2

Франческа Эвери давно пришла к выводу, что жалеть о содеянном не стоит, поскольку не в наших силах изменить события, отошедшие в прошлое, и чувства подобного рода не просто бессмысленны, но часто истощают психику.

Однако, открыв входную дверь своей квартиры, она сразу же пожалела, что вернулась в Нью-Йорк без мужа. И даже испугалась… Это чувство было настолько непривычным для Франчески, что она в замешательстве застыла на пороге и вздрогнула, когда тяжелая дверь со Стуком захлопнулась за ней. Гаррисон не хотел, чтобы она уезжала из Виргинии без него. Франческа уехала только из-за обязательств перед благотворительным комитетом, президентом которого она была недавно избрана. Десять дней назад ей в Виргинию позвонила секретарь комитета и сообщила, что возникли непредвиденные сложности с организацией летнего концерта в Эвери Фишер Холл, в связи с чем созывалось внеочередное собрание. Секретарь была убеждена, что только Франческа обладала достаточной властью и связями, чтобы решить все проблемы, и ее присутствие в Нью-Йорке было совершенно необходимо.

Франческа знала, что у Гаррисона другое мнение на этот счет. Годы работы на дипломатической службе отточили его врожденную склонность обходить все острые углы. В присущей ему мягкой манере он заметил, что члены комитета, по его мнению, паникуют совершенно необоснованно. Кроме того, телефонная связь в Вирджинии не менее надежна, чем в Манхэттене. Франческа была склонна отказаться от поездки, разделяя мнение мужа. Но когда к ней обратились с просьбой дать интервью, она почувствовала, что ее присутствие в Нью-Йорке действительно необходимо.

Франческа вздохнула. Увильнуть от выполнения каких-либо обязательств было для нее делом немыслимым. Тем не менее, по какой-то неосознанной ею самой причине, Франческа почувствовала острое желание снова очутиться в старом доме вместе с Гарри и его шумными и неуправляемыми внучками. Атмосфера этого дома была пропитана искренней любовью и дружелюбием. Она решительно подавила в себе желание вернуться в аэропорт «Ла Гардиа» и улететь следующим самолетом в Вашингтон.

Франческа нащупала выключатель и нетерпеливо щелкнула им. От вспыхнувшего яркого света она зажмурилась. Огромная старинная французская люстра с хрустальными подвесками изысканной формы заполнила черно-белый мраморный холл сияющими переливами. Она осветила старинный гобелен ручной работы, висевший высоко в простенке лестницы, бюсты Родена и вазы севрского фарфора в нишах, комод времен Людовика XV, принадлежавший когда-то мадам Помпадур. Сейчас на нем стоял в вазе династии Минг искусно составленный букет желтых роз, тонкий свежий запах которых навевал в эту зимнюю пору ностальгические воспоминания о летнем саде.

Франческа еще раз окинула взглядом этот изумительный холл с его бесценными предметами искусства, совершенная красота которых была неподвластна времени, и неожиданно ощутила, как ее охватила дрожь, хотя в холле было тепло.

«Кто-то прошел над моей будущей могилой», — подумала она, вспомнив суеверные слова Мелли. В детстве, когда их с Кимом охватывала такая дрожь в жаркий летний день, Мелли именно так объясняла им их состояние. Вот и теперь она испытала то же самое. Она чувствовала себя одинокой и совершенно потерянной без Гаррисона. Это было тем более странно, что она часто приезжала в Нью-Йорк одна. В подобном возвращении не было ничего необычного. Так откуда же это тягостное чувство одиночества? «Просто я устала после Рождества», — подумала Франческа.

Она пошла в глубь холла, поставила свою сумочку и дорожный кейс на стул, стоявший рядом с комодом, сбросила легкую шубку из соболя и повесила ее в шкаф. Взяв со стула свои вещи, Франческа решительным шагом направилась через холл в библиотеку. Высокие каблуки ее сапог громко застучали по холодному мраморному полу. Внезапно она резко остановилась. Кажется, ей открылась причина ее угнетенного состояния — квартира казалась такой покинутой и лишенной жизни после шума и суеты дома в Виргинии с постоянными хождениями слуг, внучек, Гарри и гостей. Конечно, именно этим и было вызвано ее настроение. Она уже начала скучать по девочкам, по их звонким голосам и играм. Нужно будет позвонить Гаррисону и предложить ему приехать с девочками в город на несколько дней. Эта идея так понравилась Франческе, что на ее лице заиграла улыбка.

Библиотека тоже была роскошно обставлена. Но в ней не чувствовалось музейной отчужденности, присущей холлу. Стены, покрытые панелями из ясеня, старинные английские предметы искусства, удобные диваны и стулья с яркой обивкой из ситца создавали уютную домашнюю атмосферу. В камине горел огонь, было включено несколько ламп, и это сочетание тепла и света согревало и успокаивало душу.

Франческа села за письменный стол в стиле английского ампира и прочитала записку от своей экономки Вэл, в которой та сообщала, что ушла за покупками и скоро вернется. Она просмотрела запись утренних телефонных звонков и взяла в руки стопку корреспонденции. Быстро просматривая ее, Франческа сразу же отбросила несколько нераспечатанных приглашений, извещение из банка и счета. На последнем конверте стоял почтовый штемпель Хэррогейта. Она узнала почерк брата. Вскрыв конверт ножом для бумаги из малахита с золотом и откинувшись на спинку кресла, Франческа с нетерпением углубилась в написанные рукой Кима строки. Письмо было в основном посвящено детям и их рождественским забавам. Мельком Ким коснулся новостей их общих знакомых и пожаловался на тяготы ведения хозяйства. Франческа знала, что эти жалобы вполне обоснованны. По природе Ким не был нытиком, и, видит Бог, прибыльное управление их родовыми землями в Лэнгли было настоящим подвигом. Брат закончил письмо напоминанием, что он очень надеется на скорую встречу с Франческой, поскольку все сезонные праздничные мероприятия уже завершены. В постскриптуме Ким дописал: «С Новым годом, дорогая! И будем надеяться, что 1979 окажется более счастливым для нас обоих».

Она вновь принялась за чтение письма, пытаясь найти между строк информацию, которая помогла бы ей понять истинное настроение брата. От письма веяло тоской — нет, скорее это была глубокая печаль, угадываемая в бодрых фразах, тон которых был выбран Кимом в надежде убедить сестру, что у него все в порядке. Франческа отложила письмо в сторону и устремила задумчивый взгляд своих карих глаз в неопределенность.

Ким был на два года старше ее, хотя она всегда чувствовала себя старшей. Франческа присматривала за ним в детстве, защищала его. Их мать умерла, когда они были еще маленькими. Сейчас Ким нуждался в ее поддержке больше, чем когда-либо. Она была очень обеспокоена его душевным состоянием и здоровьем. Брат сильно изменился с тех пор, как его бросила Пандора. Франческа хорошо понимала причины этого. Она сама была потрясена поступком Пандоры — их брак с Кимом казался идеальным. По всем внешним признакам он был самым счастливым из всех известных Франческе брачных союзов. Пережитые братом глубокий шок и боль потери она ощущала как свои — настолько велика была степень их духовной близости.

Оправится ли он когда-нибудь от этого удара? Франческе не понравился отрицательный ответ на этот вопрос, который прозвучал в ее мозгу. Независимая молодая женщина обладавшая гораздо более прагматичным, чем ее брат, складом ума Франческа давно пришла к выводу, что разбитые сердца являются порождением романтических бредней и не имеют никакого отношения к реальности повседневной жизни. Вы собираете осколки, склеиваете их и продолжаете жить, как будто ничего не случилось, пока боль не отступит полностью. Именно так много лет назад поступила она сама и это послужило для Франчески убедительным доказательством того, что незаменимых не существует. Однако она обладала достаточным умом и интуицией, чтобы осознать, что Ким принадлежал к другой категории людей и что он будет страдать из-за Пандоры до конца своих дней. В отличие от большинства мужчин, он не найдет и даже не будет искать ей замены. Он так одинок в Йоркшире после отъезда двух старших детей в интернат! Франческе хотелось бы, чтобы он проводил больше времени в кругу друзей в Лондоне, но она вынуждена была признать, что это не всегда возможно. Основную часть года он был связан с Лэнгли. С другой стороны, Франческе казалось, что она смогла бы убедить Кима вести более активную светскую жизнь, если бы была рядом с ним в Англии.

