Прошла целая неделя, прежде чем Джон Фонс вошел в потревоженную жизнь леди Перивейл. Он был в Вене и появился на Гровенор-сквер в половине девятого вечера сразу же по прибытии в Лондон, прочитав три срочных письма от миледи, которые нашел в своей конторе на Эссекс-стрит.

Сьюзен Родни обедала у своей подруги, и они только что сели за кофе, перейдя в утреннюю комнату, когда слуга объявил о приходе Фонса.

– Проводите джентльмена сюда, – ответила Грейс Перивейл и повернулась к мисс Родни:

– Ты ничего не имеешь против, Сью? Если ты никогда не видела сыщика, то тебе это может быть интересно.

– Против? Нет, конечно! Меня это дело занимает не меньше, чем тебя. До чего же я была глупа! Надо было сразу предложить тебе нанять сыщика. И мне очень хочется увидеть его и поговорить с ним. Всю жизнь мечтала о такой возможности, – добавила она, нетерпеливо постукивая пальцами по столу.

– Мистер Фонс, – доложил дворецкий, и серьезный, среднего роста, крепкого сложения немолодой человек с высоким лбом, доброжелательным взглядом и небольшими, коротко подстриженными усами, вошел в комнату. Его не лишенное приятности лицо было проницательно, а обращение свободно, хотя и без фамильярности.

– Пожалуйста, садитесь, мистер Фонс, – сказала Грейс Перивейл.

– Очень рада познакомиться с вами. Эта леди – моя близкая приятельница, и у меня нет от нее секретов.

Фонс поклонился мисс Родни и, всем своим видом выражая сдержанность и учтивость, сел так, чтобы на лицо не падал свет от большой лампы.

– Должен извиниться за столь поздний приход, мэм, но я приехал в свою контору из Дувра только час назад. И так как ваши письма показались мне довольно срочными…

– Нет, нисколько не поздно! Я готова была увидеться с вами даже в полночь. Но, наверное, вы не обедали? А мы только что из столовой. Вы позволите пригласить вас к столу, прежде чем мы перейдем к делу?

– Миледи очень добра. Но я пообедал на пароходе, чтобы не терять времени и всецело к вашим услугам.

Леди Перивейл рассказывала ему свою историю, а Фонс не сводил с ее лица спокойного и все замечающего взгляда. В нем не было какого-то особенно пронзительного интереса. Он просто входил в суть дела, все запоминая, потому что обладал цепкой, безотказной памятью.

Он просто наблюдал и слушал. Ему доводилось знать такие истории и прежде – о двойничестве и ошибочном отождествлении. Они нередко всплывают в бракоразводных процессах, и он очень редко принимал их на веру или допускал их возможность. Не был он особенно высокого мнения и о светских дамах, которые жили в таких комнатах, как эта, где безрассудно и небрежно выставлялись напоказ драгоценности, где самые изысканные и дорогие цветы менялись ежедневно, прелестные шелковые подушки швырялись на ковер, чтобы собакам было удобнее лежать, а на столиках было полно золотых и серебряных безделушек и часиков, усыпанных бриллиантами, что так и манило нестойких совершить кражу, однако ему показалось, что леди Перивейл говорит искренно, если, конечно, она не самая великолепная актриса, лучше многих справляющаяся с ролью оскорбленной невинности.

– Мистер Хардинг был прав, мэм, – сказал он, выслушав ее, и затем задал несколько вопросов, интересуясь подробностями:

– Мы должны выяснить, кто ваш двойник.

– Боюсь, что это будет очень трудно.

– Да, это займет время и потребует терпения. И, конечно, это будет дорого стоить.

– Но вы не должны опасаться тратить деньги. У меня нет ни отца, ни брата, которые могли бы выступить в мою защиту, ни друга-мужчины, которому я была бы небезразлична. – Она остановилась, потому что в ее голосе послышались слезы. – У меня есть только деньги.

– Совсем неплохо, чтобы начать военные действия, леди Перивейл, – ответил Фонс, проницательно улыбнувшись. – Но деньги здесь не самое главное, как думает большинство. Если нельзя раскрыть тайну, располагая сравнительно небольшими деньгами, значит ее нельзя раскрыть вообще. Когда сыщик говорит вам, что ему нужно много денег на подкуп для получения нужной информации, то, уверяю вас, он или дурак, или нечестный человек. Здравый смысл – вот главное орудие, а также – способность, умножив два на два, получить результат, равнозначный сотне.

