Домик внутри оказался одной большой комнатой с круглым столом посередине. Вдоль стен, как на вокзале, стояли широкие коричневые скамейки с высокими спинками. Стены были выкрашены густой зеленой краской, а на них висели цветные плакаты с разными микробами. В стене справа матово блестело круглое окно с прилавком.

В комнате ходили люди с сумками и авоськами. Некоторые пристраивались в длинную очередь возле окошка, другие начинали торопливо писать на листках бумаги, одалживая друг у друга ручки.

Слева комната вытягивалась в маленький коридор, в конце которого была дверь во двор. Возле двери сидела на табуретке грузная женщина в черном полушубке и валенках с калошами.

Дядя Павел подошел к ней.

— Здравствуйте, — сказал он, приподнимая шляпу.

— Здрасте, — хмуро ответила женщина и встала, заслонив спиной дверь, — если пропуска нет, не пропущу.

Ксюша смотрела на нее со страхом. Таких больших теток она еще никогда не видела. Рядом с нею даже дядя Павел казался мальчишкой.

Мама растерянно взглянула на дядю Павла и прижала руку в черной перчатке к губам. Дядя Павел откашлялся и успокаивающе положил руку маме на плечо.

— Пропуска у нас действительно нет, — начал было он, но тетя Наташа решительно перебила его:

— В четвертой хирургии лежит после операции наш товарищ. К нему сегодня прилетели из Сыктывкара жена и дочь. Разве вы можете их не пустить?

— Могу, — сказала женщина.

Тетя Наташа растерялась. Тетка возвышалась над нею, как могучий камень. Трактором не сдвинешь.

— Но… но как же быть? — спросила мама. В голосе у нее уже дрожали слезы.

Тетка подняла воротник полушубка, сунула руки в рукава и вдруг жалобно сказала:

— Гражданочка, думаете у меня сердца нет? Звоните на отделение заведующей, попросите, может, и даст пропуск, раз такое дело. Только наперед скажу, девочку все одно нельзя, раз в послеоперационное.

Ксюша сначала даже ушам своим не поверила. Что это значит? Ее не пустят к отцу?! Да этого просто быть не может! Она повернулась к маме:

— Мама, что она говорит? Почему нельзя!

— А вот так, — сказала тетка и нахмурилась, — нельзя, и весь сказ. Инструкция такая — до двенадцати лет.

— Я не могу ждать целых два года, — сказала Ксюша, все еще надеясь, что эта женщина просто шутит.

Тетка усмехнулась.

— Да кто же тебя заставляет столько ждать? Твой отец до той поры сто раз из больницы выйдет. А вы, гражданин, идите звонить, а то уйдет заведующая, и все тогда.

— Да, да, — сказал дядя Павел и заторопился к телефону.

Мама положила руки Ксюше на плечи, прижала к себе.

— Успокойся, Ксюша. Может, еще и разрешат.

Тетка взглянула на нее с сожалением.

— И не обнадеживай девчонку. Насчет чего-чего, а с детьми у нас строго. Не велено, и все.

— А кто не велел? Кто? — возмущенно спросила Ксюша.

— А не кричи. Мала еще на людей кричать. Главный врач не велел, вот кто.

— Ксюша, успокойся, — уговаривала мама.

Но Ксюша не могла успокоиться. Слезы текли по щекам, капали с носа. Главный врач представлялся ей сейчас самым злым человеком на свете. Сидит себе, наверное, в кресле — пузатый, как бочка, лысый. Фантомас, и нос ведьмин, крючком. Синий от злости… Попался бы он ей сейчас — не обрадовался!

— А где… где он, этот главный? — спросила Ксюша.

Тетка показала рукой на зеленоватый каменный дом с белыми колоннами невдалеке от проходной.

— Во-он там. Здесь вся контора размещается.

Ксюша взглянула с ненавистью на этот дом, где прятался от детей лысый Фантомас. И еще главным называется… А ведь Главный — значит, самый лучший должен быть…

За воротами, на улице, пронзительно загудела «Скорая». Вахтер нажала толстый крюк в стене, но ворота не открылись. Она сердито пробурчала: «Мастера — руки обломать» — и затопала к воротам.

И тут Ксюшу будто толкнуло что-то в спину. Она рванулась из рук матери и помчалась к дому с колоннами.

— Эй, ты куда?! А ну вернись! — закричала тетка.

— Ксюша! Ксюша! Сейчас же вернись! — кричали в один голос мама и тетя Наташа.

Ксюша даже не обернулась. Обеими руками она дернула на себя тяжелую дубовую дверь, пронеслась мимо каких-то людей и взлетела на второй этаж. У них в школе и учительская, и кабинет директора были на втором этаже, — значит, и главный должен быть где-то тут.

Ксюша еще не знала, что она скажет главному врачу. Пусть только попадется, а там она найдет, что сказать. Тоже нашелся умный — детей к отцам не пускать! Обрадовался, что главный…

Она быстро шла по коридору, читая синие стеклянные таблички на белых дверях. На них были написаны какие-то непонятные слова. Кабинета главного врача не было нигде. А может, это слезы мешали ей прочитать как следует? Ксюша вытерла глаза ладонями, всхлипнула от обиды. Называется, приехала к отцу… Где же справедливость?..