Франческа решила, что ей нужно поехать домой в конце месяца. Она была уверена что Гаррисон не будет возражать. Возможно, он даже составит ей компанию, если не будет слишком загружен работой в Вашингтоне. Вот уже год, как ее муж ушел с дипломатической службы. А впечатление такое, что он стал еще более занят, чем в период работы послом. Он был одним из наиболее выдающихся государственных деятелей страны, встреч с которым постоянно домогались сенаторы и члены кабинета. Кроме того, много времени и сил отнимали у него обязанности советника президента по вопросам внешней политики. Хотя Гаррисон полностью оправился после двух инфарктов и состояние его здоровья не вызывало теперь никаких опасений, Франческа неусыпно опекала мужа, пытаясь убедить его умерить темп жизни и выделить время для отдыха. Он всегда с готовностью соглашался с ее доводами, но продолжал делать то, что находил нужным. Требующее работы ума и щекочущее нервы участие в сложных политических комбинациях доставляло Гаррисону истинное наслаждение. Поездка в Англию позволит ему расслабиться. Он хорошо отдохнет. Франческа почувствовала, как в ней растет решимость увезти мужа с собой.

Она заглянула в свой ежедневник. Заседание благотворительного комитета было назначено на час дня. В четыре ей предстояло дать интервью Эстел Морган из журнала «Нау мэгэзин». Франческа поморщилась при мысли об этом. У нее было много гораздо более важных дел, но Эстел добивалась встречи с такой настойчивостью, что Франческа сочла за лучшее поберечь нервы и согласиться, памятуя по прошлому опыту о неукротимом упорстве этой женщины в достижении своих целей. Кроме того, Франческа хорошо понимала, что, приняв на себя руководство комитетом, она тем самым взяла на себя обязательства давать подобного рода интервью. Франческа не заблуждалась в отношении того, что комитет нуждается в ней только из-за ее практического склада ума и организационных способностей. Ее выбрали еще и потому, что на ней лежала печать аристократического происхождения и романтического ореола (она, кстати, терпеть не могла этого словосочетания). Эти качества, по мнению членов комитета, делали Франческу идеальной кандидатурой для преследуемых ими благородных целей.

Она уделяла благотворительности много времени и сил. И относилась к своим обязанностям очень серьезно. Отказ от интервью мог бы быть расценен членами комитета не в ее пользу. Поскольку это интервью должно было служить добрым целям, Франческе пришлось назначить встречу. Она решила, что сделает все возможное, чтобы избавиться от Эстел как можно скорее и тактичнее.

Мысли Франчески сосредоточились на других встречах, назначенных на эту неделю. Она старалась ничего не упустить. Сделала несколько телефонных звонков по списку, оставленному Вэл, затем снова занялась корреспонденцией. Закончив все дела, Франческа встала со стула и прошла через комнату к окну, думая о брате. С отсутствующим выражением на прелестном лице она раздвинула шторы и посмотрела через Пятую авеню на Центральный парк.

Январский день был настолько холодным, что оконное стекло местами обледенело. Через причудливо разрисованное морозом окно парк выглядел далекой сказочной страной, окутанной розовой дымкой. Несколько дней был снегопад. Утонули в снегу тропинки. Пушистые снежные шапки появились на верхушках ограды. И даже черные скелеты деревьев выглядели теперь нарядно. Снег изменил знакомый пейзаж.

За парком угадывались небоскребы Уэст-Сайда, сливавшиеся в серую гранитную массу. Подобно рваной горной цепи, они уходили в студеную бездну январского неба. Вид города сквозь кружево морозного узора вдруг напомнил Франческе знакомые пейзажи: нетронутую белизну гор, возвышавшихся над Кенигзее, сменила перед ее мысленным взором картина высоких йоркширских холмов, под сенью которых она выросла. Через полуприкрытые веки она представила знаменитую картину Моне, написанную им во время поездки в Норвегию. «Гора Колзаас». Франческа хорошо знала эту картину, потому что ее муж всегда мечтал иметь ее в своей коллекции. Тот факт, что она принадлежала другому коллекционеру, который не собирался расставаться с нею, не уменьшал страстного желания Гаррисона заполучить ее в собственность. «Нас всегда больше всего влечет недостижимое», — подумала Франческа. Может быть, именно поэтому так остра непроходящая тоска Кима по Пандоре.

Франческа коснулась розовым ухоженным ногтем замерзшего стекла и рассеянно поцарапала его. Она не знает не только средства, способного излечить Кима, но даже противоядия, чтобы немного облегчить его страдания. «Возможно, такого противоядия для Кима просто не существует», — подумала она безнадежно. Если только в этой роли не выступит само время… В ее жизни время оказалось способным сотворить чудо, но в случае с Кимом… Внезапно она поняла, что поездка в Англию вряд ли поможет решить проблемы брата. Не будет ли лучше, если он приедет в Нью-Йорк? Чем больше Франческа думала об этом, тем больше убеждалась, что этот вариант наиболее разумен. Она вырвет его из привычной среды и введет в круг насыщенной светской жизни по другую сторону Атлантики.

Приняв окончательное решение, Франческа быстрым шагом подошла к столу, сняла трубку и набрала номер своего дома в Виргинии.

— Гаррисон, привет. Это я, — сказала она, когда муж ответил.

— А, дорогая, ты уже дома. Я как раз собирался позвонить тебе. Почему ты не разбудила меня, когда уезжала? Ты же знаешь, что я хотел попрощаться. Улизнула, как воришка. Должен заметить, что твое бегство испортило мне настроение на целый день. Ты меня очень огорчила. — В его сочном, богатом модуляциями голосе было столько тепла и любви, что Франческа в очередной раз подумала, как ей повезло в жизни. Она улыбнулась в трубку.

— Ты так сладко спал, что у меня просто рука не поднялась разбудить тебя.

— Ты хорошо добралась? Как там квартира?

— Да, доехала нормально, и здесь все в порядке.

— Я забыл тебе сказать вчера вечером. Мне бы хотелось, чтобы ты заехала в галерею и потолковала с Леклерком по поводу той картины Утрилло, если тебе не трудно. Я думаю, личный визит будет гораздо весомее, чем телефонный звонок. Постарайся выбрать время на этой неделе.

— Конечно, дорогой. Послушай, Гарри, у меня к тебе есть пара вопросов. Ты не хотел бы приехать сюда на пару дней? Скажем, в среду. Ты мог бы взять с собой девочек. Им эта идея очень понравится. А в пятницу мы улетели бы в Виргинию вместе.

— С радостью бы, но не могу. У меня в Вашингтоне запланировано несколько важных встреч. Мне очень жаль, поверь. Может быть, на следующей неделе? Если, конечно, ты снова поедешь в Нью-Йорк. — В голосе Гаррисона прозвучало искреннее сожаление.

— Что ж, ладно, — ответила она, подавляя собственное разочарование. — И вот еще что, дорогой. Я получила довольно тревожное письмо от Кима. — Франческа пересказала мужу содержание письма и поделилась с ним тревогой по поводу депрессии брата. — Поэтому я считаю, что было бы хорошо пригласить его сюда, Гарри. Мы можем организовать для него несколько приятельских вечеринок, посмотреть что-нибудь интересное на Бродвее и замечательно отдохнуть в Виргинии. А потом, я думаю, мы могли бы недельку все вместе провести на нашей вилле на Барбадосе до отъезда Кима в Йоркшир. Ты знаешь, я вначале думала, что нам с тобой стоит навестить его в Англии. Но ведь ты бы обязательно ввязался в какие-нибудь дискуссии со своими друзьями-приятелями из британского правительства, и отдыха не получилось бы.

