После своего визита к полковнику сэр Руперт приказал послать в Бокаж дичь, фрукты и цветы; последние предназначались преимущественно для мисс Оливии Мармэдюк и сопровождались письмом, написанным хоть и неровным почерком, но вполне изящным слогом, чего трудно было ожидать от молодого владельца Лисльвуда.

— Я думаю, его диктовал тот джентльмен, что не советовал ему ехать к нам слишком рано, чтобы не застать нас в утреннем халатном виде! — заметила Оливия, рассматривая герб, вытисненный на атласной бумаге.

— Видите вы эту окровавленную руку, Лаура, — продолжала она, — и девиз, написанный на древнефранцузском языке? «Лисль оберегает то, что Лисль приобретает»… Кто бы мог подумать, что этот тупоумный происходит из этого знаменитого рода? А я-то воображала, что Лисль из Лисльвуда высок, строен, надменен и суров. Папа в тысячу раз больше похож на баронета!

— Род Мармэдюков — древний, как и род Лислей, Оливия; они отказались от пэрства, предложенного им Карлом.

— Что было очень глупо с их стороны. Я хотела бы быть графиней! «Леди Оливия» — это звучит совсем недурно!

Через три дня баронет приехал в Бокаж в сопровождении своей матери и майора. Он не давал матери покоя, пока она не согласилась поехать к полковнику Мармэдюку и пригласить его вместе с дочерьми в замок.

— Уверяю тебя, милый мой Руперт, — говорила она, — что эти молодые девушки нигде не бывают!

— Что за нужда? А ко мне они поедут! Должны поехать! — воскликнул баронет. — Ведь я самый богатый человек во всем Суссексе, и было бы весьма странно, если б они не приняли мое приглашение! Нет, они приедут!

— Руперт, это странно! — заметила ему на это Клэрибелль.

— Ничего здесь нет странного! Мне просто нравится полковник.

— Вам нравится полковник? — сказал майор со смехом. — Я скорее готов поверить, что вам нравится кто-нибудь из его дочерей.

— Нет, ни одна не нравится, — ответил ему Руперт, заметно покраснев. — Что из того, что мне интересен старый служака? Мне нравится полковник, и я хочу, чтобы он с дочерьми был у меня. Если я захочу, то они останутся у меня навсегда!

— То есть если они захотят здесь остаться? — хладнокровно сказал майор.

— Я знаю, что говорю! — с раздражением произнес молодой человек.

— Вне всякого сомнения, сэр Руперт, но вам не следует забывать, что джентльмену неприлично повышать голос даже в своей гостиной, если он разговаривает с гостями.

— С гостями? — повторил баронет с насмешливой улыбкой. — Вы здесь уже так давно, что было бы нелепо считать вас гостем, а не членом семейства.

— Руперт! — вмешалась Клэрибелль. — Неужели ты забыл?..

— О нет, я помню все! — ответил баронет. — Как не помнить, когда люди ежеминутно напоминают тебе об одном и том же! Мой банкир может засвидетельствовать, что мои воспоминания ежедневно поддерживаются материальными средствами… Впрочем, все это вздор: вы можете, майор, оставаться здесь, сколько вам будет угодно, есть и пить, что вам вздумается, и тянуть из меня столько, сколько сможете; но я прошу покорно не мешать мне делать то, что я хочу… Повторяю: я вовсе не желаю, чтобы кто-нибудь вмешивался в мою жизнь!

Баронет быстро вышел, с шумом хлопнув дверью. Он еще в первый раз дал отпор майору.

Приехав в Бокаж, Гранвиль Варней сразу же догадался, которая из всех молодых девушек обворожила сэра Руперта Лисля. Старшие сестры были заняты своим бесконечным вязаньем, и лишь Оливия сидела у камина, вяло перелистывая какую-то книгу. Майор подсел к ней, что, по-видимому, не понравилось юному баронету, сидевшему рядом с матерью. Однако майор, несмотря на все свое пылкое красноречие, не сумел снискать расположения мисс Оливии: она односложно отвечала на его изящные фразы и так пристально смотрела ему прямо в глаза, что он ретировался с внутренним содроганием.

— Что за странная девушка эта младшая дочь, — сказал он сэру Руперту. — Настоящая Семирамида в обносках.

— Я не знаю никакой Семирамиды, — ответил баронет с явным неудовольствием, — и могу вас уверить, что у мисс Оливии будут великолепнейшие новые платья.

— Безумный! Я надеюсь, что вы не влюблены в мисс Оливию!.. Ни за что не поверю, чтобы вас пленила девушка со смуглым лицом и черными глазами! Старшая Мармэдюк несравненно красивее и грациознее ее.

— Старшая — просто пень, тогда как мисс Оливия — самое восхитительное создание в мире! — возразил баронет.

Хотя мисс Оливия всеми силами противилась ухаживаниям майора, он сумел привлечь к себе симпатии полковника, который разговорился с ним о войне, о порядках в Пенджабе и о тамошней армии. Кончилось тем, что он пригласил Гранвиля на завтрашний обед. Баронет услышал это и сказал не стесняясь:

— В таком случае я тоже приеду к вам, полковник, если позволите. Хоть вы меня и не приглашали, но мне кажется, что там, где радушно принимают майора Варнея, найдется место и для меня… И не беспокойтесь! Обращайтесь со мной без всяких церемоний, как с родным!

Полковник покраснел.

