Дженни провела рукой по животу, надеясь подчинить порхающих внутри бабочек. Она облизнула губы. Пригладила волосы. Сделала глубокий вдох и распахнула дверь.

На пороге стоял Кейдж. На нем были коричневые брюки, кремового цвета рубашка и спортивный пиджак верблюжьей шерсти. Весь этот ансамбль как нельзя лучше гармонировал с его песчаного цвета загаром и соломенной копной волос.

Его волосы были чистыми и блестящими, однако, как обычно, при взгляде на них становилось очевидным, что усилия любого стилиста были бы здесь тщетны… Да, так растрепаны, будто он только что поднялся с постели. Хотя, и в самом деле, именно такое впечатление, возможно, он хотел по себе оставить. Его глаза, похожие на два дымчатых мексиканских топаза, были устремлены на Дженни. В уголке его губ застыла лукавая улыбка.

— Привет, — опасливо прошептала она.

— Ты, случайно, не десерт? — медленно, растягивая слова, произнес он. — Если это так, я предпочту обойтись без обеда.

Бабочки взмахивали крыльями и плавно взмывали ему на встречу, несмотря на все ее предшествующие попытки их усмирить.

Нахлынувшие на нее ощущения казались просто нелепыми. Она провела все утро в офисе вместе с Кейджем, разбирая корреспонденцию за неделю. Они работали дружно, как одна команда.

Откуда же взялось это чувство, внезапно возникшее между ними? Что вызвало эти покалывающие беспокойные иголочки? Воздух словно наэлектризовался скрытой сексуальностью, и она понимала, что Кейдж чувствует в этот момент то же самое, что и она.

Пока занимались общим делом, они могли контролировать эти невысказанные ощущения. Однако едва они переступали этот профессиональный барьер, тайные желания и страсти, которые они друг к другу испытывали, начинали пузыриться и рваться наружу, как вода в закипающем чайнике.

Дженни ушла с работы сразу после полудня, как она всегда это делала по пятницам. Однако сегодня она вовсе не собиралась отдыхать во второй половине дня. Она вся отдалась приготовлениям к вечеру. Дженни хотела, чтобы еда, квартира и она сама были превосходными.

С каждым часом, остававшимся до заветного времени его прихода, ее ожидания росли, и теперь, стоя перед ним лицом к лицу, она ощущала предобморочное головокружение.

— Это мне? — Он протянул ей огромный букет розовых роз в облаке крошечных белых цветочков гипсофилы. Длинные стебли цветов были обернуты зеленой материей. Розы мгновенно наполнили комнату своим сладчайшим естественным ароматом.

— А у тебя есть сестра-близняшка?

— Нет.

— Тогда это для тебя. — Он вручил их ей, и Дженни отодвинулась в сторону, чтобы дать ему пройти в комнату. Однако он встал как вкопанный, не успев сделать и двух шагов. — Что за…

Кейдж с благоговейным трепетом осматривался вокруг себя. Комната претерпела разительные изменения с тех пор, как он в последний раз ее видел. Дженни проводила все обеденные перерывы и свободные вечера в походах по дешевым магазинчикам и гаражным распродажам, выискивая разные милые вещички.

С помощью Рокси она превратила свою квартиру в настоящий дом и была весьма горда результатами. Хотя ей было уже двадцать шесть лет, она впервые в жизни получила возможность самостоятельно выбрать дизайн собственного дома. И в отличие от комнаты в доме его родителей здесь не было оборочек и рюшек. Ее вкус оказался теплым, простым и элегантным.

— Тебе нравится? — тревожно спросила Дженни, крепко сцепив от волнения руки.

«Нравится»? Да я хоть сейчас могу сюда переехать.

Она улыбнулась, понимая, что он не имел в виду ничего неприличного, а лишь горел желанием похвалить ее за прекрасно проделанную работу.

— Я заплатил декоратору астрономическую сумму, чтобы он сделал мой дом. Мне следовало просто позвать тебя. Никогда и не предполагал, что у тебя есть тайный талант к такой работе. — Кейдж с любопытством взглянул на нее прищуренными глазами. — К чему еще у тебя есть скрытые таланты?

Она почувствовала, как от переполнявших ее эмоций у нее запершило в горле, и поспешила разрядить обстановку:

— Ты бы видел, как Рокси торговалась за эти цветы. Мы нашли их на гаражной распродаже. Тот человек просил за них всего пятьдесят долларов. Рокси заставила его снизить цену до десяти, а потом позвонила Гэри, чтобы он подъехал туда на своем пикапе и быстренько их погрузил, пока парень не передумал. Я ехала вместе с ними в кузове грузовичка, чтобы ни один из горшков, не дай бог, не разбился.

