Действуя согласно указаниям майора, через несколько дней после посещения Гранвиля Варнея Жильберт сказал жене ректора, что ему надоело жить в этой глуши и что он намерен отправиться в Америку, где его будут уважать и где ничто не будет ежеминутно напоминать ему о грехах молодости. Это замечание крайне поразило добродушного ректора, который видел в Жильберте одного из своих лучших духовных сыновей и снабжал его, как мы уже знаем, книгами религиозно-нравственного содержания, о которых сторож рассуждал с полным благоговением.

— Да, — сказал Жильберт после длинной беседы со своей супругой, которая проливала горькие слезы при мысли, что ей придется расстаться с доброй госпожой и с родной деревней, чтобы подвергнуться опасностям путешествия в Америку в сопровождении мужа, который не был к ней ни добр, ни внимателен.

— Твои слезы и крики ни к чему не приведут: нравится тебе или нет, но через три недели, считая с этого дня, мы едем в Нью-Йорк. Советую тебе надеть шляпку и пойти к миледи, чтобы сообщить ей, что ты ее покидаешь. Пусть найдет других, кто согласится заменить нас в этой глуши и кого будут топтать блестящие сапоги ее милого капитана.

Жильберт Арнольд любил повторять эту фразу, как будто он и в самом деле подвергался подобным унижениям, хотя от владельцев Лисльвуда он не видел ничего, кроме вежливости.

Рахиль перестала плакать, а если и плакала, то украдкой от мужа, который, с трубкой в зубах, следил за сборами. Несчастная женщина бледнела, думая о том, что ее ждет, но она так боялась Жильберта, что не посмела бы ослушаться его, даже если бы он приказать ей повеситься. Три недели пролетели незаметно. Рахиль простилась со своей госпожой, и Жильберт Арнольд вместе с нею, сыном и багажом отправился на станцию. Поезд прибыл в Лондон ночью. Выйдя на дебаркадер, Жильберт увидел человека, лицо которого показалось ему знакомым — это был Соломон, камердинер майора.

— Вы очень пунктуальны, — сказал Соломон, приблизившись к Арнольду. — Возьмите свой багаж, велите уложить его в кэб и вернитесь сюда. Я дам вам адрес дома, в котором вам придется на время поселиться.

— Вы бы лучше проводили нас, — заметил ему Арнольд. — Мы здесь точно в лесу, и мне было бы приятно иметь рядом человека, который знает город.

Соломон пристально и насмешливо посмотрел на говорившего, который в своем матросском костюме, полосатом кашне, шапке из кроличьей кожи и со свертком под мышкой был вовсе не похож на джентльмена.

«Мы тебя преобразим! — думал слуга майора. — Ты скоро поймешь суть нашей науки. Пока у тебя есть только желание, и ты еще во многих отношениях уступаешь нам, но скоро ты освоишься с переменой в своем положении».

Жильберт Арнольд свалил багаж в кэб, усадил в него сына и жену и вернулся к еврею.

— Ну? — спросил он отрывисто.

— «Ну». Что, лорд Честерфильд? — передразнил его слуга.

— Отправляемся; я спешу, поскольку мне нужно освежиться.

— Вам надо освежиться? Хорошо! Вот вам адрес; отдайте его кучеру, и, когда доедете, дайте ему полкроны; а если он будет недоволен подачкой, просто захлопните перед ним дверь… Я буду у вас в десять часов, — добавил Соломон, приметив, что Арнольд как будто колеблется. — Поезжайте с Богом!

С последними словами слуга отвернулся от сторожа и поспешил прочь.

— Едем! — решил Арнольд. — Черт меня побери, если я понимаю, чего хочет мой хозяин, но я, во всяком случае, ничего не теряю, следуя его распоряжениям. Наш коммерческий союз предпринимает что-то новенькое, и время покажет, хорошо это или худо.

