Мы продвигались с боями через центральную часть острова к северному побережью. Между тем 8-я армия Монтгомери была остановлена противником перед Катанией на дороге к Мессине. Там, в знойных малярийных болотах, тянущихся от гор до побережья, путь войскам Монтгомери преградили танки дивизии «Герман Геринг», старавшиеся не допустить англичан к аэродромам в районе Гербини. Монтгомери не мог преодолеть сопротивление противника на прибрежной дороге, поэтому он перебросил часть своих сил на участок Оливера Лиса для проведения обходного маневра через центральную часть острова.

17 июля Паттон отправился к Александеру с предложением о совместном использовании американской 7-й и английской 8-й армий против Мессины. Мы все после передачи дороги Виццини — Кальтад-жироне в распоряжение Монтгомери разделяли мнение Паттона, которое коротко сводилось к следующему: на направлении против Мессины пространства достаточно для действий обеих союзных армий. Четыре дороги к Мессине можно было легко распределить между двумя параллельными направлениями, выделив в распоряжение каждой армии по две дороги. Для прорыва оборонительной полосы противника на этом узком участке требовалась ударная мощь обеих армий. Одному Монтгомери такая задача была явно не под силу.

Визит Паттона в штаб группы армий оказался как нельзя кстати. Утром 18 июля, несмотря на выброску воздушного десанта и высадку войск с моря, провалилось последнее генеральное наступление Монтгомери с целью прорвать фронт противника у Катании. Монтгомери не хотел больше терять время и силы на фронте, который стабилизовался и перебросил войска на участок Лиса для наступления в центральной части острова.

К этому времени Александер начал понимать, что Монтгомери взял на себя непосильную задачу, пытаясь наступать на Мессину. Телеграмма от 20 июля подтвердила изменение точки зрения Александера. 7-я армия должна была повернуть на восток и наступать совместно с 8-й армией Монтгомери на Мессину. Обе армии теперь наступали на мессинский перешеек, имеющий важное стратегическое значение, с двух направлений — Монтгомери с юга, Паттон с запада — с задачей отбросить врага за пролив.

2-й корпус находился на правом фланге армии Паттона, поэтому нам пришлось изменить направление нашего движения. Выйдя на северную прибрежную дорогу и тем самым изолировав восточную часть острова от западной, корпус повернул на восток, наступая по двум параллельным дорогам: по северной приморской и по дороге Никозия — Тройна.

Наступление началось с разведки. Сперва, согласно директиве Александера, мы должны были разведать оба маршрута, выслав вперед сильные разведывательные отряды. Затем, «если обстановка позволит», нам следовало поддержать их крупными силами.

Тем временем 45-я дивизия быстро продвигалась на северо-запад, преодолевая ослабевающее сопротивление противника. Днем 22 июля ее дозоры показались на окраинах Палермо. Однако к этому времени 45-я дивизия вышла за пределы своей разграничительной линии. Пока дивизия Миддлтона продвигалась к Палермо, штаб 7-й армии изменил нашу разграничительную линию, и город оказался в полосе корпуса Кейса.

Хотя 45-ю дивизию лишили возможности захватить этот почетный приз, она приветствовала взятие Палермо, так как наши линии снабжения от южного побережья были слишком растянуты. Однако материальное обеспечение не улучшилось так быстро, как мы рассчитывали. В последующие недели сильное сопротивление противника на дороге в Мессину значительно увеличило расход боеприпасов, и своевременный подвоз их на некоторое время оказался под угрозой срыва.

Вначале ответственность за снабжение войск была возложена на оперативные соединения, высаживавшие морские десанты. Однако через неделю ответственность за материальное обеспечение войск взяла на себя 7-я армия. Не имея специальных частей снабжения, армия была вынуждена возложить задачи по материально-техническому обеспечению войск на инженерную бригаду обслуживания участка высадки. Такое решение вопроса оказалось неудачным, так как инженерные части, предназначенные для выгрузки вооружения и запасов на берег, совершенно не знали, как распределить и доставить грузы на фронт. Во всяком случае, они не были подготовлены к тому, чтобы наладить работу складов, обеспечивавших 7-ю армию всеми видами военного снабжения.

Несколько раз я обращался к Паттону с просьбой об улучшении снабжения войск. Однако он относился к моим просьбам так, как будто я поднимал шум из-за пустяков, и не обращал внимания на мои жалобы. Хотя Паттон осуществлял тактическое руководство армией железной рукой, однако он оставался почти безразличным к вопросам ее материального обеспечения. Во время войны, как понимал ее Паттон в то время, для решения вопросов тыла у общевойскового командира оставалось мало времени.

Когда я иногда был вынужден обращаться непосредственно к Паттону по вопросам снабжения, он нетерпеливо отмахивался рукой:

— Пусть ваши люди свяжутся с моим начальником отдела тыла. А сейчас рассмотрим план наступления…

Однако, чтобы быть справедливым к Паттону и штабу его 7-й армии, мы не должны забывать, что эта армия была первой американской армией, принявшей участие в боевых действиях во второй мировой войне. Из ее неудач и недостатков командования мы извлекли большой опыт, который помог нам во время боевых действий в Нормандии.

23 июля Миддлтон сообщил по радио в штаб корпуса в Кальтаниссетту, что 45-я дивизия, разрезав остров на две части и перехватив северную прибрежную дорогу, вышла на побережье Средиземного моря. После этого штаб группы армий более жестко потребовал от нас выполнения первоначальной директивы о наступлении американцев на Мессину. Нам было приказано «продвигаться на восток по прибрежной дороге и дороге Никозия — Тройна — Чезаро, используя при этом максимальные силы, которые можно обеспечить материальными средствами». В соответствии с этой директивой 2-й корпус перегруппировал свои войска и, развернувшись фронтом на 90° в восточном направлении, к 1 августа был готов к наступлению на Мессину крупными силами.

