Мы остановили противника, прежде чем ему удалось достигнуть Мааса. Теперь он мог либо отказаться от своего зимнего наступления, либо попытаться сохранить выступ с тем, чтобы замедлить наше наступление.
Фельдмаршал Модель постарался позабыть боевой клич «На Антверпен!», которым он пытался сплотить свои войска при наступлении всего лишь две недели тому назад. «Нам удалось, — писал он в своем новогоднем обращении к войскам, пытаясь найти хоть какое-нибудь оправдание битве за Арденны, — расстроить запланированное противником наступление на нашу родину». Однако это было слишком малоубедительное алиби, оно не могло оправдать потери, понесенные немцами в неудачном наступлении в Арденнах, «Расстроить» наши планы и заставить нас отсрочить наступление, в лучшем случае на несколько недель, противнику удалось только ценою потери наступательной мощи двадцати четырех дивизий.
Быстрый отход с арденнского выступа все еще мог сберечь немцам резервы, достаточные для обороны рубежа по реке Рейн. Однако вместо того, чтобы бросить территорию, захваченную в Арденнах, и занять линию Зигфрида, немецкое командование решило, что оно сможет нас задержать. Линия Зигфрида на всем протяжении западного фронта оставалась еще нетронутой, за исключением одного нашего вклинения шириной 65 километров поблизости от Ахена. Простой здравый смысл требовал, чтобы противник занял линию Зигфрида минимальным количеством войск и собрал резервы для последующей обороны рубежа по реке Рейн. Однако здравая военная оценка обстановки была отброшена в сторону в угоду фанатическим притязаниям Гитлера, который требовал оборонять каждый дюйм священной земли рейха, не считаясь с тем, что такая тактика могла оказаться пустым фанфаронством.
В результате противник отказался от Рейна, этого наиболее надежного оборонительного рубежа во всей Западной Европе, с тем, чтобы безрассудно бороться до конца западнее этой реки. Его стремление еще на несколько недель задержать нас в Арденнах привела к крушению всего западного фронта.
Как только немцы окопались на арденнском выступе и перешли к обороне, леса, горы, снег, размытые дороги, которые помогали нам сдержать наступление противника, теперь обратились против нас. Однако вновь обретенная нами инициатива превосходила те преимущества, которые погода и местность давали противнику. Эти две недели в Арденнах были для меня единственным опытом ведения оборонительной войны, и я очень обрадовался, когда, наконец, мы снова перешли в наступление.
В общем Рундштедт удерживал инициативу в течение всего лишь, одиннадцати дней, слишком непродолжительное удовольствие, если учесть, каких жертв оно ему стоило. Теперь, когда мечта об Антверпене поблекла и надежды остановить союзников рассеялись, боевой дух немцев резко упал и противник уныло двинулся по привычной для него дороге отступления. Отныне для него уже не было возврата к наступлению.
Недостаточная сеть дорог в Арденнах заставила противника ограничиться перевозкой только боеприпасов и горючего, чтобы обеспечить прорвавшиеся немецкие танки. Войскам было приказано самим раздобывать себе пищу, пока они не дойдут до Антверпена, где ждали разграбления накопленные союзниками сказочные запасы военных материалов. Однако редконаселенные Арденны не позволяли развернуться немецким фуражирам, а на передовых полевых складах американских войск удалось захватить только 40 тыс. рационов. Сначала Сен-Вит, затем Бастонь, наконец холод и голод. Это была горькая пища для солдат, которым обещали победу и обильные американские запасы. Раздраженный военнопленный из 6-й танковой армии СС сердито зарычал, услышав на допросе имя своего командующего армией.
— Зепп Дитрих, — резко сказал он, — из него не выйдет даже мясник.
Дитрих поступил на военную службу в 1914 г., до этого он был учеником мясника. Он присоединился к Гитлеру в 1923 г., а через пять лет вступил в национал-социалистскую партию. В 1932 г, ему было присвоено звание бригадного генерала в войсках СС и он стал командиром телохранителей Гитлера.
В противоположность противнику, боевой дух которого был подорван, наши войска рвались в бой, несмотря на все доставшиеся им удары. Когда 5-й батальон «Рейнджерс», нуждаясь в 50 солдатах, обратился к тыловым частям 1-й армии с призывом выделить добровольцев, на него обрушился целый водопад заявлений. Добровольцев набралось около тысячи человек.
16 января армии Ходжеса и Паттона соединились на вымощенных булыжником улицах Уффализа, хотя не прошло и месяца с то го дня, когда в этот небольшой городок вступили колонны фон Рундштедта. В моей памяти сохранилось это сонное местечко на склоне возвышенности в 16 километрах от Бастони, через которое проходила асфальтированная дорога на Льеж. Внизу в овраге гудел лесопильный завод, на котором распиливались высокие прямые стволы арденнских сосен. По обе стороны от Льежского шоссе выстроились два параллельных ряда каменных коттеджей, которые только в одном месте пересекала дорога, идущая с запада на восток. Чтобы лишить противника возможности использовать эту дорогу, наши тяжелые бомбардировщики разрушили городок. Бульдозеры, расчищая Паттону путь на север на соединение с 1-й армией, сваливали закопченные камни развалин Уффализа в воронки, образовавшиеся в результате налетов союзной авиации. Простой, бедный и скромный городок никому не мешал жить. Он был разрушен только потому, что расположился на одном из малопримечательных скрещений дорог. Это скрещение дорог превратило Уффализ в цель, имеющую большее стратегическое значение, чем любой город, в 50 раз превосходящий его по размерам.
Вечером 17 января 1-я армия снова вошла в состав 12-й группы армий. Однако 9-я армия осталась в подчинении Монти, так как Эйзенхауэр обещал английскому фельдмаршалу оставить ему эту армию для участия в наступлении на Рейнскую область. Я умолял Эйзенхауэра вернуть мне 9-ю армию хотя бы всего лишь на 24 часа. Это позволило бы нам завершить весь цикл и после ликвидации арденнского выступа снова собрать все американские соединения под американским командованием. Но Айк ответил, что он и без того уже совершенно выдохся в борьбе с англичанами, требующими назначить Монти главнокомандующим сухопутными войсками. Он сказал, что не собирается снова вступать с англичанами в пререкания только для того, чтобы успокоить уязвленное самолюбие американцев, что 9-я армия останется в составе 21-й группы армий до тех пор, пока мы не форсируем Рейн.
Симпсон, узнав о решении Айка, позвонил мне по телефону из Маастрихта.
— Слушайте, Брэд, — смеясь, говорил он, — что вы можете предпринять для нашего спасения? Если так и дальше пойдет, то англичане подумают, что нас отдали им вместе с товарами по ленд-лизу.
— Мы ничего не можем сделать, — ответил я. — Айк уже дал слово. Вы лучше позаботились бы о чистоте своего английского произношения. Оно вам еще понадобится на некоторое время.
Контрнаступление противника как стратегическая операция закончилось полным провалом. Немцы не только не достигли своих конечных целей за Маасом, но и заплатили чрезвычайно дорого за задержку нашего зимнего наступления. По данным нашей разведки, потери противника за месяц боевых действий превысили 250 тыс. человек, в том числе свыше 36 тыс. пленных. Более 600 немецких танков и самоходных орудий осталось ржаветь в арденнских лесах.
Даже немецкая авиация разделила поражение Рундштедта, сделав единственную и последнюю попытку поддержать действия наземных войск. 1 января Геринг организовал самый мощный удар с воздуха за все время кампании в Европе. Сначала немецкие истребители захватили врасплох и уничтожили на бельгийских аэродромах более 125 самолетов союзников. Но истребители союзников, которые стаями поднялись в этот день в воздух, до конца дня уничтожили, по словам летчиков, 200 немецких самолетов.
В то время, когда противник выводил из Арденн жалкие остатки своих последних резервов на западе, на центральном участке советского фронта Красная Армия снова перешла в наступление. Оно началось 12 января сокрушительной артиллерийской подготовкой. Пять дней спустя, 17 января, советские войска вступили в Варшаву, до основания разрушенную немцами в отместку за восстание генерала Бур-Комаровского, начавшееся 1 августа. За 63 дня восстания больше 250 тыс. поляков поднялось на борьбу с немцами в Варшаве, а войска Красной Армии спокойно ждали в варшавском предместье; Праге, всего лишь в нескольких километрах восточнее. 22 января советские войска пересекли границу Силезии и на следующий день вышли на реку Одер. Гитлер поспешно собрал все, что осталось от 6-й танковой армии СС генерала Дитриха, и срочно перебросил эта остатки по железной дороге в Венгрию, где создалась непосредственная угроза прорыва немецкого фронта. Однако если в наших разведывательных сводках армия Зеппа Дитриха значилась как танковая армия в составе пяти дивизий, то теперь от этой грозной силы осталась одна лишь тень. Последние немецкие резервы, которые могли бы задержать натиск русских дивизий, были израсходованы в Арденнах. Неудача Гитлера в Арденнах не только ускорила поражение немцев на западном фронте, но и приблизила крах гитлеровской армии на восточном фронте.