– А когда вы найдете эту бесчестную женщину, что нам делать тогда? Мистер Хардинг сказал, что я не могу начать процесс по обвинению в распускании порочащих меня слухов, потому что я не горничная, и утрата репутации не означает для меня потерю возможности зарабатывать себе хлеб насущный.

– Есть другие возможности начать активные действия.

– Какие же? Какой процесс я могу начать? Мне хотелось бы приходить в суд с каждой приятельницей и знакомой, чтобы доказать им, как они ошибаются, но тогда я всю жизнь проведу на судебных заседаниях, добиваясь справедливого решения, как та замечательная героиня романа, не помню ее имени.

– Вы сможете начать процесс по обвинению в клевете.

– Но меня не оклеветали. Клевета это письменное и опубликованное заявление или обвинение, не так ли?

– Да, таков перевод латинского слова, мэм, оно и означает «маленькая книга».

– Ах, если бы мой враг захотел написать такую книжку обо мне!

– А вы уверены, что в какой-нибудь газете не появлялось сообщения, намекающего на сплетню, или о порочащем вас слухе?

– Но как я могу это знать? Я не читаю газет.

– Я бы вам посоветовал послать гинею господам из компании «Россет и Сын», они пресс-агенты и с готовностью просмотрят для вас все газеты, чтобы установить, не упоминается ли где-нибудь ваше имя и тем избавят вас от этого затруднения.

Леди Перивейл поспешно набросала записку господам из «Россет и Сын».

– А процесс по обвинению в клевете, если кто-нибудь меня оклевещет в газете, – в чем он будет состоять?

– Это будет самое тщательное рассмотрение вашего иска перед судом присяжных и с двумя самыми умными адвокатами, которых мы сможем найти. Это значит, что мы вызовем в суд вашего двойника в качестве свидетельницы, если будет возможность, и предложим ей публично признать, что это она сопровождала полковника Рэннока во всех тех местах, где – по слухам – видели с ним вас.

– Да, да, это бы решило дело. И все эти недобрые люди, кого я когда-то называла своими друзьями, пожалеют, пожалеют и устыдятся своего поведения. Но если не будет этой клеветнической публикации, если люди, как и прежде, будут только говорить, и никто не опубликует клеветы?

– Об этом не беспокойтесь, леди Перивейл. Когда у нас все будет готово к процессу, такое клеветническое измышление появится.

– Не понимаю!

– Мэм, вы можете спокойно предоставить эту заботу мне и мистеру Хардингу. Если удастся найти ту, похожую на вас женщину, все остальное не составит труда.

– А вы считаете, что сможете ее найти?

– Я постараюсь. И завтра же утром отправлюсь в Алжир.

– Могу я дать вам чек на расходы, связанные с поездкой? – живо откликнулась леди Перивейл.

– Это как вам угодно, мэм. Если хотите, финансовую сторону дела уладит мистер Хардинг.

– Нет, нет, – ответила она, подходя к шкафчику-сейфу. – Несмотря на ваше мнение о деньгах, я хочу, чтобы у вас их было достаточно. Хочу быть уверенной, что вы не станете экономить.

– Вот этого я никогда не делаю, когда ставкой является честь.

Она вручила ему поспешно выписанный чек на пятьсот фунтов.

– Большие деньги, мэм, для начала, – заметил Фонс, опуская чек в бумажник.

– О, это сущие пустяки. Пожалуйста, обращайтесь ко мне, сколько бы вам ни понадобилось. Я предпочитаю стать нищей, чем жить в этой отвратительной напраслине.

– Есть еще одна просьба к вам, мэм.

– Что такое?

– Мне нужна ваша фотография, если соблаговолите мне ее доверить.

– Моя фотография? – переспросила она несколько высокомерно.

– Она поможет мне найти вашего двойника.

– О да! Конечно! Понимаю.

Она выдвинула бюро и достала фотографию кабинетного размера, на которой была изображена в самом строгом платье и в самой непритязательной позе.

