распахнув глаза и наслаждаясь каждой минутой.

Иногда дядя Ричард, брат матери, ходил вместе с ними. Они и дядя Ричард были хорошими друзьями. Именно дядя Ричард и принес ей тех кукол.

— Забавная штука произошла сегодня, — сказал он. — Я шел по Роджерс-плейс мимо здания клуба моряков — знаешь, Эдди, где Док Ховард держит свой офис — как что-то шлепнулось на тротуар прямо позади меня. Я повернулся, а там вот этот пакет.

«Пакет» оказался белой коробкой чуть больше, чем из-под обуви, весьма странно перевязанной серой лентой. Отец Обри, Сэм Уолтерс, с любопытством осмотрел коробку.

— Помятой не выглядит, — сказал он. — Наверное, упала из не очень высокого окна. Они и была так завязана?

— Точно так. Я сдвинул ленту назад после того, как открыл ее и взглянул. Ну, я не хочу сказать, что я все переворошил… Я просто остановился и посмотрел вверх, кто же ее бросил — подумал, что кого-нибудь увижу у окна. Но никого не было, и я подобрал коробку. Внутри было что-то не очень тяжелое, а коробка и лента выглядели так, ну, не так, чтобы такое кто-то выбросил нарочно. Так я постоял, задрав голову, но ничего не происходило, поэтому я слегка потряс коробку и…

— Ну, хорошо, хорошо, — сказал Сэм Уолтерс. — Избавь нас от болтовни. Ты не нашел, кто уронил ее?

— Нет. И я подымался до четвертого этажа, расспрашивая людей, чьи окна выходят на место, где я ее подобрал. Когда это случилось, все оказались дома, но никто даже никогда и не видел коробку. Думаю, она могла свалиться с оконного выступа. Но…

— Что в ней, Дик? — спросила Эдит.

— Куклы. Четыре штуки. Я принес их сюда для Обри. Если она их захочет.

Он развязал пакет, и Обри сказала:

— О-о-о, дядя Ричард! Они… они такие красивые!

Сэм сказал:

— Хм. Они скорее похожи на маленькие манекены, чем на куклы. Я имею в виду то, как они одеты. Наверное, стоят по несколько долларов за штуку. Ты уверен, что хозяин не захочет их вернуть?

Ричард пожал плечами.

— Не вижу, как он сможет. Как я говорил, я обошел четыре этажа, расспрашивая всех подряд. Хотя по виду коробки и по стуку от удара не скажешь, чтобы она падала даже с такой высоты. А когда я открыл ее… Ну, да ты взгляни… — Он вытащил одну из кукол и вручил Сэму Уолтерсу для инспекции.

— Воск. Я имею в виду — головы и ладони. И ничего не треснуло. Коробка не могла упасть выше, чем со второго этажа. Но даже так, я не понимаю, как… — И он снова пожал плечами.

— Это Гизенстексы, — сказала Обри.

— Что? — спросил Сэм.

— Я хочу назвать их Гизенстексами, — сказала Обри. — Смотри, это папа Гизенстекс, а это мама Гизенстекс, а эта хорошенькая девочка — это Обри Гизенстекс. А еще один мужчина, мы назовем его дядя Гизенстекс. Дядя маленькой девочки.

Сэм усмехнулся.

— Как мы, да? Но если дядя, э-э, Гизенстекс, это брат мамы Гизенстекс, как дядя Ричард — мамин брат, тогда его фамилия не может быть Гизенстекс.

— Это все равно, — ответила Обри. — Они все Гизенстексы. Папа, купишь мне домик для них?

— Кукольный домик? Ну… — он хотел сказать «ну, конечно», но перехватил взгляд жены и спохватился. День рождения Обри всего через неделю, и они раздумывали, что ей подарить. Он торопливо закончил фразу: — Ну, я подумаю…

* * *

Это был красивый кукольный домик. Всего одноэтажный, но весьма разработанный, со снимающейся крышей, чтобы можно было переставлять мебель и передвигать кукол из комнаты в комнату. Он хорошо подходил по размерам к манекенам, что принес дядя Ричард.

Обри была в восторге. Все ее другие игрушки канули в забвение, игра с Гизенстексами занимала большую часть ее мыслей не во сне.

Прошло совсем немного времени, когда Сэм Уолтерс начал замечать некий странный аспект ее игр с Гизенстексами и раздумывать над замеченным. Поначалу с тихой усмешкой над теми совпадениями, что последовали одно за другим.

Потом, с озадаченным выражением лица.

И совсем скоро после этого он отвел Ричарда в уголок. Все четверо только что вернулись после карточной игры. Он сказал:

— Э-э… Дик…

— Что, Сэм?

