Три года назад молодой человек лежал на кровати и смотрел широко раскрытыми глазами на квадратное зарешеченное окно, находящееся напротив него. Комната, в которой он лежал, была небольшой, в ней не было ничего особенного за исключением безукоризненной чистоты. Старенький стол в центре комнаты был вычищен до блеска, побелка на стенах и потолке не имела ни единого пятнышка. Нигде не было видно следов паутины. Древняя кровать со стареньким покрывалом на ней занимала почти всю комнату, оставляя место лишь для кресла, находящегося между ней и стеной, и небольшого умывальника в углу. Ряд горшков с алой геранью на подоконнике служил, по существу, единственным украшением комнаты. Было это в рыбацкой деревушке, расположенной в четырех милях от Брэнскомба, где было несколько домиков, разбросанных по побережью, защищенных от ветров с континента высокими утесами, поднимающимися над морем. Собственно, эти восемь или девять рыбацких хижин и составляли деревушку Лидкомб. Здесь и лежал молодой человек неделю за неделей. За окном стояла прекрасная безоблачная летняя погода, но он не мог видеть сверкающую голубую воду со своего ложа, а наблюдал лишь за небом, которое то тускнело, то вновь светлело. Невысокий пожилой человек — местный врач из Лонг-Саттона — приезжал к своему пациенту на двуколке три раза в неделю, чтобы увидеть этого беспомощного наблюдателя. Он входил в комнату, садился в кресло у кровати и считал пульс молодого человека, пока старая женщина — хозяйка коттеджа стояла, дожидаясь инструкций. Этот процесс повторялся регулярно лишь с небольшими изменениями. Иногда старый доктор в отчаянии тряс своей головой, а иногда бормотал, что дела идут не так уж и плохо.

— Это утомительная работа, — говорил он жене рыбака, — но мне платят, чтобы я выполнял свои обязанности, и я выполняю их.

Постепенно становилось темно и через окно все труднее было видеть небо. В общем это было безразлично для пациента; в кромешной ночи бессознательности он вряд ли о чем-то думал, но даже находясь в такой бездне, его душа все же боролась.

В один из дней, в тот незабываемый момент жизни, он услышал тихий голос рядом с собой и почувствовал ласковое прикосновение руки ко лбу. Но это была не грубая мозолистая рука старой женщины, которая была всегда рядом с ним. Он приподнял свои тяжелые веки, взглянул вверх и увидел темное лицо со сверкающими глазами, смотрящими на него. К его губам был поднесен стакан и он большими глотками начал пить холодный напиток, который казался ему элексиром жизни. Затем он произнес слово «Лу», закрыл глаза и снова погрузился в сон.

День за днем все те же нежные руки ухаживали за ним, все те же внимательные глаза наблюдали за ним. Но его состояние все еще оставалось тяжелым. Иногда он узнавал свою сиделку, иногда не замечал ничего вокруг себя, иногда чувствовал раздражение, когда рыбак и его жена приходили девушке на помощь, которая не знала усталости, и отдавала ему всю свою любовь и преданность, не зная отдыха.

Уолтер, боролся за жизнь, медленно возвращаясь к ней после того ужасного падения с утеса. Его положение было не таким уж безнадежным тогда, каким оно казалось наблюдателю наверху. Глина под его ногами надломилась и большая ее часть упала вместе с ним, смягчая его падение, и он скорее скользил вдоль утеса, чем летел в воздухе. Когда Джарред Гарнер обнаружил его, он тяжело дышал и был без сознания, у него было несколько переломов костей, но позвоночник был цел. Цепкий ум Джарреда сразу оценил, выгоду создавшегося положения. Человек мог умереть, а мог и выжить. Если он умрет, то у него будут веские улики против доктора. А если бы Уолтер Лейбэн выжил, то в этом случае можно было бы выиграть богатого мужа для Лу. Именно эту цель преследовал Джарред, когда захлопнул дверь дома перед Лу, рассчитывая на определенное поведение молодого человека, который будучи влюблен, вряд ли бы рассуждал здраво. Джарред оставался в полном неведении относительно последующих действий до тех пор, пока не нашел Уолтера Лейбэна в Брэнскомбе, а он буквально свалился ему на руки, и было бы довольно странно, если бы он не воспользовался этим случаем. Все эти рассуждения пронеслись в его мозгу, когда он стоял рядом с упавшим мужчиной и когда он встретил доктора Олливента, спустя несколько минут. К этому времени план мистера Гарнера был готов.