Фонс обещал написать из Алжира. Если он ничего не узнает там, он поедет на Корсику и Сардинию. Он уже хотел откланяться, с приличествующего расстояния, но Грейс протянула ему руку.

– Вы мне верите, мистер Фонс, правда? – спросила она, обменявшись с ним рукопожатием.

– Всем сердцем, мэм.

– А вы, полагаю, не всегда доверяете своим клиентам?

Фонс загадочно улыбнулся.

– Время от времени мне попадаются довольно странные клиенты. – Он взял шляпу, леди Перивейл подняла руку к звонку, когда Сьюзен внезапно воскликнула:

– Не звони, Грейс. Пожалуйста, не уходите, мистер Фонс, если вы не очень спешите.

– Я не спешу, мэм.

– Тогда, пожалуйста, сядьте снова и давайте немного поболтаем, коль скоро вы уже закончили деловой разговор с леди Перивейл. Знаете, с тех самых пор, как я прочла «Лунный камень», а я едва вышла из детского возраста, когда мне попала в руки эта потрясающая книга, я жажду познакомиться с сыщиком, с настоящим, живым сыщиком.

– Я польщен, мэм, вы оказываете честь моей профессии. Люди склонны не очень хорошо думать о нашем ремесле, хотя и не могут без него обойтись.

Он все еще стоял со шляпой в руке, ожидая знака от леди Перивейл.

– Но в мире так часто судят несправедливо, – сказала она. – Садитесь, пожалуйста, мистер Фонс, и удовлетворите любопытство моей подруги относительно тайн вашего искусства.

– Мне лестно, мэм, узнать, что такая сухая материя может быть интересна леди.

– Сухая! – опять воскликнула Сью, – но это же квинтэссенция романа и драмы одновременно! А теперь, мистер Фонс, скажите, прежде всего, как вам удается выследить преступника? С чего это начинается?

– Ну, видите ли, мы же не следуем за подозреваемыми по пятам, так что начало не играет большой роли; главное – найти след.

– Но вот это и есть самое удивительное и интересное. Как вы берете этот первый след?

– А это наша тайна, – ответил серьезно Фонс и, немного помолчав и улыбнувшись при виде горящего любопытством взгляда Сьюзен Родни, добавил:

– Обычно это бывает случайно. Стечение обстоятельств.

– Значит, вы просто бросаете гарпун в намеченную жертву? – спросила Сьюзен.

Леди Перивейл сидела на софе, поглаживая равнодушного пуделя. Она была слишком поглощена своими мыслями, чтобы серьезно вникать в секреты ремесла мистера Фонса, но радовалась, что Сью ведет интересный для нее разговор.

– Ну, нет, мы не просто гарпунщики, мэм, – ответил Фонс, – мы всегда рассчитываем, что наш преследуемый сделает какую-нибудь глупость и тем озадачит кого-нибудь из тех, кто поддерживает связь с полицией. Очень-значительная доля получаемой нами информации идет именно со стороны, знаете ли, мэм. И очень часто она ничего не стоит. Но иногда в груде кварца встречается и крупинка золота.

– А если преследуемый умнее вас?

– Что ж, даже если подозреваемый ведет умную игру, мы тщательно следим за всеми его ходами. Видите ли, миледи, – сказал Фонс, обращаясь к леди Перивейл, чье явное безразличие к предмету разговора его несколько уязвляло, – у старого служаки вроде меня по миру рассеяно много друзей. У меня есть возможность время от времени оказать им услугу, но и они, в свою очередь, стараются помочь мне, если смогут, и глядят, так сказать, в оба.

– А что собой представляют эти ваши друзья, мистер Фонс, – спросила леди Перивейл, почувствовав на себе проницательный взгляд сыщика и поняв его желание заинтересовать ее.

– А это еще одна тайна, тайна ремесла. Я могу ответить лишь на вопросы, касающиеся меня самого, но не моих друзей. Однако могу предположить, что портье большой городской гостиницы где-нибудь на бойком месте, на пересечении путей всех путешествующих, может оказаться мне полезным. А кроме того, есть бывшие полицейские, англичане и французы. Они ушли на пенсию, но по-прежнему любят нашу работу и не слишком заносчивы, чтобы время от времени не заняться каким-нибудь делом по старой памяти.