— Эти куклы, Дик. Откуда ты их взял?

Ричард смотрел непонимающими глазами.

— Что ты имеешь в виду, Сэм? Я же рассказывал тебе, откуда их взял.

— Да, но… ты не пошутил? Я хочу сказать, может, ты купил их для Обри, и, думая, что мы станем возражать, что ты даришь ей такой дорогой подарок, ты… э-э…

— Нет, честно, это не так.

— Но, черт побери, Дик, они же не могли свалиться из окна или быть выброшенными и не разбиться. Они же из воска. Может, кто-то шел за тобой, или проезжал мимо на машине?

— Никого вокруг не было, Сэм. Совсем никого. Я сам этому удивляюсь. Но если б я лгал, то ведь не стал бы сооружать такую дурацкую историю, правда? Сказал бы просто, что нашел их на скамейке в парке или на кресле в кинотеатре. Но почему ты так интересуешься?

— Я… э-э… я просто хочу знать.

Сэм Уолтерс и далее продолжал удивляться.

По большей части это были мелочи. Вроде той, что Обри как-то сказала:

— Папа Гизенстекс сегодня утром не пойдет на работу. Он лежит в постели, болеет.

— Да? — спросил Сэм. — А что случилось с этим джентльменом?

— Наверное, он что-то не то съел.

И на следующее утро, за завтраком:

— Ну, и как там мистер Гизенстекс, Обри?

— Немного лучше, но сегодня он еще не идет на работу, говорит доктор. Может быть, завтра.

А на следующий день мистер Гизенстекс вернулся к работе. Так уж случилось, что как раз в этот день Сэм Уолтерс вернулся домой совершенно больным в результате того, что он съел за ленчем. Да, он пропустил два рабочих дня. В первый раз за несколько лет по причине болезни.

Некоторое события происходили быстрее, некоторые медленнее. Нельзя было ткнуть пальцем и сказать: «Ну, раз это случилось с Гизенстексами, то через двадцать четыре часа это произойдет с нами.» Иногда это происходило меньше, чем через час. Иногда — через целую неделю.

«Мама и папа Гизенстексы сегодня поругались».

И Сэм пытался избежать ссоры с Эдит, но оказалось, что он просто не может ее избежать. Он очень поздно вернулся домой, хотя и не по своей вине. Это случалось часто, но на сей раз Эдит повела себя иначе. Мягкие расспросы превратились в гнев, а под конец он и сам вышел из равновесия.

«Дядя Гизенстекс уезжает в гости.»

Ричард годами не выбирался из города, однако на следующей неделе ему вдруг приспичило поехать в Нью-Йорк.

— Знаешь, это Пит и Эми. Получил письмо, где они просят меня…

— Когда? — чуть ли не резко спросил Сэм. — Когда ты получил письмо?

— Вчера.

— Значит, на прошлой неделе ты и не думал… Это прозвучит глупым вопросом, Дик, но думал ли ты на прошлой неделе, что куда-то отправишься? Ты что-нибудь говорил — кому угодно — о возможности своей поездки куда-нибудь?

— Господи, нет. Даже месяцами и не вспоминал про Пита с Эми, пока вчера не получил от них письмо. Хотят, чтобы я погостил с неделю.

— Ты, наверное, вернешься дня через три… — сказал Сэм. Он не захотел объяснить сказанное, даже когда Ричард действительно вернулся через три дня. Объяснение прозвучало бы чертовски глупо, потому что именно столько отсутствовал дядя Гизенстекс.

Сэм Уолтерс начал наблюдать за свой дочерью и удивляться. Ибо, конечно, она была той, кто заставляет Гизенстексов делать то, что они делают. Возможно ли, чтобы Обри обладала каким-то странным сверхъестественным прозрением, которое позволяет ей неосознанно представлять события, которые еще только произойдут с Уолтерсами и Ричардом?

Он, конечно, не верил в ясновидение. Но не ясновидящая ли Обри?

— Миссис Гизенстекс сегодня идет за покупками. Она купит себе новое пальто.

На сей раз это прозвучало почти как подсказка. Эдит улыбнулась Обри, а потом посмотрела на Сэма.

— Я, кстати, вспомнила, Сэм. Завтра я буду в центре, а там распродажа…

— Ну, Эдит, идет же война. И тебе не нужно пальто.

Он спорил так настойчиво, что опоздал на работу. Спорил зря, потому что на самом-то деле мог себе позволить это пальто, а она не покупала нового уже два года. Но он не мог объяснить ей реальную причину того, почему он не хочет, чтобы она покупала — миссис Гизен… Надо же, глупо говорить такое даже про себя.

Эдит пальто купила.