Подрыв морального духа немецкого народа в результате сокрушительного поражения в Арденнах оказался важнее, чем его стратегическое влияние на новое русское наступление. Во-первых, «секретное» оружие, на которое немцы давно уже возлагали надежды, оказалось не в состоянии изменить ход войны, теперь они уже не могли больше надеяться и на молниеносный удар. Правда, немецкий народ, если не считать самых закоренелых, фанатичных нацистов, давно уже потерял веру в победу, однако до арденнских боев многие считали, что, если Германии удастся добиться стабильности на западном фронте, она сможет заставить союзников пойти на сепаратный мир. Это позволило бы вермахту бросить все свои последние резервы против Советов. Как ни слаба была эта надежда, однако теперь и она исчезла. Сознавая, что их дни уже сочтены, немцы в отчаянии пытались свыкнуться с ошеломляющей мыслью о неизбежности трагического конца. Еще совсем недавно, вступая в Ахен и Дюрен, наши войска находили вымершие города, брошенные населением; теперь на всем пути к Эльбе мы шествовали под аркой из белых флагов. В отличие от Гитлера немцы стали удивительно благоразумными, и голос рассудка заставлял их вывешивать простыни из окон в знак своей готовности капитулировать.
В конце января, когда противник отдал последний клочок арденнского выступа и отошел на линию Зигфрида, еще девять немецких дивизий были переброшены на русский фронт. Но даже и после этого у Рундштедта оставалось 80 дивизий против наших семидесяти одной. Многие немецкие соединения понесли большие потери, были плохо обучены и не укомплектованы. Но все эти недостатки в значительной степени компенсировались укреплениями линии Зигфрида. За исключением небольшого участка протяжением 65 километров, на котором мы прорвались к реке Рур, этот мощный оборонительный рубеж оставался нетронутым от Арнема до швейцарской границы. Два месяца спустя, во время завтрака с Черчиллем в штабе Эйзенхауэра в Реймсе, в доме короля шампанских вин, Айку и мне пришлось доказывать трудность преодоления линии Зигфрида. Ибо в отличие от французов, которые просчитались со своей линией Мажино, немцы умели извлекать выгоду из капиталовложений в бетон.
Немногие американцы в то время понимали, какие крупные силы немецких сухопутных войск все еще противостоят нам на западном фронте. Несмотря на урок, полученный нами в Арденнах, мы сохранили сентябрьские иллюзии. Нам казалось, что мы разгромили остатки немецкой армии. Когда в январе нас посетила делегация комитета по военному производству, мне был задан вопрос, не приведет ли арденнское наступление немцев к затяжке войны. Я ответил, что нет, разве что в умах некоторых людей.
— Арденнское наступление могло удивить только тех, кто думал, что мы окончательно разгромили немцев в сентябре, — объяснил я. — Будет хорошо, если Арденны убедят этих людей хотя бы в том, что немец может еще довольно сильно лягнуть нас.
Потери американских войск за месяц боевых действий составляли примерно одну четвертую часть тех потерь, которые, по нашим данным, понесли немцы. Мы потеряли в боях 59 тыс. человек, в том числе 6,7 тыс. убитыми и 33,4 тыс. ранеными. Остальные 18,9 тыс. человек числились пропавшими без вести, хотя и предполагалось, что большая часть из них попала в окружение во время немецкого прорыва и взята в плен. В основном это были солдаты частей 106-й и 28-й дивизий, большинство из них в конце войны было освобождено войсками союзников из лагерей военнопленных.
Когда военное министерство объявило, что боевые потери за месяц немецкого наступления в Арденнах превысили потери за любой предыдущий месяц, оно не сочло нужным добавить, что в арденнском сражении участвовало гораздо большее число дивизий. В течение месяца, предшествовавшего немецкому прорыву, наши потери выражались в 46,8 тыс. человек, а в боях участвовало не свыше 17 дивизий. 17 января мы бросили в сражение 27 американских дивизий. Это почти в четыре раза превышало число американских дивизий, сражавшихся тогда в Италии, и превышало также общее количество американских дивизий, участвовавших на тихоокеанском театре военных действий.
Но если наши потери были велики, то потери противника оказались гораздо значительнее. Более того, наши потери оказались менее, чем в том случае, если бы немцы нанесли нам удар на равнинах Кёльна или если бы они ввели в сражение свои резервы тогда, когда мы подошли к Рейну. Преследуя отходящие американские войска в Арденнах, противник попадал под наш огонь. Особенно губительным был огонь наших снарядов с радиовзрывателями, которые разрывались в воздухе. Солдатам 4-й дивизии, все еще не забывшим потери, понесенные в Гюртгенском лесу, такая перемена ролей доставила немалое удовольствие.
— Было время, и на наших солдат сыпался град осколков, пока гансы отлеживались в своих норах, — объяснил полковник Чарльз Т. Ланхэм, недостаточно подтянутый, но хорошо подготовленный офицер — поэт, командовавший 22-м пехотным полком. — В Арденнах мы просто сидели в окопах на консервных банках и били по гансам, как только они приближались к нам. Я не знаю, как было на других участках, но на нашем немцы дрались хорошо. Мы убедились, что они храбрые солдаты.
* * *
К концу января мы ликвидировали Арденнский выступ и подошли к линии Зигфрида. 1-я армия была сосредоточена на узком фронте между Гюртгенским лесом и Сен-Витом, в то время как 9-я армия расположилась левее, заняв часть участка Ходжеса на реке Рур. Паттон стянул основные силы 3-й армии к полосе укреплений противника, проходящих вдоль границы Люксембурга до Мозеля. Фронт третьего корпуса Паттона простирался на 50 километров южнее Мозеля и в окрестностях Саар-Лаутерна примыкал к фронту группы армий Деверса. Из 47 американских дивизий, действовавших на западном фронте, 21 дивизия была стиснута на узком участке между Гюртгенским лесом и Мозелем.
Я хотел, не снижая темпов наступления, прорваться через линию Зигфрида, преодолеть массив Эйфель и пробить проход к Бонну на Рейне (схема 45). Несмотря на то, что на этом направлении была пересеченная местность, оно давало два больших преимущества:
1. Нанося удар по прямой линии на Бонн, мы могли избавиться от потери времени, неизбежно связанной с перегруппировкой сил необходимой для организации наступления на любом другом участке.
2. Путь через Эйфель позволял нам обойти с юга плотины на реке Рур и достигнуть Рейна, не вступая в затяжные бои за овладение плотинами. Мы уже понесли потери в двух предыдущих наступлениях в районе плотин, и я хотел избежать третьего.
Однако Монтгомери не замедлил внести в наши планы свои коррективы. В первых числах ноября, когда мы начали зимнее наступление, Эйзенхауэр пообещал, что в том случае, если 1-я и 9-я армии к концу года не выйдут на оперативный простор, он выведет 9-ю армию из состава 12-й группы армий и передаст ее Монти для наступления севернее реки Рур. Теперь Монти поймал Эйзенхауэра на слове и, ссылаясь на готовящееся наступление английских войск, воспротивился моему предложению направить 1-ю армию через Эйфель. Он настаивал, чтобы Ходжеса вернули на позиции на реке Рур, которые он занимал до начала арденнского сражения. С этого рубежа Ходжес должен был наступать на плотины с задачей обеспечить Симпсону форсирование Рура. Овладев плотинами, 1-я армия переправлялась через Рур и прикрывала правый фланг 9-й армии Симпсона, двигающейся к Рейну.
У Эйзенхауэра не было выбора, и он вынужден был уступить требованиям Монти. Мы не только не вышли на рубеж, который должны были занять до 1 января, но наше продвижение к Эйфелю было замедлено снежными заносами толщиной до двух метров. Кроме того, наши первые удары по линии Зигфрида не дали никаких результатов. Только в районе Ахена в верховьях Рура эта линия была уже прорвана. В результате 4 февраля главное командование союзников отдало приказ 12-й группе армий прекратить наступление в Эйфеле и перебросить 1-ю армию на север, на те же позиции по реке Рур, которые она занимала в декабре.
Хотя мне совсем не улыбалась перспектива наступать в направлении на плотины, тем не менее я не мог не признать, что Айк был прав в своем решении. Переключив 1-ю армию на северное направление, мы могли объединить свои силы с англичанами и нанести согласованный удар непосредственно южнее Рурского бассейна в направлении на Рейн.
Наступление Красной Армии лишило Германию промышленных районов Силезии, и противник, более чем когда либо, зависел от Рурского бассейна. В Руре немцы успешно восстанавливали разрушения, причиненные бомбардировщиками союзников, и, показывая чудеса инициативы и находчивости, даже достигли небывалого уровня производства танков и самолетов. Если бы Монти удалось пробиться к Рейну, он не только лишил бы противника возможности использовать эту важную водную артерию, но и смог бы без особых затруднений вести артиллерийский огонь по заводам, которыми была густо усеяна пятнадцатикилометровая полоса местности на восточном берегу Рейна.
Поскольку наступление 1-й армии должно было предшествовать общему наступлению Монти, Эйзенхауэр предложил мне перенести командный пункт оперативной группы штаба из Люксембурга на север в Намюр, старинный город-крепость, расположенный в излучине Мааса в 100 километрах западнее германской границы. В Люксембурге я был в десяти минутах езды от командного пункта Паттона и двух часах езды от Ходжеса. Хотя Намюр находился только в полутора часах езды от командного штаба 1-й армии, зато от штаба 3-й армии в Люксембурге до него нужно было добираться целых три часа. Я протестовал, но Айк настаивал на переносе моего командного пункта, так как он был заинтересован в том, чтобы мы находились поближе к командному пункту Монти в Голландии.