— Я бы тоже защищал свой фикус, рискуя жизнью. Я бы не пережил, если бы у него опали листья.

Его лицо приняло слишком ангельское выражение, что не могло не вызвать у нее подозрений. Здесь была какая-то игра слов, однако ее здравый смысл не позволил ей продолжить дальнейшие расспросы.

Она смущенно прокашлялась.

— Я купила там же и подставки плетеного дерева за пять долларов. Все, что оставалось, — покрыть их лаком.

— Мне нравится, что ты сделала с этой стенкой.

— Я использовала последний отрез ткани, который нашла на распродаже в «Кмарте». Рокси помогла мне пришпилить его маленькими гвоздиками к стене, чтобы не смещался орнамент. — Остатки Дженни использовала для того, чтобы сшить изящные, маленькие диванные подушки.

Цвета, которых она придерживалась в декоре интерьера, чтобы подчеркнуть новую мебель, были спокойными, но, тем не менее, странным образом привлекали внимание — багровый, темно-синий, синевато-серый и бежевый.

— Свечи пахнут просто потрясающе, — заметил Кейдж, кивнув в сторону изысканно декорированного журнального столика.

— Я увидела бронзовые подсвечники в антикварной лавке, знаешь, в одном из таких грязных, пыльных местечек по дороге в Пекос. Мне пришлось продираться через завесу пыли и паутину, чтобы достать их с полки. Ну, потом у меня ушло еще три ночи и две бутылочки чистящего средства, чтобы отчистить их от грязи и отполировать.

— Все выглядит великолепно.

— Спасибо, — скромно ответила она.

— Особенно ты. — Он внезапно наклонил голову, чтобы поцеловать ее. Дженни ожидала милый, братский, приветственный поцелуй. Вместо этого Кейдж поцеловал ее долгим, страстным поцелуем. Его губы жадно атаковали ее, язык соблазнительно исследовал ее глубины. Спустя несколько секунд, едва дыша, она нашла в себе силы от него оторваться.

— Я лучше пойду поставлю цветы в воду, пока они не пропали.

«Или пока это не случилось со мной», — подумала она, поспешив на кухню в поисках чего-нибудь, что можно было бы приспособить в качестве вазы, достойной этих роскошных роз. К сожалению, ей не удалось найти ничего подходящего, поэтому пришлось использовать в качестве вазы банку из-под апельсинового сока. Дженни уже успела поставить изящную вазочку с веточкой вереска, призванную служить абстрактным центром сервировки обеденного стола, поэтому она отнесла розы в гостиную и с извиняющейся за скромную «вазу» улыбкой поставила на кофейный столик.

— У тебя новый наряд?

— Да, — смущенно ответила она. — Рокси нашла его в магазине и заставила меня купить.

— Удивлен, что ей это удалось.

Длинная юбка и просторная блузка из натурального, неокрашенного шелка не были похожи на все, что носила Дженни раньше. На талии она повязала широкий, плетеный пояс. Дженни также надела те самые туфельки с узкими, обтягивающими лодыжку ремешками, которые так понравились Кейджу в кафе. Волосы ее были подобраны в высокую прическу, однако с нарочитой элегантной небрежностью она оставила несколько свисающих прядей, обрамлявших лицо и ниспадавших на шею.

— Выгляжу как цыганка, — заметила Дженни, смущаясь его пристального взгляда. — Я позволила Рокси уговорить себя только потому, что у этой блузки широкий низ со складками и она как раз придется мне впору, когда все станет заметно.

— Повернись.

Она сделала медленный поворот на триста шестьдесят градусов и снова взглянула ему в лицо.

— Мне безумно нравится. Очень красиво, — сказал Кейдж с нежной улыбкой. — Но ты уверена, что прибавила в талии? Все эти наряды так скрывают фигуру.

— Уверена, уверена, — весело отозвалась она, слегка похлопав себя по животу. — Я поправилась почти на два фунта.

— Молодец! Доктор говорит, что все в порядке? — Он сосредоточенно нахмурился. — Ты уже перешагнула половину срока, но твой живот едва-едва заметен.

— Едва заметен? Видел бы ты меня без одежды.

— Мечтаю об этом.

— Это выражение прозвучало слишком сексуально.

— Я имею в виду, — быстро уточнила Дженни, — что немного поправилась в талии. Врач говорит, что ребенок развивается прекрасно. Он совершенно нормальных размеров для своих почти пяти месяцев.

