1

Мередит Стреттон стояла у огромного окна в своем кабинете. Окно выходило прямо на центр города, открывая чудесную панораму со сверкающими вечерними огнями зданиями. Вид на небоскребы Манхэттена всегда производит сильное впечатление, но сегодня зрелище было как никогда завораживающим.

Стоял январь 1995 года. На черном вечернем небе уже зажглись первые звезды, светила полная луна. Даже голливудские мастера не сделали бы декорацию лучше, чем эта, подумала Мередит, природу не улучшишь. Да уж, эти взмывшие ввысь небоскребы, эта перспектива просто потрясала.

«Эмпайр-Стейт-Билдинг» все еще стоял в рождественском красно-зеленом убранстве; чуть левее возвышался более строгий «Крайслер» – его изящный тонкий шпиль сверкал яркими белыми огнями.

Как всегда, в первую очередь в глаза бросались две эти главные достопримечательности Нью-Йорка, но сегодня панорама города являла собой единое целое, казалась тончайшей гравировкой на темном ночном небе.

– Все-таки Нью-Йорк – самый красивый город на свете, – сказала вслух Мередит.

– Совершенно с тобой согласна. Мередит резко повернулась и увидела в дверях свою секретаршу Эми Брандт.

– Как ты меня напугала! Разве можно так подкрадываться! – воскликнула Мередит и снова повернулась к окну. – Эми, ты только погляди, какое зрелище. Прямо дух захватывает!

Эми закрыла за собой дверь и подошла к окну. Она была невысокой и темноволосой, являя собой полную противоположность Мередит – высокой, статной блондинке. Эми чувствовала себя просто карлицей рядом со своим боссом. Однако начальница при ее пяти футах семи дюймах еще и носила высоченные каблуки и поэтому была выше большинства окружающих, что несколько утешало Эми и позволяло иногда забывать о собственной мелковатости.

Глядя на ночной город, Эми заметила:

– Ты права, Мередит. Манхэттен здорово смотрится, зрелище поистине фантастическое.

– А какое ясное небо, хотя уже совсем стемнело, – подхватила Мередит. – Ни единого облачка. И городские огни так чудесно мерцают…

Женщины еще некоторое время постояли у окна. Потом Мередит подошла к своему столу и сказала:

– Мы с тобой решим пару вопросов, Эми, а потом можешь идти. – И, взглянув на часы, добавила: – Уже семь. Извини, что так тебя задержала.

– Ничего страшного. Вот скоро уедешь на недельку, тогда и побездельничаю.

Мередит рассмеялась, ее красивые густые брови поднялись вверх.

– Если у тебя это получится, земля начнет вертеться в другую сторону. Ты же трудоголик, дня не можешь без работы.

– О нет, мой дорогой босс, тут первенство принадлежит тебе. Мне за тобой не угнаться.

Зеленые глаза Мередит весело сверкнули; она придвинула к себе груду папок, взяла верхнюю и начала изучать ровные колонки цифр. Наконец, оторвав взгляд от бумаг, она сказала:

– Я буду отсутствовать больше недели, Эми. Как минимум две. У меня довольно много дел в Лондоне и Париже. Агнес просто влюбилась в ту старинную усадьбу в Монфор Л'Амори, а ты знаешь Агнес: вцепится мертвой хваткой, как бульдог, и уже не оттащишь. Но тогда уж будем с ней вместе приводить усадьбу в должный вид.

– Судя по присланным ею фотографиям, это чудесное местечко подходит нам как нельзя лучше, – заметила Эми и спросила: – А ты что, против?

– Нет. Ты совершенно права: усадьба идеально подходит, чтобы устроить там гостиницу. Меня только беспокоит, во сколько нам обойдется превратить этот старый дом в комфортабельный отель со всеми удобствами – постояльцы у нас, сама знаешь, требовательные, даже избалованные. Вот в чем главная проблема. Агнес в денежных делах не разбирается, как тебе известно. Стоимость работ по оборудованию нового водопровода она представляет себе весьма туманно, да и, сказать по правде, никогда подобными вещами не интересуется. Боюсь, практические дела не для Агнес.

– Зато она весьма сведуща в маркетинге.

– Верно. А мне всегда достается водопровод.

– И дизайн. Не скромничай, Мередит, ведь это ты делаешь гостиницы такими нарядными и уютными. Ты вкладываешь в это всю душу, не жалея ни времени, ни сил.

– А мне это доставляет огромное удовольствие. Правда, все время надо помнить, во сколько обойдется этот уют, а на сей раз особенно. У Агнес сейчас денег нет, поэтому она в покупку усадьбы и ее переоборудование своей доли не вкладывает. Патси в Англии тоже не может оказать финансовой помощи, так что мне придется самой искать деньги. И я их найду. Агнес и Патси с большой радостью свалили денежные проблемы на меня, но, когда начнем переоборудование, уж я их посажу на голодный паек.

– Ты уверена, что есть смысл связываться с новыми гостиницами в Европе? – спросила Эми, и в голосе ее слышалось беспокойство. Она только теперь поняла, что финансовая сторона дела будет лежать целиком и полностью на одной Мередит.

– Да, я очень хочу их купить. Приобретая новые гостиницы, мы тем самым расширяем наш бизнес. Нет, я не стремлюсь, чтобы мы превратились в большую корпорацию, так что шести отелей с меня вполне хватит, Эми. Таким количеством гостиниц несложно управлять, к тому же за французские отели будет отвечать Агнес, а за английские – Патси.

– Шесть? – повторила Эми, недоуменно глядя на Мередит. – Почему именно шесть?

Мередит выглядела озадаченной.

– Я тебя не понимаю.

– Ты сказала, что шестью отелями несложно управлять, но с двумя новыми европейскими у нас получается семь. Или же ты собираешься продать одну из американских гостиниц?

– Я подумываю об этом, – призналась Мередит.

– За «Серебряное озеро» можно выручить хорошие деньги, – задумчиво сказала Эми. – Хотя она, конечно, приносит самую высокую прибыль.

Мередит молча смотрела на секретаршу. Она вдруг почувствовала, как резко сдавило грудь, совсем как неделю назад, когда Генри Рафаэльсон, ее друг и банкир, сказал то же самое за обедом в клубе «21».

– Я никогда не продам «Серебряное озеро», – наконец заявила она, повторяя свой ответ Генри.

– Понимаю.

Нет, не понимаешь, подумала Мередит, но вслух ничего не сказала. Она опустила глаза и невидящим взглядом уставилась в финансовую смету по переоборудованию дома в Монфор Л'Амори, но так и не смогла сосредоточиться на цифрах.

Она думала о «Серебряном озере». Никто и не подозревал, как много значит для нее этот отель, даже сын и дочь, оба родившиеся там. «Серебряное озеро» всегда было ее истинным прибежищем, ее первым родным домом. Джек и Амелия Сильверы, владельцы отеля, были первыми людьми, которые подарили Мередит доброту и ласку. Они любили и оберегали ее, как младшую сестру, они ее растили, заботливо пестовали ее способности, помогали развиться ее деловому чутью, аплодировали ее стилю. Именно Джек и Амелия воспитали в ней чувство собственного достоинства, порядочность, мужество.

Джек и Амелия. Ее единственная семья. На мгновение муж и жена как живые предстали перед мысленным взором Мередит. Они были первыми людьми, которых она полюбила всей душой. До них не любила никого. Кроме Спина – маленькой собачки, которую у нее отняли, едва они привязались друг к другу.

«Серебряное озеро» было частью ее жизни, ее души. Мередит знала, что никогда, ни при каких обстоятельствах не продаст отель.

Она глубоко вздохнула, и щемящая боль в груди понемногу начала утихать. Взглянув на Эми, Мередит бросила с деланной небрежностью:

– Я, кажется, нашла покупателя на «Горные вершины». Потому-то я и отправляюсь сегодня вечером в Коннектикут.

Эми была явно удивлена, но лишь кивнула в ответ.

– А как насчет «Дикого папоротника»? Да и за «Вермонт», наверное, можно получить больше, чем за «Горные вершины».

– Конечно, за них можно выручить куда больше, но ведь прежде всего кто-то должен захотеть их купить. А пока мне выбирать не приходится.

Эми кивнула.

– Бланш знает, что я сегодня приезжаю, – продолжала Мередит. – Я остановлюсь в «Серебряном озере», чтобы не открывать дом ради одной ночевки. Джонас тоже там переночует, а утром отвезет меня на встречу с потенциальным покупателем. Потом я сразу вернусь в город и в субботу улечу в Лондон, как и планировала.

Мередит сложила бумаги и протянула папку Эми.

– Письма я подписала, здесь же пачка чеков для Луа. – Откинувшись в кресле, она заключила: – Ну, теперь, кажется, все.

– Нет… тут письмо по электронной почте. Мередит повернулась в кресле к монитору компьютера и взглянула на экран.

Четверг, 5 января 1995

Привет, мамуля!

Спасибо за чек. Весьма кстати.

Отличной тебе поездочки.

Покажи там им всем.

Привези французской ветчины.

Обожаю, целую,

Джон.

– Да уж, умеет мой сынок излагать, ничего не скажешь, – скептически покрутила головой Мередит. Но про себя улыбнулась: Джонатан, которому исполнился двадцать один год, всегда умел ее развеселить. У нее вырос замечательный сын. Да и сестра у Джона хоть куда. С детьми ей несомненно повезло.

Оставшись в кабинете одна, Мередит принялась изучать счета, присланные из Франции. Расценки показались ей слишком уж высокими – действительно, Агнес не отличается практичностью, особенно когда дело касается переоборудования. Надо будет существенно урезать расходы, решила Мередит.

Они с Агнес д'Обервиль вели совместный бизнес вот уже восемь лет, и дела шли весьма успешно. Партнеры выгодно дополняли друг друга, к тому же у Агнес имелся прямо-таки уникальный нюх на выгодные сделки, что позволяло увеличивать число принадлежащих компании гостиниц. Агнес любила носить длинные шарфы, широкие свободные юбки и производила впечатление женщины несколько богемной, но элегантной.

Она возглавляла парижское отделение «Хэйвенс инкорпорейтид» и управляла отелем-замком в долине Луары, которым они с Мередит владели совместно. Агнес не могла вложить деньги в покупку усадьбы в Монфор Л'Амори, но активно склоняла своего партнера по бизнесу приобрести этот чудесный дом. «Ты не пожалеешь, Мередит, это отличное приобретение для компании», – заявила Агнес, когда они сегодня днем говорили по телефону.

Мередит знала, что так оно и есть. И еще она знала, что комфортабельная гостиница, расположенная в сорока восьми километрах от Парижа, откуда было рукой подать до Версаля и Рамбуйе, непременно станет золотым дном, особенно если устроить там отличный ресторан.

Агнес сообщила, что уже договорилась и с шеф-поваром, и с известным архитектором, который взялся превратить старинную усадьбу в современный отель.

А вот Патси Кентон, английский компаньон Мередит, с которой они сотрудничали вот уже десять лет, склоняла Мередит к другой покупке. По чистой случайности Патси наткнулась на две гостиницы, выставленные на продажу, и решила, что это просто находка.

Одна располагалась в Кесвике – чудном местечке в знаменитом Озерном крае, другая находилась в Йоркширкской долине рядом со старинными городками Йорк и Райпон. В оба эти места постоянно стекались толпы иностранных туристов. Опять же, обе гостиницы имели хорошую репутацию и приносили солидный доход.

К сожалению, Патси, так же как и Агнес, не располагала деньгами для новых инвестиций. Все доставшиеся ей по наследству деньги она вложила в «Хэддон-Филдс», отель в Котсуолдсе, приобретенный «Хэйвенс инкорпорейтид» ранее.

Как и Агнес в Париже, Патси возглавляла небольшое отделение компании в Лондоне и управляла «Хэддон-Филдс». Ее сильными сторонами были менеджмент и отношения с прессой.

Мередит вздохнула, представив себе проблемы, с которыми придется столкнуться. Хотя, с другой стороны, все проблемы были решаемы, да и в конечном итоге покупка новых гостиниц в Европе – дело для компании крайне выгодное.

Идея расширения принадлежала исключительно Мередит, и она была твердо намерена претворить эту идею в жизнь. Кроме всего прочего, Мередит являлась исполнительным директором и главным держателем акций «Хэйвенс инкорпорейтид». Можно сказать, компания фактически являлась ее собственностью, стало быть, на ней и лежит вся ответственность за то, как идут дела.

В начале этой недели Генри Рафаэльсон сказал, что банк готов предоставить ей кредит на приобретение усадьбы под залог гостиниц, которыми владеет «Хэйвенс инкорпорейтид». Кроме «Серебряного озера», сразу же ответила Мередит. Генри согласился на это условие без особого энтузиазма, и только потому, что Мередит заверила его, что отель «Горные вершины» будет продан довольно быстро. Она очень надеялась, что окажется права. Если все будет в порядке, Элизабет и Филип Моррисоны на днях купят его. Конечно же, купят, уверяла себя Мередит, по натуре неисправимая оптимистка.

Наконец она поднялась из-за стола и направилась к полке, где лежал портфель.

При довольно высоком росте Мередит была отлично сложена, имела стройную фигуру и длинные ноги. Она обладала изяществом и грацией, легко двигалась, действовала всегда решительно и энергично.

В свои сорок четыре года Мередит Стреттон выглядела моложе своих лет благодаря своему кипучему и деятельному характеру, к тому же моложавое лицо и коротко подстриженные светлые волосы несколько скрадывали ее возраст. У Мередит были несколько угловатое, но породистое лицо и бездонные зеленые глаза.

При такой выразительной внешности Мередит отличалась приятными манерами и обаянием и мгновенно располагала к себе. Она покоряла собеседника сразу же, и встреча с ней обычно производила на людей неизгладимое впечатление.

Мередит поставила портфель на свой модерновый (столешница из толстого стекла на металлических козлах) стол и положила в ящик папку с бумагами, над которыми сегодня работала. Потом закрыла портфель и стала звонить дочери.

– Это я, – сказала Мередит, когда Кэтрин сняла трубку.

– Привет, мамуля! – воскликнула Кэтрин. Судя по голосу, она была рада звонку. – Как дела?

– Довольно хорошо. Уезжаю в субботу. Сначала в Лондон, потом в Париж.

– Здорово! Вот бы и мне с тобой!

– Я была бы счастлива, ты же знаешь, дорогая.

– Но я не могу, ма, хотя мне ужасно хочется поболтаться с тобой по Парижу. Я должна закончить иллюстрации для новой детской книжки Мадлен Макграт, и еще несколько обложек ждут своей очереди. Но разве я не могу хоть минутку помечтать?

– Конечно, можешь. Я очень рада, что у тебя все так удачно складывается с работой. И все же, если ты вдруг передумаешь, позвони Эми. Она и закажет билет, и привезет. Ты и квакнуть не успеешь.

Кэтрин расхохоталась.

– Я давно не слышала, чтобы ты так говорила, с самого детства. Ты мне уже объясняла, откуда это выражение, но я забыла. Какое забавное!

– Я его узнала, когда жила в Австралии. Думаю, его привезли из Англии сосланные каторжники. Так это стало частью австралийского сленга.

– Да, я вспомнила, ты рассказывала, что это означает «моментально».

– Даже быстрее, чем моментально, – засмеялась Мередит. – Все-таки подумай о Лондоне и Париже. Ты знаешь, как я люблю путешествовать вместе с тобой. Как Кейт?

Кэтрин мечтательно вздохнула.

– Он замечательный… просто дивный.

– Ты, кажется, очень счастлива, Кэт.

– Ой, мам, очень. Я в него по уши втрескалась.

– У вас это серьезно?

– Очень. – Кэтрин кашлянула. – По-моему, мам, он скоро сделает мне предложение.

Сообщение это застало Мередит врасплох, и несколько секунд она молчала.

– Ты куда пропала, ма?

– Я здесь, дорогая.

– Ты ведь не против, а?

– Конечно, нет. Кейт мне очень нравится, просто это так неожиданно, вот и все. Как-то уж очень быстро получилось… вы ведь не так давно знакомы.

– Полгода. Разве этого недостаточно?

– Почему, вполне достаточно.

– Вообще-то мы с Кейтом влюбились друг в друга с первого взгляда, – сообщила Кэтрин. – Это был, как говорят французы, coup de foudre.

Мередит улыбнулась.

– «Удар молнии»… Да, я понимаю, что ты хочешь сказать.

– У тебя с моим отцом тоже так было? Мередит помолчала.

– Нет, не совсем, Кэт… А впрочем, да. Кроме того, мы долгое время не могли сказать друг другу о своей любви.

– Вы же не могли. Ну, я имею в виду, у вас были особые обстоятельства. Это, наверное, было ужасно.

– Да нет, не ужасно, Кэт, просто немного странно. Ладно, это такая старая история, зачем ее вспоминать.

– А с Дэвидом у тебя был coup de foudre?

– Нет, – ответила Мередит, впервые за несколько лет подумав об отце Джонатана. – Мы любили друг друга, но это не было… безумной страстью.

– Я всегда это подозревала. А вот у нас с Кейтом и вправду безумная страсть, так что я обязательно отвечу ему «да». Ты действительно не возражаешь, мама? – снова спросила Кэт.

– Наоборот, я очень рада, дорогая. Если он сделает предложение, когда я буду в Лондоне или Париже, позвони мне сразу, ладно?

– Обязательно. Спорим, мы сделаем тебя бабушкой… ты и квакнуть не успеешь, – хихикнула Кэтрин.

– Ты не беременна? – поинтересовалась мать.

– Не говори глупостей, мама, конечно, нет. Но долго раскачиваться я тоже не собираюсь. Детей надо заводить, пока не состарилась.

Мередит прыснула.

– Не смеши меня. Тебе только двадцать пять.

– Знаю. Но я хочу родить пораньше, как ты.

– Ты всегда была курочкой-наседкой, даже в детстве. Ну ладно, извини, мне пора. Сегодня вечером Джонас отвезет меня в «Серебряное озеро», а завтра у меня встреча в «Горных вершинах». В Нью-Йорк вернусь завтра вечером. Спокойной ночи, Кэт. Я люблю тебя.

– И я тебя люблю, мамочка. Поцелуй за меня Бланш и Пита. И не переутомляйся.

– Хорошо. Завтра созвонимся. Благослови тебя Господь.

Повесив трубку, Мередит посидела еще какое-то время за столом, думая о дочери. Конечно же, Кейт Пирсон сделает предложение, и очень скоро, Мередит в этом не сомневалась. Значит, в этом году состоится свадьба. При мысли об этом Мередит просияла. Кэтрин будет очаровательной невестой, а уж она, Мередит, постарается устроить своей дочери незабываемую свадьбу.

Она встала, подошла к окну и снова стала смотреть на панораму Манхэттена. «Нью-Йорк, – подумала она, – город, где я устроила свой дом. Так далеко от Сиднея, от Австралии… Какой большой и трудный путь пришлось мне пройти. Я сумела изменить свою кошмарную жизнь без чьей-либо помощи, сама сумела начать все сначала. На фундаменте из боли и страданий я построила свою крепость – как венецианцы, которые, возводя свой город, загоняли сваи в песчаные отмели. Я все сделала сама… Нет, не совсем, Джек и Амелия помогли мне».

Мередит оглядела элегантный кабинет, выдержанный в светло-серых, лиловатых и аметистовых тонах. Кресла и диван, обитые роскошным бархатом, лакированная мебель изысканной формы, на стенах – картины французских и американских импрессионистов: Торелля, Эпко, Гая Уиггинса.

Она смотрела на все это, словно в первый раз, чужими, беспристрастными глазами и думала, что бы сказали Джек и Амелия, увидев, чего она добилась в жизни.

В груди защемило от внезапно нахлынувших чувств, и Мередит вернулась к столу и села. Взгляд ее упал на две фотографии в серебряных рамках, всегда стоявшие перед ней на столе.

На одной были сняты Кэтрин и Джонатан в прелестном возрасте: Кэт – двенадцать лет, Джону – восемь. На фото они получились очень независимые и прехорошенькие.

С другой фотографии на Мередит смотрели Джек с Амелией и она сама. Еще совсем молоденькая. Загорелая, светловолосая и такая неопытная. Фотография была сделана в «Серебряном озере», когда Мередит исполнился двадцать один год.

«Джек и Амелия гордились бы мной, – подумала она. – Это они помогли мне стать такой, какая я есть; в определенном смысле я – их творение. А они – лучшее, что во мне есть».

 

2

Всякий раз, приезжая в «Серебряное озеро», Мередит испытывала волнение. Вне зависимости от того, сколько времени она отсутствовала – несколько месяцев, недель или дней, – она радовалась, словно при возвращении в родной дом.

Сегодняшний визит не был исключением. Чувство радостного ожидания наполнило ее, когда Джонас свернул с 45-го шоссе возле Корнуэлла и направил автомобиль к большим железным воротам, за которыми начиналась обширная территория «Серебряного озера».

Джонас медленно ехал по дороге, ведшей к озеру и самой гостинице. Широкую дорогу ярко освещали старомодные уличные фонари, которые Мередит установила здесь несколько лет назад.

Выглянув из окна машины, Мередит заметила, что бульдозер сегодня здесь уже поработал. Дорога была расчищена, по обеим сторонам возвышались снежные сугробы, похожие на огромные белые дюны.

Росшие вдоль дороги деревья отяжелели от снега; на ветвях наросли сосульки, в бледном мерцании лунного света они сверкали, словно осыпанные серебряным дождем.

«Как прекрасны деревья в этом зимнем уборе, – восхищенно подумала Мередит. – Впрочем, здесь красиво в любое время года, это самое лучшее место на земле».

Когда Мередит в первый раз увидела «Серебряное озеро», она была потрясена его величественной красотой: безмятежная гладь огромного озера, посверкивающая солнечными бликами, пышные сады и луга вокруг, и все это – в долине между взмывающими ввысь горами.

Мередит влюбилась в эти места с первого взгляда и на всю жизнь.

«В этом году будет двадцать шесть лет, – подумала она. – Мне было всего восемнадцать. Как давно, больше половины жизни прошло. А в памяти все так четко и ясно, словно случилось вчера».

Она приехала в «Серебряное озеро», надеясь получить место регистратора, о вакансии она прочитала в местной газете. Из Австралии ее привезли Паулсоны – американское семейство, у которых она служила нянькой. Теперь они снова уезжали – на этот раз в Южную Африку, этого требовала работа мистера Паулсона. Мередит же не хотела уезжать, равно как и возвращаться в родную Австралию. Вместо этого она предпочла остаться в Америке, если уж совсем точно – в Коннектикуте.

Стояла середина мая, несколько дней назад Мередит исполнилось восемнадцать лет. Она приехала в «Серебряное озеро» на взятом напрокат велосипеде, волосы ее растрепались от быстрой езды.

Мередит представила себя в те годы: высокая, тощая, руки и ноги длинные, как у жеребенка. Впрочем, довольно хорошенькая и свежая. Ее тогда переполняли жизнелюбие, жажда быть полезной, желание нравиться. Впрочем, при бьющей через край энергии характер она имела довольно покладистый.

Джек и Амелия приняли ее на работу сразу же, без лишних разговоров. Они только беспокоились, как она будет жить в чужой стране без Паулсонов, расспрашивали о ее семье, оставшейся в Сиднее, о том, как родные отнесутся к ее решению. Она объяснила, что родители умерли. Джек и Амелия, преисполненные сочувствия, сокрушались, что она осиротела так рано. Они поняли, что у девушки нет причин возвращаться в южное полушарие.

После беседы по телефону с миссис Паулсон они немедленно взяли Мередит на работу.

Так все и началось, и эта необыкновенная дружба изменила всю ее жизнь.

Едва завидев здание отеля, Мередит выпрямилась на сиденье. Окна гостеприимно сверкали огнями. Мередит не терпелось войти внутрь, увидеть Бланш и Пита, оказаться в знакомых и таких любимых стенах своего второго дома.

Джонас остановил машину у входа. Не успел он затормозить, как двери распахнулись и все крыльцо залилось ярким электрическим светом.

На ступеньках показались Бланш и Питер О'Брайены. Мередит вылезала из машины, а Пит уже бежал по лестнице ей навстречу, крича:

– Добро пожаловать, Мередит! Как здорово, что ты приехала, тебе и снег нипочем!

– Здравствуй, Пит, – отозвалась Мередит, и Пит мгновенно заключил ее в объятия. – Это Джонас молодец. Он водит машину виртуозно, вот уж кому погодные условия не помеха. Он – лучший водитель на свете.

– Это точно. Привет, Джонас, рад тебя видеть, – кивнул водителю Пит, улыбаясь во весь рот. – Я помогу тебе отнести багаж миссис Стреттон.

– Добрый вечер, мистер О'Брайен. Не надо, я сам справлюсь. Тут и нести-то почти нечего.

Мередит оставила их разбираться с сумками, а сама стала подниматься по ступенькам.

– Как я люблю приезжать сюда, Бланш! Женщины обнялись, и Бланш, улыбаясь, повела Мередит в дом.

– А мы любим, когда ты приезжаешь, хотя бы всего на одну ночь.

– Хотелось бы мне остаться подольше, но Я же говорила вам по телефону, что завтра должна вернуться в город сразу же после встречи по поводу «Горных вершин».

Бланш кивнула.

– Думаю, вы с Моррисонами сторгуетесь. Они горят желанием купить отель, уехать из Нью-Йорка и полностью изменить свой образ жизни.

– Хорошо, если так. Боюсь, как бы не сглазить, – ответила Мередит, снимая шерстяную накидку и бросая ее на скамью.

– Они тебе понравятся, я знаю. Милые люди, искренние, очень честные. Им не терпится начать новое дело, и, кроме всего прочего, они буквально влюбились в здешние места, в Коннектикут.

– Еще бы, – пробормотала Мередит. – Здесь же просто земля обетованная. – Она оглядела вестибюль. – Все очень здорово, Бланш, красиво, тепло, уютно.

Бланш просияла от похвалы.

– Спасибо, Мередит, ты же знаешь, я люблю эту старую гостиницу так же сильно, как ты. Ой, ты же наверняка голодная! Вряд ли ты осилишь полный обед в такой поздний час, поэтому я дам тебе бутерброды с копченой лососиной, фрукты и сыр. Но учти, охотничий суп на плите.

– Суп – это здорово. Он у тебя получается – пальчики оближешь, стоит целого обеда. Думаю, Джонас голоден после долгой езды, так что вот ему и дай суп и бутерброды.

– Хорошо.

Вошел Пит с портфелем и дорожной сумкой Мередит.

– Джонас припарковывает машину, – пояснил он. – Я отнесу твои вещи наверх.

– Спасибо, Пит, – откликнулась Мередит.

– Я помещу тебя в номере «Туаль-де-Жу», – сказала Бланш. – Знаю, как ты его любишь. Принести тебе еду наверх или поешь в баре?

– Конечно, в баре, спасибо, – ответила Мередит, заглядывая в дверь, ведущую из вестибюля в бар-гостиную. – Я вижу, вы топите камин, какая прелесть! Я выпью чего-нибудь. Бланш, присоединишься?

– Почему бы и нет? Мне водку с тоником. Но сначала надо накормить Джонаса. Я вернусь через несколько минут. – И она торопливо зашагала на кухню.

Войдя в бар, Мередит подошла к большому каменному очагу, расположенному в дальнем конце комнаты. Огонь ярко пылал, играя тенями на красном ковре, красных бархатных диванчиках и глубоких креслах, что придавало комнате особенно гостеприимный вид. Впечатление усиливали тяжелые парчовые занавески на тонированных окнах, обшитые панелями красного дерева стены, алые абажурчики настенных бра. Комната была выдержана в строгом английском стиле, что не мешало ей прямо-таки светиться уютом, который всегда ценила Мередит.

Слева от камина располагалась резная деревянная стойка. Мередит зашла за нее, взяла два стакана, положила в них лед и плеснула в каждый щедрую порцию «Столичной». Заметив на стойке рядом с ведерком для льда блюдечко с ломтиками лимона, Мередит улыбнулась. Как хорошо Бланш изучила все ее привычки! Старая подруга знала, что Мередит будет пить в баре, ведь это самое уютное место в любой гостинице. У Джека было чувство стиля – вон какой чудный бар получился.

Смешав напитки, Мередит подошла к камину и встала к нему спиной, наслаждаясь теплом и потягивая водку. «Бланш просто потрясающе выглядит», – подумала она. Хотя рыжие волосы кое-где посеребрила седина, Бланш продолжала оставаться стройной, как в юности, а темно-карие глаза светились живостью и весельем. «Хорошо она сохранилась, – думала Мередит, – очень хорошо».

Женщины были примерно одного возраста и дружили уже двадцать четыре года. Бланш появилась в «Серебряном озере» года через два после Мередит и сначала работала кондитером на кухне, но довольно скоро стала шеф-поваром, так как обладала незаурядным кулинарным талантом. Бланш продолжала руководить кухней, пока не вышла замуж за Пита, работавшего управляющим у Сильверов, и не забеременела Билли.

К тому времени отелем уже владела Мередит, и она предложила Бланш стать помощником управляющего. Та немедленно и с большой радостью согласилась. Бланш была рада вырваться из жаркой, душной кухни, не ворочать больше тяжелые кастрюли и сковородки и в то же время продолжать работать в гостинице.

Теперь они вместе с Питом управляли «Серебряным озером» и содержали гостиницу и прилегающие к ней земли в образцовом порядке. «Бланш идеально подходит для этой работы, – думала Мередит, – она так же, как и я, принимает близко к сердцу все, что касается «Серебряного озера», и ухаживает за ним, как за собственным домом».

Ее размышления прервала стремительно вошедшая в бар Бланш.

– Между прочим, ты не поверишь, но на этот уик-энд у нас забронированы все номера. В том числе и несколько «люксов». Надо сказать, нетипично для января, но я не жалуюсь.

– Замечательно, хотя я не удивляюсь. Многие любят выезжать за город, когда идет снег, а у нашей гостиницы хорошая репутация. Не кривя душой, могу сказать: все это благодаря тебе и Питу. Я очень признательна вам за это, Бланш.

– Ты же знаешь, мы любим наш отель.

– Кстати, Кэтрин передавала вам самый теплый привет.

Бланш улыбнулась.

– И ей от нас передай. Как она?

– Чудесно, как всегда, целиком погружена в работу; кажется, из нее получится хороший иллюстратор. И конечно же, по уши влюблена.

– В Кейта Пирсона? Мередит кивнула.

– Она и тебе рассказала?

– Да, когда они приезжали сюда на День Благодарения.

– Думаю, у них это серьезно.

– Значит, скоро свадьба? – вопросительно взглянула на нее Бланш.

– Кажется, да… Думаю, скоро.

– Надеюсь, вы устроите свадьбу здесь?

– А где же еще, Бланш? Кэт здесь родилась и выросла, и я уверена, она захочет отпраздновать свадьбу именно в «Серебряном озере». Да и обстановка здесь вполне подходящая.

– Ой, мне уже не терпится начать приготовления! – воскликнула Бланш и отпила из бокала. – Чин-чин! Выпьем за Кэт и ее свадьбу.

– За свадьбу! – повторила Мередит и подняла свой бокал. В голове мелькнула мысль, не является ли плохой приметой пить за что-то преждевременно.

– Шатер. Мы поставим на лужайке большой шатер, – сказала Бланш, мечтательно глядя в пространство, очевидно уже представляя себе праздничный прием.

– Но они, несомненно, устроят свадьбу летом, – подчеркнула Мередит.

– Да, я понимаю. Скорее всего в июне, все девушки мечтают выйти замуж в июне. Но ведь и летом может пойти дождь, как тебе известно, и шатер будет чудесным убежищем. Ой, как я все здорово устрою! Цветы, особая сервировка. А меню! Оно будет сногсшибательным. Предоставь все мне.

Мередит рассмеялась.

– С превеликим удовольствием, моя дорогая Бланш.

– Отлично. – Бланш снова отхлебнула из бокала, потом пристально посмотрела на Мередит. – Ты общаешься с Дэвидом?

– С Дэвидом Лоутоном? – слегка удивившись, переспросила Мередит.

– Да.

– Довольно редко. А почему ты спрашиваешь?

– Я вспомнила о нем… Ты разве забыла, что вы праздновали вашу свадьбу здесь, а я ее устраивала?

– Нет, не забыла, – медленно покачала головой Мередит. – Забавно: долгое время человека даже не вспоминаешь, а потом при тебе дважды в один день упоминают его имя.

– А кто еще упомянул Дэвида?

– Кэтрин. Когда мы разговаривали сегодня по телефону. Она спросила, была ли я в него безумно влюблена, или что-то в этом роде.

– И что ты ответила?

– Правду. Сказала, что нет.

– Разумеется, нет. Безумно влюблена ты была только раз в жизни – в ее отца.

Мередит промолчала.

– А ты когда-нибудь задумывалась, как сложилась бы твоя жизнь, если бы он не…

– Я не желаю обсуждать это, – сердито отрезала Мередит, потом виновато прикусила губу. – Извини, Бланш, я не собиралась кидаться на тебя, но давай лучше оставим эту тему. У меня был трудный день, и я не хотела бы погружаться в трагическое прошлое.

Бланш мягко улыбнулась.

– Это я виновата. Затеяла этот разговор, а у тебя теперь такой печальный вид… Я тебя расстроила.

– Вовсе нет, уверяю тебя.

Решив, что мудрее всего будет сменить тему, Бланш отпила из бокала и сказала:

– Кстати, мы собираемся заказать новые ковры для номера «Туаль-де-Жу» и для синей комнаты. Недавно протекла крыша и ковры были испорчены. Мне очень неприятно говорить тебе об этом, но то же самое случилось с твоей спальней у вас дома. Завтра покажу. Боюсь, тебе тоже придется менять ковер.

– Такое случается, Бланш, уж нам ли с тобой не знать по долгому опыту. Надо же, мы ведь только в прошлом году меняли крышу. Завтра же перед отлетом в Лондон позвоню Гари в Старк. Он посчитает необходимые расходы, так что это не проблема. – Мередит сосредоточенно нахмурилась. – Ковры приобретались у всегдашнего поставщика?

– Ну конечно, – ответила Бланш и направилась к двери. – Уже поздно. Пойду принесу тебе с кухни тарелку супа.

Мередит поставила стакан и пошла следом. – Я поем на кухне, Бланш, так будет гораздо проще.

 

3

Отель «Горные вершины», расположенный в Шароне, был построен на вершине горы, подтверждая тем самым свое название. Гора возвышалась над озером Вононпакук, и вид, открывавшийся из окон отеля, был поистине великолепен: бескрайнее озеро словно сливалось с небом, на склонах росли огромные деревья, и, насколько хватало глаз, не было видно ни одной другой постройки. Гостиница раньше была усадьбой, вернее, загородным домом, принадлежащим одному крупному американскому магнату; дом построили в конце 1930-х годов и расходов не пожалели. Магнат и его семья приезжали сюда на лето вплоть до его смерти в середине 60-х, дом был продан.

Мередит купила его в 1981 году. К тому времени отель уже существовал лет двадцать и дела его шли хорошо. Но Мередит пришлось полностью все переоборудовать и устроить два новых ресторана – отель сразу же приобрел неповторимый шарм и удостоился обозначения на туристической карте.

Здешние места всегда напоминали Мередит Швейцарию, и, повернувшись к Полу Инсу, управляющему, она сказала:

– Такое ощущение, что я любуюсь Женевским озером, Пол.

Он рассмеялся и ответил:

– Я понимаю, о чем ты говоришь. Я сам всегда чувствую себя здесь так, словно нахожусь в Швейцарских Альпах, особенно зимой.

Мередит приехала в «Горные вершины» пятнадцать минут назад. Они с Полом, ожидая прибытия Моррисонов, стояли в роскошной старой библиотеке, стены которой были обшиты деревянными панелями.

Снова бросив взгляд в окно, Мередит пробормотала:

– Все в снегу. Сколько его выпало в этом году… Но, кажется, это не помешало нашему бизнесу?

– Отнюдь. Как ты знаешь, на прошлой неделе у нас были кое-какие проблемы и пришлось на несколько дней закрыть ресторан. Но скоро подъехал бульдозер и помог нам избавиться от снега. Так что теперь все в порядке, – заверил ее Пол.

– Сколько номеров заказано на уик-энд? – спросила Мередит.

– Двенадцать из пятнадцати, очень даже неплохо. Оба ресторана все время заполнены. И местными жителями, и постояльцами.

Потом Пол нерешительно кашлянул и проговорил:

– Я знаю, ты собираешься продать отель, Мередит. Моррисоны его купят или кто еще, но они точно не прогадают. Я просто хочу сказать тебе это сейчас… Мне очень жалко с тобой расставаться. Ты была замечательным боссом.

– Спасибо тебе, Пол. Мне тоже хорошо с тобой работалось все эти годы. У меня без тебя ничего бы не вышло. В том, что «Горные вершины» стали такими, какие они есть, – немалая твоя заслуга, ты отдавался делу целиком, без остатка. Я тебе уже говорила: если Моррисоны купят отель, я уверена, они захотят, чтобы ты остался на своем месте. Разумеется, если ты сам этого хочешь.

– Хочу. Они приезжали сюда в прошлый уик-энд и сказали мне то же самое.

– Как ты думаешь, Пол, они купят отель?

– Намерения у них самые серьезные, Мередит. Они очень хотят заполучить в свои руки «Горные вершины», я Бланш так и сказал. Это именно то, о чем они мечтали последние несколько лет… Гостиница в Коннектикуте, безумный ритм Нью-Йорка и крысиная возня Уолл-стрит и Мэдисон-авеню… А здесь совсем другая, новая жизнь для них самих и их детей.

– Я не знала, что у них есть дети, – нахмурилась Мередит. – Значит, они будут жить в коттедже? В твоем коттедже? Пол помотал головой.

– Нет. Мистер Моррисон сказал, что они останутся жить в своем доме в Лейквилле. Но если им захочется занять коттедж, мы с Энн могли бы пожить в гостинице, пока не отремонтируют квартиру над гаражом.

Мередит кивнула, села в кресло у камина и налила себе вторую чашечку кофе.

– Еще кофе, Пол?

– Да, с удовольствием. – Пол сел в кресло напротив.

Несколько минут они молчали и пили кофе, погруженные каждый в свои мысли. Мередит первая нарушила молчание:

– Как тебе известно, запрашиваемая за гостиницу цена – четыре миллиона долларов, и я говорила, что с этой цифры не сдвинусь. Но, между нами, я готова немного уступить, лишь бы сделка состоялась. Как тебе кажется, сколько они готовы заплатить?

– Трудно сказать, – задумчиво откликнулся Пол. Потом, прикинув что-то, продолжил: – Я бы на твоем месте поупирался и посмотрел на их реакцию. Но внутренне будь готова получить за отель три миллиона.

Мередит затрясла головой.

– Ну уж нет, Пол. Моя крайняя цена – три с половиной. Ведь на самом деле отель стоит свои четыре миллиона, определенно стоит.

Мои агенты по недвижимости вообще оценили его в четыре с половиной.

– Но ты же сама всегда говорила: «Если хочешь получить хорошие деньги, должен найтись покупатель, которому данная собственность очень нужна».

– Да знаю, знаю. Но мне и в самом деле нужно именно три с половиной миллиона на то, чтобы осуществить задуманное. – Мередит в сердцах звякнула чашкой о блюдце. – Надо заплатить за две новые гостиницы в Европе, будут всякие накладные расходы да еще часть денег необходимо перевести на счет компании.

– Слушай, Мередит, я абсолютно уверен, что у Моррисонов деньжата водятся. Он много лет проработал на Уолл-стрит, а она была совладелицей рекламного агентства на Мэдисон-авеню. Вот посмотри на них, поговори и тогда решишь, потянут ли они на три с половиной миллиона.

– И правда… Чего сейчас гадать без толку! В дверь постучали. Пол крикнул: «Войдите», и на пороге появился портье.

– Прибыли мистер и миссис Моррисон. Пол кивнул.

– Проводите их сюда.

Через несколько секунд Пол представил Мередит Филипа и Элизабет Моррисон. Они пожали друг другу руки и расположились в креслах перед камином.

Мередит предложила:

– Кофе, чай, содовая?

– Нет, благодарю, – отказалась миссис Моррисон.

Ее муж покачал головой и пробормотал что-то насчет раннего завтрака. Потом он заговорил с Полом о погоде, о том, что на дорогах много снега, о том, с каким трудом они добрались сюда из Лейквилля, где находился их загородный дом.

Миссис Моррисон взглянула на Мередит и заметила:

– Мне очень нравится, как вы все устроили в «Горных вершинах». Обстановка такая уютная и даже интимная. Отель напоминает английское поместье.

– Спасибо, – улыбнулась в ответ Мередит. – Мне нравится самой украшать наши отели, создавать определенный имидж, стиль. И конечно, главное – максимальный комфорт для постояльцев. Я думаю, гостиница должна быть истинным убежищем, именно поэтому я назвала компанию «Хэйвенс инкорпорейтид».

Элизабет Моррисон кивнула.

– Да, сразу видно мастерство и умение. Все эти мелкие штрихи очаровательны. Бутылки с горячей водой в шелковых мешочках, лампы для чтения над изголовьем кровати, подушки на креслах – именно подобные мелочи и создают ощущение роскоши.

– Я делаю это во всех принадлежащих нам отелях, – пробормотала Мередит.

– Мы давно хотели купить отель вроде этого, – призналась миссис Моррисон. – И сейчас как раз самое время это сделать, пока мы оба еще молоды. Кроме того, нам хочется, чтобы трое наших детей росли на природе. Город стал таким неприятным местом, подчас даже опасным.

– Я вас понимаю. Мои дети провели детство в Коннектикуте, и я до сих пор испытываю чувство гордости и удовлетворения, что мне это удалось. И знаете, здесь совсем неплохие школы. В общем, жить в этих местах одно удовольствие.

Элизабет Моррисон собралась было сказать еще что-то, но осеклась, перехватив предостерегающий взгляд мужа. Она сделала вид, что откашливается, и откинулась на спинку кресла, мгновенно превратившись из участника беседы в стороннего наблюдателя.

Никогда ничего не упускавшая Мередит заметила этот безмолвный диалог. Она тут же поняла, что Филип Моррисон не желает, чтобы его жена продолжала разговор: уж слишком восторженно она отзывалась о гостинице. Он же хотел, чтобы она изображала холодную незаинтересованность. Сам он вел себя именно так. Филип Моррисон явно подготовился к заключению сделки.

Не позволяя ему взять инициативу в свои руки, Мередит немедленно перешла в наступление. Пристально поглядев ему прямо в глаза, она начала:

– Мне известно, что вы неоднократно приезжали смотреть «Горные вершины» и что отель вам обоим понравился. Могу я спросить: вы действительно хотите купить его?

– Да, – ответил Филип Моррисон. – За приемлемую цену. Приемлемую для нас.

– Цена – четыре миллиона долларов, мистер Моррисон. Полагаю, мои агенты по недвижимости в Нью-Йорке уже сообщили вам об этом.

– Да. Но, как я уже говорил мистеру Мелингеру, это для меня многовато.

– Отель и в самом деле стоит четыре миллиона, даже больше, если уж говорить начистоту, – подчеркнула Мередит. – Фактическая его цена – четыре с половиной миллиона долларов. Если вы проконсультируетесь с агентами по недвижимости здесь и в городе, они вам это подтвердят. Просто так получилось, что я расширяю свою компанию и потому согласна на меньшую сумму. Иначе я не снизила бы цену, уверяю вас.

– Я предлагаю три миллиона, – сказал Филип Моррисон, поглядев на жену. Та кивнула. – Это та сумма, которую мы можем заплатить, не так ли, Лиз?

Столь внезапное вовлечение в разговор несколько сбило с толку миссис Моррисон, но она энергично закивала и многозначительно сказала:

– Мы продаем нашу квартиру на Манхэттене и собираемся заложить загородный дом. Добавив к этому наши сбережения, мы получим сумму в три миллиона долларов. Но больше нам взять неоткуда.

Мередит задумчиво поглядела на собеседницу, но ничего не ответила и только отпила глоток кофе.

Моррисон спросил:

– Что скажете, миссис Стреттон? Устроят вас три миллиона?

– Нет, – глядя ему прямо в глаза, ответила Мередит. – Как я вам уже говорила, когда я впервые задумалась о продаже «Горных вершин», первоначальная цена была четыре с половиной миллиона, потому что это и есть реальная стоимость отеля. Он в превосходном состоянии. За последние несколько лет поменяли крышу, заменили водопроводные трубы, обновили электропроводку, сделали массу других усовершенствований. И потом, к гостинице примыкает большой земельный участок. По совету моего адвоката я снизила цену только для того, чтобы побыстрее продать отель. Но я намерена твердо держаться четырех миллионов.

– Три миллиона двести пятьдесят тысяч, – отозвался Моррисон.

Мередит поджала губы и покачала головой.

– Четыре.

– Три миллиона двести пятьдесят, – повторил он.

Мередит вздохнула и слабо улыбнулась, переводя взгляд с одного супруга на другого.

– Ну вот что: я, пожалуй, могу согласиться на три миллиона семьсот пятьдесят тысяч.

– Нет, столько я не могу, – возразил Моррисон.

– Но это очень выгодная сделка, – спокойно настаивала Мередит. – Если учесть, что реальная цена гостиницы четыре с половиной миллиона, получится, что я уступаю вам семьсот пятьдесят тысяч.

Филип Моррисон криво улыбнулся.

– Но, насколько я помню, речь всегда шла о четырех миллионах, а не о четырех с половиной, миссис Стреттон, не так ли?

Мередит не ответила.

Она встала, подошла к окну, выходящему на озеро, и некоторое время стояла, любуясь чудесным видом. Потом вдруг резко повернулась и заявила:

– Вы хотите купить эту гостиницу. Я хочу ее продать. А потому я готова на компромисс. Я продам вам «Горные вершины» за три с половиной миллиона.

Моррисоны переглянулись. Наконец Филип Моррисон сказал:

– Я готов к компромиссу, но не уверен, что мне удастся найти недостающие деньги.

– Вы можете взять заем в банке, а еще лучше – получить закладную на отель.

Моррисон смотрел на нее, но не говорил ни слова.

– Я могу порекомендовать надежный банк, – вызвалась Мередит, желая побыстрее заключить сделку.

– Вы полагаете, я смогу получить закладную на отель? – спросил Моррисон, заглотив наживку.

– Безусловно. И вот еще в чем я пойду вам навстречу. Я соглашусь на оплату в рассрочку – это даст вам возможность рассчитать свои возможности.

– Очень мило с вашей стороны, – сказала Элизабет Моррисон.

– Я хочу заключить сделку, но вовсе не хочу вас выдаивать, – ответила Мередит. – И вы, я уверена, хотите купить отель и не хотите меня надуть.

– Ни в коем случае! Мы не из таких! – возмущенно воскликнула миссис Моррисон.

– Вынужден признать, что условия довольно соблазнительные, – наконец выдавил из себя Моррисон, глядя на Мередит. – Перед вами трудно устоять.

– Тогда и не пытайтесь, мистер Моррисон, – улыбнулась Мередит и снова подошла к камину.

Филип Моррисон встал, когда она остановилась возле его кресла.

Мередит протянула руку.

– Ну, не тяните. Пора нам прийти к соглашению. Сделка одинаково выгодна как для вас, так и для меня.

Моррисон колебался одно мгновение, потом крепко пожал ей руку.

– Хорошо, миссис Стреттон. Договорились. Три с половиной миллиона.

Мередит кивнула и широко улыбнулась. Филип улыбнулся ей в ответ.

Подошла Элизабет Моррисон и тоже пожала Мередит руку.

Пол Инс, во время переговоров сидевший как на иголках, поздравил обе стороны с удачной сделкой и объявил:

– За это нужно выпить. Пойдемте в бар, и я открою бутылочку «Дом Периньон».

– Отличная мысль, Пол, – одобрила Мередит и первая вышла из библиотеки.

Возвращаясь на машине обратно в Нью-Йорк, Мередит уже почти не думала о «Горных вершинах». Она добилась своего: продала отель за нужную сумму, весьма ловко проведя переговоры, и была весьма довольна. Трех с половиной миллионов будет более чем достаточно на затраты по расширению бизнеса.

Перед отъездом из отеля она условилась с Моррисонами о встрече у ее адвоката, который подготовит к следующей неделе все необходимые документы, а также договорилась по телефону с Генри Рафаэльсоном, что он примет Моррисонов. Банкир разговаривал очень покладисто и уверил ее, что сделает все возможное, чтобы сделка с Моррисонами состоялась.

