За спиной у Вайсса открылась дверь, и он резко обернулся. Это был дядя Эм. Он вошел и закрыл за собой дверь.

— Здорово, Армин, — произнес он. — У вас громкий голос, слышно с полпути от колеса обозрения.

Дядя шагнул к стулу, который оттолкнул Вайсс, и сел на него верхом.

— У вас есть ответы на все вопросы, Эм? — тихо спросил Вайсс.

— Достаточно. Что вам сказал Эд?

— Ничего. Он тоже в курсе?

Дядя Эм бросил на меня взгляд.

— По большей части он уже обо всем догадался, не так ли, Эд?

— Наверное, — кивнул я.

— Это сделал Хоуги, — сказал Вайсс. — Почему?

Дядя Эм наклонил стул к столу, потянулся и взял бутылку виски. Там еще оставалось немного.

— Давай, Эд, — проговорил он. — Начинай. Я дополню, если ты не сумеешь что-либо объяснить.

— В ночь убийства лилипута в Луисвилле похитили ребенка. Все вращается вокруг этого. Сына богатого предпринимателя по фамилии Порли похитили прямо из постели около девяти часов вечера. Его родители были на вечеринке, и в доме находилось только двое слуг. Мальчику семь лет, значит, он был того же роста, что и Лон Стаффолд, обезьяна и Джигабу. Вот недостающий фрагмент. Имея его, можно воссоздать всю картину.

— Похититель — Хоуги?

— Да.

— Я проверил луисвиллские газеты сегодня днем, — добавил дядя Эм. — Мальчика вернули двадцать шестого числа за выкуп в размере сорока тысяч долларов. Родителям пришлось пойти на компромисс. Мальчик жив и не в самом плохом состоянии, но его, очевидно, все эти одиннадцать дней накачивали наркотиками. Сейчас он понемногу приходит в себя. Пока он под наблюдением врача, но с ним все будет в порядке.

— Двадцать шестого, — произнес Вайсс. — В прошлый понедельник. Тогда утонула Сьюзи. Боже мой, Эм, я устал! Я мог бы и сам додумать детали, но если вам они известны, сэкономьте мне время. Давайте обо всем по порядку.

Дядя Эм посмотрел на меня, и я понял, что мне следует продолжить начатый разговор.

— Должно быть, — сказал я, — Хоуги все решил по меньшей мере за месяц до похищения, в то время, когда мы выступали в Кентукки. Он решил, что рискнет, получит большую сумму и распрощается с цирком. Самое сложное в похищении — где-то спрятать мальчика, пока идут переговоры о выкупе. Если станет известно о факте похищения, нельзя выставлять незнакомого ребенка напоказ, а не то кто-нибудь сообразит, что к чему. Хоуги придумал, как с этим разобраться. Но он держал похищенного мальчика прямо у себя в трейлере, у всех на виду, вот только никто об этом не догадывался. Ребенок был одурманен наркотиками и одет в костюм обезьяны. Никакой настоящей обезьяны в цирке тогда не было. Все одиннадцать дней обезьяной был мальчишка Порли, пока Хоуги договаривался с родителями о выкупе и возвращении сына. Мальчик лежал в тускло освещенном углу за широкими решетками, так что никто не мог его рассмотреть, и никому даже в голову не пришло, что в цирке находится еще один ребенок. Даже если похищение связали бы с цирком, вы бы все равно его не нашли.

Вайсс засопел. Он бросил взгляд на дверь фургона, потом снова посмотрел на меня:

— А что случилось с лилипутом?

— Лилипут — часть тщательно продуманного плана Хоуги, — объяснил я. — Хоуги не хотел, чтобы обезьяна появилась сразу после похищения ребенка. Ему надо было, чтобы все запомнили больную обезьяну до того, как он выкрал мальчишку. За пять дней до похищения — и первого убийства — больной обезьяной Хоуги был Лон Стаффолд в костюме шимпанзе. Его не накачивали наркотиками, он просто притворялся больным. Он являлся сообщником Хоуги. Может, даже помогал совершить похищение.