В течение двух месяцев мы квартировали в живописном замке Шато-де-Намюр, из окон которого открывался вид на маасские утесы. За это время я видел Монти только три раза. Мы часто разговаривали по телефону, за исключением периодов, когда мы стремительно двигались по Франции, и поэтому могли прекрасно обойтись и без личных встреч.
Только в конце января, когда к нам в Люксембург пришли американские газеты, мы увидели, в каком истерическом тоне давало главное командование информацию прессе в период арденнских боев. Начиная с сентября, Хансен просил меня создать пресс-лагерь при оперативной группе штаба, но я неизменно отклонял это предложение. Я не считал целесообразным организовывать пресс-конференции на полпути между штабами армий, где имелись корреспонденты, и главным командованием союзников, которое организовывало пресс-конференции в масштабе театра военных действий.
В то же время Монтгомери не разбросал своих корреспондентов по армиям, как это сделали мы, а сосредоточил их при штабе 21-й группы армий. В результате у англичан на пресс-конференциях результаты действий канадской и английской армий сообщались корреспондентам в обобщенном виде. Ценность информации, поступавшей в американскую печать, снижалась вследствие неумения корреспондентов, прикомандированных к армиям, понять взаимозависимость боевых действий различных армий и представить себе общую картину обстановки. При этом штабы армий часто дезориентировали корреспондентов, так как каждый штаб был пропитан местным патриотизмом и ревниво относился к успехам своих соседей. Насколько мне известно, на пресс-конференции в верховном штабе экспедиционных сил союзников в Париже корреспонденты получали весьма скудные и отрывочные сведения. В результате подчиненные единому плану действия нашей группы армий в ноябрьском и декабрьском наступлениях на страницах американских газет превратились в две не связанные между собой кампании.
Я не забыл печального опыта арденнских боев, когда в газеты проникли неправильные сведения, в которых преувеличивалась опасность нашего положения. Желая избежать повторения подобных случаев в дальнейшем, я пересмотрел свою точку зрения относительно организации пресс-лагеря при оперативной группе штаба. Я сообщил в верховный штаб о своем намерении создать такой лагерь в Намюре. Через несколько дней нас посетил Эйзенхауэр, которому мое предложение показалось подозрительным. Он поднял этот вопрос только поздно вечером, после партии в бридж, которую мы играли урывками. Я думал, что капитан 2 ранга Гарри Батчер из резерва военно-морских сил, вероятно, заронил зерно сомнения в душу своего патрона, иначе Эйзенхауэр никогда бы не усомнился в искренности наших намерений. Будучи начальником пресс-бюро у Эйзенхауэра, Батчер явно опасался, как бы мы не попытались использовать печать в наших спорах с Монти или, что еще хуже, не стали бы подменять главное командование союзников в информационной печати. Я заверил Айка, что мы хотим только помочь корреспондентам объективно освещать военные события и для этого собираемся организовать в оперативной группе штаба ежедневную пресс-конференцию с кратким изложением общей обстановки. Эйзенхауэр был удовлетворен моими объяснениями и дал свое согласие.
— По правде говоря, — объяснил Айк, — меня нисколько не пугало арденнское наступление немцев до тех пор, пока я не прочитал о нем в американской газете.
* * *
По плану наступление Монтгомери в Рейнланд-Пфальце должно было состоять из двух последовательных этапов. Предполагали, что на первом этапе канадская армия Монти будет наступать на юг из Неймегена по равнине между Маасом и Рейном. Считали, что канадцы выйдут в тыл линии Зигфрида там, где ее укрепления обращены к Маасу, и отрежут гарнизоны противника перед 2-й английской армией. Как только канадцы начнут развивать успех, Симпсон должен был нанести удар через реку Рур и наступать на северо-восток к Рейну, протекающему мимо Рурского бассейна. С выходом на Рейн он получал возможность вести артиллерийский огонь по заводам Рура до тех пор, пока Монтгомери не соберется с силами и не форсирует Рейн.
Пока Симпсон наступал к Дюссельдорфу, мы должны были прикрывать его правый фланг силами 1-й армии Ходжеса. В задачи Ходжеса, стоявшего на реке Рур, входило сначала занять высоты между реками Эрфтом и Рейном, а затем прикрывать Симпсона до тех пор, пока 9-я армия не выйдет на западный берег Рейна напротив Дюссельдорфа. После того как 9-я армия прочно закрепится на достигнутом рубеже, 1-я армия должна была возобновить наступление на юг по направлению к Кёльну. Овладев этим городом, знаменитым своими соборами, 1-я армия двигалась дальше на юг по берегу Рейна и отрезала немецкие войска западнее Рейна. Приток пополнений все еще не был достаточным для того, чтобы я мог перейти в наступление силами всех трех армий, поэтому Паттон получил приказ закрепиться на занимаемых им позициях.
8 февраля началось наступление союзников, которое через 30 дней должно было закончиться уничтожением немецких войск западнее Рейна. 1-я канадская армия ринулась из Неймегена. Пока армия Симпсона выжидала боевой готовности на реке Рур, Ходжес приказал Хюбнеру овладеть плотинами и закрепиться на этом речном рубеже. К 10 февраля 5-й корпус захватил плотины на реке Рур и загнал немцев в густые леса к востоку от реки.
Но, прежде чем оставить плотины, немцы взорвали шлюзы. Мутные потоки воды хлынули в долину реки, река разлилась, вода поднялась над затопленными берегами почти на метр. Неожиданно наступившая оттепель вызвала таяние массы снега в горах Эйфеля, и вскоре десятки бурных потоков воды хлынули в разлившуюся реку. Командиры дивизий 1-й и 9-й армий, вытянувшихся по берегу Рура, с опаской смотрели на мутный и бурный поток и молили бога, чтобы командующий группой армий отложил наступление до тех пор, пока не кончится наводнение. Опасаясь, как бы форсирование реки не закончилось неудачей, обе армии решили подождать до спада воды.
Но теперь наши намерения были совершенно очевидны, и я опасался, как бы противник не усилил свой фронт на этом участке войсками, переброшенными из Эйфеля, где Паттон получил указание сидеть в обороне. Там Джордж прощупывал линию Зигфрида разведками боем. Он делал это не в порядке подготовки к крупному наступлению, а просто потому, что не мог сидеть спокойно. Для 3-й армии оборона была наиболее нежелательным видом боевых действий. Теперь, получив согласие Эйзенхауэра, я приказал Паттону начать наступление на Эйфель. Это наступление должно было проводиться силами, достаточными для того, чтобы сковать противника на этом участке и не позволить ему перебросить часть своих соединений на реку Рур. Однако силы, участвующие в наступлении, должны были быть не настолько велики, чтобы вызвать возражения Монти. Пополнение частей, участвующих в этой операции с ограниченной целью, можно было осуществить за счет 1-й и 9-й армий, пока топтавшихся на реке Рур.
Паттону предстояло прорвать укрепления линии Зигфрида и севернее Мозеля не спеша выйти на реку Килль — горный поток, протекавший по территории Германии параллельно границе с Люксембургом, примерно в 20 километрах от границы. Здесь Паттон должен был создать плацдарм на восточном берегу реки для будущего наступления крупными силами к Рейну. Но это наступление должно было начаться не раньше, чем Монти прочно закрепится на западном берегу Рейна напротив заводов Рура.
Паттон, пытаясь замаскировать нарушение письменных приказов главного командования союзников, предписавших ему придерживаться оборонительной тактики, назвал действия 3-й армии в Эйфеле «активной обороной». Офицеры его штаба наивно верили, что они обманывают штаб Айка в Версале. Более того, ходили слухи, что якобы и я участвую вместе с Паттоном в заговоре. Однако мое неподчинение приказам главного командования было чисто притворным, так как Эйзенхауэр был согласен с нашим планом, хотя ни штаб Паттона, ни мой штаб об этом не знали.
Несмотря на возражения Монтгомери, Эйзенхауэр разделял мое мнение. Он также считал, что, прежде чем произвести попытку форсировать Рейн крупными силами, необходимо выйти на западный берег этой реки на всем протяжении фронта союзников. Хотя Айк все еще не отверг наш план форсирования Рейна в районе Франкфурта и охвата Рура с обеих сторон, тем не менее в верховном штабе союзников было распространено мнение, что Монти в состязании со мной занимает более выгодную беговую дорожку. Но даже если бы Монти добился своего и настоял на наступлении на одном направлении восточнее Рейна, моя точка зрения о необходимости выйти к Рейну на широком фронте оставалась в силе. Ибо, если бы нам и пришлось сосредоточить основные силы на севере, удерживая небольшими силами остальной участок фронта до швейцарской границы, все равно мы должны были занять такой рубеж, на котором противник не мог бы нанести нам упреждающий удар и, таким образом, сорвать наши планы. Для этого, доказывал я, лучшего рубежа, чем Рейн, не найти. Айк согласился со мной, он также считал совершенно необходимым очистить от немцев весь западный берег Рейна, прежде чем приступать к его форсированию.
