К этому времени фашистские войска были загнаны в последний, оставшийся в их руках угол в Тунисе, однако они предпочли продолжать дорогостоящую борьбу за время, рассчитывая сковать наши силы на Средиземном море и помешать, таким образом, организации летней кампании в каком-либо другом районе.

Циркулировали упорные слухи об эвакуации германских генералов, но все же в Тунис продолжали прибывать немецкие подкрепления. Оставшиеся немецкие транспортные самолеты каждый день подбрасывали подкрепления из Сицилии на последний плацдарм войск оси. Крупные соединения самолетов «Ю-52» под прикрытием истребителей, идя на риск перехвата авиацией союзников, продолжали переброску войск. В отчаянии немцы даже использовали огромные шестимоторные транспортные самолеты «Мерсеберг». Это были тихоходные и неповоротливые машины, однако за каждый рейс такой самолет перевозил 120 человек. Устаревшие французские моторы, установленные на этих машинах, не позволяли развивать скорость свыше 225 километров в час, поэтому самолеты становились легкой добычей истребителей союзников.

Хотя Александер загнал противника в угол, обладая значительным превосходством в силах, пересеченная местность в Тунисе частично сводила на нет это преимущество. Природа прикрыла долину, которая простиралась к портам Бизерты и Туниса, горной стеной, высоты у Анфидавиля на восточном берегу Средиземного моря представляли собой каменный барьер, преграждавший путь 8-й армии Монтгомери (схема 8). Слева от Монтгомери этот барьер пытались атаковать три плохо снаряженные дивизии 19-го французского корпуса под командованием генерала Луи Мари Кёльца. Еще левее, где линия фронта поворачивает на север к Средиземному морю, 1-я армия Андерсона в составе четырех пехотных и двух бронетанковых дивизий готовилась к решительному наступлению с целью преодолеть горы и выйти в долину перед Тунисом. На левом фланге армии Андерсона 2-й корпус теперь развернул одну бронетанковую и три пехотные дивизии вдоль горного хребта, за которым находилась заросшая кустарником долина реки Седженан, расположенная высоко над уровнем моря.

Каждый союзный штаб давал свою оценку сил противника, однако ни один из них не называл цифру, близкую к 250 тыс. человек, которые были захвачены нами позднее в плен.

14 апреля за день до отъезда Паттона из 2-го корпуса Александер созвал совещание в штабе своей группы армий в Хайдре для обсуждения вопросов стратегии на завершающем этапе кампании в Тунисе. Эйзенхауэр прилетел на совещание из Алжира, а из 1-й армии прибыл Андерсон, Монтгомери, как обычно, не явился. Начальник штаба Александера за несколько дней до совещания побывал у Монтгомери и согласовал наступление 8-й армии из района Анфидавиля с наступлением союзников с запада.

Александер сосредоточивал свои силы в центре, на фронте армии Андерсона, и наносил удар через Меджез-эль-Баб в направлении Туниса. Войска 1-й армии должны были развивать наступление на север и на юг. Одна колонна британских войск направлялась на север, чтобы помочь 2-му корпусу при взятии Бизерты, а другая отрезала пути отступления противника к мысу Бон.

Основная задача 8-й армии и 2-го корпуса в наступлении заключалась не столько в том, чтобы занять территорию, сколько в том, чтобы оттянуть на себя силы противника с фронта 1-й армии Андерсона. Следовательно, перед 2-м корпусом не ставилась задача захватить Бизерту только своими силами. Вместо этого он должен был прикрывать левый фланг наступающих на Тунис войск Андерсона и занять позицию для совместного наступления с англичанами на Бизерту. Никто, даже Александер, не верил, что мы можем самостоятельно захватить Бизерту.

Хотя 2-й корпус продолжал оставаться в прямом подчинении 18-й группы армий Александера, Андерсон добивался права нести ответственность за организацию взаимодействия 2-го корпуса с 1-й армией. Хотя это означало, что я буду получать приказы не прямо от Александера, а через Андерсона, я не возражал. Я считал, что, поскольку Андерсон наносил главный удар, он имел право беспокоиться за обеспечение своих флангов.