Ожидая наступления союзников на Мессину, немцы сосредоточили на узком участке фронта три дивизии. Вездесущая дивизия «Герман Геринг» занимала восточный участок фронта у Катании, 15-я танковая дивизия находилась в центре, а 15-я гренадерская моторизованная дивизия оседлала прибрежную дорогу на севере. Для прикрытия остальных участков этого оборонительного рубежа, названного Диксоном «позицией у Этны», немцы перебросили по воздуху из Италии части 1-й парашютной дивизии.

После переброски английских войск на левый фланг Оливера Лиса, Монтгомери ограничился удержанием фронта на дороге к Катании. Некоторые американцы считают, что Монтгомери слишком быстро пал духом у Катании и тем самым затянул кампанию в Сицилии. Конечно, если бы он сумел прорваться по восточной прибрежной дороге и блокировать порт Мессину, враг мог оказаться на острове в ловушке и был бы принужден к капитуляции. Однако Монтгомери был привязан к узкой дороге, с одной стороны которой возвышался вулкан, а с другой находилось море, и поэтому наступление его войск могло быть легко остановлено немцами в любом месте к северу от Катании, как это в конце концов и случилось.

45-я дивизия наступала на Мессину по северной прибрежной дороге, а 1-ю дивизию я направил на восток по дороге Никозия — Тройна. Эти дороги шли параллельно на удалении 30 километров одна от другой, но их разделяли горы, густо поросшие кустарником, через которые было мало троп.

К концу июля, по мере усиления сопротивления противника, наше наступление замедлилось. Пехота Терри Аллена прошла через Никозию, но была остановлена противником, занявшим оборону перед городом Тройна, расположенным на вершине высоты. 45-я дивизия на северной прибрежной дороге также была остановлена противником, занявшим удобные позиции у приморской деревни Санто-Стефано. Период быстрого наступления пришел к концу, и мы остановились перед мощным оборонительным рубежом противника у Этны.

2-й корпус перенес свой командный пункт в редкую оливковую рощу на склоне холма к северо-востоку от Никозии. Однажды вечером ко мне в прицеп зашел Хансен.

— Я разговаривал с Эрни Пайлом, — сказал он, — ему хотелось побыть с вами на фронте пару дней и написать о вас в газету колонку или две.

В те дни я еще осторожно относился к представителям печати. 32 года службы в армии в мирных условиях научили меня заниматься своим делом, держать язык за зубами и не попадать в газеты.

— Нельзя ли избежать этого, не обидев Пайла? — спросил я. — Я значительно лучше себя чувствую без газетной рекламы.

— Однако, генерал, нужно посмотреть и с другой стороны, — искренно сказал Хансен. — Сколько солдат у нас в корпусе?

— Около 80 тыс.

— Ведь на эти 80 тыс. человек приходится больше четверти миллиона отцов, матерей, жен и других родственников в Соединенных Штатах. Все они беспокоятся о своих сыновьях и мужьях, находящихся на фронте. Многие из них, возможно, задают себе вопрос: что за парень этот Омар Бэдли? Хорошо ли он заботится о наших питомцах? Они являются американским народом, генерал, и имеют право получить ответ. Поверьте мне, Пайл принадлежит к числу тех, кто может дать правильный ответ.

Я поднял руки и рассмеялся:

— Когда вы ставите вопрос таким образом, я не могу отказать вам. Когда он хочет начать?

В течение трех дней мы не расставались с Эрни Пайлом. Мы завтракали вместе, довольствуясь блюдами, приготовленными из яичного порошка, и соевой кашей. После совещания в штабе мы, надев очки для защиты глаз от пыли, отправлялись в дивизии. Днем мы закусывали на обочине дороги плавленым сыром из солдатского рациона «К» и липкими фруктовыми плитками. А вечером мы промывали запыленные глотки шотландским виски, присланным Оливером Лисом.

На четвертый день Пайл снова вернулся в войска.

— Мои друзья обвиняют меня в том, что я продался золотопогонникам, сказал он с печальной улыбкой, бросив каску, которую он обязан был носить, пока был со мной, и надев подшлемник.

1 августа Паттон сменил 45-ю дивизию на северной прибрежной дороге 3-й пехотной дивизией Траскотта. 45-я дивизия должна была отправиться с Кларком в Италию, и подготовка к этому вторжению требовала по меньшей мере месяц для отдыха, доукомплектования и планирования.

3-я дивизия высадилась в первый день вторжения в Ликате, однако наступление ее вдоль западного побережья острова встретилось с меньшими затруднениями, чем наступление 45-й дивизии. Поэтому 3-я дивизия была сравнительно в лучшем состоянии для участия в завершающих боях в Сицилии в течение двух последних, наиболее напряженных недель. Конечно, мы с сожалением расставались с отважной 45-й дивизией, однако замена ее 3-й дивизией не отразилась на боеспособности 2-го корпуса.

Немцы, отступая из Палермо, преградили вход в порт, затопив 44 судна. Однако уже через 6 дней после занятия города американские саперы расчистили проход в гавань, восстановив пропускную способность порта на 60 процентов. Первый конвой, прибывший в порт, доставил весьма кстати 9-ю пехотную дивизию Эдди, которая усилила войска Аллена, наступавшие вдоль дороги на Тройну. 82-я воздушно-десантная дивизия Риджуэя была переброшена в Африку для подготовки к вторжению в Италию. 2-ю бронетанковую дивизию Паттон оставил в западной части острова для очищения территории от противника. Мы все равно не могли использовать танки «Шерман» на узких дорогах перешейка перед Мессиной.

Оборонительный рубеж противника, удерживаемый незначительными силами, проходил от северной прибрежной дороги через крутые высоты к Тройне. В районе Тройны, важного узла дорог, враг создал сильный опорный пункт. От Тройны рубеж обороны тянулся на восток в направлении Адрано, где противник усилил укрепления для прикрытия важного узла дорог у Этны. От Адрано линия фронта шла вдоль дороги, огибавшей Этну с юга, до Катании на берегу моря.

Только одна проселочная дорога соединяла американские войска у Тройны с английскими войсками у Адрано. Как Адрано являлся ключом обороны противника на участке Лиса, так и Тройна была ключевым пунктом на участке нашего фронта. Если бы нам удалось прорваться у Тройны, а Лису — у Адрано, то весь центр обороны врага рухнул бы и противнику пришлось бы поспешно отступать по обеим прибрежным дорогам.