«Он»?

— Врач думает, что это мальчик, из-за его сердцебиения. Обычно у мальчиков сердце бьется медленнее, чем у девочек.

— Тогда я совсем не обычный, — прошептал Кейдж. — Мое сердце бьется в бешеном темпе.

— Почему? — Его янтарные глаза притягивали ее как магнит. Дженни слегка наклонилась к нему.

— Потому что я все еще думаю о том, как ты выглядела бы без одежды.

Ее просто неудержимо влекло к нему, однако ей удалось проявить силу воли и вовремя оторваться от него мысленно и физически. Дженни скрылась за дверями кухни.

— Мне надо проверить ужин.

— А что у нас будет? Пахнет восхитительно.

Он вошел в кухню как раз вовремя, чтобы увидеть, как она склонилась, проверяя стоящее в духовке блюдо. Эта соблазнительная картинка полностью захватила его внимание и возбудила совершенно далекие от кулинарных аппетиты.

— Тушеные свиные ребрышки, спаржа под соусом голландез… Ты любишь спаржу?

Он кивнул, и она облегченно вздохнула.

— Картошка с петрушкой и сливочным маслом, горячие булочки и мороженое «Милки Уэй».

— Ты шутишь? Мороженое «Милки Уэй»?

— Нет, я совсем не шучу, и я заплатила за «Милки Уэй»!

Кейдж проигнорировал ее язвительное замечание и вошел в кухню. Как только она поставила противень с булочками в духовку, он взял ее за руки и притянул к себе, буквально пожирая глазами.

— Стараешься произвести на меня впечатление?

— Почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Ты потратила столько времени на готовку и все остальное. — Он поймал прядь ее волос и принялся накручивать на свой указательный палец. — Почему, Дженни?

— Мне нравится готовить. — Она словно загипнотизированная смотрела, как он поднес ее локон к своим губам и поцеловал, близко к ней наклонившись. — И… и… м-м-м, знаешь, твои родители не любили экспериментов. Мне нравится пробовать новые рецепты, однако они всегда хотели есть то же самое, что…

Его губы прервали ее нервную речь поцелуем.

— А мне дозволено выбрать десерт? — нежно прошептал Кейдж, отпуская ее губы.

— Нет.

— Тогда я выбираю тебя, — ответил он, не обращая внимания на ее отрицание. — Слаще тебя не найти.

Кейдж приблизился к ней, оттеснив ее вплотную к столешнице так, что она очутилась в ловушке. Он сжал ее в страстных объятиях, не оставлявших сомнений в том, кто здесь женщина и кто здесь мужчина. Мгновение спустя она бесстыдно отвечала на его ласки, ее руки скользили по его спине. Их объятия длились до тех пор, пока запах печеных булочек не заполнил маленькую кухню.

— Кейдж, — задыхаясь, прошептала Дженни, стараясь вдохнуть побольше воздуха, чтобы справиться с гулом в ушах. — Булочки сгорят.

— Кого, черт возьми, это волнует? — пробормотал он, целуя ее в шею.

— Меня. — Она оттолкнула его. — Мне пришлось тяжко потрудиться, чтобы их приготовить.

Он вздохнул и сделал шаг назад, давая ей возможность вынуть булочки из духовки.

— Ты не возражаешь, если я сниму пиджак?

— Тебе жарко?

Он приподнял золотистую бровь:

— Горячо, Дженни, дорогая, очень горячо.

Через несколько секунд Кейдж, уже в рубашке, присоединился к ней за столом.

— Выглядит очень вкусно, — заметил он, усадив сперва Дженни, а потом уже сев сам.

Она разложила еду по тарелкам и с тревогой ожидала его вердикта после того, как он попробовал первый кусочек.

— Замечательно. Даже лучше, чем обычно готовит моя мама, — высказал, наконец, свое мнение Кейдж.

Довольная, она улыбнулась и сама приступила к еде.

— Ты видел их, Кейдж?

— Кого? Ах, матушку и отца? Нет. Лишь мельком. А ты?

— Нет. Я чувствую себя виноватой в том, что внесла этот разлад между вами.

Он горько усмехнулся:

— Дженни, дорогая, этот разлад возник между нами, едва я начал ходить.

— Но мой переезд и ребенок, которого я жду, только ухудшили ситуацию. Не могу с этим смириться. Я так надеялась, что вы станете друг другу ближе. Ты просто необходим им сейчас.

Кейдж еще раз осмотрелся по сторонам.