Поэтому теперь, сидя в машине, Мередит выбросила из головы все, что касалось «Горных вершин», и стала обдумывать другие свои дела. Теперь ее внимание целиком было сосредоточено на поездке в Англию и покупке там отеля. Она была уверена, что уж один-то из двух, выбранных Патси Кентон, ей наверняка понравится. Если повезет, подумала Мередит, можно будет быстренько довести это дельце до конца и с легкой душой ехать в Париж к Агнес д'Обервиль.

Патси пригласила ее на воскресный обед, чтобы они могли, не тратя времени даром, обсудить дела и разработать план поездки. Главная идея Патси состояла в том, что в понедельник они отправятся на север Англии, посмотрят отель, расположенный в Озерном крае, а затем поедут в Йоркшир, где в одной из долин находился второй приглянувшийся Патси отель.

Когда Мередит спросила Патси, какой из двух нравится ей больше, ее деловой партнер ответила весьма уклончиво.

– Тот, что в Кесвике, потребует меньше затрат на переоборудование.

Мередит нажала посильней, но Патси отказалась обсуждать эту тему.

– Я хочу, чтобы ты сама, без всякой посторонней помощи, приняла решение. Если я выскажу тебе свое мнение, прежде чем ты увидишь гостиницу, получится, что я тебя агитирую, пытаюсь склонить на свою сторону. Не жми на меня.

Еще Патси предложила: если у Мередит нет причин возвращаться потом в Лондон, она может лететь в Париж прямо из аэропорта Лидс-Брэдфорд.

– Оттуда, а еще из Манчестера, который совсем рядом, много прямых рейсов до Парижа.

Мередит согласилась, что идея замечательная: так удастся сэкономить уйму времени.

Откинувшись на спинку сиденья автомобиля, Мередит закрыла глаза и стала прикидывать, какие вещи возьмет с собой. Неожиданно для себя она вдруг вспомнила свой последний ужин с Ридом Джеймисоном и с тоской подумала, как хочет снова его увидеть. Но Мередит понимала, что, поскольку решила с ним порвать, придется терпеть.

Никаких свиданий, приказала себе она. Их отношения никогда нельзя было назвать по-настоящему близкими, хотя он в последнее время, кажется, считал иначе. Мередит стала убеждать себя, что расставание пройдет легко. Он поймет – взрослый же человек, в конце концов. Однако в глубине души Мередит прекрасно понимала, что морочит себе голову. Внутренний голос подсказывал ей, что добром эта история не кончится. И тоска переросла в недоброе предчувствие.

 

4

– Я сама знаю, что уперлась, как осел, – начала Патси Кентон, – когда отказалась обсуждать с тобой гостиницы, но…

– Лучше сказать: ты была уклончива, – поправила Мередит.

– И все же это и не уклончивость, и не упрямство. Просто осторожность. Я не хотела тебя настраивать так или иначе, прежде чем ты не увидишь все своими глазами. Но теперь я могу сделать для тебя в некотором роде предварительный просмотр, скажем так. Владелец отеля, расположенного возле озера Виндермер в Озерном крае, прислал вчера фотографии. Сейчас покажу.

Патси вскочила с кресла. Они с Мередит сидели в маленькой красной гостиной и пили аперитив. Дом Патси находился в фешенебельном лондонском районе Бельгравия.

Возраст Патси приближался к сорока, но она оставалась еще очень привлекательной; правда, красота ее была несколько мужеподобной. Почти такая же высокая, как Мередит, она сохранила прекрасную фигуру. Светлые вьющиеся волосы Патси были коротко подстрижены; огромные серые глаза светились умом. И еще ее отличал великолепный цвет лица.

Патси взяла с невысокого столика большой конверт, вернулась к дивану и села рядом с Мередит.

– Айан Грейнджер, владелец «Херонсайда», очень гордится этими фотографиями. Он их сам делал прошлой весной и летом.

С этими словами Патси протянула конверт Мередит, и та нетерпеливо высыпала фотографии на диван.

Быстро проглядев их, Мередит сказала:

– Неудивительно, что он ими гордится. Снимки просто великолепные. Судя по ним, «Херонсайд» – отель что надо.

– Это точно, Мередит. Фотографии еще не полностью передают очарование тех мест и самой гостиницы. Номера отделаны с такой роскошью, что, войдя в комнату, сразу начинаешь чувствовать себя особой королевской крови. Повсюду антикварная мебель, великолепные ткани, и вообще атмосфера именно такая, как тебе нравится. А природа вокруг – сама видишь.

Мередит кивнула и вытащила из кучи фотографий один снимок. На нем был изображен лесистый пейзаж. Лужайка усыпана расцветшими ирисами, сквозь зеленый шатер густых ветвей пробиваются солнечные лучи. Чуть сзади, на пригорке, растут желтые нарциссы, а еще дальше серебристо сверкает на солнце озеро – широкое и спокойное.

– Погляди, Патси. – Мередит протянула фото. – Правда, здорово?

– Да, особенно этот склон, заросший нарциссами. Сразу же на ум приходит стихотворение Вордсворта.

Мередит с недоумением взглянула на Патси.

– Ну то, про нарциссы. Ты разве не знаешь?

Мередит покачала головой.

– Мое любимое, – призналась Патси и безо всякой паузы начала читать вслух:

– Как красиво, – мечтательно сказала Мередит.

– Неужели ты не учила его в школе?

– Нет, – пробормотала Мередит.

– Больше всего мне нравится последняя строфа. Хочешь послушать?

– Очень. Ты замечательно читаешь стихи.

И Патси продолжила:

– Чудесно, – улыбнулась Мередит. – Как просто и в то же время величественно.

– Да, у меня точно такое же ощущение.

– Мне кажется, я уже слышала последнюю строфу. Не могу вспомнить где. Но точно не в школе.

Мередит попыталась сосредоточиться, но тщетно – память отказывалась повиноваться. А еще эти стихи задели некую струнку в ее душе, но она не могла понять, какую именно. Что-то важное все время ускользало из памяти.

Патси продолжила деловой разговор:

– К сожалению, у меня нет снимков отеля под Райпоном. Миллер, владелец, сделал несколько фотографий, и они тоже очень хорошие, но, к сожалению, совершенно не передают особый дух того места. Поэтому я решила не показывать их тебе. Ты должна судить непредвзято, когда мы окажемся там.

– Да, конечно. – Мередит проницательно взглянула на своего делового партнера. – Но ведь тебе больше нравится «Скелл-Гарт», не так ли?

– Да, гораздо больше, Мередит, иначе я не стала бы тащить тебя туда, – торопливо уверила ее Патси. – Там такие живописные окрестности, просто дух захватывает. А из окон открывается чудный вид на аббатство Фонтейнс – самые знаменитые руины во всей Англии. Да, «Скелл-Гарт» – уникальное место.

– «Скелл-Гарт», – повторила Мередит. – Знаешь, когда ты впервые это произнесла, я подумала, какое странное название.

– Сейчас я тебе все объясню. Скелл – это река, протекающая через город Райпон и недалеко от гостиницы и аббатства. Гарт – это слово, означающее на древнем йоркширском наречии «поле». Многие местные фермеры до сих пор называют поля гартами.

– Значит, название означает «Поле у реки Скелл», правильно?

Патси рассмеялась, довольная сообразительностью Мередит.

– Ты абсолютно права! Я еще, пожалуй, сделаю из тебя настоящую йоркширку.

Подруги и одновременно деловые партнеры еще немного поговорили об английских гостиницах, потягивая белое вино, затем беседа плавно перетекла в обсуждение всего бизнеса в целом.

Внезапно Патси спрыгнула с дивана и вскричала:

– Боже мой! Пахнет паленым! Надеюсь, наш обед не сгорел дотла! – И она пулей вылетела из комнаты и помчалась вниз по лестнице на кухню. Мередит поспешила следом.

Патси сидела на корточках перед духовкой и разглядывала жаркое, приподнимая куски мяса ложкой с длинной ручкой.

– Сгорело? – с тревогой спросила Мередит.

– К счастью, нет, – выпрямившись, успокоила ее Патси, потом закрыла дверцу духовки, повернулась к Мередит и ухмыльнулась. – Пара картофелин с краю подгорели, но мясо в порядке. Лук чуть-чуть обуглился. Ну, это ерунда. Все готово… почти. Надеюсь, ты голодна, потому что я наготовила уйму всего.

– Я умираю от голода. Но, знаешь, не стоило утруждать себя, я с радостью пригласила бы тебя на обед.

– Я получаю удовольствие от готовки, если не занимаюсь ею слишком часто, – перебила ее Патси. – Мне это напоминает мое детство в Йоркшире. И вообще, Мередит, ты что, каждый день вкушаешь традиционный английский обед?

Мередит засмеялась:

– Нет, поэтому мне не терпится сесть за стол.

 

5

День выдался ветреным. Опавшие листья кружились у ее ног, а длинное твидовое пальто кремового цвета то и дело распахивалось под резкими порывами ветра, когда Мередит деловито шагала через Грин-парк.

Она не обращала внимания на ветер. Ярко светило солнце, примирявшее и с пронизывающим ветром, и с морозным воздухом. К тому же ей хотелось размять ноги после долгого сидения у Патси.

Приятно было повидаться со старинной подругой, обсудить с ней все проблемы – и личные, и деловые. Мередит всегда с удовольствием приходила в этот «кукольный домик», как она его про себя называла. Четырехэтажный дом стоял посреди парка в Бельгравии и выглядел просто очаровательно, а его внутреннее убранство очень напоминало по стилю их гостиницы: причудливая смесь деревенской простоты и старинной мебели, сочетание ярких тканей обивки с неожиданными настенными украшениями.

Мередит брела по парку и размышляла о Патси, которую очень любила. Их познакомил в 1984 году ее нью-йоркский банкир Генри Рафаэльсон. Генри знал Патси еще девочкой, он много лет был близким другом и компаньоном ее отца-банкира, пока тот не умер.

Патси и Мередит понравились друг другу с первой же встречи, а после нескольких деловых бесед решили открыть в Лондоне отделение «Хэйвенс инкорпорейтид».

Патси оказалась ценным приобретением, и все эти годы она была отличным компаньоном. Надежным, как скала, работящим, преданным и ответственным. В отличие от обладавшей художественным чутьем и богатым воображением Агнес д'Обервиль, Патси с присущим ей здравым смыслом лучше разбиралась во всяких бытовых проблемах. Но главным ее коньком были связи со средствами массовой информации. Ни одному английскому отелю не уделялось столько внимания в прессе, сколько костволдскому «Хэддон-Филдс», причем все отзывы были только положительные. Во всяком случае ни разу за десять лет о гостинице не написали ничего плохого.

Когда Мередит высказала пожелание приобрести отель во Франции, Патси отвезла ее в Париж и познакомила с Агнес д'Обервиль. Когда-то они учились вместе в Сорбонне и с тех пор дружили.

Агнес, как и Патси, давно хотела вложить унаследованные от родителей деньги в дело, которым она сама могла бы заниматься. Поэтому она с радостью ухватилась за предложение открыть в Париже отделение «Хэйвенс инкорпорейтид» и с энтузиазмом включилась в перестройку гостиницы, расположенной в долине Луары.

И Мередит, и Агнес просто влюбились в замок де Кормерон – он стоял на берегу прекрасной реки Индре и находился в самой середине долины. После покупки замка компаньонки почти год приводили его в надлежащий вид. В одних комнатах требовалось заменить полы, в других потолки, надо было установить центральное отопление, почти все водопроводные трубы нуждались в починке, равно как и электропроводка. Сделав все необходимое, женщины занялись отделкой – гостиница была выдержана в старинном французском стиле: чудесные гобелены, роскошная мебель с инкрустацией, всевозможные безделушки, купленные в местных антикварных магазинчиках.

Мередит и Агнес потратили массу энергии, сил, нервов и денег на переоборудование замка, но обе понимали: дело того стоит.

И, к их огромному удовольствию, они оказались правы: небольшой отель пользовался огромной популярностью. Отель «Замок Кормерон» располагался недалеко от других знаменитых замков в долине Луары: Шинон, Шенонсо, Азэ-ле-Ридо, Лош, Монпупон, которые всегда были переполнены туристами и пользовались особой популярностью среди иностранцев.

Самые опытные путешественники останавливались в маленьком очаровательном «Замке Кормерон», где их ждали роскошь, уют и предупредительная обслуга. Отель привлекал их своими живописными окрестностями и близкой расположенностью к другим достопримечательностям. Еще одним немаловажным фактором был гостиничный ресторан, слава о котором гремела по всей долине Луары.

Агнес д'Обервиль стала для Мередит такой же близкой подругой и надежным деловым партнером, как и Патси, и все трое нарадоваться не могли друг на друга.

Патси, как и Мередит, тоже была разведена и имела двоих детей – мальчиков-близнецов десяти лет, которые учились за границей. Агнес жила с мужем Аленом, известным театральным актером, и шестилетней дочкой Хлоей. Обеим женщинам недавно исполнилось тридцать восемь лет.

«Как же мне с ними повезло, – подумала Мередит. Она завершила прогулку по Грин-парку и вышла на Пиккадилли. – Мы так здорово друг друга дополняем, они обе отлично справляются с делами «Хэйвенс» в Европе».

Остановившись у отеля «Риц», Мередит подождала зеленый сигнал светофора, пересекла улицу и пошла по Брук-стрит в отель «Кларидж».

Мередит всегда с удовольствием бродила по Лондону, эти прогулки заряжали ее бодростью. Свернув на Хэй-Хилл, она вышла к Беркли-сквер. Но ей почему-то показалось, что сегодня этот парк несколько мрачноват – голые деревья, на пожухлой траве пятна грязного талого снега.

Зато она от души любовалась старинными домами Мэйфэра – этот район она знала лучше всего. Впервые Мередит увидела Лондон двадцать один год назад, в 1974 году, когда вышла замуж за Дэвида Лоутона. Ей тогда было двадцать три года – во многих смыслах еще совсем девчонка, но кое в чем уже взрослый и умудренный опытом человек.

Англия произвела на нее сильное впечатление. Мередит понравились британцы, их причуды, их старомодная вежливость и, разумеется, знаменитое чувство юмора.

Дэвид Лоутон был англичанином, жившим и работавшим в Коннектикуте, где Мередит с ним и повстречалась. После свадьбы в «Серебряном озере» Дэвид привез ее в Лондон познакомиться с его сестрой Клэр, ее мужем и детьми.

Мередит любила Дэвида – во всяком случае, ровно настолько, чтобы выйти за него замуж, – и сожалела, когда их брак распался. Они оба старались сохранить семью, но в конце концов поняли, что развод – самое лучшее и единственно верное решение.

Этот тягостный и какой-то нелепый союз имел одну положительную сторону: у нее родился сын, Джонатан. К сожалению, в последнее время мальчик совсем не общался с отцом. В начале восьмидесятых Дэвид переехал в Калифорнию и с тех пор ни разу не приехал повидаться с сыном, даже не приглашал его к себе на Западное побережье.

Ему же хуже, сердито подумала Мередит. Ей было обидно за сына, хотя Джо, казалось, совершенно не заботило безразличие Дэвида. Джонатан никогда не упоминал об отце.

Одной очень трудно воспитывать детей, Мередит знала это по собственному опыту. Но дети у нее получились что надо – и Джо, и ее милая Кэт. Хотя всякое бывало: бессонные ночи, капризы, трудный возраст… и безоговорочная любовь. Быть хорошей матерью очень непросто, но зато теперь Мередит гордилась своими детьми. И в какой-то степени собой тоже.

Воспитание детей и бизнес оставляли мало времени для встреч с мужчинами, для поиска спутника жизни. У Мередит за эти годы было несколько любовников, но почему-то дети и работа всегда оказывались на первом месте. Да и в глубине души она никогда не придавала этим отношениям большого значения. Главным в ее жизни были и оставались дети.

Так обстояли дела, когда четыре года назад она познакомилась с Брендоном Леонардом. Но он оказался женат. Очень быстро Мередит поняла, что Брендон и не думает о разводе. Попросту говоря, он хотел жить с женой и иметь любовницу. Не желая выступать в роли последней, Мередит решительно порвала их отношения.

А прошлой осенью, в сентябре, Патси повела ее на вернисаж. В шикарной галерее «Ларднер» на Бонд-стрит открывалась выставка скульптуры.

И вот там, бродя среди произведений Арпа, Бранкузи, Мура, Хепворта и Джакометти, она познакомилась с Ридом Джеймисоном, владельцем галереи.

Высокий, темноволосый, красивый, обаятельный. Самый привлекательный мужчина из всех, кого она встречала. И кажется, очень доступный.

– Берегись, – предупредила тогда Патси. И когда Мередит потребовала объяснений, Патси сказала:

– Понимаешь, он очень яркий, но с ним непросто.

Не удовлетворившись этим туманным намеком, Мередит с новой силой надавила на подругу. Патси отвечала как-то загадочно:

– Упаси нас, Боже, от таких вот тоскующих байронических героев. Знаем мы этих чайльд-гарольдов.

Мередит не очень поняла, что имела в виду подруга, но и глазом моргнуть не успела, как Рид Джеймисон приступил к атаке.

Сначала Мередит была буквально околдована, но по прошествии нескольких месяцев вдруг начала ощущать возникающую между ними неловкость и стала внутренне отдаляться от него.

В его последний приезд в Нью-Йорк в ноябре она окончательно избавилась от всяких иллюзий на его счет. Рид был раздражительным, придирчивым, властным. К тому же Мередит стала замечать, что он слишком агрессивен, и это встревожило ее.

Сегодня вечером она намеревалась сказать ему, что больше они не будут встречаться, что их отношениям пришел конец. Не очень-то ей хотелось заводить подобный разговор, но она понимала, что это необходимо сделать.

– А зачем говорить? – спросила ее сегодня за обедом Патси. – Поужинай с ним вечером. Ни о чем не говори. Завтра поедем в Озерный край и в Йоркшир. А потом улетишь в Париж. Зачем тебе лишний раз расстраиваться? Старайся избегать неприятной конфронтации.

– Я должна сказать ему, что между нами все кончено, – ответила ей Мередит. – Как ты не понимаешь, сам он не отстанет: будет звонить, приезжать, вмешиваться в мою жизнь. Нет, надо, чтобы он понял, что я не хочу его больше видеть.

– А что все-таки тебя не устраивает? – с любопытством спросила Патси.

– Сам Рид меня не устраивает. Он для меня слишком сложный мужчина.

– О, это я тебя так настроила, – пробормотала Патси.

– Ты тогда все правильно сказала, Патси. Ты честно меня предупредила и оказалась абсолютно права.

Потом они сменили тему разговора, но сейчас Мередит заколебалась: а может, послушаться совета Патси? А может, действительно, просто поужинать с Ридом и ничего ему не говорить?

Наверное, я так и поступлю, решила она, поворачивая на Брук-стрит.

– Добрый день, мадам, – поприветствовал ее швейцар, стоявший у входа в отель «Кларидж».

– Добрый день, – улыбнулась она, проходя в холл.

Мередит сразу направилась к лифту, по дороге с ней поздоровался Мартин, портье.

– Мередит!

Она застыла на месте, мгновенно узнав этот хорошо поставленный мужественный голос.

Медленно повернувшись, она нацепила на лицо улыбку и пошла навстречу человеку, позвавшему ее по имени.

– Рид! Здравствуй! Но ты пришел немного раньше, не так ли?

Он улыбнулся, обнял ее за талию, прижал к себе и поцеловал в щеку.

– Мы с друзьями собрались выпить чаю. Он кивнул по направлению к гостиной, где за столиком сидели несколько человек. В гостиной играл струнный квартет, был накрыт чайный столик.

– Как же я рад тебя видеть, дорогая, – возбужденно сказал Рид, пристально глядя ей в глаза. – Я так скучал, впрочем, я уже говорил тебе это по телефону. Вообще-то я вышел, чтобы позвонить тебе в номер и пригласить присоединиться к нам, и вдруг вижу – ты сама тут как тут.

Он крепко сжал ее руку и потянул за собой в гостиную. Но Мередит осталась на месте и решительно покачала головой.

– Я не могу, Рид. Большое спасибо за приглашение, но мне до ужина надо успеть переделать кучу дел. – Взглянув на часы, она добавила: – Сейчас пять. Встретимся в половине седьмого, хорошо?

– Хорошо. Если только ты не захочешь назначить встречу пораньше. Слушай, брось, пойдем к нам, – настаивал Рид, снова пытаясь увлечь ее в гостиную.

Мередит постаралась, чтобы ее голос звучал мягко:

– Пожалуйста, Рид, не надо устраивать сцен. Я не могу. Мне нужно позвонить по телефону, переодеться к ужину.

Рид резко отпустил ее руку и отступил на шаг.

– Ладно, – обиженно бросил он. – Только не слишком расфуфыривайся. Сегодня мы отправимся в трущобы.

Выдавив фальшивую улыбку, она пробормотала:

– До скорой встречи, Рид. – И, не дав ему возможности ответить, Мередит повернулась и быстро пошла к лифту.

Оказавшись в номере, она сняла пальто, расстегнула пиджак своего кремового брючного костюма и прошла в спальню. Распахнув дверцы шкафа, стала разглядывать висящую там одежду и наконец остановилась на черном брючном костюме, в глубине души мечтая о том, чтобы никогда больше не встречаться с Ридом Джеймисоном.

 

6

Ровно в шесть тридцать раздался стук в дверь. Это был Рид.

Мередит вернулась в гостиную, застегнула жакет, снова нацепила на лицо приветливую улыбку и пошла открывать дверь.

– Теперь, надеюсь, я не слишком рано? – спросил Рид, целуя ее в щеку.

– Как раз вовремя, – ответила Мередит, пропуская его в комнату. – Я возьму сумку и пальто, и мы можем идти.

– Но в ресторан еще рано, дорогая. Почему бы нам не выпить здесь для начала?

Он бросил пальто на кресло и остановился посреди гостиной. Оглядевшись, направился к камину и, облокотившись на надкаминную полку, принял элегантную позу.

– Хорошо, – ответила Мередит, стараясь быть любезной, хотя ей ужасно не хотелось, чтобы он оставался в ее номере. Она была в полной уверенности, что он позвонит ей из холла. Нажав кнопку вызова коридорного, Мередит прочистила горло и спросила: – Что тебе заказать?

– Пожалуйста, виски с содовой, дорогая.

– Куда мы пойдем обедать? – Мередит решила вести непринужденную беседу.

– Ха-ха, это сюрприз! – воскликнул он.

– Ты говорил что-то про трущобы.

– Я поведу тебя в чудесный китайский ресторан. Он вдали от привычных мест, но тебе понравится. Местечко экзотичное, а китайская еда – лучшая во всем Лондоне. И к тому же настоящая, не то что в этих ваших вест-эндских забегаловках.

– Надо же, как интересно, – пробормотала Мередит и поспешила открыть дверь официанту. Сделав заказ, она вернулась в гостиную и села в кресло.

Пристально глядя на нее, Рид чуть наклонился вперед и заявил:

– А я сердит на тебя, дорогая.

– Да? – вопросительно посмотрела на него Мередит. – Из-за того, что я не согласилась выпить чаю с твоими друзьями?

– Нет, конечно же, нет. Это ерунда. Но меня в некотором роде удивило, что ты обедала с Патси, хотя я приглашал тебя в гости.

– Но, Рид, – удивилась Мередит, – нам с Патси нужно было обсудить множество дел. Я же говорила тебе на прошлой неделе, что с этой поездкой у меня связаны серьезные планы…

– Да неужели! – иронически хмыкнул он. – Ты могла бы обсудить с Патси все ваши дела по телефону.

– Нет, не могла! – сердито отрезала Мередит.

Она по-настоящему разозлилась, поняв в который уже раз, что он не принимает ее работу всерьез. Подавив нарастающее раздражение, Мередит продолжала уже более спокойно:

– Нужно было обсудить дела, и, кроме того, мне очень хотелось ее увидеть.

– А меня – не очень.

– Рид, не надо…

Раздался громкий стук в дверь, и в номер вошел официант, держа в руках поднос с напитками. Мередит встала, поблагодарила его и взяла из пепельницы несколько монет, специально приготовленных для чаевых. Она передала Риду его бокал, взяла свой и села на диван.

– Чин-чин. – Рид отпил виски с содовой.

– Чин-чин.

Мередит просто поднесла стакан к губам и сразу же поставила его на столик: сегодня вечером ей пить совсем не хотелось.

Рид снова взглянул на нее, и на этот раз он улыбался.

Мередит поняла, что неприятный момент миновал. Сегодня Рид не такой раздражительный, как обычно, подумала она. И уж конечно, сейчас он в лучшем настроении, чем полтора часа назад, когда она убежала от него в холле.

– Ты рассказала Патси, что собираешься в ближайшие месяцы перебраться в Лондон? – спросил Рид.

Мередит недоуменно уставилась на него.

– О чем ты говоришь, Рид? Я никуда не собираюсь перебираться.

– Когда я в ноябре был в Нью-Йорке, ты сказала, что намерена жить в Лондоне.

– Я этого не говорила.

– О, Мередит, как ты можешь! Я практически сделал тебе предложение, сказал, что не могу жить вдали от тебя, что наши отношения не могут продолжаться, когда нас разделяет Атлантический океан. Я совершенно четко дал тебе понять: я хочу, чтобы ты жила здесь, со мной. И ты приняла эти слова явно благосклонно.

– Да нет же, Рид, совсем нет!

– Да!

– Тебе это показалось, Рид. У меня и в мыслях такого не было.

Он недоверчиво посмотрел на нее, и в его темных глазах мелькнула внезапная ярость.

– Я отчетливо помню: я сказал, что ты нужна мне здесь, в Лондоне. И ты согласилась переехать сюда.

Мередит совершенно не помнила подобного разговора и уже было собралась сказать об этом, когда Рид подошел и сел с ней рядом на диван.

– Что с тобой, дорогая? Почему ты себя так ведешь? – спросил он, придвигаясь ближе и закидывая руку на спинку дивана. – Не усложняй все, милая, ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Ты нужна мне, Мередит, и нужна здесь. Не в Нью-Йорке, а именно в Лондоне. Я говорил тебе об этом в Штатах, я убеждал тебя бросить твой бизнес и переехать как можно скорее. И жить здесь со мной.

– Ты и в самом деле ничего не понимаешь, Рид. Я сама не знаю, как это произошло, что ты решил, будто я… Но поверь, я ни за что не брошу свою работу.

– Ну и не бросай, дорогая. Хочешь работать – работай, хотя в этом нет никакой необходимости. Я вполне могу содержать нас обоих, ты же знаешь. Галерея – ерунда, так просто, хобби. Я же получаю большой доход из наследственного фонда. Конечно, когда умрет старик, титул достанется Монти, он как-никак старший сын, зато я получу мамины деньги.

Пораженная, Мередит молча смотрела на него. Она не находила слов, ее охватило острое отчаяние.

Вдруг Рид обнял ее. Он был высоким, сильным мужчиной, и его руки сжали Мередит, как тиски. Рид впился в ее губы поцелуем.

Она оттолкнула его и, с трудом высвободившись из его объятий, вскочила с дивана. Рид отпустил ее так же неожиданно, как и схватил. Как-то странно взглянув на нее, он спросил тихим ледяным голосом:

– Почему ты так яростно меня отпихиваешь, будто я прокаженный? В чем дело?

Мередит закусила губу и ничего не ответила. Потом подошла к окну и стала смотреть на улицу.

В комнате воцарилось гробовое молчание.

Мередит всю трясло. Она хотела поскорее прекратить невыносимую сцену и вообще покончить со всем этим. Но по возможности сделать это тактично. Однако Рид все усложнил, напридумав того, чего не было.

Через какое-то время, успокоившись, она медленно повернулась к нему и ласково сказала:

– Рид, послушай… Дело в том… Все у нас с тобой не так… И уже довольно давно.

– Как ты можешь так говорить! Мы чудесно провели время в Нью-Йорке! Если не ошибаюсь, всего только месяц назад.

Мередит покачала головой, и отчаяние охватило ее с еще большей силой. Ей так хотелось быть мягкой, расстаться с ним по-хорошему. Она знала, что ни в чем перед ним не виновата.

– Не так уж все было чудесно, Рид, по крайней мере для меня. Я поняла, что мы совершенно разные люди и абсолютно не подходим друг другу. Я точно знаю, что так дальше продолжаться не может и что пора прекратить наши отношения. Ничего у нас с тобой не получится.

– Все совсем не так, и ты прекрасно это знаешь. Если бы ты жила здесь, если бы наши чувства не проходили постоянную проверку на расставание, все было бы иначе. Пожалуйста, переезжай в Лондон, чтобы быть со мной, Мередит.

– Я снова и снова повторяю, Рид, для меня наше совместное будущее невозможно. И к тому же бизнес забирает почти все мое время. – О, можешь не продолжать. Ни за что не поверю, что ты – одержимая работой деловая женщина. Я таких терпеть не могу, а тебя я люблю.

Мередит промолчала, и Рид повторил:

– Я тебя люблю.

– О Рид… мне так жаль… но я не могу ответить тебе тем же.

– Ты настраивала меня на другое, – тихо сказал он и злобно прищурился.

– Да, признаюсь, прошлой осенью ты очаровал меня, это правда. Но это было лишь увлечение, не больше. Я не могу связать с тобой свою жизнь, просто не могу.

– Но у нас все отлично, Мередит! Что ты такое говоришь?

Мередит сделала глубокий вздох и решительно начала:

– Я очень быстро поняла, что ты не воспринимаешь меня и мою жизнь всерьез. Меня саму, моих детей, уж о моей работе и говорить нечего. А я, если уж на то пошло, не собираюсь ради тебя отказываться от себя и от детей. И работу свою никогда не брошу. Все это слишком важно для меня. Я столько лет и сил отдала своему делу.

– Ты не оправдала моих ожиданий, Мередит. – Рид вдруг заговорил холодно и язвительно: – Я-то думал, ты женщина старомодная и шкала ценностей у тебя тоже старомодная. Видимо, это просчет с моей стороны. Неужели я мог так ошибиться? А может, ты просто-напросто обманывала меня? – Он насмешливо поднял бровь.

Стараясь сдерживаться, Мередит медленно ответила:

– Знаешь, Рид, ты сейчас сказал очень важную вещь. Я ощущала бремя твоих ожиданий, но я не могла им соответствовать. Тогда, в ноябре, я начала вдруг понимать: ты абсолютно уверен, что ты – это самое главное в моей жизни. Боюсь, что это не так. Сегодня я встретилась с тобой именно затем, чтобы сказать тебе все это и прекратить наши отношения.

Рид Джеймисон не мог произнести ни слова. За всю его жизнь – а ему исполнился сорок один год – его ни разу не бросала женщина. Рид сам решал, когда начать, а когда оборвать ту или иную связь; он всегда чувствовал себя кукловодом, дергающим марионеток за ниточки, исходя только из собственных интересов.

Он тяжелым взглядом смотрел на Мередит. Эта женщина взяла над ним верх, и в его груди закипала холодная ярость. Рид вскочил на ноги и зло бросил:

– Как я рад, что понял, какова ты на самом деле, прежде чем совершил непоправимую ошибку – женился на тебе!

Не говоря больше ни слова, Рид широким шагом пересек гостиную, схватил свое пальто и вышел вон, хлопнув дверью с такой силой, что на потолке закачалась и зазвенела люстра.

Мередит подбежала к двери, щелкнула замком и на миг прислонилась к ней, стараясь унять дрожь во всем теле. Немного успокоившись, она подошла к столу, села и набрала номер Патси. Телефон звонил, звонил. Мередит уже собиралась повесить трубку, когда наконец услышала голос Патси:

– Алло?

– Патси, это я. У меня сейчас был Рид, и я ему сказала, что между нами все кончено. Он ушел… вернее сказать, убежал в дикой ярости.

– Вот и замечательно. Я имею в виду, замечательно, что ты с ним объяснилась. Конечно, он выскочил как пуля. Он ведь не привык, чтобы его бросали, да еще так бесцеремонно. Но это его проблема. Женщины его избаловали, и Рид уверился, что он – дар Божий и что при виде столь неотразимого мужчины любое существо женского пола начинает млеть от счастья.

– Да, ты права. А вообще-то он, как говорят феминистки, грязная мужская свинья. Выражение устаревшее, но верное. Я поняла это в его прошлый приезд в Нью-Йорк. Понимаешь, ему наплевать на мою работу, на мою жизнь. Он эгоист и никак не возьмет в толк, чего это я не бросаю все и не спешу поселиться с ним под одной крышей. Он сказал, что хочет на мне жениться.

– Рид сделал предложение?! Силы небесные! Значит, крепко ты его прихватила, дорогая моя. После развода с Тиной Лонгдон никому еще не удавалось его окрутить.

– Я тебя не очень понимаю.

– Видишь ли, он из тех мужчин, жизненное кредо которых: люби меня на моих условиях, дорогуша. Спасибо за все. Прощай. «Неуловимые парни» – так их называют. Я лично знакома с несколькими женщинами, сердце которых разбил Рид.

– Почему же ты мне об этом не говорила?

– Ну как не говорила, Мередит, я же тебя предупреждала. Сказала, что с ним не просто.

– Да, ты о чем-то таком упомянула: мол, знаем мы этих чайльд-гарольдов. Но я никогда на самом деле не понимала, что ты имеешь в виду.

– Понимаешь, эту роль он играет уже много лет. По сути это всего лишь поза. Но срабатывает безотказно. Не то чтобы он в ней сильно нуждался, женщины и так липли бы на него как мухи на мед: такой очаровашка.

– Да, правда. Но ты считаешь, женщины клюют именно на этот байронизм?

– Ну конечно. Будем смотреть правде в глаза. Многие клюют на томный взгляд, одухотворенное выражение лица, переменчивый нрав. Масса женщин увлекается этими пресловутыми чайльд-гарольдами – хотят им помочь, сделать их счастливыми. – Патси помолчала и спросила: – А тебя в нем разве не это привлекло?

– Нет, – быстро ответила Мередит. – Честно говоря, только в его последний приезд я заметила, что у него быстро меняется настроение и что он часто бывает мрачным. И меня это ужасно раздражало.

Патси расхохоталась.

– Да-а, кажется, ты не сильно огорчена, что дала ему пинка под зад!

Мередит тоже рассмеялась.

– Ни капельки. Вообще-то я не люблю обижать людей, но у меня не было выхода. Следовало поговорить с Ридом и покончить с этим раз и навсегда.

– Понятно.

– Я решила, что необходимо честно признаться Риду, причем немедленно. Лучше сразу выяснить все до конца, а не тянуть до последнего. Подобные проволочки ничего, кроме горечи, не приносят.

– Уж мне ли не знать! – воскликнула Патси. – Тони не мог пережить нашего развода несколько лет. И во всем, конечно, обвиняет меня. Слушай, приходи ко мне ужинать, а? Или давай куда-нибудь сходим, чтобы тебе не сидеть одной… – тихо добавила она.

– Спасибо, дорогая, но я хочу остаться в номере. Тут и поужинаю. Да и вещи надо упаковать. Ты заедешь завтра в шесть утра?

– Да. Ты уж извини, но чем раньше мы отправимся, тем лучше. Нам ехать четыре часа, ну, три с половиной, если дорога свободна. Пару часов пробудем в Кесвике, а оттуда двинемся в Райпон. Мы должны успеть переделать уйму дел за один день. Хотя в Райпоне можно и заночевать.

– Конечно. Патси…

– Что?

– Как ты считаешь, я не слишком ранила его чувства?

– Очень может быть. Ты недооцениваешь свое влияние на него.

– Я, наверное, всего лишь задела его мужскую гордость, вот и все.

– Разумеется, но дело не только в этом. Понимаешь, я уверена, что Рид, наш блистательный плейбой, довольно сильно в тебя влюблен. Я всегда так думала. Ну да ладно, в кои-то веки нашла коса на камень, и он получил свое Ватерлоо.

 

7

Мередит никак не удавалось уснуть. Она долго ворочалась, потом, отчаявшись, встала с кровати. Накинув теплый шерстяной халат, прошла в гостиную и села на диван. Мысли одна за другой беспорядочно проносились в голове.

Мередит не задернула тяжелые бархатные портьеры на окне, и теперь сквозь тонкие кружевные занавески светила луна, отчего вся комната была залита серебряным сиянием.

Откинувшись на шелковые подушки, Мередит думала о Риде. Как плохо они расстались и какой же дурочкой она была, что вообще с ним связалась. Сорок четыре года, пора бы уж лучше разбираться в людях.

Ей так не везет с мужчинами. Всегда не везло.

Нет, неправда.

Однажды ей повезло. Но только однажды. Он словно был создан для нее. Но он умер. Умер совсем молодым. Какая безвременная смерть… все это говорили. И это чистая правда.

Умереть в тридцать шесть лет, что за ужасная насмешка судьбы!

Тысячу раз Мередит задавала себе этот вопрос. Пыталась отыскать хоть какой-то смысл в этой кошмарной неожиданной смерти. Но ответа не находила. Не было никакого смысла. Никакого.

Ей осталась лишь зияющая пустота.

Нет, конечно, у нее была Кэт, ее малышка, и Амелия, бедняжка Амелия… Они разделили горечь утраты. Как они оплакивали его… бесконечно… Мередит и Амелия. Его женщины. Женщины, любившие его.

«Я всегда буду его оплакивать, – подумала Мередит, и старая знакомая боль сжала сердце. – О, Джек, зачем ты меня покинул?» Сколько раз она безмолвно выкрикивала этот вопрос? И ни разу за все эти двадцать два года не получила ответа. И не получит.

А еще Мередит часто размышляла, встретит ли она когда-нибудь такого мужчину, как Джек. Теперь она уже поняла, что вряд ли: таких, как он, очень мало. И они всегда уже принадлежат кому-то. Джек женился очень рано, в двадцать два года. Женился на своей первой любви. На Амелии. А она в один кошмарный день упала с лошади. Ей было двадцать пять, и она была беременна. Она потеряла ребенка и на всю жизнь осталась калекой, прикованной к инвалидному креслу. Но Джек любил ее, он всегда любил и берег Амелию, и она навсегда останется его женой. Так он сказал Мередит, и она его поняла. Она сама любила Амелию, а Амелия любила Мередит и Джека, и Кэт она тоже любила. Амелия сама молча благословила их любовь, она была полна доброты и преданности. Джек.

Светловолосый, голубоглазый, загорелый. Такой живой, веселый, энергичный. Полный добродушного юмора, сыплющий забавными историями, всегда улыбающийся. Неудивительно, что она влюбилась в него с первого взгляда в тот самый день, когда увидела. Coup de foudre.

Как давно это было.

В мае 1969 года.

Ей только-только исполнилось восемнадцать.

Мередит закрыла глаза. И сразу увидела Джека. Она вспомнила, что почувствовала в тот день, когда взглянула в его смеющиеся глаза: из этого плена ей не выбраться.

Какое красивое лицо для мужчины, мелькнуло тогда у нее в голове, чувственный рот и такие необыкновенные глаза. Голубые-голубые. Как небо. Его глаза – как кусочки летнего неба.

Сейчас, много лет спустя, Мередит увидела себя – какой она была в тот майский день… Все трое стояли у нее перед глазами: она сама, Джек и Амелия.

Сколько лет прошло…

Она словно провалилась во времени… провалилась в прошлое…

– Чем могу быть вам полезен? – вежливо спросил молодой человек, вставая со ступеньки, на которой сидел; он снял солнечные очки в черепаховой оправе и внимательно посмотрел на нее.

– Я ищу мистера Сильвера, – ответила Мередит и торопливо спрыгнула с велосипеда, от смущения едва не свалившись. Ей вдруг стало неловко при виде этого красавца, такого ухоженного и хорошо одетого: серые брюки, светло-голубая рубашка, темно-синий кашемировый свитер.

Молодой человек подошел к ней и протянул руку.

– Вы его уже нашли, – заявил он. – Мистер Сильвер – это я.

– Мистер Джек Сильвер? – уточнила она, пожимая протянутую руку.

Он кивнул.

– Именно так. И вообще единственный Сильвер из всех, кто ныне здравствует, насколько мне известно. Все остальные Сильверы вон там. – Он махнул рукой куда-то в сторону.

Она проследила за его рукой и справа от небольшой рощицы увидела маленькое огороженное стеной кладбище.

– У вас собственное кладбище? – В голосе Мередит звучал неподдельный ужас.

Он кивнул и снова поинтересовался:

– Так чем могу быть вам полезен?

– Я приехала по объявлению в газете… насчет работы регистратора в гостинице…

– Ах да, конечно! С кем имею честь?

– Меня зовут Мередит Стреттон.

– Добрый день, Мередит Стреттон. Рад познакомиться, – сказал он, снова протягивая девушке руку. – Очень, очень рад познакомиться, Мередит Стреттон!

Она во второй раз пожала ему руку.

Не выпуская ее руки из своей, он широко улыбнулся, обнажив прекрасные зубы. На загорелом лице они казались белоснежными.

Она улыбнулась в ответ.

Он вдруг рассмеялся без видимой причины.

Она тоже засмеялась, совершенно покоренная человеком, которого видела первый раз в жизни.

Все еще держа девушку за руку, Джек повел ее к двери; велосипед Мередит катила рядом с собой.

– Заходите. Думаю, будет лучше, если ваше транспортное средство мы оставим снаружи, – сказал он и хмыкнул.

Смутившись, Мередит кивнула, высвободила руку и прислонила велосипед к перилам крыльца.

– Хороший у вас велосипед.

– Это не мой. Я взяла его напрокат, потому что доехать сюда могла только на велосипеде.

– А где вы живете?

– В Нью-Престоне. Мы живем возле озера Варамог. – Она оглянулась на озеро, видневшееся за деревьями, и добавила: – У вас тут красивое озеро.

– Серебряное озеро, – отозвался Джек. – Когда-то, несколько сотен лет назад, у него было другое название, индейское. Озеро Ваппаконака. Но мой предок купил эту землю, и местные жители стали называть озеро Серебряным, так с тех пор и повелось. А гостиницу, само собой разумеется, назвали «Серебряное озеро». Ее построил тот же мой предок в 1832 году – сто шестьдесят три года назад. Мередит посмотрела на гостиницу.

– Очень красивое старинное здание.

– Пойдемте внутрь. Я хочу познакомить вас с Амелией.

Едва ступив за порог гостиницы, девушка поняла, что место это совершенно особенное. Покрашенные в темно-розовый цвет стены делали холл уютным и очень домашним, отполированные полы сверкали, как зеркало. Она взглянула на старинный резной сундук, на два кресла с высокими спинками и маленькую потемневшую конторку, и даже ее неискушенному взору было ясно, что это очень дорогая антикварная мебель.

Повсюду стояли высокие хрустальные вазы со свежими цветами и керамические горшки с комнатными растениями, их аромат окутал Мередит душистым облаком – запахи мимозы, гиацинтов, нарциссов смешивались с запахами пчелиного воска, лимона, сухих розовых лепестков и густым сладким яблочным ароматом, доносившимся откуда-то из кухни.

Девушка стояла совершенно потрясенная. Ее охватило незнакомое ей доселе странное чувство радостного удовольствия. Она взмолилась про себя: только бы мне дали эту работу! Глядя на маленькую старинную конторку, на стоящие на ней фарфоровую лампу под шелковым абажуром и телефон, она подумала, как было бы чудесно сидеть за стойкой, встречать постояльцев. Конечно же, ей надоело работать нянькой и приглядывать за детьми, хотя детей Мередит любила.

Джек провел ее по небольшому коридору и открыл дверь. В комнате спиной к двери за столом сидела женщина и смотрела в окно.

– Амелия, – позвал Джек, – у нас наконец появился желающий получить работу регистратора.

Женщина медленно повернулась, и вдруг оказалось, что она сидит в инвалидном кресле. У Мередит перехватило дыхание, когда она встретилась глазами с ее спокойным взглядом. А еще Мередит поразила красота этой женщины. Темные волосы, разделенные на прямой пробор, обрамляли бледное лицо совершенной формы. Высокие скулы, подбородок с ямочкой, чувственный рот, но все затмевали глаза: яркие, живые, дивного изумрудного цвета, а над ними – густые черные брови вразлет. Женщина из «Унесенных ветром», тут же промелькнуло в голове Мередит.

– Вы так странно смотрите, – произнесла Амелия. – Вам нехорошо?

Мередит сообразила, что совершенно неприлично пялится на незнакомого человека, и поспешила ответить:

– О нет, все в порядке. Простите, что уставилась на вас, я не хотела быть невежливой. – Слова эти вырвались сами собой. И с непосредственностью, свойственной юности, она выпалила: – Вы такая красавица! Вы как Вивьен Ли в «Унесенных ветром». Разве вам никто об этом не говорил?

– Никто. Спасибо за такой милый комплимент, – улыбнулась Амелия и удивленно посмотрела на Джека.

Джек кашлянул и взял дело в свои руки.

– Амелия, дорогая, позволь представить тебе мисс Мередит Стреттон. Мисс Стреттон, это моя жена, миссис Амелия Сильвер.

Мередит подошла к женщине, пожала тонкую руку и отступила назад, любуясь этой совершенной красотой.

– Прошу вас, садитесь, мисс Стреттон, – пригласила Амелия. – Располагайтесь поудобнее.

– Спасибо. – Мередит села на стул и расправила на коленях юбку. – Называйте меня лучше Мередит, миссис Сильвер. Я не привыкла к «мисс Стреттон».

И вновь красивые губы Амелии тронула улыбка.

– С удовольствием буду звать вас по имени. Джек, усевшийся на подоконнике рядом с креслом жены, пояснил:

– Мередит из Нью-Престона. Точнее, она приехала оттуда на велосипеде. – Потом обернулся к Мередит и продолжил: – Но вообще-то вы из Австралии, верно?

Она кивнула.

– Из Сиднея. Но как вы догадались? Из-за моего ужасного выговора, да?

– Он совсем не ужасный, – вмешалась Амелия. – Просто слышен некоторый акцент, явно австралийский. Скажите, когда вы переехали в Коннектикут?

– В прошлом году, в июле. Я приехала с Паулсонами. Это американское семейство, я познакомилась с ними, когда они жили в Сиднее. Мистер Паулсон служил там в рекламном агентстве. Я работала у них няней.

– А теперь вы хотите от них уйти. Можно узнать почему? – поинтересовался Джек.

– Я хочу сменить работу, мистер Сильвер. Но вообще все несколько сложнее. Мистера Паулсона снова посылают работать, на этот раз в Южную Африку. Семья переезжает в Йоханнесбург. Они зовут меня с собой, но я не хочу. Я хочу остаться в Америке. Не хочу уезжать из Коннектикута. Это самое чудесное место на свете, какое я когда-либо видела.

– А как же ваши родные? Ваши родители остались в Австралии? Что они обо всем этом думают? – несколько озадаченно спросила Амелия. – Наверняка они хотят, чтобы вы вернулись домой?

– Нет… они не… я хочу сказать… они… умерли. Да, они… погибли. В автомобильной катастрофе. Когда мне было десять лет. – Мередит несколько раз кивнула в подтверждение своих слов и повторила: – Когда мне было десять лет.

– Бедное дитя! – воскликнула Амелия, мгновенно преисполнившись жалости и симпатии. – Как это печально, как страшно! А других родственников у вас нет?

– Нет. Никого.

– Но это ужасно – остаться совершенно одной в этом мире! – Амелия повернула свое кресло, чтобы взглянуть на Джека. – Как грустно, да, дорогой?

– Да.

– Сколько вам лет? – с теплой, ободряющей улыбкой спросила Амелия.

– Восемнадцать. Исполнилось в начале мая.

Джек сказал:

– Вы когда-нибудь работали регистратором? Или вообще в гостинице?

– Нет, но я неплохо лажу с людьми. По крайней мере миссис Паулсон так говорит. А еще я помогала ей с бумагами все эти два года. Ну, знаете, чековые книжки, домашние счета, всякие такие дела. И она немного научила меня бухгалтерии. Она говорит, что у меня способности к такой работе, мистер Сильвер. Вы можете позвонить ей в любое время. И еще она даст мне письменную рекомендацию. Я привезу ее вам вечером, если хотите.

– В этом нет необходимости, – быстро ответила Амелия и обратилась к Джеку: – Думаю, тебе следует позвонить миссис Паулсон и поговорить о Мередит. Прямо сейчас. Вы не возражаете, если мы позвоним, пока вы еще здесь, Мередит?

