День, последовавший за посещением маркизом Рокслейдалем и его приятелями Друрилейнского театра, был субботний, и Виолетта должна была утром явиться в театр, чтобы получить условленную плату за неделю. Клара Вестфорд была дома одна и беспрепятственно могла предаться своим горестным думам. Она сидела за маленьким столиком, занятая своей ежедневной работой, как вдруг на лестнице послышались мужские шаги и дверь в ее комнату отворилась. Клара Вестфорд быстро повернулась, и можно представить ее удивление, когда она увидела человека, которого больше всех боялась и ненавидела. Но дочь Джона Понсонби была слишком горда, чтобы потерять мужество перед своим врагом — она с достоинством встала и подошла к своему преследователю.

— Вы здесь, мистер Гудвин? — сказала она. — Я была того мнения, что теперь по крайней мере избавилась от удовольствия видеть вас.

— Любовь, Клара, устраняет все препятствия, чтобы только найти случай сблизиться с любимым предметом.

Мистрисс Вестфорд пожала плечами и с презрением отвернулась от него.

— Любовь! — возразила она. — Не оскверняйте этого святого чувства. Кто позволил вам вторгнуться в это скромное жилище? Эта комната моя, и я приказываю вам сию же минуту оставить ее. Вы изгнали нас из того счастливого дома в Гампшире, и мы были вынуждены искать здесь убежища; но здесь бедность наша дает нам право не терпеть более вашего присутствия.

— Отлично сказано, Клара! — насмешливо заметил банкир. — Вы хотите удалить меня, пришедшего к вам в качестве друга.

— Друга? — переспросила она с горькой улыбкой.

— Да, друга, и к тому же любящего друга. Несмотря на долгую разлуку, несмотря на вашу явную ненависть ко мне и на все обиды, нанесенные мне вами, я вас все еще люблю. Да, Клара, даже в бедности, когда гордость ваша уничтожилась, я вас люблю!

— Гордость моя не уничтожилась! — возразила Клара. — Это теперь гордость женщины, которой память любимого мужа после его смерти так же свята, как и честь его при жизни.

— Клара! — страстно воскликнул Руперт Гудвин. — Будьте милосердны! Вспомните, как я вас любил! При взгляде на ваше лицо во мне пробуждается все прошлое — я забываю все, забываю, что вы предпочли мне другого, и думаю только о моей любви к вам. Мне невыносимо видеть вас в этой бедности. Возвратитесь в Вестфорд-хауз, примите этот дом опять как вашу собственность и будьте в нем повелительницей над моим сердцем и всем моим имуществом.

— Чтобы я возвратилась в дом, который мне свят по воспоминаниям о моем муже и его любви, для того, чтобы быть вашей рабой или любовницей?! — воскликнула Клара. — Мало же вы меня знаете, Руперт Гудвин, когда осмеливаетесь предлагать мне подобное. Я скорее босиком пойду по улицам Лондона просить милостыню, чем соглашусь быть хозяйкой замка, в который вы беспрепятственно можете входить.

Лицо банкира приняло мрачное и грозное выражение.

— Стойте, Клара! — воскликнул он. — Было безрассудно с моей стороны открыть вам слабость моего сердца. Я пришел к вам как друг, но вы отвергаете меня. Хорошо же. Я опять буду вашим врагом, но теперь уже непримиримым. Ваша гордость предпочитает борьбу со мной? Тогда это будет борьба не на жизнь, а на смерть.

После нескольких минут молчания Клара опять села за свою работу.

— Я должна напомнить вам, мистер Гудвин, — сказала она спокойно, — что эта комната принадлежит мне и что мне неприятно ваше присутствие в ней. Будьте так добры и удалитесь.

— Позвольте, мистрисс Вестфорд, меня привело к вам еще одно обстоятельство. Вы отвергли дружбу мою, но, может быть не откажетесь принять совет. Наблюдайте за вашей дочерью. Она еще очень молода и неопытна, и хотя так недавно в Лондоне, но с ней уже успели случиться странные вещи. Она оставила свое первое место по весьма подозрительным обстоятельствам, а теперь вращается в сфере, в которой такому молодому и прекрасному существу постоянно грозят опасности. Следите за ней. Если же все-таки с ней что-нибудь случится, то вспомните, что я предупреждал вас; может быть, тогда вы снизойдете до того, что примите мою дружбу.

— Боже милосердный! — воскликнула несчастная мать. — Это испытание слишком жестоко. Вы знаете, что моей дочери грозит опасность, и можете спасти ее? Скажите, какое вы требуете вознаграждение, чтобы спасти несчастное дитя?

— Ваше согласие принять мою любовь. Да, Клара, за это вознаграждение я согласен творить чудеса! Позвольте же наложить печать примирения на эти губы, которые так долго бранили меня, позвольте…

С протянутыми руками, как будто желая обнять несчастную женщину, банкир подошел к Кларе Вестфорд, но она с ужасом отскочила в сторону.

— Нет! — закричала она. — Даже если бы я могла спасти этим дочь от погибели, я бы не осквернила своих губ прикосновением к вашим.

Она стояла у камина, над которым висел портрет ее мужа, затянутый черным флером. Быстро отдернула она эту пелену, и образ спокойно улыбающегося Гарлея Вестфорда предстал глазам банкира. Впечатление, произведенное этим образом, было ужасно. Дрожа всем телом, банкир отступил на несколько шагов, пристально вперив взор в свою жертву. Потом закрыл лицо руками и, шатаясь, направился к двери.

— Закройте это лицо! — простонал он. — Я не в состоянии перенести этой спокойной улыбки.

— Вы, кто насмехается над живыми, дрожите перед тенью умершего? Как сильно вы должны быть виновны перед моим мужем, если портрет его так пугает вас? Но теперь сию же минуту уйдите отсюда. Все, что вы говорили насчет моей дочери, только вымысел. Непорочность Виолетты защитит ее от всех преследований. Нет, Руперт Гудвин, как бы ни была страшна ваша ненависть, я не боюсь ее!

Банкир, пристыженный и уничтоженный, вышел из комнаты. Клара почти без чувств упала на стул и зарыдала.