— Знаешь, думаю, они почувствовали бы ревность, если бы увидели, как ты тут все устроила.

— Ревность?

— Да. Полагаю, они хотели, чтобы ты нуждалась в них так же, как и они нуждались в тебе. А ты не нуждалась. Не нуждаешься. Они боялись отпустить тебя с поводка, чтобы ты случайно не осознала этого. Так они привязали тебя к себе, играя на твоем чувстве благодарности и обязательствах перед ними.

— Это нечестно, Кейдж. Они вовсе не манипулировали мной.

— Пойми меня правильно, — проговорил он, на секунду прикрыв ее руку своей ладонью. — Я вовсе не подразумеваю, что родители поступали так сознательно. Они бы и сами ужаснулись, узнав, что способны на такой эгоизм. Но только подумай хорошенько, Дженни. Я не соответствовал их представлениям о том, каким должен быть их сын, так что они поставили на мне крест и переключились на Хола. К счастью, он оказался идеальным кандидатом, и они отдавали все свои силы его воспитанию. Потом появилась ты. Ты была прелестной, послушной девочкой и показалась им идеальной приемной дочерью.

— Уверена, сейчас-то они так не думают…

— Мне почему-то тоже так кажется, но я считаю, что это даже лучше для каждого из нас. Ты теперь свободна. И это вовсе не значит, что ты стала их меньше любить. — Он в замешательстве покачал головой. — Это именно то, чего они никогда не могли понять. Я любил их. Я хотел, чтобы они любили меня. Если бы они проявили по отношению ко мне хоть долю симпатии, крупицу любви, я бы не вел себя так несносно. В этом бы просто отпала необходимость. — Он снова посмотрел ей в глаза. — Ты взбунтовалась по-своему. Может, на этот раз до них дойдет что-нибудь.

— Хочется верить. Ужасно думать о том, как там им приходится одним в этом огромном доме, особенно после того, как они так тяжело пережили кончину Хола. Мне кажется, рано или поздно, с нашей поддержкой или без нее, они свыкнутся с потерей.

— А ты, Дженни? Ты свыклась с ней?

Закончив с едой, она положила ножик и вилку крест-накрест на тарелку.

— Мне его не хватает. Хол и я были очень близки. Мы могли болтать часами. — У Кейджа на виске судорожно забился сосудик, однако она ничего не замечала, задумчиво продолжая свой рассказ. — Он был таким милым человеком. Не думаю, что он когда- либо мог намеренно причинить кому-нибудь боль, ранить чьи-то чувства.

— Ты по-прежнему любишь его?

Она чуть не сказала: «Не уверена, что вообще когда-нибудь его любила», но вовремя спохватилась. Многие годы Дженни думала, что влюблена в Хола. Неужели она лишь пыталась себя в этом убедить?

Она испытывала по отношению к нему глубокую и прочную привязанность, но от его поцелуев у нее никогда не кружилась голова, как от поцелуев Кейджа. Ее сердце не начинало биться быстрее, когда Хол входил в комнату. Нет, она никогда не испытывала такой сильной, болезненной, глубокой нужды в Холе, такого желания, какое она ощущала по отношению к Кейджу. Она постоянно жаждала видеть его, обладать им, быть с ним, каждый час, каждое мгновение.

Однако из уважения к Холу она не могла обсуждать свои чувства к нему с Кейджем. Дженни решила просто уйти от прямого ответа.

— Я всегда по-своему любила Хола.

Кейдж не привык к тому, чтобы его вопросы оставались в подвешенном состоянии. Он сам не терпел недомолвок и не собирался довольствоваться подобным со стороны Дженни.

— Если бы он был жив, ты бы по-прежнему хотела выйти за него замуж?

Она вскинула на него взгляд, потом отвела глаза:

— У меня ребенок, так что…

— Если бы ребенок не имел к этому отношения?

Дженни запнулась, поскольку ответ на этот вопрос имел отношение к тому часу в постели, проведенному с Холом. Было ли это всего лишь волшебным всплеском эмоций, кометой, промелькнувшей в ее жизни для того, чтобы погаснуть и рассыпаться в звездную пыль? Было ли это случайностью? Возможно, они оба испытывали столь сильное эмоциональное возбуждение в ту ночь, что просто потеряли голову?

Она начинала все больше верить в то, что все именно так и случилось. Как бы прекрасно, как бы волшебно Дженни ни ощущала себя тогда, она теперь твердо знала, что страсть можно испытывать не обязательно к одному человеку. Ее так же возбуждали поцелуи Кейджа, как это было между ними с Холом в ту ночь.