Из Никозии в Тройну вело извилистое щебеночное шоссе, которое проходило через небольшой серый городишко Черами, расположенный на вершине горы. Между Черами и Тройной местность понижалась, образуя впадину без единого деревца, похожую на гигантскую чашу коричневого цвета. Дорога, проложенная по дну впадины, исчезала за грядой невысоких холмов. На дальнем конце впадины Тройна стояла на вершине горы, наподобие древней крепости. А за Тройной находился огромный кратер горы Этны.

1 августа пехота Терри Аллена, смело спустившаяся в эту коричневую чашу, была встречена сильной контратакой противника и отброшена на исходный рубеж.

На следующее утро я позвонил Терри.

— Взять Тройну будет труднее, чем мы ожидали, — сказал он. — Гансы дерутся как дьяволы на этом участке.

Противник, оборонявший Тройну, рассчитывал на два пути отхода, которые вели в тыл от этой горной позиции (схема 15). Один путь шел на юг в направлении Адрано, другой — в Чезаро. Если бы нам удалось обойти противника с флангов и перерезать обе дороги, то противнику пришлось бы либо отступить с основной оборонительной позиции, либо остаться там и попасть в окружение. Аллен быстро перешел в наступление с целью перерезать обе дороги, направив одну колонну с севера, а другую — с юга, чтобы осуществить охват обоих флангов.

Командный пункт Терри расположился в сыром и пустом здании школы в Черами, на стене которой красовался фашистский лозунг: «Верь, повинуйся, борись!» Я прибыл к Терри вместе с Гартом, чтобы согласовать вопросы взаимодействия артиллерии и авиации при наступлении на Тройну. Дивизион 155-миллиметровых пушек занял позицию позади школы, дульная волна при каждом выстреле сотрясала черепитчатую крышу. Терри прислушивался, улыбаясь каждый раз, когда залп прерывал нашу беседу. Наконец, я повернулся к нему и сказал: — Терри, нельзя ли устроить так, чтобы пушки стреляли не в здание, а мимо него? — Терри взял телефонную трубку и приказал орудиям прекратить огонь.

Поддержка авиацией наземных войск в Сицилии все еще была рискованным и ненадежным делом. Хотя мы извлекли некоторые уроки из кампании в Тунисе, организация взаимодействия была далека от совершенства. Офицеры связи от авиации, прикомандированные к каждой дивизии, обращались с просьбой об авиационной поддержке непосредственно в штаб 3-го крыла противовоздушной обороны. Здесь заявки учитывались, и соответствующие приказания направлялись на аэродромы истребительной авиации. Пост подслушивания 2-го корпуса перехватывал заявки дивизий, информируя штаб корпуса. Однако слишком часто ошибки при передаче приказов и заявок вели к тому, что войска оставались без авиационной поддержки.

К концу операций на Сицилии поддержка с воздуха наземных частей начала улучшаться с введением подвижных пунктов управления истребителями с земли. Авиационные офицеры связи в джипах, оборудованных ультракоротковолновыми радиоустановками, продвигались вместе с наземными частями и наводили на цель истребители. Двухсторонняя связь давала возможность пилотам предупреждать наши передовые части о замеченных сосредоточениях войск противника. Когда мы составляли итоговый отчет о боевых действиях в Сицилии, мы пришли к выводу, что «этот метод наведения на цель истребителей-бомбардировщиков заслуживает дальнейшего изучения». Через год авиация стала глазами нашей армии, стремительно наступавшей во Франции.

Пока мы не достигли перешейка перед Мессиной, 2-му корпусу редко приходилось прибегать к помощи истребителей. До этого момента противник вел сдерживающие бои, редко задерживаясь на промежуточных рубежах длительное время, чтобы избежать бомбардировки позиций нашей авиацией. Однако в районе Этны противник зарылся в землю, оказав упорное сопротивление. Стабилизовавшийся фронт создал благоприятные условия для бомбардировки.

Во время боев в Сицилии союзные войска иногда подвергались бомбардировке своей авиацией, ошибочно принявшей их за противника. Мы натягивали люминесцентные полотнища на капоты машин, но даже эти меры не всегда спасали нас от бомбардировок союзной авиации.

Как-то днем во время совещания на командном пункте Терри Аллена звено самолетов «А-36» обстреляло нас, заставив спрятаться в укрытия. Это был уже третий случай задень, когда американские самолеты обрушивались на наши позиции, поэтому я позвонил Паттону, чтобы он дал указание не подниматься самолетам в воздух.

— Но кто вам сказал, что это наши самолеты? — спросил он. — Может быть, они немецкие.

— Генерал, — ответил я, отряхивая грязь с брюк, — я только что вылез из траншеи. Это точно «А-36».

На следующий день звено «А-36» атаковало колонну американских танков. Танкисты зажгли желтые дымовые шашки — предварительно согласованный сигнал для опознания своих войск. Но дым только подзадорил пикирующие бомбардировщики. Наконец танкисты, чтобы защититься, открыли огонь по самолетам. Один из них был подбит, и летчик выпрыгнул с парашютом.

Когда он приземлился поблизости и узнал, что подбит американскими танками, он от испуга растерялся.

— Разве ты, болван, — сказал командир колонны танков, — не заметил наш желтый познавательный сигнал?

— О! — воскликнул летчик. — Так это был опознавательный сигнал?

В течение трех дней атаки Аллена на Тройну разбивались об ожесточенное сопротивление противника. С покрытой лесом горы к северо-востоку от города противник отбил наши атаки прицельным артиллерийским огнем. На каждую атаку враг отвечал стремительной контратакой. Аллену пришлось отразить 24 контратаки за 6 дней. Мы усилили дивизию Аллена еще одним полком 9-й пехотной дивизии, доведя количество американских полков на этом фронте до пяти. Этому полку была поставлена задача выбить противника с горы, с которой он вел прицельный артиллерийский огонь. Город Тройну предстояло бомбить до тех пор, пока противник не капитулирует или пока сам город не будет стерт в порошок.

