В обществе Кабо Электра всегда чувствовала себя превосходно. Ведь у них было много общего. Оба были привлекательны, в меру циничны и оба работали на потребу мужчин.

Фундаментальная разница между этими двумя, за очевидным исключением разнополости, состояла в том, что Кабо, невзирая на усталое презрение к этому бренному миру и очевидный цинизм, все-таки еще верил в любовь.

Оставалось лишь недоумевать, отчего мистер Баттон этого в упор не желал замечать.

Еще несколько месяцев тому назад Электра поклясться могла, что между знаменитым Лементером и его протеже происходит нечто. Кабо казался тогда таким… счастливым. Ну, по крайней мере, питающим радужные надежды.

Сегодня же в глазах юноши, серых, словно вечернее небо, сквозила пронзительная грусть – и сердце Электры исполнилось искренней жалости к молодому человеку. Вернее, к ним обоим. Она не понимала, отчего Баттон просто-напросто не влюбился – ведь любовь ему буквально поднесли на тарелочке!

Если бы в ее жизни случилось подобное, она бы не упустила золотой шанс…

Увы, ее сердце решительно никому не надобно. Совсем не та история у добросердечного Баттона и преданного Кабо.

Ее сердце не нужно даже галантному простолюдину Хейстингзу, который легко мог уничтожить ее, кое о чем поведав, – и все же молчал, не ожидая при этом награды за свое благородство…

Впрочем, она сама уже потеряла счет своим хитростям, фокусам и манипуляциям с людьми. Родные считают ее мелочной и расчетливой пустышкой. А в свете она стяжала репутацию занятной штучки, которую никто и никогда не считал ни милой, ни нежной… Этих слов она не удостоилась.

«Я вовсе не милая… У меня вообще нет границ дозволенного».

«Не зовите меня милой. Я удовольствуюсь эпитетом „просто великолепна!“»

Конечно, во всем виноват этот Хейстингз. Сейчас она мысленно спорит с человеком, назвавшим ее сложной.

Впрочем, какая разница, что там думает о ней какой-то Хейстингз? Куда важнее, что подумает лорд Невилл…

А Кабо увлекал Электру все дальше и дальше в святая святых ее величества Моды.

– И что ваш грандиозный план? Продвигается?

Электра передернула плечами – этот жест совершено не подобал утонченной леди. Однако Кабо никогда ее не осуждал.

– Я надеюсь этим вечером единолично и надолго завладеть вниманием герцога Камбертона.

– И, похоже, вы в восторге от этой перспективы.

Электра невольно улыбнулась. Кабо умел шутить как никто другой…

– Все понимаю. Но ничего нельзя поделать. Времена переменились. После моего возвращения из Шропшира все… все стало иным.

Кабо никогда не позволил бы себе усмехнуться, но уголки его губ едва уловимо дрогнули.

– Слыхал я, Шропшир способен на такое. Место на редкость тихое и спокойное. Именно тем и опасное для душевного равновесия… – И распахнув двери в демонстрационный зал, где бесчисленным высокородным леди, герцогиням и даже принцессам крови со всей сопутствующей помпой демонстрировали впервые их новые наряды, прибавил: – За последнюю неделю в Лондоне ничего не изменилось. Если бы случились перемены, вы, вероятно, заметили бы их именно здесь, а вовсе не на улицах города.

Электра склонила голову:

– Я подумаю над вашими словами, о великий мудрец!

– Ну не грешно ли насмехаться надо мной, несчастным? Что ж, хорошо. Входите… и, умоляю, напомните ему, что пора что-нибудь съесть!

Когда Электра вошла в «галерею» – а именно так мэтр Лементер именовал свой демонстрационный зал, – она тотчас увидела невысокого, худощавого человека с острыми чертами, одетого по последней моде, с безупречной прической, из которой не выбивалось ни единого волоска. Он стоял посредине комнаты и внимательно смотрел в потолок.

Электра проделала именно то, что делают все, увидев, что некто на что-то внимательно смотрит. Она проследила направление его взгляда – и узрела новую фреску в куполообразном потолке.

Неведомый художник изобразил голубое небо с пухлыми пушистыми облачками, подсвеченными золотым солнечным сиянием. А среди облаков замерли в хороводе трое херувимов. Из одежды на них были лишь задорные улыбки, колчаны, полные золотых стрел… ну, и некоторые места их тел целомудренно прикрыты были краешками облачков.