Понимая, что он ждет ее ответа, Дженни осторожно заметила:

— Нет, не думаю. Пожив самостоятельно, я поняла, что Хол и я совсем не годились друг другу в супруги. Друзья — да. Хорошие друзья. Возможно, брат и сестра. Однако мне кажется, я никогда не смогла бы стать той женой Холу, которая требовалась ему для того, чтобы быть поддержкой на избранном им в этой жизни пути.

Кейдж едва сдержал себя в руках, скрывая переполнившие его восторг и радость.

— Разреши, я помогу тебе убрать посуду, — сказал он, вставая.

— Ты же не попробовал десерта.

— Ожидание только еще больше распалит мои чувства.

И снова его слова подразумевали двоякое толкование, однако Дженни опять решила, что будет лучше не обращать на это внимания. В глазах его сверкали золотые искорки, причиной которых лишь отчасти было мерцающее пламя свечей.

Они весело болтали, приводя в порядок кухню. На бывшем ранчо Парсонов заработала уже вторая нефтяная скважина, собирались бурить третью. Кейдж присмотрел еще один участок земли, на котором, он был уверен, им также удастся найти нефть.

Дженни нравилось, с каким возбуждением он рассказывает о поисках и добыче нефти. Он был удачлив, однако деньги не были для него главным. Вызов, азарт, риск, заигрывание с опасностью — вот что вдохновляло его. Многие бы назвали это безрассудством, однако она знала Кейджа лучше. Он лихачил на своих машинах, но прекрасно отдавал себе отчет в ситуации на дороге. Та же умелая удаль помогала ему и в бизнесе.

Кейдж разложил мороженое по блюдцам, нахально облизав ложку, пока Дженни расставляла кофейные принадлежности на поднос. Вместе они вошли в гостиную.

— Смотри не пролей ни капли на мой новый диван, — предупредила его Дженни, едва Кейдж поднес ложку ко рту.

— М-м-м… просто умопомрачительно. — Он дал мороженому растаять у него во рту.

— Значит, люди правду говорят.

— Какую правду?

— Что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок.

Кейдж поднес еще одну ложку с мороженым к губам. Высунув язык, он облизнул сияющий белизной ледяной шарик, коснулся его губами и медленно положил к себе в рот. Проделывая все эти операции, он не отводил глаз от Дженни.

— Полагаю, это лишь один из путей, однако другой, я думаю, гораздо более занимателен. Хочешь, проведу экскурсию?

— Тебе сахара или сливок? — спросила она тонким, высоким голосом.

Кейдж усмехнулся про себя, заметив, как дрожат у нее руки, когда она наливала ему кофе.

— Дженни, ты делаешь для меня кофе многие годы и прекрасно знаешь, что я пью его исключительно черным.

— Я забыла.

— Да ни черта ты не забыла. Ты просто испугалась того, что я сказал.

— Это грубо и возмутительно. — Она по-прежнему не могла взглянуть ему в глаза. Ее щеки пылали.

— Дженни, ты — парадокс, — заметил Кейдж, наклоняясь, чтобы сделать глоток кофе. Он уже закончил свое мороженое и поставил пустое блюдце на поднос.

— Парадокс?

— Да. Ты носишь ребенка, однако, едва только стоит затронуть предмет, имеющий отношение к сексу, словно страус прячешь голову в песок.

Ее веселая улыбка внезапно испарилась, на лице появилось горькое выражение, и она отставила в сторону блюдце с мороженым, едва его попробовав.

— Ты думаешь, что я ханжа, пережиток прошлого, викторианский динозавр в эпоху сексуальной свободы?

— Не говори за меня. Я вовсе не имел в виду ничего подобного. Твоя невинность притягательна.

— Вряд ли меня можно назвать невинной, — пробормотала Дженни, низко склонив голову. Она закрыла глаза, вспомнив звук своего хриплого дыхания в то мгновение, когда впервые испытала оргазм. Стоны той ночи наслаждений отзывались эхом в ее голове даже сейчас при воспоминании о том, как ее тело взорвалось тысячью сверкающих искорок, точно какой-то экзотический неоновый цветок. Дженни словно снова ощутила, как выгнулась ее спина, приподнялись бедра, задрожали члены, как все ее существо жадно впитывало то неизъяснимое блаженство, сладкое наслаждение.

— Ты сказала, что была девственницей в ту ночь…

— Да, была.

— Ни разу до того?

— Да.

— Ничего подобного?

— Да.

