Достойный камердинер майора, Соломон, весьма ловко заставил мнимого проповедника удалиться из дома, и даже на довольно продолжительный срок. Начало уж смеркаться, когда миссис Вальдзингам с майором поехали в его темно-коричневом и щегольском купе в Ольд-Кент-Рид. Майор Варней приказал кучеру остановиться на углу переулка, в конце которого виднелась известная часовня.

– А теперь, миссис Вальдзингам,  – сказал Гранвиль,  – пожалуйте мне руку, мы дойдем пешком до квартиры Слогуда. Я отослал купе несколько в сторону, опасаясь, что ваш прежний сторож может вернуться, пока мы у него, и узнать всю суть дела.

Но Клерибелль, казалось, не слушала Варнея. Она шла машинально и вдруг, остановившись, положила руку на плечо майора и спросила со странной, почти дикой решимостью:

– Майор Варней, скажите! Молодой человек, которого я увижу сейчас,  – сын ли мой или нет?…

Луна уже взошла, и матовый свет ее озарял бледное лицо красивого Варнея, так что он был теперь еще интереснее, чем днем. Он кинул на свою спутницу проницательный взгляд и ответил ей с чувством собственного достоинства:

– Миссис Вальдзингам, вы – женщина одинокая, беспомощная и к тому же вдова дорогого мне друга. Верьте, что я не способен обмануть вас сознательно, и потому отвечу вам: я думаю, что это ваш сын, сэр Руперт Лисль!

Она вздохнула с видимым облегчением и быстро пошла вперед.

– Мы дошли, наконец! – объявил ей майор, остановившись у садовой калитки и дергая звонок.

На звон прибежал Соломон.

– Ну что же: все в порядке? – спросил его майор, когда слуга открыл торопливо калитку.

– Да, он отправился в гости в Гемпстедт. Я принес ему записку от председателя общества, в которой его просят произнести речь собранию. Он вернется не раньше как через два часа, так как еще не сразу найдет и место сходки.

– Хорошо, Соломон… Разве этого человека нельзя назвать сокровищем? – обратился он весело к дрожавшей Клерибелль.

Она не ответила, глаза ее были устремлены на дверь незнакомого дома, в котором она думала найти своего сына.

– Не угодно ли вам последовать за мною? – сказал мягко майор.

Он вошел в коридор и направился к лестнице. Но прежде чем взойти на нее, он обернулся к Соломону и спросил, подмигнув ему многозначительно:

– Куда же делась женщина?

– Она ушла в деревню, повидаться со знакомыми,  – ответил Соломон.  – Ее там очень любят и отпускают не скоро.

– Это великолепно, бесценный Соломон!

Майор и миссис Вальдзингам стали подниматься по лестнице, сопровождаемые Соломоном, который остановился на маленькой площадке, пока посетители входили тихо в комнату.

Молодой человек с бледным лицом спал на кровати, положив руку под голову. Белокурые волосы свешивались на низкий, довольно узкий лоб. Платье, хотя поношенное, было, в сущности, самого изящного покроя. Руки спавшего были бледны и нежны. Комната слабо освещалась нагоревшей свечой, которая стояла на столе у окна. Майор указал молча рукой на юношу. Миссис Вальдзингам испустила слабый, радостный крик и, преклонив колени перед самой постелью, поцеловала спящего в лоб, что заставило его тотчас проснуться и взглянуть с изумлением. Теперь было удобно разглядеть, что лицо его было очень красиво, с тонкими, правильными чертами, хотя оно не свидетельствовало о большом уме.

– Несчастное дитя! – проговорил майор.  – Вспомните все, что я говорил вам недавно, и соберитесь с силами!

– Да, да! – воскликнул пылко молодой человек.  – Я знаю… Вы моя мать,  – обратился он к Клерибелль,  – вы пришли, чтобы вырвать меня из ужасной темницы… Из рук этого гнусного, низкого человека… Ведь вы хотите этого?

Он говорил с лихорадочным нетерпением и соскочил с постели, как будто бы хотел оставить эту комнату тотчас же. Соломон, стоявший на пороге двери, ухватил его за руку и сказал торопливо:

– Не спешите же так!.. Успокойтесь немного!

– Ну-с, миссис Вальдзингам, что: я прав или нет? – спросил майор Варней, обратясь к Клерибелль.

– Да,  – сказала она с непроизвольным вздохом.  – Вы, верно, не ошиблись. Но дорогой мой сын ужасно изменился. Это грустная перемена.

– Как же не измениться, когда он в продолжение четырнадцати лет не видел забот матери и сидел в заключении, как настоящий узник! – заметил ей майор.

– Сын мой… Мой бедный Руперт… Подойди же ко мне! – проговорила Клерибелль, раскрыв объятия.