Не менее заманчивой была представившаяся нам возможность уничтожить немецкие войска в Рейнланд-Пфальце. К февралю западнее Рейна действовали 85 немецких дивизий. Если бы нам удалось окружить и уничтожить эту группировку, у противника не осталось бы сил для организации устойчивой обороны на восточном берегу Рейна. Нашей важнейшей задачей было не взятие Берлина или какого-нибудь другого города, а уничтожение германской армии. Ибо, как только силы вермахта были бы разгромлены, для нас не представляло бы особых затруднений овладеть другими объектами противника.
* * *
Ожидая, пока Рур снова войдет в берега, я нетерпеливо мерил шагами коридоры дворца в стиле барокко, в котором разместился наш командный пункт в Намюре. Моей рабочей комнатой была богато украшенная гостиная губернатора провинции. На стене, покрытой фресковой живописью, между двумя группами улыбающихся херувимов была повешена огромная семиметровая карта обстановки. Хрустальный канделябр висел над моим рабочим столом, а когда я расхаживал около карты, великолепный восточный ковер заглушал мои шаги. В городе Намюр до нашего прихода размещался штаб передового участка зоны коммуникаций. Этот штаб с готовностью поступился своими правами на город и уступил свое место оперативной группе моего штаба.
«Игл ТАК»? — говорили офицеры зоны коммуникаций, когда мы заняли город, пользуясь своим привилегированным положением вышестоящего штаба. — Вас надо было бы назвать «Игл тук».
Мне уже приходилось раньше бывать в Намюре. Однажды, возвращаясь в Люксембург из штаба 1-й армии, я провел вечер в отеле «Харскемп», в котором размещался штаб передового участка зоны коммуникаций. Я хорошо запомнил название этого отеля. Было уже темно, и мы остановились посреди улицы, чтобы расспросить какого-то солдата, как проехать к отелю «Харскемп».
— Хорскемп? — солдат растерялся, но вдруг его осенила догадка. — А что, они в самом деле организовали здесь такой лагерь?
Холодная зима 1944 г. причинила бельгийским жителям Намюра немало неприятностей. Бельгийское правительство, которое следовало по пятам за армиями-освободительницами, немедленно провело денежную реформу, чтобы избавить от обесцененных бумажных денег, выпуском которых противник подрывал благосостояние нации и обогащал своих спекулянтов. Одновременно был установлен контроль над ценами и заработной платой. В течение года эта твердая позиция, занятая министром финансов Камиллом Гюттом, принесла свои плоды. В то время как все остальные государства Европы бились в тисках экономического хаоса, Бельгия стояла уже на пути к возрождению.
Прошла неделя, но уровень воды в Руре не понижался, и мы решили подождать еще одну неделю. Тем временем появились признаки накапливания противником сил перед фронтом 9-й армии. Вскоре нам пришлось выбирать одно из двух: или перейти в наступление в условиях половодья, или подвергать себя риску столкнуться с сильным сопротивлением противника. В то время я болезненно переживал всякую задержку, так как каждый прошедший день усиливал ложное впечатление, что противник потрепал нас в Арденнах сильнее, чем было на самом деле.
В стратегическом отношении отсрочка вела к потере удобного момента для наступления: Красная Армия, наконец, перешла в успешное наступление после трехмесячного перерыва, который продолжался во время нашей битвы в Арденнах. Если бы мы только могли согласовать наше наступление с ударом советских войск, то лишили бы противника возможности маневрировать своими резервами между восточным и западным фронтами. Хотя генерал Булл, начальник оперативного отдела верховного штаба экспедиционных сил союзников, еще в январе вернулся из Москвы с радостным известием о предстоящем советском наступлении, тем не менее Эйзенхауэр сомневался, чтобы русским удалось в ходе зимнего наступления выйти на западный берег Одера. Все же отчет Булла внушал веру, что советские войска, перейдя в наступление, ослабят сопротивление немцев на западном фронте. Но эти надежды не сбылись: если немцы и ослабили свою оборону на западе, то наши фронтовые войска этого не заметили.
Все сведения о Красной Армии мы продолжали получать из передач Би-Би-Си, однако в конце февраля мы имели возможность в течение одного дня общаться с советскими дипломатами. Однажды советский посол во Франции приехал к нам в Намюр для того, чтобы вручить русские ордена за операцию «Оверлорд». После официальной церемонии во дворце губернатора провинции посол г-н Александр Богомолов, чиновничьего вида человек, провел вечер с нами в Шато-де-Намюр. На следующее утро я пригласил его на секретное совещание в штабе. Мы ознакомили советского посла с диспозицией наших войск и планом завершения кампании в Рейн-ланд-Пфальце. Возвращаясь в Париж вместе с полковником А. Дрекселом Бидллом из верховного штаба экспедиционных сил союзников, Богомолов с восхищением отзывался об оказанном ему приеме, подчеркивая, что мы не скрывали от него никаких секретов, и обещал сообщить о нашем гостеприимстве маршалу Сталину. Однако эти похвалы не помешали мне пять лет спустя занять почетное место в списке англо-американских поджигателей войны, составленном советскими руководителями. Если бы я мог тогда, в 1945 г., предвидеть этот результат, то чувствовал бы себя гораздо увереннее, ибо английские и американские газеты подняли шумиху по поводу присутствия Богомолова на нашем секретном штабном совещании. В течение нескольких дней я боялся, что мой поступок будет неправильно истолкован в Вашингтоне. Наконец Левен Аллен успокоил меня, сказав: «Не беспокойтесь, Брэд, когда федеральное бюро расследований начнет проверку, мы не дадим вас в обиду».
В 10 часов утра в четверг 22 февраля было принято решение форсировать реку Рур на следующее утро на рассвете. Река все еще не вошла в берега, но мы уже не могли больше откладывать. Прошло 22 дня с тех пор, как Эйзенхауэр перенес направление нашего главного удара. Теперь мы наступали не на Эйфель, а в направлении на реку Рур. Если бы нам разрешили наступать через Эйфель, мы бы уже далеко продвинулись вперед по пути к Рейну. Каждый новый день задержки позволял противнику подтянуть силы, и становилось ясно, что дальнейшее укрепление обороны немцами на этом участке может сорвать весь наш замысел. Даже и теперь я опасался, что война затянется до сентября 1945 г. и что она достигнет своей высшей точки в летних боях в конце июля и в августе. Если мы хотели форсировать Рейн в конце весны, то не могли больше прохлаждаться на Руре.
Тем временем наступление канадской армии Монти вниз от Неймегена, в обход линии Зигфрида, там, где к ней был обращен фронт армии Демпси, вскоре было остановлено. За 14 дней наступательных боев канадцы продвинулись менее чем на 32 километра, преодолевая упорное сопротивление противника на местности, размытой проливными дождями и затопленной немцами. Пока Симпсон не форсировал реку Рур и не вышел в тыл оборонявшихся немецких войск, командующий канадской армией генерал Крерар не мог рассчитывать на то, что немцы ослабят сопротивление.
На участке между Дюреном и Юлихом, где мутные воды Рура текли по каменистому дну, Симпсон, готовясь к форсированию реки, сосредоточил десять дивизий, в том числе три бронетанковые. Справа от него Ходжес подтянул три корпуса, в составе которых было четырнадцать дивизий. 7-й корпус Коллинса должен был форсировать Рур 23 февраля одновременно с 9-й армией, 3-й и 5-й корпуса форсировали реку эшелонированно вслед за 7-м корпусом. Каждая дивизия должна была переправиться через Рур вслед за дивизией, находившейся на ее левом фланге, и высадиться на плацдарме, занятом последней (схема 47). Высадившись на восточном берегу Рура, дивизия передвигалась вправо и возвращалась в свою полосу наступления. Мы составили такой план наступления, чтобы позволить Ходжесу обойтись без форсирования Рура на широком фронте. Он мог переправить головную дивизию 3-го корпуса на плацдарм, занятый последней дивизией Коллинса, затем повернуть ее направо, расширяя таким образом плацдарм до тех пор, пока не будут переправлены все дивизии 3-го и 5-го корпусов. При таком методе наступления 1-я армия осуществляла глубокое вклинение в своей полосе, причем 7-й корпус прикрывал фланг 9-й армии Симпсона, которая поворачивала на Дюссельдорф на соединение с канадцами, наступающими на юг.
Мы нанесли удар в 40-километровой полосе по реке Рур от Дюрена до Линниха и к полудню навели через реку первый понтонный мост. Грузовики медленно ползли по гатям, которые были проложены в лесу на подходах к реке, и катились по узким металлическим лентам понтонного моста на резиновых плотах. После необычно суровой зимы на шесть недель раньше срока началось бурное таяние снега, наши тяжелые грузовики разбили щебеночные шоссе, проложенные в лесу. Многие километры асфальтированных шоссейных дорог с твердым покрытием утонули в грязи, и даже первоклассные шоссе превратились в непроходимые болота.
Прошло пять дней с тех пор, как мы форсировали Рур, и немецкие войска начали проявлять первые признаки усталости. 28 февраля Симпсон прорвался со своего предмостного укрепления и через три дня соединился с 2-й английской армией у Гельдерна, в то время как часть соединений его 9-й армии продвигалась по направлению к Рейну (схема 48). Коллинс наступал к Эрфту, небольшой мутной речке между Руром и Рейном. Выйдя на Эрфт, он должен был сделать остановку перед наступлением на сильно разрушенный бомбардировками город Кёльн.