Гаррисон Эвери усмехнулся. Как хорошо жена знала его!

— Здесь ты не ошиблась, малышка. А идея с Барбадосом очень заманчива. Не могу сказать, что меня тянет в Лондон зимой. Чертовски холодно и сыро для моих старых костей. Что касается Кима то я с тобой полностью согласен. Думаю, тебе следует пригласить его немедленно. Я сам переживаю за него. Почему бы тебе не позвонить ему прямо сейчас, Франческа?

— Гарри, ты же знаешь, как просто отказаться по телефону. Он может сделать это, даже не взвесив все «за» и «против». Я лучше напишу ему сейчас, а позвоню на следующей неделе, когда он получит письмо, чтобы уговорить окончательно, если это потребуется.

— Ты, конечно, знаешь лучше, дорогая. Я всегда питал самые, теплые чувства к твоему дражайшему брату и надеюсь, что он сразу приедет, если только сумеет вырваться из Лэнгли. Думаю, мы оба действительно нужны ему сейчас.

— Я тоже так думаю. Очень благодарна тебе, Гарри, за понимание и поддержку. А сейчас я принимаюсь за дела. Нужно написать письмо, и вообще день предстоит напряженный. Позвоню тебе позже на этой неделе.

— Хорошо, дорогая. Счастливо тебе.

В переживаниях о Киме Франческа совершенно забыла о своем подавленном состоянии. Однако всего несколько недель спустя ей пришлось вспомнить о нем. И Франческа внезапно осознала что это было не просто чувство сожаления, а предчувствие надвигающегося несчастья. Она снова и снова возвращалась к мысли, что, если бы она прислушалась тогда к внутреннему голосу, подсказывавшему ей прямо с порога вернуться в Виргинию, ничего бы не произошло. Но терзаться теперь этим было бессмысленно — слишком поздно. Ее жизнь и жизни многих близких ей людей изменились. И изменились навсегда.

Однако в то утро все мысли Франчески о будущем так или иначе были связаны с братом. Она взяла ручку и приступила к письму. Закончив его, заклеила конверт, написала адрес и нашла марку в ящике письменного стола. Ну вот, дело сделано! Франческа откинулась в кресле и уставилась на конверт, прислоненный к малахитовой подставке для книг. Письмо получилось таким убедительным, пронизанным такой любовью и заботой, что Ким не сможет отказаться от приглашения — Франческа была уверена в этом. Она вспомнила о постскриптуме в письме брата и дала себе торжественное обещание — она сделает все возможное, чтобы 1979-й действительно стал для него хорошим годом.

Она почувствовала прилив бодрости и энергии. Со счастливой улыбкой на лице поднялась наверх, чтобы переодеться к предстоящим встречам. Ким приедет в Нью-Йорк! И она поможет ему избавиться от душевной боли и меланхолии. Все будет хорошо!

 

3

Эстел Морган ехала на встречу с Франческой Эвери слишком рано, поэтому решила пройтись пешком, отпустив такси на углу Мэдисон-авеню и Семьдесят четвертой улицы, немного не доезжая до дома Франчески. Расплатившись в таксистом, она вышла из машины и окунулась в бодрящую морозную атмосферу январского дня. Снег прекратился, и белесое солнце тщетно пыталось пробиться сквозь пелену тяжелых облаков.

Эстел повернула на Пятую авеню и приблизилась к роскошному зданию, в котором жили Эвери. Она подумала, что поступила правильно, надев норковую шубу, и у нее на лице промелькнула самодовольная улыбка. Швейцары в домах для самых богатых всегда выглядят гораздо неприступнее и надменнее, чем их респектабельные жильцы, а Эстел не могла допустить, чтобы кто-нибудь из них посмотрел на нее свысока или пренебрежительно обошелся.

О, эта шуба была очень стоящим приобретением. В ней она чувствовала себя уверенной и шикарной женщиной. Шуба была ее радостью и гордостью. Утром она долго крутилась перед зеркалом в красном платье, черных сапогах-ботфортах и с большой черной лакированной сумкой через плечо. И осталась очень довольной. Эстел оценивала себя как эталон эффектной и преуспевающей журналистки международного уровня. К несчастью, она не обладала способностью глубокого осмысления вещей, поэтому ей никогда не приходило в голову, что приметы внешнего антуража не всегда являются мерилом внутреннего интеллекта.

Ожидая зеленый свет на переходе Семьдесят четвертой улицы, Эстел посмотрела на часы. Было без нескольких минут четыре, но она уже почти достигла цели и должна была прибыть на место без опоздания. Пунктуальность не была сильной стороной Эстел Морган, но она помнила, что Франческа Эвери, эта стерва, всегда была очень точна, и Эстел пришлось сделать усилие над собой, чтобы не опоздать и не испортить все с первой минуты.

Она вошла в подъезд и представилась швейцару. Связавшись с квартирой по домофону и получив подтверждение, швейцар позволил ей пройти.

В квартиру Эвери ее впустила женщина средних лет в черном, по виду экономка, которая взяла у Эстел шубу, аккуратно положила ее на стул и проводила журналистку через холл. За время своей карьеры Эстел приходилось бывать во многих богатых домах с изысканным убранством, но она не видела ничего похожего на холл в квартире Эвери. «Боже мой, все это выглядит так, как будто перенесено из Версаля!» — подумала она, молча следуя за экономкой и бросая взгляды по сторонам.

Проводив Эстел в библиотеку, женщина улыбнулась вежливой холодной улыбкой и произнесла:

— Я доложу ее милости, что вы здесь.

Утопая в старинном китайском ковре и озираясь с завистливым любопытством, она прошла к камину. Эстел не была большим специалистом в искусстве, но обладала массой поверхностных знаний, которые позволили ей без труда определить, что перед ней не просто хорошие копии; просто копиям, даже самого лучшего качества, не место было в этой квартире. Многочисленные картины, написанные знаменитыми художниками постимпрессионистской школы. «Вон там, на дальней стене, безусловно, Ван Гог», — решила Эстел и подошла к картине поближе. Увидев подпись художника, она испытала удовлетворение от того, что не ошиблась.

В следующий момент дверь распахнулась, и на пороге появилась Франческа Эвери. Ее ясные глаза излучали энергию, а на спокойном лице играла приветливая улыбка. «Эстел!» — воскликнула она. Легко и грациозно, слегка покачиваясь на очень высоких каблуках, которые притягивали взгляд к ее точеным коленям и длинным стройным ногам, она направилась к камину.

Эстел сразу же отметила, что кожа ее лица сохранила присущий ей нежный оттенок английской розы, а ухоженные янтарного оттенка волосы не потеряли шелковистости и блеска. Они ниспадали ей на плечи небрежными волнами, и этот продуманный беспорядок придавал Франческе девически невинный вид. «Боже, она же совсем не изменилась», — подумала Эстел и почувствовала, как это ее раздражает.

— Прошу прощения, что заставила ждать, — извинилась Франческа. — Очень рада встретиться снова. — Она протянула руку застывшей на месте журналистке.

Эстел пришла в себя довольно быстро. Изобразила на лице приветливую улыбку и неловко пожала длинные холодные пальцы Франчески.

— Я пришла всего несколько минут назад, дорогая. Ожидание среди этой роскоши мне совсем не в тягость. Какой у вас замечательный вкус!

Франческа высвободила свою руку и внутренне содрогнулась. Эстел всегда была льстивой. «Какая неприятная черта, хотя и довольно безобидная», — подумала Франческа и пробормотала что-то насчет того, как ей приятно слышать это признание. Она предложила Эстел устроиться поудобнее на диване под картиной Гогена, изображавшей девушку с Таити. Эстел последовала ее предложению и, обернувшись к своей собеседнице, произнесла со сладкой улыбкой:

— Дорогая Франческа, очень рада видеть вас. Кажется, сто лет прошло со времени нашей последней встречи.

— Не совсем так, — с холодной улыбкой ответила Франческа. — Прошло около пяти лет. Мне кажется, последний раз мы виделись случайно в Монте-Карло, не правда ли?