Однако, чтобы избежать недоразумений со штабом Андерсона, Александер предложил мне обращаться прямо в его штаб в любое время. «Мне не следовало, говорил он, — находиться в полном подчинении английской армии». К счастью, я только однажды воспользовался предоставленным мне правом.

Между тем в Вашингтоне генерал Маршалл проявлял растущую озабоченность по поводу нелестных сообщений американских корреспондентов о действиях у Гафсы. Он обратил внимание Эйзен-хауэра на критику в адрес американского командования за то, что войска не сумели прорвать фронт, выйти к морю и отрезать пути отхода противника на север. В письме генерала Маршалла подчеркивался вопрос, на который я обратил внимание Эйзенхауэра, то есть моральное значение предстоящих операций в Северном Тунисе. За две недели, перед тем как высказать указанное соображение, я опасался, что Эйзенхауэр может истолковать мои действия как желание сыграть более заметную роль в завершающей кампании. Письмо Маршалла устранило всякую вероятность, что Айк может неправильно понять мои мотивы. Мои опасения еще более рассеялись, когда я получил накануне кампании следующее письмо от Эйзенхауэра:

«Предстоящий этап операции особенно важен для участвующих в нем американских войск… Нет необходимости закрывать глаза на то, что нас уже постигли некоторые разочарования… Мы должны преодолеть эти труд нести и доказать миру, что четыре американские дивизии, находящиеся сей час на фронте, продемонстрируют высокое качество нашего вооружения и полководческое искусство наших командиров».

Оттягивая силы противника с фронта Андерсона на себя и оказывая ему, таким образом, помощь, мы предвидели, что при наступлении на Бизерту нам придется встретиться со значительно возросшим сопротивлением. Сначала в мое распоряжение была выделена только половина 1-й бронетанковой дивизии. Вторая половина дивизии находилась в полосе армии Андерсона. Затем под предлогом оказания помощи Андерсону по разгрузке дорог, забитых войсками, я перебросил эту половину дивизии на участок моего 2-го корпуса.

Таким образом, вместо двух с половиной американских дивизий, как вначале планировала группа армий, мы теперь имели в общей сложности четыре дивизии, из них три находились на линии фронта и одна (бронетанковая) — в резерве. Накопив силы, мы стала выдвигать более широкие планы.

Сосредоточение 1-й бронетанковой дивизии в резерве с целью ввода ее в прорыв больше всех обрадовало Гармона. Ему не терпелось продемонстрировать наступательный порыв своей дивизии. Такое же нетерпение он проявлял, когда англичане задержали его наступление к северу от Тебессы.

Гармон прибыл в Бежу разъяренный из-за задержек в пути, горячо жалуясь на привычку англичан обязательно устраивать дневное чаепитие.

— Успокойся, Эрни, — сказал я ему, — англичане привыкли пить чай каждый день и в мирное время и на войне, Они поступают так вот уже в течение трехсот лет. Они будут делать то же самое еще тысячу лет. Ты не сможешь нарушить эту традицию. В следующий раз, когда они остановятся на привал, останавливайся и ты и попей чайку вместе с ними.

Я оставался в Гафсе до передислокации командного пункта, а затем, проехав целый день в джипе по тунисским долинам, покрытым в это время красным ковром маков, вечером 15 апреля прибыл в Бежу. Командный пункт расположился в небольшой роще на северо-восточной окраине города. Палатки стояли так близко одна к другой, что если бы противник обнаружил наше местонахождение с воздуха, то он накрыл бы нас с одного захода. Я приказал коменданту рассредоточить штаб и переместить половину людей вверх по склону холма, где приютилась прелестная ферма мэра Бежи. Мы выяснили, что прошлой зимой здесь находились англичане. Сад, в котором мы натянули свои палатки, был весьма кстати изрыт щелями. Из палаток, стоявших под цветущими фиговыми и розовыми деревьями, мы могли наблюдать вспышки орудийных выстрелов противника на фронте.