– Нет. Миссис Паулсон дома, собирает вещи. Она так и сказала, что вы захотите позвонить.

– Какой номер, Мередит? – спросил Джек и потянулся к телефонной трубке.

Девушка продиктовала номер. Мгновение спустя Джек уже разговаривал с миссис Паулсон, точнее, он слушал, изредка пытаясь вставить хотя бы слово.

Амелия спокойно ждала окончания беседы.

А Мередит вдруг ужасно испугалась и сидела ни жива ни мертва. Она не сомневалась, что миссис Паулсон будет отзываться о ней хорошо, но все же немного беспокоилась. Мередит очень хотелось получить эту работу.

Наконец Джек повесил трубку и обратился к девушке:

– Она отзывается о вас в самых превосходных степенях, говорит, что вы девушка умная, старательная, честная и работящая и что вы отлично ухаживали за ее детьми.

Просияв, Мередит облегченно перевела дух и выжидательно взглянула на Амелию. Та сказала:

– Замечательно, что миссис Паулсон так хорошо о вас отзывается.

– Она говорила, что приедет сюда, что ей хочется познакомиться с вами, – пробормотала Мередит.

В разговор вмешался Джек:

– Итак, продолжим. Миссис Паулсон огорчена, что расстается с такой отличной няней, но она с пониманием относится к желанию Мередит остаться в Коннектикуте. В любом случае миссис Паулсон считает, что Мередит достойна большего. – Он обернулся к Мередит. – Она сказала, что вы хорошо ладили с детьми. Они вас полюбили.

– Я их тоже полюбила, – вздохнула Мередит. – Я буду по ним скучать, мистер Сильвер, но я не хочу уезжать в Южную Африку.

– Не могу осуждать вас за это, – заметила Амелия. – В Коннектикуте так красиво. Когда вы сможете приступить к работе?

– Со следующей недели. – Мередит распрямила плечи и перевела взгляд с Джека на Амелию. – Значит, я получила эту работу?

– Да, – ответила Амелия. – Рекомендаций миссис Паулсон вполне достаточно. Вряд ли мы найдем кого-то лучше вас, Мередит. Правда, Джек?

– Согласен. Но, знаешь, есть небольшая проблема.

– Какая, дорогой?

– Где Мередит будет жить? Мередит удивленно разинула рот.

– Здесь, в гостинице, – выпалила она. – В объявлении написано: «При желании предоставляются еда и жилье». Иначе я не обратилась бы… И миссис Паулсон понравилось, что я буду жить здесь, с вами, а не сама по себе.

– У нас есть комната, но она на чердаке, – объяснил Джек. – Там не очень-то удобно. Честно говоря, у нас всего одна комната для персонала, и ее занимает помощница экономки.

– Ничего страшного, пусть на чердаке. – Мередит вдруг испугалась, что работа ускользает из рук. – Честное слово, это неважно.

– Мы рассчитывали, что найдем регистратора, который будет жить неподалеку и сможет приезжать на работу, – улыбнулась Амелия. – Но никто не появился, хотя объявление печаталось в газете несколько недель. А сегодня вот пришли вы. – Амелия вопросительно посмотрела на мужа. – Может, если комнату на чердаке покрасить и оклеить обоями, она станет поуютнее? Перенесем туда кое-какую мебель. Там ведь довольно просторно.

– Ну, не знаю… – протянул Джек, но осекся, увидев удрученное лицо Мередит. Внезапно решившись, он соскочил с подоконника. – Пойдемте, я покажу вам комнату. – Повернувшись к жене, добавил: – Пусть Мередит сама решает.

– Ты абсолютно прав. Идите с Джеком, Мередит, он отведет вас наверх.

Через несколько минут Джек и Мередит стояли в чердачном помещении. Девушка с радостью огляделась – комната действительно, как сказала Амелия, просторная и светлая, с двумя круглыми окошками. Мередит прошлась туда-сюда и заявила:

– Мне тут очень нравится, комната очень милая. Я приведу ее в порядок, и будет совсем хорошо. Не беспокойтесь.

Джек кивнул, и они стали спускаться вниз.

– Ну, и как вам понравилась комната, дорогая? – вопросительно подняла бровь Амелия, когда они вошли.

– Она меня вполне устроит, миссис Сильвер. Я приведу ее в порядок. Так вы хотите, чтобы я приступила к работе на следующей неделе?

– Если вам это удобно. Буду с нетерпением ждать вашего приезда, Мередит.

– Я тоже. И я привезу письменные рекомендации.

– Если хотите. До скорой встречи, – сказала Амелия и подкатила свое кресло к столу. – А теперь мне пора возвращаться к этим нудным бумажкам, что-то их много накопилось за последнее время.

Джек и Мередит вышли на крыльцо и спустились по ступенькам.

– Сейчас в гостинице почти никого нет, – доверительно сказал он, – но на следующей неделе постояльцев прибавится. Когда точно вы приедете?

– В понедельник. Через четыре дня. Это подойдет, мистер Сильвер?

– Конечно. Вы снимете огромный груз с моих плеч, и я смогу заниматься другими делами, которые сейчас взвалил на себя Пит О'Брайен. Он – управляющий и сейчас явно перерабатывает. И Амелии станет легче. Она очень устает. А я, как ни старался, никак не мог найти ей помощника.

Мередит кивнула, преисполненная сочувствия к Сильверам.

– Это, должно быть, трудно, но не беспокойтесь, мистер Сильвер, я буду помогать ей с бумагами. Я с удовольствием буду этим заниматься в свободное время. – Она нерешительно посмотрела на него и все же спросила: – А что случилось с миссис Сильвер? Почему она в инвалидном кресле?

– Одиннадцать лет назад Амелия упала с лошади и повредила спину. Нижняя половина тела парализована.

– Как это ужасно… мне очень жаль… она такая красивая…

– Да… и душа ее так же прекрасна, как и лицо. Она действительно очень хорошая, Мередит, лучше всех, кого я знаю. Мужественная, терпеливая…

Они замолчали. Потом Мередит тихо сказала:

– Спасибо, что дали мне работу. Я вас не подведу. Я буду работать не покладая рук.

– Ничуть в этом не сомневаюсь.

Мередит направилась к своему велосипеду и вдруг остановилась, залюбовавшись озером. Она смотрела, как мерцает вода под лучами заходящего солнца.

– Наверное, у вас в озере много всякой живности? – сказала она наконец, и в голосе ее прозвучала какая-то странная тоска.

– Полным-полно, чему я очень рад. Там целыми стаями живут птицы. Утки, канадские гуси. Хотите пойти посмотреть?

Мередит кивнула и покатила рядом велосипед.

Джек спросил:

– Вы любите кататься на велосипеде?

– Иногда, а что?

– У меня есть велосипед, и я часто езжу по своим владениям. Я, конечно, не могу осилить все сто пятьдесят акров, но очень стараюсь увидеть как можно больше. Здесь много всего интересного.

– Поместье такое большое?

– Да. В вашей стране, наверное, встречаются пространства и побольше.

Она рассмеялась.

– Единственное, что я знаю в Австралии, – это Сидней.

Он пожал плечами.

– Но это ведь огромная страна.

– Да. А эта земля и вправду принадлежит вам?

– Мне. Мой прапрапрапрадедушка, Адам Сильвер, и его жена Ангхарад купили поместье в 1832 году, как я вам уже говорил. Они построили гостиницу, небольшой домик (в нем сейчас живем мы с Амелией) и разные хозяйственные службы. Естественно, они и по сей день принадлежат нашему семейству.

– Прямо неразрывная связь времен, – с благоговейным страхом прошептала Мередит.

Джек коротко кивнул.

По широкой тропинке, бежавшей среди зеленых лужаек и цветущих садов, они вышли к берегу озера.

– Я знаю, оно названо по имени вашего семейства, но оно и в самом деле серебристого цвета. И такое спокойное.

Мередит пригнулась к рулю велосипеда и заслонила рукой глаза от солнца.

– Сколько себя помню, я всегда любила сидеть у воды. Не знаю почему, но возле воды я чувствую… – Она замолчала, не найдя слов, чтобы выразить свои чувства.

– Что вы чувствуете, Мередит?

– Трудно сказать. Я никогда не могу точно определить это ощущение…

– Счастье? Удовлетворение? Ощущение безопасности? Безусловно, это некое положительное чувство, иначе бы вам не нравилось бывать у воды.

– Вы правы. Мне кажется, я ощущаю все, что вы сказали. Но иногда мне бывает грустно, словно я что-то потеряла… что-то ценное. Вода напоминает мне об этой утрате.

Джек пристально посмотрел на нее, ничего не ответил и перевел взгляд на озеро. Вдруг он взволнованно воскликнул:

– Смотрите! Вон там! Эта голубая цапля прилетает сюда каждую весну. Проводит на озере несколько дней и больше не возвращается до следующего года. Я совершенно уверен, что это одна и та же птица.

– Странное создание. Не могу представить, почему она так поступает. Будь я на ее месте, я бы никуда не улетела от Серебряного озера. Осталась бы тут навсегда, жила бы среди такого великолепия.

Джек, тронутый ее словами, молча смотрел на нее.

Мередит поразил его выразительный взгляд, и она почувствовала, что не может отвести глаз.

Первым очнулся Джек. Несколько грубовато он сказал:

– Я рад, что вы будете работать в «Серебряном озере», Мередит. Думаю, дела пойдут хорошо. Амелии вы понравились. И мне тоже. Искренне надеюсь, что и мы вам симпатичны.

– Очень, мистер Сильвер. Я ужасно рада, что приехала сюда.

Они молча пошли обратно к гостинице, погруженные в собственные мысли.

– До понедельника, мистер Сильвер, – сказала Мередит, усаживаясь на велосипед.

– Зовите меня просто Джек, – крикнул он ей вслед.

– Ладно. – Слегка повернув голову, она помахала ему на прощанье.

Он стоял и смотрел на девушку, пока она не скрылась из виду, поражаясь самому себе: он вдруг почувствовал, что не хочет, чтобы она уезжала. Эта девушка была необыкновенно привлекательна: юная, свежая, очень красивая, сама еще не понимающая, до чего она хороша. Она не осознавала своей прелести – длинноногая, с выгоревшими на солнце каштановыми волосами, дымчато-зелеными глазами. Он неожиданно сообразил, что уже скучает по ней, хотя знаком с ней всего пару часов, и еще больше удивился самому себе.

Настойчивая телефонная трель разбудила Мередит. Схватив трубку и протерев глаза, она увидела, что уснула вчера прямо на диване.

– Алло?

– Доброе утро, миссис Стреттон. Вы просили вас разбудить. Сейчас пять часов, – раздался в трубке голос гостиничной телефонистки.

– Спасибо, – ответила Мередит, повесила трубку и включила лампу. Посмотрев на часы, увидела, что и вправду уже пять. Неужели она всю ночь провела на диване? Должно быть, теперь все тело будет ныть. Хотя, с другой стороны, диван был широкий и удобный, ничуть не хуже кровати.

Скоро приедет Патси, подумала Мередит и заторопилась в ванную, скинула халат и встала под душ. Как хорошо, что она упаковала вещи накануне!

Час спустя Мередит стояла в холле гостиницы «Кларидж» и ожидала прибытия Патси, которая должна была отвезти их на север Англии.

 

8

Утро выдалось скучное и хмурое, свинцовые облака грозили пролиться дождем, и когда Патси на своем «Эстон-Мартине» вырулила на дорогу, дождик уже начал накрапывать.

Мередит откинулась на спинку сиденья, вполуха слушая радио. Мысли ее были заняты делами. Она на мгновение закрыла глаза и тут же против воли задремала, убаюканная теплом автомобиля и льющейся из приемника музыкой.

– Поспи-поспи, – кинула на нее быстрый взгляд Патси и снова уставилась на дорогу. – Если устала, вовсе не обязательно разговаривать.

– Я в порядке, – ответила Мередит, открывая глаза и выпрямляясь. – Я отлично выспалась, хотя и провела всю ночь на диване.

– А почему на диване?

– Ночью у меня сна не было ни в одном глазу, мысли одолели. Поэтому я решила встать, а потом задремала прямо в гостиной.

– Надеюсь, это не мысли о Риде Джеймисоне не давали тебе уснуть? – нахмурилась Патси, бросая на Мередит озабоченный взгляд.

– Конечно, нет.

– Ну и слава Богу, он не стоит бессонной ночи.

– Да уж. Я довольна, что поговорила с ним откровенно, Патси. – Мередит криво усмехнулась. – Кажется, в первый и единственный раз он внимательно меня выслушал.

– Что ты имеешь в виду?

– Понимаешь, мне всегда казалось, что на самом деле Рид не слушает, о чем я говорю. По-моему, его всегда заботило, что скажет он сам, поэтому он не больно-то вслушивался в мои слова.

– Большинство людей страдают этим недугом, – хмыкнула Патси. – Каждый занят только собой. И никто никого на самом деле не слушает. Кроме тебя. Ты – лучший в мире слушатель.

– Я научилась этому у Амелии. Она научила меня, как важно уметь слушать. Она всегда говорила: «Ты ничему в жизни не научишься, если будешь только говорить». Как она была права! Но, впрочем, она всегда и во всем была права. Амелия столькому меня научила! – Последовала небольшая пауза, и Мередит добавила: – Она была самым замечательным человеком, которого я когда-либо знала.

– Жаль, что я ее не знала, – сказала Пат-си. – Занятно: ты заговорила сейчас об Амелии, а я думала о ней вчера вечером, о том, как повлияла она на наши жизни, на мою, конечно, только косвенно. Ты подумай, если бы Джон Рафаэльсон не был ее, а потом твоим адвокатом, ты бы никогда не познакомилась с его братом, который был лучшим другом моего отца, и мы бы с тобой никогда не встретились, так ведь?

Мередит улыбнулась.

– Верно. Мне так жаль, что ты не знала Амелию. Она была совершенно необыкновенной. – Мередит вздохнула. – Знаешь, ей бы сейчас было всего шестьдесят два. Совсем не старая.

– А Джеку? Сколько было бы ему?

– Он был на четыре года моложе Амелии, ему в конце этого месяца исполнилось бы пятьдесят восемь…

– Как печально для тебя, что они умерли так рано.

– Да… Амелия пыталась держаться после его смерти, но она словно потухла. Она не выдержала. Я всегда считала, что она умерла от разбитого сердца, если такое, конечно, возможно.

– Думаю, возможно. С моей матерью произошло то же самое… Она недолго прожила после смерти отца. Я видела, что она потеряла всякий интерес к жизни. Когда мама умерла, моя тетя мне рассказала, что мама все время повторяла: «Я хочу уйти к Уинстону». Она почти перестала есть. Она словно потеряла аппетит ко всему, в том числе к самой жизни. Мне кажется, она просто решила умереть.

– Вот и Амелия тоже, хотя она прожила почти год после гибели Джека. Что ж, это вполне понятно. Люди, долгое время жившие вместе, не в силах вынести потерю близкого человека, и для них это настоящая трагедия.

– Да, одиночество – хуже смерти.

– Амелия однажды так и сказала: «Одиночество – это один из видов смерти». Она любила меня, любила Кэт, но Джек был светом ее жизни. Без него она потеряла raison d'etre. Я тебе рассказывала, что они знали друг друга с самого детства?

– Нет, никогда. Они что, вместе росли?

– Почти. У ее родителей был загородный дом в Корнуэлл-бридже, недалеко от Серебряного озера, и они дружили с Сильверами. Джек и Амелия повстречались, когда ей было четырнадцать, а ему – десять, и они стали лучшими друзьями. Понимаешь, они оба были единственными детьми, и родители их, в свою очередь, были единственными детьми – так что никаких братьев и сестер, даже двоюродных. «Когда я вырасту, я на тебе женюсь», – все время твердил Джек, а она только смеялась и говорила, что не выйдет замуж за того, кто младше ее. Но они-таки поженились, едва ему минуло двадцать. А потом Амелия упала с лошади… Господи, их жизнь сложилась бы совсем по-другому, если бы не это. Но тут уж ничего не поделаешь – так распорядилась судьба… По крайней мере, Амелия мне так говорила.

– В каком смысле?

– В самом прямом, Патси. Амелия считала, что никто не может играть с судьбой. Или изменить ее. Che sera sera, все время повторяла она, «что будет, то будет». Такой у нее был жизненный принцип, своего рода философия. Она говорила, что именно судьба привела меня в «Серебряное озеро» в тот майский день 1969 года. Что я просто следую своей судьбе, так же как и она сама, и Джек. «Значит, мне на роду было написано сидеть в этом кресле, не знаю уж почему», – это ее слова. – Мередит замолчала, искоса поглядев на Патси. – Если верить Амелии, то это судьба привела меня к ним. И, как я тебе уже много раз говорила, они совершенно изменили мою жизнь. Но и я тоже изменила их жизнь – к лучшему… для всех нас. Они дали мне любовь, теплоту, понимание и настоящий родной дом, которого у меня до тех пор никогда не было. А я дала Джеку и Амелии то, чего им так не хватало и чего они оба всегда страстно желали…

– Ты стала для них сестрой, которой ни у одного из них не было.

– Да, до некоторой степени я стала им почти родной. Но я не это имела в виду. Я говорю о Кэт. Мой ребенок стал их ребенком. Как же они ее любили!

– Я знаю. Они бы гордились ею сейчас. Она превратилась в чудесную молодую женщину. Как тебе кажется, они с Кейтом обручатся?

– Да, и очень скоро. У Кэт хорошо развита интуиция, и она мне на днях сказала, что Кейт вот-вот должен сделать предложение.

– Надеюсь, я получу приглашение на свадьбу?

– Не будь дурочкой, конечно, получишь. Кэт тебя любит и никогда не забудет, как ты ее опекала в тот год, когда она жила в Лондоне. Да и я тоже, если на то пошло. Благодаря тебе я могла спокойно спать, не беспокоясь о дочери, которая живет одна в чужой стране.

– А мне очень нравилось ее опекать, быть кем-то вроде старшей сестры. Свадьбу устроите в «Серебряном озере»?

– Где же еще? Кэт ни о каком другом месте и слышать не хочет, она не меньше меня любит «Серебряное озеро». И вообще там очень удобно устраивать прием. Бланш в ажитации, начала все заранее планировать: шатер, меню, цветы, места для гостей. Но ты будешь жить у меня.

– Замечательно, спасибо. Ой, Мередит, как же прекрасно любить и быть любимой! Я так рада за Кэт, что она нашла своего мужчину. Вот бы мне тоже…

– Когда ищешь, никогда не находишь. – Мередит снова откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. – К тому же, знаешь, мужчина – это еще не ответ на все вопросы.

– Что правда, то правда! – Патси внимательно поглядела на дорогу и вполголоса чертыхнулась. Дождь хлестал по ветровому стеклу, и даже «дворники» не могли с ним справиться. – Когда же эта паршивая погода кончится!

– Хочешь, я поведу машину?

– Нет, спасибо. Я знаю дорогу, как свои пять пальцев. Не забывай, она ведет на север Англии.

– Твое любимое место.

– Во всяком случае одно из любимых, – улыбнулась Патси.

Мередит замолчала, погруженная в собственные мысли.

Патси сосредоточилась на дороге. Дул сильный ветер, было очень холодно, размокшая дорога стала скользкой из-за снега с дождем.

Глядя вперед, Патси размышляла о Мередит, о ее приезде в «Серебряное озеро» много лет назад, о том, как за один день изменилась ее жизнь. Какая необыкновенная история! Патси знала, что очень быстро Мередит стала для Амелии совершенно незаменимой, что женщины необычайно сблизились, обнаружив друг в друге удивительное родство душ. Джек тоже скоро стал во всем на нее полагаться. Мередит рассказывала, что он учил ее управлять отелем, всему, что сам знал о гостиничном деле. Да, о том времени и о Сильверах Мередит говорила много и охотно. Но она никогда не упоминала о своей жизни в Австралии. Фактически все, что существовало до ее приезда в «Серебряное озеро», было покрыто мраком. Словно та часть ее жизни представляла собой тайну, которую Мередит никому не хотела открывать. Патси не имела привычки совать нос не в свое дело, поэтому не задавала никаких вопросов. Она уважала право Мередит на личную тайну. Мередит повернулась к ней и сказала:

– Может быть, тебе покажется это смешным, но у меня такое ощущение, что ты явно предпочитаешь гостиницу в Райпоне. «Скелл-Гарт» тебе больше нравится, так?

Эти слова застали Патси врасплох.

– Почему ты так считаешь?

– Просто знаю. Достаточно тебя послушать, и все ясно как дважды два. К тому же ты очень любишь Йоркшир, ты ведь там выросла.

– Я снова тебе повторю: я хочу, чтобы ты выбрала сама. Правда-правда. Не хочу на тебя давить.

– Что-то не так с гостиницей в Озерном крае?

– Отнюдь. Ты сама видела фотографии.

– Да, на снимках все выглядит просто великолепно. Ты говоришь, что отель очень хорош, прекрасно отделан, но я чувствую: что-то в тебе противится этой покупке. Я тебя отлично изучила.

– Там слишком много подушек, – пробурчала Патси.

Мередит расхохоталась.

– Никак не можешь забыть, – сказала она, вспоминая, что именно так сама отозвалась о гостинице, которую они собирались купить полгода назад. – Значит, ты считаешь, там перебор по части украшательства?

– Что-то вроде этого… Везде роскошь и комфорт, сразу расслабляешься. Но, несмотря на все эти чудесные драпировки и ковры, на красивую старинную мебель, в «Херонсайде» нет изюминки. Ты всегда говоришь, что для отеля очень важно быть необычным, немного даже странным, – именно это придает ему неповторимый шарм.

– Оригинальность – это то, что мы особенно ценим. – Мередит покосилась на подругу и кивнула в подтверждение своих слов. – Да, я вижу, что «Херонсайд» тебе явно не нравится.

– Просто он меня совсем не трогает, – призналась Патси.

– Слушай, а зачем мы тогда туда едем? Почему бы нам не отправиться прямо в Райпон?

– Потому что «Херонсайд» – отличная гостиница, и я хочу, чтобы ты сама ее посмотрела. Она не потребует больших затрат, так как уже была переоборудована два года назад; вдобавок природа там красивая. И вообще я не уверена, что права. Мередит, я действительно очень хочу, чтобы ты сама решила.

– Ладно. Но ты редко ошибаешься, Патси. И вкусы у нас с тобой одинаковые.

 

9

Утро вторника выдалось солнечное, чистое и холодное – Мередит любила такое начало дня. На ослепительно голубом небе не было ни единого облачка, солнце пока дарило мало тепла, но зато уж сияло вовсю.

Стрелки часов показывали девять, когда Мередит, надев ботинки и дубленку, пришла в Стадли-парк. Она торопливо шагала по длинной аллее, где росли величественные старые липы. Аллея вела к церкви, видневшейся на вершине холма. Миссис Миллер сказала, что оттуда до аббатства всего несколько минут пешком.

Вчера днем, приехав в Райпон, они с Патси отправились прямиком в «Скелл-Гарт-хаус». Расположенная между двумя деревеньками Стадли-Ройял и Элдфильд, усадьба стояла на берегу реки Скелл, а на противоположном берегу возвышалось аббатство Фонтейнс.

Познакомив чету Миллеров с Мередит, Патси объяснила хозяевам, что они хотели бы остановиться на ночь в «Скелл-Гарт». Зимой, да еще среди недели, свободных номеров было предостаточно, и Клаудиа Миллер предоставила гостям самим выбрать себе комнаты.

– Думаю, нам подойдут смежные номера наверху, – сказала Патси, шагая следом за хозяйкой по широкой лестнице. – Те, что выходят окнами на аббатство Фонтейнс.

Едва войдя в комнату, Патси потащила Мередит к окну.

– Ты только взгляни, какая красота! – воскликнула она. – Посмотри на аббатство! Это одна из двух знаменитейших руин Англии.

Мередит обвела взглядом пологие лужайки и сады, покрытые сейчас снегом, и впилась глазами в аббатство. Оно возвышалось посреди белоснежного поля – огромное, темное, величественное; его четкий силуэт на фоне зеленовато-серого неба поражал древней таинственной красотой. У Мередит перехватило дух. Действительно, зрелище потрясающее! По-другому и не скажешь, подумала она.

– Аббатство на удивление хорошо сохранилось, – заметил Билл Миллер. – Там все время работают каменщики: стараются уберечь его от разрушения. Сами понимаете – национальное достояние.

В этот самый момент Мередит, сама не понимая зачем, решила посмотреть на аббатство поближе. Руины аббатства каким-то странным образом притягивали ее к себе.

Подруги выпили с Миллерами чаю, а остаток дня решили посвятить осмотру «Скелл-Гарт-хаус», построенного еще в девятнадцатом веке. К тому времени, когда они обсудили с хозяевами все достоинства и недостатки отеля, уже стемнело. «Я схожу туда завтра, перед отъездом», – подумала Мередит, преисполненная твердой решимости наведаться в аббатство – решимости, причины которой сама не понимала.

На следующее утро, когда она заканчивала свой завтрак, в столовую вошла Клаудиа Миллер и спросила, не надо ли чего-нибудь еще. Мередит воспользовалась случаем и спросила, как добраться до аббатства Фонтейнс.

– Вы можете дойти пешком, это удобнее всего. Только наденьте сапоги, если вы взяли их с собой, или хотя бы ботинки. Дорогу развезло от снега. – И Клаудиа подробно объяснила, как пройти к аббатству.

«Я уже почти пришла», – сказала себе Мередит, взобравшись наконец на вершину холма. Она оглядела церковь, столь живописную под снегом, и памятник, стоявший неподалеку, потом взглянула на озеро внизу, сверкавшее на солнце. Чуть поодаль, вверх по течению реки Скелл, и располагалось аббатство.

Мередит стояла на холме и, прикрыв рукой глаза от солнца, смотрела на руины. Ей показалось, что сегодня аббатство выглядит еще внушительнее, чем вчера. Так оно и есть, ведь сейчас она стоит почти рядом с ними и смотрит не через окно, а при ярком утреннем солнце.

Неожиданно Мередит вздрогнула, словно ее обожгло ледяным дуновением ветра. Но сегодня ветра не было и в помине. «Кто-то прошел по моей могиле», – пробормотала она себе под нос и вдруг сообразила, что сказала какую-то странную фразу, которую никогда в своей жизни не употребляла.

Непонятное чувство охватило ее. Мередит стояла совершенно спокойно, но все ее чувства были напряжены. И тут внезапно она поняла, что это было: действительное ощущение, что она уже была здесь, стояла на этом самом месте, на этом самом холме и глядела на эти средневековые руины. Пейзаж вокруг был ей знаком. Мередит снова вздрогнула. «Deja vu», как говорят французы, «уже виденное однажды». Но она никогда в жизни здесь не бывала, она вообще никогда не была в Йоркшире.

Эти древние руины что-то пробудили в ней. Они манили ее, настойчиво звали к себе. И Мередит торопливо начала спускаться с холма, снег хрустел под ногами. Она почти бежала, поскальзываясь и спотыкаясь. Несколько раз чуть не упала, но бег не замедляла.

Наконец, совершенно выбившись из сил, она остановилась посреди разрушенного монастыря.

Крыши на нем не было, и ярко-голубое небо раскинулось над головой, словно огромный шатер, и огромные полукруглые окна без стекол усиливали это впечатление. Медленно поворачиваясь, Мередит осмотрелась. Ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть на взмывающие ввысь каменные стены с зазубренными краями, на частично уцелевшие огромные колонны с капителями, покрытыми снегом. Время здесь словно остановилось.

Мередит залюбовалась этой величественной картиной, и вдруг ее сердце стиснуло странное чувство утраты. Такое острое, сильное, всеподавляющее, что из глаз сами собой брызнули слезы. Горло перехватило, и Мередит снова поразилась самой себе.

«Здесь у меня что-то отняли… Что-то, представляющее для меня огромную ценность. Я была здесь раньше. Я знаю это древнее место… Это каким-то образом составляет часть меня самой. Что же я здесь потеряла? Господи, что? Что-то дороже, чем жизнь. Частичку своей души… своего сердца. Почему мне так кажется? Что могут значить для меня эти руины?» У Мередит не было ответов на эти вопросы.

Она неподвижно стояла в этих каменных стенах, и горячие слезы текли по замерзшим щекам. Мередит закрыла глаза, не понимая, что же происходит, почему так горестно сжимается сердце. У нее что-то отняли. Или кого-то. Кого-то, кого она любила. Да? Уверенности не было. Одно Мередит знала точно: сейчас она чувствует себя так, словно пережила в жизни огромную потерю.

Открыв глаза, она медленно подошла к монастырской стене и прижалась лбом к истертым временем камням. Вечное безмолвие этих древних камней немного успокоило ее.

Где-то высоко в небе вскрикнула птица. Внезапный порыв ветра пронесся по развалинам, словно кто-то простонал среди руин, и снова все стихло.

Мередит, как сомнамбула, направилась к часовне. Она знала дорогу. В часовне было тихо, ни малейший ветерок не залетал под ее сводчатые залы.

«Боль, – подумала Мередит. – Почему я испытываю боль и отчаяние? Почему это место на меня так действует? Что может значить для меня аббатство Фонтейнс?» Она не знала. За этим скрывалась какая-то тайна.

Когда час спустя Мередит вернулась в «Скелл-Гарт», Патси уже ждала ее в гостиной.

– Господи Боже, да ты вся закоченела! – воскликнула она. – Садись поближе к огню и выпей чего-нибудь горячего, прежде чем поедем в аэропорт.

– Со мной все в порядке. – Мередит сняла дубленку, подошла к камину и протянула руки к огню.

– Я ушам своим не поверила, когда Клаудиа сказала, что ты пошла в аббатство Фонтейнс. В такую погоду! Подождала бы, и я отвезла бы тебя туда после завтрака. По крайней мере, хоть подкинула бы поближе.

– Я очень хорошо прогулялась. – Мередит села в кресло и стала смотреть на пляшущие языки пламени.

– Пойду закажу горячего чаю, – вскочила Патси. – Может, хочешь чего-нибудь съесть? Может, булочек к чаю? Я знаю, ты их так же любишь, как я.

– Нет, спасибо, не сейчас. Вот чаю – с удовольствием.

Вернувшись, Патси с любопытством поглядела на Мередит.

– Может, я говорю глупости, но ты такая бледная, будто увидела привидение, – усмехнулась она и добавила: – Там с тобой гуляла парочка монахов?

Обычно Мередит с юмором реагировала на подобные шутки, но сейчас она не рассмеялась в ответ, а лишь молча нахмурилась. Патси серьезно посмотрела на подругу.

– Что-нибудь случилось, Мередит? – спросила она.

Мередит помолчала, потом с усилием произнесла:

– Ничего особенного. Просто в аббатстве мне стало не по себе.

– О чем ты?

– Эти руины меня странным образом притягивали к себе. Как магнит. Представляешь, от церкви до аббатства я почти бежала. Два раза чуть не упала. Мне не терпелось оказаться посреди этих руин. А когда оказалась там, то поняла, что очень хорошо знаю это место. Оно мне удивительно знакомо! А потом со мной что-то случилось… Я ощутила чувство огромной утраты. Такое сильное, что я вздрогнула. Сама не могу объяснить, правда. – Она взглянула на Патси. – Ты, наверное, думаешь, что я тронулась… Но я точно знаю: аббатство Фонтейнс для меня что-то означает. Что-то особенное. Но пока я не могу понять что и почему. До вчерашнего дня я никогда о нем не слышала. И в жизни не видела.

Патси подумала и сказала:

– Да, не видела и не слышала. Во всяком случае, в этой жизни. Но, может быть, видела в другой. В прошлом… в прошлой жизни. Ты веришь в реинкарнацию?

– Не знаю, – покачала головой Мередит. – Сказать, что не верю, было бы слишком высокомерно… – Она пожала плечами, несколько смутившись. – Мы мало что знаем о мире, в котором живем.

– Может, ты видела кино, ну, документальный фильм об аббатстве? Потому оно и показалось тебе знакомым? – предположила Патси.

– Вряд ли. А как ты объяснишь это чувство невосполнимой утраты, которое я там испытала?

– Не знаю.

Вошла молоденькая официантка с чайным подносом, и женщины замолчали.

Когда они снова оказались одни, Патси спокойно заметила, пристально глядя на Мередит:

– Вчера вечером ты была очень взволнована, когда мы говорили о покупке «Скелл-Гарт». Надеюсь, твое странное утреннее приключение не повлияет на тебя отрицательно в этом смысле?

– Совсем нет. Даже наоборот. Совершенно очевидно, что аббатство Фонтейнс значит для меня очень много, хотя я не понимаю почему. И в этом я вижу добрый знак. В общем, гостиница мне понравилась. Ты оказалась права. – Мередит ласково улыбнулась подруге. – Настоящее сокровище, и уж конечно, здесь гораздо больше плюсов, чем у «Херонсайд». «Скелл-Гарт» – гостиница большая, удобная, имеет свой шарм. Конечно, немного запущенная, но много денег на переоборудование все же не потребуется.

– Все, что здесь нужно, как мне кажется, – это хорошая работа дизайнера. А лучшей кандидатуры, чем ты, дорогая, нам не найти.

Мередит кивнула, но ничего не ответила. Патси подняла чашку с чаем.

– Тогда давай выпьем за наш новый отель. За его процветание.

– За «Скелл-Гарт».

 

10

Люк де Монбуше посмотрел на Агнес и Мередит и сказал: – На переоборудование потребуется по крайней мере полгода. Вы совершите большую ошибку, если сократите этот срок до четырех месяцев.

Агнес возразила:

– Но мы рассчитывали открыть гостиницу этим летом…

– Это абсолютно невозможно! – горячо перебил ее Люк. – Нужно сделать слишком много, а ведь вы еще хотите внести некоторые архитектурные изменения. Впрочем, согласен, они совершенно необходимы. Придется менять электропроводку, водопровод, окна, полы. Стены надо заново оштукатурить и покрасить. – Он типично по-французски всплеснул руками и закончил: – Если уж совсем откровенно, Агнес… Мередит… позвольте обратить ваше внимание на то, что даже полгода – срок для подрядчика крайне жесткий. Я искренне надеюсь, что он его примет.

– Но замок де ла Клозье не так велик, – заметила Агнес и обратилась к Мередит: – А ты что скажешь? Ты ведь за эту неделю ездила туда дважды.

Была пятница. Они втроем обедали в отеле «Плаза» в Париже, обсуждая проблемы, связанные с переоборудованием старой усадьбы.

Мередит отложила вилку и взглянула на Агнес.

– Агнес, ты права в том смысле, что сам по себе дом невелик. Но он в ужасном состоянии, намного хуже, чем когда-то был замок. Я считаю, Люк прав. Вряд ли мы сможем переоборудовать дом быстрее, чем за полгода. Я даже думаю, что глупо ограничивать срок полугодом. – Бросив взгляд на Люка, она спросила: – Может быть, разумнее было бы положить на это восемь месяцев?

Не дав ему ответить, Агнес воскликнула:

– Но мы «Замок де Кормерон» переделывали год! А он куда как больше.

– Знаю. Но дом в Монфор Л'Амори не так хорошо сохранился, – заметила Мередит. – Будет просто нечестно ограничивать Люка такими жесткими рамками. Он прав: это будет большой ошибкой с нашей стороны.

Агнес промолчала.

Люк кивнул и одарил Мередит теплой улыбкой.

– Спасибо за понимание моих проблем. Мередит понравился Люк. Он был привлекательным мужчиной, с истинно европейским шармом и очень искренним.

– Ну и когда же мы в таком случае откроем отель? – поинтересовалась Агнес.

– Полагаю, следующей весной… Да, весной 1996 года. Другой альтернативы у нас нет. Люк отчетливо представляет себе, чего мы от него хотим, и он скоро разберется, что для этого необходимо предпринять. Полагаю, он может приступить к работе через месяц. Я не ошибаюсь, Люк?

– Вы абсолютно правы. Я представлю на ваше одобрение план работ в самые короткие сроки. Если у вас не будет возражений, к концу января я подыщу подрядчика, и он начнет демонтаж интерьера. И, если опять-таки не возникнет никаких непредвиденных осложнений, мы завершим работу в июне. Я попытаюсь все же уложиться в шесть месяцев, а не в восемь. Спасибо за великодушное предложение, но, думаю, для вас эти два месяца много значат.

– Приятно это слышать, – отозвалась Мередит и обратилась к Агнес: – Когда подрядчик закончит свой фронт работ, мы немедленно наймем мастеров: маляров, обойщиков и так далее. За четыре месяца они приведут гостиницу в надлежащий вид. А мы с тобой со следующей недели займемся декором.

– Что ж, ничего не поделаешь, – пробурчала Агнес. – Если ты намерена отвести на это целый год, так тому и быть. – Потом пожала плечами и вдруг рассмеялась: – Должна признать, ты редко ошибаешься, когда дело касается работ по переоборудованию. – Ковырнув вилкой рыбу, она заключила: – Просто я очень разволновалась: не терпится открыть новую гостиницу.

– Вполне естественное желание, – кивнула Мередит. – Но поспешишь – людей насмешишь.

– Рад, что мы пришли к соглашению, – резюмировал Люк. – Хочу добавить только, что здание само по себе великолепное и весьма многообещающее, особенно если учесть живописные окрестности. Думаю, вы сделали отличный выбор.

– Это твоя заслуга, Агнес, – улыбнулась Мередит. – Ведь это ты отыскала усадьбу.

Расплывшись от удовольствия и не думая больше о сроках, Агнес отпила из бокала белого вина.

– Значит, решено: Люк составляет план работ и немедленно отправляет его экспресс-почтой в Нью-Йорк. А пока… – Она взяла Мередит за руку. – Какие у тебя планы на уик-энд?

– Никаких особенно. Погуляю, похожу по магазинам. Ради Бога, не беспокойся обо мне, Агнес, я же знаю, у тебя полно своих дел.

Агнес скорчила гримаску.

– Боюсь, что так. И Алан и Хлоя подхватили грипп. Только бы мне от них не заразиться.

– Жалко, что они болеют. Поэтому даже и не думай обо мне! Я прекрасно проведу уикэнд сама по себе.

Люк поднял бокал, отпил глоток, откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на Мередит. Наконец сказал:

– Если у вас и в самом деле нет никаких особенных планов, позвольте пригласить вас в мой загородный дом. Я отправлюсь завтра утром, можем поехать вместе, а утром в понедельник я привезу вас обратно в Париж.

– Очень мило с вашей стороны, Люк, – удивилась Мередит этому неожиданному приглашению и, поколебавшись, сказала: – Я, право, не знаю… Мне не хотелось бы навязываться…

– Но вы вовсе не навязываетесь. Я вас приглашаю и очень хочу, чтобы вы согласились. Не волнуйтесь: вы не угодите на шикарный прием с кучей гостей. Должен предупредить, что мы будем одни и вам у меня может показаться скучновато. Хотя природа там великолепная, уж вам-то она точно понравится.

– Спасибо, конечно… – неуверенно начала Мередит.

Агнес, переводившая взгляд с одного на другого, быстро перебила:

– У Люка чудесный старинный дом. На Луаре. Он просто замечательный, тебе наверняка понравится. Обязательно поезжай.

– Соглашайтесь, Мередит, – настаивал Люк.

– Ну хорошо, уговорили, – внезапно решилась Мередит. – Еще раз спасибо за приглашение.

После обеда подруги отправились в парижский офис компании, располагавшийся на узенькой улочке недалеко от Рю де Риволи.

– Всю прошлую неделю я собирала образцы тканей и обоев, – начала Агнес, едва они оказались в заставленном кабинете.

Плюхнувшись на диван, она подтащила к себе две большие хозяйственные сумки и предложила:

– Мередит, садись рядом, и мы их посмотрим. Надо отобрать хотя бы кое-что, тогда можно будет загодя начать работу над эскизами декораций.

– Ты, должно быть, весь Париж обегала? – засмеялась Мередит, взглянув на набитые доверху сумки. – Никогда не видела такое количество образцов. – Она вытащила кусочек ткани в красно-голубую полоску и повертела в руках. – Вот эта мне нравится. В стиле Мануэля Канова… Да, вот именно.

– Знаешь, он вполне подходящая партия, – заметила Агнес, запуская руку в другую сумку.

– Кто? Мануэль Канова? Я думала, он женат.

– Нет, не Мануэль Канова. Люк де Монбуше. Я о нем говорю.

– А-а…

– Почему такое удивленное «а-а»?

– Ты что, по совместительству работаешь свахой, Агнес?

– Не совсем, – рассмеялась Агнес. – Мне это в голову не приходило, пока он не пригласил тебя на уик-энд. Тут меня как током ударило: он весьма привлекательный, благополучный и, что самое важное, одинокий.

– Разведен?

– Нет, по-моему, он не был женат. – Агнес нахмурилась и закусила губу. – Хотя, подожди-ка… кажется, все-таки был, но жена умерла. Не помню. Он дружит с Аланом, так что я все разузнаю.

– Как ты думаешь, сколько ему лет? Около сорока?

– Думаю, постарше, если я не ошибаюсь. Года сорок три. Я спрошу Алана, когда приду домой, и перезвоню тебе в отель.

Мередит рассмеялась и покачала головой.

– Он всего лишь пригласил меня в гости на уик-энд, а не предложил руку и сердце.

– Знаю-знаю. А с другой стороны, дорогая Мередит, я уверена, что он к тебе неравнодушен. Я заметила, как он поглядывал на тебя все эти дни, и, надо сказать, поглядывал с неподдельным интересом. Знаю я такие взгляды.

– Какие «такие»?

– Внимательные и оценивающие. Невооруженным глазом видно, что он хочет познакомиться с тобой поближе. А тебе он нравится?

– Конечно, иначе бы я не приняла его приглашение поехать к нему на Луару.

– Он очень талантливый архитектор. Но ты и сама это поняла вчера в его офисе, когда рассматривала его работы. Нам повезло, что удалось заполучить Люка де Монбуше. И, повторю, он мужчина одинокий, что крайне важно.

– Судя по всему, ты видела его дом, – пробормотала Мередит, пытаясь сменить тему разговора.

– Да, мы с Аланом были там пару раз. Правда, только летом, а в такую погоду нет. Это чудесное старинное местечко. Между Талси и Менаром.

– Далеко от нашей гостиницы?

– Немного повыше, за Блуа, ближе к Орлеану, чем Кормерон. Помнишь, мы с Аланом возили тебя в Шамбор?

Мередит кивнула.

– Ну так вот, Шамбор по той же дороге, что Талси, на берегу Луары.

– Понятно. А сам дом?

– Большой… Кло-Талси уже несколько веков принадлежит семейству Люка. Поместье прекрасно ухожено, дом в отличном состоянии. По-моему, Люк проводит там почти все уик-энды, тут ведь всего несколько часов езды на машине – ближе от Парижа, чем до Кормерона.

– Хорошо, что я взяла с собой подходящие туалеты, – сказала Мередит, вдруг поразившись, как это она дала себя уговорить.

– О, не беспокойся, у Люка все попросту, – отозвалась Агнес и вытащила следующий образец ткани. – А эта тебе нравится?

Мередит некоторое время рассматривала ткань, потом кивнула.

– Пожалуй, мне нравится этот красный шелк. Он будет хорошо смотреться с черной мебелью и соответствующими аксессуарами.

– Имей в виду, Люк действительно смотрел на тебя совершенно особенным образом, cherie, – заявила Агнес. – Я не придумала.

– Я тебе верю, – ответила Мередит и рассмеялась над романтическими бреднями своей подруги.

 

11

В первый раз Кло-Талси предстал перед Мередит словно в двойном изображении, так как замок отражался в огромном искусственном озере, начинавшемся чуть ли не от порога.

– О, какая красота! – воскликнула Мередит, когда Люк подвел ее к повороту подъездной аллеи и перед ними открылась эта чудесная картина.

– Я хотел, чтобы вы увидели дом именно отсюда, а не из окна машины, – сказал он. – Зрелище поразительное… Признаюсь, я сам каждый раз им любуюсь… Знаете, эта картина меня просто завораживает.

– Великолепный дом, великолепный вид, – пробормотала Мередит. Она стояла рядом с Люком и с огромным интересом разглядывала замок. Он был построен из розового кирпича и светлого камня, увенчан серой черепичной крышей. Над крышей торчало множество труб; Мередит насчитала тридцать восемь окон и пять мансард.

Росшие вокруг замка высокие деревья тоже отражались в озере, словно обрамляя картину. Эта дивная симметрия восхитила Мередит. Безусловно, это самый красивый дом из всех, что она видела.

Повернувшись к Люку, она спросила:

– Сколько лет замку?

– Он был построен в начале семнадцатого века, а лет через пятьдесят знаменитый садовник-декоратор того времени Ле-Нотр разбил здесь сад.

Взяв Мередит под руку, Люк продолжил:

– Но давайте вернемся в машину. После обеда я повожу вас по парку, а если захотите, прогуляемся по саду. Но должен вас предупредить: в это время года вид у него довольно плачевный.

– Неважно, я даже люблю сады зимой. Они, конечно, не так роскошны, как летом, но часто бывают просто обворожительны. – Она криво улыбнулась. – По крайней мере некоторые.

– Я и сам люблю зимний сад, – сказал Люк, открыл дверцу и, когда Мередит села в машину, занял свое место.

Автомобиль двигался по величественной аллее, по обеим сторонам которой росли платаны.

– К счастью, выпало не так много снега, так что сегодня мы с вами совершим приятную прогулку.

Мередит кивнула и посмотрела в окно. Увидев еще одно озеро, чуть меньше первого, она неожиданно для себя призналась:

– Сама не знаю почему, но меня всегда притягивали дома, расположенные у воды или недалеко от нее.

– Отлично вас понимаю, – откликнулся Люк, бросил на нее короткий взгляд и снова стал смотреть на дорогу. – Со мной происходит то же самое. Водная гладь придает некую таинственную прелесть всему, что находится рядом. У нас тут в Талси много воды. Искусственное озеро у дома, вот это озерцо, что сейчас перед вами, пруд рядом с садом, ручеек в роще, водопад и бесчисленное количество фонтанов. – Он хмыкнул. – Очевидно, один из моих предков был без ума от фонтанов: в одном парке их целая дюжина – некоторые поистине великолепны, хоть и не мне об этом говорить. В Талси вы всегда находитесь поблизости от какой-нибудь воды. Мередит улыбнулась.

– Прекрасно… А знаете, Люк, все мои отели, кроме последнего в Монфор Л'Амори, тоже расположены возле воды. Это единственное, о чем я сожалела, когда увидела гостиницу несколько дней назад.

– Если хотите, у вас там будет искусственное озеро или пруд, – предложил Люк. – Это совсем не трудно сделать, тем более вокруг замка имеется солидный участок земли. Что скажете?

– Это было бы чудесно. Я поговорю с Агнес, а вы мне скажете, во сколько это обойдется.

– Конечно-конечно… Вот мы наконец и прибыли.

Люк въехал в широкий двор, выложенный брусчаткой, и остановился у парадного входа. Широкие ступеньки вели к большим двойным дверям темного дерева с железным орнаментом. В ту же минуту на пороге показался пожилой мужчина в светлой рубашке, черном жилете и зеленом фартуке в полоску. Мужчина сбежал по ступеням, и его лицо осветила широкая улыбка.

– Bonjour, Винсент! – поприветствовал его Люк и поспешил помочь Мередит выйти из машины.

– Bonjour, monsieur, – ответил мужчина. Люк и Мередит подошли, и Люк поздоровался с Винсентом за руку.

– Мередит, познакомьтесь, это Винсент Маршан – он и его милая жена, Матильда, ведут все огромное хозяйство. Винсент – это миссис Стреттон.

– Madame, – почтительно склонил голову мужчина.

Мередит улыбнулась ему.

– Рада познакомиться, Винсент, – сказала она.

Энергично пожав протянутую руку, Винсент ответил:

– Grand plaisir, madame.

Он кивнул и заторопился к багажнику. Достав чемоданы, Винсент стал подниматься по ступенькам следом за хозяином и гостьей.

Ступая по каменным плитам, Люк ввел Мередит в огромный холл. На стенах, облицованных светлым известняком, висели гобелены, с потолка спускалась на цепях старинная бронзовая люстра. Единственным предметом мебели здесь был длинный резной сундук, на котором стояли две большие каменные вазы с сухими цветами; над сундуком висело огромное зеркало в позолоченной раме, а в углу стояла каменная статуя рыцаря в доспехах.

