Чайник уже фыркал на огне, а Полина Ивановна, тихонько напевая, протирала полотенцем чашки.

— Как тебя зовут-то? А то говорим, говорим…

— Ксюша… Ксения Ермакова.

— Снимай, Ксюша, пальто и садись к столу.

— Подождите, Полина Ивановна, — нетерпеливо сказала Ксюша. — Здесь, в Ленинграде, есть один доктор… Он даже не просто доктор, а главный, самый главный врач, понимаете? У него в больнице мой папа лежит. Мы к нему приехали. Только папа уже поправился, и, наверное, послезавтра мы улетим домой. Маме на работу надо.

— Так, — сказала Полина Ивановна, нахмурясь, — и что дальше?

— Как что? — удивилась Ксюша. — Он же Тиминой маме свои телефоны написал и велел поскорее позвонить. Он даже сказал, что, наверное, вылечит Тиму.

— А откуда он про Тимофея узнал?

— Я ему сказала, а что? Санька мне рассказал, а ему… Мне просто ужасно обидно стало, что все… ходят, а Тима нет.

Полина Ивановна задумалась, потом сказала хмуро:

— Не знаю, как и быть… Мария зареклась возить Тимофея по врачам. Одно расстройство получается, а толку никакого.

— Мало ли что другие врачи говорили, разве можно им поддаваться? А Игорь Владимирович настоящий, честное слово!

— Страшно, Ксюшенька… Страшно Тимофея понапрасну обнадеживать. А с другой стороны — вдруг не поверим, а он самый случай и есть. Как тут быть — ума не приложу! Мария-то меня слушает, как-никак старшая сестра, вырастила ее заместо матери. Да и Тимофею уже теперь не знаю, кто я, то ли тетка, то ли бабка…

— Надо обязательно звонить, — сказала Ксюша, — Игорь Владимирович поможет, я знаю. Вот увидите.

Полина Ивановна сидела пригорюнившись и все вздыхала:

— А вдруг понапрасну? Тимофей-то уже привык к себе… такому-то.

Ксюша почувствовала, что ей не хватает воздуха, так возмутили ее эти слова.

— Не мог он привыкнуть! Он не такой, понимаете?! Это вы Тиму не знаете! Он никакой правды не испугается!

Полина Ивановна обиделась и встала.

— Это я Тимофея не знаю? Да как ты… Да я, можно сказать, всю свою жизнь ему отдала… У меня, кроме них, никого. — Она всхлипнула и закрыла лицо полотенцем.

Ксюша растерялась.

— Извините… Я не хотела… Это я из-за Тимы…

Полина Ивановна вытерла лицо докрасна и швырнула полотенце на стул.

— Да ладно, чего уж там. Это ты извини. Не со зла я… душа за парнишку вся изболелась.

— Я понимаю, — тихонько сказала Ксюша.

Полина Ивановна взглянула на нее искоса и вдруг улыбнулась.

— Ах ты птаха моя… Понимает! Постой, а может, и правда понимаешь, не умом еще, а сердцем? — Она села, взяла Ксюшу за руки и притянула ее к себе. — Скажи, ты веришь, что этот доктор поможет Тимофею?

— Верю, — твердо сказала Ксюша.

— Ну, быть по-твоему. Попробуем еще раз. А не получится, боле никому не дам парня теребить. Насчет правды-то, Ксюшенька, ты верно сказала — Тимофей не испугается. Он у нас сильный. В прошлом году волю начал закалять… — Она засмеялась. — И закалил! Ох, парень!

Ксюша даже ушам своим не поверила.

— Как волю? А как же он до проруби добрался?!

Полина Ивановна удивленно уставилась на нее, потом прыснула от смеха. Просто вся заходила, заколыхалась от хохота.

— Ну, девка, уморила! В прорубь… Что он, совсем дурной? Где же ты видела, чтобы в прорубь лазили волю закалять? Математику он терпеть не мог, еле тянул. А потом решил: «Буду закалять волю. Не люблю, а заставлю себя заниматься». И заставил. Краски в руки не брал, пока не вышел на одни пятерки. Ирина Сергеевна сначала даже не поверила, что это он сам все осилил… Вот он у нас какой! А ты… в прорубь…

И она снова зашлась смехом, даже закашлялась. Ксюша покраснела и отвернулась, пряча глаза. Если бы Полина Ивановна только узнала, как Ксюша закаляла волю… И чего понесло ее тогда в эту прорубь? Наташа тоже против была, хотя и не спорила особенно. Наверное, тоже не знала, как надо по-настоящему волю закалять.

Полина Ивановна отсмеялась, вытерла ладонью глаза.

— Значит, так. Сегодня Мария не придет, у Лизы ночевать останется. А завтра… Где записка-то? Вот завтра я утречком и поеду к ней на фабрику, вместе и позвоним. Ну, а там видно будет… Нечего наперед загадывать.