— Нет, — возразил дядя Эм. — Его нашли голым, помнишь? Это значит, что он носил обезьяний костюм вплоть до самого убийства. А снял его, когда оно произошло.

— Но почему лилипут? — спросил Вайсс. — Почему Хоуги с самого начала не приобрел настоящую шимпанзе в качестве двойника до момента похищения?

Мне это тоже было непонятно, поэтому я вопросительно посмотрел на дядю Эма. Тот объяснил:

— Думаю, Хоуги понял, что настоящая обезьяна слишком сильно отличается от мальчишки Порли в костюме. Кто-нибудь мог это заметить. К тому же возник бы вопрос, что делать с настоящей обезьяной, пока ее роль будет исполнять мальчишка. Лон бы вернулся в Цинциннати, а потом снова приехал бы, чтобы попритворяться обезьяной в течение нескольких дней после возвращения мальчика, чтобы даты снова не совпали. А затем обезьяна просто исчезла бы.

Вайсс кивнул.

— Наверное, Хоуги давно знал Лона, — добавил я. — Они с лилипутом могли и раньше проворачивать какие-нибудь аферы. Поэтому он и подумал, что Лон справится с ролью двойника, и дал объявление в «Билборде», чтобы связаться с ним. Очевидно, Хоуги тогда носил прозвище Коротышка. По принципу противоположностей — как если называть толстяка Худышкой, а парня, который вообще рта не раскрывает, — Болтуном.

— И вы полагаете, он узнал, что лилипут собирается его предать? — спросил Вайсс и опять посмотрел на дверь.

Я понимал, что он ждет, когда же вернется Хоуги. Я увидел, как Вайсс потянулся к кобуре и стал вытягивать оттуда пистолет.

— Наверное, — сказал я, — когда Хоуги наконец выкрал мальчика и притащил его в цирк, лилипут потребовал половину выкупа вместо суммы, которую Хоуги предложил ему изначально, — какие-нибудь несколько тысяч баксов. А может, он до того момента не знал, зачем притворяется обезьяной, и был против похищения ребенка. Похоже, Хоуги обманул его, не сообщив, в чем заключается настоящая работа, и тот пригрозил сдать его властям, если Хоуги не вернет мальчика родителям.

— Мне кажется, твоя вторая догадка верна, — сказал дядя Эм.

— Это подводит нас к двадцать шестому августа, — продолжил я. — В тот день Хоуги обменял мальчишку Порли на сорок тысяч баксов. За это время он выяснил, где можно купить настоящую шимпанзе, и приобрел ее по пути из Луисвилла. Только он не хотел рисковать и держать обезьяну в фургоне. Хоуги накачал ее наркотиками и сразу утопил в бассейне. Заявил нам, что она пропала, и мы искали ее ночью. До этого момента все шло гладко, не считая того, что ему пришлось убить Лона. Но двадцать шестого числа он, скорее всего, уже чувствовал себя в безопасности. Мальчик вернулся домой, Хоуги получил деньги и избавился от обезьяны, а вы ничего не узнали про убийство Лона. А потом кое-что пошло не так, и ему пришлось снова убить. На сей раз — Джигабу.

— Обезьяний костюм! — воскликнул Вайсс.

— Именно, — подтвердил я. — Джигабу нашел обезьяний костюм. Когда я его увидел — Джигабу, одетый в него, заглянул в окно фургона Кэри, — костюм был грязный, весь в комьях земли, значит, его действительно закопали. Видимо, Хоуги зарыл костюм в том же лесу, где похоронил обезьяну. Джигабу скорее всего играл в том лесу и увидел, как Хоуги его закапывал. А может, заметил, что в этом месте недавно копали, и начал рыть в поисках сокровищ. В общем, он обнаружил костюм, отнес в грузовик, в котором спал, и спрятал его там. А ночью после выступления пошел к своему спальному месту, разделся и надел обезьяний костюм. Тот как раз подходил ему по размеру. Джигабу решил сыграть с кем-нибудь невинную детскую шутку. — Я слегка дрожал, вспоминая об этом. — Как выяснилось, со мной. Когда он заглянул в окно фургона, он выглядел точь-в-точь как Сьюзи. Потом Хоуги каким-то образом поймал его, и после этого он уже не выглядел, как чей-то двойник. Он выглядел, как труп.