– Позвольте я помогу вам снять пальто, – сказал Люк.

Мередит скинула дубленку, и Люк повесил ее в стенной шкаф. Тут распахнулась дверь, и в холл вошла высокая полная женщина, поспешившая им навстречу.

– Monsieur! – воскликнула она, просияв от радости, однако успев бросить откровенно любопытный взгляд на Мередит.

Люк расцеловал ее в обе щеки.

– Bonjour, Mathilde. Познакомься с миссис Стреттон. Как я уже говорил тебе по телефону, она будет нашей гостьей в этот уик-энд.

Кивая и улыбаясь, Матильда шагнула вперед. Женщины пожали друг другу руки, и Матильда сказала:

– Мадам, я покажу вам вашу комнату. – Взглянув на Люка, она быстро добавила: – Как вы велели, мсье, я приготовила для миссис Стреттон комнаты вашей бабушки.

Люк подвел Мередит к лестнице.

– Надеюсь, комнаты вам понравятся, моя бабушка их очень любила. Вам будет… Окна выходят на озеро… на большое озеро перед домом. Надеюсь, я не ошибся в выборе комнат для вас.

– Уверена, что они мне понравятся. Матильда начала подниматься по лестнице, Люк и Мередит шли следом, Винсент замыкал процессию, неся чемоданы Мередит.

Матильда провела их по длинному застеленному толстым ковром коридору, по стене шел ряд окон. На противоположной стене висели картины. Мередит украдкой покосилась на них и поняла, что это были фамильные портреты, вероятно, незначительных представителей рода, раз их сослали висеть в коридоре.

– Вот! – воскликнула вдруг Матильда и распахнула дверь. – Вот покои grand-mere Розы де Монбуше, которую все очень любили.

– И боялись, – подхватил Люк и подмигнул Мередит. – Временами она была настоящей фурией. Но очень красивой фурией.

Заметив, что Мередит оглядывает комнату, Люк пояснил:

– Здесь имеются гостиная, спальня и ванная, вон там, за дверью. Когда мой дед впервые привез бабушку в Талси, она влюбилась в эти комнаты и сделала их своими покоями. Между прочим, это ее портрет висит над камином.

Мередит проследила за его взглядом и увидела портрет удивительно красивой молодой женщины. Золотисто-рыжие кудри обрамляли загадочное лицо и струились по длинной белоснежной шее. Над ярко-синими глазами дугой изогнулись каштановые брови, изящный алый рот был совершенной формы.

Мередит подошла к камину и стала с интересом разглядывать портрет. Художнику удалось схватить какое-то очень женское неподдельное выражение счастья, которым светилось это лицо. Роза де Монбуше была одета в бледно-розовое шифоновое платье с гофрированным воротником, на шее висела нитка жемчуга. Мередит решила, что портрет был сделан в двадцатые годы.

– Ваша бабушка была поразительно красива, двух мнений тут быть не может, – сказала Мередит и искоса посмотрела на Люка. – Мне почему-то кажется, что она была веселой и озорной: и глаза так хитро посверкивают, и улыбка уж очень заразительная.

Люк кивнул.

– Весьма точная характеристика. В ней действительно было много озорства, а еще того, что мы называем «joie de vivre». Ее веселость действовала на людей неотразимо. Я знал ее уже старой женщиной, не такой, как на портрете, но даже маленьким я понимал, что она не похожа на других. «Непутевая» – так называл ее мой отец. Он был ее первенцем и любимцем, а всего детей у нее было четверо. Она обладала тонким чувством юмора и была замечательной рассказчицей.

– Она была ирландкой?

– Да. Дед познакомился с ней в Дублине. На балу. Он ездил в Ирландию охотиться.

К ним стремительно подошла Матильда.

– Вам помочь распаковать ваши вещи, мадам Стреттон? Я пришлю Жасмину.

Мередит помотала головой.

– Спасибо, Матильда, я сама справлюсь. Домоправительница кивнула, улыбнулась, взглянула на Люка, покачала головой и унеслась по своим делам. Винсент торопливо последовал за ней, стараясь не отставать.

– Он ходит за ней как хвостик, – понизив голос, сказал Люк. – Они работают в Талси всю жизнь, так же как их родители до них. У них две дочери, Жасмина и Филиппина, и сын Жан-Пьер – и все они тоже работают в замке. Мередит, сейчас я вас оставлю, чтобы вы отдохнули и привели себя в порядок. Вы абсолютно уверены, что без помощи Жасмины справитесь с вещами?

– Да, конечно, спасибо.

Люк посмотрел на наручные часы.

– Сейчас начало первого. Давайте встретимся через час в библиотеке, ладно? Вы успеете?

– Вполне.

Он улыбнулся и направился к двери.

– Люк, а где у вас библиотека?

Он остановился, хмыкнул и извиняющимся тоном ответил:

– Простите, я забыл, вы же еще не знаете дома. Библиотека находится в середине анфилады… это вереница комнат, сообщающихся между собой. Справа от холла. В библиотеке мы выпьем перед обедом.

– Очень хорошо.

Дверь за ним тихо закрылась. Мередит повернулась к портрету и некоторое время молча стояла перед ним.

– «Ирландские глаза лучатся смехом», – произнесла вслух Мередит, вспомнив известную старинную балладу. Глаза Розы де Монбуше весело смеялись, а лицо, конечно же, было типично ирландским. Тут ошибиться было трудно. Шагнув вперед, Мередит склонила голову набок и прищурила глаза. Роза де Монбуше напоминала ей кого-то, но кого? Может быть, своего внука? Нет-нет, не Люка. У него темные волосы и карие глаза. А эта женщина с золотыми волосами и нежными голубыми глазами… какое-то мгновенное воспоминание мелькнуло в голове у Мередит, но тут же исчезло, не оставив отчетливого следа. Покачав головой, Мередит бросила на портрет последний взгляд и отправилась в спальню.

На пороге Мередит невольно улыбнулась. Комната оказалась такой уютной и очаровательной, в камине ярко пылал огонь, горели лампы в шелковых абажурах. В убранстве преобладало сочетание жемчужно-серого и голубого. Стены были обиты серебристым муаровым шелком, с высоких окон (а их было три) ниспадали широкими складками серовато-голубые бархатные драпировки, а посередине комнаты стояла огромная кровать с балдахином; полог балдахина, казалось, был украшен ручной вышивкой. При ближайшем рассмотрении оказалось, что зрение Мередит не обмануло: все эти розовые, красные и желтые розы, увитые зеленым плющом, были вышиты по серому шелку чьими-то искусными руками. У камина расположилось несколько удобных кресел, обитых жемчужным рубчатым бархатом, в углу комнаты стоял старинный туалетный столик с венецианским зеркалом.

Мередит как зачарованная медленно бродила по спальне, разглядывая окружающие предметы и восхищаясь роскошью и изяществом убранства. Особенно внимательно ее взгляд задерживался на картинах и произведениях искусства. Некоторые вещи были совсем старыми, даже потрепанными, но общее впечатление от комнаты оставалось таковым: здесь царствует прелесть ушедшего века – роскошного и элегантного. Тут, как и в гостиной, все располагало к отдохновению. Спальня была выдержана в серовато-розовых, дымчато-голубых и зеленоватых тонах, ноги утопали в мягком ковре.

Мередит подошла к туалетному столику с зеркалом. На столике лежали серебряные щетки с выгравированными инициалами Розы де Монбуше, стояли бесчисленные хрустальные флаконы для духов, вазочки с серебряными крышками и баночки с помадой.

Чуть в стороне стояла фотография в серебряной рамке – темноволосый красивый мужчина в смокинге. Мередит наклонилась, чтобы получше рассмотреть: ей показалось, что на фотографии Люк. Но она сразу поняла, что ошиблась. Такие костюмы носили в двадцатые годы. Очевидно, это дедушка Люка, муж Розы. Вот на кого Люк похож, просто вылитый дед, улыбнулась про себя Мередит.

Разобрав чемоданы, она отправилась в ванную. И застыла в изумлении, пораженная размерами ванной комнаты и весело пылавшим там камином. Ванная оказалась просто огромной, с белыми кружевными занавесками на окнах, с большой старомодной ванной на ножках и со свисающим с потолка шелковым шнуром звонка для вызова служанки. Мередит подивилась про себя, неужели звонок еще работает, но не рискнула дернуть за шнурок – а вдруг сработает?

 

12

Люк де Монбуше сидел у себя в кабинете за письменным столом. Перед ним лежала груда чертежей, выполненных архитектурной фирмой; Люк собирался просмотреть их перед обедом и очень надеялся, что исправлять чертежи не придется.

Но он никак не мог сосредоточиться на работе. Мысли постоянно возвращались к Мередит Стреттон.

С того момента, когда несколько дней назад, в среду утром, они познакомились в усадьбе Монфор Л'Ламори, он только о ней и думал. Если быть совсем честным – эта женщина его крайне заинтриговала. Будучи архитектором и дизайнером, Люк придавал большое значение внешнему облику человека, и поэтому он сразу оценил статную фигуру, светлые густые волосы, нежную кожу и дымчато-зеленые глаза – такие грустные и выразительные.

Мередит была красивой и стильной. Люк при взгляде на нее испытывал удовольствие, схожее с тем, которое ощущаешь, глядя на картину, написанную рукой великого мастера. И еще ему импонировало то, с каким уверенным и спокойным достоинством она держалась. Люка всегда пугали истеричные, нервозные женщины.

Не пробыв и часу в ее обществе, он понял, что Мередит – деловая, практичная, профессиональная, дисциплинированная и решительная, а это были черты, обладавшие для Люка с его страстью к порядку безусловной привлекательностью.

Он терпеть не мог беспорядочных, суматошных женщин, вечно создававших проблемы себе и окружающим. И еще на Люка благотворно действовала энергия ее незаурядного характера, такого эмоционального подъема он уже давно не испытывал.

Как жаль, что она живет так далеко, в Нью-Йорке, размышлял Люк, рассеянно постукивая карандашом по столу. Но все же не так далеко, чтобы совсем исключить возможность отношений. В конце концов, всего лишь полет на сверхзвуковом самолете – и через три с половиной часа (максимум через четыре) он на Манхэттене. Три недели назад Люк летал в Нью-Йорк, встречался с клиентом, и ничего.

Люку очень хотелось познакомиться с Мередит Стреттон поближе. Совсем близко. Он находил ее крайне привлекательной во всех отношениях, куда привлекательнее всех тех женщин, с которыми встречался за последние годы. Чуть ли не сразу после знакомства Люк вдруг понял, что желает ее. Если мужчина не понял этого в первую же встречу, то вряд ли потом изменит свое мнение. А Люк понял мгновенно. Интересно, так ли это у женщин или у них все по-другому?

Как-то само собой вышло, что он признался в своих чувствах Агнес, разумеется, лишь до определенной степени. Он просто сказал ей, что испытывает к Мередит интерес и желал бы познакомиться с ней получше. Этот телефонный разговор состоялся во вторник вечером, и Люк не совладал с собой, проговорился. Он пригласил в Талси и чету д'Обервилей, но Агнес была вынуждена отказаться из-за болезни Алана и Хлои.

И вот тогда Агнес посоветовала ему пригласить одну Мередит.

– Не волнуйся, – сказала она. – В пятницу мы вместе обедаем, вот и пригласишь ее в свой замок. А я постараюсь сделать так, чтобы все получилось естественно.

Люк засомневался и готов был отступить, но Агнес рассмеялась:

– Не трусь, Люк, что за малодушие! Мередит совершенно нечего делать в этот уик-энд, друзей в Париже, кроме нас, у нее нет. По-моему, ты ей нравишься, так что, я думаю, она примет приглашение. И тебе будет приятно ее общество. Она замечательная, ее все любят.

Любовь, подумал Люк. Сможет ли он снова полюбить? Ему очень хотелось любить, быть любимым. И жениться. Ему вовсе не улыбалась перспектива прожить остаток жизни в одиночестве.

До сих пор о любви не могло быть и речи. После смерти Анник его жизнь остановилась, Люк словно онемел. Временами он пытался начать все сначала, видит Бог, искренне пытался, встречался с женщинами, даже старался полюбить. Но безрезультатно. Все попытки заканчивались полным крахом.

В последние годы у него были женщины, все они были очень милыми, но ни одной из них не удалось пробудить в нем истинное чувство. Постепенно Люк пришел к выводу, что он утратил способность любить, и убеждал себя смириться с неизбежным. Пока не встретил Мередит. Она не делала никаких попыток очаровать его, но Люк сразу же был сражен наповал. Он давно забыл это сжигающее изнутри желание добиться любви женщины, войти в ее жизнь, стать частью этой жизни. И Люк твердо решил, что завоюет Мередит.

Часто ли мужчина испытывает подобные чувства? Может быть, раз в жизни. И тут же Люк поправил себя: это может и повториться, ведь с Анник он испытывал то же самое.

– Мередит Стреттон, – прошептал Люк и написал это имя на листке бумаги, лежавшем перед ним.

Кто ты, Мередит Стреттон? Почему у тебя всегда такой грустный вид? Почему в твоих бездонных глазах столько печали? Кто ранил твое сердце, оставив в нем незаживающую рану? Инстинкт подсказывал Люку, что Мередит пережила глубокое горе. Он видел боль, застывшую в ее зеленых глазах. Он хотел облегчить эту боль, прогнать печаль; он был уверен, что сумеет это сделать, если ему дадут шанс.

Люк не стал расспрашивать Агнес о Мередит, хотя ему и очень хотелось. Он считал недостойным разузнавать о Мередит за ее спиной. Ему почему-то казалось, что он и без того хорошо знает Мередит, понимает, что она за человек. Хороший человек.

Как обычно говаривала его дорогая ирландская бабушка? «Бриллиант чистой воды, без примесей», – любила повторять Роза де Монбуше. «Твой дедушка – без примесей, Люк».

Вот и Мередит тоже – без примесей.

Маленькие часы с черным циферблатом показали, что уже половина первого. Резко отбросив карандаш, Люк встал. Ему хотелось размять ноги, он устал после долгой езды в автомобиле.

Люк спустился по лестнице и прошел в свою спальню. Стянул свитер, зашел в ванную. Там умылся холодной водой, вытерся полотенцем и пригладил волосы щеткой.

Он стоял и смотрел на себя в зеркало. Когда-то черные как смоль волосы кое-где посеребрила седина. Люк вгляделся пристальнее и подумал, что выглядит каким-то усталым, изможденным. Мешки под глазами. Можно дать больше, чем его сорок три.

Мередит тоже за сорок, он был в этом уверен. Агнес говорила что-то такое еще до того, как Мередит приехала в Лондон. Люк боялся, не слишком ли это много, чтобы заводить детей, но потом решил, что все зависит от самой женщины. Ему всегда очень хотелось иметь детей. Продлить свой род. Но пусть даже детей не будет, в конечном итоге не это самое главное. Жизнь – борьба, и Люку вдруг остро захотелось победить в этой борьбе, поймать свое счастье. Что ж, его устроит просто любовь, пусть и без продолжения рода.

Мередит. Она могла бы сделать меня счастливым, «костями чую» – так говорила бабушка Роза. И еще она говорила: «Кости не обманывают, кости много о чем могут сказать. Кости – это порода, Люк. Погляди на лошадей. Если лошадь вынослива, этого еще недостаточно. Нужна порода. Уж я-то в лошадях разбираюсь». «Oui, grand-mere», – послушно, как всегда, отвечал он. «Люк, пожалуйста, сегодня говори по-английски». – «Да, бабушка». – «Всегда доверяй своим костям, – поучала она. – Они никогда не лгут, Люк, никогда». Ах, бабушка Роза, улыбнулся про себя Люк, до чего же ты была необычной, совсем не такой, как другие.

Он торопливо прошел в спальню, надел черный свитер и темно-серые брюки, вынул из шкафа серый твидовый пиджак и отправился в библиотеку.

Люк быстро пересек большой холл, распахнул дверь в библиотеку и оглядел комнату.

В камине пылал огонь, столик на колесиках был заставлен напитками, среди прочего там имелась бутылка «Дом Периньона» в серебряном ведерке. Молодец Винсент, все сделал, как нужно. Осталось только дождаться Мередит.

Люк подошел к окну. Как красив парк: затейливо подстриженные вечнозеленые кусты стали еще изящнее оттого, что их чуть припорошило снежком. Люк порадовался, как удачно получилось, что его сестры не приехали на уик-энд в Талси. Он очень любил своих сестер и их мужей, но сегодня был доволен, что дом целиком в его распоряжении. Нет, Люк не строил планов соблазнить Мередит – это было не в его стиле, он предпочитал, чтобы все происходило естественно, само собой. Но ему хотелось, чтобы Мередит чувствовала себя свободно, раскованно, а не под внимательным прицелом испытующих глаз его родственников.

Услышав звук шагов, Люк повернулся и выжидательно посмотрел на дверь. Вошла Мередит, и Люк при взгляде на нее почувствовал одновременно и радость, и волнение.

Он шагнул ей навстречу и сказал:

– Вот и вы! Проходите к огню, Мередит, садитесь, тут вам будет теплее. Как насчет бокала шампанского?

– С удовольствием, – ответила она, опустив глаза.

Откупоривая бутылку, Люк не удержался и краешком глаза оценивающе поглядел на Мередит. Она была в клетчатом бежевом пиджаке, кремовой шелковой блузке и брюках и, по мнению Люка, выглядела просто сногсшибательно. Он едва сдержал улыбку. Объективность ему явно изменяла, когда дело касалось Мередит Стреттон.

Люк наполнил бокалы, подошел к камину и сел на диван рядом с Мередит.

– Надеюсь, вам удобно в бабушкиных комнатах?

– О да, большое спасибо. Они мне очень понравились, а ванная – просто чудо какое-то. С камином, подумать только! – Она рассмеялась. – Все роскошно. Я чувствую себя королевой.

Он широко улыбнулся.

– На вашем этаже все ванные оборудованы каминами. Мы ими редко пользуемся, только когда приезжают гости или когда уж совсем холодно. Это отнимает много времени и сил. Во времена моей бабушки в доме имелся целый штат прислуги, всем хватало работы. А сейчас найти хороших слуг трудно, и стоят они слишком дорого, так что камины в ванных топятся редко.

– Не могу вас за это упрекать. – Мередит ласково улыбнулась. Люк ей очень нравился, ей хотелось узнать его получше. – Вы здесь выросли? – с любопытством спросила она.

– Да. Мои сестры Изабель и Натали – тоже. Хоть они и младше меня, чего мы тут только не устраивали, каких только игр не затевали, нам было очень хорошо здесь.

– Должно быть, у вас было счастливое детство.

– В общем да, хотя временами мне так не казалось. Мой отец держался с нами очень строго. И был совершенно прав.

Люк бросил на нее быстрый взгляд поверх бокала.

– Вы чем-то опечалены?

– Нет-нет, – торопливо уверила она. – Просто я подумала, какое разное у нас с вами было детство… – Мередит запнулась, удивляясь, как это она могла такое сказать. Она крайне редко делилась с кем-либо подробностями своих детских лет.

Люк догадался, что Мередит не хотела говорить этих слов, по неловкому выражению ее лица. Он быстро произнес:

– Вы выросли в Коннектикуте? Она отрицательно покачала головой.

– Нет. Наверное, вы со слов Агнес поняли, что я из Коннектикута, потому что у меня там дом и гостиница – это так. Но выросла я в Австралии. Мое детство прошло в Сиднее.

– Вы – австралийка?

– Да. По крайней мере родилась я в Австралии. Но когда мне было двадцать два, я стала американской гражданкой. – Откинувшись на подушку, Мередит пристально посмотрела на Люка и добавила: – Это было ровно двадцать три года назад.

– Значит, вам сорок пять? В это невозможно поверить. Вы выглядите намного моложе. – Люк и в самом деле был очень удивлен.

– Спасибо, Люк. Правда: мне пока сорок четыре. Сорок пять исполнится в мае.

– А мне сорок три… Сорок четыре будет в июне. – Он помолчал, а потом осторожно, не желая пробуждать печальных воспоминаний, заметил: – По вашему тону я понял, что ваше детство нельзя назвать счастливым.

– Да, это так. Оно было кошмарным. Просто ужасным. Ни у кого не должно быть такого детства, – выпалила Мередит и тут же прикусила губу, потом отвернулась и стала смотреть на огонь.

«Так вот он, источник твоей боли, – подумал Люк, – во всяком случае, один из источников. Остальные она скрывает еще тщательнее».

Люк выдержал паузу, давая Мередит время успокоиться. Наконец он сказал:

– Мне горько слышать, что вы были несчастны, Мередит. Что с вами произошло?

– Я осиротела в очень юном возрасте. В десять лет. Мои родители погибли в автомобильной катастрофе. Меня передавали из рук в руки… Это было так тяжело… – Она осеклась, передернулась, постаралась выдавить из себя улыбку. Встретившись с Люком глазами, она закончила: – Но это было очень давно. Я все уже забыла.

Неправда, заметил про себя Люк и спросил:

– Когда вы приехали в Америку?

– В семнадцать лет. Я приехала в Коннектикут вместе с семьей, у которой в Сиднее служила няней. А потом я стала работать у Джека и Амелии Сильверов. Они… они совершенно изменили мою жизнь. – Лицо Мередит осветилось нежной улыбкой. – Я стала им как младшая сестра. Понимаете, Люк, им было едва за тридцать – ненамного старше меня. Они стали обращаться со мной, как с членом семьи. Амелия и Джек компенсировали мне… Да, компенсировали все кошмарные годы детства.

Люк кивнул, воздержавшись от комментариев. Он смотрел в ее дымчато-зеленые глаза – печаль уже покинула их, но он знал, что она живет на самом их дне. Люк подумал, сможет ли когда-нибудь прогнать эту печаль навсегда – кто знает? Но он знал, что ему очень хочется сделать все, чтобы Мередит забыла о своих несчастьях.

– Почему вы так смотрите на меня, Люк? – поинтересовалась Мередит. – У меня что, пятно на носу?

– Нет. – Его темные глаза странно блеснули. – Если уж вы хотите знать правду, я вами любуюсь. Вы очень красивая женщина, Мередит.

Она почувствовала, как лицо залилось краской, и удивилась самой себе. Мужчины часто говорили ей комплименты, почему же она так вспыхнула от слов Люка?

– С-спасибо, – запинаясь, выдавила она и с облегчением услышала, как зазвонил телефон.

Люк встал, поднял трубку.

– Кло-Талси. – Послушав несколько секунд, он сказал: – Подождите, пожалуйста, – и обернулся к Мередит. – Это ваша дочь, Кэтрин.

Мередит вскочила и подбежала к столику. Поблагодарив, взяла трубку.

Люк кивнул, отошел к окну и снова стал смотреть на парк. Все его мысли были только о Мередит. Эта женщина произвела на него неизгладимое впечатление. Она вся была окутана тайной. Он находил ее неотразимой.

– Здравствуй, Кэтрин, как ты, дорогая? – спросила Мередит, услышав голос дочери, и почти сразу же широко заулыбалась. – О, я так рада за тебя, моя девочка, правда-правда, просто счастлива. – Мередит крепко сжала телефонную трубку, послушала какое-то время, потом сказала: – Да, в Париж я вернусь в понедельник утром, а дома буду на следующей неделе. – Снова пауза, потом Мередит ответила: – Хорошо, я позвоню тебе в среду. Поцелуй от меня Кейта. Не забудь Джону рассказать. Желаю хорошо провести уик-энд. Я люблю тебя, Кэт. Пока.

Она опустила трубку и улыбнулась Люку, который вопросительно посмотрел на нее.

– Моя дочь вчера обручилась. Она на седьмом небе от счастья.

Мередит смахнула неожиданную слезинку. Радость за дочь переполняла ее, так что было трудно справиться с эмоциями.

– Чудесная новость! За это надо выпить «пенящегося напитка» – так бабушка Роза называла шампанское.

Наполнив хрустальные бокалы, Люк чокнулся с Мередит.

– За любовь и… за счастливый конец, – произнес он, его темные глаза спокойно и внимательно глядели на Мередит.

Она вновь почувствовала, как к щекам приливает краска.

– За любовь и за счастливый конец, Люк, – повторила она и сделала глоток. Потом снова села на диван. Ей вдруг стало не по себе в присутствии Люка де Монбуше.

Люк продолжал стоять спиной к камину.

– Сколько лет вашей дочери? – спросил он.

– Двадцать пять. А еще у меня есть сын, Джонатан, ему двадцать один. Он учится юриспруденции в Йеле.

Люк радостно улыбнулся.

– Я тоже там учился. Архитектуре. Аспирантом, после Сорбонны. Надо же какое совпадение! Ему там нравится?

– Да.

– Я очень рад. Мне тоже нравилось там учиться. Это были лучшие годы моей жизни. – Он хмыкнул.

– Правда?

– Ну, до некоторой степени. В моей жизни были и другие замечательные годы. – Лицо Люка внезапно посерьезнело.

– Люк?

– Да?

– Вы были женаты?

– Да. Это вам Агнес рассказала? – вопросительно поднял бровь Люк.

– Нет, – нахмурилась Мередит. – Почему вы так решили?

– Ни почему, – ответил он и пожал плечами. – Просто мне так показалось, вот я и предположил. Да, я был женат. Моя жена умерла шесть лет назад. Анник прекрасно себя чувствовала, никто и предположить не мог, что у нее рак. Болезнь быстро прогрессировала, Анник умерла через полгода после того, как ей поставили диагноз. Ей было всего тридцать семь. – Он замолчал, кашлянул. – Мы были женаты восемь лет.

– Мне очень жаль, Люк. Какая страшная трагедия. Вы понесли тяжелую утрату. – Мередит с тревогой смотрела на него, надеясь, что не слишком сильно разбередила старую рану. Как глупо было с ее стороны спрашивать про жену!

– Детей у нас не было, – сказал Люк. Мередит не ответила, думая о своем.

Люк поставил бокал на столик и подбросил в камин пару поленьев.

В комнате царило молчание, только потрескивали поленья да тикали часы.

Наконец Мередит нарушила тишину:

– Жизнь не бывает легкой, что бы мы там ни думали. В ней всегда присутствуют боль, страдания, проблемы. И потери…

– Все правильно. Вы совершенно правы. Моя ирландская бабушка была не только красивой, но и мудрой. Она всегда нам повторяла: «Жизнь тяжела, такой она и должна быть и другой быть не может. Такова земная участь нас, смертных, поэтому нам следует радоваться даже самому маленькому кусочку счастья, выпадающему на нашу долю. А уж если нам повезет и мы встречаем человека своей судьбы, нам нельзя отпускать его от себя». Так она говорила, и я подозреваю, что бабушка Роза не ошибалась.

– Я не встретила человека своей судьбы, – неожиданно для самой себя призналась Мередит и тут же пожалела о своих словах.

– А я встретил. Но она умерла. – Люк невидящими глазами смотрел в пространство. – Больше со мной такого не случалось. Но я не теряю надежды… – Он многозначительно взглянул на Мередит, но она сделала вид, что не заметила этого взгляда.

– Отец Кэтрин умер, – вдруг сказала она, – но он был женат, так что… Я никогда не смогла бы связать с ним свою жизнь. С отцом Джона мы развелись… Он-то уж точно не был человеком моей судьбы, мы совершенно не подходили друг другу… – Она умолкла, не закончив фразы.

– Давно вы развелись?

– Шестнадцать лет назад.

«Слишком много признаний, – подумала она. – Что это я вдруг разоткровенничалась? Почему я рассказываю ему вещи, о которых ни с кем не говорю? Я ведь совсем не знаю этого человека».

– Вы непременно встретите человека своей судьбы, Мередит, – пообещал Люк. – Я уверен в этом. – Он хотел добавить, что, кажется, она уже его встретила, но предпочел воздержаться.

В дальнем конце библиотеки открылась дверь, и на пороге появилась Матильда. Она деликатно кашлянула.

Люк обернулся.

– Да, Матильда? Обед готов?

– Да, мсье.

– Отлично. – Повернувшись к Мередит, Люк сказал: – Не знаю, как вы, а я проголодался.

– Я тоже.

По дороге в столовую Люк сообщил:

– Я просил Матильду приготовить довольно простой обед. Овощной суп, омлет, зеленый салат, сыр и фрукты. Надеюсь, вам понравится.

– Звучит соблазнительно, – отозвалась Мередит.

Люк улыбнулся, взял ее под руку и подвел к столу, накрытому для обеда.

И вдруг Мередит почувствовала: она ничуть не жалеет, что рассказала ему о себе. Она знала – Люк не станет ее осуждать. Мередит доверяла этому человеку.

И еще: рядом с Люком де Монбуше она почему-то чувствовала себя в полной безопасности.

 

13

После обеда Люк повел Мередит погулять по парку. Гуляя, они беседовали о самых разных вещах, но время от времени разговор сворачивал на его бабушку. Люк рассказал массу забавных историй о Розе де Монбуше, Мередит слушала с неподдельным интересом.

– В ваших рассказах, Люк, бабушка Роза предстает как живая. Мне жаль, что я ее не знала.

– Она бы вам понравилась, – заметил Люк, глядя на Мередит. – Она была совершенно необыкновенным человеком. Волевая, мужественная, остроумная. Она была истинным главой семьи. Управляла нами железной рукой. Да, железной рукой в бархатной перчатке, – усмехнулся он и продолжил: – Мой отец обожал ее поддразнивать. В день ее рождения он всегда поднимал бокал и провозглашал тост: «За великого мужа нашей эпохи по имени Роза». Эту строку он позаимствовал у Вольтера.

– Который сказал эти слова о Екатерине Великой, когда впервые приехал в Россию, – подхватила Мередит. – Екатерина – мой любимый исторический персонаж, я прочитала о ней столько книг. Она тоже была мужественной и волевой. И жила по своим собственным правилам.

– Да, правда. Но почти все сильные женщины живут по собственным правилам, разве нет?

– В общем да… Иногда они так поступают, потому что у них нет другого выбора.

Люк взял ее под руку и повел по тропинке к саду.

– В 1871 году, когда мой прапрапрадедушка купил у семьи Делорм поместье Талси, он приказал выкопать вон там пруд и разводить в нем рыбу. Вода туда поступает из ручья, который течет через лес. Этот пруд в своем роде уникальное гидротехническое сооружение.

Они остановились на берегу, и Мередит вгляделась в мутную воду.

– А там и вправду есть рыба, – удивилась она.

– Конечно. Мальчишкой я ходил сюда на рыбалку. У меня и сестер были удочки и лески, а иногда к нам присоединялась бабушка Роза. Она была завзятым рыболовом.

– Могу себе представить. – Они медленно шли по берегу. Немного помолчав, Мередит спросила: – Ваша бабушка оказала на вас сильное влияние?

– О да. Ведь это она нас воспитала. Моя мать умерла, рожая моего младшего брата Альберта. Роды были преждевременными, и через несколько недель ребенок тоже умер. Летом исполнится тридцать три года, как это случилось.

– Какая трагедия для вас и ваших сестер… для всей семьи.

– Все мы страшно горевали, особенно отец. Он не женился снова, и я уверен: он оплакивал мою мать до самого своего последнего часа.

– Когда он умер, Люк?

– Почти два года назад. Он был не очень стар: всего семьдесят один, что это за возраст? Его хватил удар. Он в это время был на конюшне и, к счастью, даже не успел понять, что произошло. Отец не смог бы жить инвалидом, он всегда был человеком деятельным, подвижным, хорошим спортсменом.

– А ваша бабушка? Когда умерла она?

– В девяностом, в возрасте девяноста лет. Она до самого конца жила активной жизнью, пребывала в здравом уме, ни о каком старческом маразме и речи не шло. Да-да, она по-прежнему оставалась главой семьи. Однажды ночью она легла спать и больше уже не проснулась, ее кончина была очень мирной. Я рад, что ей не пришлось страдать. Рад и за нее и за отца.

– Мне кажется, этому можно только позавидовать – вот так уйти из жизни, не страдая, не мучая других. – Мередит, казалось, размышляла вслух. – Или просто заснуть, как ваша бабушка. Смерть в преклонном возрасте вполне естественна. – Мередит повернулась к Люку и улыбнулась. – Портрет, висящий в моей гостиной, великолепен. Я все пыталась угадать, сколько лет было вашей бабушке, когда писалась эта картина.

Люк сосредоточенно нахмурил брови.

– Точно не скажу. Хотя нет, портрет был заказан, когда она вышла замуж за Арно де Монбуше, моего деда, и переехала в Талси. Скорее всего, ей было чуть больше двадцати.

– Я так и думала. Она мне кого-то напоминает, не могу понять кого.

– Моя сестра Натали – вылитая бабушка, но ведь вы никогда не встречались с Натали, правда?

Мередит рассмеялась и покачала головой.

– Правда.

– Натали похожа на бабушку внешне, она очень красивая, но характер у нее совершенно не такой. У Изабель тоже. А я вот унаследовал именно характер бабушки Розы.

– Вы хотели быть похожим на нее?

– Именно. Я иногда ловлю себя на том, что даже думаю, как она, веду себя так же. Если кто-то оказал на вас в детстве сильное влияние, вы всю жизнь стараетесь ему подражать. А вы, Мередит? Кто оказал влияние на вас?

– Никто, – почти сердито ответила она и спохватилась, что ведет себя невежливо. Уже мягче она продолжила: – Я сама боролась с трудностями, училась на собственных ошибках, старалась поступать как можно лучше. На меня никто не влиял. Такого человека в моей жизни не было, я росла в полном одиночестве.

Они стояли у одного из фонтанов напротив ДРУГ друга. Печаль, отразившаяся на ее лице, до глубины души тронула Люка; ему хотелось обнять Мередит и защитить от всех невзгод. Но он не посмел. Он уже открыл рот, чтобы сказать какие-то слова утешения, когда она вдруг улыбнулась, и лицо ее мгновенно просветлело.

– Но позже, когда мне уже было восемнадцать, в моей жизни появился такой человек. Амелия Сильвер. Она многому меня научила, внушила мне любовь к искусству. У нее был безупречный вкус, она вообще была замечательной. Амелия и ее муж Джек оказали на меня весьма значительное влияние.

– Сильверы до сих пор живут в Коннектикуте?

– О нет, они оба умерли. Давно, почти двадцать лет назад. Оба были совсем не старыми.

– Печально. Они стали для вас как родные? Мередит кивнула и отвернулась.

– Мне было двадцать два года, когда умер Джек, и двадцать три, когда вслед за ним сошла в могилу Амелия. Я прожила с ними всего несколько лет.

Снова глаза ее подернулись печалью. Люк взял ее под руку.

– Пойдемте к искусственному озеру, оно очень живописно, считается, что это одно из красивейших мест в парке.

Они уже почти подошли к озеру, когда Мередит вдруг почувствовала, что ей нехорошо. К горлу подкатила тошнота, как-то странно заныло все тело. Ей показалось, что она сейчас упадет. Мередит схватила Люка за руку и слабым голосом сказала:

– Не знаю, что со мной, но я чувствую себя ужасно. Тошнит и сильная слабость.

Люк в тревоге смотрел на нее.

– Надеюсь, это не Агнес заразила вас гриппом?

– Нет, Агнес же здорова.

– Но болеют ее муж и дочь. Может быть, это вино, которое мы пили за обедом, на вас так подействовало?

Она отрицательно покачала головой.

– Я выпила совсем мало. Вообще-то мне уже во вторник вечером было немного не по себе. Утром я ходила смотреть на руины старого монастыря в Йоркшире, и было ужасно холодно. Может, я тогда и простудилась? Правда, на следующее утро я чувствовала себя совершенно нормально. Наверное, я просто устала.

– Все может быть. Давайте вернемся в дом. Вам необходимо отдохнуть.

Он обнял ее за плечи и повел обратно в замок.

Люк проводил Мередит в ее комнаты, заботливо снял с нее ботинки и заставил лечь на диван. Подбросил поленья в камин и укрыл ее кашемировым пледом.

– Лежите тут, – улыбнулся Люк, – я скоро вернусь и принесу вам горячего чая с лимоном и медом. Очень помогает… Это одно из лекарств бабушки Розы.

Он вышел, тихонько затворив за собой дверь.

Мередит откинулась на мягкие бархатные подушки и прикрыла глаза. Ей очень хотелось спать, глаза слипались.

Очевидно, она на несколько секунд задремала, потому что вздрогнула, когда Люк склонился над ней и осторожно откинул прядь волос с ее лица. Этот интимный жест сначала испугал ее, но потом она поняла, что ей это даже приятно.

– Я поставил чай на оттоманку, – сказал он тихо и по-прежнему с беспокойством в голосе. – Выпейте, пока он горячий. А я сейчас уйду, и вы сможете отдохнуть. – Он слегка сжал ее плечо.

– Спасибо, Люк, вы такой добрый. Жалко, что я испортила нашу прогулку…

– Не думайте об этом, – быстро перебил он. – Это не имеет никакого значения.

– Выключите, пожалуйста, свет.

– Конечно-конечно. Отдыхайте.

Люк вышел из комнаты.

Мередит свернулась клубочком под одеялом и стала смотреть на пляшущие языки пламени в камине. Дрова трещали и изредка вспыхивали искрами. Мередит подняла глаза и поглядела на портрет Розы де Монбуше.

Дневной свет быстро угасал, комнату наполнили тени, но огонь в камине излучал сияние, заливавшее комнату розовым светом. В этом мягком, подрагивающем сиянии портрет Розы, казалось, ожил. Лицо порозовело, синие глаза заискрились весельем, рыжеватые кудри, обрамлявшие лицо, стали отливать медью. Как прекрасна была эта женщина, какая неземная красота…

Глаза Мередит медленно закрылись, ее окутала теплая волна дремоты. Это прелестное лицо… несвязные обрывки воспоминаний… незнакомые образы… Мередит заснула. И ей приснился сон.

Пустыня простиралась далеко за горизонт, везде, насколько хватало глаза, был один лишь песок – мили и мили песка. Было нечто зловещее в этом странном месте: на выжженной, потрескавшейся земле не росло даже чахлого деревца.

Мередит шла по песку долго, очень долго. Ей казалось, целую вечность. Она устала. Но какая-то внутренняя решимость толкала ее вперед. Она знала: они где-то там. Дети. Она шла за ними. Но где же они? Она обшаривала взглядом пространство. Пусто. Здесь негде спрятаться.

Господи, помоги мне найти их! Пожалуйста, Господи, помоги, взмолилась она. И тут же поняла, что молитвы ее падают в сухую бесплодную землю. Здесь не было Бога. Здесь не было ничего, кроме пустоты. Ничего.

И тут вдали, почти у самого горизонта, она увидела какую-то движущуюся точку. И побежала. Твердая, сухая земля вдруг превратилась в вязкую топь, ботинки зачавкали в грязи, бежать стало очень трудно. Но Мередит не сдавалась. Скоро земля снова стала сухой и твердой, а она все бежала и бежала.

Пятнышко на горизонте увеличивалось и быстро приближалось. Она увидела мальчика, держащего за руку девочку. Как только дети ее заметили, они вдруг стали быстро отдаляться. Она снова побежала, пытаясь их догнать. Они шли, держась за руки, очень медленно, неторопливым шагом. Она звала их, просила остановиться, но они продолжали идти. Внезапно небо заволокло серыми тучами и задул сильный ветер, он словно подгонял детей в спину. Вдруг мальчик взлетел в воздух, подхваченный порывом ветра, и исчез.

Маленькая девочка теперь осталась одна. Неожиданно она повернулась и пошла Мередит навстречу. Девочка казалась такой изнуренной, жалкой, с измученным бледным личиком и огромными печальными глазами. Мередит рванулась вперед. Девочка была в теплом зимнем пальто, черных чулках и ботинках. На голове – маленький черный берет, а вокруг шеи обмотан длинный полосатый шарф. К лацкану пальто была приколота огромная табличка с именем. Девочка указала на табличку. Мередит вгляделась, пытаясь прочесть имя, но не смогла.

Вдруг, к ее огромному удивлению, девочка стала убегать. Мередит побежала за ней, но ноги ее снова увязли в топком болоте. Она звала девочку, просила вернуться, но та не останавливалась и убегала все дальше и дальше, к горизонту.

Раздался треск, потом оглушительный взрыв, и все исчезло…

Мередит рывком села. Лицо и шея были в холодном поту. В первое мгновение она не могла понять, где находится. Потом вспомнила: это гостиная бабушки Розы в Талси.

Снаружи бушевал дождь, в темном небе сверкали молнии, грохотал гром. Мередит всю трясло, она сжалась под пледом, которым укрыл ее Люк, и взглянула на огонь, затухавший в камине. Липкий страх охватил ее.

Закрыв глаза, она попыталась отогнать этот страх, не понимая, чего же она так сильно испугалась. Она здесь, в замке, яростная буря за окном ей совсем не страшна.

И тут вдруг ее озарило. Она поняла, что ее так сильно напугало. Сон. Сон, так часто ей снившийся когда-то. Она давно, уже несколько лет его не видела. И вдруг старый, до боли знакомый кошмар вернулся и снова испугал ее, как пугал прежде.

 

14

По приезде в Париж Мередит часто возвращалась мыслями к дням, проведенным в Кло-Талси. И конечно, главным образом она размышляла о Люке де Монбуше.

Он ей нравился, больше чем нравился – его доброта произвела на Мередит очень сильное впечатление.

Она всегда очень ценила доброту, возможно, потому, что слишком редко встречалась с ней в своей жизни. В детстве никто никогда не относился к ней с участием и любовью, и девочка замкнулась, закрылась от окружающего мира твердой, как железо, броней. Пробить этот твердый панцирь удалось миссис Паулсон, ну и, конечно же, Сильверам, когда она стала работать в «Серебряном озере».

Так что Мередит, даже будучи женщиной за сорок, крайне трепетно относилась к любым проявлениям доброты. Впрочем, Люк и без этого казался ей весьма привлекательным мужчиной.

Он был хорош собой: темноволосый, с тонкими чертами лица, но не это главное. Красивая внешность давно перестала казаться ей чем-то важным, особенно когда речь шла о мужчине.

Мередит восхищалась умом и талантом Люка, цельностью его натуры; инстинктивно она чувствовала, что Люк ни за что не пойдет на компромисс с совестью. Он обладал чувством юмора, а еще она обнаружила, что им нравятся одни и те же вещи: хорошие книги, классическая музыка, бокал ледяного шампанского у пылающего камина зимним вечером, не говоря уже о доме у воды, витражах и изысканных картинах Мари Лоренсон. Люк подходил ей во всем, и Мередит была рада, что повстречалась с ним, что приняла его приглашение провести уик-энд в замке на Луаре.

Они вернулись в Париж в понедельник утром и весь день вместе с Агнес провели в замке Де ла Клозье, обсуждая детали перепланировки. Вечером Люк пригласил Мередит поужинать в «Реле-Плаза».

Они прекрасно проводили время вместе, и Мередит начала осознавать, что все больше и больше запутывается в сетях его обаяния и что ее это ничуть не пугает, а совсем наоборот.

Они были знакомы всего неделю, но Мередит знала, что будет по нему очень скучать, когда вернется в Нью-Йорк. Мысленно она уже планировала в скором времени снова приехать в Париж. Дома скопилось множество дел, надо было оформить продажу «Горных вершин» Моррисонам. Мередит не терпелось увидеть Кэт, обнять ее, пошушукаться о ее помолвке с Кейтом, а затем и отпраздновать это немаловажное событие.

На все это потребуется дней десять, не больше, прикинула она в уме, а потом можно будет снова лететь в Париж. Ей в любом случае необходимо там быть: надо следить за перепланировкой и реставрацией старой усадьбы. Посовещавшись втроем, они решили, что отель будет во всех отношениях современным и комфортабельным, однако сохранит внешнее очарование старины. Ну и конечно, внутреннее убранство будет таково, чтобы постояльцы сразу попадали в знакомый интерьер гостиниц «Хэйвенс инкорпорейтид».

Сидя в тиши своего гостиничного номера, Мередит вдруг подумала, а что будет, когда реконструкция завершится? И тут же ответила себе: на реконструкцию уйдет почти год, к чему думать о том, что будет дальше? А пока у нее впереди год чудесной жизни в Париже. В Городе Света и Любви. И влюбленных.

Все образуется, успокоила себя Мередит. Уже очень давно она поняла важную вещь: жизнь сама диктует свои законы, расставляет все по местам.

«Потихоньку-полегоньку, – думала Мередит, укладываясь спать. – Не хочу торопить события, пусть все идет своим чередом».

По собственному опыту Мередит знала, что роман, кажущийся вначале многообещающим, может закончиться ничем, оставив после себя лишь горечь и раскаяние. Так случилось с Ридом Джеймисоном. При мысли о Риде Мередит поморщилась. Какой неприятной сценой закончились их отношения! Но Рид и Люк – словно два полюса, они совершенно разные люди, глупо даже сравнивать.

Люк – прямой, честный; Мередит не сомневалась, что в их отношениях не будет ничего недосказанного. Никакого перетягивания каната. И еще, Люк – вдумчивый, ответственный, зрелый мужчина, относящийся к ней, Мередит, с большим уважением; разумеется, она платила ему тем же.

Вторник она провела с Агнес и была удивлена тем, что подруга не проявила большого любопытства и не расспрашивала о визите к Люку, только задала несколько вежливых вопросов. Правда, они были страшно заняты: весь день мотались по Парижу, объездили бесчисленное множество антикварных магазинчиков и магазинов тканей, фотографировали образцы мебели, выбирали обои. Вкусы женщин совпадали, дизайн гостиницы они представляли достаточно четко, так что споров в этом отношении не возникало.

В среду днем они сидели в офисе Агнес, и Мередит, не удержавшись, первая заговорила о Люке. Подруги перебирали образцы тканей, раскладывали их на большом столе, стараясь отыскать наиболее удачные сочетания.

Неожиданно Мередит сказала:

– Вчера вечером Люк снова пригласил меня на уик-энд в свой замок.

Агнес метнула на нее быстрый взгляд.

– Меня это ничуть не удивляет. Ты ему очень нравишься.

– Он мне тоже.

Агнес рассмеялась.

– Как и большинству женщин. Он неотразим. Я всегда поражалась, как это он до сих пор не женат.

– Может быть, ему нужно время, чтобы затянулась рана после смерти жены.

– О, так он рассказал тебе о ней?

– Да. А вот ты мне этого не сказала, хоть и обещала. Я полезла с расспросами и, боюсь, сильно его расстроила.

– Прости, что не позвонила, как обещала. Понимаешь, Хлоя болела, я совершенно замоталась. К тому же мне удалось поговорить с Аланом только в воскресенье, не могла же я звонить в Талси и сплетничать с тобой о Люке.

– Да-да, конечно. Слава Богу, что не позвонила, я бы оказалась в дурацком положении.

– Алан знаком с Люком довольно давно, но друзьями их не назовешь. Мы немного сблизились только в прошлом году, когда Люк занимался домом сестры Алана. Но все равно, Люк никогда не упоминал даже имени Анник, эта часть его жизни для нас закрыта, а мы не любим совать свой нос… – Агнес не закончила, просто посмотрела на Мередит и пожала плечами.

– Понимаю, – задумчиво кивнула Мередит. – Мы можем общаться с людьми, хорошо к ним относиться и почти ничего не знать об их личной жизни. – Она откинулась на спинку кресла и положила ногу на ногу. – Агнес, мне очень нравится Люк. Он честный, прямой, внимательный. И прекрасный слушатель, что весьма редко в наше время.

– Он вполне заслуживает серьезного отношения. И совсем не плейбой. Да уж, ловеласом его никак не назовешь. – Агнес внимательно посмотрела на Мередит и попробовала закинуть удочку: – Как тебе кажется, между вами могли бы возникнуть серьезные отношения? Действительно серьезные?

Чуть поколебавшись, Мередит ответила:

– Думаю, да. Это как раз тот тип мужчины, который мне нравится. Я думала, что никогда больше такого не встречу. Обычно подобные мужчины всегда уже заняты.

– Ты абсолютно права, ma cherie. Но Люк, по-моему, предпочитает быть свободным. Кстати, он сказал мне, что ты ему понравилась и что он хотел бы узнать тебя получше.

Мередит недоуменно поглядела на Агнес.

– О-о. И когда же это было?

– На прошлой неделе, после вашей первой встречи.

– И ты мне ничего не сказала! Подруга называется!