3 марта я приказал Ходжесу и Паттону начать внезапное наступление, благодаря которому за десять дней стремительного продвижения вперед мы очистили всю территорию Рейнланд-Пфальца севернее долины реки Мозель и взяли в плен 49 тыс. немцев. С этих пор противнику больше уже ни разу не удалось заштопать все прорехи на западном фронте. Быстротечная кампания западнее Рейна была проведена строго по графику, с точностью хорошо отработанного строевого приема. Она стала поучительным примером образцово выполненного маневра. Если бы меня спросили, какой кампанией за все время войны я больше всего горжусь как солдат по профессии, я, не колеблясь, указал бы на нее.
Все действия западнее Рейна предполагалось провести в два последовательных этапа, и для каждого из них штабом группы армий был разработан подробный план действий.
1. Пока Ходжес выходил к Рейну между Дюссельдорфом и Кёльном, Паттон должен был подготовиться к наступлению со своих плацдармов восточнее реки Килль.
2. После того как Симпсон выходил к Рейну, Ходжес поворачивал корпус Коллинса на Кёльн, а основными силами своей армии стремительно двигался на юго-восток и присоединялся к колоннам Паттона, прокладывающим себе путь к Рейну. Что касается Паттона, то в его задачу входило наступать через гористый район Эйфеля, затем совершить бросок на Кобленц, где у места впадения Мозеля в Рейн возвышалась статуя кайзера Вильгельма I на коне.
Первый этап кампании протекал в стремительном темпе. К 5 марта 7-й корпус вышел к Рейну южнее Дюссельдорфа, а Паттон на восточном берегу реки Килль нетерпеливо ожидал сигнала к наступлению. Три бронетанковые дивизии были наготове, чтобы включиться в 80-километровый бросок 3-й армии к Рейну. Я отдал приказ армиям приступить к выполнению второго этапа кампании и на следующее утро выехал в Реймс обсудить с Айком планы на будущее. На следующий день к ленчу ожидали Черчилля, и Айк попросил меня остаться и подождать приезда британского премьера. Черчилль приехал незадолго до начала ленча, он был в форме полковника. «Мне надоело авиационное обмундирование», — сказал он, как бы объясняя причину, заставившую его сменить мундир. Он вынул из внутреннего кармана кожаный портсигар, закурил сигару и принялся за бренди с содой, не дожидаясь, пока подадут на стол. Накануне Черчилль побывал у Симпсона и теперь восторженно рассказывал о быстром продвижении 9-й армии.
Эйзенхауэр снова мог угостить нас свежими чесапикскими устрицами, которые послал ему Стив Эрли. Маршал Брук и я отказались от своей доли, Айк довольно хмыкнул и быстро разделил нашу порцию между остальными гостями, не забывая и себя.
Разговор зашел о поездке Черчилля в войска, и британский премьер рассказал об удивительных достижениях в вооружении, которых союзники добились за годы волны. Однако его восхищение новым оружием несколько омрачалось мыслью о том, что, может быть, нам придется вскоре снова его использовать.
— Нация, разбитая и разоруженная в этой мировой войне, — сказал он, — в следующей войне будет уже иметь преимущество, ибо она создаст новые виды вооружения, пока мы будем пытаться использовать старое оружие.
Даже Теддер, летчик, кивнул головой в знак согласия, услышав предсказание премьера, что недалек тот день, когда современный тяжелый бомбардировщик полностью устареет, Черчилль заявил, что реактивные снаряды со временем заменят пилотируемые самолеты.
— И тогда Британия, — добавил он, — станет огромной базукой, направленной на агрессоров, которые посмеют угрожать Европе.
— Может быть, наступит такой день, — продолжал Черчилль, — когда для того, чтобы начать войну, достаточно будет зайти в кабинет, разбить стекло над выключателем, поставить стрелку на шкале против того государства, которое нужно разбомбить, и нажать кнопку.
Я вспомнил, как президент Рузвельт восемнадцать месяцев назад намекнул, что у нас будет атомная бомба. Хотя я и горел желанием узнать, в каком состоянии находится это изобретение, но не решился спросить об этом даже Эйзенхауэра.
За ленчем Черчилль защищал свою политику в Греции, где английские Войска активно поддерживали греческое правительство против ЭЛАС (народно-освободительная армия. — Ред.), в которой преобладали коммунисты. Политика Черчилля подвергалась резким нападкам со стороны английских газет лондонской «Тайме» и «Манчестер гардиан» — и значительной части американской прессы, которая, по замечанию Черчилля, «подхватывала то, что писали эти две газеты».
— Но мы никогда, — он ударил кулаком по столу, — никогда, где бы это ни случилось, не будем сидеть сложа руки и хладнокровно смотреть, как меньшинство навязывает свою волю беспомощному большинству.
Он презрительно отозвался о возрождении коммунистической угрозы Западу и призывал нас не верить уловкам Сталина, которого он называл «дядя Джо». В то время я, подобно большинству американцев, принимал на веру легенду военного времени о советском героизме, но Черчилль издавна, еще за много лет до войны, относился враждебно к коммунистам. Он резко опровергал возражения против своей политики и сравнил себя с гигантским носорогом, у которого острый рог и толстая шкура.
— Этот рог, — сказал он, — всегда будет направлен на врага, даже если бы вся моя шкура была, как стрелами, утыкана критическими замечаниями.
* * *
6 марта, когда Ходжес повернул свою 9-ю бронетанковую дивизию на юго-восток, перебросив ее через Эрфт, Паттон вклинился в немецкую оборону за рекой Килль. На оперативной карте во дворце в Намюре, в котором размещался наш командный пункт, голубая линия фронта острым клином вытягивалась в направлении Рейна. Это 4-я бронетанковая дивизия Хью Гэффи прорвалась в направлении Кобленца. За два дня дивизия вклинилась на 56 километров в тыл противника по поросшим лесом горам Эйфель, однако ширина вклинения не превышала ширины шоссейной дороги, по которой двигались танки. Это наступление Гэффи было самым смелым и дерзким танковым ударом за всю войну на западном фронте. Тем временем левее Гэффи Паттон бросил в бой 11-ю бронетанковую дивизию, приказав ей наступать на одной линии с 4-й дивизией. 8 марта танковые колонны обеих дивизий соединились в нескольких километрах к западу от Рейна, окружив немецкие войска, оставшиеся в тылу. Теперь немцы севернее Мозеля были отрезаны от Рейна. В горах Эйфель немецкие части разбегались в смятении, пока американские танки на полном ходу мчались к Рейну, поднимая панику в немецких тылах.
Дальше на север 7-й корпус Коллинса повернул от Дюссельдорфа на юг к Кёльну, где его танки прокладывали себе путь по улицам города, превращенным в груды развалин. Старинный готический собор каким-то чудом уцелел; за двумя его шпилями воды Рейна текли мимо рухнувших в воду ферм моста Гинденбурга. Отступающие немецкие войска взорвали пролет моста длиной полтора километра, когда наши части осторожно приближались к предместьям города. Только четыре мрачные башни остались стоять над развалинами моста, как надгробный памятник.
Двигаясь от закопченного фабричного города Эйскирхена, 9-я бронетанковая дивизия генерал-майора Джона Леонарда обошла густые леса Кётхен, направляясь к реке Ар, в том месте, где этот горный поток стремительно вливается в излучину Рейна на полпути между Кёльном и Кобленцем. В 10 километрах к северу на восточном берегу Рейна, поблизости от города Ремагена, находилась группа оштукатуренных домов. В этом месте через Рейн переброшен однопутный железнодорожный мост.
К вечеру 7 марта под мелким моросящим дождем 7-я бронетанковая дивизия подошла к реке Ар. Одно из боевых командований дивизий повернуло на юг, чтобы захватить плацдарм на другом берегу горного потока, в полосе наступления 5-го корпуса. Другое боевое командование, бригадного генерала Уильяма Хога, направилось к Рейну. Теперь противник на западном берегу Рейна уже не мог оказать организованного отпора. Немецкие войска, бежавшие к Рейну, оказывались в отчаянном положении, когда их машины останавливались на дорогах из-за нехватки горючего. Когда наши танки проходили один город за другим, жители плотно закрывали ставнями окна своих домов и вывешивали белые простыни. На всем протяжении Рейна от Дюссельдорфа до Кобленца около двух десятков тяжелых мостов было взорвано подрывными командами и рухнуло в воду. Мосты в Дюссельдорфе были взорваны как раз в тот момент, когда к ним с запада подходили американские авангарды. Плацдарм на восточном берегу Рейна был нашей мечтой, но мы потеряли всякую надежду захватить хотя бы один мост неповрежденным. Я уже смирился с необходимостью форсирования реки, еще находясь в Англии.
* * *
В этот вечер я вернулся на командный пункт, когда шторы на окнах были уже закрыты. Здесь меня ожидал генерал-майор Булл, начальник оперативного отдела Эйзенхауэра. Он только что приехал из верховного штаба экспедиционных сил союзников, намереваясь «ограбить» меня. Командование решило забрать 4 из имевшихся у меня 26 дивизий и передать их Деверсу для вторжения в Саар.
Неожиданно раздался телефонный звонок. Ходжес вызывал меня из Спа.
— Брэд, — сказал Кортни, и по его спокойному голосу нельзя было предположить, что у него хорошая новость. — Брэд, мы захватили мост.
— Мост? Вы хотите сказать, что вы захватили мост через Рейн неповрежденным?