Было совсем непросто обеспечить хороший уход за пострадавшим, но Джарред сделал это. Через несколько минут после ухода доктора он увидел лодку, плывущую около берега, и окликнул сидящих в ней, но тщетно, экипаж не обратил внимания на этот зов, однако после этого они все-таки причалили к берегу. Лодка была небольшого размера и в ней находились старый рыбак и мальчик. На ее борту было написано белой краской «Сноудреп, Лидлкомб, Дж. Бергз», и эта надпись весьма помогла Джарреду.

— Мой сын упал и ушибся головой немного, — сказал он, подходя поближе к лодке, — если бы вы только могли взять нас до Лидлкомба, я заплачу вам больше, чем вы сможете получить за продажу пойманной рыбы.

Но старик покачал своей седой головой и не хотел даже слышать ни о какой плате.

— Это было серьезное падение, мистер? — спросил он с интересом.

— Не очень, но он упал на голову и поэтому сейчас неподвижен. Пойдем на берег, поможешь мне, паренек, — сказал Джарред, обращаясь к мальчику, помогающему своему деду вытаскивать лодку на берег.

Джарред и молодой рыбак были оба достаточно сильны и легко перенесли Уолтера Лейбэна от места падения к лодке. Они осторожно положили его на дно и затем рыбак и его внук повели свое суденышко под парусом к Лидлкомбу. Джарред думал, что осе шло просто прекрасно. Никто больше, кроме этих двух рыбаков, не видел их, ну а эти двое способны были поверить в любую историю, которую он мог им рассказать.

— Он похож на покойника, — сказал Дж. Бергз из Лидлкомба, глядя вниз на бледное лицо Уолтера. — Похоже, что он мертв.

— Да, сильно он ушибся, бедняга, но придет скоро в себя. Он молод и силен.

— Как это случилось, мистер?

— Он карабкался вверх по этому глинистому утесу, чтобы взглянуть на гнездо или на что-то в этом роде, я же лежал на берегу, почти спал и не обращал на него никакого внимания. Я думаю, что он поскользнулся и упал. Должно быть, он приземлился на свою голову. Он был без чувств, когда я нашел его, и боюсь, у него сломана рука.

— Да, плохо дело. Я полагаю, вы не здешний?

— Да, я никогда не был в Девоншире. Мы остановились в Лонг-Саттоне, но я не хотел бы везти его сейчас так далеко, тем более в такое шумное место. Вы знаете какой-нибудь дом в Лидлкомбе, где бы я мог оставить его поправляться?

Рыбак с сожалением покачал головой и затем сказал неуверенно:

— Моя старуха имеет комнату, Она чиста и удобна, там есть кровать, оставшаяся еще от моей бабки, и, пожалуй, этого вполне достаточно для такого случая.

— Я думаю, что она как раз подошла бы нам, — ответил Джарред, сидящий на дне лодки рядом с безжизненным телом, лежащим на парусине. — Я надеюсь, ваша хозяюшка могла бы присмотреть за ним?

— Да, я думаю, могла бы. У нее ведь нет других забот, кроме как содержать в чистоте дом, что она делает с огромным удовольствием.

— А Лидлкомб — тихое место?

— Трудно было бы ожидать от него шума, там всего около дюжины хижин и все они принадлежат рыбакам.

— Это как раз то, что нужно больному человеку. Могу я найти там доктора?

— Мистер Полфорд приходит иногда из Лонг-Саттона. Он приходской доктор.

— Мы могли бы тогда попросить его понаблюдать за рукой моего сына. Я думаю, мистер Бергз, если ваша комната действительно так хороша, как вы говорите, то она вполне подойдет нам.

Таким образом, Уолтер Лейбэн попал в небольшой домик в Лидлкомбе. Его поместили в белую, чисто убранную комнату тем ярким июньским вечером, когда Флора в Брэнскомбе ожидала его возвращения. Лишь в конце августа он очнулся от долгой ночи, наполненной бессознательностью и бредом, и обнаружил Лу, сидящую у его кровати.