— Да, это было на приеме у Грейс. Грейс — просто изумительная, и Режье такой милый человек. Я их обоих очень люблю.

Хвастовство дружбой с семьей Гримальди поразило Франческу — настолько явно оно не соответствовало действительности. Эстел была подругой принца или принцессы Монако не в большей степени, чем сама Франческа — подругой королевы Великобритании. Но она решила воздержаться от комментариев по этому поводу, чтобы не поставить Эстел в неловкое положение, и спросила оживленным тоном:

— Могу я предложить вам что-нибудь: чай, кофе или другой напиток?

Эстел испытала острое разочарование, что ее лишили такой замечательной возможности пустить пыль в глаза, но взяла себя в руки.

— Чай, пожалуйста. С лимоном и с заменителем сахара, если у вас есть. Приходится следить за фигурой! — добавила она.

— Конечно. Я пойду попрошу Вэл приготовить чай, а затем мы можем приступить к интервью. — Она быстро направилась к двери, раздумывая о том, как она сможет выдержать эту женщину еще час.

Эстел проводила Франческу пристальным взглядом. Как она умудряется всегда так грациозно двигаться? Ну, прямо плывет, а не идет на своих великолепных ногах? И вообще, как ей удалось так сохраниться? Ей же по крайней мере сорок два, а выглядит она лет на десять моложе.

Франческа вернулась почти сразу же, прервав размышления Эстел.

— У Вэл, оказывается, уже все готово, — объявила она с улыбкой, устанавливая георгианский серебряный поднос с чайными чашками на журнальный столик.

— Когда мы виделись в последний раз, вы, кажется, работали в одной из газет. Как давно вы сотрудничаете с «Нау мэгэзин»?

— О, уже около трех лет, Я являюсь редактором отдела хроники светской жизни, — объявила Эстел с самодовольной улыбкой.

— Это просто замечательно, Эстел. Это, должно быть, очень важная работа, хотя и довольно беспокойная.

— Это действительно так. Но она дает мне возможность жить насыщенной и очень интересной жизнью. Я бываю во многих странах, останавливаюсь в лучших отелях или у очень интересных людей, беру интервью у знаменитостей. — Переполненная осознанием собственной значимости, Эстел продолжала: — На меня сейчас работает большой штат сотрудников. Но я планирую свою работу таким образом, чтобы наиболее выигрышные интервью, особенно за рубежом, оставались за мной.

Франческа подумала: «По крайней мере, она не врет».

— Это очень разумно с вашей стороны, — произнесла она.

— О, такой подход подсказывает сама профессия, — заметила Эстел и потянулась за своей сумочкой. Она достала маленький магнитофон и поставила его на передвижной столик, стоявший между ними. — Вы не возражаете, если я буду использовать магнитофон?

— Нет, что вы. Я хотела бы сказать вам несколько слов о благотворительной деятельности. Я думаю, вы планируете использовать это в своем интервью, поскольку на меня вы вышли именно через комитет, и они надеются, что эта тема займет в нем значительное место…

— Об этом мы поговорим позже. — Эстел перебила ее так резко, что Франческа была ошеломлена такой бестактностью. Журналистка продолжила без паузы: — Вначале я хотела бы поговорить о вас, вашей карьере и частной жизни. В конце концов, интервью посвящено вам, а не благотворительности. Моих читателей интересуют конкретные личности и их жизнь, а не организации и учреждения. — Эстел выпалила все это на одном дыхании и окинула Франческу взглядом, в котором явно читался вызов.

— О, понятно, — сдержанно согласилась Франческа, внутренне упрекнув себя за проявленную инициативу. Ее неприятно удивил столь неоправданно резкий отпор со стороны Эстел, который она вначале расценила как проявление невоспитанности, но отогнала от себя эту мысль, решив, что таким образом проявляется энтузиазм журналистки в работе или пренебрежение к тонкостям этикета. Но Эстел всегда была эмоционально глуховата и не отдавала себе отчета в том, что ее слова или интонации могут обидеть собеседника.

Франческа потянулась за сигаретой, гибко изогнувшись в тонкой талии, достала ее из сигаретницы, сделанной из оникса с золотом, и откинулась в кресле, терпеливо ожидая, когда Эстел наладит технику. Эта женщина выводила ее из равновесия. Было заметно, что Эстел считает себя одетой с подобающей случаю элегантностью, но красное шерстяное платье, хотя и, безусловно, дорогое, совершенно не соответствовало цвету ее лица и ярко-рыжим волосам. Франческа знала, что цвет волос был натуральным, но, очевидно, в последнее время Эстел приходилось их подкрашивать — некоторые пряди имели совсем неестественный пламенный оттенок.

Затягиваясь сигаретой, Франческа отвела взгляд от Эстел и упрекнула себя за отсутствие снисходительности. Она вдруг испытала внезапную жалость к журналистке. В первый раз они встретились много лет назад в Лондоне, когда были еще девушками, и прошедшие годы не пощадили сидевшую напротив нее женщину. Бедная Эстел. Вероятнее всего, ее жизнь не была и наполовину так хороша, как она ее описывала. Во многих отношениях это была беспощадная борьба. А ведь тогда, много лет назад, Эстел была талантливой и многообещающей писательницей. Что стало с ее мечтами писать романы? Совершенно очевидно, от них не осталось и следа. Внезапно Франческа подумала: «А кто я такая, чтобы судить Эстел?» Каждый делает в жизни то, что умеет, и надеется на лучшее. Она сама терпеть не могла людей, не видевших бревна в своем глазу и использующих любую возможность покритиковать соринку в чужом. Франческа старалась не опускаться до этого уровня.

— Ну вот, я готова! — воскликнула Эстел и удобно устроилась на своем месте.

Интервью началось. Где она покупает одежду? Предпочитает ли она французских модельеров американским? Какие развлечения любит она больше всего? Много ли народа обычно присутствует на устраиваемых ею ужинах и коктейлях? Как они управляются с Домами в Нью-Йорке, Виргинии и на Барбадосе? Сколько у них слуг? Сама ли она продумывает интерьер своих домов? Есть ли у нее хобби? Как она себя чувствовала, будучи женой посла? Нравится ли Гаррисону его новая роль советника президента? Каково состояние его здоровья? Как часто Франческа бывала в Белом доме? Общением с какими людьми дорожила она больше всего? Хорошие ли у нее отношения с внучками Гаррисона? Предпочитает ли она жизнь в Америке жизни в Англии или других странах и почему? Есть ли хобби у Гаррисона? Как они отдыхают?..

Мощная лавина вопросов внезапно накрыла Франческу с головой. И все же она нашла в себе силы отвечать на них искренне и с присущим ей тактом и доброжелательностью, прерываясь лишь для того, чтобы долить чай или прикурить сигарету. Но чем глубже Эстел вторгалась в ее жизнь, тем Франческе становилось неуютнее. Журналистка ни разу не упомянула о благотворительности. Это было совсем не то, что она представляла, соглашаясь на интервью. Франческа решила как-нибудь тактично перевести разговор на деятельность благотворительного общества, но Эстел сама сменила тему.

— Считаете ли вы, что Тедди Кеннеди выставит свою кандидатуру на президентских выборах в 1980 году?

Удивление промелькнуло в глазах Франчески.

— Я никогда не обсуждаю политические вопросы. Это я оставляю мужу.

— Да, но я беру интервью у вас, а не у вашего мужа. У вас должно быть свое мнение. Послушайте, Франческа, вы же такая яркая независимая личность. Как вы считаете? Использует он этот шанс?

— Эстел, но вы должны уважать мои желания. Я не хочу обсуждать политику ни на каком уровне.