Агнес расхохоталась. Весело посверкивая серыми глазами, она сказала:

– Он не брал с меня слова ничего тебе не говорить, но я решила проявить скромность, которая, как тебе известно, украшает женщину. Видишь ли, мне не хотелось тебя заранее пугать. Ты бы разозлилась и обозвала меня романтической дурой. Вспомни, Мередит, со сколькими мужчинами я познакомила тебя за последние восемь лет. Они все были привлекательными и вполне годились на роль мужа, но ни один из них тебя не заинтересовал даже на секунду.

– Да.

– А Люк тебе понравился, правильно? Мередит кивнула.

– Вот видишь. Впрочем, не могу тебя винить, он такой сексапильный. Разве нет?

 

15

Прибыв в Талси в четверг, они трудились до семи часов в кабинете Люка. И на следующий день уже в девять утра снова сели за работу и сделали перерыв только на обед.

Во второй половине дня в пятницу Люк отложил карандаш и посмотрел на Мередит. Она сидела за маленьким столиком и наклеивала на деревянные доски образцы тканей, ковровых покрытий и красок, пытаясь найти оптимальное цветовое решение для новой гостиницы.

– Мне не следовало так поступать с вами, – нарушил молчание Люк.

– В каком смысле? – спросила она, поднимая голову.

– Мне не следовало заставлять вас сидеть в этом кабинете только из-за своего эгоистического желания работать с вами рядом.

Она ничего не ответила, просто молча смотрела на него.

– Я торопился, потому что хотел поскорее закончить эскиз пруда. Я очень перед вами виноват. Надо было отпустить вас погулять, покататься верхом да попросту отправить вас отдохнуть…

– Люк, мне доставляет удовольствие сидеть тут с вами, – перебила его Мередит, – работать вместе. В Париже я бы занималась тем же самым: раскладывала бы образцы. Мне действительно приятно находиться рядом с вами.

– Правда?

– О да.

– Мередит?..

– Да, Люк?

Он собрался было что-то сказать, но передумал, встал, подошел к ее столу и положил перед ней лист бумаги.

– Вот как будет выглядеть пруд перед вашей гостиницей.

– О, Люк, просто восхитительно! Он похож на здешний пруд с рыбками!

– Я намерен разбить его возле небольшого лесочка, чуть поодаль от главного здания, ведь в Талси пруд тоже на некотором расстоянии от дома. Мне кажется, довольно живописно, а?

Он говорил все это, водя пальцем по рисунку, чуть склонившись над ней. Мередит чувствовала на своей шее его теплое дыхание. Она замерла, не смея вздохнуть, щеки ее запылали, и по телу разлилась горячая волна охватившего ее желания.

– Я рад, что вам понравилось, Мередит. Мередит чуть повернулась и подняла к нему лицо.

– Мне очень нравится, Люк, идеальная работа.

Она улыбалась.

Он стоял перед ней и не мог вымолвить ни слова. Я хочу тебя! Вот что готово было сорваться с его языка. Только об этом он мог думать в это мгновение. Только об этом он думал все последние дни. Он уже собрался сказать ей об этом, но вдруг наклонился и поцеловал ее в губы, сначала едва касаясь, а потом, когда она страстно ответила на его поцелуй, крепче и решительнее.

На мгновение он оторвался от ее рта, но лишь затем, чтобы рывком поднять ее и прижать к себе; руки Мередит обвили его шею. Они слились в жадном поцелуе.

«О Люк, милый, – подумала Мередит, – как давно мне этого хотелось, как я мечтала оказаться в твоих объятиях». Но вслух этого не сказала, да и не могла: Люк покрывал ее лицо страстными поцелуями.

Резко оторвавшись от нее, он хриплым голосом вымолвил:

– Я хочу тебя, Мередит, я умираю от желания с того самого дня, как мы встретились.

– О Люк…

Он снова поцеловал ее, поцеловал жадно, страстно, словно в последний раз. Потом прижался к ней всем телом. В голове у него промелькнула мысль: они даже внешне идеально подходят друг другу – Мередит была почти того же роста, что и Люк.

Он покрывал поцелуями ее щеки, глаза, брови, шею и шептал:

– Я все время о тебе думаю, думаю так, словно мы давно уже любовники. Ты понимаешь, о чем я?

– Да.

– Я очень серьезно отношусь к тебе, Мередит. Сразу скажи мне «нет», если ты не испытываешь ко мне никаких чувств. Потому что все это крайне важно, во всяком случае для меня.

– Я хочу тебя, Люк. Я чувствую то же, что и ты.

Он крепко схватил Мередит за плечи и посмотрел ей прямо в глаза. В этих дымчато-зеленых глазах всегда отражались ее истинные чувства. Они всегда светились умом и веселостью, но на самом их дне оставалась все та же глубоко укорененная печаль. Сейчас Люк увидел во взгляде Мередит одно лишь страстное желание.

Он взял ее за руку и повел за собой – вверх по лестнице, затем по длинному коридору.

Войдя в спальню и не отпуская Мередит, Люк одной рукой запер дверь и впился поцелуем в ее губы. Не разжимая объятий, они приблизились к кровати. Люк откинул покрывало, скинул с себя пиджак, свитер и джинсы. Мередит сделала то же самое. Они лежали полураздетые на кровати, тела их сплелись. Люк повторял ее имя, перебирал пальцами ее золотые волосы, потом зарылся в них лицом.

Мередит отвечала на его ласки – ей было так хорошо с ним! Не нужно было слов, желание сквозило в каждом его стоне, светилось в темных глазах.

Сердце ее колотилось, как сумасшедшее. Она хотела его, хотела, чтобы его руки касались ее тела, хотела ощущать сладость его поцелуев, наслаждаться его страстью. Она жаждала слиться с ним в единое целое.

Люк понял, что она желает его так же сильно, и чуть не задохнулся от счастья. Страсть захлестнула его, и он позабыл обо всем на свете.

На мгновение они разомкнули руки, чтобы скинуть с себя оставшуюся одежду, и снова сплели объятия. Люк радовался затуманенному от наслаждения взгляду Мередит, с нежностью гладил ее по лицу, касался обнаженного тела.

Оба они так давно ждали этой минуты, так страстно ее желали! Тела их сплелись и задвигались в такт. Мередит застонала. Он проникал в нее глубже и глубже, наслаждаясь и даря наслаждение ей. Теперь Люк был убежден, что действительно встретил женщину своей судьбы. Он всегда чувствовал, что настанет день, и эта женщина придет к нему, рассеет темноту, заполнит пустоту его жизни, и он сольется с ней, забудет горести и боль и снова возродится. Мередит была той самой женщиной, она освободила его от уз прошлого. Люк застонал от сладостной неги.

Они словно стали неразрывным целым, единым существом, чувствующим и думающим одинаково. И Люк и Мередит были уверены, что созданы друг для друга.

Мередит была счастлива. Люк дарил ей радость, которую она не испытывала так давно… с тех пор, как была молоденькой девушкой! «Я хочу слиться с тобой безраздельно, Люк, – твердила про себя Мередит, – я хочу тебя всего! И еще больше хочу отдать тебе всю себя».

Движения их убыстрились, страсть нарастала.

«О Господи, – пронеслось у него в голове, – вся ценность мира заключена для меня теперь в этой женщине, в соединении с ней. Она – это все, чего я хочу в жизни. До самых своих последних дней. Только с ней я смогу существовать». Но настал момент – и мысли исчезли, уступив место всепоглощающему экстазу, возносившему любовников все выше и выше.

Мередит тоже поняла, что после долгих поисков наконец нашла его, мужчину своей судьбы. Отныне они пойдут по жизни рядом.

Он содрогнулся, сотрясаясь в спазмах и выкрикивая ее имя, и она утонула в нем, забыв обо всем на свете, и прошептала: «Люк, о Люк!»

Они лежали, опустошенные страстью, он перебирал пальцами ее волосы. Голова Мередит покоилась на его груди, она поцеловала ее, и Люк почувствовал, что Мередит улыбается.

– Что такое?

– О чем ты?

– Почему ты улыбаешься?

– Потому что я счастлива, Люк.

– Это только начало, – ответил он и поцеловал ее в висок. – Я думал, что никогда тебя не найду.

– А ты меня искал? – счастливым голосом поинтересовалась она.

– О да, ma cherie, и очень долго.

– А я искала тебя, хотя, кажется, сама этого не осознавала. Я уже почти отчаялась найти мужчину своей судьбы.

– А я – это он?

– Кто «он»? – поддразнила она, прекрасно понимая, о чем он спрашивает.

– Я – мужчина твоей судьбы, Мередит?

– О да, Люк, во всех отношениях.

– Мне так хорошо с тобой, Мередит, просто необыкновенно. Я наслаждаюсь каждой минутой, проведенной с тобой, даже сейчас от одного прикосновения к тебе у меня кружится голова. А ты? Тебе со мной хорошо?

– Еще как! Ты сам прекрасно это знаешь.

– Ну, я догадывался, но хотелось услышать это от тебя, Мэри.

Внезапно он почувствовал, что она напряглась.

– В чем дело? Тебе не нравится, когда тебя называют Мэри?

– Да нет, – быстро ответила она, уловив нотку тревоги в его голосе. – Просто очень немногие называют меня так.

Он нежно поднял к себе ее лицо, посмотрел долгим взглядом и мягко сказал:

– Я не хочу больше видеть в твоих глазах эту глубокую печаль. Очевидно, в твоей жизни было много горя и страданий.

Она не ответила.

– Если ты когда-нибудь захочешь поговорить об этом, Мэри, я готов. Иногда становится легче, если выговоришься, сбросишь с плеч тяжкий груз.

– Возможно, когда-нибудь…

Он кивнул, склонился и поцеловал ее в губы.

– Прошло очень мало времени, а ты мне стала так дорога. Кажется, я по уши в тебя влюблен, Мэри.

Мередит взглянула на него, и вдруг глаза ее наполнились слезами. Она судорожно сглотнула, пытаясь сдержать рыдание, но не смогла. Крупные слезы медленно покатились по ее щекам.

– О, ma cherie, не плачь, тебе не о чем плакать. – Люк осторожно смахнул пальцем слезы с ее лица. – Как ты думаешь, ты сможешь меня полюбить?

– Я уже это сделала, – прошептала она и снова разрыдалась.

– Благодарю тебя, Боже! – воскликнул Люк и стал покрывать поцелуями ее лицо, ощущая на губах соленый привкус. – Прочь горе и несчастье! Уж я об этом позабочусь. – Он прижал к себе ее мокрое лицо. – Отныне нас ждут лишь счастье и радость, Мэри.

Но он ошибался.

 

16

Мередит стояла в дальнем углу гостиной, прислонившись к буфету. На полках за стеклом посверкивали фигурки мейсенского фарфора.

Несколько минут назад она подошла полюбоваться чудесной коллекцией, но вдруг почувствовала слабость. Мередит не хотелось проталкиваться через гостей, наводнивших гостиную, чтобы найти место и сесть, и она просто стояла, держа в руке бокал с шампанским.

Мередит сделала глубокий вздох, надеясь, что это не «приступ», как она стала называть появившиеся в последнее время неожиданные моменты слабости. Два в январе, когда она была во Франции, затем целых три за один месяц. Что же будет в апреле?

Приступы всегда проходили так же мгновенно, как и начинались, после них Мередит чувствовала себя совершенно нормально. Тем не менее ее это беспокоило, ведь никогда нельзя было предугадать, когда начнется очередной приступ.

Однажды Мередит рассказала Эми о том, что началось это в Париже и продолжается до сих пор.

Эми встревожилась:

– Что-то они участились. Сходи к врачу. Я договорюсь с Дженнифер Поллард.

Мередит отрицательно покачала головой и запретила Эми звонить врачу. Теперь ей казалось, что она поступила глупо. Наверное, следовало прислушаться к совету секретарши. А теперь, пожалуйста, ноги вдруг стали как ватные, и по всему телу начала разливаться невероятная усталость. Мередит с ужасом подумала, как же она продержится до конца вечера.

Она должна продержаться, как бы себя ни чувствовала. Сегодня – большой праздник для ее дочери, да и для нее самой тоже. Сегодня Кэт празднует помолвку, она так ждала этого вечера!

Мередит знала, что, согласно обычаям, прием должна организовывать мать невесты, но Марджери, сестра Кейта, и ее муж Эрик настояли на том, чтобы пригласить гостей к ним – на Парк-авеню. Мередит ничего не оставалось, как согласиться.

Она решила, что в таком случае устроит на следующей неделе торжественный ужин для Кэт и Кейта. Может быть, Люку удастся приехать. Всю прошлую неделю он провел с Мередит в Нью-Йорке и намеревался остаться на празднование помолвки. Но в последнюю минуту ему позвонили из Франции: требовалось его непременное присутствие на строительстве крупного торгового центра в Лионе.

Оба были опечалены разлукой. Однако Люк собирался уже дней через десять вернуться в Нью-Йорк и провести вместе с Мередит выходные на Серебряном озере. Как же ей хотелось, чтобы этот миг поскорее настал! За эти два месяца Мередит и Люк очень сблизились, любовь их разгоралась все сильнее. Находясь вместе, они почти не разлучались, а если их разделял океан, каждый день подолгу разговаривали по телефону. Он был именно таким мужчиной, какого она всегда хотела. «Господи, как же я по нему скучаю, – подумала Мередит. – Мне сейчас было бы легче, будь он тут, рядом со мной».

Мередит не уставала радоваться тому, что узнала Люка, поражалась, как легко они сошлись, как идеально подходят друг другу. Детям Люк понравился, они ему тоже. С Джоном они вообще мгновенно подружились; кроме Йеля, их объединяла любовь к спорту, оба были заядлыми футбольными болельщиками. Кэт тоже быстро нашла с Люком общий язык – сказались артистические натуры обоих. Люк говорил, что Кэт очень талантливый иллюстратор, и считал ее настоящим художником. Мередит засветилась от гордости, когда он с восхищением в голосе поздравил ее с такими замечательными детьми.

Мередит стояла и пыталась разглядеть в толпе гостей Кэт или Джона. На прием пришли человек шестьдесят. Мередит почти никого из них не знала, только членов семейства Пирсонов: Энн и Пола – родителей Кейта, его сестер Марджери, Сьюзан, Розмари, Джилл и Уэнди и двух его братьев – Уилла и Доминика. И еще Эрика Кларка, мужа Марджери, хозяина сегодняшнего торжества.

Семья Пирсонов являла собой многочисленный и шумный американо-ирландский клан. По словам Кэт, их было почти столько же, сколько Кеннеди. Пирсоны не были уроженцами Бостона, их предки, настоящие сельские янки, происходили из самого центра Коннектикута. Мередит вдруг неприятно кольнуло, что сегодня вечером Пирсоны представлены во всей полноте, со всеми своими многочисленными тетушками, дядюшками, кузинами и кузенами и прочее и прочее.

«А нас только трое, – подумала Мередит, – где уж нам тягаться с нашествием Пирсонов».

Печалью сдавило сердце, и внезапно сильное чувство утраты, неподвластное рассудку и испугавшее ее саму, захлестнуло Мередит.

На помолвку приехали Бланш и Пит О'Брайены, почти члены семьи, и все же, все же… Мередит прикрыла глаза, пытаясь отогнать щемящее чувство тоски.

Открыв глаза, она обозрела гостиную, стараясь найти Бланш и Пита. За последний час они их что-то не видела. Может, пошли в столовую, где ломился от деликатесов фуршетный стол.

Мередит стояла, опершись на буфет, и ощущала себя странно одинокой посреди толпы людей. Мне надо сесть, подумала она и направилась к камину, возле которого стояло кресло. И тут увидела дочь.

Кэтрин озиралась вокруг, очевидно разыскивая ее. Мередит помахала ей рукой.

Кэтрин тут же заметила мать, улыбнулась, помахала в ответ и начала торопливо протискиваться к ней.

– Вот ты где, ма, а я тебя ищу, – подлетела Кэтрин. – Правда, чудесный прием? Я так счастлива сегодня! Прямо голова кружится! – Она восхищенно взглянула на свою левую руку, на пальце сверкало кольцо с сапфиром. – Оно восхитительно, правда, ма?

– Да, дорогая. – Мередит неловким движением схватила Кэт за руку.

Та испуганно вскрикнула:

– Мама, что с тобой?!

– Ничего.

– Но ты только что покачнулась и сильно побледнела. И вообще ты вся как-то напряжена. Ты уверена, что все в порядке? Слушай, раз ты здорова, может, что-нибудь не так? Ты ведь не сердишься? Ну, в том смысле, что мы устроили помолвку у Марджери и Эрика?

– Не будь дурочкой, конечно, нет. Просто я немного устала. Наверное, переработала.

– Пойдем-ка посидим, мама. Мои шикарные туфли, конечно, хороши, но ноги в них просто огнем горят.

Мередит благодарно улыбнулась и направилась вместе с дочерью к дивану. Мгновение назад она была на грани обморока. А уж этого никак нельзя было допустить. Как унизительно – хлопнуться в обморок при таком скоплении народа!

Она села и попросила Кэтрин:

– Может, мне поможет стакан воды? Принеси, пожалуйста.

– Конечно. Минуточку. – Кэтрин послала матери ободряющую улыбку и упорхнула.

Летит, как на крыльях, и туфли ей нипочем, подумала Мередит, глядя, как легко и грациозно движется Кэт.

Кэтрин сегодня такая красивая, такая элегантная в этом темно-синем бархатном платье и с жемчугом Амелии на шее. Темные волосы изящно обрамляют открытое лицо, делая его еще более молодым и свежим, широко расставленные синие глаза сияют от возбуждения. Она такая же высокая, как я, и ноги у нее длинные и красивые, думала Мередит. Зачем только она надевает высокие каблуки? Мередит откинулась на спинку дивана и постаралась расслабиться.

Внезапно из толпы показался ее сын. Она смотрела, как он быстро шагает к ней – высокий, стройный, с такими же светлыми волосами и зелеными глазами, как у нее. Кэт внешне походила на отца, тогда как Джон был вылитой копией матери.

Он подошел, на худом лице написано беспокойство.

– Мама, что с тобой? – спросил сын, замерев перед ней. – Кэт сказала, что тебе нехорошо, она пошла за водой. Ты заболела?

– Нет, Джон, совсем нет, – ровным голосом ответила Мередит. – Правда, дорогой. Меня немного замутило, вот и все. Наверное, я просто устала.

– Ты слишком много работаешь. – Джон склонился над ней, опершись рукой о спинку дивана, и чуть понизил голос: – Если хочешь сбежать отсюда, возьми меня с собой. Я и сам не прочь удрать.

– Я в порядке, – быстро ответила она. – И вряд ли мы можем уйти отсюда. Это будет невежливо, да и как мы бросим тут Кэт со всеми этими Пирсонами?

– У нее есть Кейт на случай защиты, и вообще – она сама скоро станет Пирсон.

Мередит нахмурилась.

– Разве тебе не весело, Джон?

– Да нет, нормально… – Он пожал плечами. – Но я здесь только ради Кэт и тебя, мама. У меня мало общего с этой компанией.

– О-о… – Она подалась вперед. – Они тебе не нравятся?

Джонатан помотал головой и хмыкнул.

– Нет, вовсе нет. Пойми меня правильно, мама, мне нравится Кейт. Он славный малый и обожает Кэт. Но его семейство… это совсем другая компания, они мне не интересны и не близки. – Он состроил гримасу и заключил: – Пирсоны – отличные ребята, только слишком уж общительные, на мой вкус.

– Понятно, – пробормотала Мередит. – Но я все равно рада, что ты пришел – хотя бы ради нас с Кэт.

– Мама, ты всегда можешь на меня положиться. Жалко, что Люка здесь нет, он бы тебя расшевелил.

Мередит рассмеялась.

– А вот и Кэт.

– И Кейт за ней хвостиком, – подхватил Джон и выпрямился.

– Вот, выпей воды, мама, – протянула бокал Кэт и села рядом.

– Спасибо, дорогая.

– Мне очень жаль, что вам нехорошо, Мередит. – Кейт склонился над ней так же, как за минуту до этого Джон. – Что я могу для вас сделать?

Мередит взглянула в его веснушчатое лицо и в который раз подумала, какие у него честные глаза и открытый взгляд. Она покачала головой.

– Спасибо, Кейт, дорогой, мне уже намного лучше.

Она весело улыбнулась, любуясь будущим зятем. Мередит была уверена, что он станет для ее дочери хорошим мужем. Джон тоже прекрасно это понимал. За Кейтом Пирсоном Кэт будет как за каменной стеной, он – верный, преданный и любящий.

Кашлянув, Мередит заявила:

– Вы трое обращаетесь со мной, как с инвалидом.

Кейт хмыкнул.

– Вовсе нет, просто мы за вас беспокоимся.

– Ты очень милый, Кейт, – отозвалась Мередит.

– Вы придете ужинать, как мы договаривались? – Серые глаза Кейта смотрели на нее очень серьезно. – Не хочу на вас давить, но все мы будем страшно расстроены, если вас не будет. Без вас все будет совсем не то.

– Конечно, я приду, – ответила Мередит и успокаивающе похлопала его по руке. – Джон меня проводит да заодно и приглядит за мной.

– Мама, Кейт абсолютно прав: без тебя праздничный ужин нам будет не в радость, – подтвердила Кэт.

– Я приду, – пообещала Мередит, с любовью глядя на дочь.

Кэтрин с облегчением улыбнулась и едва успела подхватить расстегнувшуюся жемчужную сережку. Сапфировое кольцо на пальце сверкнуло в ярком электрическом свете.

«И глаза у нее такие же синие, как этот сапфир, – подумала Мередит. – Глаза Джека».

– До чего же ты светская, мама, – сказал несколько часов спустя Джон, помогая Мередит снять пальто и вешая его в стенной шкаф.

– Это был во всех отношениях замечательный ужин. Ты подумай, Пирсоны разорились на банкетный зал в ресторане «Ля-Гренуй». Но все-таки они немножко…

– Надоедливые, – перебил Джонатан, качая головой. – Ох уж эти Пирсоны! Моя сестричка просто героиня, что взваливает на себя этот клан. Я бы не рискнул, честно тебе говорю.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, Джон, но согласись, каждый из них по отдельности очень мил, а родители Кейта весьма симпатичные люди.

– Да, зато сестры Кейта – довольно шумные особы.

– Видишь ли, дорогой, мы привыкли к другой жизни, более спокойной. Ведь нас всего трое, невелико семейство.

– И слава Богу, – ответил он, снимая пальто. – По-моему, ты заслужила медаль за то, что высидела этот ужин и выслушала все эти тосты. Уф, как вспомню!

Мередит рассмеялась.

– Да, с этим они явно переборщили. Но я себя почувствовала намного лучше, когда мы вышли на воздух после душной гостиной. И еда в «Ля-Гренуй» весьма изысканная.

– Ты не слишком на нее налегала. Она улыбнулась.

– Джон, а давай-ка выпьем чаю?

– Отличная идея.

Он прошел в кухню, снял с плиты чайник, налил в него воды, снова поставил на плиту и включил газ. Потом посмотрел в окно. На фоне ночного неба мерцал огнями большой мост. На некотором расстоянии посверкивал еще один. Чудесный сверкающий город. Джон всегда любил Манхэттен. Он смотрел, как течет Ист-ривер, вдали виднелся остров Рузвельта. Забавно, что мать всегда выбирает жилище у воды. У нее было две квартиры в Саттон-плейс. Эта нравилась Джону больше – отсюда открывался прекрасный вид на Манхэттен.

– Когда ты возвращаешься в Нью-Хэйвен? – спросила Мередит, ставя на поднос чашки и блюдца.

– Завтра рано утром. Я доберусь туда часа за два, если дорога будет свободна. Слушай, а Кэт сказала, когда она намерена устраивать свадьбу?

Мередит кивнула.

– В этом году, конечно. Они не хотят с этим тянуть. Может, в сентябре. В это время Серебряное озеро особенно красиво.

– Лучше в начале октября, когда начинается листопад. Свадьба в осенних красках – это здорово!

– Да, ты прав, я им об этом скажу. Кэт намерена на следующей неделе назначить точную дату. Надо же успеть разослать приглашения, все устроить.

– Тетя Бланш обо всем позаботится, – засмеялся Джон. – Она уж все заранее распланирует. Между прочим, сегодня вечером она мне сообщила, что намерена переплюнуть даже твою свадьбу, которая, как я сильно подозреваю, была устроена не без ее участия.

– Еще бы. Действительно, в такого рода делах она не нуждается в помощниках. У нее настоящий талант по части устройства подобных мероприятий. Завари чай, Джон, слышишь, чайник там надрывается.

– Ладно. А ты не ходи на кухню, а посиди в библиотеке. Я принесу чай туда.

– Спасибо, дорогой.

Она послушно прошла через большой холл и вошла в библиотеку, окна которой выходили на реку. Мередит остановилась у одного из окон и стала смотреть на ночной город. По реке плыла большая баржа, очевидно, везла груз в порт.

Мередит никогда не надоедало наблюдать за Ист-ривер. По реке всегда сновали какие-нибудь кораблики, большие или маленькие, баржи, лодки; здесь всегда кипела жизнь.

Мысли снова обратились к Кэтрин. Мередит отошла от окна и села в кресло перед камином. Она устроит своей девочке самую лучшую свадьбу на свете, уж можете не сомневаться…

Размышления прервал Джон:

– Куда поставить поднос? Наверное, сюда, рядом с тобой.

– Да, поставь на кофейный столик. – Мередит сдвинула в сторону груду альбомов по искусству.

Она разлила чай, и несколько минут они молча его пили. Вдруг Джон сказал:

– У вас с Люком серьезно?

Мередит непонимающе уставилась на него.

– Ну, ты собираешься за него замуж, мама?

– Он меня об этом не просил, – отозвалась она.

– А если попросит? – не отставал Джон.

– Если честно, то не знаю.

– Почему?!

– Почему не знаю? Ты это хочешь узнать?

– Да.

Мередит слегка пожала плечами.

– Просто не знаю, и все. Слишком серьезный шаг: это будет означать, что мне придется полностью перестроить свой образ жизни.

– Ну и что? Мне кажется, тебе надо выйти за него.

– Ты правда так считаешь? – вопросительно подняла светлую бровь Мередит.

– Конечно. Ты его любишь, он тебя тоже. Голову даю на отсечение: если дашь ему хотя бы крошечный шанс, он тут же сделает тебе предложение.

Мередит промолчала.

– Мама, ты привыкла, что мы всегда вместе. Три мушкетера, помнишь? Ты нас так обычно называла. Кэт выходит замуж, скоро у нее будет собственная жизнь, собственная семья. Я, может, тоже когда-нибудь женюсь, если встречу подходящую кандидатуру. Я не хочу, чтобы ты однажды осталась одна.

Мередит взглянула на сына, тронутая его словами, потом нахмурилась.

– Тебя тревожит моя одинокая старость, да, Джон?

Рассмеявшись, он покачал головой.

– Ты никогда не будешь старой, мама. Ты всегда будешь молодой и прекрасной. Я никогда не видел, чтобы женщина так выглядела в сорок четыре года.

– А ты, конечно, много повидал на своем веку, – поддела его Мередит. – Знал столько женщин…

Но Джонатан не был расположен шутить.

– Я не хочу, чтобы ты осталась одна. – Он откашлялся и в упор посмотрел на мать. – Когда я был маленьким, я слышал… слышал, как ты ночью плачешь, мама. Всхлипываешь так, словно в твоем сердце незаживающая рана. Я стоял под дверью, слушал и ужасно переживал. А войти не смел, хотя мне очень хотелось утешить тебя.

– Надо было войти, – тихо заметила Мередит. Слова сына ее поразили.

– Я боялся. В те годы ты иногда очень сильно сердилась. Когда я стал постарше, я однажды ночью спросил тебя, почему ты плачешь. Помнишь?

– Смутно.

– Помнишь, что ты мне ответила? Мередит отрицательно качнула головой.

– Ты сказала, что плачешь потому, что потеряла кого-то, когда была ребенком. Я спросил, кого, но ты молча отвернулась.

Мередит смотрела на сына, не в силах вымолвить ни слова.

– Мама, кого ты потеряла? Мне всегда хотелось узнать.

– Не знаю, – проговорила она после долгой паузы. – Если бы знала, я бы сказала тебе, Джон. Честное слово, сказала бы.

Сын встал и подошел к ней, сел рядом. Взял за руку, заглянул в глаза. Во взгляде его читались любовь и нежность. Он медленно начал:

– Я ужасно переживал, что ты плачешь. Хотел помочь, утешить, но не знал как. Сколько мучений доставляли мне твои слезы.

– О Джон!

– Вот почему твои отношения с Люком так важны для меня, мама… Он отличный парень, любит тебя. Может быть, он сможет помочь тебе забыть все прошлые горести и обиды…

Посреди ночи Мередит проснулась.

Она выскользнула из кровати, накинула халат и прошла в библиотеку. Там на сервировочном столике стояли напитки. Она налила себе в высокий бокал немного коньяку, добавила воды и села в кресло. Устроилась поудобнее и сделала глоток.

Мередит обнаружила, что обдумывать свои проблемы, сидя в кресле, куда удобнее, чем лежа в кровати. Она сидела, откинувшись на спинку кресла, старалась расслабиться и думала о словах сына.

Джон удивил ее, но ее также тронули его нежность и забота. Хотя Мередит и не хотелось, чтобы сын тревожился о ней, все же это ей было приятно. Для матери очень важно сознавать, что дети ценят и любят ее.

Она всегда старалась, чтобы у ее детей было счастливое детство, старалась, чтобы им было хорошо. И Мередит хотелось верить, что ей это удалось. Кэтрин и Джонатан выросли замечательными, умными, добрыми, порядочными. Каждый из них нашел свою дорогу в жизни, и, слава Богу, их миновали соблазны, которые, к сожалению, захватили многих их сверстников: наркотики, алкоголь и прочее. Мередит могла чувствовать себя счастливой.

Поразительно, Джон помнит, как она плакала по ночам, полагая, что дети спят и ничего не слышат. Но странная вещь: у нее в памяти совершенно не сохранился разговор с сыном о потере, которую она испытала в детстве. Мередит знала, что Джон ничего не придумал. Зачем бы ему говорить неправду? Просто она забыла, о чем сказала ему много лет назад. Что она имела в виду? Мередит терялась в догадках.

Вздохнув, она допила коньяк, встала и пошла обратно в спальню. Может наконец сможет заснуть. Во всяком случае, надо постараться. Впереди трудный день. Она сняла халат и легла. Почти сразу глаза начали слипаться, и скоро Мередит погрузилась в глубокий сон.

Детей было очень много. Мальчики и девочки. Некоторые – совсем маленькие, года три-четыре, не больше. Другие постарше, лет семь-восемь. Они шли по пустынной выжженной земле. Некоторые держались за руки: мальчик и девочка, две девочки. Другие шли по одиночке. «Как много детей, – думала она, постепенно наполняясь страхом. – Я никогда не смогу снова найти ту девочку. И мальчика. Я их навсегда потеряла. Где они? Должно быть, где-то среди этих детей. Я должна их найти».

Она в отчаянии бросилась к детям, которые спокойно и деловито шагали по направлению к горизонту. Она вглядывалась в их лица, но не узнавала. Дети шагали по сухой, спекшейся грязи, как автоматы: глядя прямо перед собой и не обращая на нее ни малейшего внимания. Их безжизненные, тусклые, тупые лица были лишены всякого выражения.

«Куда вы идете? – закричала она. – Куда?» Никто ей не ответил. «Вы их видели? – снова закричала она. – Девочку с длинным полосатым шарфом? Мальчика в кепи? Пожалуйста, скажите мне, если вы их видели».

Дети единым потоком повернули направо и направились в сторону моря. Она никогда раньше не видела моря. Вода была черной и маслянистой. Содрогнувшись, она закричала детям, чтобы те шли обратно. Но они словно не слышали. Ей стало страшно, она просто вся тряслась от страха. А дети продолжали шагать. «Нет! – закричала она. – Стойте!» Никакого ответа. Они шли и шли и заходили прямо в море, медленно погружаясь под воду и исчезая из виду. «О Господи, нет!» – кричала она. Никто ее не слышал.

Вокруг стало пусто. Осталась только она одна. И тут она увидела их. Они приближались к ней, взявшись за руки. Маленькая девочка с шарфом и мальчик в школьном кепи. Она помахала – дети замахали в ответ. Она побежала. Она была уже совсем близко к ним. Таблички, приколотые к их пальто, были огромными, больше, чем раньше. Они трепетали на ветру, заслоняя лица детей. Вдруг мальчик и девочка повернулись и побежали в сторону моря. «Нет! – закричала она. – Нет! Стойте! Не ходите туда!» Они не слушали. Она тоже побежала. Выжженная земля задрожала и треснула пополам. Она перескочила через трещину и, ловя ртом воздух, побежала дальше. Наконец она догнала детей и схватила мальчика за плечо. Он упирался. А потом медленно стал оборачиваться. Она закричала – у него не было лица. Она рывком повернула к себе девочку и снова закричала.

– Мама, что с тобой, что ты? – ворвался в ее комнату Джон, на ходу включая свет и подбегая к кровати.

Мередит сидела, глаза ее были широко открыты, лицо и шея покрыты холодным потом. Она покачала головой.

Сын сел прямо на одеяло. Он внимательно посмотрел на Мередит и крепко взял за руку, желая успокоить. Потом спросил:

– Что с тобой, мама?

Мередит глубоко вздохнула.

– Мне приснился странный сон, ночной кошмар.

– Он тебя напугал, я слышал, как ты кричала.

– Да, наверное. Извини, что разбудила тебя.

– Ничего. – Джон нахмурился. – Что за кошмар?

– Ничего конкретного, какие-то спутанные отрывки, – заставила себя улыбнуться Мередит, надеясь, что сын поверит. – Забудем. Я уже в полном порядке. Иди спать, солнышко.

Джонатан склонился, нежно поцеловал ее в щеку.

– Если что, сразу зови меня.

– Все отлично, – ответила она.

После того как Джон вышел из комнаты, Мередит долго лежала без сна, припоминая малейшие детали своего кошмара и обдумывая их.

Этот сон привиделся ей впервые много лет назад, когда она была совсем молоденькой и жила в Сиднее. Он повторялся в течение долгих лет, а потом вдруг внезапно прекратился, когда ей было около тридцати. И вдруг кошмар вернулся – она видела его вот уже два раза за последний месяц.

Снилось всегда одно и то же: пустынное место – заброшенное и зловещее. Дети, шагающие в море на свою погибель. И ее собственное отчаяние, что она не может найти мальчика и девочку.

Мередит всегда просыпалась в холодном поту. И всегда после пробуждения ее охватывал страх. Что означал этот сон?

 

17

– Сколько приступов у вас было? – спросила доктор Дженнифер Поллард, впиваясь взглядом в Мередит.

– Два в январе, два в феврале, три в марте и два в этом месяце… в четверг, на праздновании помолвки Кэт, и потом в воскресенье. Последний приступ был сильнее предыдущих. Он продолжался целый день, я чувствовала себя куда слабее, чем в другие разы. Мне было так плохо, что я даже не ходила вчера на работу. А сегодня утром попыталась поработать и очень быстро утомилась. И решила, что надо пойти к вам.

– Рада, что вы так решили, – ответила доктор. – По телефону вы мне рассказали, что симптомы всегда одинаковы: тошнота и полное изнеможение. Еще что-нибудь, Мередит?

– Больше ничего.

– Рвота, температура, спазмы в желудке, понос, головная боль?

Мередит отрицательно покачала головой.

– Нет, ничего такого. Меня мутит, и я ощущаю просто невероятную усталость.

– Ясно. – Дженнифер задумчиво потерла подбородок.

Мередит напряженно подалась вперед.

– Дженнифер, вы считаете, что я больна?

– Честно говоря, не уверена. Сначала мы проведем всестороннее обследование, а уж потом я поставлю точный диагноз. – Говоря это, врач открыла лежащую перед ней папку и проглядела верхнюю страницу. – Я смотрела вашу историю болезни перед нашей встречей; три месяца назад, в конце декабря, вы уже прошли полное обследование. Вы абсолютно здоровы, Мередит.

– Да, я знаю, вот почему я в полном недоумении.

– Ну что ж, разберемся, – деловито захлопнула папку Дженнифер. – Для начала сделаем все анализы.

Она встала и вышла из-за стола. Мередит тоже поднялась.

Дженнифер Поллард положила руку ей на плечо.

– Не смотрите так озабоченно. Мы обязательно докопаемся до сути.

– Как вы думаете, что это может быть? Поколебавшись, Дженифер сказала:

– Что угодно, но пока бессмысленно строить догадки. Может быть, и ничего. И в то же время я не хочу вас утешать, что вы в полном порядке. Для этого я вас слишком уважаю, да и вообще это не в моих правилах. Я убеждена, что с пациентами надо быть честным. Сильное утомление, симптомы которого вы описали, может свидетельствовать о многом. Анемия, гормональное расстройство, хроническая инфекция. И потом, это может быть элементарное переутомление.

– Нет, только не переутомление! – воскликнула Мередит. – Ведь в остальное время меня переполняют энергия и жажда деятельности.

– Пойдемте к Анджеле. – Дженнифер пропустила Мередит вперед, и они вышли из кабинета в коридор. – Вы ведь знаете наши порядки. Анджела возьмет кровь на анализ, сделает электрокардиограмму и снимок легких. Еще понадобится анализ мочи. Проведем полное обследование.

Открыв дверь в маленькую лабораторию, Дженнифер сказала:

– Вы пока раздевайтесь, а я сейчас пришлю Анджелу.

– Спасибо, – пробормотала Мередит.

Через час Мередит уже была снова одета и сидела в кабинете доктора Поллард. Мередит с тревогой смотрела на Дженнифер.

– Ну что?

– Ничего, – улыбнулась Дженнифер. – Как я и говорила, у вас не наблюдается никакой физической аномалии. Ни образований, ни опухолей, вы даже не поморщились, когда я мяла ваш живот. Давление в норме. Конечно, надо дождаться анализов крови и мочи, они будут готовы через пару дней. Но, честно говоря, я почти уверена, что они тоже не покажут ничего тревожного. В общем, вы по-прежнему совершенно здоровы, как и три месяца назад.

– Тогда как же вы объясняете эти приступы?

– Трудно сказать. – Дженнифер откинулась на спинку кресла и пристально посмотрела на Мередит. – Может быть, нервы? Стресс? Вы слишком много работаете. Сколько я вас знаю – а это без малого десять лет, – вы всегда были трудоголиком, хоть мне и не нравится это слово. А стресс может сыграть с организмом злую шутку.

– Понимаю. Но я не ощущаю никакого стресса, совсем наоборот. Честное слово, Дженнифер. Я не так много работала в последнее время, особенно когда была во Франции. Я занималась там переоборудованием гостиницы, но у меня замечательный партнер, она переложила основную нагрузку на себя. А по выходным я отдыхала с моим другом на Луаре, у него там загородный дом. – Мередит чуть подалась вперед и добавила: – Я никогда еще не чувствовала себя такой счастливой. И с работой все в порядке, и с детьми.

– Рада это слышать, – ответила Дженнифер. Она некоторое время задумчиво смотрела на пациентку, потом спросила: – А вообще вас что-нибудь беспокоит?

– Нет. Я же сказала, никогда еще моя жизнь не казалась мне такой замечательной.

Доктор Поллард кивнула.

– Ладно, давайте дождемся результатов анализов. Я позвоню вам, как только они будут готовы. В четверг, в крайнем случае в пятницу.

В четверг днем Мередит подписывала пачку отпечатанных писем, когда зазвонил телефон. Она сняла трубку.

– Алло?

– C'est moi, chérie.

– Люк! – обрадовалась она. – Как ты, дорогой?

– Боюсь, не очень хорошо.

– Что такое? – встревожилась Мередит. Люк вздохнул:

– Мне ужасно жалко, Мередит, но я не смогу приехать в Нью-Йорк в этот уик-энд. Я застрял тут, в Лионе. На данном этапе строительства мое присутствие здесь просто необходимо.

– О Люк, какая жалость! Я так тебя ждала! Я ужасно расстроена, дорогой, но я все понимаю. Работа прежде всего!

«И у меня тоже», – вздохнула про себя Мередит.

– Я должен быть на месте, – продолжал Люк. – Неожиданные осложнения с фундаментом, потребовалось все переделывать. Я не могу никому доверить эту работу. Мы наткнулись на подземную скалу и поэтому придется менять проект. Так что мне просто необходимо быть здесь. Завтра я встречаюсь с подрядчиком и прорабом. К субботе мы закончим работу по модификации проекта и запустим бригаду. – Он помолчал, коротко рассмеялся и сказал: – А может, ты сможешь приехать в Лион?

– Я бы очень хотела, но не могу. Я тебе говорила, что продала гостиницу. Так вот, во вторник состоится подписание документов. Генри Рафаэльсон сразу на следующий день уезжает на Дальний Восток, так что я не могу перенести встречу. Следующая неделя у меня просто сумасшедшая. Но позволь тебе напомнить, если ты забыл, что скоро я приеду в Париж.

– Я не забыл, chérie, и жду тебя с нетерпением.

Мередит взглянула на календарь.

– Я планирую приехать в конце апреля. И пробуду целый месяц.

– Вот это здорово! Я счастлив. Но я буду скучать по тебе, Мэри.

– Я тоже, – ответила она.

Они поговорили еще минут десять. Был момент, когда Мередит уже совсем было решилась рассказать ему о своем визите к врачу, но потом передумала. Зачем тревожить его? У него и так полно проблем с этим торговым центром.

– У вас нет ни малейших физических отклонений, Мередит, – улыбаясь, заявила Дженнифер Поллард. – Рада сообщить, что ваши анализы превосходны.

Мередит улыбнулась в ответ, облегченно вздохнула, но тут же нахмурилась:

– Но сегодня утром, позвонив в офис, вы сказали Энн, что хотите переговорить со мной.

Доктор кивнула.

– Да. – Дженнифер кашлянула. – И все-таки что-то не в порядке. Эти ваши приступы. По опыту знаю, что люди, страдающие, подобно вам, приступами внезапной усталости, испытывают их постоянно. Другими словами, это носит хронический характер. А не так, как у вас, два-три раза в месяц.

– То есть?

– То есть ваши приступы могут участиться, и в результате вы станете постоянно испытывать чувство усталости.

Мередит молча смотрела на доктора Поллард.

– Позвольте, я вам кое-что объясню, Мередит. Очень часто подобное утомление имеет психологические причины.

– Вы полагаете, это тот случай?

– Возможно. У вас может быть психогенная усталость.

– Что это значит?

– Причина этому – ваше переутомление и эмоциональные проблемы. Или же депрессия, о которой вы сами не подозреваете.

– У меня нет никакой депрессии! – взорвалась Мередит. – Я же говорила вам во вторник, что у меня все чудесно, лучше не бывает! Я полюбила прекрасного человека – он любит меня.

– Я верю и счастлива за вас. Однако не будем с ходу отметать идею о психогенной усталости. Эмоциональные проблемы и неважное психическое состояние – дело обычное. Вас может тревожить нечто, случившееся давным-давно; время от времени оно возвращается и дает о себе знать.

– И как это лечится? – нервно спросила Мередит, настороженно глядя на Дженнифер.

– Необходимо определить природу заболевания, найти корень проблемы и уже потом лечить.

– Психиатрия. Вы к этому подбираетесь, Дженнифер?

– Да. Если у вас психогенная усталость, я бы рекомендовала вам немедленно обратиться к психоаналитику. Болезнь – а это самая настоящая болезнь – сама по себе никуда не исчезнет. Напротив, она может стать хронической.

– Кого… кого вы мне порекомендуете? – тихо спросила Мередит.

– Доктора Хиллари Бенсон. Она очень симпатичная, вам понравится. И блестящий психоаналитик. Ее офис на углу Парк-авеню и 69-й улицы.

Мередит выглядела очень встревоженной.

– Мередит, я не знаю никого нормальнее вас, – отвечая на ее безмолвный вопрос, сказала Дженнифер. – Я отвечаю за свои слова. Послушайте, может быть, это вовсе не психогенная усталость… Стресс или что-то в этом роде. Я ведь уже говорила вам…

– Нет, это не стресс.

– Так вы пойдете к доктору Бенсон? Мередит кивнула.

 

18

Мередит приняла решение встретиться с психоаналитиком. Она попросила Энн договориться о визите к доктору Бенсон на следующей неделе. И после этого выбросила из головы все связанное с этим решением. Мередит обладала способностью откладывать обдумывание проблемы до того времени, когда это потребуется. Поэтому следующие несколько дней она прожила, не зацикливаясь на своем здоровье и психическом состоянии. К счастью, приступов не было.

Во вторник днем она вошла в кабинет доктора Хиллари Бенсон. Мередит сразу увидела, что Хиллари женщина приятная, но суховатая. У нее было миловидное лицо с высокими скулами и светлыми, почти прозрачными, голубыми глазами. Рот был сурово сжат, а темные волосы собраны на затылке в узел, как у учительницы. Хиллари производила впечатление женщины деловой и строгой, и в первый момент Мередит даже немного растерялась, решив, что попала к человеку холодному и бесстрастному. Но потом вспомнила слова Дженнифер о том, что Хиллари Бенсон великолепный специалист и очень милый человек.

«Я должна дать ей шанс, пусть попробует, – решила Мередит. – Нужно разобраться, почему участились приступы. Если верить Дженнифер, корень зла может определить только психоаналитик».

Приветливо поздоровавшись с Мередит за руку, доктор Бенсон пригласила:

– Проходите, садитесь, миссис Стреттон.

– Спасибо, – поблагодарила Мередит и присела к столу.

Приглядевшись повнимательнее, Мередит увидела, что они с Хиллари примерно одного возраста: той тоже было слегка за сорок.

Психоаналитик сказала:

– Мы долго беседовали с доктором Поллард. Она ввела меня в курс дела, показала вашу медицинскую карту. Вы на редкость здоровая женщина, миссис Стреттон.

– Слава Богу, – криво улыбнулась Мередит.

Доктор Бенсон кивнула и поудобнее устроилась в кресле. Какое-то время она просто молча смотрела на пациентку. Красивая женщина. Умеет себя подать. Но в глазах затаились страдание, боль, страх. Не считая нужным ходить вокруг да около, Хиллари сразу приступила к делу:

– Дженнифер считает, что у вас психогенная усталость.

– Она мне так и сказала.

– Давайте побеседуем об этой вашей усталости, о приступах. Когда случился первый?

– В начале января. Я ездила по делам в Париж. Весь день я была в разъездах, а вечером, вернувшись в отель, почувствовала себя плохо. Сильная усталость, тошнота.

– А где вы были перед этим?

– В Англии. Путешествие было недолгим, я не могла так уж сильно устать. Я вообще очень выносливая, доктор Бенсон.

– Значит, подобное утомление для вас нетипично. Ясно. – Помолчав, Хиллари продолжила: – В тот день произошло нечто вас расстроившее? – Она сцепила пальцы и выжидательно посмотрела на Мередит.

– Да нет. Сказать по правде, я подумала тогда, что простудилась. В то утро я долго пробыла на холоде, да еще и снег шел. Я ходила смотреть руины одного древнего аббатства. Вот, я и подумала… – Мередит оборвала себя на полуслове.

– Что вы подумали, миссис Стреттон? – ободряюще улыбнулась доктор Бенсон.

– Я хотела сказать, что простудилась, болтаясь по аббатству. Но вдруг вспомнила: в то утро случилось нечто очень и очень странное.

– Что же?

– Мной овладело непонятное чувство, что я уже была там прежде.

– Но вы же там никогда раньше не были. Так ведь?

– Да.

– Вы хорошо помните ваши тогдашние ощущения?

Мередит кивнула.

– Можете их описать?

– Да. Но позвольте я вам кое-что объясню, доктор Бенсон. В первый раз я увидела аббатство накануне… Из окна гостиничного номера. Оно стояло такое величественное посреди заснеженного поля. Мне ужасно захотелось там побывать. На следующее утро у меня выдалось немного свободного времени, я ждала свою подругу… Впрочем, это не имеет значения. Я решила сходить туда. Я шла к аббатству, и словно какая-то тайная сила толкала меня вперед. Мне непременно надо было туда попасть.

А чуть позже, когда я наконец добралась до него, мной вдруг овладело престранное чувство, что я уже была здесь раньше. Но ощущение это было очень отчетливым.