Кейдж поставил кофе на поднос. Он подсел к ней ближе, облокотившись согнутым локтем о спинку дивана. Легко коснулся ее щеки костяшками пальцев:

— Должно быть, ты испытала действительно глубокие чувства в ту ночь, если согласилась расстаться с тем, что так долго хранила.

— Я никогда в жизни не чувствовала ничего подобного.

Удары сердца гулко отдавались у него в груди. То, что Кейдж собирался сделать, было непростительным, но это уже не пугало его.

— Расскажи мне, что ты ощущала тогда.

Глубоко задумавшись, Дженни бессознательно опустила свою руку ему на грудь. Ее пальцы теребили застежку его рубашки.

— Было так, будто моя душа словно покинула тело, будто я наблюдала со стороны за тем, что происходит не со мной, а с кем-то другим. Я отбросила все ограничения, все запреты, которых обычно придерживалась. Я жила только мигом, единственным мигом. Я вся отдалась нахлынувшей на меня сексуальности и раскованности, однако дух мой никогда не был более возвышенным. Меня словно несли невидимые крылья. — Она подняла свои глаза к нему, словно смущенная маленькая девочка. — Ты понимаешь, что я имею в виду?

— О да. Полностью, — честно признался он.

— Ничто из того, что я делала в ту ночь, не казалось мне грязным или неправильным. Все было прекрасным. Я хотела любить и быть любимой. И я не могла просто рассказать о нашей любви. Мне надо было показать это.

— А Хол так же хотел тебя?

— Не сразу.

Ее щека уже покоилась в его раскрытой ладони.

— Но ты уговорила его.

— Сказать проще и честнее — я совратила его.

— Ну, хорошо. Ты его совратила. Что произошло дальше?

Дженни улыбнулась и стыдливо опустила голову:

— Потом он даже более чем хотел. Он никогда не вел так со мной себя раньше.

— Как?

Если бы Дженни взглянула сейчас в лицо Кейджа, она бы прочла то же самое жаждущее, голодное выражение.

Она на мгновение закрыла глаза, словно стараясь сдержать себя, тщательно подбирая слова. Кейдж не мог отвести от нее взгляда, он внимательно смотрел, как она облизнула кончиком языка нижнюю губу, прежде чем продолжить снова.

— Чувственно, немного дико, сладострастно. — Дженни слегка улыбнулась. — Я не знаю, как описать его.

— Грубо? Слишком грубо?

— Нет, я вовсе не это имела в виду.

— Нежно?

— Да. Все это время он был очень мягок, но… страстен.

— Ты испугалась, когда он сдернул с тебя ночную рубашку? — Ее глаза удивленно открылись, и Кейдж обозвал себя чертовым, безмозглым болваном. — Ведь на тебе же была надета ночная рубашка, так?

В течение нескольких последних минут его мягкий, чуть хрипловатый голос словно гипнотизировал ее, одурманивая, вводя в транс. И, как любой находящийся под гипнозом человек, она послушно ему отвечала. Однако его последний вопрос словно вывел ее из ступора.

— Я не должна была говорить с тобой об этом, Кейдж.

— Почему?

— Мне стыдно, я смущаюсь, — воскликнула она едва слышно, — а кроме того, это нечестно по отношению к Холу. Почему ты так хочешь знать, что случилось той ночью?

— Потому, что мне любопытно.

— Это болезнь! Это любопытство ненормально!

— Нет здесь ничего болезненного и ненормального. Напротив, все естественно. — Он завис над ней, заставив Дженни вжаться в боковую подушку дивана. Кейдж положил одну руку на спинку дивана, другую — на его подлокотник, обнимая Дженни и заключая в ловушку, образованную его руками. — Я хочу знать, что ты думаешь о занятии любовью.

— Почему? — спросила она, готовая разрыдаться.

Он низко опустил голову, приблизившись к ней, и его слова казались ей мягкими, выразительными дуновениями воздуха, согревавшими, ласкавшими ее омертвевшие губы.

— Потому что я хочу заниматься с тобой любовью. Ты отказываешь мне, противостоишь любым моим попыткам. Я хочу знать, что побудило тебя отступиться от своих принципов той ночью. Что заставило желать жить одним мгновением? Что сделал твой возлюбленный, чтобы ты отбросила все ограничения и запреты, которых столь ревностно придерживалась в обычной жизни? Что могло освободить твою сексуальность? Говоря другими словами, Дженни, что заводит тебя?

Она невольно чувствовала, как ее возбуждают его убедительный тон и настойчивые, крепкие объятия, требовательные прикосновения его напряженного тела. Его грудь вздымалась и опускалась при каждом бешеном, ускоренном вдохе. Кейдж был не в силах оторвать от нее взгляда.