– И все они вам помогают? – спросила Сьюзен.

– Да, мисс Родни. – Он произнес ее имя ясно и точно, а не промямлил нечто невразумительное, как это часто бывает, когда имя забывается сразу же, как только названо. Натренированная память Джона Фонса сразу же и навсегда запоминала любое имя.

– Опыт научил меня также не задавать им непосильной работы. Такова основа моего ремесла. Только позавчера, миледи, – он опять намеренно обратился к Грейс, потому что она опять утратила интерес к разговору, – только позавчера я едва не упустил одного субъекта, и только потому, что чересчур переоценил способности одного из моих агентов. Я очень ему доверился – еще бы! Это первоклассная ищейка, великолепный следопыт и наблюдатель. И вот я ему велел вести наблюдение за определенным человеком и в определенном месте, будучи уверен, что, когда этот подозреваемый придет в это определенное место, агент его обнаружит и установит, куда он направляется. Ну, хорошо, но я также поручил своему человеку небольшое дельце, требующее деликатного подхода, например, когда слугам определенного лица надо задать кое-какие интимные вопросы, но так, чтобы у них не возникло никаких подозрений или тревоги, о которых они могли бы доложить хозяину.

– И ваш человек потерпел неудачу? – с любопытством осведомилась мисс Родни.

– Да, мэм. Он переусердствовал и выдал себя с головой, как выражаются янки. Птичку спугнули и она покинула гнездышко, направив свой полет в дальние страны, а я едва не упустил ее навсегда. Но я не виню своего агента. В его собственном ремесле, в слежке, на него можно всегда и во всем положиться. Ошибку допустил я, потому что мне надо было самому заняться слугами.

– Значит, иногда вы действуете сами? – спросила леди Перивейл с оживившимся интересом, так как ей хотелось, чтобы именно этот человек и с особой тщательностью занялся ее случаем.

– Да, мэм, и часто. Например, я сам отправлюсь в Алжир, чтобы установить, с кем путешествовал полковник Рэннок. Это дело я не поручил бы и лучшему своему агенту. Понимаете, когда надо проявить высший класс в расследовании, нет того, на кого я мог бы положиться абсолютно. Дело в том, что, если не можешь учитывать все детали интриги, с заданием не справишься.

– А вы не боитесь, что среди ваших подчиненных найдется негодяй, который станет торговать тайнами ваших клиентов? – спросила Сьюзен.

– Нет, мисс Родни, потому что я никогда не посвящаю своих подчиненных в эти тайны. Они должны установить некоторые факты и вести слежку за определенными людьми, но они никогда не знают, для чего и зачем это делается. Человек слаб. Но вообще-то я знаю своих агентов. Они не станут прибегать к шантажу. Это главное и неколебимое условие в нашем розыскном деле, леди Перивейл. Но они могут проболтаться, в этом я за них поручиться не могу. Иногда это случается.

– Да уж, наверное, – ответила Сьюзен, – но ведь шантажисту не надо уничтожать свою жертву, ему важно выжать деньгу.

– Вижу, что вы знаете толк в бизнесе, мэм. Но я в розыскном деле уже много лет и знаю много такого в нашем ремесле, о чем не ведают молодые. Ах, мисс Родни, – сказал Фонс, воодушевляясь при виде живейшего интереса, отражавшегося у нее на лице, – я мог бы вам порассказать такие случаи из моей практики, от которых волосы становятся на голове дыбом.

– О, пожалуйста, расскажите. Я обожаю такие истории!

– Но сейчас уже почти одиннадцать, – ответил Фонс, взглянув на часы из севрского фарфора напротив, – и я уже слишком долго испытываю терпение леди Перивейл. А кроме того мне надо успеть на поезд до Патни, где я живу, когда приезжаю в Англию. Уже десять дней, как я не виделся с женой, а завтра в девять утра я должен отплыть в Марсель.

– Вы, наверное, не часто бываете дома?

– Нет, мэм. Большую часть жизни я провожу как мильтоновский Сатана:

К тому же у меня есть квартира на Эссекс-стрит, где меня можно найти по делу, когда я бываю в Лондоне. Раньше я жил в Блумсбери и там меня всегда можно было застать, если возникала необходимость, но несколько лет назад я покинул Скотланд-Ярд, выйдя на пенсию, и снял домик в Патни, хорошенький, маленький коттедж, где живет жена, и куда я наезжаю, когда выдастся свободное время, и где я работаю в маленьком саду. Жена полагает, что мне это занятие очень нравится.