– Вы уверены, что никогда прежде там не бывали?

– О да. Я никогда не видела аббатство Фонтейнс. Я вообще приехала в Йоркшир первый раз в жизни.

– Понятно. Что еще вы чувствовали в то утро?

– Да, было кое-что еще. Я испытала огромное чувство утраты. И невероятную печаль… – Мередит умолкла. Подумав, она тихо добавила. – Да, печаль и утрату.

– Как вы это объясняете?

– Не знаю. Но в какой-то момент произошла странная вспышка сознания. Я была уверена, что потеряла кого-то очень мне дорогого. Даже так: у меня отобрали кого-то очень мне дорогого. Понимаете, мне казалось, что я знаю это место, что здесь случилась какая-то трагедия. И в то же время эти руины не внушали мне страха. Совсем наоборот. Я ощущала себя их частью, мне там было легко и спокойно.

– Вы хорошо знаете Англию, миссис Стреттон?

– Не очень, хотя и приезжаю туда вот уже больше двадцати лет. Но, как я уже говорила, в Йоркшире я никогда не бывала. – Мередит чуть подалась вперед и впилась взглядом в психоаналитика. – Как вы можете объяснить то, что случилось со мной в аббатстве?

– Пока никак.

– Вы полагаете, происшествие в аббатстве вызвало первый приступ?

– Не знаю. – Хиллари Бенсон задумчиво покачала головой. – Человеческий мозг – весьма сложный механизм. В нем далеко не все поддается объяснению. Давайте пока оставим происшествие в аббатстве и двинемся в другом направлении. Со слов доктора Поллард я поняла, что вы из Австралии. Пожалуйста, расскажите мне о себе.

– Я из Сиднея. Я там выросла. Мои родители погибли. В автомобильной катастрофе. Когда мне было десять лет. Меня взяли к себе родственники. – Мередит положила ногу на ногу и холодным, отстраненным взглядом посмотрела на доктора Бенсон.

Наблюдавшая за ней Хиллари сказала себе: «По глазам видно, что она лжет. Вне всякого сомнения. Произносит заученный текст. Повторяет наизусть то, что бесчисленное количество раз говорила всем остальным».

После небольшой паузы Хиллари спросила:

– Как печально, что вы осиротели в столь юном возрасте. Кто вас воспитывал?

– Родственники. Я ведь уже говорила.

– Но кто именно?

– Тетя.

– У вас были братья или сестры?

– Нет, я всегда была одна.

– Вы чувствовали себя одинокой, хотя и жили у тети?

– Да. Именно так.

– Расскажите мне, как вы приехали в эту страну, миссис Стреттон.

– С удовольствием, – согласилась Мередит и добавила: – Называйте меня, пожалуйста, по имени, доктор Бенсон.

Хиллари кивнула.

– С удовольствием. Пожалуйста, расскажите мне поподробнее о вашем переезде в Америку.

– Я прибыла сюда с одной американской семьей, которые одно время жили в Сиднее. Паулсоны. Когда мне исполнилось пятнадцать, я стала работать у них няней. А через два года мистера Паулсона перевели назад в Америку, и они предложили мне поехать с ними. Я согласилась.

– Ваша тетя не возражала?

– О нет. Ей было все равно. У нее имелись собственные дочери, четыре штуки. Мной она не интересовалась.

– И поэтому она разрешила вам уехать в Америку с Паулсонами? Я правильно поняла?

Мередит кивнула.

– Она помогла мне оформить паспорт. – Мередит скривилась. – Она была счастлива избавиться от меня.

Хиллари Бенсон нахмурилась.

– Вы не любили друг друга?

– Нет. Совсем.

– А ваши родители? Их вы любили?

– Не особенно.

– Но вы были единственным ребенком. В таких семьях детей и родителей обычно связывают очень теплые чувства.

– В моей семье было не так.

Доктор Бенсон замолчала и сделала кое-какие пометки в лежащем перед ней блокноте. Теперь она окончательно убедилась, что Мередит лжет, рассказывая о своем детстве. Казалось, она заучила текст наизусть и говорит односложно, боясь допустить ошибку. Или опасаясь выдать то, что хотела бы скрыть.

Хиллари положила ручку и улыбнулась пациентке.

– Итак, вы приехали в Нью-Йорк с Паулсонами. Вы потом вернулись в Австралию?

– Нет. Я осталась здесь. В Коннектикуте. Мы жили недалеко от Нью-Престона. Возле озера Варамог. Я прожила с Паулсонами около года, а потом мистера Паулсона перевели в Южную Африку. Он работал в международном рекламном агентстве, и семья то и дело переезжала с места на место.

– Вы поехали с ними?

– Нет, я не хотела уезжать в Йоханнесбург. Я осталась в Коннектикуте.

– Одна? Вам ведь было всего восемнадцать.

– Миссис Паулсон согласилась меня оставить, потому что я нашла работу. В гостинице «Серебряное озеро». Она познакомилась с Сильверами, и они ей понравились. Кроме жалованья, они предоставляли комнату и питание, и ей это пришлось по душе. Сильверы – старинное и очень уважаемое в округе семейство.

– Значит, в возрасте восемнадцати лет вы начали жить сама по себе и работать в гостинице. Как вы себя ощущали? Вам нравилась ваша независимость?

– Нравилась. Но я не жила сама по себе, доктор Бенсон. Сильверы с самого начала относились ко мне, как к члену семьи, они меня очень хорошо приняли. Я чувствовала себя как дома, это было совершенно новое для меня ощущение.

– Если я правильно вас поняла, они относились к вам, как к дочери. Так, Мередит?

– Нет, не как к дочери, они для это были слишком молоды. Скорее как к сестре, младшей сестре.

– Сколько им было лет?

– Амелии – тридцать шесть, Джеку – тридцать два.

Хиллари кивнула.

– Чем вы занимались в гостинице?

– Я работала регистратором, но с самого начала мы договорились, что я буду помогать Амелии с деловыми бумагами, счетами и так далее. Она была очень загружена, а поскольку она сидела в инвалидном кресле, ей приходилось нелегко. Я считалась регистратором и ее помощником одновременно. И еще я помогала Джеку по хозяйству.

– А что произошло с Амелией Сильвер? Почему она оказалась в инвалидном кресле?

– Она упала с лошади вскоре после того, как они поженились, ей было двадцать пять. Она повредила позвоночник и потеряла ребенка, которого вынашивала; всю нижнюю часть тела парализовало. Это была страшная трагедия. Но Амелия старалась держаться.

– Расскажите мне о ней поподробнее. Очевидно, она много для вас значила.

– О да, очень много. Амелия была замечательной, она столькому меня научила. И еще: она была настоящей красавицей, самой красивой из всех, кого я знала. Помните Вивьен Ли из «Унесенных ветром»? Так вот, когда я в первый раз увидела Амелию, я сразу подумала: как же она похожа на Вивьен Ли!

– Значит, она и в самом деле была красива. Вы говорите, она вас многому научила. Чему, расскажите мне.

– Она прекрасно разбиралась в искусстве, в антиквариате, в дизайне, всем этим она делилась со мной. Но еще я научилась у нее мужеству – она была очень мужественной женщиной. А главное, я училась у Амелии Сильвер благородству и достоинству.

– Выходит, Амелия Сильвер являлась для вас нравственным идеалом.

– Да. И Джек тоже. Он был таким добрым, помогал мне всему научиться. Он помогал вникнуть во все тонкости; если я разбираюсь в гостиничном деле, так это только благодаря Джеку. Он был очень умным.

– В «Серебряном озере» останавливалось много постояльцев?

– Только в выходные. А так всю неделю было тихо. Отель «Серебряное озеро» и тогда и теперь предназначен главным образом для отдыха в выходные дни. Весной и летом посетителей гораздо больше, чем зимой. А осенью у нас почти не бывает свободных мест: все приезжают полюбоваться листвой.

– Вы говорите об отеле очень тепло, Мередит.

– Я люблю «Серебряное озеро». Влюбилась в те места с первого взгляда. И потом, это был мой первый настоящий родной дом. Мое первое убежище… – Мередит запнулась. Что-то она слишком разболталась. Она заерзала в кресле и уставилась на картину, висевшую за спиной доктора Бенсон.

– «Первое убежище», – повторила Хиллари. – Значит, до этого вы не чувствовали себя в безопасности, Мередит?

– Может быть, я не совсем удачно выразилась, – промямлила Мередит.

– Вы с такой нежностью рассказываете о Сильверах; очевидно, вы до сих пор их любите. А что они сейчас…

– Они умерли! – резко перебила Мередит.

– Какая жалость. Вы очень переживали?

– Да. Я была совершенно раздавлена.

– Когда они умерли?

– Джек – в 1973-м, в тридцать шесть лет. Амелия – год спустя, в 1974-м. Ей исполнился сорок один год.

– Какая страшная потеря для вас. Они вас любили.

– Да, они меня любили, – с нежностью проговорила Мередит, на миг окунувшись в воспоминания. – Вот почему я так страшно переживала, когда они умерли. Джек был первым человеком, отнесшимся ко мне с приязнью, обнявшим, утешившим…

Чуть помолчав, Хиллари Бенсон мягко спросила:

– Так вы говорите, что вы с Джеком Сильвером состояли в интимной связи?

– Я ничего подобного не говорила! – взорвалась Мередит. – Амелия точно так же любила меня и выказывала мне свою приязнь, но на словах: бедная женщина сидела в инвалидном кресле и ей было трудно обнимать меня!

– Я понимаю, – коротко ответила психотерапевт, отметив про себя гнев пациентки и слишком бурную реакцию на вопрос. Хиллари не сомневалась, что Мередит и Джек были близки. Но сейчас еще слишком рано касаться этой темы. Мередит Стреттон не готова.

Мередит бросила взгляд на часы: уже четыре. Она провела здесь почти час.

– В четыре тридцать у меня назначена встреча, доктор Бенсон. И в любом случае для первого раза, наверное, хватит.

– Да, вы правы, – ответила Хиллари, посмотрев на часы. – Давайте встретимся в следующий раз в четверг в это же время.

– Хорошо.

Мередит встала. Она пожала доктору Бенсон руку и вышла, сказав себе, что вряд ли придет сюда снова.

 

19

Но, несмотря на свои сомнения, она все же пришла. И приходила еще три раза в течение следующей недели.

Однако психоаналитик так до сих пор и не пришла к определенному выводу, какова же причина этих приступов внезапной усталости.

На пятом свидании, в конце второй недели, Мередит окончательно решила прекратить визиты.

– Вряд ли у нас что-то получится, доктор Бенсон, – медленно начала она. – Я все время говорю, вы слушаете, а толку никакого. Мы даже не знаем, есть ли у меня эта самая психогенная усталость.

– Я полагаю, что есть, – твердо заявила Хиллари.

– Но у меня больше не было приступов.

– Знаю. Но это ничего не значит.

– Наверное, пора прекратить наши встречи.

– Я считаю, что это будет довольно глупо с вашей стороны, – спокойно ответила доктор Бенсон, глядя ей прямо в глаза. – Вас что-то тревожит. Я в этом убеждена. Просто пока мы не определили, что именно.

– Я не смогу приходить. Я на месяц уезжаю в Лондон и Париж.

– Когда вы едете?

– В среду или четверг на следующей неделе.

– Ну что, разберемся, к чему мы пришли?

– Давайте, – согласилась Мередит.

Теперь доктор Бенсон даже нравилась Мередит, внушала доверие. Мередит ее уже совсем не стеснялась. В том, что они так и не нашли причину приступов, Мередит видела и часть своей вины. Она столько лет жила, никому не рассказывая всей правды, разве могла она взять и вот так неожиданно открыться малознакомому человеку?

– Мередит, мне надоело ходить вокруг да около. Сегодня я буду с вами предельно откровенна. Я знаю, что вы мне лжете. Я знаю, что у вас с Джеком Сильвером была половая связь. Я хочу, чтобы вы мне об этом рассказали.

– Это не была «половая связь»! – выпалила Мередит. – Мы любили друг друга! – Тут же пожалев о вырвавшихся словах, она отвернулась и закрыла лицо руками.

– Вам нечего стыдиться, – доверительно сказала Хиллари. – Я здесь не для того, чтобы вас осуждать, я только хочу помочь вам… Расскажите мне, расскажите о Джеке, о том, что случилось много лет назад в отеле «Серебряное озеро». Я уверена: вам станет легче, а мне эти сведения из вашего прошлого помогут определить причину болезни.

Последовало долгое молчание. Мередит ничего не говорила. Наконец она встала, подошла к окну и стала смотреть на лежащую внизу Парк-авеню. Она размышляла о себе, о Джеке и Амелии, о том, что произошло между всеми ними много лет назад. О том, что совершенно переменило всю ее жизнь. Мередит не хотела, чтобы Хиллари плохо думала о Джеке. Или о ней самой.

Повернувшись, она подошла к креслу и снова села.

– Да, все это правда. Мы с Джеком были близки, но главное – мы очень любили друг друга. Я не хотела обсуждать с вами эту тему: вы могли все неправильно понять. Слова звучат так сухо… Вряд ли вы сможете до конца понять наши чувства, зная о них только с моих слов, не будучи свидетелем того, что произошло тогда между нами. Да и никто не сможет понять.

Взгляд Мередит стал тяжелым и отрешенным. Хиллари кивнула.

– Я признательна вам за эти слова. Прекрасно понимаю, что вы хотите сказать. Но, как я только что говорила, я не судья, я – врач. И если я хочу вам помочь, я должна понять ваше прошлое.

– Вы думаете, это оно меня тревожит?

Наша с Джеком любовная связь?

– Я не уверена, Мередит. Сначала я вас выслушаю, а уж потом буду делать выводы.

– А я вот уверена, что дело не в этом. Однако я расскажу вам о Джеке и о том, что произошло между нами, когда я в 1969 году стала работать в гостинице.

– Вам удобно? Может, хотите пересесть на диван?

Мередит отрицательно покачала головой.

– Спасибо, и так хорошо. Прежде чем я начну, позвольте сделать небольшое отступление. Недели две назад мой сын Джон рассказал мне, что он, когда был маленьким, часто слышал, как я плачу по ночам. Это правда. Мне тогда казалось, что не может в человеческом организме быть столько слез, но каждый раз, начиная плакать, я не могла остановиться. Я плакала по разным поводам, но особенно горевала по Джеку и Амелии. Мне их так недоставало.

Мередит замолчала, откашлялась и продолжила:

– Джек Сильвер был моей первой и настоящей любовью. Я влюбилась в него сразу же; как оказалось, с ним произошло то же самое. Он называл это coup de foudre. Я никогда прежде не слышала этого выражения. Он объяснил мне, что оно означает «удар молнии». Но мы таили свою любовь друг от друга. Однажды Амелия поехала в Нью-Йорк навестить свою мать. Старая леди сильно болела, возможно, умирала, так что Джек отвез Амелию туда. Стоял июль. Вечером, вернувшись в гостиницу, он нашел меня – я валялась на траве на берегу Серебряного озера. Я спасалась от зноя: июль тогда выдался на редкость жаркий, настоящее пекло. Джек сказал, что хочет поговорить со мной об Амелии. Он беспокоился, что оставил ее с больной матерью одну, служанки не в счет. Он спросил, не соглашусь ли я завтра поехать в Нью-Йорк и побыть там с Амелией. Я немедленно согласилась; ради него я сделала бы что угодно.

И вдруг, совершенно непроизвольно, не отдавая себе отчета в том, что мы делаем, мы бросились друг другу в объятия. Я раньше не испытывала ничего подобного – меня захлестнули страсть, желание и всепоглощающее чувство любви. Это был мой первый сексуальный опыт, доктор Бенсон. Джек оторопел, обнаружив, что я девственница, и ругал меня за то, что я его не предупредила. Но было уже поздно. Мередит умолкла.

Хиллари Бенсон не подгоняла ее, понимая, что мудрее будет подождать, когда Мередит сама захочет продолжить.

– Мы оставались любовниками и после того, как Амелия вернулась в «Серебряное озеро». Мы не могли с собой совладать, мы потеряли голову от любви. Все прошлые годы Джек был очень обделен в этом смысле. Он рассказывал мне, как однажды даже поехал в Нью-Йорк и встретился с «девушкой по вызову». Но его постигла неудача: он не смог заниматься любовью с партнершей, не испытывая к ней никаких чувств. Меня Джек любил. Но и Амелию он тоже любил, и мы постоянно мучились угрызениями совести. Перед Амелией мы не позволяли себе ни малейших вольностей. Джек меня убеждал, что Амелия ни о чем не подозревает, что мы никоим образом не должны ее тревожить, и мы старались вести себя еще осторожнее.

– Она так и не узнала? – спросила Хиллари. Не ответив, Мередит продолжила свой рассказ.

– В один прекрасный день я поняла, что беременна. Я пришла в ужас, убежденная, что вот теперь наконец Амелия обо всем догадается. Но Джек уверял меня, что ей это и в голову еще мне оставалось делать? Я любила его безоглядно. Как же я объясню Амелии свою беременность, спросила я. Он сказал: придумай, что у тебя появился парень, что он – отец ребенка. Потом скажешь, что парень тебя бросил, испугавшись ответственности. Так я и сделала, и Амелия мне поверила.

Вы знаете, доктор Бенсон, Амелия так обрадовалась моей беременности, она просто светилась от радости. Когда я была на шестом месяце, она настояла, чтобы я переехала в квартиру над гаражом их дома. До этого я жила на чердаке гостиницы. Амелия решила, что теперь мне будет трудно взбираться по лестнице. Таким образом, мы стали жить в одном доме. Но мы с Джеком, как и прежде, соблюдали все меры осторожности.

Однажды – я была уже на восьмом месяце – Амелия поинтересовалась, не собираюсь ли я уйти от них после рождения ребенка. Я ответила, что не хочу уезжать, что я надеюсь остаться работать в «Серебряном озере». Она страшно обрадовалась моим словам. Я помню, она положила свою маленькую руку на мой живот, улыбнулась и сказала: «Наш ребенок, Мэри. Это будет наш ребенок, мы его вырастим все вместе и будем счастливы». Мы действительно были счастливы вместе. Изредка я спрашивала Джека, неужели Амелия так и не догадалась, чей это ребенок, и он меня уверял, что, конечно же, нет.

Наконец родилась наша дочь, Кэтрин. Самый прелестный младенец из тех, кого я видела. Красавица с голубыми глазами, глазами Джека. А три года спустя произошла трагедия. Джек умер. Мгновенно. У него случился сердечный приступ, когда он стоял и разговаривал с Питом О'Брайеном на лужайке перед домом. У Джека никогда раньше не болело сердце.

Мередит молча смотрела в пространство, погруженная в прошлое.

– Что было потом? – спросила Хиллари. – Продолжайте, пожалуйста.

– Что было? Мы горевали, я и Амелия. Мы горько оплакивали Джека. Но у меня на руках был ребенок, да еще надо было управляться с гостиницей, ухаживать за Амелией… На меня столько всего навалилось… Но я была молодая, сильная и со всем справлялась. А бедная Амелия совсем сдала. Понимаете, ей не хотелось больше жить, и она тихо угасала. Я чувствовала, что ей недолго осталось, она ждала смерти. Мое сердце разрывалось от горя; мне была нестерпима мысль, что я так скоро после смерти Джека потеряю еще и Амелию.

Однажды в пятницу мы с Амелией сидели в захламленной подсобке в гостинице и мастерили букетики для ресторанных столиков. Кэт играла на крылечке. Вдруг Амелия как-то по-особенному посмотрела на меня и сказала, что написала завещание. «Я все оставила тебе и Кэт, Мэри. У меня больше никого нет, да к тому же ведь Кэт из Сильверов. Последняя из рода, все здесь по праву принадлежит ей, дочери Джека. Ты должна сохранить это для нее. Уверена, ты все сделаешь как надо, Мэри, ты же умница. Если почему-либо понадобится продать гостиницу, сделай это. Или сдай в аренду, если сама не сможешь справиться. Но сохрани землю, сохрани собственность Сильверов. Земля уже теперь оценивается почти в миллион, стоимость со временем будет только увеличиваться. Джек тоже хотел бы, Мэри, чтобы ты сохранила поместье. Оно принадлежит Сильверам больше двухсот лет». Можете себе представить, доктор Бенсон, как я была потрясена. Оказывается, она знала, что Кэт была дочерью Джека!

Справившись с изумлением, я спросила Амелию, как она догадалась. Она бросила на меня странный взгляд и сказала: «Но я всегда знала, Мэри, еще с тех пор, как ты забеременела». Очевидно, вид у меня был совершенно убитый, и она, сжалившись, объяснила: «Джек сказал мне, Мэри, дорогая, – и крепко сжала мою руку. – Он любил меня с детства, но и тебя он любил. Он отчаянно нуждался в тебе, Мэри. Он был здоровым молодым мужчиной, полным страсти, а я после падения не могла удовлетворить его как женщина. Он годами не смотрел в сторону других женщин, хранил целомудрие, пока не появилась ты, Мэри. Ты забеременела, он желал этого ребенка – о, как страстно он его желал! И я никогда не сердилась на вас с Джеком. Я знала, он ни за что не причинит мне боль и никогда меня не оставит. И еще я знала, что ты ко мне привязана. Я так сильно любила Джека, Мэри, я так люблю тебя и ребенка». Она ничуть не лукавила, доктор Бенсон. Амелия всегда говорила правду.

Мередит снова умолкла. Воспоминания о том дне глубоко врезались в ее память. Глаза наполнились слезами.

– В том же году Амелия умерла, сделав меня и Кэт богатыми. Она оставила нам все, не только поместье и «Серебряное озеро», а и свое собственное состояние, которое унаследовала от матери. Она завещала кое-что Питу и Бланш, некоторым другим. Но основная часть досталась мне. Хотя я не задумываясь отдала бы все, лишь бы вернуть Амелию. Я долгие годы горевала о ней. И о Джеке.

– Какая необычная история… и какая трогательная, – тихим, сочувственным голосом проговорила Хиллари. Теперь она более отчетливо представляла себе, какие чувства испытывала ее пациентка к супружеской паре. На кончике языка у нее вертелся вопрос: не воспользовались ли Сильверы юной девушкой, как соломинкой, за которую хватается утопающий? Не были ли их чувства к ней суррогатом, неким эрзацем? Но в глубине души Хиллари понимала, что здесь не тот случай. Она знала: Мередит рассказала все честно. Она лгала, говоря о других периодах своей жизни, но сегодняшний рассказ – чистая правда.

Мередит встала, подошла к маленькому столику, на котором стоял графин, и налила себе воды. Обернувшись к доктору Бенсон, она заключила:

– Я абсолютно убеждена, что приступы не могут быть связаны с моей юностью в Коннектикуте. Я была так счастлива с Сильверами.

– Да, – отозвалась Хиллари. – Думаю, вы правы. Причина приступов не в этом. Значит, мы должны копнуть глубже, вспомнить еще более давнее прошлое. Но я не представляю, когда мы сможем встретиться, может быть, все-таки перед вашим отъездом? По крайней мере, хотя бы начнем двигаться в этом направлении.

Поколебавшись, Мередит решилась:

– Хорошо, – вздохнула она. – Я могу прийти завтра днем, если у вас найдется время.

– Сейчас я уточню у секретаря. – Доктор Бенсон нажала кнопку интеркома.

Ночью Мередит снова приснился сон из ее детства.

Она рано легла спать. Завтра предстоял трудный день, множество встреч и телефонных переговоров. И еще перед визитом к врачу Мередит хотела разобрать бумаги на своем столе.

Едва коснувшись головой подушки, она заснула и почти всю ночь спала без сновидений.

На рассвете она пробудилась и села в кровати – лицо, шея и грудь были покрыты испариной. Мередит похолодела от недоброго предчувствия.

Включив свет, она оглядела комнату и снова откинулась на подушки. Потом взяла с прикроватного столика салфетку, промокнула лицо и шею и скатала влажную салфетку в тугой шарик.

Ей снова привиделся кошмар. Мередит сосредоточилась, пытаясь восстановить в памяти детали.

Она одна на огромном, пустом участке выжженной земли. Она ищет мальчика и девочку, но не может их найти. Они исчезли, провалились в гигантскую трещину. Она видела, как они туда упали, и страшно испугалась за них. Теперь она снова должна их найти. Они знают. Они знают секрет.

Она шла и шла, обшаривая глазами окрестности. Почти потеряв надежду, она вдруг увидела детей на другом краю огромной трещины. Она была страшно счастлива, что снова нашла их. Мальчик снял кепи и помахал. Вдруг все они оказались вместе и, крепко держась за руки, пошли по направлению к горизонту. Сейчас она была одета, как маленькая девочка: темное пальто, длинный полосатый шарф, намотанный вокруг шеи, берет. У всех троих на лацканах пальто болтались огромные бирки. Багажные бирки. Она посмотрела на бирку маленькой девочки – надпись смыло дождем и прочитать имя было невозможно. Имя мальчика тоже. Она взглянула на свою бирку. Буквы тоже расплылись. Как же ее зовут? Она не знала.

Впереди стоял большой корабль. Он был таким огромным, что маленькая девочка испугалась. Она не хотела входить на корабль. Девочка начала плакать. Они с мальчиком тоже заплакали. Никто из них не хотел идти на корабль. По щекам катились слезы. Они холодили и без того замерзшие щеки. Пошел снег.

Море было черным и маслянистым. Оно внушало ужас. Плача, они тесно прижались друг к другу. Их завели на корабль. Потом они прибыли на место назначения. Там была одна серая земля, на которой ничего не росло. Ярко-синее небо и палящее солнце. Там было много детей, и все они шли, шли, пока снова не пришли к черному маслянистому морю. Дети шли прямо в море. Она отпрянула, не могла сдвинуться с места. Она пыталась остановить маленькую девочку, шагающую в море на свою погибель. Но не могла. И девочка, и мальчик уходили от нее все дальше. Она закричала, чтобы их остановить. Но ни звука не вырвалось из ее горла. Она снова осталась одна посреди выжженной пустыни. Она ужаснулась. Дети знали секрет. А она – нет. Никто больше не знал. И она теперь никогда его не узнает.

На этот раз сон несколько отличался от прежних кошмаров. Мередит поняла это, тщательно проанализировав все детали. Что бы это могло значить, удивилась она. Но теперь Мередит твердо решила рассказать о нем доктору Бенсон. Может быть, психоаналитик сумеет объяснить ее кошмары?

– Есть кое-что, о чем я вам не рассказывала, – сразу начала Мередит, придя на следующий день к врачу.

Хиллари встревоженно поглядела на пациентку.

– Что же, Мередит?

– Это как-то связано с моими приступами. По крайней мере, мне так кажется. Это началось снова после долгого перерыва, с тех пор как стали случаться приступы.

– Что началось снова?

– Сон. Кошмар. Он снится мне много лет и то пропадает, то исчезает.

– Много лет? Сколько? – спросила Хиллари, впиваясь глазами в Мередит.

– Сколько я себя помню. Лет с двенадцати-тринадцати, а может, и раньше. Кошмар прекратился, когда я поселилась в Коннектикуте. Пока я работала у Джека и Амелии, он приснился только однажды. До января этого года я видела его раза три, с перерывом в несколько лет.

– Кошмар приснился вам после приступа?

– Да. Я проводила выходные на Луаре, у моего друга. Внезапно я почувствовала сильную слабость и отправилась в свою комнату отдохнуть. Я сразу уснула, так сильна была усталость. И мне приснился сон. Проснувшись, я поняла, что старый кошмар вернулся и подействовал на меня точно так же, как много лет назад.

– Как же?

– Напугал меня, встревожил.

– Пожалуйста, постарайтесь описать мне ваш кошмар, Мередит.

Мередит кивнула и добросовестно пересказала сон. Она объяснила, что детали обычно немного разнятся.

– Значит, в последний раз вы наконец соединились с мальчиком и девочкой на выжженном пространстве? Еще что-нибудь? Какие детали еще отличались?

– Да, вот еще. Корабль… – Мередит осеклась и закрыла глаза.

– Что с вами? – забеспокоилась Хиллари.

– Ничего, – ответила Мередит и сразу открыла глаза. – Доктор Бенсон?

– Да?

– Что могут означать подобные сны?

– Обычно это – проявление тех впечатлений, которые накапливаются в нашем подсознании. Страхи, глубоко загнанные человеком внутрь, могут всплывать в снах, когда пробуждается подсознание. Я считаю, что кошмары – это наши воспоминания, а также наши страхи, Мередит.

– Так что, по-вашему, могут означать мои повторяющиеся кошмары?

– Трудно сказать. Только беседуя с вами, исследуя ваше прошлое, мы сможем найти этим снам объяснение.

Мередит судорожно вздохнула. Неожиданным и совершенно необъяснимым образом она начала задыхаться. Ее охватило сильное возбуждение. Ей необходимо уйти отсюда, необходимо попасть на воздух. Она встала, снова села, движения были резки и порывисты. Ей показалось, что еще минута – и она закричит. Мередит плотно сжала губы, пытаясь сохранить над собой контроль.

Доктор Бенсон, нахмурившись, наблюдала за пациенткой. Мередит, всегда производившая впечатление крайне уравновешенной женщины, находилась сейчас в страшном возбуждении. Она нервно потирала руки, глаза были широко открыты.

– Что с вами, Мередит? Что вас так неожиданно расстроило?

Мередит ничего не ответила, ее трясло. Она обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь.

Хиллари вскочила, быстро подошла к пациентке и успокаивающе положила руки ей на плечи.

Мередит взглянула на врача. Глаза ее были полны слез.

– Я не сказала вам всей правды… никому не говорила… никогда…

Хиллари метнулась к своему столу, схватила телефонную трубку и вызвала секретаршу.

– На сегодня я отменяю всех остальных пациентов, Джанис. Переназначьте их на другой день. Миссис Стреттон нужна сегодня срочная помощь.

Мередит сидела в кресле, раскачиваясь из стороны в сторону. Хиллари решительно взяла ее за руку и заставила подняться.

– Давайте сядем на диван, Мередит, и вы мне все расскажете. Медленно, спокойно, не торопясь.

Тихий, сочувственный голос психотерапевта подействовал на Мередит, и она позволила отвести себя на диван.

Женщины сели. Последовало долгое молчание.

Наконец, очень тихо, Мередит заговорила.

– Я не знаю, кто я. Откуда я. Не знаю, кто мои родители. Каково мое настоящее имя. У меня нет личности. Я себя придумала. Я живу по собственным правилам. Меня никто ничему не учил. Меня никто не любил. Я была совершенно одна. Пока не встретилась с Сильверами. До восемнадцати лет я была потерянной душой. В каком-то смысле я до сих пор остаюсь потерянной душой. Помогите мне… О Господи! Кто я? Откуда я? Кто дал мне жизнь?

Слезы катились по щекам, но Мередит их даже не вытирала. Отчаяние с новой силой захлестнуло ее, и она опять начала раскачиваться из стороны в сторону.

Доктор Бенсон дала пациентке выплакаться. Она ничего не говорила, ничего не предпринимала, просто ждала, пока иссякнут слезы. Наконец Мередит утихла. Хиллари молча протянула ей бумажные салфетки, потом встала, налила стакан воды и дала Мередит.

Та взяла стакан, отпила немного и прошептала:

– Простите меня за эту истерику.

– Вам не за что извиняться. Наоборот, надо радоваться. Теперь, я уверена, у нас все пойдет хорошо. Это – первый шаг на пути к излечению. Я готова вас выслушать. Не торопитесь – у нас ровно столько времени, сколько вам понадобится. Хоть весь вечер будем сидеть, если потребуется.

– Спасибо. Да… да… я должна вам все рассказать… – Мередит сделал глубокий вздох и начала. – Я выросла в сиротском приюте в Сиднее. Мне исполнилось восемь лет, когда меня удочерили Джеральд и Мерл Стреттоны. Ей не понравилось мое имя, и она стала звать меня Мередит. Они были не очень хорошими людьми. Холодные, жестокосердные. Они обращались со мной, как со служанкой. Я выполняла всю домашнюю работу – рано утром, до школы, и вечером, после уроков. Мне было всего восемь лет. Не то чтобы они совсем уж плохо обращались со мной, но ему, например, ничего не стоило меня ударить. А она была злая и очень скупая, особенно на еду. Я их ненавидела, хотела вернуться обратно в приют. Когда мне было десять лет, они погибли в автомобильной катастрофе. Сестра мистера Стреттона, Мерседес, не захотела забрать меня к себе и отправила в приют. Там я и прожила до пятнадцати лет. Мерседес я снова увидела лишь однажды, когда она помогла мне оформить паспорт. Она была очень рада, что я уезжаю с Паулсонами.

Мередит остановилась, откинулась на подушку и закрыла глаза. Сделала несколько глубоких вдохов, стараясь успокоиться. Немного погодя открыла глаза, посмотрела на Хиллари и вдруг задрожала в ознобе.

Психоаналитик взяла ее за руку и мягко спросила:

– Вы подвергались сексуальным домогательствам, когда жили у Стреттонов, Мередит? Кто-нибудь из них приставал к вам?

– Нет-нет, ничего подобного не было. Меня никто не развращал. Я сталкивалась лишь с холодностью и равнодушием. Они вели себя так, словно меня не было. Я тогда считала, что они взяли меня из приюта, чтобы иметь бесплатную прислугу. Я и сейчас в этом уверена.

Когда они умерли, я испытала облегчение. Ведь я не слыхала от них ни единого ласкового слова! Я всегда думала, что люди, которые меня удочерят, хотя бы сделают попытку меня полюбить. Но я ошиблась.

Лицо Мередит исказилось от боли, глаза затуманились, голос задрожал.

– Невозможно объяснить, что значит ощущать себя сиротой. Кошмарное чувство! Никому нет до тебя дела, никто тебя не любит. Меня всегда тревожил вопрос: почему я осиротела? Мои родители отказались от меня, потому что я плохая? Я ничего не понимала. Я желала только одного: знать, кто мои родители. Но я так и не узнала. Мне ничего не рассказывали, на мои вопросы не отвечали…

– А каковы ваши самые ранние воспоминания, Мередит? Закройте глаза, расслабьтесь, вернитесь в прошлое, постарайтесь сосредоточиться на своем раннем детстве. Что вы видите? Что вам вспоминается?

Немного помолчав; Мередит тихо сказала:

– Я вижу реку. Больше ничего. – Она открыла глаза. – Может быть, я жила около реки?

– Сколько вам было лет, когда вы очутились в приюте?

– Не знаю, доктор Бенсон. Я была всегда там.

– С младенчества?

– Да. Нет. Нет-нет, не думаю. В кошмаре прошлой ночью я видела корабль. Когда я была совсем маленькой, я иногда вспоминала, что плавала на корабле.

– На корабле или на лодке? Это важно.

Мередит снова закрыла глаза, напрягла память, пытаясь вернуться в детство. Она увидела себя, увидела мальчиков и девочек, поднимающихся по трапу. Она была одной из них. Она увидела матросов, рабочих. Увидела флагшток, на котором развевался английский флаг.

Мередит выпрямилась, открыла глаза и твердо взглянула на доктора Бенсон.

– Я уверена, что это был корабль, а не лодка. Трансатлантический лайнер. Английский корабль с английским флагом. Я была на корабле, очевидно, вместе с другими детьми. Наверное, именно этим объясняются дети в моем кошмаре.

– Возможно. Не останавливайтесь, напрягайте память дальше. Может быть, вы родились в Англии и в раннем возрасте были отправлены в Австралию?

– Может быть. Но почему я ничего не помню? Почему не помню своего раннего детства?

– Это называется подавление памяти, Мередит. Уверена, когда вы были совсем маленькой, с вами случилось нечто ужасное, что вызвало глубокую травму. И в результате – подавление памяти. Теперь я окончательно уверена, что именно это является причиной ваших приступов. Вашей психогенной усталости.

– Но почему это началось сейчас? Почему приступы не случались прежде?

– Потому что вы сами подсознательно запрятали эти воспоминания глубоко внутрь. Только так вы могли нормально жить. А сейчас кое-что затронуло эти воспоминания, и они всплыли на поверхность вашего сознания.

– «Кое-что»? О чем вы?

– Не могу утверждать с абсолютной уверенностью, но думаю, это ваше посещение аббатства Фонтейнс.

– Вы считаете, я бывала там раньше?

– Возможно. Очень вероятно. В таком случае все становится на свои места.

– А есть еще какой-нибудь способ вызвать на поверхность мои ранние воспоминания, доктор Бенсон?

– Это можете сделать только вы, попытавшись вернуть свою память о раннем детстве. На следующей неделе вы едете в Англию. Может быть, что-то еще даст толчок вашим воспоминаниям. А пока давайте еще немного побеседуем о годах, проведенных в сиротском приюте.

Мередит вздрогнула, и в глазах ее мелькнул ужас.

– Дети не должны так жить! – воскликнула она. – Но, если вы настаиваете, я расскажу.

– Настаиваю. Понимаю, рассказ причинит вам боль, но я могу отыскать в нем ключ к разгадке, какие-то намеки. Начинайте, Мередит.

Вечером она позвонила Люку. Она не могла больше утаивать от него тайну своего прошлого. К тому же ей сейчас так нужно было поделиться с ним своими переживаниями, во всем признаться, услышать слова ободрения и любви.

 

20

Кэтрин Стреттон, прищурив глаза и склонив голову набок, придирчиво разглядывала лежащую на столе акварель.

На рисунке была изображена колыбель, в которой, свернувшись клубочком и подложив кулачок под щеку, спал маленький мальчик. Кэтрин довольно улыбнулась. Ей удалось передать прелесть и очарование невинной малютки. Идеальная иллюстрация для последнего стихотворения в книжке детских стихов, над которой Кэт работала последнее время. Теперь наконец работа завершена, иллюстрации можно показывать издателю.

Отлично выполненная работа, заключила девушка, тонким росчерком выводя в углу рисунка «Кэт». Она всегда пользовалась уменьшительным именем, подписывая свои работы. Теперь это имя было уже довольно известным в издательских кругах.

Соскользнув с высокого стула, она подняла руки над головой и несколько раз потянулась. Вышла из студии, миновала большую комнату и оказалась в кухне.

Кухня была большая, яркая, покрашенная в сине-белые цвета и оснащенная по последнему слову техники. Кухня, словно специально созданная для кулинара-энтузиаста, кем Кэтрин и являлась. Она еще в детстве обожала готовить. Мама и тетя Бланш, которую Кэт любила как родную, восхищались ее успехами.

Кэтрин мыла руки и смотрела в окно. Из ее квартиры открывался чудесный вид на небоскреб «Крайслер» и «Эмпайр-Стейт-Билдинг». Сегодня знаменитые небоскребы сверкали под солнцем на фоне ярко-голубого апрельского неба, и Кэтрин подумала: «Ну и красотища, никогда они не казались такими красивыми, как в этот ясный весенний день. Хотя, пожалуй, ночью они все же красивее, когда вырисовываются яркими силуэтами огней на ночном небе». Для Кэтрин эти небоскребы олицетворяли весь Манхэттен.

Она налила в чайник воды и поставила его на плиту. Потом расставила чашки и блюдца, достала из холодильника продукты и начала делать крошечные бутербродики к чаю.

Кэтрин и Мередит сами разработали дизайн этой квартиры в Сохо. С одной стороны располагалась студия с огромным окном и еще одним окном в скошенном потолке; кухня плавно переходила в столовую. Гостиная служила одновременно библиотекой; справа находились две спальни, при каждой имелась ванная.

Квартира, и без того большая, казалась огромной, какой-то по-особенному светлой и воздушной. Эффект достигался не столько высотой потолка и множеством окон, сколько благодаря нежной, продуманной цветовой гамме.

Эту квартиру Кэтрин получила в подарок от матери в двадцать первую годовщину своего рождения. «Это подарок не от меня, – сказала тогда мать. – Это подарок Джека и Амелии, хоть их и нет с нами. Я купила эту квартиру на оставленные ими деньги».

В тот день Мередит рассказала Кэтрин о последней воле Амелии, об огромном наследстве, доставшемся девушке. В него, кроме прочего, входила гостиница «Серебряное озеро», дом, в котором Кэтрин выросла, и участок земли в сто пятьдесят акров. Всем этим после смерти Амелии управляла Мередит. Она выгодно разместила капитал и тем самым значительно его увеличила. И вот в один прекрасный день четыре года назад Кэтрин узнала, что она богатая наследница.

Кэтрин всегда знала, что Джек Сильвер – ее отец. Мать рассказала ей правду, как только Кэт достаточно подросла, чтобы все понять. Девушка почти не помнила Джека, даже об Амелии у нее остались лишь смутные воспоминания. Мередит всегда была самым главным человеком в ее жизни, и Кэтрин обожала свою мать.

Кэт никогда не осуждала Джека и Мередит: она была для этого слишком умной. И достаточно зрелой, чтобы понимать: никто не может знать, как на самом деле складываются отношения двух людей. В данном случае – трех людей. Ведь уже ясно, что Амелия все знала, но предпочитала закрывать глаза на отношения Джека и Мередит.

Однажды Кэтрин спросила обо всем этом Бланш О'Брайен, но Бланш посоветовала не вникать в подробности той старой истории.

– Никто никого не мучил, все были счастливы, все трое любили друг друга, а ты вообще являлась счастьем их жизни. Они тебя обожали, и Амелия была тебе словно вторая мать.

Иногда Кэтрин спрашивала себя о прошлом Мередит. Она многое знала, хотя мать старалась не говорить о детстве в Австралии. Кэтрин всегда казалось, что жизнь Мередит началась с того момента, когда она приехала в Коннектикут.

Кое-что мать все-таки рассказывала, и Кэтрин знала: детство Мередит было кошмарным – без родительской любви, без теплоты и участия. Ребенком она не слыхала ни одного ласкового слова!

Мередит же любила своих детей страстно, безоглядно, слепой материнской любовью, забывая обо всем на свете.

Кэтрин была уверена, что мать всю жизнь старалась дать им с братом все, чего сама была лишена в детстве, и многое сверх того.

Беззаветная любовь к детям, возможно, негативно повлияла на ее отношения с Дэвидом Лоутоном, отцом Джона. Джон и Кэтрин всегда, при любых обстоятельствах занимали в жизни Мередит главное место. Очевидно, Дэвиду надоело вечно быть на вторых ролях.

Через четыре года брак распался, и вскоре Дэвид, скромный провинциальный юрист, перебрался на Западное побережье. К их невероятному удивлению, он вдруг превратился в модного адвоката по делам шоу-бизнеса, его клиентами стали многие голливудские кинозвезды. Дети с тех пор его больше не видели, только изредка говорили по телефону, а через год или около того он и вовсе перестал звонить. Но и Кэтрин, и ее брату было на это наплевать. Джон всегда обожал мать, да к тому же Дэвида Лоутона трудно было назвать хорошим отцом и уж тем более хорошим отчимом.

Кэт всегда считала мать своей лучшей подругой. Мередит не просто дарила дочери любовь и нежность, она поддерживала Кэт во всех ее устремлениях, помогала осуществить ее мечты, выполняла все ее желания. Самая настоящая фея из сказки! И с Джоном было то же самое. Мать давала ему советы, если он просил об этом, ободряла, помогала добиваться желаемого. Мередит была своим детям и матерью, и отцом.

Кэтрин и Джону очень понравился Люк де Монбуше. Они мгновенно прониклись к нему симпатией и радовались за мать.

Джон вообще считал, что Люк и Мередит идеально подходят друг другу и им следует пожениться. Кэтрин всей душой надеялась, что брат прав. Она радовалась, что Мередит наконец встретила достойного спутника жизни. Особенно приятно было знать это именно сейчас, когда Кэтрин была на пороге создания собственной семьи. Девушке была нестерпима мысль о том, что мать останется одна. Пора уж ей найти свое счастье.

Люк частенько приезжал в Нью-Йорк, Мередит то и дело наведывалась в Париж, и это давало основания надеяться на еще более серьезные отношения в будущем. К тому же Мередит задумала продавать гостиницу в Вермонте и на днях призналась дочери, что не рассчитывает получить прибыль.

– Я только хочу не понести ущерба, – сказала Мередит. – К счастью, у меня есть несколько потенциальных покупателей.

Когда Кэтрин передала этот разговор Джону, он ухмыльнулся и заявил:

– Вот видишь, я же говорил! Мама собирается выйти замуж за Люка и переехать во Францию. Или по крайней мере проводить там большую часть времени. Помяни мое слово, Кэт.

Сегодня вечером Мередит улетала в Европу. Сначала в Лондон, у нее были какие-то дела с Патси, а потом – в Париж.

Кэтрин накрыла тарелку с бутербродиками влажной льняной салфеткой, как учила Бланш, и поставила на стол. Потом перебрала и помыла клубнику.

Девушка продолжала думать о матери. Мередит вот уже несколько недель посещала психоаналитика, стараясь отыскать причину своих странных приступов. На днях Мередит сказала по телефону, что доктору Бенсон удалось раскрыть подавляемые прежде воспоминания детства и что, кажется, они нащупали путь, по которому следует двигаться дальше.

Кэтрин очень на это надеялась. Ей так хотелось, чтобы мать наконец разобралась в своем прошлом, обрела покой и счастье. В конце концов, в следующем месяце ей исполнится уже сорок пять.

– Как у тебя красиво, дорогая! – воскликнула Мередит, входя в квартиру дочери и оглядываясь по сторонам. – С тех пор как я была здесь последний раз, у тебя появилось кое-что новенькое. Вон та картина, лампа, статуэтка в углу. – Мередит одобрительно кивнула. – У тебя отличный вкус, все очень стильно.

– Спасибо, мамочка. Яблочко от яблони недалеко падает. Я ведь у тебя всему этому научилась. Я настоящий специалист по обустраиванию гнездышка, также, впрочем, как и ты.

– А я специалист? – Притворяясь удивленной, Мередит бросила на дочь хитрый взгляд. – Я и не знала.

Кэтрин рассмеялась.

– Ах, мама, ты еще спрашиваешь! Любая самая жуткая комната на свете после того, как ты побудешь в ней часа два, превратится в очаровательный уголок. Ты поставишь туда вазу с цветами или фруктами, бросишь несколько подушек на диван, развесишь фотографии, разложишь книги и журналы. Еще что-нибудь соорудишь. У тебя же настоящий талант к этому делу.

Мередит слушала с удовольствием. Она села на диван и сказала:

– Я так рада, что побуду с тобой некоторое время до отлета в Лондон. Мы в последнее время не часто виделись. А ведь надо обсудить твою свадьбу, оговорить подробности.

– Мы с Кейтом послушались твоего совета и решили, что свадьба будет осенью.

Лицо Мередит просияло.

– Чудесно, Кэт, это самое красивое время года! Где-нибудь в начале октября, когда листья станут золотыми? Кэтрин кивнула.

– Вторая суббота октября, четырнадцатое. Мы сначала наметили на первую субботу, седьмое, но это, наверное, немножко рано, да?

– Лучше четырнадцатого. К этому времени все вокруг уже будет желто-красным, а в осенних красках Серебряное озеро просто великолепно. Ты не передумала отмечать свадьбу именно там?

– Нет-нет. Мелькнула у нас с Кейтом идея насчет небольшой церкви в Корнуэлле, но мы быстро пришли к заключению, что она слишком маленькая. – Кэтрин состроила гримаску. – Сама понимаешь, эти Пирсоны…

Мередит улыбнулась.

– Делаю вывод, что свадьба будет весьма многолюдной.

– Тебе это не нравится?

– Ну что ты, дорогая, конечно, нравится! Я всегда мечтала закатить тебе грандиозную свадьбу. Но на твоем месте я бы заранее позвонила священнику в Корнуэлл и договорилась о совершении обряда. Вдруг он в этот день будет занят.

– Да, завтра позвоню. – Кэтрин поднялась. – Мам, я хочу показать тебе эскизы моего свадебного платья. Они в студии, сейчас принесу.

Через минуту она уселась на диван рядом с Мередит, и они стали разглядывать прекрасные рисунки Кэт, на которых платье было изображено в разных ракурсах.

– Что скажешь, мама? – спросила Кэт, с беспокойством глядя на Мередит. – Почему ты молчишь? Тебе не нравится?

– Платье очаровательное. Я бы сказала, средневековый стиль.

– Пожалуй, ты права. Но скорее эпоха Тюдоров, может, елизаветинская. Я потратила массу времени на детали.