— Двойник несуществующей обезьяны, — произнес Вайсс, — которую изображали самые разные существа: лилипут, мальчишка Порли, обезьяна, которую он утопил, негритенок… Неудивительно, что все это казалось бессмыслицей.

В его голосе послышались нотки злости. Он снова покосился на дверь и поднялся. На лбу у него выступили капельки пота.

— Какого черта он так долго? — воскликнул Вайсс. Вдруг он повернулся и окинул дядю Эма яростным взглядом. — Черт подери, Эм, вы его предупредили?

Дядя Эм не смотрел на Вайсса и не стал отвечать напрямую.

— Он не станет пытаться сбежать, — сказал он. — Парня с таким телосложением можно отследить даже в Патагонии. Полагаю, он сам обо всем позаботится. Не захочет поджариваться на электрическом стуле.

— Его следует поджарить. Черт возьми, Эм…

— Конечно, следует. Но как быть с Мардж? Может, ее не приговорят к смерти, но это еще хуже. Ей дадут пожизненное. И знать об этом, когда Хоуги будет гореть… Даже если он был сукиным сыном, Мардж его любила.

Вайсс нахмурился:

— Вы уже говорите в прошедшем времени… Вы так уверены?

Дядя Эм не ответил. Вайсс направился к двери. Когда он открыл ее, дядя Эм окликнул его, и Вайсс обернулся.

— Слушайте, мы с Эдом не имеем к этому отношения. Вы до всего сами додумались. Не упоминайте нас.

Вайсс немного помолчал, а затем сказал:

— Спасибо.

В его голосе все еще звучало раздражение, но уже не так отчетливо. Ничего, переживет.

Вайсс ушел, а мы с дядей Эмом сидели и ждали. На столе лежала колода карт, я взял и перетасовал. Я сыграл партию в солитер и начал вторую. Вскоре вернулся Вайсс. Его сопровождали двое детективов из Форт-Уэйна.

— Вам придется уйти, — произнес он. — Нам нужно обыскать фургон. У него при себе не было денег. Мы должны найти их.

Дядя Эм посмотрел на него, но не стал ни о чем спрашивать. Вайсс окинул дядю мрачным взглядом и сообщил:

— Да. В двух милях отсюда. Лобовое столкновение с бетонным береговым укреплением на скорости около восьмидесяти миль в час. Оба погибли сразу.

Дядя Эм кивнул, и мы собрались уходить. Но детективы из Форт-Уэйна решили сначала обыскать нас, чтобы убедиться, что мы не прибрали к рукам выкуп, и мы не стали спорить. Вряд ли Вайссу пришло бы в голову нас обыскивать.

Мы с дядей Эмом вернулись к себе в палатку, а минут через десять туда заглянул Вайсс и сообщил, что они обнаружили деньги.

— По крайней мере, — сказал он, — бо́льшую их часть. Тридцать четыре тысячи. Остальное найдем позднее.

Дядя Эм кивнул:

— Выпьете?

— Нет, спасибо… Слушайте, Эм, может, все и к лучшему. Для женщины, по крайней мере. Что ж… мне пора начинать бумажную волокиту. До встречи. — И он ушел.

Через несколько минут я вдруг вспомнил, что Рита ждет меня в фургоне Ли Кэри. Я сказал об этом дяде Эму и поспешил туда.