Вежа, чистенький французский колониальный городок, где скрещиваются стратегические дороги, ведущие к Тунису и Бизерте, стоит на месте древнего римского поселения, когда-то разграбленного вандалами. С наступлением весенней распутицы тиф опустошил белые оштукатуренные домики города, разбитые бомбами улицы были по большей части пусты. Желтые указатели с надписью «тиф» предупреждали наши войска о грозящей им опасности.

На ферме мэр и его жена пригласили нас в свой дом. Нам, однако, не хотелось выселять их, поэтому мы заняли под оперативную комнату только складское помещение. Остальные отделы расположились в обычных штабных палатках, приспособленных для работы в условиях затемнения. Офицеры жили в брезентовых шатрах, изготовленных в Ораве, а солдаты заняли амбар.

Через два дня после совещания в Хайдре Александер отдал директиву своим войскам, Затем 18 апреля Андерсон созвал совещание командиров корпусов. Мы доложили устно свои соображения, после чего Андерсон издал приказ по армии.

Штаб 1-й британской армии находился на ферме неподалеку от монастыря Тибар, расположенного на вершине горы. Там собрались командир 9-го британского корпуса генерал Крокер, командир 5-го британского корпуса генерал-майор Оллфри и командир 19-го французского корпуса генерал Кёльц. Все мы привезли большие карты с нанесенной обстановкой, чтобы использовать их во время совещания. К сожалению, Кёльц совсем не говорил по-английски. По мере того как он излагал свой план по карте, я старался следить за ходом его мыслей, используя свои ничтожные познания французского языка, вынесенные из Вест-Пойнта. Когда Кёльц извинился за то, что он не говорит по-английски, Андерсон с беспечным видом подбодрил его:

— Все здесь, конечно, понимают французский язык.

Я не понимал и молча страдал.

Хотя Бизерта была конечным объектом 2-го корпуса, Андерсон рассматривал начальный период нашего наступления исключительно как действие, имеющее далью отвлечь силы противника от английских войск, наносивших главный удар по Тунису. В самом деле, условия местности вовсе не благоприятствовали быстрому наступлению 2-го корпуса на Бизерту.

От Бежи до Матера простиралась долина, которая, так же как и коридор у Эль-Геттара, была сдавлена двумя параллельными грядами гор (схема 9). Далее к северу наш путь преграждали сильные позиции у Джефны, где прошлой зимой англичане потеряли пехотную бригаду в тщетных попытках захватить их. К северу на побережье Средиземного моря долина реки Седженан была покрыта почти непроходимыми зарослями кустарника.

На этом участке фронта проходили две основные дороги. Первая, на севере, шла от Джебель-Абьяд через Джефну на Матер. Другая, на юге, тянулась по краю долины реки Эль-Тин от Бежи к Матеру. Кроме этого, были еще две проселочные дороги. Одна шла вдоль долины реки Седженан в направлении Бизерты, другая следовала вдоль реки Эль-Тин. Из двух главных дорог более короткая проходила через Джефну от Джебель-Абьяд к Матеру, находившемуся на краю солончаковой равнины, простиравшейся до Бизерты. Однако эта дорога шла через узкую горловину, образованную двумя высотами Грин-хилл и Болд-хилл, на которых были расположены позиции, прикрывавшие Джефну. Я знал, что мы едва ли сумеем прорвать эту позицию фронтальным штурмом.

Хотя южная дорога, шедшая вдоль реки Эль-Тин, казалась более удобной, наступать по ней вряд ли было бы легче. Англичане сообщили нам, что немцы укрепили горы, окружавшие эту дорогу. Любая попытка прорваться крупными силами на этом направлении была бы отбита огнем противотанковой артиллерии.

Диксон окрестил этот путь «Долиной-мышеловкой», а чертежник разведывательного отдела изобразил долину на кальке в виде широко раскрытой западни.

Однако, если не принимать в расчет укрепления противника, «Долина-мышеловка» была настолько удобной для танковой атаки, что она привлекла внимание Эйзенхауэра. 16 апреля он писал мне: «… южная часть вашего сектора, кажется, подходит для действий танков, и мы рассчитываем, что вы нанесете здесь главный удар, по крайней мере в начальный период операции».