Во второй половине дня 4 августа я ожидал на повороте дороги на горе у Черами самого сильного за время операций в Сицилии удара с воздуха по противнику. С другой стороны долины, которую наполовину заволокло пылью, 18 наших артиллерийских дивизионов вели огонь по позициям зенитной артиллерии противника.

Над нами кружили 36 самолетов с 225-килограммовыми бомбами. Артиллерия ослабила огонь, и бомбардировщики ринулись в почти вертикальное пике. Вскоре Тройна скрылась в облаке пыли. К тому времени, когда вторая группа из 36 бомбардировщиков подвергла бомбардировке город, он все еще был наполовину скрыт в облаке серой пыли, сквозь которую еще проступали очертания вершины горы Этны. Снова пехота бросилась вперед, и опять противник удержал свои позиции, перейдя в контратаку.

На следующий день мы возобновили наступление. На этот раз в Черами вместе со мной поехал командующий тактической авиацией армии Паттона генерал-майор Эдвин Хаус, чтобы наблюдать за воздушной бомбардировкой. Намеченное для нанесения удара время прошло, а авиация не появлялась. Мы уже собирались в недоумении вернуться, когда услышали гул моторов далеко к югу. Там, высоко в небе, тройка самолетов «А-36» возвращалась на свой аэродром.

— Черт возьми, — воскликнул я, поворачиваясь к Хаусу. — На кого, по вашему мнению, они сбросили бомбы?

— Будь я проклят, если знаю, — сказал он, — пожалуй, вернемся побыстрее в ваш штаб и узнаем, что случилось.

Когда мы вернулись, раздался телефонный звонок. Это был Оливер Лис из 30-го английского корпуса.

— В чем мы провинились, что ваши ребята сбросили на нас бомбы? — спросил он.

— Что они бомбили? — простонал я в трубку.

— Они сбросили бомбы как раз на мой штаб, — сказал он, — они разнесли весь город.

* * *

К этому времени противник был уже основательно разгромлен на фронте у Тройны. Он отступил, и наши танки двинулись вперед. Солнечным утром 6 августа 16-й пехотный полк Аллена взобрался на кручи Тройны, преодолевая беспорядочное сопротивление арьергарда врага. Оглушенные недельной воздушной бомбардировкой, жители выползали из погребов. Горячие лучи солнца уже нагрели горы развалин, загромождавших улицы, и тошнотворный запах смерти воцарился в городе. Хотя бомбардировка на некоторое время и парализовала жизнь Тройны, потери немцев были незначительные.

Утром, когда Аллен вступил в город вместе с его 1-й дивизией, в Тройну вошел 39-й полк 9-й дивизии Мэнтона Эдди. Во главе полка шагал его смелый и эксцентричный командир, настойчивый полковник Гарри Флинт из г. Сент-Джонсбери в штате Вермонт. Обнаженный до пояса, чтобы его лучше узнавали свои солдаты, Пэдди Флинт был в каске, с винтовкой в руке, на шее черный шелковый шарф. Бой за Тройну явился началом его блестящей, но короткой военной карьеры.

Закадычный друг Паттона еще со времени совместной службы в кавалерии, Флинт впервые появился на командном пункте 2-го корпуса в Бедже с просьбой назначить его на фронт, чтобы иметь возможность участвовать в боевых действиях. В то время он работал в штабе союзных войск в Алжире.

— Черт возьми, Брэд, — жаловался он, — я трачу попусту мои таланты в тылу среди всех этих полковников, спящих на перинах…

Вскоре по завершении боевых действий в Тунисе Мэнтон Эдди попросил меня подобрать кандидата на должность командира 39-го полка, который мог бы встряхнуть его, так как в нем стали проявляться признаки расхлябанности, резко отличавшие его от других полков дивизии.

— В 39-м полку нам нужен человек с характером, — сказал Эдди.

Я направил ему Пэдди Флинта.

После высадки в Сицилии Мэнтон явился в штаб корпуса в Никозии вместе с Пэдди Флинтом. 39-й полк придавался Терри Аллену для участия в штурме Тройны. Остальные полки 9-й дивизии Эдди еще находились в пути.

— Брэд, — шепнул мне Эдди, когда Пэдди легкой походкой направился к палатке оперативного отдела для ознакомления с обстановкой, — вы видели это?

Он взял каску Флинта. Сбоку каски отчетливо выделялись, выведенные по трафарету буквы «ААА-О».

— Черт возьми, что это значит?

— Это означает: все, всегда, везде, несмотря ни на что. Пэдди вывел эти буквы на каждой чертовой каске и на каждом чертовом грузовике своего чертового полка. Я усмехнулся.

— Разве вы не издавали специального приказа по корпусу об опознавательных знаках каждой части? — спросил Эдди.

— Мэнтон, — ответил я, — я ни о чем не хочу слышать, сегодня я не хочу даже видеть эту каску Пэдди Флинта.

Чтобы приободрить своих солдат под огнем противника, Пэдди прохаживался вдоль линии своих войск беспечно крутя сигарету в одной руке. Другой рукой, в которой была винтовка, он небрежно указывал на окопы противника:

— Поглядите на этих вшивых гансов. Они не умели стрелять в прошлую войну, не научились стрелять и в эту. Не могут попасть даже в такого старого черта, как я.

Рыцарские замашки Флинта беспокоили меня.

— В один прекрасный день, Пэдди, — сказал я ему однажды, — вы будете прогуливаться вот таким образом и вас убьют. Тогда вы докажете своим солдатам как раз не то, чему вы их учите. [175

Он как-то странно взглянул на меня. — Ерунда, Брэд, — заметил он, — вы ведь знаете, что гансы не умеют стрелять…

Пэдди был убит в Нормандии. Пуля немецкого снайпера угодила ему в голову. Я уверен, что Пэдди назвал бы выстрел удачным, однако лишился даже этого удовольствия. Он прожил несколько часов, но у него отнялся язык. Так и умер этот молчаливый ирландец, постоянно ходивший с усмешкой на устах.