Я опоздал почти на час, но Рита находилась там. Сидела на ступеньках фургона и плакала. Тогда я понял, что мне не придется рассказывать ей новости, и очень этому обрадовался. Пора было ехать на вокзал, и нам повезло поймать такси, которое доставило нас на вокзал с запасом. Мы сидели там и почти не говорили. Рита упомянула шоу иллюзий, и я заметил:

— Это хорошая идея, но почему бы тебе не подождать? Посмотри на него, прикинь варианты, но не давай окончательного согласия, пока мы все не обдумали.

— Хорошо, Эдди, я больше ничего не буду предпринимать, пока мы с тобой не увидимся снова. В понедельник днем, в Милуоки.

— Встретить тебя?

— Я не знаю, на каком поезде поеду, Эдди. Позвоню тебе из отеля, когда сниму номер.

Поезд подъехал к станции. Мы с Ритой не стали целоваться на прощание. Я хотел, чтобы наш следующий поцелуй был чем-то большим, чем он мог быть сейчас, ведь мы оба думали о том, что недавно произошло. Но когда поезд тронулся, я почувствовал себя так, словно у меня в жизни образовалась пустота, и я принялся считать часы от полуночи в пятницу до полудня в понедельник.

Я вернулся на площадку, когда цирк закрывался. Дядя Эм был в палатке. Он не раздевался и сидел на койке, сдвинув шляпу на затылок.

— Привет, Эд, — произнес дядя и зевнул. — Все пытаюсь убедить себя, что хочу спать, но не получается.

Я чувствовал себя так же. Не знал, чем заняться, но и ложиться тоже не хотел.

— Выпьешь, Эд? — спросил он.

— Нет, спасибо, — ответил я.

Дядя Эм покачал головой:

— Тебе понравилось играть в детектива? Работенка паршивая.

— Убийство и того паршивее, — вздохнул я. — Мне очень жаль Мардж, но я бы все повторил — в смысле, свою роль в данном деле. Черт возьми, дядя Эм, может, я бы хотел стать детективом!

— Это такой образ жизни, что врагу не пожелаешь, Эд. Совсем не похоже на рассказы в журналах. Работаешь подолгу, денег получаешь мало, и девять десятых работы — сущие пустяки, так или иначе.

— Ты мне то же самое говорил о цирке до того, как я поступил сюда. А это не так, мне здесь нравится. Но я не создан для того, чтобы быть циркачом. Ну… я хочу сказать, всю жизнь.

— А как ты совместишь работу детектива с Ритой, Эд?

— Не знаю, — признался я.

Я понял, что совместить это невозможно.

— Ладно, я об этом забуду, — промолвил я. — В смысле, о работе детективом.

Дядя Эм вдруг встал и сказал:

— Я на некоторое время отлучусь. Увидимся, Эд.

Когда он ушел, я сидел на койке и размышлял. Решил, что дяде захотелось напиться, и жалел, что не могу сделать то же самое, но я, видимо, для этого не создан.

В мыслях я снова вернулся к работе детектива. Может, я как-нибудь сумел бы совместить и работу, и Риту? Или мне чего-то не хватало для подобной деятельности? Мог бы я, например, кого-нибудь выслеживать? Я никогда в жизни никого не выслеживал.

Поддавшись импульсу, я встал и покинул фургон. Почему бы не попробовать, шутки ради? Дядя Эм ушел всего минуту или две назад. Попробую выяснить, могу ли следить за ним, не теряя его из виду, чтобы он меня не заметил. В любом случае мне это поможет убить время.

На улице я увидел дядю Эмма примерно в квартале от цирка — он шагал в направлении центра города. Я перешел на противоположную сторону улицы и следовал за ним на расстоянии, не сводя с него глаз и стараясь быть незаметным. Дядя добрался до города пешком, хотя мимо нас проехали ночной автобус и несколько свободных такси.

В городе на улицах еще было довольно много людей, поэтому я немного сократил расстояние между собой и дядей. Я начинал испытывать гордость, поскольку был уверен, что он меня не заметил. А вскоре перестал гордиться собой и почувствовал себя круглым дураком, потому что дядя вдруг остановился и зашел в здание — только это была не пивная, а церковь, один из больших храмов, которые открыты круглосуточно. Я-то считал, что дядя Эм собирается напиться, а он хотел помолиться за Мардж и, вероятно, за Хоуги тоже.