С этого времени он стал принадлежать ей и только ей. Его любовь к ней не утихала ни на минуту. Он повернулся к девушке с той же беспомощностью, с какой ребенок поворачивается к груди матери. Ее присутствие, казалось, приносит ему спокойствие и здоровье. Его разум, лишь наполовину восстановившийся после того шока, был не в состоянии полностью воспринимать окружающий мир. Память лишь начинала пробуждаться, прошлое казалось далеким и туманным, но одна мысль всегда подобно бриллианту сверкала в его сознании: он любит Луизу Гарнер. Его единственным страстным желанием было сделать ее своей женой. Он хотел как можно скорее сыграть свадьбу и только настойчивость Лу могла повлиять на перенесение этого события на более поздний срок. Отец же обвинил Лу в медлительности.

— Ну действительно, Луиза, ты ведь самая упрямая девушка, которую я когда-либо встречал, — восклицал мистер Гарнер возмущенно. — Ты ведь целиком посвятила последние четыре месяца этому человеку, ты так измучилась, и теперь, когда он хочет жениться на тебе, ты начинаешь говорить об отсрочке. Ради чего ждать, хотелось бы мне знать?

— Разум Уолтера должен окончательно вернуться к нему, папа. Он еще не совсем в себе, жизнь кажется ему сном, и может потому, что я нянчилась с ним и была с ним так долго, он думает, что не может жить без меня. Сейчас же нам нужно расстаться, и когда он вновь окрепнет и если пожелает жениться на мне, я буду горда и счастлива стать его женой.

Лу выбрала свой путь; она не вернулась обратно на Войси-стрит, но отправилась в небольшую школу в Эксетере, где среди простых и дружелюбных людей смогла неплохо повысить уровень своего образования. Джарред же не хотел упускать из виду своего потенциального зятя. Он и Уолтер отправились в Швейцарию и провели там три месяца среди гор и долин, там, где небо, казалось, сливается с землей. Лондонский художник чувствовал себя несколько необычно среди горных вершин, он все свои дни посвящал отдыху и не очень-то спешил начать новую активную жизнь, все забавы и интересы молодости, казалось, дремлют в нем и лишь одно желание по-прежнему жило в нем — желание вновь быть с Лу. Он считал дни их разлуки, и единственным утешением ему служили письма Лу, которые даже, несмотря на ее несовершенное образование были для него бесценны, в них была свобода самовыражения, яркая индивидуальность, каждое письмо дарило ему несколько минут счастья.

Когда миновали три месяца, выздоровление Уолтера почти не вызывало у Джарреда никаких сомнений, Мужчины вернулись обратно в Англию, в Эксетер, где Уолтер Лейбэн и Луиза Гарнер поженились, и никто из знакомых не присутствовал на этой церемонии, за исключением Джарреда. Они покинули Англию в день их свадьбы, чтобы отправиться в путешествие по стране, и Уолтер был счастлив в компании своей молодой жены.

Мало-помалу к Уолтеру вернулись прежняя сила и энергия, и он понял, какую странную роль сыграл он и какой игрушкой он был в руках Джарреда Гарнера. Но подобного рода рассуждения не уменьшили его привязанности к Лу, не изменили его верности ей, никакие делишки ее отца не смогли опорочить ее в глазах Уолтера. Он вспомнил о том, как она отказалась быть его женой, когда была совсем одна, без друзей и без дома, как она во второй раз отказала ему после того, как ее забота и внимание вернули его к жизни, о том, как честна и верна она оставалась своим убеждениям и настояла на том, чтобы у него было достаточно времени для обдумывания шага, связанного с женитьбой. Джарред получал от него небольшие деньги, но ему сказали, что было бы хорошо, если бы он смог забыть свою дочь, однако к этой жестокой просьбе Луиза добавила жалостливый постскриптум, свидетельствующий о том, что она всегда будет любить и помнить своего отца и будет приезжать к нему всякий раз, как только окажется в Англии. Много нежных писем писала Лу своему грешному отцу в годы их разлуки, последовавшие за ее свадьбой.

В Венеции Уолтер прочитал объявление о женитьбе доктора Олливента.

— Как быстро заживают раны, — воскликнул он, презрительно смеясь. — А ты думала, что она страдает из-за меня, Лу.

— Если бы я потеряла тебя, то сошла бы с ума, — ответила та, вся вспыхнув.

— Но мне казалось, что именно этого ты и хотела, когда дважды отказывала мне.

— Я не хотела, чтобы ты брал меня из тех низов, в которых я жила, — ответила она, — только лишь из-за того, что я люблю тебя так сильно.

— Если бы все люди могли находить такие жемчужины среди бедноты, то жизнь бы была намного счастливее, Лу, — гордо ответил ее муж.