Живописец не просто снабдил великолепное помещение достойным потолком, подобно тому как искусный кондитер венчает засахаренными розами свадебный торт. Он сделал больше. Все трое лукавых и жизнерадостных херувимов неуловимо походили на владельца этого изысканного заведения.

– Уж не знаю, что это, – промолвил невысокий человечек, – однако в этих херувимчиках положительно есть что-то эдакое… – Он уморительно нахмурился, словно и вправду не понимая, что именно. – Я им почему-то не доверяю.

– Что ж, в таком случае и впрямь не следует спускать с них глаз. – Электра приблизилась, подняла голову и будто невзначай заговорила о насущном: – А что сегодня вечером наденет на бал его светлость? Наверняка кумушки с Бонд-стрит вовсю судачат об этом…

Баттон сцепил тонкие пальцы и вновь воздел голову к потолку.

– Он предпочитает одежды цвета пурпура. Его портной только что дошил ему новый камзол цвета темного винограда.

Электра кивнула.

– Что ж, тогда лиловый шелк, как вы полагаете?

Баттон насупился, словно на потолке появилось вдруг нечто раздражающее.

– Но вы надевали лиловые шелка на приеме у Уортингтонов всего три недели назад!

– И они пользовались ошеломительным успехом!

Электра не питала иллюзий – она просто не сможет позволить себе обновки. Единственное достойное платье в ее гардеробе было подарком этого человека. Баттон назвал это «своей инвестицией», подразумевая, что Электра сделает блестящую партию и станет в высшем обществе иконой стиля – разумеется, в платье от Лементера. На него тотчас посыплются заказы, портной озолотится и станет богаче принца Георга.

Электра тогда приняла в подарок эту «инвестицию», поскольку у нее не было выбора. Она никогда не позволила бы себе в погоне за богатством разорять своих друзей… ну разве что в безвыходном положении.

Лементер помахал рукой херувимам на потолке. Херувимы шаловливо улыбнулись в ответ.

– Нет, это не годится. Пришлите мне платье, и я его быстренько переделаю. Никто в мире не справится с этим лучше меня.

Сложив на груди руки, Электра с нежностью взглянула на своего милого друга:

– Мистер Баттон, не смейте лишаться обеда, перешивая для меня платье!

Баттон наконец оторвался от созерцания херувимов и соблаговолил улыбнуться девушке:

– Ну, разумеется, моя дорогая! – Он дружески потрепал ее по руке. – Я попрошу Кабо заняться вашим нарядом.

Покинутый в прихожей Эрон поначалу пытался досадовать на то, что Электра обошлась с ним как со слугой. Затем напомнил себе, что даже принц-регент не входит вместе с супругой в ее гардеробную. Ну, по крайней мере, не должен входить…

Сложив руки за спиной, Эрон принялся изучать драпировку из ярко-желтого шелка, висящую в противоположном конце комнаты. Этот цвет тотчас напомнил ему солнце Багамских островов, сочную мякоть спелого лимона и пламя факела, воткнутого в прибрежный песок.

– Кто вы такой?

Парень по имени Кабо ухитрился подкрасться совершенно бесшумно. Когда он успел войти? Теперь он стоял на расстоянии вытянутой руки от Эрона. Стоял, словно прикидывая, позволить ему остаться или просто вышвырнуть вон. Настоящий цепной хозяйский пес! Эрон поначалу решил от души врезать этому жеманному портному, который сроду ничего тяжелее иглы в руках не держал, однако… этот Кабо двигался как человек, который не только умеет драться, но и зачастую выходит из драки победителем.

– Темные грани, – негромко произнес Эрон.

– Что, прошу прощения?

Эрон повернулся лицом к Кабо и смерил его взглядом с головы до ног:

– У вас есть темные грани. Как у камня, сквозь который кое-где не проходит свет. Да, вы вылощены до блеска, однако кое-где заметны тени. Будете драться в темном переулке – зовите, я готов поставить на вас круглую сумму.

Сумеречно-серые глаза Кабо сощурились:

– А что насчет ваших собственных теней, милорд? Удалось ли вам избавиться от них?