— Ну что ж, тогда обсудим другие вопросы. Давайте коснемся вашей карьеры. Вы ничего не написали в последнее время. Связано ли это с тем, что ваша предыдущая книга об Эдуарде Четвертом и Войне Роз получила отрицательные отзывы? Я испытывала искреннее сочувствие к вам, когда читала рецензии. Лично я не считаю книгу скучной…

Франческа почувствовала, что у нее перехватило дыхание. С напряжением она вгляделась в бесстрастное лицо Эстел. «Может быть, она не понимает, что больно ранит?» — подумала Франческа и тут же внутренне рассмеялась над своей наивностью. Перед ней был новый тип журналистки. Спровоцировать интервьюируемого, вызвать у него гнев и непродуманные ответы, чтобы добавить клубнички к публикации, — вот в чем заключалась ее задача. О, Франческа не попадет в эту ловушку. Зная, что последнее слово останется за журналистами, она не приняла оскорбления и сохранила самообладание.

— Не все рецензии были отрицательными. Я получила также очень положительные отзывы, — произнесла она ровным голосом. — И вопреки вашему мнению, Эстел, книгу покупали — как в переплете, так и в мягкой обложке. Конечно, кое в чем вы правы, — ей не удалось стать таким бестселлером, как мои книги о Китайском Гордоне или Ричарде Третьем. — Франческа пожала плечами. — Мы всегда где-то выигрываем и где-то проигрываем, как вы сами знаете. Что же касается вашего вопроса, то я ничего не написала за несколько последних лет потому, что ни одна историческая личность не вдохновила меня на книгу. Но я очень надеюсь, что такая историческая фигура непременно появится.

— Мне нравятся ваши исторические биографии, и я считаю, что они ни в чем не уступают книгам Энтонии Фрейзер, хотя ее имя гораздо более широко известно. Вы же знаете, дорогая, что я очень высокого мнения о вас как о писателе.

Слова Эстел были произнесены самым любезным тоном, но Франческа уловила покровительственно-снисходительную интонацию. Внезапно она остро почувствовала враждебность Эстел к себе. Сама журналистка может не отдавать себе отчета в этом, но Франческе стала очевидна ее неприязнь, и она внутренне насторожилась.

Эстел была, как обычно, настолько занята собой, что совершенно не уловила изменения в эмоциональном состоянии своей собеседницы, и продолжала невозмутимо:

— О, дорогая, я вижу, пленка кончилась. Мне придется заменить ее. — Судя по этим словам, Эстел и не помышляла о скором завершении работы.

Было уже почти шесть, за окнами стемнело, но тема благотворительного концерта так и не была упомянута. Воспитание не позволяло Франческе проявить резкость или невежливость по отношению к людям, тем более если человек находился в ее доме. Но теперь она чувствовала, что и ее терпению приходит конец. Франческа закусила губу и заставила себя потерпеть присутствие Эстел до тех пор, пока она не коснется темы благотворительности. В противном случае весь сегодняшний день придется считать потерянным впустую.

Сделав над собой усилие, она приветливо спросила:

— Не хотите ли выпить, Эстел? Я бы не отказалась от стакана белого вина, а вы можете выбрать что-нибудь на свой вкус. — Она показала рукой в сторону бара, на котором строем стояли бутылки, графины и хрустальные стаканы.

— О, ну это просто замечательная идея, дорогая! Я тоже с величайшим удовольствием выпью белого вина.

Франческа кивнула, взяла чайный поднос и быстрым шагом прошла на кухню. Через несколько минут она вернулась с серебряным ведерком, из которого выглядывала бутылка белого вина. Она отнесла его к бару, налила два бокала и присоединилась к Эстел, готовая кричать от безысходности.

— За здоровье, — произнесла Эстел. — Я умею ценить хорошие вина. Мои бесконечные поездки во Францию очень избаловали меня в этом плане. А что это за вино? Оно мне очень нравится.

— Puilly Fuisse, — ответила Франческа с натянутой улыбкой, удивляясь своему терпению. На кухне она пришла к выводу, что настало время взять ситуацию под свой контроль и довести интервью до завершения без промедления, но исключительно дипломатическими средствами. Деловым тоном она заявила: — Я должна поговорить с вами о благотворительности, Эстел. Уже довольно поздно, а у меня впереди еще приглашение на ужин. Я уверена, что вы тоже дорожите своим временем.

— Но у меня есть еще вопросы о…

— Будем откровенны, Эстел, — перебила Франческа твердым тоном. — Я уже достаточно уделила вам времени. Я согласилась на это интервью только из тех соображений, что оно поможет нам организовать концерт, и с самого начала дала вам это знать. Обычно я не даю интервью подобного плана. Я не люблю выставлять напоказ свою личную жизнь и всегда стараюсь избегать этого всеми возможными средствами.

Рука Эстел замерла со стаканом на полпути ко рту. Она поставила его на стол и с изумлением уставилась на Франческу.

— Вы не любите паблисити?! Да о вас же постоянно пишут в газетах!

— Я ничего не могу поделать с этим. Уверяю вас, что не прилагаю к этому никаких усилий. Но давайте не будем отклоняться от темы. — Франческа выразительно посмотрела на часы. — Боюсь, что нам скоро придется заканчивать.

— О да, конечно, — любезно отреагировала Эстел. — Пожалуйста, продолжайте. Я просто с восторгом послушаю о вашей благотворительной деятельности.

Франческа с облегчением вздохнула: наконец-то ей удалось направить разговор в нужное ей русло. Она говорила быстро, но выразительно. В заключение она добавила, что комитет будет признателен Эстел за любое упоминание концерта, поскольку он должен послужить действительно гуманным целям.

— Это не проблема. Я обыграю тему благотворительности в наиболее выигрышном рекламном свете в самом начале публикации. — Эстел откашлялась и быстро добавила: — Я бы хотела, чтобы на следующей неделе пришел фотограф и сделал несколько снимков, если вы не возражаете. Вы можете назначить время и дату?

— О, дорогая, я не предполагала, что вы планируете делать фотографии. — Франческа в раздумье начала теребить свой жемчуг. — Устроит ли вас следующая среда в два часа дня? Это единственно свободный промежуток времени у меня. — Франческа не была в восторге от нового поворота событий, но понимала, что деваться ей некуда.

— Прекрасно. Я пришлю нашего лучшего фотографа, — произнесла Эстел, убирая магнитофон в сумку.

Франческа позволила себе расслабиться. Она чувствовала себя очень утомленной и хотела побыть одна, но Эстел по всем признакам намеревалась не спеша допить свое вино.

— У меня есть для вас кое-какая информация, — начала она, поднимая свой стакан и пристально глядя на Франческу. — Катарин возвращается в Нью-Йорк.

Франческа резко выпрямилась и бросила на Эстел изумленный взгляд.

— Катарин? — эхом повторила она.

— Да. Катарин Темпест. Единственная и неповторимая Катарин, — улыбнулась Эстел. — Только не говорите мне, что не знаете, о ком я говорю!

— Конечно, я знаю. Я была просто немного удивлена, вот и все. Фактически, я полностью потеряла ее след. А почему вы говорите мне об этом? Меня это не интересует.

— Катарин хочет встретиться с вами.

Франческа застыла. Ее глаза расширились — в них были удивление и гнев. Вначале она просто не поверила Эстел, но затем, вглядевшись в ее лицо, поняла по его злорадному выражению, что та говорит правду. На мгновение она потеряла дар речи. С трудом сумела выдавить из себя:

— Зачем? Что ей от меня надо?

— Представления не имею, — ответила Эстел. — Но она попросила меня договориться с вами о встрече. Обед, ужин, чай, коктейли — по вашему усмотрению. Просто назначьте дату и время. Она приезжает через неделю и рассчитывает, что к этому времени встреча будет согласована. Когда вы сможете увидеться с нею?

Франческа не выдержала. Ее терпению пришел конец. Она почти прокричала:

— Я не могу ее видеть! Я не буду встречаться с ней! Я думаю, что вы…

— Я знаю, что вы стали злейшими врагами, — воскликнула Эстел безапелляционным тоном. — Поэтому и не могу понять Катарин. По-моему, она поступает очень глупо…

— Я как раз собиралась сказать, когда вы перебили меня, что вы в этой ситуации выглядите достаточно непорядочно! — прокричала Франческа. — Как вы осмелились проникнуть в мой дом под предлогом интервью, хотя истинной причиной вашего прихода было получение информации для Катарин Темпест. — Гнев Франчески перерос в холодную ярость. Она окинула Эстел ледяным взглядом. — Как это подло! Какой коварный ход! Вы просто позорите свою профессию. А в сущности, можно ли было ожидать большей порядочности от вас, Эстел. Вы всегда были ее рабой. Думаю, что вам лучше уйти.