— Что пробило брешь в твоей броне? — снова спросил он. — Неужели все вокруг было столь романтично, что ты не смогла устоять?

Дженни покачала головой и словно со стороны услышала свой ответ.

— Это случилось в моей комнате.

— Видит Бог, это совсем не сексуально.

— Там было темно.

Кейдж слегка приподнялся, почти закрыв ее своим телом, и выключил настольную лампу. До тех пор она и не замечала, что он успел погасить весь свет на кухне и рядом с обеденным столом, когда они ушли оттуда. Они сидели, погрузившись в темноту, освещенные лишь слабым огоньком догорающих свечей. Их пламя отбрасывало длинные, мерцающие тени на бледные стены, выхватывая из темноты его лицо.

— Как сейчас?

— Нет. Совсем темно. Я ничего не видела.

— Ничего? — Его сильные пальцы мягко, но крепко удерживали ее за волосы, не давая ей опустить голову, заставляя смотреть ему прямо в глаза.

— Да.

— Ты даже не видела лица своего возлюбленного?

— Да.

— А ты хотела бы этого?

— Да. Да. Да, — простонала она и сделала безуспешную попытку отвернуться. Он не пускал ее.

— Тогда это к лучшему. Смотри на лицо своего возлюбленного сейчас, Дженни. Во имя всего святого, взгляни, наконец, на меня, Дженни.

Его губы вновь коснулись ее губ, и на этот раз она была к этому готова. Приоткрыв губы, Дженни отвечала на его яростное желание обладать ею, приветствуя вибрирующие, волнующие, завораживающие движения его языка. Ее руки касались, ласкали его руки, скользили по его спине. Она гладила напряженные мышцы его груди.

— Что он говорил тебе, Дженни? — Кейдж покрывал поцелуями ее губы и щеки. — Сказал ли он тебе все, что ты хотела, что жаждала слышать?

Губы ее слились с его губами, а разум… разум пытался обратиться к ускользающим воспоминаниям.

— Он сказал… — Она была смущена и озадачена. — Он… он ничего не сказал.

— Ничего?

— Да. Думаю, только прошептал мое имя… однажды.

— Неужели он не сказал тебе, какая ты прекрасная и желанная?

— Я… я не такая.

— Именно такая, любовь моя, именно такая. Такая прекрасная. — Его дыхание казалось теплым и влажным, когда он шептал ей на ухо. — Ты чувствуешь, как я возбужден, Дженни. Да как ты можешь думать, что ты не желанна. Я хочу тебя больше, чем любую другую женщину на свете.

— Кейдж, — простонала она, когда тот, наконец, прервал свой пламенный поцелуй. Он нежно облизнул ее губы, слегка коснувшись уголков рта, словно поддразнивая.

Его рука скользнула на ее талию, развязывая пояс. Он дотронулся до ее шеи, лаская грудь твердыми подушечками пальцев.

— Говорил ли он тебе, что твоя кожа нежная как шелк? — Кейдж склонил голову, тесно прижавшись к ней, целуя шею. — И что ты пахнешь просто божественно? — Он запечатлел еще один горячий поцелуй в ямочке у начала ее шеи, коснувшись языком ее бархатной кожи.

Дженни не замечала, что Кейдж успел расстегнуть пуговицы ее блузки, пока он не начал торопливо снимать ее. В его хриплом шепоте звучали проклятия, но были они как молитва. Он издал сладостный стон, дотронувшись до ее груди. Дженни закрыла глаза и вся отдалась чувствам, пробуждаемым его ласкающими пальцами и нежными ладонями.

— Он должен был сказать тебе, что твои груди прекрасны. — Кейдж поцеловал ее в грудь. — Что твои соски нежны, сладки и совершенны. Он должен был сказать тебе все это. Потому что это правда. — Он ловко расстегнул застежку и снял прозрачные чашечки. — Ах, Дженни, позволь мне любить тебя.

И, сжимая ее в своих объятиях, он делал это.

Дженни не знала, что поцелуи могут быть столь божественны, столь нежны и одновременно чувственны, что губы могут впиваться в кожу столь яростно, не причиняя при этом боли, что язык может быть столь подвижным и неспешным.

Его ласки длились и длились, пока она не ощутила себя парящей в искристом океане чувств. Горячие источники желаний рождались в ее нервных окончаниях. Дженни знала, что нехорошо, грешно предаваться воспоминаниям о ночи любви с Холом с его братом.