Эрон вздрогнул и отшатнулся:

– Что еще за милорды тут, а? Я простой человек!

Кабо коротко поклонился, извиняясь. Лицо его исказила гримаса, которая могла бы сойти за улыбку в глазах наивного человека.

– Я ошибся… мистер Хейстингз.

Кабо выпрямился и обжег Эрона таким взглядом, что у того мурашки побежали по спине:

– Так вы скоро уедете? То есть скоро покинете Уортингтон-Хаус?

«Вы скоро уберетесь прочь от Электры?» – вот что он имел в виду! Эрон поневоле восхитился благородством и проницательностью парня, которого хотел вздуть за то, что тот едва не раскрыл его инкогнито. Он защищал Электру! Защищал ее от нее самой!

Скрестив на груди руки, он одарил Кабо столь же ледяным и неприязненным взглядом, хотя серый цвет его глаз был вовсе не столь мрачен.

– Если вы все не станете наперебой помогать ей продать себя подороже словно какую племенную телку, я, может быть, и уберусь прочь пораньше!

Кабо даже глазом не моргнул:

– Электра знает что делает!

Эрон оскалился:

– Да она безумнее кошки, к хвосту которой привязали ракету от фейерверка! Она должна…

– Она должна спасти свой дом и свое доброе имя! Только в этом видит она спасение, только так может спасти свою семью! Это вполне уважительная причина. Неужели вы не увидели, ради чего она жертвует собой?

Эрон отвел глаза:

– Ну… ага. Но все равно стыд-то какой! Она же… она же…

Он беспомощно всплеснул руками.

Кабо утвердительно кивнул:

– Я имею честь некоторое время быть с нею знакомым. Будь она мужчиной – могла бы создать империю! У нее стратегическая смекалка, достойная генерала, она тверда, словно закаленный клинок, но она знает: единственное ее богатство – это красота. И она намерена извлечь из нее максимум пользы. Если бы вы знали всю историю клана Уортингтонов, не стали бы осуждать Электру.

Какое-то время Эрон молча изучал юношу. Вид у Кабо был загадочный и отстраненный, словно у микеланджеловского Давида. И все же от внимания Эрона не ускользнула тщательно скрываемая напряженность молодого человека.

– Ну и что же это за сага?

И Кабо безо всяких дальнейших понуканий начал свой рассказ.

– Все началось с разрушения родового поместья, разумеется. Это случилось четырнадцать лет назад. Кто-то из детей играл с огнем, кажется… Арчи и Айрис имеют небольшой, но вполне стабильный доход – королевскую пенсию… Не спрашивайте меня о подробностях, ибо мне они неведомы. Однако этих денег явно недостаточно, чтобы вновь отстроить имение. Само поместье не слишком обширно, но арендную плату все равно требуется вносить. Словом, Уортингтоны посчитали, что им всем крупно повезло: никто, слава богу, не пострадал. И семья мало-помалу перебралась в свой лондонский особняк.

Эрон вспомнил Уортингтон-Хаус, безумное нагромождение мебели и фамильных сокровищ, горы книг… Так это было хранилище, а вовсе не кучи мусора! Просто в дом свезли все, что удалось спасти от огня…

– Тем не менее случившееся той ночью было большим ударом для Айрис – она тогда как раз ждала появления на свет мисс Аталанты. К тому же она едва справлялась с близнецами. Полагаю, вы понимаете, о чем я – да и прочие дети сильно истощили ее силы. Рожая Аталанту, Айрис едва не простилась с жизнью и в течение многих лет была больна и очень слаба. Воспитанием младших сестренок занималась мисс Каллиопа. Одна, заметьте! А было ей от роду всего десять лет…

…Что ж, в отношении Атти многое сделалось понятнее. Эрон подумал об Электре – она была тогда пятилетней малышкой.

– Со временем Айрис оправилась, и некоторое время в доме царило спокойствие. Потом Лисандр ушел на войну. А через несколько месяцев был объявлен погибшим. Именно тогда рассудок Айрис начал страдать всерьез.