В результате 24 дней боевых действий 1 — я дивизия понесла значительные потери. Офицеров не хватало, и взводами командовали сержанты. Для развития успеха в направлении Рандаццо я бросил 9-ю дивизию Эдди через боевые порядки 1-й дивизии, оставив последнюю в Тройне. В этом городе дивизия провела свой последний бой на Средиземном море, и это был самый упорный бой из всех, которые нам пришлось вести.

Уже в начале кампании в Сицилии я решил снять Терри Аллена с поста командира дивизии на заключительном ее этапе. Это не было наказанием за неспособность или плохое командование, ибо как в Сицилии, так и в Тунисе 1-я дивизия задавала тон в боевых действиях. Тем не менее я был убежден тогда, впрочем, как убежден и сейчас, что освобождение Терри от командования дивизией в конечном счете пошло на пользу самой дивизии.

Дивизия — это не только жизнь 15 тыс. человек, их снаряжение и вооружение, стоящее многие миллионы долларов. Дивизия — это бесценные знания, приобретенные месяцами и годами боевой подготовки. 1-я дивизия была особенно ценна благодаря длительному боевому опыту. По своим боевым качествам 1-я дивизия была эквивалентна нескольким необстрелянным дивизиям. Она стала почти незаменимой для вторжения в Нормандию.

Во время войны, при оценке любого соединения (части), решающим фактором является та роль, которую оно сыграло для обеспечения победы. Даже жизнь людей, находящихся в дивизии, есть ни что иное, как только средство для достижения этой цели. На войне не хватает времени и не может быть места чувствам, чтобы заниматься отдельными людьми и вопросами их человеческого достоинства. Люди должны быть подчинены усилиям, необходимым для ведения войны, следовательно, люди должны умирать, чтобы можно было достигнуть поставленных задач. Для командира тяжесть войны заключается не в ее опасностях, лишениях или страхе поражения, а в сознании того, что каждый день люди должны расплачиваться кровью за то, чтобы выполнить поставленную перед ними задачу.

Под командованием Аллена 1-я дивизия становилась все более и более недисциплинированной, с пренебрежением относящейся как к уставам, так и к вышестоящим командирам. В дивизии считали, что месяцы, проведенные на фронте, освободили ее от необходимости повиноваться дисциплине. В дивизии также полагали, что только она одна среди всех других дивизий американской армии полностью выполняет свой воинский долг.

Однако, чтобы хорошо сражаться в составе корпуса, дивизия, самоотверженно выполняя свою частную задачу, всегда должна помнить об общей задаче, поставленной перед корпусом. Для 1-й дивизии это становилось с каждым днем все труднее и труднее. Дивизия уже была намечена для участия во вторжении в Нормандию. Если ей суждено было сражаться там бок о бок с необстрелянными дивизиями в составе необстрелянного корпуса, тогда она остро нуждалась в смене своего командования.

К этому времени Аллен стал слишком большим индивидуалистом, чтобы подчинить себя без сопротивления выполнению общей задачи. Под командованием Аллена 1-я дивизия стала слишком самонадеянной и гордой. Чтобы спасти Аллена от самого себя и оставить незапятнанным его прекрасный послужной список, а также спасти дивизию от пагубного влияния слишком больших успехов, я решил освободить Аллена от командования этой дивизией. Только таким путем я надеялся сохранить огромный боевой опыт дивизии, приобретенный в войне на Средиземном море, который оказался бы неоценимым при высадке в Нормандии.

Кроме того, в 1-й дивизии постепенно развилось соперничество между Терри Алленом и его заместителем Тедом Рузвельтом. Это было неизбежно в результате соединения вместе двух людей с сильными и напористыми характерами. Я понимал, что Аллен будет глубоко оскорблен, если ему придется оставить дивизию, а вместо него останется Рузвельт. Он мог бы счесть себя неудачником, а не жертвой чрезмерных успехов.

По этой же причине претензии Рузвельта на безраздельный авторитет в 1-й дивизии поставили бы любого нового командира с самого начала в невыносимое положение. Любой преемник Аллена оказался бы в беспомощном состоянии, если бы я не разрешил ему самому выбрать себе заместителя. Поэтому Рузвельт должен был уйти вместе с Алленом, ибо он также страдал чрезмерным патриотизмом к своей дивизии.

По существу, вся неприятная обстановка возникла в результате доведения некоторых качеств до крайности: слишком большой блеск и успех дивизии, слишком сильные характеры и слишком большая привязанность двух людей к своей дивизии.

Чтобы сообщить им о моем решении возможно деликатнее, ибо я знал, что оно потрясет обоих, я пызвал Аллена и Рузвельта на мой командный пункт в Никозии. По дороге они были задержаны военной полицией корпуса за нарушение правил ношения формы.

Терри сидел в джипе рядом с шофером, зажав каску между колен, его непокорные черные волосы развевались по ветру. Военный полицейский остановил машину. Он смутился, увидев две генеральские звезды Аллена.

— Извините, генерал, — сказал полицейский, — мне дано указание задерживать всех, кто следует без каски. Мой капитан даст мне взбучку, если заметит, что вы проехали без каски.

Аллен улыбнулся, однако Рузвельт вступил в пререкания:

— Послушай, друг, разве ты не видишь, что это командир 1-й дивизии генерал Аллен.

— Да, сэр, — ответил военный полицейский, — а вы генерал Рузвельт, сэр. Однако я вынужден сделать замечание и вам за ношение этой вязаной шапки.

Тед пожал в отчаянии плечами и снял свой головной убор.

— Брэд, сказал он по прибытии в штаб корпуса, — мы лучше уживаемся с Гансами на фронте, чем с вашими людьми в тылу.

Известие об освобождении с постов явилось для обоих жестоким ударом. Сообщать им такое известие было одной из самых неприятных для меня обязанностей за все время войны, но я должен был сделать это. К счастью, оба отнеслись к нему как полагается дисциплинированным солдатам. Аллен возвратился в Европу с прекрасно подготовленной 102-й дивизией, с которой он дошел до Эльбы. А Рузвельт вернулся в Англию и заслужил «Медаль почета» за высадку в Нормандии. Там, в возрасте 56 лет, он совершил четвертую по счету за время войны высадку на вражеский берег.