К сожалению, у Айка не было моих разведывательных данных о противотанковой обороне противника. Этот путь, казавшийся удобным, нельзя было использовать до тех пор, пока мы не очистим от противника высоты, расположенные севернее и южнее долины.

К моменту совещания у Андерсона вблизи Тибара я еще не смог провести рекогносцировку местности. В результате я был вынужден ограничиться изучением местности только по карте. Хансен поднял на карте высоты, и я провел много часов, изучая относительное тактическое значение позиций на высотах. Направляясь 18 апреля на совещание в Тибар, я мысленно представлял себе тактическое значение каждой важной высоты перед фронтом 2-го корпуса.

С самого начала было очевидно, что в условиях гористой местности надо было действовать с учетом ее характера. Голые высоты господствовали над безлесными равнинами, и мы не могли продвигаться вперед до захвата этих возвышенностей. Поскольку несколько больших высот господствовало над остальными высотами, было ясно, что наши основные усилия следует направить именно против этих важных позиций. Поэтому я предложил использовать пехоту для поочередного захвата высот, создать на каждой захваченной высоте артиллерийские наблюдательные пункты, полагая, что, когда вся цепь высот окажется в наших руках, контроль над долинами будет установлен автоматически.

На первый взгляд такой путь казался более медленным, так как нам приходилось штурмовать одну высоту за другой. Однако на основании опыта боевых действий Паттона у Эль-Геттара я был убежден, что методическим захватом этих высот мы могли в конце концов создать условия для успешного наступления танков вдоль «Долины-мышеловки» и занять Матер.

Такой способ действий означал, что вся тяжесть наступления легла бы на плечи пехоты, пока танки Гармона не вошли бы в проход, проделанный пехотой. И хотя это означало, что солдатам предстояло преодолеть большие трудности, другого выбора, не было, если они хотели добраться до Бизерты. В конечном итоге такое решение оказалось правильным, и мы сберегли много жизней.

Наши действия были приурочены к началу наступления англичан 23 апреля, и поэтому на первых порах я мог рассчитывать на использование только двух американских дивизий. Остальные две дивизии все еще находились в пути на север. 19 апреля я отдал приказ 2-му корпусу на наступление. Это был короткий документ, занимавший полстранички, к нему была приложена калька с нанесенной обстановкой.

На левом фланге 9-я пехотная дивизия, оставив в стороне шоссе, которое проходило через дефиле у Джефны, прокладывала себе путь через заросли кустарника в долине реки Седженан. Отсюда Эдди мог обойти неприступную позицию у Джефны и подвергнуть артиллерийскому обстрелу единственную дорогу, по которой противник подвозил к этой позиции боеприпасы. Следовательно, он мог заставить противника отойти назад, не прекращая наступления на Бизерту. На правом фланге 2-го корпуса наступала 1-я пехотная дивизия, которой была поставлена задача очистить от противника «Долину-мышеловку» и наступать вдоль нее к возвышенности Чуиги-Хиллс, где мы должны были соединиться с войсками Андерсона для наступления на Бизерту. Я придал дивизии Аллена полк моторизованной пехоты из 1-й бронетанковой дивизии. Полк должен был очистить от противника высоты, окаймлявшие «Долину-мышеловку» с юга, и поддерживать контакт с англичанами на правом фланге. Танки Гармона находились в резерве у входа в «Долину-мышеловку», ожидая, пока нашими войсками будет обеспечен проход через долину. Тогда танки стремительным броском должны были прорваться к Матеру.

Андерсон понимал, что нам будет трудно перенести линии снабжения от Тебессы на другое направление. Поэтому он предложил отсрочить наше наступление на один день и начать его 24 апреля. Один день отсрочки, конечно, не расстроил бы серьезно план наступления. Однако я был преисполнен решимости, если это практически окажется возможным, начать наступление одновременно с англичанами.

Все зависело от Вильсона, который каждое утро на штабном совещании докладывал о количестве грузов, доставленных автотранспортом за предыдущий день на фронт. Несмотря на всю изобретательность отдела тыла, накопление запасов осуществлялось мучительно медленно.