Эстел не сдвинулась с места. Она наслаждалась реакцией Франчески. С иронической улыбкой, стараясь погасить триумф во взгляде узких карих глаз, она воскликнула:

— Боже правый, я никогда не думала, что доживу до дня, когда ваши эмоции проявятся так неприкрыто!

У Франчески появилось ощущение, как будто ей запустили камнем под ложечку, но она взяла себя в руки. Спокойным голосом она произнесла:

— Можете сообщить Катарин Темпест, что я не испытываю желания когда-либо ее видеть. Мне ей нечего сказать.

— Это не мое дело. Я согласилась помочь, не вникая в мотивы Катарин. — Эстел закинула ногу на ногу и, развалившись в кресле, изучающим взглядом уставилась на Франческу. Она удивленно покачала головой: — Вы поражаете меня, Франческа. Почему бы вам хотя бы раз в жизни не спуститься со своего пьедестала? Кто старое помянет, тому глаз вон! Все мы стали старше и поумнели. Я думаю, что из всех людей Катарин именно от вас ожидает понимания.

— Понимания? — выдохнула Франческа и в ее голосе прозвучал скептицизм. — После всего, что она сделала мне?! Я отказываюсь продолжать этот бессмысленный разговор. Буду очень признательна, если вы покинете мой дом. Боюсь, что вы не только засиделись, но и злоупотребили моим гостеприимством.

Эстел примирительно пожала плечами. Не могла же она отказать себе в последней попытке уладить ситуацию.

— Она просто хочет восстановить дружеские отношения. Со всеми. Поэтому она и попросила меня обратиться к вам. Будьте же великодушны, смените гнев на милость.

— Я не сделаю этого. Никогда! Остальные могут поступить так, как сочтут нужным, но я встречаться с ней не буду. — Лицо Франчески побледнело, а глаза продолжали метать молнии. — Я не хочу иметь ничего общего с этой женщиной. Меня удивляете вы, Эстел. Почему вы позволяете ей так использовать себя?

— Использовать меня?! Опомнитесь, это же просто смешно. Если когда-либо она и использовала кого-то, так это вас! — Эстел пожалела об этих словах в тот же момент, когда они слетели с ее губ. Катарин предупреждала ее, чтобы она контролировала свою неприязнь по отношению к Франческе и не наносила ей оскорблений. Эта фраза сорвалась у нее в пылу эмоций.

Мертвенная бледность покрыла лицо Франчески, взгляд холодных глаз застыл. Она медленно кивнула.

— Вы совершенно правы, Эстел. И я не позволю использовать себя снова. Никогда. — В ее голосе была такая ледяная решимость, что журналистка «вросла» в свое кресло. — Я провожу вас, — продолжила она тем же холодным тоном.

Франческа встала и, не глядя на Эстел, пошла к двери. Открыв ее, Франческа отошла в сторону и произнесла:

— Прошу вас, уходите.

Эстел откашлялась:

— Встретимся в следующую среду, когда я приду с фотографом.

— Я не думаю, что фотограф потребуется, поскольку интервью не будет напечатано. Вам придется признать, Эстел, что оно было всего лишь хитро продуманным предлогом для встречи со мной, — отрезала она тоном обвинителя. — Вы могли бы проинформировать меня о вашем поручении по телефону, вместо того чтобы отнимать у меня столько времени!

И без того красное лицо Эстел покраснело еще больше.

— Но я действительно собираюсь опубликовать интервью, поэтому мне потребуются фотографии.

— Я отказываюсь от ваших услуг.

Даже такая навязчивая женщина как Эстел, не могла не понять в этой ситуации, что она окончательно уничтожила себя в глазах Франчески и, зная, что терять ей больше нечего, в сердцах добавила:

— Похоже, ваша драгоценная благотворительность значит для вас гораздо меньше, чем вы хотели показать.

Эстел выскочила в холл, схватила со стула свою шубу и перекинула ее через руку. Потом она обернулась к Франческе, которая стояла в дверях библиотеки. Во взгляде Эстел были зависть, ревность, неприязнь — чувства, которые переполняли ее все это время. Она утратила всякий контроль над собой и в ярости прокричала:

— Ты всегда была мерзкой высокомерной снобкой! Что бы Катарин ни сделала тебе, ты сделала ей в два раза больше плохого, причем в самый подлый момент, когда она нуждалась в тебе больше всего! Это из-за тебя она была изолирована от всех все это время. Ты добавила ей боли и страдания. Да ведь она просит тебя о мелочи — просто встретиться с нею! Ты холодная, бесчувственная сука!

Маска вежливости окончательно слетела с лица Эстел — Франческа увидела искаженные ненавистью черты. Журналистка отвернулась и поспешно двинулась к двери. У самого выхода она резко обернулась и с издевательским смешком бросила:

— А ведь ты просто боишься встретиться с Катарин!

С этой тирадой она выскочила из квартиры и так хлопнула за собой входной дверью, что Франческа вздрогнула. Совершенно опустошенная, она прислонилась к двери и закрыла глаза. У нее кружилась голова. Кровь стучала в висках. В коридоре послышались шаги Вэл. Франческа взяла себя в руки.

— Господи боже, что это было? — спросила Вэл.

— Мисс Морган. Она покинула нас в состоянии гнева, — ответила Франческа, поднимаясь наверх.

— Я решила, что обрушилась крыша, — воскликнула Вэл, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что ни один из бесценных хрупких предметов искусства не пострадал. Она покачала головой, всем своим видом демонстрируя, как она осуждает столь недостойное поведение. — Подумать только, так вопить — просто верх неприличия! Как это вульгарно!

Вэл была младшей сестрой Мелли, старой няни Франчески, и знала ее еще девочкой. Она любила и оберегала Франческу и хорошо чувствовала ее настроения. Внимательно всматриваясь в лицо своей хозяйки, она озабоченно спросила:

— Я надеюсь, она не расстроила вас слишком сильно? Вы как-то осунулись.

— Нет, Вэл, со мной все в порядке. Боюсь, что я опаздываю к мистеру Нельсону. — Она слабо улыбнулась. — Пойду-ка я наверх и начну собираться.

— Я помогу вам, мэм.

— Нет, не надо, Вэл, — пробормотала Франческа предпочитая побыть в одиночестве. — Спасибо, я справлюсь.

Она снова улыбнулась и начала подниматься по лестнице.

 

4

Спальня в квартире Эвери выходила окнами на Пятую авеню и парк. Это была большая комната, полная воздуха и света, преобладающими тонами которой были светло-зеленый и белый. Этот прохладный и располагающий к отдыху оазис был местами отмечен пятнами желтого, розового, голубого — всех свежих ярких тонов, характерных для букета полевых цветов Англии.

Обои из муарового шелка цвета зеленого яблока дополняли красивые шторы с ламбрикенами из этой же ткани. Длинные покрывала из такого же шелка опускались до светло-зеленого ковра, покрывавшего пол комнаты от стены к стене. Высокая изогнутая передняя спинка кровати была также красиво задрапирована шелком. Перед белым мраморным камином стояли полукругом несколько стульев и небольшой диван эпохи Людовика XVI, обтянутые белым муаровым шелком. Старинные стеклянные лампы также были с белыми плиссированными абажурами.

Картины английских мастеров, изображавшие яркие цветы, висели на стенах спальни, а букеты прекрасных живых цветов стояли в хрустальных вазах на маленьких старинных столиках из древесины фруктовых деревьев и на секретере. Шелковые подушки в живописном беспорядке были разбросаны по софе и стульям. На них повторялись цвета, преобладавшие в живописных изображениях цветов викторианской эпохи — те же чистые розовый, желтый и голубой. Это сочетание ярких тонов на фоне бледно-зеленого, цветы на картинах и живые цветы с их ароматом создавали ощущение ухоженного сада в разгар лета.