Я в нерешительности остановился. Поначалу хотел войти вслед за дядей, но знал, что не следует этого делать, ведь я тайно следил за ним, и теперь мне было бы стыдно в этом признаться.

Мимо проехало свободное такси, и я добрался на нем до цирка. Мне хотелось дать себе подзатыльник, но я был по-своему рад: случившееся доказывало, что, будучи детективом, можно узнать о человеке не только плохое, но и хорошее, если есть что узнавать.

На следующий день, в субботу, мы снова открыли наш киоск, а в воскресенье посетителей была тьма, и мы работали в поте лица. В воскресенье поздно вечером мы свернули шатры и погрузили их в грузовики только после трех часов ночи. Мы с дядей Эмом слишком устали, чтобы ехать в город ловить «Пуллман», поэтому завалились на кучу полотнищ в одном из грузовиков и проспали часть дороги до Милуоки.

Когда мы добрались до города, наступил полдень, и мы торопливо поставили палатку и киоск, чтобы у меня было время привести себя в порядок до того, как позвонит Рита. Я проверил, есть ли в фургоне администрации телефон.

Привести себя в порядок я не успел: звонок от Риты поступил, когда я обтирался губкой у нас в палатке. Дядя Эм вернулся и сообщил:

— Она только приехала и сняла номер в отеле «Висконсин» на Третьей улице. Может встретиться с тобой в коктейль-баре примерно через час.

Я оделся с рекордной скоростью.

Когда я вошел в бар, Рита уже ждала меня там. Выглядела она красивее, чем когда-либо.

— Поверить не могу! — воскликнул я. — В чем подвох?

— Ты слишком далеко, Эдди. Иди сюда.

Я покачал головой:

— Нет, совершенно точно, нет. Мы все еще на людях, и если я сяду ближе, чем сейчас… Я ждал так долго, могу подождать еще несколько минут. Нам обязательно пить?

К нам подошел официант, и мы заказали мартини. Когда его принесли, я поднял бокал.

— За нас, — произнес я.

Рита улыбнулась:

— Ты меня любишь, Эдди?

— Пока не знаю. Все жду, чтобы это выяснить. Долго нам здесь сидеть и вести себя цивилизованно?

— Я бесстыжая, Эдди. Я сняла номер на двоих.

— Сейчас я выскажусь весьма сдержанно, — промолвил я. — Это хорошо.

— Как Эм?

— Нормально. Рита, поверить не могу. В этом есть какой-то большой подвох. Ты опытная лгунья, но ты не та, кем кажешься. Ты…

Что-то в ее лице заставило меня замолчать. Это была едва заметная вспышка чего-то, похожего на страх. Рита слегка наклонилась вперед. Лицо ее стало серьезным.

— Что ты имеешь в виду, Эд?

Я вообще ничего не имел в виду. Собирался сказать, что она прекрасная международная шпионка, которая притворяется, будто любит меня, чтобы получить от меня секретные сведения по обороне Пеории, штат Иллинойс. Господи, именно это я и начал говорить.

Я смотрел на нее и не отвечал. Выражение испуга сошло с ее лица, и она улыбнулась:

— Ты шутишь, Эдди.

Я шутил поначалу. Но в глазах действительно промелькнул страх. И мысль, которую я отгонял с самого вечера пятницы, выплыла на поверхность.

— Рита, ты ведь знала про похищение ребенка? — спросил я.

Она широко раскрыла глаза, нарочито широко.

— Я не имею в виду, что ты сообщница, Рита, — добавил я. — Но ты так много времени проводила в фургоне с Мардж. Наверняка что-то видела, не могла не видеть. За те пять дней, пока лилипут изображал шимпанзе, либо он, либо Мардж могли чем-то себя выдать. И ты испугалась. Вот почему в ту ночь ты взяла с собой пистолет. А когда споткнулась о труп лилипута, наверное, сообразила, кто это такой и что его убил Хоуги.