— Старый воин обязан не только жить как джентльмен, но и быть готовым принять у себя джентльмена! — сказал он с достоинством.

— Это верно, папа, — подтвердила Оливия, — а так как к нам пожалует владелец Лисльвуд-Парка, не лучше ли будет прямо сейчас послать в Брайтон, в гостиницу «Корабль», за двумя поварами и несколькими официантами. Мэри одной не справиться!

Баронет понял, что над ним насмехаются.

— Быть может, будет лучше, если я к вам не приеду? — сказал он грустно.

— За что же вы хотите лишить нас этой чести? Весь Лисльвуд говорит о принце суссекском и милости, которой он одаривает соседей, удостаивая их своим посещением.

— Ну-с, что вы теперь скажете об этой дерзкой девушке? — спросил майор сэра Руперта Лисля по возвращении в замок.

— Я вовсе не нахожу ее дерзкой, — пробормотал сэр Руперт.

— Серьезно? Черт возьми! Да, вы можете простить ей безобразные выходки — именно потому, что сами ведете себя просто непозволительно.

На другой день в четыре часа полковнику доложили о прибытии майора и баронета, которые и были приняты в гостиной — небольшой, плохо меблированной холодной комнате с тремя окнами, выходившими на большую дорогу. Полинялый ковер, потускневшее зеркало, поистершаяся шелковая обивка.

На фоне этой невзрачной обстановки Оливия Мармэдюк казалась еще восхитительнее, чем была накануне. На ней было простое кисейное лиловое платье, украшенное бантами из шелковых лент. На этот раз она обошлась с майором довольно дружелюбно, разговорилась с ним и играла в шахматы, к величайшему неудовольствию сэра Руперта Лисля, которому пришлось довольствоваться тем, что он мог сидеть и любоваться ею. Майор удивился, когда победа в шахматах оказалась за противницей. Затем она сыграла несколько полек на маленьком пианино и пропела две или три тирольские песни. Баронет слушал ее почти с благоговением, но когда ее сестры начали, в свою очередь, играть и петь итальянские арии, он отвернулся от них и стал беседовать с предметом своей страсти. Казалось, своевольная молодая девушка задумала вскружить майору голову так же, как и баронету. Она шутила, смеялась над его остротами, подтрунивала над сэром Рупертом, играла и пела так, что надо было быть железным, чтобы не поддаться ее очарованию. Что касается сэра Руперта, то он восхищался Оливией даже тогда, когда она издевалась над ним. Он следовал за нею неотступно, как тень, и, по всей видимости, жаждал сказать ей что-то серьезное; но все его усилия потерпели фиаско, потому что майор отвлекал внимание девушки всякий раз, как только баронет готовился сказать ей новую любезность. К концу вечера Руперт Лисль потерял надежду остаться наедине с чаровницей и нехотя покорился своей печальной участи. На обратном пути он был крайне угрюм, а когда вошел в холл, спросил у майора отрывисто и резко:

— Ну-с, какой вы сегодня нашли Оливию?

— Такой же, как вчера. Не спорю, она недурна и даже эффектна при ярком освещении, но вместе с тем она очень ловкая и искусная кокетка, хитрая, самолюбивая и бездушная интриганка… Да сжалится Господь над тем, кто на ней женится!.. Нет, она мне не нравится.

— В таком случае вы чертовски нахальный лицемер! — в бешенстве воскликнул баронет. — Пусть меня повесят, если вы весь вечер не ухаживали за ней!

— Я постоянно ухаживаю за всеми кокетками, мой милый Руперт, — ответил майор.

Баронет стал счастливее только на следующий день, когда во время утренней прогулки встретил мисс Оливию, которая шла куда-то в сопровождении Бокса. Он пожелал ей доброго утра и, взяв лошадь под уздцы, пошел рядом с девушкой, не говоря ни слова.

— Ну, — наконец сказала она, — так как вы, по-видимому, не находите слов для беседы со мною, я не понимаю, для чего нам дальше идти вместе, тем более, — добавила она с насмешливой улыбкой, — что вашей белой лошади страшно хочется вырваться и ускакать отсюда галопом.

— Я, право, не забочусь ни о глупой лошади и ни о ком другом, кроме одной особы, — ответил баронет. — Я самый состоятельный человек во всем графстве, но это не мешает мне быть и самым несчастным… И никто не может дать мне земное счастье, кроме…

Он вдруг остановился и страшно покраснел.

— Исключая кого? Докончите же фразу! — сказала мисс Оливия.

— Кроме вас… Захотите ли вы выйти за меня замуж?.. Вы стали бы самой знатной и богатой женщиной… Подумайте об этом! У вас было бы столько денег, сколько и не снилось ни вам, ни вашему достойному отцу. Вы стали бы леди Лисль, владелицей моего прекрасного поместья и самого роскошного из всех замков в Суссексе… Согласны ли вы? Вы скажете мне «да»?

Лицо Оливии на несколько мгновений сделалось таким мрачным и серьезным, каким еще Руперт ни разу его не видел.

— Да, вы, как видно, не сентиментальны, — ответила она, — вы не требуете от меня ни любви, ни верности, ни покорности, а просите исключительно о согласии повенчаться с вами. Ну если это так, я, пожалуй, готова отвечать вам теперь же.

— Вы готовы ответить на мое предложение? — с жаром воскликнул молодой человек, страстно прижав к губам ее белую ручку.

— Почему бы и нет? — ответила она.