Молодой человек обвил шею матери обеими руками и, прислонясь к плечу ее, горько зарыдал.

– Я не желаю больше изнывать в этом доме… Я не могу здесь жить! – повторил он настойчиво.

– Мы увезем тебя отсюда, мой Руперт.

И миссис Вальдзингам пошла было к дверям, но майор не замедлил остановить ее.

– Дорогая миссис Вальдзингам! – начал он.  – Великие боги!.. Сознаете ли вы, что вы затеваете?… Вы хотите увести с собой человека, которого считают сыном наших служителей. Вы, вероятно, думаете отправиться с ним в суд и заявить, что это ваш сын, сэр Руперт Лисль, который считался давным-давно умершим… Ради бога, обдумайте, что вы предпринимаете! Я прошу вас во имя нашего незабвенного Артура Вальдзингама: будем действовать рассудительно… Не угодно ли сесть?

Он подвел ее к стулу, она послушно села.

– Прежде всего, миссис Вальдзингам,  – продолжал майор,  – прежде чем приступить к нашим дальнейшим действиям, нам необходимо ваше официальное заявление, что вы признаете в этом молодом человеке вашего сына, сэра Руперта Лисля.

– Я признаю его!

– Хорошо! Итак, вы высказываете – в присутствии Соломона, этого юноши и третьего свидетеля в лице майора Варнея – свое убеждение, что он действительно ваш сын и что вы не введены в заблуждение сходством, которое могло существовать между сыном Арнольда и вашим сыном Рупертом.

– Я никогда и прежде не замечала сходства между ними! – сказала Клерибелль.

– Прекрасно! Таким образом, мы можем сказать смело, что мы открыли заговор, который имел целью скрыть существование вашего сына как от вас самих, так и от всего света. Для чего было сделано это странное дело? Кем задумано и исполнено? Это раскроет следствие. Теперь мы знаем только, что Жильберт Арнольд был участником заговора и что нужно принудить его объяснить эту тайну… Соломон, вы содействовали успеху наших поисков до нынешнего вечера, вы лучше знаете характер Арнольда и знаете, конечно, возможно ли заставить его высказаться сегодня?

Задавая еврею этот вопрос, он сделал ему знак: глаза барина и слуги выполняли успешно роль телеграфного аппарата.

– Сомневаюсь в возможности принудить его к этому,  – ответил Соломон.

– Хорошо! – проговорил майор, посмотрев на часы.  – Теперь четверть одиннадцатого; он вернется, по всей вероятности, не ранее получаса. Отправляйтесь в ближайшее полицейское бюро и возьмите оттуда двух агентов. Если мы поместим этих господ в соседнюю комнату, то нам, может быть, и удастся развязать язык нашему другу.

Соломон удалился с почтительным поклоном, а Клерибелль и Варней стали ждать возвращения бывшего браконьера. Молодой человек ходил из угла в угол, останавливаясь по временам, чтобы задать какой-нибудь вопрос.

Через полчаса Соломон вернулся в сопровождении двоих мужчин с осанистыми лицами, в приличных штатских платьях; они вошли в гостиную. Десять минут спустя возвратился Арнольд. Войдя в дом, он прошел прямо в комнату, где его ожидали с пламенным нетерпением. Клерибелль, уступая просьбам майора, закрылась густой вуалью, так что лица ее нельзя было увидеть. При виде майора Жильберт изумился до такой степени, что отскочил назад.

– А! Мой достойный друг! – воскликнул офицер.  – Я и не сомневался, что мое присутствие способно удивить вас. Подождите немного – и вы удивитесь еще больше… Сударыня, потрудитесь приподнять вашу вуаль, а я пока сниму нагар с этой свечи… Ну-с, теперь Джозеф Слогуд, или Жильберт Арнольд, называвшийся еще иначе, скажите мне, пожалуйста, узнаете ли вы эту благородную леди?

– Меня зовут, во-первых, не Жильбертом Арнольдом, а во-вторых, я не знаю ни вас, ни этой дамы,  – возразил браконьер.

– Да это, полно, так ли?!. Вы очень хорошо знаете нас обоих. Знаете также этого бедного молодого человека, которого осмелились выдавать до сих пор за собственного сына! Да, Жильберт Арнольд, вы знаете его лучше, чем все другие! Бросьтесь же перед ним смиренно на колени, просите и молите его, пока не убедите его простить вас за прошедшее! Не говорите только, что вы его не знаете, ибо как же вам не знать сэра Руперта Лисля.

Браконьер сел на стул и закрыл лицо дрожавшими руками.

– А! В вас еще осталась хоть искра стыда! – проговорил майор надменно и презрительно.  – Четырнадцать лет скрывали вы свой грех, но теперь все открылось, и если вы надеетесь заслужить прощение этой леди, а также и ее сына, который очень скоро будет совершеннолетним, то вам лучше всего рассказать честно правду. Какая была цель этого злого умысла?… Кто был его зачинщиком?… Одни ли вы действовали или вам помогали другие соучастники? Отвечайте по совести!