– Да, я вижу, платье очень сложное. – Мередит, наклонив голову, разглядывала набросок, где был изображен перед платья. – Пожалуй, действительно, что-то елизаветинское… Квадратный вырез, длинные рукава с пуфами, узкий лиф, пышная юбка. Очень стильно, Кэт, умница. Теперь нужна только белая фата.

– Неужели ты считаешь, я не обдумала этот вопрос? – рассмеялась Кэтрин. – Обдумала со всех сторон, но решила, что фата – это уже чересчур. Я сделаю прическу эпохи Тюдоров, а на волосах закреплю тонкую вуаль, которая будет ниспадать шлейфом. Как ты думаешь, будет хорошо?

– Конечно, Кэт. Ты будешь выглядеть просто великолепно. А кто сошьет тебе это платье?

– Наверное, Эдетта. Она ведь сшила нам с тобой несколько потрясающих вечерних платьев.

– Да, у нее получится. И она сможет подобрать подходящий белый шелк. Так, пошли дальше. В какое время дня вы намереваетесь устроить церемонию?

– Мы с Кейтом хотим в полдень. Сначала – шампанское, затем – венчание, а потом – банкет. И танцы. – Кэт приподняла темную бровь. – Правильно?

– Отлично. Раз уж мы закатываем грандиозную свадьбу, надо, чтобы все было на высшем уровне. Сколько будет гостей?

– Видимо, человек сто тридцать или около того. Мы с Кейтом насчитали около восьмидесяти-девяноста приглашенных со стороны Пирсонов, ну и от нас человек пятьдесят.

– Вряд ли мы столько наберем, дорогая, – весело хмыкнула Мередит.

– Наберем, мама, не беспокойся. Мои подружки с мужьями или приятелями. Бланш и Пит. Несколько человек из издательств, с которыми я сотрудничаю. Кое-кто из «Хэйвенс». Патси приедет из Лондона, я надеюсь.

– Она уже заявила, что обязательно приедет. Да, Агнес и Алан д'Обервилли из Парижа. Видимо, ты права, с полсотни человек наберется.

– Мама, а Люк приедет?

– Надеюсь.

– Нам с Кейтом он нравится. И Джону тоже.

– Знаю. Твой брат мне уже об этом сказал.

– Мама?

– Да, дорогая?

– Люк тебя любит.

– Я знаю.

– А ты его любишь?

– Да, Кэт, люблю.

– Ну и что же теперь будет?

– Вы что, сговорились с Джоном?

– В каком смысле?

– На праздновании твоей помолвки твой брат задавал мне те же вопросы. Так вот, отвечаю: я не знаю, что будет. Одно дело любить и совсем другое – замужество. Для меня это слишком серьезное решение.

– Ладно, вы сами во всем разберетесь. Вы оба такие умные. – Кэт встала. – Знаешь, я приготовила чай… как ты нам обычно делала, когда мы были маленькие. Мы его называли «чай в детской». Я наготовила всяких маленьких бутербродиков, печений, всякого такого. Пойду вскипячу воду. Я вернусь через секунду… – Кэт подмигнула и смеясь добавила: – Ты и чихнуть не успеешь. – И она быстро зашагала на кухню.

Мередит улыбнулась и поудобнее устроилась на диване, думая о Люке. Скоро они увидятся: она постарается побыстрее покончить с делами в Англии. Нужно посмотреть отчеты и еще съездить с Патси в Райпон. Переоборудование Скелл-Гарт-хаус почти закончено. Остались кое-какие мелочи, и в мае можно будет открывать гостиницу. А потом Мередит полетит в Париж и поживет там, тем более что у нее масса забот с Монфор Л'Амори, хотя благодаря стараниям Люка и Агнес дело движется споро. А уик-энды она будет проводить с Люком в Талси, как в прежние свои приезды.

Мередит думала, что ответить, если Люк предложит ей выйти за него замуж. Это Джон и Кэт полагают, что все так просто. Нелегко решиться на подобный шаг. Она живет в Америке, он – во Франции, у каждого работа, связи, обязательства. Мередит не может вот так взять и бросить «Хэйвенс инкорпорейтид», и Люк ни за что не откажется от своей архитектурной практики в Париже. Да Мередит и не стала бы от него этого требовать. Как же им все устроить?..

– Мама, давай пить чай здесь, – позвала Кэт из столовой, смежной с кухней. – Так удобнее.

– Иду, – отозвалась Мередит, вставая с дивана. – Как красиво! – воскликнула она, увидев накрытый стол.

– Садись вот сюда, – скомандовала Кэт, указывая на стул, сама села напротив и стала разливать чай. – Пей чай из этой красивой чашки и ешь бутерброды. С огурцом, с помидором, с салатом, с ветчиной. Маленькие, но вкусные.

– Я помню наш «чай в детской», – мечтательно сказала Мередит, надкусывая микроскопический бутербродик с огурцом. – Как нам было весело, правда? Кэтрин, жуя, кивнула.

– Я собиралась еще купить ячменные лепешки, но не вышло. А жаль, мне так хотелось угостить тебя теплыми лепешками со взбитыми сливками и клубничным джемом.

– Что ты, моя радость, и так все замечательно. К чему нам лишние калории?

– Уж ты-то можешь о калориях не беспокоиться, мамочка. Ты выглядишь просто великолепно.

– Спасибо. Кэтрин встала.

– Погоди минутку, я принесу кое-что из кухни.

Она вернулась, неся большое блюдо с клубникой и кувшинчик. Остановилась, с улыбкой глядя на мать, ее голубые глаза светились любовью.

– У меня есть кое-что особенное для тебя, мама. Клубника. Твоя любимая.

Мередит завороженно смотрела на дочь. Внутри у нее все похолодело.

И тут она услышала доносящийся откуда-то издалека ласковый голос: «Мэри… Мэри…»

Голос звал, отдаваясь эхом в ушах Мередит: «Мэри… Домой… Домой».

И тут ее словно озарила яркая вспышка. Мередит увидела молодую женщину с ярко-голубыми глазами и золотистыми волосами, склонившуюся над маленькой девочкой. Лицо женщины светилось любовью. «Клубника, Мэри. Твоя любимая». Девочка, сияя, смотрела на мать. Не было никакого сомнения в том, что мать и дочь обожают друг друга. Потом вдруг Мередит услышала, как девочка плачет. «Мама, мама, что с тобой?» Все исчезло.

Мередит всю трясло, она не отрываясь смотрела на дочь и не могла произнести ни слова. Кэтрин с тревогой спросила:

– Мама, что с тобой? Тебе нехорошо? Ты ужасно побледнела.

– Я в порядке, – с трудом выговорила Мередит и потрясла головой. – По-моему, у меня сейчас было то, что доктор Бенсон называет «вспышкой сознания». В первый раз.

– А что это такое?

– Подавленные воспоминания вдруг всплывают на поверхность сознания. Сейчас я видела сцену из своего детства. Я видела молодую женщину твоего возраста с ярко-голубыми глазами, как у тебя, и маленькую девочку. Лет пяти. Сначала они были радостными и счастливыми, а потом вдруг девочка заплакала. Потом все исчезло.

Мередит несколько раз глубоко вздохнула.

– По-моему, я видела себя и свою мать. Свою родную мать, Кэт.

– А почему вдруг произошла эта вспышка, как тебе кажется? – с любопытством спросила Кэтрин, села и внимательно посмотрела на мать.

– Это ты дала толчок. То, как ты сказала: «Клубника. Твоя любимая». И еще твои глаза – тоже голубые, тоже полные любви. – Мередит умолкла. – У Джека были голубые глаза, и я всегда считала, что ты унаследовала их от отца. Но, может быть, у тебя глаза моей матери.

Кэтрин взяла Мередит за руку.

– Мама, но ведь это же чудесно! – У нее на мгновение перехватило горло, и она взволнованно предположила. – Может, теперь ты начнешь постепенно вспоминать свое прошлое? И в конце концов все вспомнишь?

– Надеюсь, дорогая. – Мередит закусила губу. – Наверное, я должна позвонить Хиллари Бенсон, рассказать ей об этом. Наверняка ей захочется узнать. – Она посмотрела на часы. – Почти шесть часов. Думаю, она еще на работе.

– Да-да, позвони ей, – закивала Кэт. – Телефон на кухне.

Мередит кивнула, быстро прошла в кухню и набрала номер психоаналитика.

– Могу я поговорить с доктором Бенсон, Джанис? – спросила она у секретарши.

– А кто ее спрашивает?

– Это миссис Стреттон.

– О, здравствуйте, миссис Стреттон. Соединяю.

– Добрый вечер, Мередит, – поздоровалась Хиллари мгновение спустя. – Как поживаете?

– Спасибо, хорошо. Вы знаете, я вечером улетаю в Лондон. Днем я навестила дочь, мы пили чай, и она сказала нечто такое, что вызвало «вспышку сознания». Со мной это случилось первый раз в жизни.

– Прекрасная новость, Мередит! Что вы увидели?

Мередит подробно рассказала о своем видении. Когда она закончила, врач объяснила:

– Это ваше первое очень важное воспоминание. Вы сегодня совершили настоящий прорыв. И надеюсь, это только начало. Теперь вы сможете вспомнить больше. Так часто бывает. Постарайтесь все время думать о той сцене, что вы мне описали. Она приведет вас к другим важным воспоминаниям.

– Хотелось бы верить. Мне так хочется разгадать тайну моего детства.

– Вы обязательно ее разгадаете, Мередит, я абсолютно в этом уверена. И если вам понадобится мой совет или помощь, звоните не раздумывая. А через несколько недель мы увидимся.

– Да, спасибо большое, доктор Бенсон. До свидания.

Мередит повесила трубку и повернулась. В дверях стояла Кэт и выжидательно смотрела на мать.

– Что она сказала? – спросила Кэтрин.

– Что это было очень важное воспоминание и что, возможно, я теперь начну вспоминать остальное.

– Ах, мама! – Кэт бросилась к ней и крепко прижала к себе. – Я так тебя люблю, мама, я так хочу, чтобы ты успокоилась. И чтобы в твою жизнь наконец вошло счастье.

 

21

Вот уже почти час Патси Кентон внимательно слушала рассказ Мередит. Наконец тихо, задумчиво сказала:

– Итак, ты полагаешь, что родилась в Англии и совсем маленькой попала в Австралию…

Мередит кивнула.

– Именно так. Мне было лет шесть.

– И что, ты отправилась в Австралию одна? Это невозможно. С тобой наверняка ехали родители.

– Я абсолютно уверена, что была одна, Патси. Я убеждена, что моя мать к тому времени умерла.

– А отец?

– Я его не помню.

– Но почему ты поехала одна? Это ужасно странно. Кто тебя отправил?

– Не знаю. – Мередит пожала плечами. – Не имею ни малейшего понятия.

– В этом твоем повторяющемся сне много детей… Может быть, тебя отправили вместе с другими детьми? Знаешь, во время войны многих детей эвакуировали в безопасные районы.

– Может быть. Но почему? Мне было шесть лет в 1957 году, война давно кончилась. Почему нас вывозили из Англии?

Патси покачала головой.

– Ума не приложу, дорогая. Я очень хочу тебе помочь, но пока даже не представляю как. Теряюсь в догадках.

Подруги сидели в ресторане гостиницы «Кларидж». Мередит вздохнула, отпила из бокала и спокойно продолжила:

– Вчера ночью в самолете я не могла уснуть. Только ненадолго задремала, а так все время напрягала мозг, пытаясь вспомнить что-нибудь из детства.

– Тебе удалось?

– До некоторой степени. Во-первых, мое имя. В сиднейском приюте меня звали Мари Андерсон. Мерл Стреттон изменила мое имя на Мередит. Ну и конечно, после удочерения я взяла фамилию новых родителей. Но я хочу сказать, что на самом деле меня звали не Мари, а Мэри. Мэри Сандерсон.

– Так-так. А как же это могло произойти, почему возникла путаница? – Тут Патси сообразила. – Господи, эта чертова бюрократия! Спаси нас от нее, Господи! Твое имя элементарно перепутал какой-то идиот в приюте.

– Скорее всего. Одно из моих воспоминаний прошлой ночью навело меня на эту мысль. Очень строгая воспитательница в приюте внушает, будто мое имя не Мэри, а Мари. Я ее убеждаю, что меня зовут Мэриголд, но она не верит. Она фыркает и говорит, что это не имя, а название цветка.

– Господи, какие отвратительные, жестокие люди работают в подобных заведениях. Как можно такое допускать! – Патси тяжело вздохнула и с сочувствием поглядела на Мередит. – Итак, твое имя – Мэриголд. Очевидно, при записи фамилии тоже произошла путаница, и Сандерсон превратилась в Андерсон.

– Да, – подтвердила Мередит. – И эта самая путаница объясняет эпизод с бирками в моем ночном кошмаре.

– Точно, – закивала Патси. – Дорогая, ты просто гений!

Они замолчали. Мередит грустно посмотрела на Патси.

– Мою мать звали Кэти, это я тоже вспомнила. И еще я знаю, что она умерла, поэтому я никогда ее не увижу. Но раз я все это вспомнила, после стольких-то лет, я должна кое-что сделать. Ради самой себя. Я хочу побывать на ее могиле. Положить цветы, постоять, посмотреть. Уверена, мне это поможет. Возможно, я почувствую себя лучше и моя психогенная усталость пройдет.

– Конечно же, тебе станет лучше, Мередит. Я прекрасно тебя понимаю – ты придешь на могилу матери, и тебя это до некоторой степени примирит с тем, что произошло.

– По крайней мере, я теперь знаю, что она действительно существовала, а не была плодом моего воображения. Где же она может быть похоронена? Я помню ее имя, но не помню, где мы жили.

– В Йоркшире, – уверенно заявила Пат-си. – Вне всякого сомнения. Именно этим объясняется твое странное волнение в аббатстве Фонтейнс. Я еще тогда подумала: все это неспроста. Ты здорово нервничала, когда рассказывала мне о посещении руин. Наверное, тебя туда водили ребенком.

– Скорее всего. Но у меня такое ощущение, что выросла я в другом месте. За городом… В город меня возили на автобусе. Город был большой, шумный, вокруг сновало множество людей. А в центре была огромная площадь с черными статуями. Моя мать ездила в город на рынок. А над рынком куполом возвышалась стеклянная крыша.

– И множество рядов с прилавками. Так?

– Да…

Патси обрадованно закивала.

– Прилавки с овощами, фруктами, мясом, рыбой, пирожками, хлебом, одеждой, мебелью, стеклом и фарфором. Продавцы зазывают прохожих зайти и посмотреть, пощупать товар руками. И на все лады расхваливают свой товар. Ты это помнишь?

– Да-да, Патси! Мы ходили по рядам и слушали. Они так забавно зазывали покупателей!

– Все ясно. Рынок в Лидсе. Знаменитый рынок на центральной городской площади. И черные статуи нимф с факелами в руках. А еще там стоит статуя Эдуарда – Черного Принца на лошади. В натуральную величину. Как, вспоминаешь?

– Кажется, да. Значит, я родом из Лидса… Но как же я найду, где похоронена моя мать? Кто сейчас помнит о Кэти Сандерсон, которая жила там тридцать восемь лет назад?

– Мы начнем с Сомерсет-хаус. Это старое название, а теперь он называется Дом святой Екатерины. В нем находится отдел регистрации рождений, смертей и браков по всей Великобритании. Там содержится вся необходимая информация.

– Где это?

– Здесь, в Лондоне, в Кингсу. Довольно близко отсюда.

– Я поеду туда сегодня же.

– Разумеется, Мередит. И я поеду с тобой.

Через час подруги подходили к стеклянным дверям Дома святой Екатерины. Они очутились в большом помещении с рядами стеллажей, на которых стояли бесчисленные папки.

– Похоже на библиотеку, – заметила Мередит.

Они подошли к охраннику, который проверил их сумки, и Патси спросила:

– Где у вас отдел регистрации смертей? Охранник направил их к справочному бюро в дальнем конце зала. Там за стойкой стояли пять служащих, в чьи обязанности входило помогать посетителям. Патси и Мередит обратились к молодой женщине и повторили свой вопрос.

Та протянула Патси брошюру.

– Здесь вы прочтете, как пользоваться картотекой. Это достаточно просто. Сведения об умерших содержатся в черных папках и стоят вон там, слева. Записи о рождениях – в красных папках, справа. Они рассортированы по годам. На каждый год – четыре папки, по кварталам. В каждой папке – три раздела по алфавиту: «А – И», «К – Р», «С – Я».

Патси поблагодарила, и они с Мередит прошли в картотеку. Подошли к стеллажам с черными папками, отыскали нужный год. Мередит нашла папку за январь, февраль, март 1957 года «С – Я», сняла ее с полки и подошла к столу.

– Чтобы не терять зря время, посмотри следующую папку, за апрель, май, июнь.

– Правильно, – согласилась Патси и отправилась за нужной папкой.

Мередит водила пальцем по списку Сандерсонов, умерших в первом квартале 1957 года. Кэтрин Сандерсон среди них не было. Взглянув на Патси, Мередит тихо сказала:

– У меня ничего. А у тебя?

– Подожди немного, я еще не закончила.

Мередит поставила папку на место и вынула следующую – за июль, август, сентябрь. И снова ничего не нашла. Патси листала уже вторую папку, но безрезультатно.

– Мы с тобой просмотрели целый год, – констатировала Патси. – Ты абсолютно уверена, что твоя мать умерла в 1957 году?

– Да, я убеждена в этом.

– Но как же так, Мередит? Ты говоришь, что почти ничего не помнишь. Почему ты так уверена, что она умерла?

– Я не уверена. Но я знаю, что оказалась в сиднейском приюте шести лет от роду.

– Откуда ты это знаешь?

– От Мерл Стреттон. Она однажды сказала, что я с шести лет в приюте, уже целых два года, а меня так ничему и не научили.

– Ну, хорошо. Ты попала в приют в 1957 году, когда тебе было шесть лет. Но это еще не значит, что твоя мать умерла в том же году. Может, это случилось в 56-м, когда тебе было пять лет.

– Не знаю. Я знаю только, что мне было шесть лет… Давай-ка посмотрим 1956 год.

– Давай, – согласилась Патси.

Час спустя, просмотрев все папки за 1956 год, они взглянули друг на друга, и Мередит сказала:

– Безрезультатно. Ее смерть здесь не зарегистрирована.

– Попробуем другие годы?

– Нет смысла. Конечно, я могла что-то перепутать, но не можем же мы перерыть здесь все папки. Ладно, пойдем отсюда.

– Нет, подожди, – остановила ее Патси. – А что, если она умерла за границей?

– Моя мать никогда не была за границей.

– Сделай одолжение, задержись еще на минутку. Пойдем поговорим с клерком. Пожалуйста, Мередит.

– Хорошо.

Они подошли к стойке справочного бюро и обратились к той же молодой женщине.

– Мы ищем запись об умершем, но не можем найти. Скажите, а если человек умер за границей, он тут не будет зарегистрирован? – допытывалась Патси.

Женщина покачала головой.

– Обязательно будет. Где бы ни скончался гражданин Великобритании, его смерть непременно регистрируется здесь. К нам поступает информация от посольств и консульств со всего мира.

– Ясно.

– Все очень просто, – продолжала служащая, разглядывая Патси и Мередит. – Если в наших папках смерть не зарегистрирована, значит, этот человек не умер. Он жив.

Мередит во все глаза смотрела на женщину.

– Большое спасибо за помощь, – поблагодарила Патси, кивнула и, взяв Мередит под руку, потащила за собой.

Подруги остановились перед стеклянными дверьми, ведущими на улицу, и молча взглянули друг на друга.

Мередит была потрясена и слегка дрожала.

Патси, прекрасно понимая, что означает для подруги это неожиданное известие, мягко сказала:

– Я догадываюсь, о чем ты думаешь, дорогая.

– Конечно, догадываешься, – тихо, почти беззвучно, отозвалась Мередит. – Если моя мать не умерла – а согласно этим папкам, так оно и есть, – значит, она жива. И живет где-то, возможно, даже в Англии. – Мередит глубоко вздохнула и сжала руку Патси. – Почему же она рассталась со мной, когда я была такой крошкой? Почему, Господи Боже, она отправила меня в приют, да еще не куда-нибудь, а в Сидней? На другой конец света. Почему? Почему, Патси?

У Патси сжалось сердце: таким печальным и растерянным было лицо Мередит. Что тут скажешь? Патси сглотнула комок в горле и тихо ответила:

– Не знаю, дорогая, не имею ни малейшего понятия.

– Она не хотела меня, вот и отослала прочь. – Мередит всю трясло, и она прислонилась к стене, прикусив губу. На мгновение она онемела, перед глазами все поплыло.

Видя, в каком состоянии находится сейчас подруга, Патси решительно заявила:

– Вот что, если твоя мать жива, а в этом мы теперь уверены, то мы ее отыщем. Чего бы нам это ни стоило! Пошли обратно, надо найти твое свидетельство о рождении.

– Зачем? – безразлично спросила Мередит. – Что нам это даст?

– Мы сделаем копию. Если ты на самом деле родилась в Англии, а не в Австралии, твое рождение должно быть зарегистрировано в одной из красных папок.

– Как свидетельство о рождении поможет отыскать мою мать?

– В свидетельстве о рождении содержится масса всяких сведений. У меня есть свидетельства и о моем рождении, и о рождении детей. Там имя отца, его профессия. Имя матери, ее девичья фамилия. Место рождения ребенка, адрес родителей, естественно – дата и год рождения. Вполне достаточно для того, чтобы начать поиски. И кроме того, наверняка тебе захочется иметь свое собственное свидетельство о рождении. Это тебя успокоит.

Мередит кивнула, но ничего не сказала. Ей не хотелось разыскивать свидетельство о рождении. А вдруг его нет? Ей тогда будет совсем плохо.

Продолжая уговаривать, Патси вела подругу в противоположный конец зала – к красным папкам. Через пятнадцать минут они узнали, что Мередит действительно родилась в Великобритании. Факт ее рождения был зарегистрирован.

– Вот видишь, я была уверена, что мы тебя найдем в этой миленькой красной папочке, – радовалась Патси. – Сейчас мы закажем копию твоего свидетельства о рождении. Может, они успеют ее сделать сегодня же.

Патси взяла со стола бланк, сунула его Мередит и приказала:

– Заполни, и мы отдадим его в окошко, где заказывают копии.

Мередит послушно взяла ручку. В окошке им сказали, что срочный заказ стоит двадцать фунтов и будет готов завтра в это же время.

В пятницу ровно в четыре часа Мередит и Патси снова пришли в Дом святой Екатерины. Через минуту они держали в руках копию свидетельства о рождении Мередит. Затем вышли на улицу и поймали такси.

В машине они наконец смогли внимательно прочитать документ. Полное имя матери: Катарина Спенс Сандерсон. Имя отца: Дэниел Сандерсон, профессия: бухгалтер. «Может, поэтому у меня такая хорошая память на числа», – подумала Мередит. Место рождения: Лидс, Армли, Грин-хилл-роуд, 3. Адрес, где проживают родители: Лидс, Армли, переулок Бек-лейн, Хотторн-коттедж. Дата рождения ребенка: 19 мая 1951 года. Ребенок зарегистрирован 19 июня матерью. Имя ребенка: Мэриголд Сандерсон.

– Вон сколько ты теперь о себе знаешь. – Патси радостно сжала руку подруги.

– Больше чем когда бы то ни было. – Мередит справилась с волнением и продолжила: – В детстве и ранней юности меня так мучило, что я никто. Если ты не знаешь, кто ты, то начинаешь всего бояться. Тебя словно нет на этом свете. И тогда я решила придумать саму себя.

– Это свидетельство о рождении много значит для тебя.

– Да, очень. Понимаешь, это вроде подтверждения того, что я на самом деле существую. – Мередит с трудом выдавила из себя улыбку. – Ну ничего, зато день рождения я отмечаю правильно. Хоть с этим в приюте не напутали.

– Каковы наши дальнейшие шаги? Ох, Господи, какой глупый вопрос! – Патси виновато улыбнулась. – Ты, конечно же, едешь в Лидс.

– Завтра, Патси. Все равно нам надо в воскресенье ехать в Райпон, просто выеду на день раньше.

– Я тебя отвезу.

– Но…

– Никаких «но», – решительно перебила Патси. – Во-первых, тебе понадобится моя помощь и мое знание здешних мест. И Лидс, да и вообще весь Йоркшир я знаю как свои пять пальцев, а тебе все равно необходим провожатый. Кроме того, я очень за тебя беспокоюсь, Мередит, и не желаю, чтобы ты в таком состоянии путешествовала в одиночку. Твои нервы и так на пределе. Ты разыскиваешь давно потерянную мать, и кто знает, что ты можешь раскопать в процессе этих поисков. Так что лучше, если рядом с тобой будет друг.

– Особенно такой замечательный друг, как ты, Патси. Спасибо. Спасибо тебе за все.

– Мы выедем завтра на рассвете и доберемся до Лидса часа за два с половиной. Ну в крайнем случае за три. Дорога в это время относительно свободна. А первую остановку мы сделаем в Армли у Хотторн-коттеджа.

– Ты знаешь это место?

– Как ни странно, да. У моего дяди была там ткацкая фабрика, а сам он жил неподалеку, в Фарнли. Мы ездили к нему с родителями и обычно проезжали мимо Армли. А ты и вправду помнишь Хотторн-коттедж?

– Очень смутно. Домик у реки. А в реке – всякая живность… утки…

– Чем больше мы говорим, тем больше ты вспоминаешь, это совершенно точно, – покачала головой Патси. – Психоаналитик ведь говорила, что так и будет?

– Да.

Такси остановилось перед гостиницей «Кларидж». Выйдя из машины, Патси взяла Мередит под руку.

– Пойдем-ка в бар, отпразднуем.

– Что отпразднуем? Патси рассмеялась.

– Я всегда говорила, что сделаю из тебя настоящую йоркширку. А теперь мне и стараться не надо, потому что ты и есть самая настоящая йоркширка. За это надо выпить.

Телефон уже звонил, когда Мередит вошла в свой номер. Она подбежала и схватила трубку.

– Алло?

И услышала голос Люка:

– Chérie, comment tu vas?

– Очень хорошо, дорогой. Я как раз собиралась звонить тебе в Париж. Знаешь, что сегодня произошло? Я узнала, что моя мать жива.

– Mon Dieu. – Люк замолчал, пораженный, потом спросил: – Но как ты это обнаружила?

Мередит подробно рассказала ему обо всем и добавила:

– Завтра мы едем в Йоркшир. Начнем поиски.

– Хочешь я прилечу и поеду с тобой?

– Нет, милый, в этом нет необходимости. Конечно, мне очень хочется тебя увидеть, но не надо. Со мной будет Патси. Она знает Йоркшир как свои пять пальцев.

– Ну хорошо. Ты хочешь, чтобы тебя ничто не отвлекало от поисков. Но имей в виду: я буду постоянно о тебе думать. Позвони мне завтра, chérie. Я очень за тебя волнуюсь. Я люблю тебя.

 

22

Подруги выехали в воскресенье рано утром и через три часа, как и рассчитывали, прибыли в Лидс. Патси объехала стороной шумную центральную площадь и выехала на Станнингли-роуд, ведущую в Армли. Им пришлось несколько раз спросить дорогу, но вскоре они благополучно добрались до переулка Бек-лейн.

Медленно ведя машину, Патси повернулась к Мередит и спросила:

– Ну как, это место не кажется тебе знакомым?

– Пожалуй, нет. Все здесь какое-то обыкновенное, улица маленькая, взгляду не за что зацепиться. Хотя маленькому ребенку окружающий мир всегда кажется больше и интереснее, чем он есть на самом деле. И страшнее.

– Да, правда, – согласилась Патси. – Кажется, переулок заканчивается тупиком.

Мередит выглянула в окно и стала разглядывать окружающий пейзаж.

– Я не понимаю, почему не видно реки.

– Наверное, сейчас увидим. Вчера я смотрела по карте – река Эйр и Ливерпульский канал почти примыкают друг к другу и текут параллельно. Мы проходили в школе, но я забыла. Две эти водные артерии где-то впереди, сейчас мы должны их увидеть.

Переулок Бек-лейн резко обрывался полуразрушенной кирпичной стеной, за которой простиралось большое поле. Патси припарковалась и вылезла из машины.

– Пойдем посмотрим, – позвала она. Мередит последовала за ней.

Подруги огляделись. Они стояли посреди большого пустынного поля, где не было ни домов, ни каких-либо других строений. Но в нескольких шагах находился завалившийся набок деревянный забор и в нем калитка. Мередит внимательно смотрела в ту сторону.

– Я не видела этой калитки, когда мы проезжали, – заметила она. – Куда она ведет?

Мередит и Патси подошли к калитке, висевшей на ржавых петлях, отворили ее и обнаружили тропинку. Тропинка заросла травой и сорняками и была едва видна. Она вела к разрушенному зданию, вернее, к груде кирпичей, деревянных досок и другого мусора.

– Неужели это Хотторн-коттедж? – недоуменно спросила Патси.

– Возможно, – спокойно ответила Мередит.

Ее вдруг охватило острейшее разочарование. Пока они ехали сюда из Лондона, она представляла себе, что домик по-прежнему стоит на своем старом месте, а ее мать продолжает там жить. Но это были слишком уж смелые мечты, сейчас она это поняла. «Какая я дура, – обругала себя Мередит, – захотела, чтобы по прошествии сорока лет все осталось, как прежде. Увы, все изменилось».

Мередит обошла несколько раз вокруг разрушенного здания, потом обернулась к реке, которую отсюда было хорошо видно. Река посверкивала на солнце, за ней действительно протекал канал. Мередит удивленно подумала, почему ребенком она никогда не замечала, что оба потока текут параллельно. Потом поделилась своими сомнениями с Патси.

– Но ты же была очень маленькой, дорогая, – объяснила Патси. – Лет пять-шесть. Ты просто не обращала внимания. Или забыла.

– Наверное, ты права, – слабо улыбнулась Мередит. – К тому же я была не такой высокой, как сейчас, и могла этот канал просто не видеть.

– Тоже верно, – рассмеялась Патси. Мередит стояла возле груды мусора и задумчиво смотрела на реку. Надо попытаться сосредоточиться на прошлом, как советовала доктор Бенсон.

И вдруг перед мысленным взором Мередит возникли маленькая аккуратная лужайка с цветником, садик, за ним – старая кирпичная стена, увитая дикими розами.

Рванувшись вперед, Мередит быстро миновала заброшенный сад и направилась к реке. Стена теперь превратилась в груду кирпичей, но дикие розы вились по-прежнему, и было ясно, что летом здесь все будет в цвету.

У Мередит защемило сердце. Она узнала это место. Тут она увидела на берегу большой камень и застыла как вкопанная. В памяти все всплыло так ясно и отчетливо.

Вот она, маленькая девочка, сидит на этом камне и мечтает. Это ее любимое место, камень так красиво возвышается над берегом. Отсюда она наблюдает за жизнью реки.

Мередит села на камень и стала смотреть на гладкие камешки, усеявшие дно реки. Она вспомнила, с каким интересом наблюдала за всякой речной живностью, как веселилась проделкам утиного семейства, следила за полетом ржанок и других птиц.

Обняв руками колени, Мередит склонила голову и закрыла глаза. И начала вспоминать…

Мама… У нее золотистые волосы и голубые глаза. Такие же ослепительно голубые, как небо. Мама любит девочку, сидящую на камне, любит до безумия. Девочка составляет смысл ее жизни.

Почему же она меня отослала от себя? Почему?

Мередит не знала. Только Кэти Сандерсон сможет ответить на этот вопрос. Если, конечно, они ее найдут, что представляется маловероятным.

К Мередит вернулась прежняя боль – боль, терзавшая ее все детские годы. «Мама, мама, где ты?» – звучал в ушах плач маленькой девочки. У Мередит защемило сердце. Как же она мечтала в детстве увидеть милое лицо матери, обнять ее, прижаться всем телом, услышать нежный убаюкивающий голос. Детская память сохранила, хоть и глубоко под спудом, образ матери – милое лицо, сверкающую голубизну глаз, нежный аромат… Образ матери, которая никогда не переставала любить свою дочку… Ее матери. Кэти Сандерсон.

Едва сдерживая слезы, Мередит нервно сглотнула. У нее вдруг заболело горло.

– С тобой все нормально? – с беспокойством спросила Патси.

Мередит не ответила, она просто была не в состоянии говорить. Она села очень прямо и пальцем смахнула слезы.

– Не понимаю, почему она это сделала, – сказала наконец Мередит. – Еще пять минут назад мне казалось, что мы ее никогда не найдем. Но сейчас я считаю, что мы просто обязаны это сделать. Только для того, чтобы спросить: почему?

Патси молчала. Слова Мередит подействовали на нее очень сильно, она расстроенно кивнула.

Наконец Мередит встала, подошла к подруге и посмотрела ей прямо в глаза.

– Понимаешь, Патси, моя мама очень сильно меня любила. Так же, как я люблю Кэт и Джона… Вот поэтому я и не могу понять, что произошло. Здесь кроется какая-то тайна.

Патси обняла подругу.

– Мы ее разыщем, обещаю тебе.

Они медленно пошли обратно через заросший сад. Показав на груду камней и досок, Патси спросила:

– Так ты полагаешь, это Хотторн-коттедж? Мередит застыла на месте. Она смотрела на разрушенный дом, но видела Хотторн-коттедж таким, каким он был тридцать восемь лет назад. Сверкающие белизной кружевные занавески на окнах, медные кастрюли, висящие на стенах кухни. Чистенькая спаленка, на кровати – покрывало с розами. И услышала нежный голос:

Голос затих.

– Да, – тихо сказала Мередит. – Это Хотторн-коттедж. Вернее, то, что от него осталось.

– Вот – Хилл-роуд, дом 3. – Машина медленно выехала на нужную им улицу, и Патси показала на большой, с коваными воротами, дом в викторианском стиле. – Раньше здесь был родильный дом, в нем ты и родилась, Мередит. Я сейчас вспомнила: мы приезжали сюда с тетушкой, когда у моей кузины Джейн родился первенец. Они жили на холме, я тебе покажу, когда поедем обратно.

Мередит с интересом посмотрела на дом и спросила:

– Ты говоришь, раньше здесь был роддом.

А что теперь?

– Точно не знаю, – ответила Патси. – То ли обычная больница, то ли дом для престарелых, не помню. Хочешь, зайдем и посмотрим? – предложила она.

Мередит отрицательно качнула головой.

– Нет, не стоит. Интересно, а где меня крестили?

Повернув ключ зажигания, Патси задумчиво предположила:

– Очевидно, в церкви Иисуса в Армли. Поедем туда?

– Нет, вряд ли я там что-то вспомню. Но все равно спасибо, дорогая.

– А базарная площадь в Лидсе? Хочешь, мы там остановимся, походим? Вдруг у тебя всплывут старые воспоминания? В семидесятые годы площадь после пожара была перестроена, но, к счастью, ей сохранили прежний вид. Она выглядит точно так же, как во времена твоего детства.

– Вряд ли это вызовет какие-нибудь важные воспоминания, Патси. Нам пора ехать в Райпон. Надо все там как следует осмотреть, поговорить с Миллерами. Кстати, я очень рада, что они согласились остаться и работать управляющими в отеле.

– Отлично! – воскликнула Патси. – Я сама обрадовалась, когда они мне об этом сказали на прошлой неделе. Надеюсь, ты не сердишься, что я тебе сразу не сообщила: просто хотела преподнести маленький сюрприз.

– Какое там сержусь! Отличная новость. Ведь теперь нам не нужно подбирать новую команду для работы в гостинице, беседовать с претендентами.

– Да, но нужно побеседовать с тремя кандидатами на должность шеф-повара. Миллеры сделали предварительный отбор, так что осталось всего три человека.

– Неплохо. Хотя, сама знаешь, выбрать шеф-повара всегда бывает очень сложно.

Обычно сначала они производят прекрасное впечатление, но потом обязательно что-нибудь случается…

– За две последние недели Миллеры этих троих всесторонне испытали. Один – мужчина, Ллойд Брикер. Двое других – женщины, миссис Морган и миссис Джонс. Так что в этот уик-энд мы напробуемся всяких вкусных вещей. Но в общем-то, я с тобой полностью согласна: хорошего шефа выбрать нелегко.

– Мы должны открыть гостиницу в мае, – сказала Мередит. – Могут возникнуть какие-нибудь проблемы?

– Нет, вряд ли. Меня беспокоит только кандидатура шеф-повара, а так все в порядке, не беспокойся. – Патси бросила быстрый взгляд на Мередит, потом снова стала смотреть на дорогу. – А когда ты улетаешь в Париж?

– Надеюсь, в следующую среду. Пока точно не знаю. В четверг мы с Агнес наметили съездить в Монфор Л'Амори: я хотела посмотреть, как продвигаются дела с реконструкцией усадьбы. А потом собиралась с Люком в Талси, но, поскольку мы теперь начали поиски моей матери, я и не знаю, как все сложится.

– Поживем – увидим, – вздохнула Патси.

После изысканнейшего обеда, приготовленного Ллойдом Брикером, Мередит и Патси отправились осматривать отремонтированную заново гостиницу «Скелл-Гарт».

Обе вели подробные записи, осматривая каждый номер, каждый угол, чтобы потом сверить замечания и устранить недостатки.

– В комнатах отсутствует множество необходимых вещей, – заявила Патси. – Очевидно, Клаудиа не до конца поняла мои указания. Я несколько раз ей объясняла, что мы намерены повысить уровень гостиницы, улучшить не только обстановку, но и уровень обслуживания. Она пропустила мимо ушей главное: в наших гостиницах должно быть не просто уютно, а роскошно. – Патси заглянула в свой блокнот и начала перечислять. – Бутылки с горячей водой в футлярах, много полотенец в каждом номере, вазы с фруктами, ароматические свечи, фены и так далее, и так далее… Уверена, у тебя записано то же самое.

– Да, я отметила те же вещи, но ведь это не проблема. Привезем все из Лондона.

– Все уже привезено, – недовольно скривив губы, ответила Патси. – Просто она их не разложила, хотя я и говорила ей об этом. А что ты думаешь о ремонте в целом?

– Все очень хорошо, Патси, мы с тобой подобрали отлично сочетающиеся ткани и ковры. Занавески и покрывала на кроватях сделаны замечательно, равно как и новая обивка кресел и диванов. Спасибо. Обои, окраска – все здорово. Но в большинстве комнат я бы переставила мебель.

– Я была уверена, что ты это скажешь. Две недели назад после настилки полов я дала Миллерам подробный план расстановки мебели. Судя по всему, они в него даже не заглядывали.

Мередит кивнула.

– Да, похоже на то. – На губах ее мелькнула легкая улыбка. – Миллеры попросту расставили все, как раньше, а это не самое лучшее решение. И не самое удобное.

– Ой, Мередит, надеюсь, мы с тобой не совершили ошибку, оставив их управлять гостиницей, – задумчиво протянула Патси. – Неужели они слишком упрямы?

– Возможно. Но мы с этим справимся. Я серьезно поговорю с ними. Они должны понять, что поскольку мы повышаем цены, то должен возрасти и общий уровень гостиницы. Миллеры – люди неглупые, уверена: мы с тобой их перевоспитаем, поможем на первых порах.

– Ты такая оптимистка, Мередит, – усмехнулась Патси. – Я вот, например, всерьез испугалась, когда мы с тобой стали осматривать номера.

– Не будь я оптимисткой, я вряд ли бы выжила в сиднейском приюте.

– Это точно. – Патси глянула в свои записи и продолжила: – Ну, остальное уже мелочи: электрические розетки, лампочки. С этим можно подождать.

– Тогда у меня больше замечаний нет. —

Мередит закрыла блокнот и встала. – Пойду пройдусь.

– Хочешь, я отвезу тебя в аббатство Фонтейнс?

– Нет-нет, спасибо. Я просто хочу погулять, подышать свежим воздухом. Увидимся чуть позже.

Патси улыбнулась и кивнула. Улыбнувшись в ответ, Мередит вышла во двор.

Стоял чудесный апрельский день, довольно теплый. На чистом голубом небе кое-где виднелись пушистые белые облака. Весна была в полном разгаре: почки на деревьях, повсюду первая зеленая травка, ранние весенние цветы. Мередит встретила примулы, ирисы, а потом, шагая по липовой аллее, ведущей к церкви, с замиранием сердца увидела нарциссы.

Подойдя к ним, Мередит вспомнила стихотворение Вордсворта, которое в январе читала ей Патси. Тогда стихи показались ей знакомыми, но только сейчас она поняла, что давно знает последние строчки:

Когда-то, в далеком детстве, эти стихи читала ей мать, и они остались в памяти, похороненные под грузом других воспоминаний и разбуженные только теперь.

Мысли Мередит вернулись к Кэти Сандерсон. Потрясение от известия, что мать жива, немного поутихло, но горечь обиды на Кэти, которая так жестоко бросила свою маленькую дочку, осталась.

Мередит хорошо себя знала и прекрасно понимала, что эта обида не пройдет, а будет только крепнуть. Поэтому она еще раз сказала себе, что найдет мать во что бы то ни стало.

Она дошла до вершины холма и посмотрела на аббатство Фонтейнс. И так же, как в январе, Мередит почувствовала, как что-то толкает ее вперед – древнее аббатство манило к себе.

Оно притягивает меня, как магнит, промелькнуло в голове у Мередит, и она побежала вперед, подгоняемая неведомой силой. Через несколько минут она уже стояла посреди древних руин.

Мрачная красота этой взмывающей ввысь каменной громады поражала даже в солнечный апрельский день. Темное и величественное, аббатство вонзалось темным клином в голубое небо. Но сейчас почерневшие камни не казались такими угрюмыми – их оживляла зелень первых весенних листочков на деревьях. В нескольких шагах текла речка Скелл. «Еще одна река, – подумала Мередит. – Неудивительно, что я люблю воду: я возле нее выросла».

Присев на обломок каменной стены, Мередит попыталась припомнить, могла ли она бывать здесь с матерью, но память отказывала ей.

Мередит просидела так почти полчаса, но никаких воспоминаний вызвать не удалось. И все же ее не оставляло острое чувство какой-то трагедии, происшедшей здесь. Но какой? Что могло случиться в этих древних стенах с маленькой девочкой Мэри Сандерсон?

Только ее мать могла дать ответ на этот вопрос.

Всю свою жизнь Мередит работала до полного изнеможения, чтобы, рухнув от усталости после тяжелого дня, заглушить душевную боль, заставить мозг забыть о страданиях истерзанного сердца.

Вот и теперь она воспользовалась испытанным средством, чтобы не думать о том, что мать ее бросила. Мередит решила потратить уикэнд на то, чтобы переставить мебель в гостинице и придать комнатам нарядный вид.

С помощью Патси, Билла и Клаудии Миллеров и трех грузчиков она двигала мебель до тех пор, пока комнаты наконец не стали выглядеть так, как того хотела Мередит. Кровати, кресла, диваны, столики, сундуки перемещались по ее указаниям; покончив с мебелью, она принималась за лампы и украшения, потом бросалась перевешивать картины.

Миллеры растерялись. Билл потом делился с Патси своими чувствами:

– Мы глазам своим не поверили, когда она сняла пиджак, закатала рукава и сама принялась за дело.

На Клаудиу Миллер тоже произвели сильное впечатление энергия Мередит, ее выносливость и исключительная дотошность. В какой-то момент Клаудиа сказала Патси:

– Я никогда раньше не видела, чтобы кто-нибудь так работал. Она ни на минуту не останавливается, она просто как ураган.

– Верно. Я сама не перестаю ею восхищаться. Мередит – настоящая рабочая лошадка. И очень талантливый дизайнер.

Клаудиа согласно кивнула. Патси добавила:

– У Мередит очень изысканный вкус и глаз настоящего художника. Это у нее от природы.

– Да, я заметила. Теперь номера выглядят совершенно по-другому. Видимо, мы с Биллом не сразу ухватили вашу идею о новом облике гостиницы. Нам надо было точно выполнить все ваши инструкции. – На лице Клаудии отразилось беспокойство, и она виноватым голосом спросила: – Вы с Мередит сожалеете, что оставили нас управляющими?

– Нет, конечно, нет. Все в порядке, не беспокойтесь, – уверила ее Патси. – Но, пожалуйста, постарайтесь в будущем четко следовать нашим указаниям. Это убережет нас всех от многих проблем. Завтра я помогу вам распаковать всякие мелочи, которые прибыли из Лондона, а Мередит завершит оформление общего зала. Она надеется, что к завтраку мы закончим.

– Вы будете завтра беседовать с поварами? – спросила Клаудиа. – Понедельник – крайний срок для ответа.

– Я думаю, с этим трудностей не возникнет. Между прочим, сегодня был очень вкусный завтрак. Кто его приготовил? Миссис Морган?

– Да. И еще она сегодня приготовит ужин.

– А почему не миссис Джонс?

– Миссис Джонс вчера обожгла руку, когда готовила ужин, и попросила сегодня выходной.

– Понятно. Клаудиа, а кто из троих вам нравится больше?

– Миссис Морган. Она отлично готовит, и у нее такой милый, уживчивый характер, не то что у этого вздорного Ллойда.

– А миссис Джонс? О ней у вас какое мнение?

– Она хороший повар, но вряд ли она годится для такого отеля, каким теперь станет «Скелл-Гарт».

– Вы хотите сказать, что она не будет соответствовать нашему уровню?

– Что-то в этом роде. Вы с Мередит хотите, чтобы блюда отвечали высоким стандартам и были разнообразными. Мне кажется, что наиболее подходящим поваром в данном случае является миссис Морган. Из всех троих она – лучший вариант.

Миссис Морган оказалась симпатичной женщиной чуть за пятьдесят, с румяными щеками, яркими карими глазами и веселым улыбчивым лицом.

Судя по всему, характер у нее и вправду был легкий, и через минуту после начала разговора все почувствовали себя непринужденно. Эта женщина прямо-таки излучала спокойствие и уверенность, и Мередит, переглянувшись с Патси, пришла к выводу, что лучшей кандидатуры им не найти.

– От миссис Миллер я знаю, что вам приходилось готовить на большое количество народа, – начала Мередит.

– О да. До последнего времени я работала в отеле на границе Шотландии. Это был старинный дом, переоборудованный в отель, чуть побольше вашего. В наш ресторан ходили и местные жители. Так что большое количество народа меня совсем не пугает, миссис Стреттон. Но, конечно, я попросила бы парочку помощников.

– Разумеется, миссис Морган, это вполне понятно, – поспешила подтвердить Патси.

– Я дала миссис Миллер мои рекомендации, надеюсь, вы их видели.

– Да, конечно, – улыбнулась Мередит. – Они безукоризненны. А ваша еда говорит сама за себя.

– Спасибо большое, миссис Стреттон. Называйте меня Юнис. Так как-то проще, правда?

– Хорошо, Юнис. – Мередит помолчала, потом медленно сказала: – Я знала только одного человека с именем Юнис. Так звали девочку, мою няню, когда я была ребенком.

Юнис засмеялась.

– Это совпадение. Ваша няня жила в Америке, а я работала няней здесь, в Йоркшире.

Мередит впилась в нее взглядом и с видимым усилием спросила:

– Где в Йоркшире?

– В Лидсе. Я ведь оттуда родом. Мой муж из Райпона, и все эти годы он меня пилил, мол, давай вернемся в родные места.

– У кого вы были няней? – продолжала допытываться Мередит.

– У одной милой девчушки. Ее звали Мэри.

– А фамилия? – сдавленно спросила Мередит.

– Сандерсон, – ответила Юнис и удивленно поглядела на Мередит. – С вами все в порядке, миссис Стреттон? Вы так побледнели.

– Я – та самая девочка, Юнис. Я – Мэри Сандерсон.

– Да бросьте, вы не можете ею быть! – в явном изумлении воскликнула Юнис.

– Но это так.

– Чтоб мне провалиться на месте! Прямо как в книжке! – захихикала Юнис. – Ты можешь себе представить, Мэри, что из всех профессий я выбрала профессию повара? Это я-то, у которой все время подгорал обед? Я твою бедную маму доводила до белого каления!

– Я хотела бы поговорить с тобой о моей матери.

 

23

– Меня с матерью разлучили, когда я была маленькой, – объяснила Мередит. – Я сама не знаю, как это произошло, но мы расстались.

– Она сильно болела. В больнице лежала, это я точно знаю, – сказала Юнис.

– А кто присматривал за мной?

Юнис обхватила руками лицо, нахмурила брови и задумалась. Наконец вздохнула и покачала головой.