– А разве вы не любите свой садик? Ведь это такое успокоение после всех тревог, связанных с вашей работой.

– Да, я люблю сад. Особенно меня интересуют улитки.

– Улитки?!

– Да, в них заключено гораздо больше интересного, чем обычно думают. Способности улиток очень недооценивают. Конечно, улитке не сравниться с пауком. Тайные ухищрения и козни пауков можно изучать всю жизнь. Между прочим, по моим наблюдениям до паука могут дотронуться только процентов шестьдесят людей, отдающих деньги в рост. А что касается муравьев – ну, это, знаете, просто обыватели среди насекомых, они вечно в повседневных делах и заботах. Они не будят во мне воображения. Однако я занял у вас слишком много времени, – сказал Фонс, вставая, – прямой, солидный и серьезный. – Покойной ночи. Надеюсь, миледи извинит, что я так долго разглагольствовал и столь многословно.

– Я вам очень признательна, вы рассказали много нового и поучительного.

– А вы нам расскажете как-нибудь страшную, замораживающую кровь в жилах историю, правда? – спросила Сью, пожимая ему руку.

– Мне этот человек нравится! – воскликнула она, едва за Фонсом захлопнулась дверь. – Мне давно хотелось познакомиться с сыщиком вроде Бакета, любимца моего детства, или мистера Каффа, кумира юных лет. Ты обязательно как-нибудь пригласи мистера Фонса на ланч. Когда имеешь дело с умным человеком, классовые различия не в счет.

Леди Перивейл улыбнулась. Она привыкла к тому, что Сью склонна к восторгам и исповедует ультра-либеральные идеи.

– Ну, мне пора домой, Грейс. Я попросила Джонсона заказать кэб на одиннадцать вечера. О! Между прочим, ты целую вечность не пила чаю в моей хижине. Хорошо бы ты приехала к пяти вечера в следующую субботу. Я тут набрела на пару старинных ковриков, настоящий Бертолуччи в деревенском стиле, и мне ужасно хочется тебе их показать.

– Я бы с удовольствием приехала, Сью, но у тебя могут быть гости.

– Нет, нет, мой приемный день – пятница. А в субботу я никого не жду.

– Тогда приеду. Это будет совсем как раньше, как в прошлом году, когда у меня не было никаких забот.

– Ну, теперь это заботы мистера Фонса, перестань себя терзать, Грейс. Ты должна снова приободриться и быть веселенькой, а я стану к тебе приезжать и музицировать с тобой два раза в неделю, если ты, конечно, захочешь меня видеть. Кстати, здесь сейчас тот маленький немец, герр Клостер, что так чудесно играет на флейте. Ты слышала его у меня в гостях, в прошлом году. Я привезу его к тебе, и вы будете играть дуэты.

– Это было бы замечательно, однако, боюсь, я не в том настроении, чтобы заниматься музыкой.

– Нет, я не позволю тебе унывать. И какая же я дура, что не предложила нанять сыщика в тот самый день, когда ты вернулась! Ладно, покойной ночи, дорогая, до следующей субботы, в любое время после половины пятого.

Мисс Родни жила в прелестном особнячке напротив Риджентс-парк. Такие домики дельцы по продаже недвижимости рекомендуют как «прелестную безделушку», потому что в них редко бывает больше двух спален. Это был живописный маленький домик с фасадом, выкрашенным белой краской, верандой внизу и балконом наверху, а также – крошечным подобием садика. Арендная плата была для Сью, когда она осела в Лондоне и стала работать учительницей пения и музыки, слишком высока. Но позади был родительский кирпичный дом в Средней Англии, где произрастали еще три сестры. А отец усердно работал семейным поверенным практически у всех жителей городка. И в первые годы своей лондонской карьеры Сью работала очень много, чтобы выплатить аренду, а затем – чтобы приобрести свою красивую мебель, в частности, несколько изделий Шератона и Чиппендейла, которые она отыскивала в маленьких лавках на окраинах города, а затем она приобрела шелковые гардины, накидки для кресел и прелестные коврики. На себя она тратила очень мало. Ее единственная преданная служанка делала всю работу по дому, но тем не менее была изящна, как парижская горничная и тоже стоила очень дешево. Потом, солидно округлив те средства, которые сестры получали в виде карманных денег, мисс Родни наконец получила возможность хорошо одеваться и содержать дом в утонченном порядке, время от времени прибавляя какую-нибудь драгоценность к сокровищам своего домашнего святилища, воплощения красоты.

