Остаток вечера леди Лисль провела одна в своей гостиной, привалившись к кушетке, стоявшей у камина; она о чем-то думала, устремив на огонь блестящие глаза. Позолоченные часы, стоявшие на столике, били уже много раз, а Оливия Лисль не отрывалась от своих грустных дум.

Майор с баронетом уехали в Чичестер еще до обеда, и их ждали только к ночи. Оливия очень редко интересовалась действиями своего мужа, но на этот раз она осведомилась, куда он отправился и когда возвратится. Прекрасные часы со звоном пробили одиннадцать, двенадцать, час, полчаса второго, три четверти второго – Оливия терпеливо и со спокойным лицом ждала возвращения запоздавшего мужа. С последним ударом трех четвертей второго послышался стук подъезжавшего экипажа, который вскоре стих под окнами гостиной.

«Это правит майор,  – подумала Оливия,  – а тот презренный трус боится править ночью».

В передней раздались голоса сэра Руперта и майора Варнея. Первый говорил очень громко, но довольно невнятно и мог только с трудом отворить дверь гостиной. Сильно пошатываясь, дошел он до дивана, бросился на него и разразился оглушительным смехом.

– А ведь мы провели сегодня славный вечер?… Что скажешь, старый друг? – обратился он к майору, откинув назад голову и повернув к нему обрюзглое лицо, вполовину закрытое нависшими на лоб жидкими волосами.

– Дорогой мой Руперт, разве вы не видите леди Лисль? – проговорил майор тоном упрека.

– Как?! Она здесь?! – воскликнул молодой человек.  – Нет, я ее не вижу и не нуждаюсь видеть… Будь она проклята!.. Очень мне нужно видеть это бледное лицо с надменными глазами и мрачным выражением!.. Я научу ее, как со мною обходиться! Я покажу ей, кто я! И будь я проклят Богом, если я ей поддамся!

Гордясь своим нахальством, этот презренный трус сжал грозно кулаки и взглянул на жену с торжествующим видом.

Леди Лисль встала с места и, выпрямив свой стройный, величественный стан, подошла смело к мужу.

– Предположим, что я знаю, кто вы такой,  – сказала она сухо.

Майор стоял в дверях, снимая свои палевые красивые перчатки; при возгласе Оливии он прикрыл быстро дверь и прислонился к ней.

– Предположите же, что я знаю, кто вы,  – проговорила Оливия.  – Предположите, кстати, что я, к величайшему личному стыду и унижению, знаю не только вас, но и все ваше прошлое!

Ноздри и верхняя губа ее дрожали от волнения, да и все тело ее трепетало так сильно, что она была вынуждена опереться на стол.

– Драгоценнейшая леди Лисль,  – начал майор Варней с каким-то напряженным выражением лица,  – я положительно не ожидал от вас подобной вспышки; нельзя было подумать, чтобы вы, с вашим умом, были способны вызвать такое объяснение.

– Я говорю вам прямо,  – сказала леди Лисль громким и ясным голосом,  – что мне вполне известен этот подлый обман, известна и та роль, которую играли и вы, майор Варней… Но взгляните сюда! – закричала она, задыхаясь от гнева.  – Взгляните же на этого бессмысленного пьяницу, который стоит нравственно ниже всякой собаки! О боже, боже праведный!.. Как я была глупа, если могла позволить себе пойти с ним под венец.

Она нервно рассмеялась и взглянула на мужа с безграничным презрением.

Майор спокойно вытащил ключ из замка, опустил его в карман и подошел к Оливии.

– Леди Лисль,  – сказал он, стараясь схватить ее руки,  – выслушайте меня.

Она с отвращением отняла свои руки.

– Леди Лисль! – повторила она с живым негодованием.  – Как вы смеете, лицемер, как вы смеете называть меня и теперь ложным именем, которое не принадлежало мне ни на единый час, ни на одну минуту?!. О, глупая я женщина! – воскликнула она с тоской, заменившей минутную запальчивость.  – Как могла я забыться до того, чтобы продать свою душу за роскошь и титул, чтобы пожертвовать честным и благородным сердцем, и для кого, вдобавок?!. Для того, кто присвоил себе чужое имя и чванится чужим, украденным богатством!