Эрон с трудом перевел дыхание:

– Но ведь он жив…

– Да, он все еще дышит. А вот живет ли он – это вопрос. Когда его наконец нашли и опознали, то выяснилось, что он пробыл без сознания несколько месяцев в полевом госпитале, где никто не надеялся, что он выживет. Возможно, он был ранен в голову или крепко ушибся. Никто этого не знает. Все бумаги перепутаны, а врач и сестры переместились в другой госпиталь. Война, сами понимаете. И все же он выжил. Он просто спал, и в один прекрасный день пробудился с отчаянным криком. Его отправили домой, где он несколько месяцев кряду кричал ночами…

Эрон провел ладонью по лицу, думая об Электре… Она ведь была еще ребенком и вынуждена была жить, мало-помалу теряя мать и слушая ночами крики брата, эхом отдающиеся в полуразрушенном доме. А Атти? Видела ли девочка в своей жизни что-нибудь, кроме этого сумасшедшего дома?…

– Айрис так окончательно и не опомнилась. Арчи же, хоть и любящий отец, но все же неисправимый мечтатель.

Эрон хмыкнул:

– А все остальные, стало быть, не могут сообразить, как им выпутаться из этой переделки.

– Все, за исключением мисс Электры. Она куда лучше прочих знакома с суровой прозой жизни. Больше всего на свете она хочет, чтобы семья ее вновь обрела покой и достаток. Именно семья. А вовсе не она сама.

– Ага, я это уже смекнул… Но с какой стати ей в голову втемяшилось, что лишь она может их всех спасти?

– Потому что Электра единственная, кто…

– Кто – что, с вашего позволения?

Эрон вздрогнул и оторопел. Электра появилась рядом с ними словно из ниоткуда. Неужели тут полно тайных дверей?

Кабо отвесил церемонный поклон:

– Единственная, кто в течение ближайшего придворного сезона сделает блестящую партию, ваша милость!

Электра вовсе не выглядела столь польщенной таким обращением, как ожидал Эрон.

– Время покажет, – мрачно уронила она. Затем взглянула на Эрона, но уже куда благосклоннее: – Мистер Хейстингз, я заставила вас долго ждать… Извините, я увлеклась. Не пора ли нам?

– Точно так, мисс.

И Эрон пошел вслед за Электрой к дверям, несказанно радуясь избавлению от общества Кабо. Оглянувшись, он заметил, что мрачные серые глаза провожают его все еще внимательно изучая.

– Не понимаю, отчего ты так уверен, что это сработает.

Баттон вскинул глаза на Кабо, несущего поднос с вечерним чаем. Молодой человек остановился в дверях кабинета Баттона. Эта крошечная комната, едва вмещавшая стол и стул, заваленная листками с эскизами и образцами тканей, была творческой лабораторией Баттона, его маленьким святилищем, где зарождались все его блестящие идеи и где он вот уже целый час сидел над чистым листом бумаги…

Баттон с минуту помолчал, словно обдумывая слова своего товарища. На самом же деле он гадал, сможет ли когда-нибудь переступить некую тайную черту… Подарит ли ему судьба нечто большее, чем та радость, что он испытал, впервые увидев изящного красавца по имени Кабо…

В свое время ему почти удалось убедить себя, что обаяние красоты и юности просто ласкает его глаз художника, подобно виду длинноногого гарцующего жеребенка или породистого щенка, резвящегося в парке. Всем нравится любоваться прекрасной молодостью, полной жизни и искрящейся, бьющей ключом энергии, разве не так?…

А Кабо был энергичен как никто. И красив как никто.

Почти десять лет тому назад Баттон поймал юного бродягу, оборванного и голодного, при попытке ограбить его магазин. Осмотрев содержимое сумки грабителя, Баттон увидел, что тот позарился лишь на самые лучшие его изделия, обнаружив при выборе безошибочное чувство вкуса и стиля.

Баттон не был бы Баттоном, если бы не счел себя обязанным поддержать столь несравненное юное дарование и дать ему расцвести пышным цветом – так костлявый и насмерть перепуганный девятнадцатилетний воришка сделался его протеже. Истинную опасность маэстро почуял, когда при свете дня после ванны и сытного обеда обнаружилось, насколько потрясающе красив его найденыш…

Так у маэстро сформировалась теория «любования красотой юности».

Когда же по прошествии лет действие юноши на мэтра не ослабло, Баттон вынужден был признать, что дело тут не просто в юности и даже не в дивных очертаниях и изумительной симметрии скул и челюстей – хотя Кабо обладал всем вышеперечисленным.