Вид из окон на парк, старинные коврики, несколько образцов лоустофтского фарфора, небольшая, но изысканная библиотека стали радостью ее одинокой жизни и, возможно, во всем Лондоне было немного женщин счастливее Сьюзен Родни, которая работала шесть дней в неделю по восемь часов в день и которая давно пришла к выводу, что для некоторых женщин нет ничего лучше в мире, нежели свобода и независимость от мужского руководства и любимое дело.

Послеполуденное солнце ярко освещало фасад этого милого дома, так что венецианские жалюзи закрывали два французских окна, поэтому в гостиной мисс Родни царил полумрак, когда служанка доложила о прибытии леди Перивейл. Войдя в комнату с улицы, Грейс в первую минуту не узнала джентльмена, который поспешно встал и взялся за шляпу. Всмотревшись, она узнала Артура Холдейна. Грейс метнула сердитый взгляд в сторону Сьюзен. Что это – случайность или хитрая, заранее спланированная уловка привела его сюда? Они обменялись не дружеским рукопожатием, как прежде, а лишь холодным поклоном.

– Вы не собираетесь ли уходить, мистер Холдейн? – спросила Сью. – Сейчас будет чай. Вы обязательно должны выпить чаю. Вы знаете, как я горжусь своим чаем. Это единственное, чем такая нищая особа, как я, и ее единственная служанка могут гордиться.

– Я-я… у меня деловое свидание в Сити, – пробормотал Холдейн, направляясь к выходу, но не отрывая взгляда от побледневшего лица Грейс Перивейл.

– В Сити? Но прежде, чем вы туда доберетесь, там уже все лягут спать.

– Верно. Вы очень добры, и я знаю, какой у вас вкусный чай.

Он положил шляпу и опустился на стул возле дивана, на котором сидела леди Перивейл.

– Надеюсь, вы не относитесь к числу тех ужасных людей, что уверяют, будто любят чай, а потом всюду поносят хозяйку за то, что она угощает только чаем, – сказала Сью, только чтобы нарушить гробовое молчание.

– О нет, я истинный ценитель чая. Хотя среди мужчин таких любителей очень немного.

– А когда вы напишете новый роман, мистер Холдейн? – спросила Сью, и в этот же момент ее неподражаемая горничная в парижском чепчике внесла в комнату чайный поднос.

– Вы спрашиваете меня об этом два-три раза в году за последние пять лет. Ценю вашу доброту – вы полагаете, что это очень льстит моему самолюбию?

– И буду спрашивать все время. Когда же? – и Сью подала ему чашку с блюдцем, которые, вместе со сливками, он передал леди Перивейл, все с тем же холодным выражением лица.

Однако наступил момент, когда он должен был с ней заговорить, чтобы его молчание не показалось очень невежливым.

– Наверное, вы думаете, леди Перивейл, что в Лондоне и вообще в Европе достаточно писателей и без моего вторжения в область литературы?

– Но вы уже давно вторглись в эти пределы и одержали победу. Полагаю, всем будет интересно прочитать следующий роман автора «Мэри Дин».

– О, вы не знаете, как люди забывчивы, – сказал он.

– Нет, я знаю, – ответила она, тронутая почти неуловимой дрожью в его голосе, чего бы не заметил менее заинтересованный слушатель. – И вы сами тому пример. Ведь только год прошел с тех пор, как вы однажды нанесли мне визит, когда мы с полковником Рэнноком играли в четыре руки. И, наверное, наша музыка так вас напугала, что, пробыв едва ли пять минут, вы с тех пор словно забыли о моем существовании.

Она твердо решила первой заговорить о Рэнноке и дать понять, что это имя она может произнести без малейшего замешательства. Но она ничего не могла поделать со внезапно вспыхнувшим румянцем.