Кэб доставил достойного Жильберта с семейством в дом на одной из глухих улиц по ту сторону Ватерлоо-Рид. Все вышли из кэба и были встречены бледной женщиной в черном кружевном чепчике, которая отвела их в чистенькую квартирку, нанятую, по словам хозяйки, для одного семейства из Йоркшира по фамилии Грин.

Так как фамилия Арнольда была не Грин и он приехал вовсе не из Йоркшира, Рахиль хотела заметить, что произошла какая-то ошибка, но Жильберт остановил ее взглядом и сказал, что все в порядке и он будет весьма обязан хозяйке, если она даст ему пива и легкую закуску.

Хозяйка принесла пиво и бараньи котлеты под соусом, которые Жильберт принялся уплетать с завидным аппетитом, оставив жене и сыну всего один кусок. Утолив волчий голод, Арнольд закурил трубку, между тем как Рахиль с мальчиком доедали и допивали остатки его ужина. После этого он посоветовал им лечь спать, так как он ожидал приезда Соломона и не желал, чтобы они мешали их беседе. Рахиль молча взяла сына за руку и повела его в спальню, находившуюся на верхнем этаже, а Жильберт продолжал пить и курить, пока не пробило десять часов. Раздались два удара во входную дверь, Жильберт спустился вниз и впустил посетителя: это был Соломон.

— Надеюсь, вы развели огонь, — сказал последний, входя в гостиную. — На дворе такой холод, что я насквозь продрог.

Еврей успел усвоить большую часть изящных привычек и ухваток своего господина: он пододвинул кресло, в котором только что сидел Жильберт Арнольд, к небольшому камину, небрежно развалился и положил ноги на крепкую решетку.

— Теперь слушайте! — начал он. — Как и мой господин, так и я придерживаемся благоразумного правила — не говорить ни единого лишнего слова. Поэтому будете предельно внимательны. Очень может быть, что мы будем нуждаться в вас или в вашей жене, а может быть, и в вашем сыне… В любом случае вы должны оставаться здесь, пока это необходимо. Вы не должны задавать никому никаких вопросов и не отвечать на чужие расспросы. Еженедельно вы будете получать по почте на имя Джона Грина (так вы будете называться впредь до новых распоряжений) тридцать шиллингов от Альфреда Соломона. Больше этой суммы вам не заработать, поэтому вам придется довольствоваться ею. Со временем вы, вероятно, получите больше и в один прекрасный день можете стать богачом. Если кто-нибудь спросит вас, кто вы такой, назовитесь башмачником, плотником или кем-нибудь в том же роде. Спросят у вас, чем же вы живете, — отвечайте, что у вас есть брат, богатый человек, который посылает вам еженедельное содержание. До сих пор все очень просто. Между тем ваше спокойствие будет зависеть от двух условий, если не считать того, что вы никогда не должны забывать о Джозефе Бирде. Первое условие: лучше заботьтесь о вашем сыне, берегите его так, как вы берегли бы ребенка королевской крови, если бы его вам доверили, если с ним случится несчастье, это неизбежно отразится на вас. Второе условие — молчание, если до ушей моих или моего господина когда-нибудь дойдет, что вы произнесли его или мое имя, то вы услышите о Джозефе Бирде… Ну-с, пока до свидания… Посветите мне и отоприте дверь!

Соломон произнес все это так быстро, что изумленный сторож не сумел бы вставить ни единого слова, не успел он опомниться, как слуга майора повернул за угол и исчез в Ватерлоо-Рид.

«Тридцать шиллингов еженедельно, — думал Жильберт, — маловато для такого богача, как майор Гранвиль Варней; но он, если захочет, может возвести меня на виселицу, поэтому я поневоле должен довольствоваться тем, что он мне предлагает… Черт его побери!»

После этого восклицания Арнольд лег в постель, но заснуть не мог. Он прислушивался всю ночь к стуку экипажей, проезжавших по Ватерлоо-Рид, а когда начинал дремать, ему снилось пение жаворонка в Севеноакском лесу и бледное, окровавленное лицо убитого им человека.