Рита облизала губы кончиком языка и сказала:

— Эдди, я действительно кое-что подозревала. Да, я знала, что Сьюзи не настоящая обезьяна, выяснила после одного случая. Однажды я зашла в фургон, а она — то есть он — меня не заметил и заговорил с Мардж. Та до смерти боялась Хоуги. Она заставила меня пообещать, что я никому не скажу.

— Но потом, когда лилипута убили, ты знала, где он был все это время — в костюме обезьяны. И понимала, что его убил Хоуги.

— Нет, Эдди. И я обещала Мардж…

Моя рука лежала на столе. Рита накрыла ее своей ладонью. Я вздрогнул от ее прикосновения. Кожа была горячей и обожгла меня, словно огонь.

— Эдди, не будем об этом, — произнесла она. — Давай вообще об этом не будем. Но если нужно, пойдем наверх, где мы сможем побыть одни.

Разумное предложение — слишком разумное. Наверху мне не захочется говорить о смерти.

— Давай еще выпьем, Рита, — предложил я. — Я… ну, мне нужна минутка, чтобы привыкнуть к кое-какой новой мысли, вот и все.

Мне не хотелось отводить взгляд от ее лица, но я повернулся, посмотрел на официанта и дал знак, чтобы нам подали еще два бокала мартини.

Я вдруг подумал: это неважно. Я могу поверить Рите. Я могу поверить, что она не читала статью про похищение ребенка и не догадалась связать одно с другим. А если она ничего не знала наверняка, то не была обязана ни с кем делиться своими подозрениями.

Я смотрел на нее и, пока смотрел, я ей верил. Потом на мгновение закрыл глаза.

— Рита, — сказал я, снова открыв их, — той ночью в Эвансвилле ты могла не знать о похищении. Но ты могла прочитать об этом в газетах на следующее утро, прежде чем мы с тобой встретились в холле отеля. И у тебя были какие-то дела в банке, пока я тебя ждал, а потом еще одна встреча с банкиром… Дай угадаю. Ты боялась, что Хоуги убьет тебя, потому что ты многое знала, о многом догадалась. Он уже совершил преступление. Поэтому ты кое-что оставила в банке — например, запечатанный конверт, который следовало открыть только в случае твоей смерти. И после этого тебе уже не нужно было бояться Хоуги.

Она снова облизнула губы и произнесла:

— Эдди, я тебя почти боюсь. Ты говоришь, как… сыщик. Если бы я тебя так сильно не любила, Эдди, я бы…

Нам подали мартини. Я заплатил, но пить пока не стал. Рита сделала глоток и снова коснулась моей руки.

— Эдди, давай обо всем забудем. В субботу я забрала конверт и сожгла его. Я это сделала, потому что действительно боялась Хоуги.

Не исключено, подумал я. Может, это правда. Я хотел верить ее словам и обо всем забыть. Она была такая красивая, и я мог бы сказать: «Ладно, Рита», — и забыть обо всем, и мы бы пошли наверх в ее номер. Но я задал ей вопрос:

— Рита, какая страховая компания выплатила тебе страховку в пять тысяч долларов после смерти отца?

Она резко отдернула руку от моей.

Я должен был выяснить правду. Пока я не задал вопроса, оставался крошечный шанс, маленькая надежда на то, что это было совпадение: Вайсс нашел всего тридцать четыре тысячи долларов из сорока, которые Хоуги получил в качестве выкупа за похищенного ребенка, а моя прекрасная Рита внезапно получила пять тысяч долларов по страховке.

Теперь я понимал, что единственным случайным совпадением во всей этой истории была смерть отца Риты, позволившая ей легко объяснить наличие у нее такой большой суммы.

Рита гневно смотрела на меня с противоположного конца стола.

— Будь ты проклят, Эдди, — прошептала она.