Это была светлая, проникнутая ощущением счастья комната, отражавшая жизнерадостную сущность характера Франчески, ее спокойный нрав и хороший вкус. Но сегодня ее состояние было менее безоблачным, чем обычно. Плотно закрыв за собой дверь, она быстро прошла к одному из стульев, стоявших возле камина, села на него и облокотилась на спинку, ожидая, пока пройдет дрожь в конечностях. Для нее были непривычны столь бурные проявления эмоций со своей стороны и со стороны других людей. Франческа испытывала отвращение к сценам подобного рода, считая их проявлением дурного воспитания. Ее ошеломило не только двуличие Эстел и ее злобная тирада, но и потеря контроля над собой. Это был поступок незрелой женщины, нехарактерный для Франчески и недостойный ее. Она закрыла глаза, пытаясь взять под контроль свои чувства и успокоиться перед предстоящим ей вечером. Франческа только начала расслабляться, как зазвонил телефон на столике у кровати, заставив ее вздрогнуть. Она неохотно оторвалась от своих мыслей и встала, чтобы ответить на звонок.

— Алло?

— Франческа, дорогая. Это Нельсон. Погода скверная, идет сильный снег. Я послал за тобой машину. Дейсон только что выехал.

— О, Нельсон, это очень мило с твоей стороны. — Она схватилась за свой жемчуг и начала нервно теребить его. — Я боюсь, что очень опоздаю. Меня здорово выбила из графика одна встреча. Мне так неловко… Постараюсь быть как можно скорее…

— Что-нибудь случилось, Франческа? — перебил Нельсон. Они стали друзьями за много лет до того, как Франческа вышла замуж за его старшего брата, и Нельсон всегда удивительно чутко воспринимал все нюансы ее настроения.

— Ничего. Правда, ничего, Нельсон. Просто я немного взвинчена после интервью с одной непростой журналисткой. — Она села на кровать, скинула туфли и пошевелила пальцами ног.

— О, из какого издания?

— Из «Нау мэгэзин». Она вела себя несколько враждебно, но, в общем, ничего страшного не произошло. Правда, все в порядке.

— Владельцем этого журнала является «Эверетт Коммюникешнз». Томми Эверетт — один из моих старых друзей. Мы всегда проводили вместе летние каникулы в Бар Харбор, когда были детьми. Томми к тому же клиент нашего банка. А я основной держатель акций «Эверетт Коммюникешнз». — Он ухмыльнулся, но тут же вернулся к своему обычному властному тону и продолжил: — Так что, как видишь, дорогая, проблем здесь нет. Я прямо сейчас поговорю с Томми, позвоню ему домой. Интервью никогда не напечатают, а журналистку уволят. Я не хочу, чтобы этот журнал тебя травил, да и вообще, чтобы тебя беспокоили. Это совершенно возмутительно. Как фамилия журналистки?

Франческа засомневалась, но решила не называть Эстел.

— Нет, не надо ничего делать, Нельсон, пожалуйста. По крайней мере, сейчас. Не настолько уж я выбита из колеи. Поговорим об этом вечером.

Нельсон вздохнул, зная, что на Франческу давить не имеет смысла.

— Как считаешь нужным, дорогая. Но мне совсем не нравится, что ты переживаешь по этому поводу. И не пытайся отрицать, это чувствуется по твоему голосу.

— Нельсон, есть еще одна причина. — Франческа глубоко вздохнула. — Катарин Темпест ищет встречи со мной.

Едва закончив эту фразу, она окончательно поняла, что именно этот факт и был причиной ее состояния.

На другом конце провода воцарилось долгое молчание.

— Я знал, что когда-нибудь этот злой гений вернется. Франческа, берегись этой женщины. Я искренне надеюсь, что ты не собираешься с ней встречаться.

— Нет, не собираюсь.

— Верное решение, дорогая. А сейчас, если ты поспешишь, то успеешь приехать раньше других гостей, и мы сможем спокойно потолковать. Дейсон будет у тебя минут через двадцать — тридцать, в зависимости от ситуации на дорогах. Когда я возвращался с Уолл-стрит, было довольно холодно и шел сильный снег. Так что укутайся потеплее. Жду тебя. — Нельсон сделал небольшую паузу и добавил: — И не думай о Катарин Темпест. Она не стоит того. Выбрось ее из головы.

— Я так и сделаю. Спасибо, Нельсон.

Машина должна была прибыть совсем скоро. У Франчески не оставалось времени на размышления. Войдя в свою гардеробную, она последовала совету Нельсона и выбросила Катарин из головы. Она понимала, что изводить себя мыслями по поводу предстоящего приезда бывшей подруги было бессмысленно хотя бы потому, что она не собиралась встречаться с нею. Франческа быстро разделась, накинула на себя махровый халат и села у туалетного столика.

На какой-то момент она отвлеклась от Макияжа, к которому всегда относилась очень серьезно, и вернулась мыслями к Эстел. К своему удивлению, Франческа почувствовала что ее гнев значительно уменьшился. Анализируя их встречу, она вспомнила, как Эстел пыталась убедить ее в том, что в ее действиях не было злого умысла и что она действительно хотела опубликовать интервью. И все же Франческа не была полностью уверена, что Эстел говорила правду, полагая, что истинная причина прихода журналистки была связана с просьбой Катарин. С другой стороны, нельзя было исключать и тот вариант, что Эстел не обманывала ее и интервью действительно планировалось к публикации. Эта возможность вдруг поразила Франческу. Она с ужасом подумала, что для Эстел не составляло никакого труда сделать ей чудовищную гадость: представить ее испорченной и праздной женой очень богатого и влиятельного человека, которая начала заниматься благотворительностью от нечего делать. Журналистка могла выставить ее на всеобщее посмешище. Что может быть хуже, чем быть осмеянной в печатном издании, когда ты лишен возможности защищаться?! Все эти вопросы об ее жизни, показавшиеся на первый взгляд такими безобидными, теперь приобрели совсем другую тональность.

В глазах Франчески появилось озабоченное выражение. Бесспорно, Эстел нельзя было назвать блестящей женщиной. В некоторых вопросах она была просто некомпетентна. Но никто не мог отрицать ее высокого профессионализма и прирожденного чувства слова. Враждебность Эстел по отношению к Франческе толкала ее к тому, чтобы обмакнуть перо в яд. Появление в печати рожденного под этим пером творения могло повредить Гаррисону, не говоря уж о благотворительности. Франческа закусила губу, старалась разгадать намерения Эстел, но тут же отказалась от этой мысли. В конце концов, у нее был Нельсон, готовый в любой момент вмешаться, если это будет необходимо.

Франческа давно уже научилась иронически относиться к жизни, и сейчас она подумала: «Бедная, жалкая Эстел, снова пытающаяся перешагнуть через границы своих возможностей! Как мало она знает об истинных движущих силах в этом мире, одной из наиболее могущественной среди которых является Нельсон. Он может уничтожить Эстел одним телефонным звонком». Но Франческа была слишком великодушна, чтобы опускаться до мести. У нее не было ни малейшего желания лишать кого бы то ни было средств к существованию, особенно такое жалкое существо, как Эстел. Поэтому она решила с максимальной осторожностью отвечать на вопросы Нельсона об интервью. Если его что-то насторожит, то из любви к ней и желания защитить ее он будет действовать с быстротой молнии. Возможно, с ее стороны это неблагоразумно и излишне мягкосердечно, принимая во внимание недостойный поступок Эстел, но все же Франческа решила сохранить кое-что из встречи с журналисткой в секрете от Нельсона. Она хотела проанализировать ситуацию сама, прежде чем предпринимать какие-либо конкретные шаги. И уж если ей действительно потребуется помощь Нельсона, то она будет заключаться в том, чтобы закрыть тему интервью раз и навсегда.

