После описанного разговора с майором сэр Руперт Лисль показал себя полным господином в доме. Он больше не обращался за советами к майору, и последний, по всей видимости, потерял над ним всякую власть. Того, кто противоречил баронету, он начинал считать врагом. Он избегал майора и проводил почти все время в путешествиях в Бокаж и обратно. Оливия Мармэдюк ничуть не изменила своего обращения с ним: она принимала его все так же равнодушно, как и в первый раз, смеялась над его неловкостью, нелепыми речами и попытками любезничать с нею. Несмотря на все это, а может, быть и вследствие этого, он с каждым днем привязывался к ней все сильнее и сильнее. Он следовал за ней, как собака, и при каждом посещении привозил ей какую-нибудь драгоценную вещь. Он как-то заявил, что потребует у банкира хранившиеся у того фамильные бриллианты, но Клэрибелль отказалась брать их до свадьбы.

— Успеем! — сказала она. — Может быть, бракосочетание не состоится!

— Ничто не в состоянии помешать мне жениться, кроме смерти! — воскликнул баронет с чувством.

Только однажды он упрекнул Оливию Мармэдюк за ее обращение.

— Вы обходитесь со мной как с собакой, — заметил он с обидой, — вы издеваетесь над моей любовью! Я, право, уже не верю, Оливия, что вы испытываете ко мне хоть какое-то расположение.

Он сидел с Оливией у пианино, между тем как полковник со старшими дочерьми разместились поодаль у камина.

— Серьезно? — равнодушно проговорила Оливия, вертя в руках бриллиантовый браслет, подаренный ей Рупертом. — Я вам и не советую верить чувствам. Вы не могли забыть, как мало слов было сказано между нами в тот день, когда вы предложили мне руку и сердце. «Хотите ли вы, мисс, стать леди Лисль?» — «Да, хочу, сэр Руперт». Вот и все то, что было сказано! Могу уверить вас, что я от природы далеко не мечтательница!

— В этом я положительно не сомневаюсь. Мне сдается, что я стал женихом исключительно потому, что я сэр Руперт Лисль, владелец Лисльвуд-Парка.

— Я тоже так считаю! Но не будем касаться этого обстоятельства. Не думайте, пожалуйста, чтобы в душе моей было намерение обмануть вас! Вы совершенно правы: я выхожу за вас, потому что вы — баронет, и вдобавок богаты! Не будь этого я, конечно, и не подумала бы выйти за вас замуж… Меня, кажется, нельзя упрекнуть в скрытности? А если вам не нравится такая откровенность, пожмем друг другу руки и простимся навеки. Большего я не желаю.

И она протянула ему нежную руку, на которой сверкали его бриллианты. Вероятно, это бросилось ей в глаза, потому что она миролюбиво заметила:

— Я, конечно, верну вам все ваши подарки, когда мы расстанемся; пусть вас не удерживают потраченные на меня деньги.

— Я готов вам отдать все свое состояние до последнего пенни, — сказал он пылко. — Мне больно видеть, что вы ничем не отвечаете на мою беспредельную, искреннюю любовь; но я женюсь на вас, хотя и знаю, что вам нужно только мое богатство. Я не могу жить без вас!

Позднее, когда Оливия и баронет играли за маленьким столом в триктрак, старшая из сестер, которая была где-то в гостях, вошла в комнату. Полковник дремал в кресле, Люси и Дженни, вторая и третья сестры, сидели за работой.

— Хорошо ли ты провела вечер, Лаура? — спросила ее Дженни.

— Нет, напротив… Но у ректора я узнала новость, которую хочу сообщить вам и всем остальным!

Она насмешливо взглянула на Оливию.

— Если у вас есть новости, говорите скорее, — сказала Оливия, притворно зевая и заканчивая игру. — Сэр Руперт, я выиграла у вас ровно пять партий. Ну, Лаура, мы ждем, — добавила она, обращаясь к сестре.

Она была замечательно хороша собой при свете камина: шея и руки ее были покрыты драгоценными подарками баронета, и старшая сестра смотрела на нее с завистью и с ненавистью, готовая убить ее на месте. Полковник проснулся от шума голосов и, быстро оглядевшись, остановил свой взгляд на младшей дочери.