Опечаленные сторонники Терри Аллена, а их было много, осуждали снятие его с поста командира дивизии, считая, что для этого не было никаких оснований, причем некоторые из них ошибочно приписывали этот факт ссоре между Алленом и Паттоном. Для таких подозрений не было никакой почвы. Возможно, Паттон раздражал Аллена, однако именно Паттон убедил Эйзенхауэра направить в его распоряжение Аллена для участия во вторжении в Сицилию. Ответственность за снятие Терри Аллена с поста нес только я один. Джордж лишь согласился с моим предложением.

В качестве преемника на пост командира 1-й дивизии мы наметили генерал-майора Кларенса Р. Хюбнера, известного в армии как весьма требовательного командира. Хюбнер добровольно вступил в армию в 1910 г. в качестве рядового и был произведен в офицеры во время первой мировой войны. Он не был чужим в 1-й дивизии, так как нарукавный знак с номером этой дивизии он носил во всех званиях от рядового до полковника. Однако Хюбнер вернулся в дивизию и принял командование ею, перейдя со штабной работы в Пентагоне, что, конечно, не облегчало его первые шаги после ухода Аллена.

На второй же день после вступления Хюбнера в командование дивизией в районе Тройны он приказал провести чистку по всей дивизии. Затем он строго начал проводить обучение войск, в том числе строевую подготовку.

— Прохвосты, — возмущались ветераны дивизии, не скрывая своего негодования, — они прислали нам Джони, отсиживавшегося в тылу, чтобы он научил нас маршировать по тем самым горам, в которых мы убивали гансов. Да какого же идиотизма дойдет этот сукин сын?

Однако Хюбнер знал, что он делал, как бы ни были непопулярны его первые шаги. С самого начала он был преисполнен решимости показать дивизии, что ее хозяином был он и что, хотя 1-я дивизия, возможно, была лучшей дивизией американской армии, тем не менее она являлась только ее частью, — факт, который в дивизии иногда забывали. К счастью, он не обращал внимания на враждебное к себе отношение. Он считал, что имел достаточно времени, чтобы завоевать симпатии дивизии.

Более восприимчивый человек, возможно, не выдержал бы такого напряжения, ибо только год спустя после вторжения в Нормандию последние сторонники Терри Аллена признали за Хюбнером право носить нарукавный знак с номером 1-й дивизии. Когда в конце концов он оставил дивизию, чтобы принять командование корпусом, солдаты жалели о его уходе почти так же, как и об уходе Аллена.

* * *

У деревни Сан-Фрателло на северном побережье Сицилии немцы создали оборонительный рубеж на горе высотой 675 метров, откуда просматривалась прибрежная дорога. Траскотт не мог взять эту позицию фронтальным ударом, поэтому он попытался обойти ее с фланга, погрузив тяжелое вооружение и боеприпасы во вьюках на мулов. Однако, как только его войска двинулись в горы, они попали под огонь вражеской артиллерии в высохшем русле реки Фуриано.

За неделю перед этим, когда Миддлтон натолкнулся на подобную же оборонительную позицию у Санто-Стефано, Паттон и я изучали возможность обойти оборону противника на прибрежной дороге путем высадки десанта с моря. Противник, которому угрожал бы с тыла десант, оседлавший его пути отхода, должен был либо оставить свою оборонительную позицию и отступить, либо продолжать удерживать ее, рискуя попасть в окружение и плен.

Однако, чтобы высадка морского десанта оказалась успешной, требовалась умелая организация взаимодействия высадившихся войск с войсками, наступающими с фронта. Вполне естественно, что если бы главные силы не смогли прорвать фронт с нужной быстротой и оказать помощь небольшому десанту, войска противника, находившиеся в тылу, уничтожили бы высадившиеся войска по частям.

Организуя высадку десанта с моря в районе Сан-Фрателло, Паттон оставил деликатную часть уточнения срока десантирования за 2-м корпусом. Выяснив у Траскотта его возможности наступления по суше, мы наметили высадку десанта на 8 августа. Рано утром усиленный батальон пехоты высадился, не встретив сопротивления, у Сант-Агаты, 10 километров за Монте-Сан-Фрателло (схема 16). Противник, на которого Траскотт начал оказывать сильное давление с фронта, дрогнул, когда в его тылу высадился десант с моря. В результате враг оставил свою позицию в горах и отступил, чтобы создать новый рубеж обороны.

Перешедшая в наступление 3-я дивизия продвинулась в направлении Мессины на 20 километров. Она захватила в плен 1500 человек и не дала возможности противнику организованно отступить.

Успех окрылил Паттона, и он вызвал меня на свой передовой командный пункт, приказав 11 августа организовать новую высадку десанта на северном побережье. Немцы, выбитые из Монте-Сан-Фрателло, организованно отошли на новую позицию, закрепившись вдоль гряды холмов за рекой Цаппулла с песчаным открытым руслом.

Переговорив с Траскоттом, я выяснил, что его дивизия не сможет своевременно прорвать эту позицию, чтобы 11 августа соединиться с десантом. Я попросил разрешения у Паттона перенести высадку десанта на 12 августа.

— Сам по себе десант ничего не решит, — настаивал я, — если он не соединится с войсками Траскотта, наступающими с фронта.

Однако теперь Джорджу не терпелось ворваться в Мессину. Он отверг мою просьбу отложить на день высадку десанта и настаивал на ее проведении 11 августа. Я снова запротестовал, но Джордж был непоколебим. В этот день я уехал с командного пункта Паттона с его директивой в таком раздражении, в каком я никогда не был раньше. Я был подчинен Паттону, и мне ничего больше не оставалось, как выполнить приказ.

11 августа, незадолго перед рассветом, 2-й батальон 30-го пехотного полка дивизии Траскотта высадился с десантных судов около Бролы, в 20 километрах в тылу германской позиции за рекой Цаппулла.