– Не стану я ничего отвечать! – заревел браконьер, схватив стул в обе руки с очевидным намерением швырнуть его в Варнея.  – Не хочу отвечать! Я ведь не грязь, которую можно топтать ногами! Я не ваш крестный, чтобы слушаться вас, чтобы вы заставили меня болтать, как попугая, или ползать перед вами, как ползает собака.

Он сильно стукнул стулом, затем сел на него и заплакал внезапно горючими слезами.

– Этот человек или просто помешанный, или он выпил лишнего! – сказал майор Варней, обратясь к Клерибелль.

Он подошел к Жильберту и, наклонясь над ним, шепнул ему поспешно:

– Трус! Если ты не заговоришь, то попадешь на виселицу! Выбирай же скорее между тем и другим. Внизу уже сидят двое полицейских сыщика, и мне стоит пройти несколько ступенек, чтобы предать тебя.

Жильберт Арнольд моментально осушил свои слезы, он поднял бодро голову и начал вытирать лицо своими грязными и жесткими руками.

– Я действительно выпил,  – произнес он, смягчая и понижая голос,  – но вы слишком жестоки к нам, бедным, темным людям… Ведь и у нас есть чувства, и мы можем вспылить, когда нас обижают, не разобравши дела!.. Я готов говорить, если это так нужно… Я выскажу вам все.

Он положил свои скрещенные руки на спинку стула, оперся на них подбородком и устремил на майора свои зеленовато-желтые глаза.

– Имели ли вы сообщников в этом преступном деле? – спросил его Гранвиль.

– Нет! – отвечал Арнольд.

Он сказал это нехотя, как ленивый ребенок отвечает учителю.

– И вы были одни с самого начала?

– С начала до конца.

– Капитан Вальдзингам знал что-нибудь об этом?

– Ничего положительно!

– Какая была у вас на это цель?

– Заменить сэра Руперта моим собственным сыном.

– А что же сталось с вашим сыном?

Жильберт Арнольд замялся и сказал потом грустно:

– Он скончался, бедняжка!

– Скончался?… И план ваш не удался благодаря только его внезапной смерти?

– Да,  – отвечал Арнольд.

– Но кто же внушил вам мысль об их подлоге?

– Какую мысль?

– Подменить сэра Руперта вашим собственным сыном?

– Все говорили о замечательном сходстве этих детей, уверяли, что мой сын был ничуть не хуже баронета… И мне показалось несправедливым, чтобы один наслаждался всеми благами жизни, между тем как другой должен был жить в нужде! Мне пришло тогда в голову поставить своего сына на место сэра Руперта, если только представится к тому удобный случай, чтобы узнать, не выйдет ли из него настоящего баронета.

– Ну и случай представился?

– Да, в тот день, когда лошадь сбросила сэра Руперта в Лисльвудской долине. Я ехал тогда мимо холмов на телеге, в которой отвозил сено на рынок. Увидев ребенка лежащим на земле в совершенном беспамятстве, я повез его к себе, где и скрывал его в течение двух дней. Он бредил все время и не узнавал положительно никого. Затем мне удалось перевезти его в Лондон и поместить в больницу. Месяца через два-три он поправился, и тогда я переселился в Лондон со всем моим семейством.

– И что же вы намерены были сделать с обоими детьми? – допрашивал майор.

– Я хотел дождаться, пока они вырастут и миледи успеет забыть своего сына; тогда я мог, конечно, прийти и сказать ей, что встретил баронета на лондонских улицах и думаю, что он был уведен цыганами. Ну, понятное дело, что я бы научил своего сына Джеймса поддакивать моим словам, – и он сделался бы знатным, богатым человеком.

– Но ведь сын же ваш умер?…

– Да, он схватил горячку через одиннадцать месяцев после этого случая с сэром Рупертом Лислем и умер от нее… Это все, что вам было угодно знать об этом?

– Да, все, мистер Арнольд. Мы выслушали вашу исповедь, и вам только придется повторить ее перед нотариусами сэра Руперта Лисля, да еще джентльменом, который называется сэром Ланцелотом Лислем. Мне кажется, что вам было бы очень недурно оставаться на время под домашним арестом, пока ваша исповедь не будет засвидетельствована официальным образом. Что же касается до миссис Вальдзингам и до Руперта Лисля, то я не сомневаюсь, что они наградят вас за вашу откровенность и не станут преследовать вас за ваше преступление… А теперь, миссис Вальдзингам, я пошлю Соломона за моим экипажем, и мы можем, конечно, совершенно спокойно распроститься с Арнольдом и взять безотлагательно сэра Руперта Лисля.