— Папа, вы помните Вальтера Ремордена, последнего викария мистера Мильварда? — спросила Лаура.

— Разумеется, помню. Он уехал отсюда три года тому назад, получив пасторат в окрестностях Чичестера. Вальтер Реморден был истинным другом бедных… Он славный человек, и мы были с ним дружны. Мне бы очень хотелось увидеть его снова!

Лаура пристально следила за выражением лица своей младшей сестры, которое сделалось вдруг чрезвычайно серьезным.

— Ну, папа, — продолжала она, — бедный Вальтер Реморден должен был против воли покинуть свою паству по слабости здоровья, как это объяснила мне нынче миссис Мильвард. Он ведь родился в Лисльвуде и считает воздух родных полей целительным для себя, потому-то и приехал опять к миссис Мильвард, которая была настолько снисходительна, что предложила ему погостить у нее.

— Что?! — воскликнул полковник. — Вальтер Реморден здесь?

— Да, со вчерашнего дня. Говорят, что он очень и очень изменился. Однако я боюсь наскучить сэру Руперту своей болтовней о несчастном викарии. Оливия, все толкуют о будущей леди Лисль и засыпали меня поздравлениями по поводу блистательной будущности, ожидающей тебя!

С той минуты как старшая мисс Мармэдюк произнесла имя Вальтера Ремордена, Оливия не шелохнулась и не сказала ни слова; но вдруг она встала и со странным нервным смехом быстро вышла из комнаты.

Полковник поспешил вслед за ней.

— Оливия, что с тобой, моя милая дочь? — громко спросил он. — Что случилось?

— А я знаю, что с ней, — сказал баронет. — Ее смутило имя человека, о котором тут шла речь. Я видел, как она изменилась в лице, когда вы упомянули о нем, — обратился он к Лауре. — Советую ему поостеречься! Я убью его, кто бы он ни был, если он вздумает стать между нею и мной!

Полковник и Оливия вернулись через несколько минут. Старик вел свою дочь, глаза которой горели лихорадочным блеском. Жених не осмеливался заговорить с ней, но не сводил с нее глаз.

— Прощайте, Оливия, — сказал он после того, как встал и раскланялся со всеми присутствующими. — Сегодня вы сказали мне, что не любите меня; сказали и кое-что другое: я вам очень этим обязан.

Она кинула на него взгляд, полный презрения.

— Вспомните, что я предоставила вам право решать, — ответила она. — Завтра я готова узнать ваше решение.

На другой день сэр Руперт, приехав в Бокаж, попросил позволения поговорить с невестой. Он умолял ее назначить как можно скорее день венчания.

— Если вы все еще намерены жениться на мне, то свадьба может состояться, когда вы этого захотите, — ответила невеста.

— Намерен ли я?! Оливия!.. — воскликнул он с жаром.

— Вы слышали и видели столько, что могли легко переменить свое мнение, и, если это так, будьте откровенны и не скрывайте этого… Но помните, что вы должны пенять на одного себя, если союз наш будет не из числа счастливых!

Баронет повторил, что намерение его непоколебимо, и Оливия заявила, что не считает нужным откладывать день свадьбы. Одна из ее теток, старая и богатая, прислала ей сто фунтов, узнав, что ее внучку ждет блистательная партия. В Бокаже то и дело стали появляться модистки и белошвейки, но Оливия не хотела примерять свадебные наряды.

— Ах, как вы мне надоели со всеми этими уборами и лентами! — говорила она раздраженно. — Вы знаете, что я и прежде не обращала внимания на наряды, а теперь и вовсе не забочусь о них! Нельзя ли избавить меня от всей этой дребедени?..

— Нечего сказать, прелестный характер у будущей леди Лисль, — заметила Лаура. — Я всей душой жалею бедного баронета!

— Жалейте его, Лаура! — ответила Оливия, устремив свои черные глаза на свою сестру. — Жалейте сэра Руперта: он нуждается в сожалении!