На Сент-Джеймс-стрит в «Уайтс», «Будлс» и прочих джентльменских клубах служители торжественно подавали завтрак тем немногим членам, кто оставался на ночь в своих великолепных номерах. В роскошно отделанных резными панелями комнатах, тихих и мирных, джентльмены с шумом разворачивали газеты, изучая вчерашние новости, политические и светские.
В одном эксклюзивном джентльменском клубе, расположенном на той же улице, в нескольких дверях от этих прославленных заведений, там, где все звуки не поднимались выше шепота, раздавалось топотанье маленьких ножек и высокий вопль.
— Не поймаешь!
Вслед за этим послышался гораздо более громкий топот юношеских ног.
— Поймал!
А затем громовые шаги больших ног.
— Ой! Вы двое, подождите меня!
Уилберфорс, дворецкий клуба «Браунс», проходя под парадной лестницей, лишь слегка поморщился от этих громких звуков над головой.
С внушающей уважение живостью Уилберфорс, несмотря на свое тяжеловесное величие, бодро отскочил в сторону как раз вовремя, чтобы уклониться от двух юных тел, с опасной скоростью скользивших вниз по перилам.
Широкий изгиб у подножия лестницы положил конец этому безобразию. Уилберфорс посмотрел на образовавшуюся на полу кучу и удостоверился, что она состоит из двух длинных ног, двух пухлых ножек, двух тощих рук и двух пухлых ручонок, а также двух не проломленных голов, после чего перевел укоризненный взгляд на верхние ступеньки. Там возвышался самый молодой и самый крупный помощник швейцара, девятнадцатилетний малый по имени Бейливик. Он с тоской глядел на то, что шевелилось внизу.
— Давай, Билли-вик! — пропела Мелоди, распростертая на животе Эвана. — Попробуй сам!
Бейливик прикусил губу и настороженно оглянулся. Но едва он медленно потянулся к перилам, как заметил Уилберфорса, сверлившего его яростным взглядом.
— Не смей. — Уилберфорс никогда не повышал голоса, но почему-то его четко произнесенные слова пронзали воздух большого холла, как пули. — Даже. Не думай. Об этом.
Бейливик отдернул руку от перил как ошпаренный. Глаза его широко распахнулись.
— Уиббли-форс! — заулыбалась Мелоди суровому дворецкому. — Так весело! Я обвалилась на Эвана.
— Отлично сделано, леди Мелоди. Мастер Эван гораздо мягче, чем мрамор пола, и гораздо менее склонен к тому, чтобы дать вам разбиться на кусочки. — Как и остальные служащие «Браунса», Уилберфорс был не способен, в чем бы то ни было перечить Мелоди. И даже когда он напускал на себя самый невозмутимо грозный вид, от которого гиганта Бейливика бросало в дрожь, Мелоди это только веселило. И разумеется, от этого сердце Уилберфорса таяло, как мороженое.
К счастью для него, такую перемену нельзя было различить невооруженным глазом, и весь подчиненный ему штат продолжал пребывать в должном ужасе.
Однако юный Эван, кажется, проник в эту тайну. Так что когда Уилберфорс устремил на юношу суровый взгляд, тот, едва скрывая усмешку, ответил:
— Я крепко держал ее при спуске, Уиббли… э-э… Уилберфорс. Я позаботился, чтобы она не ударилась об пол.
Уилберфорс слегка наклонил голову.
— Надеюсь, что этот инцидент не повторится.
— Нет, сэр. Нам просто захотелось разок попробовать.
Мелоди кувырком скатилась с Эвана и подкатилась к ногам дворецкого. Сунув палец в рот и лежа на его сверкающих ботинках, она подняла на него глаза.
— Я хочу есть.
Заложив руки за спину, Уилберфорс чуть наклонился и посмотрел вниз.
— По-моему, маленькая миледи, повар в эту минуту печет ваши любимые лимонные кексы.