Пока это ничего не значило. Я мог бы сказать: «Хорошо, Рита, забудем об этом. Я просто хотел узнать правду». А когда мы поднялись бы в номер, забыть стало бы легко. О, мы бы повеселились, Рита и я, когда стали бы тратить полученные шантажом деньги. Вот только эти деньги являлись частью выкупа, полученного за маленького мальчика, и косвенно привели к гибели другого мальчика — чернокожего малыша, который прекрасно танцевал.

— Ладно, Рита, забудем об этом. Я просто хотел узнать правду, — промолвил я.

Но я имел в виду совсем другое: я не смогу доказать, откуда у нее эти деньги, да и не хочу даже пытаться. Я имел в виду: давай забудем обо всем. Прощай.

Я так и не выпил второе мартини.

Выйдя из бара, я двинулся прочь. Я знал, что озеро находится на востоке, поэтому направился туда. Присел на поросший травой склон в парке и уставился на воду. С озера дул прохладный ветерок. Вскоре стало темнеть, и я пошел назад. Из аптеки позвонил в цирк и попросил к телефону дядю Эма. Девушка в фургоне администрации сообщила:

— Он в городе, Эд. Сказал, что хочет повести вас с Ритой в ресторан.

Я понял, что дядя Эм мог зайти в отель и, наверное, уже ушел, но все равно заглянул туда. Дядя сидел в холле.

— Я не знал, где тебя искать, Эд, — произнес он. — На стойке мне сказали, что Рита уехала. Вы… расстались? Ты понял, что произошло?

— Ты знал? — воскликнул я. — А мне не объяснил.

Он медленно покачал головой.

— Я не знал, Эд. Я этого боялся, но не был уверен. Ты знал ее лучше, чем я, и я решил, что если она действительно шантажировала Хоуги, ты и сам догадаешься.

— Забудем об этом. Вернемся на площадку и откроем киоск? Еще только восемь вечера.

— Мы покончили с цирком, Эд.

— Как?

— Я пришел в город, чтобы сообщить тебе об этом. Слухи, что Мори продает цирк, оказались правдой. Новый владелец — Скитс Гири. — Дядя Эм усмехнулся. — Он собирался выставить нам другие условия работы. Сдается мне, мы ему не нравимся. Я послал его ко всем чертям и продал наше барахло Папаше Дженни, а чемоданы отправил на станцию. Мы свободны, как птицы, Эд.

— Скитс не имеет права менять условия в середине сезона! — возразил я. — Твой контракт еще действует.

— Я ему так и сказал, парень. Жестами. Если присмотреться, можно заметить, что у меня подбит левый глаз. Но ты бы видел Скитса! Мы все равно не смогли бы работать под его началом, Эд, ни при каких условиях. И не волнуйся, кошелек в хорошей форме. Еще несколько месяцев голодать не будем.

— Чем займемся? — поинтересовался я.

— Пока поживем в Чикаго. Как тебе такая идея?

— Нормально.

Дядя Эм положил руку мне на плечо:

— Переживешь, сынок. С тобой все будет в порядке.

— Со мной уже все в порядке, — сказал я. — Я все обдумал. Я с этим смирился. Мне хорошо.

— Слушай, Эд, значит, давай эту ночь проведем в Милуоки, а завтра отправимся в Чикаго. Мы же не хотим заявиться в Чикаго со слишком большой суммой денег в кармане? Их у нас там отберут. Так что окрасим Милуоки в светло-розовый цвет сегодня, а? — Он щелкнул пальцами. — И вот еще что, Эд. Эстель тоже собирается валить из цирка. Она ненавидит Скитса так же сильно, как и мы, к тому же он намерен сам управлять стрип-шоу. Так что пойдем, заберем ее и как следует повеселимся.

Я улыбнулся:

— Но тогда ты останешься без пары. Почему бы нам всем троим не слетать в Цинциннати, чтобы забрать для тебя Фло Червински?

Конечно, я шутил, но именно так мы и поступили.