— Да, — ответил Ходжес. — Леонард захватил мост в Ремагене, прежде чем его взорвали немцы (см. фото 8).
— Молодец, Кортни, — сказал я. — Здесь мы пробьем широкую брешь. Перебросили ли вы своих солдат на тот берег?
— Со всей быстротой, на которую мы только способны, — сказал он. — Табби с помощью моряков налаживает перевозку, а мои саперы наводят через реку пару понтонных мостов к плацдарму.
Не отрываясь от телефонной трубки, я подошел к карте, волоча за собой длинный шнур.
— Перебросьте на тот берег все, что сможете, Кортни, — сказал я, — и обеспечьте прочную оборону плацдарма. Немцу, вероятно, потребуется пара дней, чтобы собраться с силами и нанести вам удар.
Я повесил трубку, повернулся к Буллу и торжествующе хлопнул его по плечу.
— Теперь очередь за вами, Пинк. Кортни переправился через Рейн по мосту.
Булл, прищурившись, посмотрел на меня через очки без оправы. Он уселся перед картой и пожал плечами:
— Хорошо, Брэд, вы захватили мост, но для чего он вам? Вы все равно не можете перейти в наступление у Ремагена. Ведь планом это не предусмотрено.
— К дьяволу план, — возразил я. — Мост есть мост, и он может быть чертовски полезен нам, где бы он ни был.
Булл только покачал головой. Планом предусматривалось форсирование Рейна севернее Рура крупными силами под командованием Монти. После того как все требования Монти будут удовлетворены, главное командование союзников могло согласиться и на наступление на вспомогательном направлении. В этом случае 3-я армия могла получить разрешение на форсирование Рейна между Майнцем и Карлсруэ. По существу, это форсирование Рейна на вспомогательном направлении имело важнейшее значение для операции по двухстороннему охвату Рура, которую я отстаивал с сентября прошлого года. Правда, Эйзенхауэр пока еще не принял окончательного решения ограничиться форсированием Рейна только на одном направлении, то есть силами Монти, но в верховном штабе экспедиционных сил союзников преобладало английское влияние. Большинство офицеров верховного штаба с такой благосклонностью относилось к предложению Монти, что единственный возможный план форсирования Рейна в их представлении сводился к предложенному Монти наступлению. Но хотя Булл считал желательным форсирование Рейна на юге, даже он разделял точку зрения англичан. Поэтому он был твердо убежден, что в плане не было места для моста у Ремагена.
— Чего вы, черт возьми, хотите от нас? — спросил я. — Чтобы мы отошли и взорвали мост?
Булл ничего не ответил.
Я соединился с Эйзенхауэром, находившимся в Реймсе, чтобы получить подтверждение приказа, который я отдал Ходжесу. Известие о мосте привело Айка в восторг.
— Держи его, Брэд, — сказал он. — Тащи на восточный берег все, что тебе понадобится, но во что бы то ни стало закрепись там.
Мы пообедали и вечером вернулись в штаб. Мои офицеры радостно встретили сообщение о взятии моста, считая это нашей победой, но Булл не развеселился. Для него Ремаген был только досадной помехой к выполнению тщательно разработанного плана верховного штаба экспедиционных сил союзников.
— Но я не предлагаю отказаться от вашего плана, — убеждал я его. Позвольте только нам использовать этот мост для того, чтобы перебросить на восточный берег четыре-пять дивизий. Может быть, вы сможете использовать их для отвлекающего наступления. Или, может быть, мы усилим ими нашу охватывающую группировку, наступающую южнее Рура. В любом случае мы имеем готовую переправу. Мы перешли через Рейн. И теперь, когда у нас есть плацдарм, ради бога, дайте нам возможность его использовать.
— Послушайте, Брэд, вы перешли через Рейн, но куда вы пойдете дальше? Что вы будете делать на том берегу?
— Хотите, я вам покажу? — сказал я.
Я подвел Булла к географической карте Западной Германии, освещенной флюоресцирующими лампами. Севернее Рура саперы выбрали пункты, где Монти готовился форсировать Рейн крупными силами и совершить прыжок на равнины Вестфалии. 320 километров южнее, между Майнцем и Карлсруэ, Рейн течет по долине, и здесь мы выбрали пункты для форсирования, откуда предполагали начать наступление в обход Рура с юга. Между северным и южным участками форсирования Рейн протекает по скалистому ущелью, и здесь с трудом можно выбрать место для переправы на правый берег хотя бы одной дивизии.
За Ремагеном поросшие лесом высоты массива Вестервальд затрудняли продвижение на восток. Но в 40 километрах к югу от Рема-гена, у Кобленца, начиналась долина реки Лан, которая шла на восток, пересекала Вестервальд и выходила к Гисену, а через Гисен проходило направление нашего удара из Франкфурта для охвата Рура с юга. Если бы Ходжесу удалось выйти на автостраду в 10 километрах восточнее Ремагенского моста, он по ней мог бы проскочить на юг в долину реки Лан, а затем повернуть на восток к Гисену. У Гисена он соединился бы с Паттоном и вместе с ним осуществил бы охват Рура с юга.
Булл изучал карту, водя по ней пальцем. Наконец он сказал:
— Бьюсь об заклад, что ваши ребята сделали эту карту специально для меня.
— Она была закончена шесть месяцев тому назад, — возразил я, — когда мы стояли еще в Вердене.
— Но вам известны наши планы форсирования Рейна, — сказал он, намекая на предполагаемое наступление Монти, — а теперь вы их пытаетесь изменить.
— Изменить? Проклятие, Пинк, — я не мог сдержать закипевшего во мне раздражения. — Мы ничего не собираемся изменить. Но теперь, когда мы проскочили через мост, я намерен его использовать.
Однако Булл не мог поверить, что я не попытаюсь отвлечь часть сил с фронта Монти.
— Айк сердцем с вами, — объяснил он, — но разумом он понимает преимущество северного направления.
Было уже за полночь, я попрощался с Буллом и пошел спать. Айк мог склониться в пользу северного направления, но до 15 марта он еще не решил окончательно, как следует нанести удар: на одном или на двух направлениях. Ему казалось, что наступление на северном направлении является быстрейшим способом лишить противника промышленных ресурсов Рура. Кроме того, он был согласен с Монти относительно того, что путь к Берлину через равнины Вестфалии предоставляет наибольшие возможности для ведения маневренной войны, в которой мы превосходили немцев. Но он также понимал, что если мы ограничим наше наступление с восточного берега Рейна только одним направлением, противник может сосредоточить на нашем пути крупные силы. В разговоре с Эйзенхауэром я без особого энтузиазма отозвался о Вестфальских равнинах, ибо, хотя они и представляли собой ровную местность, их пересекало множество больших и малых рек и каналов. Я доказывал, что противник может без особого труда воспрепятствовать нашему наступлению в этом районе или ограничить его.
На южном направлении от Франкфурта к Касселю, которое я предложил для охвата Рура с юга, была более пересеченная местность, чем на направлении удара Монти, и к тому же войскам предстояло пройти более длинный путь. Однако это не имело решающего значения, так как на этом направлении было меньше препятствий. Когда все доводы «за» и «против» были высказаны, Эйзенхауэр склонился на сторону американского плана двухстороннего охвата Рура, несмотря на то, что его штаб предпочитал выдвинутый Монти план наступления на одном направлении. Помимо всего прочего, Эйзенхауэр видел в нашем плане возможность предпринять наступление на другом направлении, в случае если Монти провалится со своим наступлением на севере. Однако Эйзенхауэр приказал в первую очередь обеспечить войсками, в том числе и воздушно-десантными, а также переправочным имуществом северную группировку под командованием Монти. Если на юге Паттону придется форсировать Рейн в районе Майнца, его силы будут ограничены американскими соединениями, которые останутся после того, как будут удовлетворены все потребности Монти.
30 января объединенный комитет начальников штабов собрался на острове Мальта для подготовки к Ялтинской конференции. На этом совещании англичане выступили с критикой решения Эйзенхауэра принять наш план двухстороннего охвата Рура. Они предложили объединенному комитету начальников штабов дать указания Эйзенхауэру сосредоточить силы на северном направлении под началом Монти. Брук опасался, как бы Эйзенхауэр не сосредоточил на южном направлении слишком крупные силы за счет группировки Монтгомери.
Однако генерал Маршалл встал на сторону Эйзенхауэра и отверг притязания англичан. Маршалл решительно воспротивился плану сосредоточения всех сил союзников на одном-единственном направлении. Он настаивал, чтобы Эйзенхауэру было дано разрешение форсировать Рейн не только на основном, но и на вспомогательном направлении. Если наступление Монтгомери на севере будет остановлено, союзники могли бы переключить свои усилия на вспомогательное направление, ибо генерал Маршалл предвидел, что на северном направлении немцы будут упорно сопротивляться. Особые опасения ему внушала их реактивная авиация. В то же время Маршалл категорически возражал против того, чтобы объединенный комитет начальников штабов указывал командующим на фронтах, как им выполнять свои задачи. С самого начала войны генерал Маршалл был поборником подлинной самостоятельности командующих войсками.