– Очевидно, мне показалось, что вам неинтересно мое присутствие, – и сердце его сжалось при мысли о том, что женщина, которую он чтил и которой восхищался, чье лицо являлось ему в воображении, когда он оставался один, чья красота все еще притягивала, чье обаяние все еще волновало его, эта женщина, очевидно, погубила свою репутацию, и ни один уважающий себя мужчина уже не сможет мечтать о женитьбе на ней.

Он сделал два-три глотка из фарфоровой чашки, которую вручила ему Сью, поспешно поставил ее на стол, схватил шляпу, пожал руку хозяйке, поклонился леди Перивейл и вышел из дому так стремительно, что даже самая проворная на свете горничная не успела его проводить.

– Ну, Сьюзен, – сказала Грейс, когда входная дверь захлопнулась, – ты, наверное, думаешь, что поступила очень умно?

– Как бы то ни было, это нужно было сделать, – ответила ее подруга, взбешенная поведением Холдейна.

– Но зачем, во имя всего святого, ты свела меня и этого человека?

– Я хотела, чтобы вы встретились. Я знаю, что он тебе нравится, а он тебя просто почитает.

– Почитает! Он едва решился передать мне чашку чая и действовал с такой осторожностью, словно подал еду прокаженной. Почитает! Чепуха! Когда он так явно верит самому худшему, что обо мне говорят.

– Но, может быть, он острее ощущает случившееся, чем любой другой, ведь ты была для него заветной недосягаемой звездой.

– Глупости, я знаю, что ему нравилось бывать у меня, он словно на лету ловил каждое мое приглашение. Наверное, потому, что у меня в доме всегда было много хорошеньких женщин, а возможно, это заслуга моего главного повара. Но вряд ли тут есть что-нибудь большее.

– Ну нет, тут именно нечто большее, он был в тебя глубоко влюблен.

– А он тебе об этом говорил?

– Он не из тех мужчин, что об этом говорят. Но мы с ним приятели со времен моего приезда в Лондон. Я давала уроки его сестре, когда они все жили на Онслосквер. Сестру он обожал. Она вышла замуж за военного и через год после свадьбы умерла в Индии, Артур часто о ней вспоминал. Она, бедняжка, очень ко мне была привязана. Но вот в прошлом году я заметила, что он больше склонен говорить о тебе, а я достаточно хорошо знаю психологию людей и понимаю даже то, о чем они умалчивают.

– Но если уже в прошлом году я для него что-то значила, почему он не сделал мне предложение?

– Потому что по сравнению с тобой он беден, а ты богачка.

– Это чепуха, Сью. Если я для него что-то значу – в этом смысле, – он бы никогда не смог осудить меня на основании досужей болтовни.

– Но ты не принимаешь во внимание ревность. Он думал, что ты поощряешь ухаживания Рэннока и хочешь выйти за него замуж.

– Но я же трижды отказала этому негодяю, – в отчаянии ответила Грейс.

– Что толку в отказах, если ты позволяла ему волочиться за тобой. Дважды в неделю он у тебя завтракал и был у тебя на побегушках, когда ты показывалась в обществе, например, на скачках в Аскоте и Хенли.

– Да, наверное, это было глупо с моей стороны. Теперь меня все порицают за это. Но уже поздно. До свиданья, Сью. И, пожалуйста, не расставляй мне больше ловушек. Твоя дипломатия успехом не увенчалась.

– Жаль, что он вел себя как медведь, но я рада, что вы встретились, несмотря на то, что он держался отчужденно. Он все равно тебя любит, уверена в этом.

– И ты полагаешь, что отверженная особа вроде меня должна быть благодарна любому мужчине за его расположение?

– Нет, Грейс, но мне кажется, что Артур Холдейн тот единственный мужчина, чья нежность имеет в твоих глазах некоторую ценность.

– Никогда не говорила тебе ни о чем подобном!

– А в этом нет необходимости. Не унывай, дорогая. Все образуется, и скорее, чем ты думаешь.

– Я не унываю. Я просто сержусь. До свиданья. Приходи завтра к ланчу, если хочешь, чтобы я тебя простила.

– Буду. Я, знаешь, больше ценю способности твоего повара, чем Артур Холдейн.