Странно, подумал Сэм, что никто другой не замечает этих совпадений. Но Ричард присутствовал не все время, а Эдит… ну, у Эдит умение слушать болтовню Обри, не слыша девяти десятых ее.

— Обри Гизенстекс сегодня принесла домой свой дневник, папа. Она получила девяносто баллов по арифметике, восемьдесят по орфографии и…

А два дня спустя Сэм позвонил директору школы. Позвонил из автомата, конечно, так что его никто не слышал.

— Мистер Бредли, я хочу задать вам вопрос, который… э-э… он весьма странный, но у меня есть важная причина его спрашивать. Возможно ли, чтобы ученик вашей школы заранее точно знал, какие оценки…

Нет, невозможно. Учителя сами этого не знают, пока не выведут среднюю, а этого нельзя сделать, пока утром не заполнят дневники и не отошлют домой. Да, вчера утром, когда дети играли во дворе.

— Сэм, — сказал Ричард, — ты выглядишь несколько растрепанно. Трудности на работе? Слушай, теперь для твоей компании дела должны пойти лучше, тебе просто больше не о чем тревожиться.

— Да дело не в этом, Дик. Я… то есть, ничего такого, о чем я тревожусь. То есть, не совсем… Я хочу сказать… — И ему пришлось поизвиваться, избегая перекрестной проверки и придумывая для Ричарда пару тревог для обсуждения.

Он много раздумывал о Гизенстексах. Слишком много. Если б только у него были предрассудки или он был легковерным, было бы не так худо. Но он таким не был. Вот почему каждое следующее успешное совпадение поражало его намного больше предыдущего.

Эдит и ее брат заметили, что с ним что-то происходит, и поговорили, когда его не было дома.

— Он в последнее время ведет себя весьма странно, Дик. Я… я по-настоящему тревожусь. Он ведет себя так… Дик, тебе не кажется, что надо уговорить его показаться врачу или?..

— Психиатру? Ну, если мы сможем его уговорить… Но я не думаю, что он это сделает, Эдит. Что-то его ест, а когда я пытаюсь выдавить из него, он не хочет открываться. Знаешь… мне кажется, дело имеет отношение к этим чертовым куклам.

— Куклам? Ты имеешь в виду куклы Обри? Те, что ты ей принес?

— Да, к Гизенстексам. Он сидит и смотрит на кукольный домик. Я слышу, как он расспрашивает о них ребенка, и это всерьез. Мне кажется, у него какие-то глюки насчет них. Он на них зациклился.

— Но, Дик, это же… просто жутко…

— Слушай, Эди. Обри не так уж ими интересуется, как следовало бы… Нет ли чего-нибудь такого, что она сильно хочет?

— Учиться танцам. Но она уже учится скрипке, и я не думаю, что мы сможем позволить ей…

— Как считаешь, если мы пообещаем ей уроки танцев в обмен на то, что она оставит эти куклы, она согласится? Думаю, мы сможем убрать их из квартиры. Но я не хочу обижать Обри, поэтому…

— Но… что же мы тогда скажем Обри?

— Скажи ей, что я знаю бедную семью, где у детей совсем нет кукол. И я думаю, она согласится, если ты нажмешь достаточно сильно.

— Но, Дик, а что же мы скажем Сэму? Он-то догадается.

— Скажи Сэму, когда Обри не будет рядом, что ты считаешь, что она уже достаточно взрослая для кукол, и что… тебе кажется, что она проявляет к ним нездоровый интерес, и доктор советует… В общем, все такое…

Обри энтузиазма не проявила. Она уже не так погружена в Гизенстексов, когда они были в новинку, но нельзя ли ей ходить на танцы, сохранив своих кукол?

— Мне кажется, на то и на это у тебя не хватит времени, дорогая. А те бедные дети, у которых совсем нет кукол для игр, тебе их не жалко?

И Обри в конце концов поддалась. Но танцшкола открывается только через десять дней, и она хочет сохранить кукол, пока не начнутся уроки. Произошел спор, но ничего не помогло.

— Все хорошо, Эди, — сказал ей Ричард. — Десять дней лучше, чем совсем ничего, и если она не отстанет от них добровольно, то начнется скандал, и Сэм сообразит, к чему мы клоним. Ты ему совсем ничего не говорила, правда?

— Да. Но, может, ему станет лучше, если он узнает, что мы…

— Не надо. Мы не знаем, что в куклах так восхищает или отталкивает его. Подожди, пока это случится, а потом ему скажи. Обри от них, во всяком случае, уже отказалась. А то еще он начнет возражать, или сам захочет их оставить… Если нам удастся убрать их отсюда, то он не сможет ничего поделать.