Представитель Эйзенхауэра Беделл Смит несколько успокоил англичан, огласив подробные данные о численности войск, которые будут выделены в распоряжение Монтгомери на главном направлении. Штаб 21-й группы армий, производя расчеты материально-технического обеспечения, исходил из того, что группировка Монтгомери, наступающая на севере, не должна превышать 21 дивизии. Однако верховный штаб экспедиционных сил союзников безапелляционно распорядился увеличить эту цифру, выделив Монти сначала 30, а затем и 36 дивизий. Южная охватывающая группировка была ограничена всего приблизительно 12 дивизиями. Остальные дивизии союзников на западном фронте должны были занять оборону на западном берегу Рейна.
Через день после того, как был взят Ремаген, я получил из верховного штаба экспедиционных сил союзников приказ не сосредоточивать первоначально на плацдарме более четырех дивизий. Это ограничение объяснялось тем, что Монти предложил дать ему еще 10 дивизий на тот случай, если ему удастся прорвать оборону противника на восточном берегу Рейна. Поэтому я дал указания Ходжесу расширять плацдарм ежедневно примерно на один километр только для того, чтобы не дать противнику возможности окопаться и заминировать подступы к своему переднему краю. Ходжес должен был ждать, пока Эйзенхауэр не примет решения относительно форсирования Рейна крупными силами на южном направлении. Если бы Эйзенхауэр одобрил наш план двухстороннего охвата, то Ходжес должен был наступать в юго-восточном направлении, чтобы соединиться с войсками Паттона, наступающими через Франкфурт. Соединившись, обе армии поворачивали на Кассель, чтобы окружить Рур с юга.
Немцы попытались взорвать мост в Ремагене, который был поврежден противником еще до того, как смелые танкисты Ходжеса проскочили по его дощатому настилу и разъединили провода, ведущие к подрывным зарядам. Увидев, что мы захватили мост, немцы открыли по нему артиллерийский огонь и подвергли бомбардировке с воздуха. Для прикрытия моста и ускорения переброски войск на плацдарм саперы 1-й армии навели через вздувшийся Рейн сначала колейный, а затем понтонный мост. Обслуживающие подразделения военно-морских сил выгрузили переправочные средства с огромных прицепов, на которых они были доставлены по суше от Ла-Манша, и организовали на них перевозку предметов снабжения через Рейн. На плацдарм было переправлено такое количество зенитной артиллерии, плотность огня которой только в два раза уступала плотности зенитного огня, созданной нами на плацдарме в Нормандии. Вверх по течению через Рейн были протянуты заграждения, предохраняющие мост от подводных мин и мин, управляемых по радио. С обеих сторон моста были выставлены патрули, следившие, чтобы диверсанты противника не просочились на мост в составе наших колонн. Аэростаты заграждения были подняты в воздух с высот по обоим берегам Рейна, в воду были сброшены глубинные бомбы, чтобы не позволить водолазам-подрывникам противника незаметно подойти к мосту.
Истребители-бомбардировщики противника каждый день совершали налеты на мост, но, к счастью, их бомбы падали в воду, не причиняя вреда. Однако 9 марта снаряд дальнобойной артиллерии попал в мост, повредив его; движение по мосту было нарушена в течение пяти часов. Через два дня новый снаряд ударил по мосту. Наконец 17 марта мост качнулся, накренился и обрушился в воду. Более двух десятков саперов из 200 человек, ремонтировавших мост в этот момент, было раздавлено рухнувшими фермами. Многие потонули, упав в ледяные воды Рейна. По мнению наших инженеров, мост можно было спасти, если бы только он простоял еще 24 часа. Однако Ходжес уже успел закрепиться на плацдарме у Ремагена. Он перебросил на этот «пятачок» четыре дивизии и расширил его, захватив широкую автостраду, ведущую на Франкфурт. Первое время реакция противника была замедленной. В результате он смог сосредоточить только 20 тыс. человек против этой открытой раны в его боку. Немецкое командование объявило в своем коммюнике, что три майора и один лейтенант казнены за невыполнение приказа о взрыве моста.
В тот же день, когда был захвачен Ремаген, Булл приехал в Намюр. Однако он прибыл не для того, чтобы помешать нам создать предмостное укрепление у Ремагена, а с целью забрать у нас часть войск и передать их Деверсу, который должен был очистить Саар от немецких войск. После того как Паттон вышел к Мозелю, в руках противника западнее Рейна оставался только Саарский бассейн. Линия Зигфрида отделяла 7-ю армию Пэтча от Саара.
Хотя Эйзенхауэр предпочел бы сначала выйти к Рейну на всем фронте, а уже потом приступить к его форсированию, все же он не решался перенести намеченный Монти день начала форсирования Рейна. Поэтому в верховном штабе экспедиционных сил союзников стремились выделить Деверсу силы, необходимые для быстрого овладения Сааром. Взять войска из 9-й армии было нельзя, так как она входила в состав группировки Монти и пользовалась приоритетом. Поэтому мы подозревали, что нашей незадачливой 12-й группе армий снова придется послужить донором. Вскоре после ликвидации арденнского выступа мы уже передали Деверсу три дивизии для наступления на Кольмар. Мы опасались, что в случае еще одного такого поползновения на наши силы мы будем совсем обескровлены и форсирование Рейна на южном направлении может быть сорвано.
Я предвидел, что попытка Деверса прорвать линию Зигфрида может закончиться неудачей, и предложил Эйзенхауэру повернуть войска Паттона на юг. Паттон мог, переправившись через Мозель, ворваться в Саар с севера и отрезать противника, засевшего в укреплениях, с тыла. С предмостного укрепления на южном берегу Мозеля в районе Кобленца 3-я армия могла нанести удар в южном направлении, выйти к западному берегу Рейна и перерезать линию снабжения противника. Тем временем в окрестностях Трира на границе с Люксембургом 3-я армия в период активной обороны очистила от противника треугольник южнее Мозеля. С этого удобного трамплина Паттон мог сделать бросок на юг в тыл линии Зигфрида, обойдя с фланга ее укрепления, в то время как Деверс наносил удары по ним с фронта. Как только Эйзенхауэр услышал про мой план, он дал мне приказ приступить к выполнению.
Я немедленно вылетел в Люксембург и изложил свой замысел Джорджу Паттону. Я застал его за стрижкой волос в доме для престарелых, в котором он развернул свой командный пункт. Джордж вызвал второго парикмахера, и мы обсуждали наш план, пока нам делали горячий компресс. Этот план не только сулил рискованную операцию, граничащую с авантюрой, к которым Паттон инстинктивно питал особое предрасположение, но и давал ему возможность протащить группу армий Деверса через укрепления линии Зигфрида.
— Во всяком случае, нам не придется бесцельно просиживать штаны, — сказал Паттон, — пока главное командование решит, должны ли мы форсировать Рейн.
Деверс относился к нашему плану если не враждебно, то, во всяком случае, без особого восторга. Его пугала мысль, что войска 6-й группы армий могут перемешаться с армией Паттона, наступавшей в его полосе. Но перспектива ликвидировать столь мощный укрепленный рубеж, как линия Зигфрида, была слишком заманчивой. Ее нельзя было отвергнуть, и Деверс скрепя сердце согласился.
Понятно, что сейчас, когда эта операция уже разрабатывалась, я не мог пойти на дальнейшую передачу 6-й группе армий Деверса своих соединений. Но Булл потребовал отдать Деверсу еще три дивизии и части усиления. Мои возражения привели его в ярость.
— Для 1-й армии это равносильно приказу разоружиться, — сказал я Буллу. Вы знаете, что мы не можем трогать Симпсона, пока он подчинен Монти. А Джорджу нужны все его дивизии для выполнения задачи южнее Мозеля. Простите, Пинк, но мы не можем на это пойти.
Булл был раздражен моим отказом.
— Черт возьми, но с людьми вроде вас чрезвычайно трудно иметь дело, сказал он, — и я могу добавить, что с каждым днем вы становитесь все более трудным человеком.
— Однако, — заметил я, — верховный штаб имеет достаточный опыт в обращении с трудными людьми. Булл огрызнулся.
— С 12-й группой армий не труднее договориться, чем с 21-й группой. — Он сделал паузу. — Не труднее, но, поверьте мне, и не легче.
Меня злил резкий тон Булла, но я вынужден был согласиться на передачу трех дивизий, которые он требовал. Однако я отказался отдать артиллерийские дивизионы — они нужны были нам у Ремагена. Теперь в составе моих 1-й и 3-й армий оставалось всего 27 дивизий. В то же время Монти цепко держался за 12 дивизий, которые были выделены в состав 9-й армии Симпсона для форсирования Рейна. На юге у Деверса было 11 американских дивизий, не считая французской армии генерала де Латтр-де-Тассиньи. Ходжес, узнав о моей уступке Буллу, примчался ко мне из Спа злой.
— Они же забирают у меня все начисто, Брэд, — жаловался он. — Как я могу наступать от Ремагена, если меня подрубают прямо под корень?
— Это последний раз, Кортни, — успокаивал я Ходжеса. — Больше мы не отдадим ни одного батальона.
К счастью, требование Булла действительно было последним. Темпы боевых действий настолько ускорились, что верховный штаб экспедиционных сил союзников больше уже не успевал создавать нам новые помехи.