В конце концов он пришел к выводу, что все просто: Кабо – это Кабо. Только он может похвалиться таким поворотом головы, такими изящными движениями рук, такими серыми глазами, в которых смешались воедино туман и грозовое небо… и таким голосом, каким он говорит лишь с ним, Баттоном…

Все эти мысли пронеслись в голове Баттона в мгновение ока, как это бывало с ним обыкновенно. И вот он уже беспечно улыбается своему ассистенту, который ставит поднос на специальный чайный столик.

Старательно отводя глаза от изящных рук молодого человека с божественно длинными пальцами, расставляющих на столе невесомые чашки, Баттон уверенно ответил:

– Ну, разумеется. Сработает! Отчего бы нет?

Кабо тотчас слегка отстранился. Оба они были на удивление осторожны…

– Потому что Электра особенная, – сказал Кабо, разливая чай. – Трудная жизнь, полная утрат, научила ее не только наблюдательности, но и осторожности, которая на грани подозрительности. Она смотрит вглубь вещей. Она не верит в счастливые совпадения. И в то, что на свете бывают благие намерения, она не верит тоже. Если… когда она поймет, что важнее всего в жизни, то…

– Она всего лишь дитя, Кабо! – расхохотался Баттон. – Да, она необычайно умна и владеет искусством манипуляции, но она всего лишь юная девочка!

Кабо ответил ему долгим взглядом.

– Но юность вовсе не подразумевает наивности… и идиотизма. Сама по себе молодость не исключает проницательности!

Баттон понимал, что Кабо говорит сейчас и о себе, не только об Электре. Таким образом, их разговор перетекал в опасное русло. И Баттон в очередной раз сделал вид, что не понимает, о чем говорит Кабо, и не догадывается об истинных его чувствах.

– Смею вас уверить, что мисс Электра была бы сильно обеспокоена, услышь она вас сейчас. Ведь она так яростно доказывает этому миру, что не обладает ничем, кроме смазливого личика…

Баттон потянулся за чашкой и блюдцем, которые протягивал ему Кабо, зная, что чай именно таков, как если бы он сам его приготовил. Если не лучше… Кабо заботился о том, чтобы жизнь мэтра была гладкой, словно изысканный китайский шелк – самый настоящий, а не та гнусная подделка, которую пытается подсунуть ему мерзкий торговец с кустистыми усами…

Кончики пальцев Баттона на миг соприкоснулись с теплой рукой молодого человека по чистейшей случайности. Мэтр тотчас отдернул руку – от острого приступа нежности и желания у него перехватило дыхание. С трудом сглотнув, он указал на столик:

– Поставь туда. Я… я выпью чуть погодя.

В глубине прекрасных глаз Кабо словно сверкнула молния – это длилось лишь мгновение, будто кто-то заслонил свет загоревшегося в темноте светильника… Но Баттону показалось, что сердце его пронзила острая сосулька. Если бы только… Если бы он был моложе. Если бы Кабо был старше. Если бы он мог поверить, что сможет сделать умного, талантливого и красивого молодого человека счастливым…

Но нет, он не вправе счесть благодарность своего ассистента и его героическую преданность чем-то бóльшим! Он не вправе воспользоваться своим положением мэтра, чтобы удовлетворить свои инстинкты! Кабо рожден для славы, для величия. Пожалуй, юноша даже больше этого заслуживает, чем он сам! И он не вправе тянуть его назад. Он не станет привязывать его, сдерживать…

Сделав вид, что не заметил боли во взгляде молодого человека, Баттон склонился над чистым альбомным листом, силясь скрыть бешеное биение сердца и участившееся дыхание.

– А теперь позволь мне сосредоточиться. Мне необходимо выдумать корсаж для театрального платья миссис Тигарден, чтобы он гармонировал с ее, прости господи, выменем. В высшей степени непростая задача, скажу я тебе…

Посуда на подносе еле слышно звякнула, тихо прошуршала ткань… Кабо, как всегда, двигался очень грациозно. Баттон старательно опускал глаза, покуда не убедился, что молодой человек удалился. Затем взгляд его устремился на дверь. Баттон смотрел на дверь долго. Очень долго…