– Не знаю, честно не знаю. Тогда я думала, что тебя забрали родственники.

– Родственники, – медленно повторила Мередит. – Я не помню никаких родственников, мы всегда были вдвоем – я и мама.

– Да… – Юнис сидела в кресле и горестно смотрела на Мередит. Потом нерешительно спросила: – А что же с тобой случилось?

– Я сама точно не знаю. Но я каким-то образом попала за границу.

Патси вмешалась в разговор и обратилась к Юнис:

– Вы помните, когда в последний раз видели миссис Сандерсон?

– Дайте-ка вспомнить… В то лето, когда она заболела. Сейчас-сейчас… Да, точно. Летом пятьдесят шестого. Однажды я пришла в Хотторн-коттедж, а там никого не оказалось. Ну, я вернулась домой. Мы тогда жили в Гриноксе. А через несколько дней я встретила констебля О'Ши, и он мне рассказал, что миссис Сандерсон в больнице. Я спросила, как же Мэри, и он ответил, что с ней все в порядке, о ней есть кому позаботиться. Вот так. А месяца два-три спустя мы уехали из Армли. Моя мать сняла дом в Уортли – по соседству с ее сестрой.

Мередит внимательно слушала, вся подавшись вперед.

– Мне знакомо имя – констебль О'Ши, но больше я ничего не могу припомнить.

– Да? А он тебя так любил, Мэри. Очень любил. Это был местный полисмен, он нес патрульную службу в Армли. Обычно сидел в будке, что на Канал-роуд. Неужели не помнишь?

– Нет.

– Констебль О'Ши мог бы пролить свет на то, что с тобой произошло, Мередит, – предположила Патси.

– Да, верно, – согласилась Мередит и взглянула на Юнис. – Не знаешь, он по-прежнему живет в Армли?

– Ой, я не знаю, я так давно о нем не слыхала. Он ведь давно на пенсии должен быть. В те годы ему было лет тридцать, значит сейчас где-то под семьдесят. Так… подожди… Кого я знаю из тех, кто все еще живет в Гриноксе? Надо подумать.

Патси встала.

– Пойду посмотрю в телефонном справочнике. – Она торопливо вышла из гостиной и направилась в маленький вестибюль.

Оставшись вдвоем, Мередит и Юнис некоторое время молча смотрели друг на друга. Наконец Юнис нарушила молчание.

– Ты стала такой привлекательной женщиной, да к тому же состоятельной. Живешь в Америке, владеешь гостиницами.

Мередит натянуто улыбнулась, ничего не ответив. Она старательно напрягала память, пытаясь вспомнить констебля О'Ши, но у нее ничего не получалось. Она даже не могла вообразить себе его лицо.

– Ты замужем? – продолжала расспрашивать Юнис.

– Была. Сейчас разведена. У меня двое детей. А ты как, Юнис? Дети есть?

– Двое, как у тебя. Малкольм и Доун. Оба уже женаты, у меня и внуки есть. А твои дети?

– Дочка обручена. А сын учится в колледже, ему только двадцать один.

В комнату вернулась Патси с телефонным справочником в руках. Положив его на стол, она села рядом с Юнис и сказала:

– В Армли несколько человек с фамилией О'Ши. Может, кто-нибудь из них живет в Гри-ноксе? Как звали вашего полисмена, Юнис?

– Питер. Нет-нет, не Питер! Какое-то ирландское имя… Патрик! Конечно же, Патрик!

Палец Патси заскользил по строчкам. Наконец она подняла голову:

– Так. С инициалами «П.» имеются двое О'Ши в Армли и один в Брэмли. В Гриноксе – ни одного. Ну что ж, надо позвонить этим троим, больше нам ничего не остается. Я позвоню прямо отсюда.

Взяв справочник, она пересела к телефону и начала набирать номер.

Мередит подошла к окну и стала смотреть в сад, размышляя о матери. Вдруг резко повернулась и пристально посмотрела на Юнис.

– Ты в последующие годы видела мою мать?

– Нет, ни разу. – Брови поварихи поползли вверх. – Так она не умерла?

– Получается, что нет, Юнис. Мы разыскиваем ее.

– О!

Тут они увидели сияющее лицо Патси, которая шла к ним, прижимая к груди телефонный справочник.

– Я нашла его! Он живет на Холме. Представляешь, Мередит, рядом с больницей святой Марии! Его сейчас дома нет, так что лично с ним я не говорила. Но его жена подтвердила, что он наверняка тот самый Патрик О'Ши, который нам нужен. Он – сержант полиции, вышел на пенсию. Его жена говорит, что она смутно помнит девочку по имени Мэри и ее мать. Он вернется домой в два часа, и мы можем к ним приехать, она разрешила.

Мередит сидела напротив Патрика О'Ши в гостиной его дома в Армли. Она совсем не помнила его лица – Мередит поняла это сразу же, как только его увидела. Очевидно, этот провал в памяти так и не удастся восполнить. Бывший полицейский был высоким, хорошо сложенным темноволосым мужчиной с приятными манерами.

– Ты была такой милой маленькой девочкой, – улыбаясь, сказал он. – Мэриголд. Это имя мне всегда казалось очень красивым. Но вернемся к тому дню. Ты прибежала ко мне в будку и была очень расстроена. Плакала. Ты решила, что твоя мама умерла…

– Это было не так? – быстро перебила Мередит.

– Нет. Но она серьезно заболела. Значит, ты прибежала ко мне в будку. Я взял тебя на руки, чтобы побыстрее дойти. Ты так плакала, так плакала! Твоя мать сидела на стуле в кухне белая как мел. Сразу было видно, что она очень больна. По крайней мере, я так подумал. Она сказала, что в то утро потеряла сознание. Я вызвал «Скорую», машина приехала через пятнадцать минут. Они увезли твою мать в лидсскую больницу.

– А что стало со мной? – Мередит не отрывала глаз от Патрика О'Ши.

– Последнее, что она мне сказала, когда ее увозили в больницу, было: «Позаботьтесь о Мэри, констебль О'Ши». И я позаботился. Я посоветовался со своим сержантом, и мы решили, что самое лучшее – отправить ребенка в «Дом доктора Бернардо», пока матери не станет лучше. Это детский дом в Лидсе.

– Ну а потом, когда моя мать выздоровела?

– Насколько я помню, вы снова перебрались в Хотторн-коттедж. Но, по-моему, дела у нее никак не шли на лад. Хотя она и пыталась бороться, искала работу.

– А мой… отец?

– Про него я ничего не знаю. Так, какие-то мелочи. Кэти сказала мне однажды, что он ее бросил и уехал в Канаду. Это все, что я знаю. Полагаю, он так и не вернулся.

– Я его совсем не помню. Наверное, он оставил нас, когда я была совсем крошкой.

– Очевидно, так, – кивнул Патрик.

– Вы думаете, моя мать снова заболела, мистер О'Ши?

– Да, это точно. Во второй раз она попала в больницу… кажется, это случилось в следующем году… в пятьдесят седьмом, если мне не изменяет память.

– Значит, меня снова отправили в детский дом?

– Возможно. Да, скорее всего. За тобой некому было присматривать. С тех пор я потерял вас обеих из виду. В результате так и не знал, что с вами произошло. Из Хотторн-коттеджа вы внезапно исчезли, туда въехала другая семья. И твою мать я больше никогда не видел, Мэри. То есть я хочу сказать, миссис Стреттон. Правда, несколько лет назад я слышал, что она работает в Лидсе.

– Где?!

– Дай-ка подумать… В магазине одежды, точно. Шикарный такой, на главной торговой улице. Называется «Парижская мода».

– Он до сих пор существует?

– Ну конечно.

– Как я уже говорила, констебль О'Ши, мы с матерью были разлучены. Меня вывезли за границу. Я всегда считала, что она умерла. Но тут внезапно обнаружилось, что она жива. Я должна ее найти.

– Понимаю. В телефонном справочнике ее нет?

– Нет.

– Тогда, может, в «Парижской моде» кто-нибудь знает, где сейчас миссис Сандерсон?

– Он очень милый, правда? – сказала Патси, когда они оставили дом констебля О'Ши, сели в машину и поехали в город. – Но ты его так и не вспомнила?

– Нет, Патси, как ни старалась, – вздохнула Мередит. – Видимо, этот кусочек памяти прочно заблокирован. Мне так хочется вспомнить те дни, но все безрезультатно. Только какие-то отдельные вспышки – как у больного амнезией.

– Не переживай. Наверняка мы что-нибудь узнаем в «Парижской моде».

– Не уверена. Честно говоря, Патси, у меня такое ощущение, что мы гоняемся за химерами. Все же это случилось тридцать восемь лет назад. Просто невозможно, чтобы моя мать по-прежнему работала в «Парижской моде». И вряд там ее помнят.

– Ты не можешь знать это наверняка, Мередит. Давай съездим в магазин, спросим. А вдруг кто-нибудь вспомнит Кэти Сандерсон или выведет нас на ее след?

– Мы, конечно, можем поехать, но тебе не приходило в голову, что моя мать давно не живет в Йоркшире? Она запросто могла переехать. Мир ведь огромный.

– Я понимаю, о чем ты, дорогая, но мне кажется, ты не права. Интуиция мне подсказывает, что твоя мать где-то близко. Вот увидишь, мы ее найдем.

Мередит промолчала. Патси украдкой взглянула на нее, и сердце ее упало: выражение лица Мередит было совсем унылым.

Некоторое время они ехали в молчании, потом Патси сказала:

– Не уверена, что нам удастся припарковаться в Лидсе. Давай лучше поедем в «Королевский отель», оставим машину там. А оттуда до торговой улицы пять минут ходьбы.

– Как хочешь. Я не помню торговую улицу. Только базар.

Но двадцать минут спустя, когда они шли по главной торговой улице, Мередит неожиданно остановилась и схватила Патси за руку.

– Здесь где-то рядом универмаг «Маркс и Спенсер». Я вспомнила. Моя мама любила туда ходить, она покупала там белье. – Перед ее мысленным взором вдруг возникла картина: вот она идет по улице, держась за мамину руку. – Мама покупала мне здесь мороженое. А однажды я споткнулась и уронила стаканчик. Мне стало очень обидно, и я заплакала. А мама меня утешала и отдала мне свое мороженое…

– Вот видишь, ты еще что-то вспомнила, – обрадовалась Патси. – А вот и «Парижская мода».

Патси толкнула дверь, и они оказались в дорогом модном магазине. К ним немедленно подошла молодая женщина в изящном черном платье.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – вежливо спросила она и улыбнулась. – У нас есть чудесные модели, только что получили из Парижа.

– Да-да, мы знаем, вы продаете замечательную одежду, – ответила Патси, – но мы пришли не покупать. Нам нужен ваш управляющий.

– У нас нет управляющего, – ответила молодая женщина. – Всеми делами занимается сама владелица, миссис Коэн.

– Вот как? А можно ли ее увидеть?

Женщина кивнула.

– Она в своем кабинете, я сейчас ее приглашу.

Довольно скоро из-за ширмы, отделяющей салон магазина от кабинета хозяйки, появилась стройная, элегантно одетая женщина лет пятидесяти.

– Я – Гилда Коэн, – представилась она, протягивая руку Патси.

– Очень приятно, миссис Коэн. Я Патси Кентон, а это моя подруга миссис Стреттон.

– Рада познакомиться, миссис Стреттон. Мередит улыбнулась.

– Миссис Коэн, я разыскиваю женщину, которая когда-то работала в вашем магазине. Но это было много лет назад. Боюсь, с тех пор прошло слишком много времени.

– Кого же вы ищете? – с любопытством спросила миссис Коэн.

– Мою мать. Она работала здесь в конце пятидесятых или в начале шестидесятых. Ее звали, то есть… ее зовут Кэти Сандерсон. Нас разлучили, когда я была совсем маленькой, и я всегда считала, что моя мать умерла. Но недавно у меня появились основания считать, что она жива. Я хочу найти свою мать.

– Это так понятно, миссис Стреттон. Уверена, вы найдете ее. Действительно, Кэти Сандерсон работала здесь, когда хозяйкой магазина была моя мать, мне он достался по наследству. Я училась в колледже, но Кэти я немного помню. Чудесная женщина. Моя мать ее очень любила и жалела, когда та ушла.

– Когда это случилось, миссис Коэн? – спросила Мередит.

– По-моему, в середине или в конце шестидесятых. Но что же мы стоим посреди магазина? Пройдемте в мой кабинет. Хотите чаю?

– Нет, спасибо, – поблагодарила Мередит.

Патси тоже отказалась от чая, и они проследовали в кабинет миссис Коэн. Мередит с Патси устроились на диване, хозяйка села за свой стол.

– Повторю: моя мать очень любила Кэти, опекала ее и очень сожалела об ее уходе.

– А вы не знаете, куда она ушла?

– Она вернулась в свой родной город Харрогейт и стала работать в магазине «Джегер». Моя мать однажды сказала мне, что Кэти чувствовала себя несчастной в Лидсе. Мама называла ее «моя несчастная птичка», хотя я не понимала почему. Я рано вышла замуж и родила, в те времена я в магазине не работала. Поэтому я мало что знаю. Но и моя мать, и все остальные очень тепло отзывались о Кэти. Ее любили. Мередит вздохнула.

– Вряд ли она продолжает работать в «Джегере». Как вы думаете, миссис Коэн?

– Не работает, я это точно знаю. Она проработала там года два, а потом ушла. В последний раз я слышала о ней от своей матери, она рассказывала, что Кэти работает в Харрогейте в магазине «Пляс Вандом» – это модный бутик. – Гилда Коэн склонила голову. – Если бы моя мать была жива, она бы могла много рассказать о Кэти.

Мередит сочувственно поглядела на миссис Коэн.

– Примите мои соболезнования.

– Да, мы все о ней горевали. Но все-таки она дожила до девяноста лет и всегда была полна сил и энергии. Ни дня не болела.

Они немного помолчали, и Патси спросила:

– Значит, сейчас Кэти Сандерсон работает в «Пляс Вандом»?

– Не уверена, миссис Кентон. Я слышала, что она оттуда ушла. И кажется, уехала из Харрогейта.

– Снова тупик, – удрученно констатировала Мередит.

Гилда Коэн предложила:

– Хотите, я позвоню Аннет Александер, владелице этого бутика? Может быть, у нее остался адрес Кэти?

– Правда? Это вас не затруднит? – оживилась Мередит. – Впрочем, мы обязательно съездим в Харрогейт. – Она взглянула на часы. – Сейчас только половина пятого.

– Действительно, – согласилась Патси. – Мы сможем заехать туда по пути в Райпон и повидаться с хозяйкой бутика.

– Я позвоню прямо сейчас, – сказала миссис Коэн. – Буду рада помочь вам.

Она набрала номер.

– Это Гилда Коэн, могу я поговорить с миссис Александер? – Потом прикрыла трубку ладонью и объяснила: – Сейчас ее позовут. Она прощается с покупательницей. Алло! Аннет? Как поживаешь?

После взаимных приветствий Гилда Коэн перешла к делу:

– У меня в кабинете сидят две дамы, которые разыскивают Кэти Сандерсон. Я знаю, что она давно от тебя ушла, но, может быть, у тебя сохранился адрес или телефон? – Некоторое время она слушала. – Правда? Подожди, я сейчас спрошу. – Миссис Коэн снова прикрыла трубку рукой и сказала: – Миссис Александер говорит, что ваша мать вышла замуж. Но Аннет не может припомнить, как его звали. Она сможет с вами связаться, если вдруг все же вспомнит?

– Скелл-Гарт-хаус, Райпон, телефон в Райпоне 42900, – быстро ответила Патси.

Гилда Коэн повторила это миссис Александер. Поблагодарив и попрощавшись, она повесила трубку и посмотрела на Мередит:

– Если бы моя мать была жива, она бы очень обрадовалась, узнав, что Кэти наконец вышла замуж. Мама переживала за нее, всегда говорила, что у Кэти была трагическая жизнь.

– Огромное спасибо за помощь, миссис Коэн, – тихо сказала Мередит и встала. – Вы так нам помогли.

– Да, большое спасибо, – поднялась и Патси.

– Не стоит благодарности, я с удовольствием бы сделала еще что-нибудь, если бы это могло вам помочь найти вашу мать, миссис Стреттон. Аннет – очень обязательный человек, и я уверена, если она вспомнит фамилию человека, за которого вышла замуж ваша мать, она непременно позвонит.

– Очень на это надеюсь.

Гилда проводила их до дверей и на прощанье сказала:

– Миссис Стреттон, я была бы вам очень благодарна, если бы вы мне позвонили, когда найдете Кэти. Моя мать ее очень любила.

– Я обязательно с вами свяжусь, – пообещала Мередит.

– Почему нам это не пришло в голову? – покачала головой Патси, когда они медленно пошли по улице. – Это же так очевидно! Она была еще молодой женщиной и, как ты утверждаешь, хорошенькой.

– Очень хорошенькой. Настоящей красавицей. – Мередит взяла Патси под руку. – Мы никогда ее не найдем. Просто еще один тупик.

– Нет, не тупик! – возразила Патси. – Совсем наоборот. Утром я первым делом позвоню Валери и попрошу ее сходить в Дом святой Екатерины. Там хранятся свидетельства о заключении брака, и она найдет, за кого твоя мать вышла замуж.

Лицо Мередит просияло.

– Блестящая идея! Давай позвоним ей прямо сейчас!

– Сегодня ее нет в офисе. Разве ты забыла, она уехала на уик-энд в Милан. И вернется только поздно вечером.

– Ты уверена, что там хранятся брачные свидетельства? – тихо спросила Мередит, когда они вышли к центральной городской площади.

– Уверена. Это же главное регистрационное бюро. – Патси задумчиво помолчала и добавила: – А еще мне кажется, нам нужно съездить в «Дом доктора Бернардо» и поспрашивать там. Вдруг откроется новое обстоятельство, проливающее свет на то, что с тобой произошло. И с твоей матерью тоже.

Мередит недоуменно посмотрела на подругу.

– Ты что? Я знаю подобные заведения. Они никогда ничего тебе не скажут, потому что все свои дела хранят в глубочайшей тайне. Туда я обращусь в самую последнюю очередь. – Мередит крепко сжала губы и нахмурилась.

Взглянув на ее лицо, Патси решила не продолжать разговор на эту тему. По дороге в Райпон она болтала о разных пустяках, желая отвлечь Мередит от мыслей о матери. И о приюте.

Внезапно Патси расхохоталась.

– Ой, Мередит, мы с тобой совсем с ума сошли!

– Ты о чем?

– Как только мы обнаружили, кто такая Юнис Морган, мы все бросили и помчались разыскивать твою мать. А бедная повариха, наверное, решила, что мы спятили. Мы ведь даже не закончили беседу.

– Мне самой это только что пришло в голову. Так как мы решим, берем Юнис на работу?

– Я – за. Из троих претендентов она – самая лучшая. Ллойд Брикер что-то уж чересчур раздражительный, а миссис Джонс на меня вообще никакого впечатления не произвела.

– У меня сложилось ощущение, что она ленива. Насчет Ллойда я тоже с тобой согласна. Значит, берем Юнис? Повариха она отличная – мы с тобой оценили ее стряпню. – Мередит невесело улыбнулась. – Теперь пища у нее не подгорает, как во времена моего детства.

Утром следующего дня раздался телефонный звонок.

Мередит и Патси сидели в столовой, завтракали и обсуждали последние приготовления, когда к их столу торопливо подошла Клаудиа Миллер.

– Извините, Мередит, вас к телефону. Миссис Александер.

Подруги пораженно поглядели друг на друга, и Мередит торопливо поднялась.

– Спасибо, Клаудиа. Я буду говорить здесь.

– Хорошо. Тогда я пойду повешу трубку на другом аппарате.

– Алло, Мередит Стреттон у телефона, – напряженным голосом проговорила Мередит.

– Доброе утро, миссис Стреттон. Это Аннет Александер. Надеюсь, я не слишком рано?

– Нет-нет, миссис Александер.

– Я решила, что лучше уж позвоню прямо сразу. Только что у меня появились сведения, которые могут помочь в ваших поисках. Вчера я весь вечер старалась вспомнить имя человека, за которого вышла замуж Кэти, напрягала мозги, но все напрасно. А потом вдруг меня как осенило: моя сестра может это знать. Она работала в «Пляс Вандом» одновременно с Кэти Сандерсон. В общем, я ей позвонила вчера, но ее не оказалось дома. Я оставила сообщение на автоответчике. Так вот, она мне позвонила десять минут назад. Пишите: Кэти вышла замуж за некоего Найджела. Сестре кажется, что фамилия его была Грейндж или Грейнджер, работал он ветеринаром. В Миддлхэме. Я понимаю, это довольно расплывчато, но все же лучше, чем ничего.

– Конечно, миссис Александер, большое вам спасибо. Могу я задать вам еще один вопрос? Вы не помните, когда Кэти Сандерсон ушла из «Пляс Вандом»?

– В начале семидесятых.

– Понятно. Еще раз спасибо, миссис Александер.

– Была рада помочь вам. Если найдете Кэти, передайте ей от меня самый теплый привет.

– Обязательно. Всего хорошего, миссис Александер.

Мередит вернулась к столу. Патси вопросительно подняла бровь:

– Ну что?

Мередит сделала глубокий вздох, резко выдохнула и сказала:

– По словам Аннет Александер, моя мать вышла замуж за человека по имени Найджел, фамилия – Грейндж или Грейнджер. Работает – или работал – ветеринаром. В начале семидесятых, когда мать оставила работу, он жил в Миддлхэме. Вернее, они жили.

– Миддлхэм! Господи Боже, Мередит, да это же совсем рядом! Маленькая деревня на болотах, в получасе езды от Райпона. Ага! Интуиция меня не обманула: твоя мать где-то близко.

– С чего ты взяла? Мы же не знаем, как сложилась их жизнь. Может, они разошлись или переехали.

– Если он еще живет там, я его в два счета разыщу, – уверенно заявила Патси и вскочила на ноги. – Пойду посмотрю местный телефонный справочник. Если он ветеринар, то он просто обязан там быть.

Мередит сидела и смотрела, как Патси решительно зашагала к двери. Да, Патси твердо намерена искать до конца. Какой замечательной подругой она оказалась. Мередит была уверена, что просто пропала бы без нее.

Вернулась Патси очень довольная собой, в руке она держала листок бумаги.

– Его фамилия Грейнджер, а не Грейндж, и он живет в Миддлхэме. В Танбек-хаус. Вот номер телефона.

Мередит взяла листок, посмотрела, затем подняла глаза на Патси.

– Спасибо, – сказала она и снова взглянула на листок. – Теперь, когда я знаю, что она в нескольких милях отсюда, я чувствую себя как-то странно.

– Тебе не верится, что ты ее скоро увидишь? – нахмурилась Патси.

– Да.

– Ты боишься?

– Кажется, да.

– Давай-ка я отвезу тебя в Танбек-хаус.

– Нет, спасибо, наверное, мне лучше поехать одной.

– Может, сначала позвонишь?

– Нет, не надо. Я предпочитаю увидеться с ней лицом к лицу, прежде чем она что-то узнает. А по телефону придется долго все объяснять.

– Пожалуй, ты права. Делай, как решила.

 

24

Внутренне вся трепеща, Мередит стояла у двери Танбек-хаус. Перед этим она полчаса просидела в машине, собираясь с силами, чтобы подойти к этому дому. Но, по мере того как шло время, страх ее, казалось, только увеличивался. Тогда она решительно вышла из машины и направилась к хорошенькому каменному домику – солидному, но не слишком большому. В таких домах обычно живут врачи и адвокаты. Дом содержался в образцовом порядке: дверь свежевыкрашена белой краской, на сверкающих чистотой окнах кружевные занавески. По обеим сторонам мощеной дорожки, ведущей к дому, клумбы с яркими весенними цветами.

Мередит стояла перед дверью и ужасно волновалась. Сделав глубокий вздох, как перед прыжком в воду, она несколько раз стукнула по двери медным молоточком и стала ждать.

Дверь открыли почти сразу. На пороге стояла молодая темноволосая женщина в сером свитере, серых брюках и зеленом фартуке в полоску.

– Чем могу вам помочь? – спросила она.

– Я ищу миссис Грейнджер. Миссис Найджел Грейнджер. Она дома?

Молодая женщина кивнула.

– Вы договаривались о встрече?

– Нет.

– Как доложить, кто ее спрашивает?

– Миссис Стреттон. Мередит Стреттон. Она меня не знает. Я знакомая ее подруги. Я надеюсь, что миссис Грейнджер сможет мне кое в чем помочь.

– Подождите минутку, – сказала женщина и ушла, оставив дверь открытой.

Она очень скоро вернулась, широко распахнула дверь и пригласила Мередит войти.

– Миссис Грейнджер с радостью вас примет. Она сейчас говорит по телефону и велела мне проводить вас в гостиную.

– Спасибо.

Мередит проследовала за женщиной, все время оглядываясь по сторонам и стараясь увидеть как можно больше. Она заметила красивые старинные часы в углу и коллекцию очаровательных сине-белых фарфоровых статуэток на угловом столике из дуба.

Проводив гостью в гостиную, молодая женщина сказала:

– Чувствуйте себя, как дома, – и ушла. Мередит стояла посреди комнаты, думая о том, как здесь уютно и красиво. Комната была небольшой, со вкусом обставленной; стены покрашены красной краской, на двух стенах до потолка книжные полки темного дерева, мебель ручной работы, на полу перед камином сине-красный восточный ковер. У большого окна стоял антикварный столик, за окном виднелся очаровательный садик с лужайкой. За садиком возвышались холмы, их четкий силуэт вырисовывался на фоне голубого с белыми облачками неба.

Услышав шаги, Мередит повернулась. Сердце ее заколотилось, как бешеное, когда миссис Найджел Грейнджер открыла дверь.

В первый момент Мередит испытала жестокое разочарование. Перед ней стояла вовсе не та рыжеволосая красавица с ясными голубыми глазами, которую она так часто видела в своих детских мечтах.

Миссис Грейнджер оказалась женщиной чуть за шестьдесят, одетой в бежевые вельветовые брюки, белую блузку и синий блейзер и выглядела она, как типичная провинциальная пожилая дама.

Остановившись на пороге, она вопросительно взглянула на Мередит. – Миссис Стреттон?

– Да. Здравствуйте, миссис Грейнджер… Простите мое внезапное вторжение, но я приехала, так как очень надеюсь, что вы мне поможете.

– Не знаю, правда, как, но постараюсь, – ответила миссис Грейнджер, продолжая стоять в дверях. – Вы американка?

Мередит утвердительно кивнула.

– Миссис Грейнджер, я перейду прямо к делу. Я разыскиваю женщину, которую звали Кэти Сандерсон. Аннет Александер из бутика «Пляс Вандом» в Харрогейте сказала, что вы и есть тот самый человек, которого я ищу. Это так?

– Ну да. Я – Катарина Сандерсон-Грейнджер, я действительно когда-то работала в «Пляс Вандом», до того как вышла замуж. – Кэти нахмурилась, недоуменно глядя на гостью. – Но почему вы меня разыскиваете?

Нервы Мередит были напряжены до предела. Она не знала, как сказать Кэти вот так, сразу, всю правду, и не могла вымолвить ни слова. Наконец дрожащим голосом она произнесла:

– Это… это насчет… насчет Мэри.

Кэти Грейнджер вздрогнула так, словно ее ударили. Она резко отпрянула, ухватилась за косяк двери, чтобы удержать равновесие, и сдавленным голосом спросила:

– Насчет Мэри? Что вам от меня нужно? Что вы можете рассказать мне о Мэри?

– Я… я знала ее, миссис Грейнджер.

– Вы знали мою Мэри? – громко вскрикнула Кэти и шагнула вперед.

Теперь Мередит могла разглядеть ее лучше. Она увидела яркие голубые глаза, вмиг наполнившиеся слезами, золотистые волосы, коротко подстриженные и тронутые сединой. Мередит узнала это лицо, постаревшее, но все такое же любящее и ласковое. Теперь она абсолютно точно уверилась, что перед ней ее мать. Сердце стучало как сумасшедшее, Мередит внутренне вся сжалась. Ей хотелось подбежать к Кэти, обнять ее, но она не посмела. Она боялась… боялась, что ее оттолкнут… что она – нежеланный ребенок.

– Вы знали мою Мэри, – повторила Кэти. – Расскажите же мне о ней, пожалуйста…

Мередит не могла произнести ни слова, она стояла, склонив голову.

– Где? Где вы познакомились с моей маленькой Мэри? О, пожалуйста, миссис Стреттон, расскажите мне, умоляю вас…

– В Австралии, – наконец хрипло выговорила Мередит.

– В Австралии, – повторила Кэти, и глаза ее гневно расширились.

– В Сиднее. – Мередит не отрываясь наблюдала за Кэти, которая казалась все больше озадаченной и потрясенной.

– Она вас очень любила, – почти шепотом сказала Мередит.

Кэти отступила назад, чуть не споткнувшись о стоящий рядом стул, и крепко вцепилась в высокую спинку.

– Вы так говорите о ней… в прошедшем времени… Она не… она ведь не умерла?

– Нет, она жива.

– О, благодарю тебя, Господи, – с облегчением воскликнула Кэти. – Все эти годы я каждый день молила Бога. Молилась за мою девочку, за ее благополучие. Пожалуйста, миссис Стреттон, расскажите мне все. Это она вас прислала? Она поручила разыскать меня?

– Да.

– Где же моя Мэри? О, прошу вас, говорите. Все чувства пожилой женщины отразились на ее расстроенном лице. Кто эта женщина, принесшая известие о Мэри? Известие о ее любимой дочке, потерянной много лет назад. Кэти задрожала.

Мередит подошла ближе. Кэти напряженно смотрела на нее. И Мередит окончательно убедилась, что мать точно так же все эти годы тяжко страдала от разлуки. Этим искренним глазам нельзя было не верить.

Мередит лихорадочно подбирала правильные слова. Она подняла лицо и просто сказала:

– Мама… это я… Мэри…

Кэти на мгновение потеряла дар речи. И вдруг вскрикнула:

– О Боже! Боже, неужели это ты, Мэри?! – Она схватила Мередит за руки и потащила к окну. – Дай мне посмотреть на тебя. Это правда ты, Мэри? Нашлась через столько лет? – Она нежно коснулась лица Мередит. – Неужели это действительно ты, любовь моя? Из глаз Кэти ручьем хлынули слезы.

– О Мэри, наконец ты ко мне вернулась! Мои молитвы были услышаны!

Мередит тоже заплакала. Мать и дочь, разлученные столько лет, бросились друг к другу в объятия.

Кэти захлебывалась от рыданий.

– Я ждала этого дня тридцать восемь лет, молилась, просила Господа о милости. Я почти потеряла надежду снова тебя когда-нибудь увидеть!

Они стояли обнявшись и плакали. Это были слезы радости и печали одновременно… Печали – оттого, что столько лет они были разлучены, радости – оттого, что наконец нашли друг друга. Лучше поздно, чем никогда.

Чуть успокоившись, Кэти и Мередит перешли в библиотеку и сели рядышком на диван. Перед ними на кофейном столике стоял поднос с чаем и бутербродами, приготовленными Нелли, той самой, что впустила Мередит в дом, но женщины даже не прикоснулись к бутербродам.

Мать и дочь сидели, держась за руки, и жадно разглядывали друг друга, стараясь отыскать сходство. Лица обеих выражали радостное удивление. Так радуется мать, впервые увидевшая своего новорожденного младенца. Но Мэри и вправду словно заново родилась для Кэти.

– Я так и не смогла смириться со своей потерей, – тихо сказала Кэти, и вся печаль прошлых лет, прожитых без единственного и обожаемого ребенка, снова нахлынула на нее. – Я думала о тебе каждый день, Мэри, тосковала, мечтала обнять.

Мередит ласково смотрела в бездонные глаза матери.

– Я знаю, мама, все знаю. Я всегда чувствовала то же самое, особенно когда была маленькой. Я все время думала о тебе, недоумевала, почему ты отослала меня от себя, почему ты не захотела жить со мной вместе. Никак не могла понять. – Мередит ладонью смахнула слезы. – Как случилось, что мы расстались? Как ты меня потеряла?

– Это ужасно… Во всем виноват «Дом доктора Бернардо». Помнишь тот день, тебе было пять лет, когда ты нашла меня на полу кухни?

– Да, я тогда побежала за констеблем О'Ши.

– Он вызвал «Скорую». Меня забрали в лидсскую больницу, а тебя констебль поместил в детский дом. Я не винила его, он не мог поступить иначе, ведь никаких родственников у нас с тобой не было. Ну вот, я пролежала в больнице полтора месяца. Едва встав на ноги, я поехала и забрала тебя, и мы снова поселились в Хотторн-коттедже. Но год спустя, весной пятьдесят седьмого, я снова заболела, на этот раз намного сильнее. И тогда я уже сама отвезла тебя к доктору Бернардо. Больше было некуда. Мой лечащий врач, доктор Робертсон, уговаривал меня лечь в больницу на обследование. Обнаружилось, что у меня туберкулез. Похоже, он начался давно, но проходил в скрытой форме, а тут вдруг случилось обострение, вызванное, без сомнения, недоеданием, волнением, стрессами, усталостью – словом, общей ослабленностью организма. Туберкулез очень заразен, передается через дыхание, я не могла подвергать тебя опасности, Мэри. Из лидсской больницы меня перевели в специальную лечебницу в Сикрофте, недалеко от Киллингбека. Я пробыла в карантине полгода. – Кэти замолчала, сжала руку Мередит и подняла глаза на дочь. – Я все время посылала тебе письма, Мэри. Неужели ты их не получала?

– Нет. Почему же ты не забрала меня, когда тебе стало лучше? – Старая обида вспыхнула вновь, как ни старалась Мередит подавить ее.

– Я примчалась в детский дом немедленно, как только меня выпустили из лечебницы. Я шла на поправку, принимала антибиотики, моя болезнь уже не была опасна для окружающих. Но в «Доме доктора Бернардо» мне сказали, что тебя у них уже нет, что тебя удочерили. Я была в шоке. Обезумела от горя и ярости.

Ума не могла приложить, как тебя разыскать. Помощи ждать было неоткуда, денег нет, родных нет. Все равно что стучаться лбом о стену. Они отказались со мной разговаривать, не дали никаких сведений, я даже не знала, с чего начать поиски.

Кэти горестно покачала головой, достала носовой платок и вытерла слезы.

– Я чувствовала себя совершенно раздавленной и беспомощной, Мэри. Меня до сих пор колотит от злости и отчаяния. Я так и не смогла смириться с этой потерей, бессильная ярость грызла меня всю жизнь. С тех пор я никогда не чувствовала себя счастливой или хотя бы довольной. Я всегда беспокоилась за тебя. Единственной моей надеждой было, что в один прекрасный день, когда ты вырастешь, тебе захочется увидеть родную мать, и тогда ты сама найдешь меня.

Из глаз Мередит снова брызнули слезы, и она воскликнула:

– Но меня никто не удочерял! В детском доме тебе солгали! Меня посадили на корабль со многими другими детьми и увезли в Австралию. В сиротский приют в Сиднее.

– В приют! – Кэти была потрясена. Она с ужасом смотрела на Мередит, не до конца осознав жестокую правду. – Да что же это такое?! Послать тебя из приюта в Англии в приют на другом конце света! Почему? – На мгновение она закрыла глаза. – Мне сказали, что тебя удочерила прекрасная семья, что ты теперь живешь в другом городе, в Англии. Для меня это было единственным утешением… что ты растешь среди людей, которые тебя любят, заботятся о тебе. А теперь я узнаю, что тебя никто не удочерял! Кэти била дрожь.

Мередит погладила ее по плечу и сказала:

– Меня действительно удочерили, но уже потом, в Сиднее, а не в Англии. Когда мне было восемь лет. Но через два года Стреттоны погибли в автомобильной катастрофе. Они были не очень хорошими людьми. А сестра мистера Стреттона отдала меня обратно в приют.

Застыв от изумления, Кэти проговорила слабым голосом:

– Они тебя обижали? Издевались?

– Нет. Но они меня совсем не любили. – Мередит вдруг недоуменно спросила: – Но если ты не давала разрешения на отправку меня в Австралию, то как же это могло случиться? Как могли в детском доме доктора Бернардо решиться на подобное преступление?

Кэти резко отшатнулась и пронзительно взглянула на Мередит.

– Ты вдруг так заговорила, словно я скрываю от тебя правду. Но ты должна мне поверить, Мэри, все было именно так, как я рассказала.

– Что ты, я ничуть не сомневаюсь в твоих словах! Просто я не понимаю, как это могло произойти.

– Я тоже. Никогда не могла понять. Все эти годы я жила словно в кошмаре. – Кэти высвободила руку и встала.

Она медленно подошла к письменному столу, выдвинула ящик и вынула большой конверт.

– Несколько лет назад, в конце восьмидесятых, в «Обсервер» была напечатана статья. Когда я ее прочитала, у меня волосы встали дыбом. В статье рассказывалось о детях-иммигрантах, посланных в Австралию и помещенных в семьи и приюты. Читая, я молила Господа: только бы ты не оказалась в числе этих детей. Мне так хотелось верить, что ты живешь в Англии, в семье, которая тебя удочерила. А теперь оправдались мои наихудшие подозрения. – Голова Кэти поникла, из глаз потекли слезы. – Так ты была одной из этих несчастных детей, Мэри.

Она замолчала, глотая слезы, потом спросила:

– Ты меня не обманываешь? Ты не подвергалась насилию?

– Уверяю тебя, мама, нет. Страдала лишь моя психика. Я всегда перед сном плакала – так сильно я тосковала по тебе. Я росла без любви и ласки, и, разумеется, нас всех заставляли много работать. Я мыла полы, перестирывала груды белья. И еще, мы почти всегда ходили голодные. Но ни физическому, ни сексуальному насилию я не подвергалась.

– Только моральному и психологическому, – со вновь закипевшей яростью добавила Кэти. – Боже мой! Послать маленьких детей за двадцать тысяч миль, на другой конец света, просто для того, чтобы перевести в другой приют! Дикость какая-то!

Кэти снова села на диван и протянула конверт дочери.

– Статья называлась «Потерянные дети империи». Я ее сохранила. Прочитаешь потом. Тебе дурно станет. – Она вздрогнула. – Хотя что я говорю! Ты ведь сама пережила все то, о чем здесь написано…

– Почему ты сохранила статью?

– Сама не знаю. Спустя некоторое время телевидение показало документальный фильм о детях-иммигрантах. Я смотрела его, и меня охватил панический ужас. Фильм произвел на меня очень сильное впечатление, я до сих пор не могу его забыть.

– Значит, «Дом доктора Бернардо» послал в Австралию много детей. Ты говоришь, сотни?

– Нет, Мэри, тысячи. Более ста пятидесяти тысяч. Но этим занимался не только «Дом доктора Бернардо». В отправке детей за границу были замешаны другие благотворительные учреждения.

– Какие, например?

– Армия Спасения, Национальный детский дом, Детское общество и масса других благотворительных заведений, действующих под патронажем католической, англиканской и пресвитерианской церквей.

– Господи Боже! – ахнула Мередит. – Уму непостижимо!

– Да, в голове не укладывается, – подтвердила Кэти. – Многие дети, особенно мальчики, работали с утра до позднего вечера под палящим солнцем, строили общежития. И очень часто их насиловали священники. Жизнь их была сущим адом.

– Но как правительство это допустило? Почему оно не вмешалось?

– Не вмешалось? Да эта акция была частью правительственной политики. Сколько же горя они нам причинили – отцам, матерям, детям. Невообразимо!

– И к тому же все это проводилось незаконно, – добавила Мередит. – Неужели никто не подал в суд на британское правительство? Я хочу, чтобы преступники понесли ответственность за мое потерянное детство, за годы бед, несчастий и разлуки.

– Я не знаю, было ли хоть одно судебное разбирательство. После показа документального фильма разразился большой скандал. Общество было взбудоражено. Ведь оказалась затронута честь нации. Люди возмущались и негодовали. Правительство решительно отрицало свою причастность к той давней акции, но даже ребенку понятно, что оно было в ней замешано.

– Но зачем это было нужно правительству?

В голосе Кэти зазвучала язвительная насмешка:

– Ну как же: самый легкий способ заселить колонии. Взять да и переправить туда детей. Подобная практика существовала с давних лет, и детей перевозили аж до 1967 года.

– Кошмарно. Какой позор для страны!

Кэти согласно кивнула и продолжила:

– В конверте ты увидишь вырезку из «ТВ Таймс» с анонсом фильма. И еще там номера телефонов, по которым можно было звонить, чтобы задать вопросы. Я позвонила, Мэри. Я так волновалась, что ты могла оказаться одной из этих несчастных детей. Я спросила, как мать может найти ребенка, если он был отправлен в колонию. И мне ответили, что мать не сможет найти своего ребенка, что это совершенно невозможно. Единственный выход – только если сам ребенок начнет разыскивать своих родителей.

Кэти откинулась на спинку дивана, прикрыла глаза и какое-то время сидела молча. Потом, немного успокоившись, сказала:

– Ты превратилась в очень красивую женщину, Мэри. Ты очень похожа на мою мать. То же лицо, те же глаза.

Услышав это, Мередит вся засветилась от счастья.

– Но я совсем не помню бабушку, – с сожалением протянула она.

– Ты родилась после ее смерти. Она погибла в войну во время бомбежки. Меня воспитывал отец, когда вернулся из армии. Он умер, когда мне было семнадцать лет.

– А мой отец? Где он?

– Он тоже умер, Мэри. Тебе едва минуло полтора года, когда он нас бросил. Уехал в Канаду с другой женщиной. Я оформила развод, когда мы с Найджелом решили пожениться.

– Ты с ним счастлива?

– Он очень старался и старается сделать меня счастливой, Мэри. Но все эти годы я не могла радоваться жизни. Мое горе мешало мне. Как можно веселиться, если потерял единственного ребенка, да еще таким ужасным образом!.. Это совсем не так, как если бы ты умерла. Я знала, что ты живешь где-то, я тосковала о тебе, мечтала увидеть тебя, прикоснуться к тебе… Сердце мое было разбито. Бедный Найджел, ему приходилось с этим мириться. Но он очень терпеливый человек. Он вообще просто замечательный.

– У тебя больше не было детей?

– О нет. За Найджела я вышла в тридцать восемь лет. Я еще могла бы родить, и, возможно, это бы меня несколько успокоило, не знаю… Найджел овдовел, его жена была моей подругой. Вероника. Очаровательная женщина. Она умерла от опухоли в мозгу, и первое время после ее кончины я помогала Найджелу справиться с горем, управляться по хозяйству. Через пять лет он сделал мне предложение. Мы вырастили двоих его сыновей, Майкла и Эндрю. Мой брак во многих смыслах можно считать удачным.

– Я рада, что ты встретила такого человека, как Найджел. Скажи, сколько тебе было лет, когда я родилась?

– Девятнадцать. Летом мне исполнится шестьдесят три, Мэри. – Кэти тяжело вздохнула. – Столько лет без тебя! Как же ты меня нашла? Долго искала?

– Нет, мне повезло. Я совсем недавно начала поиски. Но прежде чем я тебе о них расскажу, ответь мне на один вопрос.

– Конечно, Мэри. Спрашивай о чем хочешь.

– Ты когда-нибудь возила меня в аббатство Фонтейнс?

– Да, несколько раз. Я до сих пор очень люблю эти руины и часто туда езжу. А почему ты спрашиваешь?

– Случалось ли что-то трагическое с тобой или со мной в аббатстве Фонтейнс?

– Да. Весной 1957 года я снова почувствовала себя плохо. Мы с тобой устроили в руинах пикник, и я вдруг потеряла сознание. Ты страшно испугалась, потому что мы там были одни. Через какое-то время я очнулась, и мы с великим трудом добрались до Райпона, сели на автобус. Это случилось в воскресенье. Тогда-то мне и поставили диагноз: туберкулез. Пришлось надолго лечь в лечебницу.

– И больше я никогда тебя не видела?

– Да, до сегодняшнего дня.

– Теперь мне все понятно. – Мередит рассказала матери о своем приключении в аббатстве, о странном ощущении дежавю. – Неудивительно, что я испытала чувство огромной, невосполнимой утраты. Вот после этого и началась моя так называемая психогенная усталость. Мой лечащий врач отправила меня к психоаналитику, и мы начали копаться в моем прошлом. Психоаналитик считала, что моя проблема – подавление памяти.

– Ты хочешь сказать, что подавила все воспоминания обо мне?

– Нет, не совсем. Кое-что я помнила. Но жизнь обошлась со мной так жестоко, вырвала из твоих любящих объятий, что память блокировала воспоминания о счастливом детстве. Возможно, это была нормальная защитная реакция организма. Доктору Бенсон удалось направить меня по верному пути, но именно моя дочь Кэтрин подтолкнула меня к тому, что я вдруг вспомнила очень важные вещи.

– Ты назвала дочь моим именем? – просияла Кэти.

– Ей двадцать пять лет, и она настоящая красавица. У нее твои глаза. И, кажется, твой характер. Я сама не знаю, почему ее так назвала… Может быть, где-то в подсознании осталось твое имя – Кэти, Катарина…

– А как ей удалось заставить тебя что-то вспомнить?

– Перед отлетом в Лондон мы сидели у нее дома и обсуждали приготовления к свадьбе. Она приготовила чай, а потом принесла блюдо клубники и сказала какие-то слова – и меня как обухом по голове ударило! Я вдруг ясно увидела твое лицо – лицо, которое я любила всю свою жизнь. И тут же поняла, что это лицо моей матери.

Мередит всхлипнула. Глаза Кэти тоже повлажнели.

– А что сказала Кэтрин?

– Какие-то очень простые слова… «У меня для тебя кое-что особенное, мама. Клубника». И немедленно я услышала твой голос, ты тоже предлагала мне клубнику. Именно с этого момента память начала возвращаться ко мне, я много чего вспомнила в ту же ночь в самолете, пока летела в Лондон.

Мередит помолчала, высморкалась.

– Я должна тебе кое-что объяснить. Всю жизнь я была уверена, что ты умерла. Так мне сказали в детском доме. Поэтому, когда память ко мне вернулась, я рассказала обо всем моей подруге, Патси Кентон. Она отвезла меня в бюро регистраций, мы хотели найти свидетельство о твоей смерти. Понимаешь, мне было совершенно необходимо прийти к тебе на могилу. Я хотела наконец поставить точку на своем прошлом. Но, естественно, никакого свидетельства мы не нашли. Тут-то и выяснилось, что ты жива. Тогда Патси пришла в голову идея найти мое свидетельство о рождении, и мы почерпнули оттуда кое-какие сведения. Мы побывали в Армли, в Хотторн-коттедже. И хотя от дома осталась лишь куча мусора, я узнала это место.

– Я рада, что ты меня разыскала, пока не стало слишком поздно, – всхлипнула Кэти.

– Я тоже.

Кэти с любопытством оглядела Мередит и спросила:

– Ты не носишь обручального кольца. Ты разведена?

– Да. Между прочим, у тебя еще есть внук. Его зовут Джон, ему двадцать один год, он учится в Йеле. Мне не терпится показать вас всех друг другу.

– Внуки… – мечтательно сказала Кэти. – У меня есть внуки. Как это чудесно!

– Они у меня замечательные. Я ими очень горжусь.

– Ты мне еще не рассказала, как ты попала из Австралии в Америку.

– О, это длинная история, – ответила Мередит. – Я все расскажу тебе потом. У нас еще будет много времени.

Раздались шаги, и Мередит обернулась. В дверях стоял высокий мужчина с благообразным лицом.

Кэти тоже оглянулась. И мгновенно вскочила с дивана и бросилась к мужчине.

– Найджел, она нашла меня! Мои молитвы были услышаны! Моя Мэри нашла меня! Наконец мы вместе!

– Благодарю тебя, Господи, – произнес Найджел, входя в библиотеку. На лице его было написано чувство огромного облегчения.

Мередит встала и протянула ему руку. Он пожал ее, а потом вдруг притянул Мередит к себе и крепко обнял.

– Наконец-то моя Кэти успокоится, – тихо сказал он.

Мередит взглянула в лицо Найджела и поняла, что никогда еще не видела таких добрых глаз.

Найджел Грейнджер широко улыбнулся.

– Спасибо вам, – сказала ему Мередит, – спасибо, что сберегли для меня мою маму.