Сэр Руперт Лисль смотрел испуганно на жену. Откинув с влажных глаз растрепанные волосы, он вышел как-то сразу из своего оцепенения и сделался по-прежнему задорным и нахальным.

– Она, вероятно, говорила сегодня с этой дьявольской женщиной, что лежит наверху,  – обернулся он к майору,  – и та сказала ей…

– Она сказала мне положительно все,  – перебила Оливия.  – Ваша мать сообщила мне очень верные сведения о том, кого считают сэром Рупертом Лислем.

Майор пожал плечами и насмешливо улыбнулся.

– Я повторяю вам еще раз, леди Лисль,  – сказал он ей спокойно,  – что вы последняя особа, от которой я мог бы ожидать таких слов. Сядем,  – добавил он, подвигая ей кресло,  – и постараемся обсудить хладнокровно, что это означает.

Оливия была так слаба и расстроена, что была не в состоянии отклонить предложение и опустилась в кресло.

– Итак, постараемся разобрать это дело,  – продолжал майор.  – Вы имели неосторожность увлечься желанием навестить несчастную больную!

– Да,  – ответила она глухо.

– Ну и эта несчастная, которая уже несколько дней страдает, очевидно, потерей рассудка – что известно, конечно, не мне одному,  – рассказала вам свои галлюцинации.

– Я инстинктивно чувствую, что она сообщила мне только голую истину! – возразила Оливия, не спуская с майора своих блестящих глаз.  – Верьте, что я от души желала бы быть убежденной в противном!

– А! Вы чувствуете, что она говорила вам правду! – пробормотал майор.  – Позвольте же спросить: чем она доказала вам правдивость своих слов?

– Ничем осязательным.

– Ничем осязательным? – переспросил майор с лучезарной улыбкой.  – Так она не дала вам никаких доказательств?… Нет? – воскликнул он вдруг, возвысив слегка голос.  – О, я знаю, что нет!.. Она, конечно, говорила вам, что у нее есть сын, которого какая-то знатная дама вдруг признала за собственного!.. Ну, одним словом, она рассказала такую неслыханную басню, какую не придумать и любому писателю.

– Она мне сообщила, какое участие принимали вы в этой адской проделке: вы начали ее и вы же довели ее искусно до конца, если не непосредственно, то с помощью орудия.

– Дорогая леди Лисль,  – начал снова майор, нисколько не смущавшийся обвинениями Оливии,  – я обращаюсь к вашему уму или рассудку: пусть он один руководит в этом случае вами – и тогда мы скорее сговоримся друг с другом! Неужели вы думаете, что я настолько глуп, чтобы избрать в поверенные эту Рахиль Арнольд, если б когда-либо задумал подобную интригу? Неужели я доверился бы этой слабой, вечно болезненной и полоумной женщине, которой бы могла не сегодня, так завтра прийти мысль изменить мне? Ну возможно ли это? Правдоподобно ли это?… Великие боги, неужели я способен сделать такую глупость?!

– Она говорила очень несвязно; но все же я могу понять из ее слов, что она подслушала какой-то разговор между вами и ее мужем,  – заметила Оливия.

– Леди Лисль, мне досадно, что вы так встревожились – и вдобавок напрасно,  – сказал майор торжественно.  – Вы слушали просто бред помешанной женщины, галлюцинации которой нетрудно объяснить, если только припомнить, что у нее был сын одних лет с сэром Рупертом, и вдобавок похожий с ним. Не допускайте же, чтобы такая особа могла влиять на вас, да еще в такой степени, чтобы вы даже решились сказать вашему мужу, что он вовсе не тот, кем он был и останется,  – и обвинять меня в подлоге и обмане. Предположим, что ваш собственный интерес потребовал бы, чтобы мы добились доказательств от Рахили Арнольд – чего быть не может, потому что вы сделались бы предметом насмешек всего графства, как женщина, продавшая себя за титул и богатства и открывшая после, что она вышла замуж за нищего бродягу… но если б, говорю я, потребовались факты, какое же доказательство представили бы вы?