Однако она давно уже преступила границы здравого смысла, и не было пути назад. Она пала жертвой легендарного очарования Кейджа. Дженни Флетчер уже присоединилась к его донжуанскому списку, но все же что-то заставляло ее думать, что эта ночь станет особенной и для Кейджа.

— Тебе нравилось чувствовать его тело рядом с собой, Дженни?

— Да.

— Прикосновения его кожи?

— Он не снял с себя одежду, — едва дыша, призналась она, в то время как его губы продолжали ласкать ее грудь.

— А ты?

— Да, я была…

— Обнаженной?

— Да.

— И как ты себя чувствовала?

Дженни вспомнила тот момент, когда ночная рубашка упала с ее тела, и она оказалась нагой и незащищенной под своим возлюбленным.

— Я не чувствовала стыда. Я только хотела…

— Что?

— Не важно.

— Что? — настойчиво повторил он.

— Ощущать его рядом с собой.

Кейдж оторвался от нее и пристально посмотрел ей прямо в глаза:

— Расстегни мою рубашку.

Дженни замерла на мгновение, а потом опустила глаза и взглянула на первую застегнутую пуговицу. Будто со стороны, она смотрела, как ее пальцы приближаются к ней, словно подчиняясь молчаливому приказу. Пуговица проскочила в петлю. За ней последовали другие.

Она издала протяжный вздох, когда показалась его грудь. Опаленные жаркими лучами техасского солнца рыжеватые волосы, словно золотой веер, покрывали скульптурно вылепленные мускулы его груди. Его соски казались почти черными в приглушенном свете мерцающих свечей.

Слезы показались на глазах у Дженни. Ей хотелось плакать от созерцания его мужского совершенства. Он был прекрасен. Она сжала тонкую ткань его рубашки и сняла ее с его плеч, пытаясь высвободить его руки. Он ощутил ее робкие, почти воздушные прикосновения. Его кожа была загорелой и гладкой, плечи покрывала россыпь медных веснушек. Дженни дотронулась кончиками пальцев до едва заметных линий голубых вен на его выступающих бицепсах.

Он медленно придвигался к ней, пока они не слились в объятиях друг друга, его грубоватая, обветренная кожа с ее нежной и гладкой, его атлетическая мужественность с ее женской мягкостью.

— Дженни, Дженни, Дженни.

Их уста соединились так же крепко, как и тела. Кейдж осторожно сжимал ее в объятиях, слегка повернувшись на бок, чтобы не давить на нее всей тяжестью своего тела. Он чувствовал биение ее сердца рядом со своим. Ее соски сладостно касались обнаженной кожи его груди.

Он любил ее. Господи, как же он любил ее. И все никак не мог поверить в то, что она, наконец, принадлежит ему.

— Ты довольна, что мы купили мягкий диванчик?

— Гм… Так вот что ты имел в виду, когда убеждал меня его купить?

— Это и многое другое.

Они вновь стали целоваться. Долго, чувственно, эротично.

— Дженни, давай перейдем в спальню.

— Кейдж…

— Я не причиню тебе вреда, клянусь.

— Нет, не то.

— Тогда что?

— О, пожалуйста, не трогай меня здесь, — задыхаясь, прошептала она.

— Тебе неприятно?

— О нет, господи, слишком приятно. Кейдж, пожалуйста…

-Так? Здесь?

— Да.

Их губы снова слились.

— Дотронься до меня, — взмолился он.

— Где?

— Где угодно.

Она положила руку ему на грудь. От ее прикосновений его соски затвердели.

— О господи. Я умираю. Пойдем в постель, Дженни.

— Я не могу.

— Ты меня не хочешь?

В ответ она страстно изогнулась, прижавшись к его твердости. Он воспринял это как согласие. Поднявшись, Кейдж предложил ей свою руку. Она приняла ее и охотно соскочила с дивана. Они направились в спальню.

Входная дверь заходила ходуном от громких ударов, за которыми последовали яростные проклятия Кейджа.

— Какого черта!

Дженни кинулась к дивану и принялась натягивать блузку, неловко просунув руки в рукава и возясь с пуговицами. Она спрятала свой расстегнутый лифчик под ближайшей диванной подушкой.

Рокси и Гэри стояли на пороге.

— В доме пожар? — гневно прорычал Кейдж.

— Нет.

— Тогда спокойной ночи.

Он попытался захлопнуть дверь прямо перед их носом, но Рокси успела перехватить ее.

Тем не менее, это вопрос жизни и смерти. Если мы с Гэри сегодня не поженимся, я убью себя.