— Полина Ивановна, а можно, я завтра с вами поеду?

— Давай. И очень даже хорошо. Надо, чтобы Мария увидела, какой у нашего Тимофея верный друг объявился. Ты в каком городе живешь? Дай-ка я твой адресок запишу… Не люблю настоящих людей терять… Ты думаешь, только рисовать талант нужен? Не-ет, милая ты моя птаха, другом настоящим быть — тоже немалый талант нужен. Иногда друг скажет тебе обидные слова, дурак расфырчится, обидится, а умный задумается: «Для чего эти слова друг сказал? Может, для моей же пользы, может, он сердцем за меня болеет?»

— Полина Ивановна, а бывает так: дружили, дружили, а потом раз… и все? Как будто ничего не было?

Полина Ивановна плеснула горячий чай из чашки в блюдце, поднесла ко рту, подула. И, не отхлебнув, поставила блюдце на стол.

— Если дружба настоящая — не бывает. Настоящего друга потерять — все равно что сердца лишиться. Ничем не заменишь. Да ты пей чай-то, конфеты бери…

Она пододвинула Ксюше вазочку с карамельками. Но Ксюше пить чай что-то расхотелось. Она думала о Наташе, и странное дело, впервые за эти дни она вспоминала подругу не с обидой и злостью, а с болью.

— Полина Ивановна, я пойду, — грустно сказала Ксюша, — я завтра утром приду.

На улице Ксюша постояла немного. Тяжелые мысли ворочались в голове с трудом, как ржавые колеса. Тимины картины и разговор с Полиной Ивановной растревожили ее. Точно вошла она в их квартиру одним человеком, а вышла другим. И этому другому человеку почему-то хотелось плакать. Ну, уж нет! Ермаковы не сдаются! А может, люди растут не постепенно, а рывками? Может, она за это время немного подросла?

— Чего ты так долго? Мы ждем, ждем! — крикнул ей Колька.

Но Ксюша только махнула им рукой и медленно побрела по дорожке вдоль дома. Наверное, впервые в жизни ей захотелось побыть одной. Чтоб никто не мешал и не лез с разговорами.

Где-то там, далеко-далеко, за реками и долами, за бескрайней тайгой остался ее город. Отсюда, из Ленинграда, его и не разглядишь. Точка на карте. Но Ксюше он был хорошо виден и отсюда. Может, даже лучше. Вот она, ее школа… а возле школы, на скользанке Петька Григорьев опять, наверное, устроил кучу малу. Сколько раз из такой кучи Ксюша выбиралась без пуговиц. А чуть подальше, за углом, ее дом. И в этом доме на шестом этаже живет Наташа. Все ребята, как всегда перед каникулами, смазывают лыжи: готовятся к соревнованиям. Может, и Ксюша еще успеет… В прошлом году она заняла первое место среди вторых классов. Потому что всегда сама, как учил отец, смазывала свои и Наташины лыжи. А теперь Наташе некому смазать…

Ксюша словно увидела печальное лицо подруги. Такое же печальное, все запорошенное снегом, как тогда, возле проходной. Может, не надо было тогда вот так, сразу, обижаться на нее, а поговорить? Интересно, Тима поговорил бы? Конечно. Он сильный. Таким другом можно гордиться. И Наташа всегда гордилась Ксюшей и радовалась хорошим Ксюшиным делам больше, чем своим. А потом вдруг…

Ксюше внезапно вспомнился тот далекий разговор с библиотекаршей:

— Дружба на всю жизнь? Чтобы дружить всю жизнь, надо очень уважать друг друга…

И Красный уголок комбината… Софья Петровна тогда все спрашивала, спрашивала, а все молчали. Да они и не видели. Только Наташа знала. Ксюша будто увидела себя со стороны, как она стояла и тряслась от страха, что Наташа выдаст ее. А Наташа не выдала. Она верила, что Ксюша сама скажет… Может, она и плакала оттого, что Ксюша молчала? От стыда?

Ксюша остановилась и сунула сжатые кулаки в карманы. Конечно, Наташа перестала уважать ее после этого. А если нет уважения, какая же дружба? Что же делать? «Любая беда поправима, кроме трусости…» — это Софья Петровна тогда сказала. Значит, с Ксюшей случилась непоправимая беда… Ну, нет. Ермаковы не сдаются! Как только они вернутся домой, Ксюша сразу же пойдет к Софье Петровне. И конца каникул ждать не будет. Прямо домой. И отцу все расскажет. Хватит, один раз промолчала — и ничего хорошего не получилось.

От этого решения на душе Ксюши сразу стало легче. Она оглянулась и увидела, что к ней, размахивая портфелем, бежит Санька.

— Ищу, ищу везде, думал — заблудилась! Ты где была?

— В Сыктывкаре, — сказала Ксюша серьезно.

Санька ухмыльнулся. Он-то, конечно, был уверен, что она шутит. Ксюша не стала разубеждать его.