— Ты прав, Дик. И Обри не станет ему говорить, потому что я ей сказала, что уроки танцев будут сюрпризом для папы, а она не сможет рассказать ему, что случится с куклами, не упомянув другую сторону сделки.

— Тогда шуруй, Эдит.

Наверное, было бы лучше, если б Сэм узнал. А может, все произошло бы точно так же.

Бедный Сэм. Прямо на следующий вечер у него был плохой момент. Пришла в гости одна из школьных подруг Обри, и они играли с кукольным домиком. Сэм наблюдал за ними, пытаясь казаться менее заинтересованным, чем был, Эдит вязала, а Ричард, только пришедший, читал газету.

Их всех них только Сэм прислушивался к детям и расслышал сказанное.

— …а теперь, Обри, давай поиграем в похороны. Пусть один из них…

Сэм Уолтерс испустил какой-то сдавленный крик и чуть не упал, рванувшись через комнату.

Потом наступил другой плохой момент, но Эдит и Ричард ухитрились пройти его достаточно обыденно, по крайней мере внешне. Эдит обнаружила, что маленькой подружке Обри пора уходить, и, провожая девочку к двери, они с Ричардом обменялись многозначительными взглядами.

Шепча:

— Дик, ты видел?..

— Что-то не так, Эди. Может, нам стоит подождать? Ведь Обри все равно согласилась их отдать, и…

Вернувшийся в гостиную Сэм все еще тяжело дышал. Обри взглянула на него почти с боязнью. Она впервые смотрела на него так, и Сэму стало стыдно. Он сказал:

— Милая, извини… Но, послушай, ты должна мне обещать, что никогда не станешь играть в похороны этими куклами. Не станешь представлять, что кто-то из них сильно заболел, попал в аварию… или что-то совсем плохое… Обещаешь?

— Конечно, папа. Я… я хочу убрать их до завтра.

Она закрыла крышу кукольного домика и пошла в кухню.

В коридоре Эди сказала:

— Я… я останусь с Обри и улажу с ней. А ты поговори с Сэмом. Скажи ему, что нам сегодня надо куда-нибудь выбраться вечером, давай уведем его от всего этого. Посмотрим, захочет ли он.

Сэм все еще смотрел на кукольный домик.

— Давай чем-нибудь вдохновимся, Сэм, — сказал Ричард. — Как насчет того, чтобы куда-нибудь пройтись? Ты слишком сильно прилип к дому. Прогуляемся?

Сэм глубоко вздохнул.

— Окей, Дик. Как скажешь. Я… что ж, немного развлекухи не повредит.

Эди вернулась с Обри и подмигнула брату.

— Вы, парни, идите вниз и поймайте такси на стоянке за углом. Обри и я будем готовы, когда вы его пригоните.

Пока мужчины надевали шляпы, за спиной Сэма Ричард испытующе взглянул на Эдит, и она кивнула.

Ну улице стоял густой туман. Видно было лишь на несколько ярдов. Сэм настоял, чтобы Ричард ждал у дверей Эдит и Обри, пока он сходит за такси. Жена и дочь сошли вниз еще до того, когда Сэм вернулся.

Ричард потихоньку спросил:

— Ты?…

— Да, Дик. Я хотела их выбросить, но вместо этого отдала. Так они пропадут совсем, а иначе он может начать копаться в мусоре и найти, что я их выбросила…

— Отдала? Кому?

— Забавная штука, Дик. Я открыла дверь, а там старуха проходит у задней стены. Не знаю, из какой она квартиры, но, наверное, это уборщица, хотя выглядит она как настоящая ведьма, и когда она увидела кукол, что я держала в руках…

— Вон едет такси, — сказал Дик. — Ты отдала кукол ей?

— Да, так смешно. Она спросила: «Мне? Держать? Вечно?» Разве не странно так спрашивать? Но я засмеялась и сказала: да, мадам. Они ваши навеч…

Она прервалась, когда темные очертания такси появились на обочине, а Сэм открыл дверцу и позвал:

— Пошли, старики!

Обри по дорожке пошла к такси, они последовали сзади. Машина покатила.

Туман стал гуще. Они совсем ничего не видели в окна. Словно серая стена прижалась к стеклу, словно мир снаружи исчез полностью и окончательно. Даже лобовое стекло стало только серым пятном.

— Как он может мчать так быстро? — спросил Ричард, и в голосе его чувствовалась нервозность. — Кстати, куда мы едем, Сэм?

— Ха, — ответил Сэм. — Я и забыл сказать ей.

— Ей?

— Ага. Водитель — женщина. Теперь они повсюду. Сейчас…

Он наклонился вперед и постучал в стекло кабинки. Женщина повернулась.

Эдит увидела ее лицо и закричала.

1943 by Fredric Brown

2002, Гужов Е., перевод [email protected]