Чтобы ускорить доставку грузов, мы установили одностороннее движение на дороге, по которой шло снабжение фронта из средиземноморского порта Табарка. Мы изъяли из дивизий на фронте строевые машины, посадили на каждую машину по два водителя, совершали трехсуточные рейсы без остановок. Если англичане делали в день одну поездку в одном направлении, то мы успевали за сутки совершить рейс туда и обратно, а часто делали и два полных рейса.

Ввиду опасности воздушного нападения противника колонны автомашин союзников были вынуждены двигаться ночью по дорогам медленно, соблюдая правила светомаскировки. Колонны фактически ползли, а на крутых подъемах в горах часто случались аварии.

— Боб, — обратился я к Вильсону как-то утром, когда из доложенных им цифр стало ясно, что мы не сумеем выполнить план перевозок к 23 апреля, — давайте забудем о светомаскировке и пусть грузовики двигаются ночью с зажженными фарами.

— А противник, сэр? — запротестовал Билл Кин.

— Мы потеряем меньше машин от воздушных атак, — сказал я, — чем при езде без света.

Вильсон согласился. В эту ночь колонны машин шли с зажженными фарами, и вскоре количество доставленных грузов стало быстро возрастать.

Только в полночь 20 апреля Вильсон мог заверить, что мы выполним план перевозок своевременно к началу наступления. Когда он вошел в мою палатку, я изучал трофейную немецкую карту.

— Мы выполним свою задачу, генерал, — сказал он. — Вы можете уверенно планировать начало наступления вместе с англичанами 23 апреля.

К этому времени передовой эшелон (оперативная группа) штаба 2-го корпуса был сокращен до минимальных размеров. Мы разрешили присутствовать на утренних совещаниях всем штабным офицерам, с тем чтобы каждый из них мог познакомиться с соображениями других офицеров. Мы поставили рядом с большой штабной палаткой еще одну небольшую палатку, и там во время приема пищи я обсуждал оперативные планы с Кином и другими старшими офицерами штаба.

Почти сразу же после вступления в командование корпусом я отменил время завтрака, установленное Паттоном, и перенес его на 8 час. 30 мин. утра. Это чрезвычайно благоприятно сказалось на работоспособности штабных офицеров.

В целях соблюдения секретности при телефонных переговорах, которые противник может подслушать, я закодировал на моей карте наиболее важные высоты, перекрестки дорог и населенных пунктов, копии этой карты разослал командирам дивизий. Это был импровизированный неуставной код, причем довольно простой, что заставляло Диксона серьезно беспокоиться о сохранении наших планов в тайне.

Как-то утром я позвонил Аллену, и он в разговоре сослался на один малоприметный перекресток, передав его кодовое наименование.

— Одну минуточку, Терри, — сказал я, — на моей карте нет такого.

— Слушай внимательно, Брэд, — ответил он, — может быть, нас подслушивает враг. Я тебе быстро скажу его незакодированное наименование.

Диксон, подслушавший наш разговор, развел руками:

— Сохранить тайну было бы не так уж сложно, — заметил он, — если бы в армии было поменьше генералов.

Перед началом наступления я объехал на джипе своих командиров дивизий и познакомился с характером местности перед их фронтом. Командный пункт Мэнтона Эдди в долине реки Седженан я посетил уже второй раз. Здесь военная полиция, регулировавшая движение, носила арабские бурнусы, чтобы скрыть расположение командного пункта от воздушной разведки противника.

В полосе действия корпуса между участком Эдди на севере и участком Терри Аллена на юге оставался пятнадцатикилометровый промежуток, не занятый войсками. Хотя наши разведывательные подразделения держали под наблюдением этот участок фронта, Эдди признался, что его сильно беспокоит такой большой разрыв на его правом фланге.

— Мэнтон, — заверил его я, — никто не собирается проскочить через эту щель. В крайнем случае Билл Кин и я с винтовками остановим любого, кто попытается пробраться через нее.