* * *
Когда 3-я армия изготовилась к броску на юг с предмостного укрепления на южном берегу Мозеля, имея задачу выйти к Рейну в районе Майнца, Эйзенхауэр уже не мог больше откладывать решение давно обсуждавшегося вопроса о том, охватывать ли Рур с одной или обеих сторон. Этот вопрос назревал в течение почти уже полугода. В распоряжение Монтгомери для наступления на главном направлении уже были выделены три армии: 1-я канадская, 2-я английская и 9-я американская. Однако Монтгомери этого было мало, он требовал, чтобы верховный штаб создал ему второй эшелон в составе десяти дивизий, которые он предлагал «занять» у 1-й армии. Учитывая это требование, верховный штаб вначале и предложил мне ограничить группировку на ремагенском плацдарме четырьмя дивизиями. Если бы верховный штаб удовлетворил требование Монти в отношении десяти дивизий, то в моем подчинении осталась бы только одна 3-я армия. В результате мы с Паттоном, вероятно, проторчали бы весь оставшийся период войны в обороне на западном берегу Рейна.
К счастью, Эйзенхауэр не поддался на удочку Монтгомери. Он заявил ему, что если эти десять дивизий 1-й армии будут переброшены на северное направление, то вместе с ними последует и штаб 12-й группы армий, который примет командование над 1-й и 9-й американскими армиями. Как только Монтгомери узнал, на каких условиях Эйзенхауэр соглашается передать ему десять дивизий, он предпочел остаться с тем, что у него есть, и сохранить монопольное руководство операцией за 21-й группой армий. В результате мы выиграли борьбу, длившуюся шесть месяцев, и Эйзенхауэр смог разрешить самый ожесточенный за все время войны спор относительно тактического плана действий союзников. Из верховного штаба экспедиционных сил союзников последовал приказ 1-й и 3-й армиям окружить Рур с юга. Вопреки возражениям Булла Ремаген должен был послужить трамплином для прыжка 1-й армии к Эльбе.
* * *
К 12 марта 3-я армия вышла к Мозелю на всем его протяжении: от впадения в Рейн у Кобленца и до треугольника у Трира, где 20-й корпус Уокера создал плацдарм на фланге линии Зигфрида. Прошло 18 дней с того дождливого февральского утра, когда армии Симпсона и Ходжеса переправились через Рур. За это время мы уничтожили противника севернее Мозеля и западнее Рейна. 1-я и 3-я армии захватили в плен 51 тыс. человек, а войска Монтгомери на севере-еще 53 тыс. Наш стремительный бросок к Рейну захватил противника врасплох, боевой дух немецких солдат был подорван, немецкие части, попавшие в окружение, без сопротивления сдались в плен. Гитлер надеялся, что оборона родины вызовет моральный подъем и укрепит у армии и народа волю к сопротивлению, но сознание, что война проиграна, действовало угнетающе на немецких солдат. Только фанатики продолжали цепляться за любую иллюзию, но их ряды быстро таяли. Процесс распада шел с такой быстротой, что даже немецкие командующие потеряли связь со своим разваливавшимся фронтом. Однажды командир немецкого корпуса подъехал к большой группе апатичных солдат и спросил, почему они не дерутся с союзниками. Только после того, как солдат американской военной полиции положил ему руку на плечо и предложил присоединиться к толпе солдат, немецкий генерал понял, что он оказался в лагере для военнопленных.
Паттон сосредоточил девять дивизий для стремительного вторжения в Саар. Пять дивизий растянулись вдоль долины реки Мозель от Люксембурга до Рейна. Остальные четыре теснились на холмистой местности, в треугольнике юго-восточнее Трира. Не прошло и 24 часов после выхода на исходные позиции на Мозеле, как 3-я армия ворвалась в Саар. «Пусть Деверс уйдет с дороги, — заявил мне Паттон. — Иначе мы сметем его вместе с Гансами».
Как-то еще до этого, встретившись с Паттоном в Люксембурге, я спросил его, не собирается ли 3-я армия таскать с собой переправочное имущество во время наступления в Рейнланд-Пфальце.
— А в самом деле, почему бы и нет, — ответил он. — Но у меня уже растаскали большую часть его.
Я не забыл, с каким упорством Джордж цеплялся за свои понтоны во время арденнских боев, когда встал вопрос об изменении границ между армиями.
— Может быть, вам и следует держать под рукой переправочное имущество, сказал я. — Я хочу, чтобы вы форсировали Рейн с хода. Мы не должны останавливаться, чтобы не дать противнику возможности закрепиться, подтянуть силы и устроить нам ад, когда мы начнем переправляться.
Симпсон уже жаловался мне на приказ Монти остановиться на западном берегу Рейна, когда 9-я армия имела полную возможность форсировать реку и преодолеть слабое сопротивление противника. С тех пор эффектные приготовления Монти к форсированию Рейна привлекли внимание противника, сосредоточившего на этом участке крупные силы.
Я предвидел, что при наступлении в Сааре Паттон может встретить затруднения в горах Хунсрюк за Мозелем. Но на этот раз я недооценил стремительность и сокрушительный порыв смелого наступления 3-й армии. 4-я бронетанковая дивизия Хью Гаффя снова шла в авангарде наступающих сил. Прежде чем противник пришел в себя, американские танки уже перевалили через поросший лесом горный хребет Хунсрюк. За два дня танковые колонны Хью Гаффи продвинулись на юг к реке Наэ в районе Бад-Крейцнаха (схема 49). Здесь Паттон остановил их и подтянул подкрепления.
В Намюре мой штаб напряженно ждал, когда же Паттон продвинет свою колонну от Бад-Крейцнаха дальше на восток к Рейну, от которого ее отделяло всего лишь 40 километров.
— Какого черта старик остановился, — пожаловался один из офицеров штаба.
Однако я полагался на способность Джорджа тонко чувствовать обстановку.
— Паттон знает, что он делает, — отвечал я. — Подождите немного и вы увидите, что я прав.
Не прошло и суток, как противник контратаковал нас на участке 4-й бронетанковой дивизии. Но Паттон, успевший подтянуть подкрепления и закрепиться, отбросил немцев и как ни в чем не бывало продолжал наступать. Надо сказать, что разведка до этого ничего не сообщала о подготовке немцами контратаки, но Паттон предвидел ее с той характерной для него интуицией, которая помогла ему стать великим полководцем.
Не менее эффектным было и наступление Уокера из района Трира. Он промчался на юг мимо бетонированных казематов линии Зигфрида, отрезая их с тыла. Перед началом операции Паттон дал 20-му корпусу еще две дивизии. Теперь это был самый большой корпус 3-й армии за все время войны. Через шесть дней обе группировки 3-й армии, действовавшие из района Кобленца и Трира, соединились южнее реки Наэ. Спасаясь от американских танков, нависших над его флангами и прорывавшихся в тыл, противник оставил линию Зигфрида, и Деверс спокойно провел через нее свои войска.
Рейн в своем среднем течении на полпути между дельтой его в Северном море и истоками в Альпах делает резкий поворот у Майнца, а затем входит в скалистое ущелье и несет по нему свои быстрые воды к Бонну. Между Мангеймом и Майнцем берега реки пологи, река течет среди лугов и равнин земли Гессен, представляющих легкий путь к промышленному району Франкфурта, сильно пострадавшему от бомбардировок. По этим равнинам Паттон и направил свои головные танковые колонны.
Утром 23 марта, когда я спустился позавтракать, широкие окна нашей столовой в Шато-де-Намюр были залиты солнечным светом. Внизу Самбра неторопливо катила свои воды в широкий, казавшийся безжизненным Маас. На севере звено бомбардировщиков, оставляя за собой в воздухе белые ленты дыма, направлялось к Руру. Я только что покончил со второй чашкой кофе, как мне позвонил Паттон со своего командного пункта.
— Брэд, не говорите никому, но я перебрался.
— Будь я проклят, неужели через Рейн?
— Конечно, — ответил он. — Прошлой ночью я незаметно перебросил дивизию на восточный берег. Но здесь так мало гансов, что это еще не дошло до их сознания. Поэтому никому не говорите. Будем держать это пока в тайне и посмотрим, что дальше получится.
Это сообщение было подтверждено на утреннем совещании. Молодой офицер связи Паттона при штабе 12-й группы армий подполковник Ричард Стилмен, уроженец города Парис в штате Кентукки, торжественно вручил мне письменное донесение Джорджа. Лицо Стилмена сияло восторгом. Оно выражало гордость, испытываемую 3-й армией, которая спокойно перебралась через Рейн под покровом темноты, в то время как Монтгомери демонстративно накапливал силы, готовясь форсировать Рейн на севере. В донесении, переданном Стилменом, содержался ряд иронических намеков на тщательную подготовку Монтгомери: «Без помощи бомбардировочной авиации, дымовых завес, артиллерийской подготовки и воздушно-десантных войск 3-я армия в 22 часа в четверг 13 марта форсировала реку Рейн». 5-я пехотная дивизия на плотах и штурмовых десантных лодках переправилась на восточный берег в районе небольшого населенного пункта Оппенгейм. Впервые в истории современная армия форсировала такую значительную водную преграду, как Рейн, потеряв при этом всего лишь 34 человека убитыми и ранеными.
Вечером Паттон снова позвонил мне по телефону.
— Брэд! — кричал он в трубку, и его взволнованный голос дрожал. — Ради бога, скажи всему миру, что мы форсировали Рейн. Сегодня мы сбили тридцать три самолета, пытавшихся уничтожить наши понтонные мосты. Пусть знает весь мир, что 3-я армия форсировала Рейн прежде Монти.