Сначала высадка прошла незамеченной. Однако, когда пехота Траскотта продвинулась от побережья до дороги, показался немецкий мотоциклист. Отделение возбужденных стрелков открыло огонь, мотоциклист был убит. Через несколько минут в небо взлетели ракеты, германские войска были подняты по тревоге для контратаки. Тем не менее к рассвету пехота Траскотта пробилась почти к вершине горы Монте-Креоле, откуда были видны черепитчатые крыши домов в Броле. Но самоходная артиллерия не смогла пройти за пехотой, застряв между берегом и дорогой в паутине дренажных канав. 7-я армия перед высадкой десанта не обеспечила Траскотта аэрофотоснимками местности. К полудню под сильными ударами с фронта и тыла пехота на горе Монте-Креоле стала испытывать острый недостаток в боеприпасах. Тринадцать из 15 вьючных мулов валялись с вздувшимися животами под лучами солнца. Три часа спустя самоходная артиллерия, застрявшая на берегу, была накрыта огнем и атакована танками противника. Теперь батальон остался на вершине горы без артиллерии, и ему ничего не оставалось делать, как удерживать занятый рубеж, ожидая подхода главных сил Траскотта, наступавших с фронта.

Только в 6 час. утра 12 августа войска Траскотта соединились с остатками батальона. У Траскотта не оставалось времени для обходного маневра по суше, и он предпринял штурм позиции противника с фронта. Несмотря на эти усилия Траскотта, батальон понес тяжелые потери.

Неудача, однако, не образумила Паттона. Несмотря на наше успешное продвижение по северной приморской дороге, он ежедневно приезжал на фронт. Такое подстегивание было характерной особенностью в руководстве Паттона войсками. Он как-то признался, что стал хорошим командиром только потому, что был «наиболее ревностным погонщиком ослов в американской армии».

До Мессины оставалось всего 65 километров, и нетерпение Паттона все возрастало, так как он стремился ворваться в город раньше 8-й армии Монтгомери. Я также разделял желание Паттона. Однако я был убежден, что мы добьемся большего успеха, потери будут при этом меньше, если вместо фронтального наступления на прибрежные позиции противника применим обходный маневр. К этому времени быстрый захват Мессины уже не имел большого значения. Как бы стремительно мы ни наступали на город, мы уже не могли помешать врагу переправиться через пролив в Италию.

Командуя 3-й армией в Европе, Джордж заслужил восхищение своих солдат и любовь подчиненных командиров. Однако Паттон был другим человеком на средиземноморском театре военных действий. В этот несчастливый период своей карьеры актерство Джорджа вызывало к нему презрение, а его резкость приводила к сильному недовольству среди подчиненных командиров.

Хотя Джордж был искусным актером, однако он не смог разобраться в психологии солдата. Человек, за плечами которого каждый день стоит смерть, живет в атмосфере страха и ужаса. Он начинает с укоризной относиться к тем, кто находится в безопасности в тылу.

Для солдат командующий армией — это далекая фигура, время от времени появляющаяся на фронте. Люди судят о нем по тому, что видят. Джордж раздражал их своей любовью пускать пыль в глаза. Он всегда появлялся в сопровождении вереницы штабных машин, со свитой с иголочки одетых штабных офицеров. Автомобиль Паттона был живописно украшен чрезмерно большими звездами и опознавательными знаками его армии. Однако эти атрибуты не вызывали у войск того благоговейного ужаса, который, видимо, Паттон рассчитывал вызвать. Наоборот, они вызывали возмущение у солдат, маршировавших в пыли, поднятой этой процессией. В Сицилии Паттон как человек был мало похож на того Паттона, о котором сложились легенды.

10 августа Паттон приехал на мой командный пункт. По дороге он остановился около корпусного эвакуационного госпиталя с целью навестить раненых. Немногие командиры тратили больше времени в палатах госпиталей, чем Джордж. Раны солдат являлись для него реальным свидетельством проявленного ими мужества, а это он ценил больше всего. Этих людей он понимал. Он шутил и разговаривал с ними, пожимал им руки и прикалывал им на грудь медаль «Пурпурного Сердца».

Когда Джордж подъехал к командному пункту корпуса, я вышел встретить его. Он спрыгнул на землю через высокий борт разведывательного автомобиля.

— Извините за опоздание, Брэдли, — сказал он, — я задержался в госпитале по дороге сюда. Там я обнаружил пару симулянтов. Я ударил одного из них, чтобы разозлить и снова поднять у него боевой дух.

Он говорил об этом небрежно, без смущения и без каких-либо признаков раскаяния. Я бы, пожалуй, совсем забыл об этом инциденте, если бы мне не напомнили о нем через пару дней.

Сделал это Кин, вошедший в мой прицеп в сопровождении корпусного хирурга. Он вручил мне лист бумаги с текстом, отпечатанным на машинке.

— Познакомьтесь с этим донесением, генерал. Оно было представлено сегодня утром хирургу корпуса начальником 93-го эвакуационного госпиталя.

Я прочитал донесение и спросил хирурга:

— Знает ли об этом документе еще кто-нибудь?

— Нет, сэр, — ответил он, — только я. Я вернул документ Кину.

— Запечатайте его в конверт, — сказал ему я, — и надпишите, что конверт может быть вскрыт только вами или мною. Храните его в моем сейфе.

Документ представлял собой свидетельские показания относительно того, что позднее стало известно как «случай рукоприкладства». Он был подан по команде начальником госпиталя, в который заехал Паттон по пути в корпус.

По словам начальника госпиталя, Паттон без сопровождающих вошел в приемную палатку 93-го эвакогоспиталя. Затем он начал обходить носилки, разговаривая с ранеными и поздравляя с успешными действиями их дивизий.

Наконец он подошел к пациенту, не имевшему ни лубков, ни повязки. Джордж спросил, что с ним случилось. Последний ответил, что его сильно лихорадит. Джордж отошел от него, не промолвив ни слова.

Рядом сидел другой пациент, который весь трясся.

— Что с вами? — спросил Паттон.

— Нервы, сэр, — ответил пациент, и его глаза наполнились слезами.

— Что вы сказали? — выпрямившись, переспросил Джордж.

— Нервы, сэр, — всхлипнул пациент, — я не могу больше находиться под артиллерийским огнем. Джордж возвысил голос.

— К черту твои нервы, — заорал он, — ты просто гнусный трус. Солдат заплакал, и Джордж ударил его.