Оливия молчала.

– Вы теперь говорите, что ваш муж самозванец, подложный баронет, а настоящий Лисль живет где-то вдали… смею спросить вас где?

– Я этого не знаю!

– Я это предугадывал! – проговорил майор.  – Это не в вашей власти!

– Пожалуй, что и так! – подтвердила Оливия.

– Прекрасно! А могу я спросить у вас еще, когда миссис Арнольд видела сэра Руперта?

– Лет пятнадцать назад, когда его взяли из больницы домой.

– Пятнадцать лет назад,  – повторил майор,  – это целая вечность, дорогая леди Лисль!.. Но мы, к счастью, можем опровергнуть это неосновательное обвинение Рахили Арнольд, признанной пользующим ее доктором безусловно помешанною, и письменным показанием ее мужа, Жильберта Арнольда, подписанным им в присутствии нотариуса баронета.

– Да поможет мне небо! – воскликнула Оливия, сложив тоскливо руки.  – Но я чувствую инстинктивно, что эта женщина сообщила мне правду.

– Ваш инстинкт будет вам весьма плохой поддержкой перед лицом закона, милая леди Лисль,  – возразил майор.  – Мы вас не боимся… не так ли, милый Руперт? Мы не боимся также и Рахили Арнольд. На свете существует только одна особа, которой сэр Руперт должен слегка бояться, а эта особа – майор Гранвиль Варней.

При последних словах майор слегка ударил рукой по жилету в том месте, где лежал известный порт-папье, и стальная цепочка, посредством которой он был прикреплен к поясу, издала легкий звон.

– Да поможет мне Бог и научит меня, как поступить в моем несчастном положении,  – сказала леди Лисль.

– Я советую вам лучше оставить все как есть, чем начинать вполне бесполезный скандал, который только сделает вас предметом сострадания – в качестве честолюбивой женщины, обманутой сыном бродяги-браконьера; это будет еще ужаснее «Лионской дамы».

С тоской и отчаянием ушла Оливия в свою комнату, чтобы обдумать все происшествия этого дня.

Утром другого дня леди Лисль увидела, проходя через переднюю, двух человек, прохаживавшихся перед главным подъездом.

– Кого вы ожидаете? – спросила она одного из них, здорового, широкоплечего малого, шея которого была обмотана красным бумажным платком.

– Мы ожидаем одну особу, которую должны перевезти в приют, но она долго не идет.

– Приют?… Какой приют? – изумилась Оливия.

– Приют для умалишенных.

Прежде чем леди Лисль могла предложить еще один вопрос, в переднюю вошла Рахиль Арнольд, поддерживаемая сиделкой и еще другой женщиной с грубым выражением лица, присланной из дома умалишенных, чтобы перевезти больную. Несчастная Рахиль была бледна, как мертвая, и дрожала всем телом.

– О миледи… миледи! – воскликнула она.  – Не позволяйте им увезти меня от вас, я ведь не сумасшедшая… право, не сумасшедшая! То, что я вам сказала,  – безусловно правдиво до единого слова!

– Это доказывает, леди Лисль,  – раздался вдруг голос майора, появившегося в дверях библиотеки,  – что пора запереть в четырех стенах людей, которые сделались жертвами галлюцинаций; иначе они могут оказать очень вредное влияние на других – даже развитых личностей, так что эти последние сойдут в конце концов, как и они, с ума. Не позабудьте, леди, что самый громкий титул не заграждает входа в дом умалишенных!

Женщина с грубым лицом и один из незнакомцев потащили Рахиль. Но, дойдя до порога, Рахиль остановилась и, протянув свою исхудалую руку, воскликнула торжественно:

– Призываю проклятие на весь этот дом и на живущих в нем!