Франческа перевела взгляд на лежавшую перед ней косметику. Она взяла тени серебристого цвета, равномерно нанесла их на веки и покрыла ресницы несколькими слоями коричневой туши. Губы она покрасила помадой Мягкого персикового оттенка. Откинувшись на стуле, она критическим взглядом оценила свое изображение в зеркале и решила, что Вэл была права — у нее действительно утомленный вид. Легкими движениями она нанесла румяна на свои высокие скулы и несколько раз провела по волосам оправленной в серебро щеткой. Свой туалет Франческа завершила духами «Джой». Она поднималась со стула, когда зазвонил телефон. Вэл сообщила о прибытии машины.

— Спасибо, Вэл. Скажите Дейсону, что я скоро спущусь. Я еще не совсем готова.

Платье для вечера Франческа выбрала еще днем, поэтому процесс переодевания занял всего несколько секунд. Она надела две длинные нитки жемчуга, которые неизменно носила на все приемы, и другие драгоценности, вынутые из сейфа еще с утра. Все было скромно и со вкусом: простые жемчужины на гвоздиках в ушах, скромный жемчужный браслет с застежкой из кораллов, колечко из жемчуга с кораллами рядом с обручальным кольцом из платины. Вечерняя сумочка из шелка персикового цвета, того же оттенка, что и туфли-лодочки, лежала на туалетном столике. Франческа положила в нее ключи, кое-что из косметики и направилась к двери.

Внезапно она повернулась и пошла в другой конец гардеробной. Здесь комната расширялась и образовывала сравнительно большой альков. В трех стенах алькова были высокие встроенные шкафы с пола до потолка с зеркальными дверцами. Мерцание этих зеркал усиливалось отражением вмонтированных в потолок небольших зеркальных вставок.

Франческа остановилась в центре алькова и внимательно вгляделась в свое отражение в полный рост. Что-то ей не нравилось. Она сдвинула брови и покачала головой. Однако это «что-то» не поддавалось определению. Скорее всего, это было платье, надетое Франческой в первый раз. Как и все ее платья, оно было простого и элегантного покроя — струящаяся колонна панбархата персикового цвета в форме римской туники, спадающая к ее ногам красивыми волнами. Длинные широкие рукава смягчали строгий силуэт платья, вырез каре подчеркивал ее красивую шею, а высокий разрез, открывавший правую ногу, не только обеспечивал свободу движений, но придавал платью особо изысканный вид. У Франчески не было сомнений, что платье идеально подходило для ужина в узком кругу у Нельсона. И все-таки что-то беспокоило ее, что-то не нравилось. Франческа даже подумала, не стоит ли ей переодеться, хотя она уже опаздывала.

Она медленно поворачивалась перед зеркалом, оценивая себя из разных положений. И вдруг остановилась. В этот момент она увидела свое изображение одновременно в нескольких зеркалах. Персиковый! У Франчески перехватило дыхание. Она вплотную приблизилась к центральному зеркалу. На ее лице отразилось удивление, вызванное только что сделанным открытием: не покрой и стиль платья, а его цвет так встревожил ее. Она не носила этот цвет много лет — больше двадцати, если быть точной.

Франческа долгим взглядом смотрит на себя в зеркало, загипнотизированная персиковым платьем. Сцена двадцатилетней давности отразилась в зеркале с такой потрясающей точностью, что Франческа мгновенно перенеслась в прошлое и увидела себя такой, какой она была много лет назад.

Ночное звездное небо. Величественное и прекрасное! Свежий морской ветерок. Его солоноватый привкус на губах. Пьянящий аромат цветущей жимолости, жасмина и эвкалипта. Мерцание свечей. Франческа сидит на длинной белой мраморной террасе виллы Замир на мысе Мартин и рыдает. Катарин крутится около нее, извиняется за свою неловкость. Франческа едва слышит ее извинения, Она с ужасом смотрит на пятно от вина, которое Катарин пролила на ее платье. Красно-фиолетовое пятно, как свежее пятно крови, увеличиваясь в размере, переходит с корсажа на юбку персикового вечернего платья. Это платье ее мечты. Легкое, летящее, романтическое, которое стоило так дорого… Отец с трудом решился на такую покупку. И вот оно испорчено еще до того, как начались танцы. Ким, такой красивый в вечернем элегантном пиджаке, спешит к ней с солью и содовой. Приехал Ник Латимер. Он утирает слезы Франчески и старается свести все к шутке, но его старания неуместны. Ее отец. Милый, сочувствующий, утешающий, но совершенно бесполезный в эту минуту. Дорис Астернан. Ее разгневанное лицо. Дорис пытается замаскировать пятно букетом из ветвей жимолости и роз, наспех сорванных в саду. Но цветы вянут на глазах… Слезы Франчески капают на платье и смешиваются с пятном. Франческа безутешна. Она так хотела быть красивой в этот вечер. Франческа ждет Виктора, который так и не пришел… Звон, напоминающий звук падающего на мрамор хрусталя. Это разбилось сердце Франчески…

Франческа зажмурилась, пытаясь отогнать от себя это воспоминание. Она больше не хотела никаких напоминаний о прошлом. Прошлое теперь не имело значения для нее. Через минуту, когда она открыла глаза, то снова увидела в зеркале сорокадвухлетнюю женщину, ту женщину, какой сделали ее прошедшие годы. Привлекательную, элегантную, спокойно-уравновешенную. И безусловно, более мудрую, чем когда-либо.

После возвращения от Нельсона Франческа долго не могла заснуть. Мысли стремительно проносились в ее голове, и ни одна из них не была утешающей. Наконец она с раздражением встала и включила свет. Накинув халат, она спустилась в кухню, согрела чашку молока. Опять поднялась наверх и свернулась калачиком в кресле у камина, отпивая из чашки. Теперь она уже не противилась воспоминаниям, отдавшись им всецело.

Франческа проанализировала события сегодняшнего дня, тщательно взвешивая все сказанное и сделанное. Она поймала себя на том, что постоянно возвращается мыслями к Катарин Темпест. Она не хотела, чтобы в ее благополучную жизнь, устроенную их общими с Гаррисоном стараниями, вторглось что-либо, угрожающее ее благополучию. Ей было хорошо в этой семье, в этом доме, и эту жизнь она готова была защищать любыми средствами. Нельсон не ошибался в оценке бывшей подруги Франчески. Где бы ни появлялась Катарин Темпест, она несла с собой несчастье. Нет, этой женщине нельзя позволить войти в ее жизнь снова.

Франческа глубоко и печально вздохнула, нарушив тяжелую тишину утопавшей в полумраке комнаты. Она и Катарин были близки когда-то, фактически неразлучны долгие годы, пока не произошла эта безобразная развязка их отношений, мгновенно и бесповоротно разрушившая казавшуюся бесконечной близость. Они не виделись более десяти лет с того дня. За это время Франческа научилась не вспоминать о Катарин. А может быть, ей это только казалось?

Франческа повернулась в кресле. Отсутствующее выражение застыло на ее лице. Взгляд невидящих глаз был обращен в прошлое. Она слышала слабое тиканье часов на деревянной полочке над камином, постукивание снежной крупы об оконное стекло и слабый стон ветра где-то в Центральном парке. Обгоревшее полено со стуком упало на золу в камине. Она посмотрела на него, но не увидела. Все это стало нереальным.

Теперь ее окружали далекие картины прошлых лет. И она уже не пыталась отогнать их от себя. Воспоминания о Катарин были пропитаны горечью и до сих пор вызывали боль. Но ведь ее подруга не всегда была такой. В самом начале их отношений она была другой. В то время они все были другими.

«В то время», — Франческа повторила про себя эту фразу и подумала: «Нет прошлого, настоящего или будущего. Время беспредельно. Альберт Эйнштейн доказал, что время является четвертым измерением. Поэтому любое время существует в данный момент».

Картины прошлого наплывали на нее, как кадры замедленной съемки, с удивительной четкостью сохранившейся в глубинах памяти. Она видела всех такими, какими они были тогда. И 1956 год существовал для нее сейчас.