Эдди улыбнулся, но его беспокойство не уменьшилось. Когда он выразил опасение, что противник может направить через этот оголенный участок фронта батальон и даже полк, я был вынужден согласиться, что такая возможность не исключена.

— Но что он может сделать, если даже проникнет здесь? — сказал я. — На этом направлении нет ничего, кроме гор и зарослей кустарника. Нет ни одной дороги. Даже батальоны не продвинутся далеко, если у них не будет машин.

Мы не могли прикрыть этот разрыв между нашими войсками без существенного ослабления наших частей, наступающих на других участках фронта. Я сознательно шел на риск, оставив разрыв неприкрытым. Опасения Мэнтона были напрасны, противник не предпринял ни малейшей попытки воспользоваться этим разрывом. Он был слишком занят удержанием своей линии фронта.

Закаленные в боях пехотинцы Терри Аллена с большой красной цифрой «1» (номер дивизии) на рукаве у плеча, охраняющие штаб, расквартировались во дворе амбара, заваленного кучами преющего навоза у дороги Беджа — Матер. Здесь в большей степени, чем где-нибудь еще на линии фронта, искусственное оживление скрывало напряжение, которое обычно создается накануне наступления. Хотя 1-я дивизия понесла большие потери, она была лучше укомплектована, чем большинство других дивизий. В отличие от остальных дивизий у нее не изымали кадры для обучения новобранцев, так как она была быстро отправлена из США.

О предприимчивости людей 1-й дивизии можно было судить даже по столовой Аллена, где на грубом столе красовался аппетитный ростбиф, в то время как в других дивизиях командирам приходилось довольствоваться обычными консервами. Мясом Терри обеспечивался за счет скота, случайно попадавшего под огонь противника. Несмотря на предупреждение ветеринарного врача о том, что в пищу может попасть мясо больных животных, свежее мясо подозрительно часто появлялось в столовых 1-й дивизии. Черные волосы Терри были всклокочены, скрытая улыбка блуждала по его лицу. Он носил все ту же темно-зеленую гимнастерку и брюки, которые были на нем на протяжении всей кампании в районе Гафсы. Когда-то ординарец отутюжил ему складки на брюках, но они уже давно разгладились, и теперь брюки висели мешком, Алюминиевые звездочки, которые Терри прикрепил к погонам, были сняты у итальянского солдата.

Хотя Терри стал героем для своих солдат, среди старших офицеров он оставался белой вороной. Он всегда боролся, чтобы защитить 1-ю дивизию от посягательств «высшего начальства». Терри был фанатически настроен против любого начальства выше уровня дивизии. В результате он имел склонность упорствовать и быть независимым. Искусный, эрудированный и напористый, он часто игнорировал приказы и воевал так, как ему казалось лучше. Я выяснил, что Терри было трудно убедить нанести удар там, где я считал это более целесообразным. Он наполовину соглашался с планом, но когда начинался бой, как-то так получалось, что об забывал об этом и делал по-своему.

8-я армия Монтгомери на правом фланге фронта союзников должна была прорваться через высоты у Анфидавиля к побережью за три дня до начала наступления Андерсона на западе Александер надеялся, что Монтгомери удастся оттянуть на себя силы противника с фронта Андерсона и тем самым облегчить последнему наступление на Тунис Но закаленные в боях в пустыне войска Монтгомери, достигнув высот у Анфидавиля, оказались в непривычной для них обстановке, и атака захлебнулась. Тем временем противник на фронте Андерсона почувствовал накопление английских сил на этом направлении к Тунису Не ожидая начала наступления 1-й армии, Арним взял инициативу в свои руки и нанес контрудар по 9-му корпусу Андерсона силами ударной дивизии «Герман Геринг», поддержанной «Тиграми» 10-й танковой дивизии. Этот контрудар преследовал цель спутать карты 1-й армии и выиграть для немцев еще несколько дней. Англичане удержались на своих позициях, и немцы отступили, потеряв 33 танка, в которых они так остро нуждались

Несмотря на помехи со стороны Арнима, англичане на следующий день перешли в наступление, как и предусматривалось по плану.