— Заткнись, — сказал он, — я не хочу, чтобы мужественные солдаты, страдающие от ран, смотрели на трусливого ублюдка-плаксу.

Джордж ударил его еще раз. Подшлемник солдата соскочил с головы и покатился по грязному полу.

Паттон обратился к дежурному офицеру до приемке раненых:

— Не принимайте в госпиталь этого трусливого ублюдка. С ним решительно ничего не случилось. Я не хочу, чтобы госпитали заполнялись сукиными сынами, боящимися огня.

Затем, повернувшись к пациенту, он сказал:

— Возвращайся на передовую, может быть, тебя убьют, но возвращайся только туда. Если ты откажешься вернуться на фронт, я поставлю тебя к стенке и расстреляю.

Вспышка гнева Паттона повергла в смятение весь госпиталь. К вечеру преувеличенные слухи о происшедшем начали распространяться по всему острову. Через неделю все знали об инциденте в госпитале.

Эйзенхауэру также стало известно о рукоприкладстве Паттона, хотя и не от меня. Наконец об этой истории узнали корреспонденты, прикомандированные к 7-й армии Паттона, которые быстро передали о случившемся в лагерь прессы при штабе союзных войск в Северной Африке. Хотя многие корреспонденты критически относились к Паттону, они не хотели посылать сообщение об инциденте в газеты.

Поведение Паттона заслуживало осуждения, однако Эйзенхауэр не видел оснований смещать из-за этого одного из самых способных генералов американской армии. Он ограничился вынесением выговора Паттону и приказал ему извиниться не только перед ранеными и обслуживающим персоналом госпиталя, но и перед личным составом 7-й армии.

Однако слухи о происшедшем все же просочились в Соединенные Штаты и вызвали дискуссию по всей стране, что едва не стоило Паттону его карьеры. Эйзенхауэр мог воспользоваться накаленной атмосферой, чтобы легко отделаться от Паттона, но он встал на его защиту.

Тем не менее поступок Паттона можно понять, не осуждая его. Для Джорджа война была не столько испытанием, сколько выполнением своего долга, которому он посвятил всю свою жизнь. Он считал войну хроническим недугом человечества, который будет существовать до тех пор, пока существует цивилизация.

Поскольку военные конфликты были неизбежными, Джордж считал, что человек должен примириться с ними и, больше того, даже приветствовать их, как мужественный вызов. Война приводила его в бодрое состояние духа, и он просто не мог понять, чтобы мужчина, за исключением труса, не захотел принять участия в войне. В то же время он не мог понять, что человек может не выдержать огромного психического напряжения в результате тягот войны. Для него было аксиомой, что тот, кто не хочет воевать, — трус. Если пристыдить труса, говорил Джордж, тогда можно помочь такому человеку вернуть уважение к самому себе.

Я не могу поверить, чтобы Джордж, назвав солдата трусом, ударил его преднамеренно. Джордж просто старался пристыдить солдата в его трусости.

Я подробно коснулся этого инцидента с рукоприкладством только потому, что он оказал в дальнейшем значительное влияние на карьеру Паттона. Всю остальную жизнь Джордж был сурово наказан за эту ошибку. Его нельзя больше упрекать за случившееся. Восхищение, с которым мы относимся к памяти Паттона в Европе, слишком велико, чтобы воспоминания об этом инциденте, сделавшем в конце концов из Паттона еще лучшего командира, могли умалить его.

К 15 августа стало ясно, что до конца кампании в Сицилии остались считанные часы. Из Мессины через пролив сновали паромы, перевозившие спасавшихся немцев. Груды брошенного военного имущества валялись вдоль прибрежной дороги, по которой отступали немецкие войска.

Паттон был преисполнен решимости войти в Мессину раньше Монтгомери. Поэтому он приказал высадить в тылу противника третий десант с целью ускорить наступление Траскотта. На этот раз, заверил он меня, у нас хватит десантных средств для высадки на берег целого полка. Неожиданное счастье, к сожалению, слишком запоздало.

— Нет необходимости высаживать еще десант, — заявил Траскотт, — мы можем продвигаться по дороге настолько быстро, что высадившийся десант окажется в нашем тылу, у гансов ничего не осталось, чтобы остановить нас.

Я сказал об этом разговоре Паттону, но он не хотел и слышать об отмене высадки десанта.

— Прекрасно, генерал, — сказал я, — высаживайте десант, если вам так хочется. Мы встретим его на берегу.

Вечером 15 августа пехотный полк 45-й дивизии погрузился на десантные суда с задачей высадиться в деревне Фальконе в 50 километрах от Мессины (схема 16). В предрассветной тишине 16 августа полк высадился на побережье. Там его уже поджидали наши регулировщики.

Позднее в этот же день батарея 155-миллиметровых орудий «Лонг Том» заняла огневую позицию на прибрежной дороге, и первая сотня снарядов полетела через пролив в Италию.

К ночи пехота Траскотта достигла места, где северная прибрежная дорога поворачивала на юг в направлении Мессины. Отсюда до Мессины оставалось всего 20 километров.

В 6 час. 30 мин. утра 17 августа взвод 3-й пехотной дивизии осторожно вступил на окраину Мессины. Все войска противника полностью эвакуировались, оставив пустой город с засыпанными щебнем улицами. За месяцы воздушных бомбардировок были полностью разрушены тысячи железобетонных зданий города, в котором 34 года тому назад во время землетрясения погибли под развалинами 78 тыс. жителей.

В 8 час. 25 мин. утра пехота Траскотта вместе с дозором от 45-й дивизии подошла к ратуше Мессины. Американские войска опередили всего лишь на несколько минут запыхавшегося английского подполковника, примчавшегося по дороге из Катании, чтобы заявить о претензиях Монтгомери на захват Мессины.

Через два часа в город вступил Паттон со штабом 7-й армии. Прошло 38 дней после нашей высадки в Сицилии, и кампания закончилась без особого эффекта. За шесть недель перед этим на борту «Анкона» я в ответ на вопросы журналистов сказал, что кампания в Сицилии продлится 40 дней.