Огромные синие глаза с восторгом распахнулись еще шире.
— Можно мне взять один для папы?
— Уверен, что повар с удовольствием выберет самый лучший экземпляр для угощения его светлости.
И Мелоди радостно захихикала, наслаждаясь звучанием торжественных слов. Она мгновенно вскочила на ноги и помчалась в сторону кухни, крикнув на ходу: «Пока, пока!»
Эван поднялся на ноги и принялся отряхивать с себя пыль.
— Знаете ли, она только что позавтракала. Уилберфорс слегка выгнул бровь:
— А вы нет?
— Для лимонного кекса место в животе всегда найдется, — фыркнул Эван и, небрежно взмахнув рукой, направился вслед за Мелоди.— До скорого, Уиббли-форс!
Уилберфорс остался величаво стоять в холле. Внешне он выглядел как воплощение суровой невозмутимости, а вот внутри дело обстояло совсем не так.
Только прошлым вечером лорд Бартлз пожелал ему не «Доброго вечера», а «Доброго сна, Уиббли-форс».
«Достоинство, старина. Всегда соблюдай достоинство».
Когда утреннее солнце, наконец, пробилось сквозь пыльные окна чердака, чтобы знаменовать наступление дня, Лорел открыла глаза и растерянно посмотрела на не знакомый потолок, испещренный когда-то побеленными стропилами. В полусонном недоумении ей ничего не приходило в голову. Это не ее комната. Наклонный потолок больше всего походил на чердачное перекрытие…
Чердак!
Реальность разогнала остатки сна, и по коже побежали мурашки. «Я заперта на чердаке джентльменского клуба. — Лорел затопила справедливая ярость. — Я убью Джека, как только доберусь до него. О да! Убью насмерть! Затопчу, а потом сплету веселые гирлянды из самых ярких цветов и попляшу на его могиле. Он у меня будет мертвей мертвого!»
Вульгарная непочтительность этих мыслей прогнала панику, и Лорел смогла подняться с кучи простынь, послуживших ей постелью, и покрутить головой, разгоняя кровь. «Умираю с голоду. Так хочу есть, что кажется…»
Запах еды!
На маленьком столике, на который она прошлым вечером не обратила внимания, стоял накрытый салфеткой поднос. Лорел метнулась к нему через всю комнату, босая, не подумав об усыпавших пол осколках вчерашних снарядов.
Впрочем, они исчезли. Весь чердак был начисто выметен. По правде говоря, он вообще выглядел гораздо чище, чем вчера, когда она копалась в ящиках и коробках в поисках метательных орудий.
Посмотрев на столик, она увидела, что рядом с ним стоит красивый стульчик, которого вчера здесь не было.
«Эльфы…» Или слуги, хотя слуги, принявшие участие в похищении, по мнению Лорел, были так же виновны, как и Джек.
Она подняла блестящую серебряную крышку и увидела предлагаемое обильное пиршество. Белый хлеб. Толстый ломоть сыра. И окружавшие их красные яблоки. Все свежее, и всего много. Еда простая, но ее явно не хотели уморить голодом.
«Похоже, — обратилась она к комнате, — скоро меня отсюда не выпустят».
Стены не ответили, но, казалось, сдвинулись теснее. Она закрыла глаза. Не нужно задумываться об этом: толку никакого. А вот еда поддержит ее силы и мужество. Разглядывая поднос, она убедилась, что на нем не было ни ножа, ни вилки, ни даже ложки. Ничего, чем можно было есть.
Значит, еду принесли не слуги. О, преданный слуга может по приказу хозяина помочь в похищении, но даже самая глупая служанка знает, как подавать еду. Так что ее трапезу готовил сам Джек, и только Джек. Один.
Взяв обеими руками ломоть сыра, Лорел откусила большой кусок и сердито принялась жевать.
Ох уж эти мужчины!
Поев, она накрыла оставшуюся пищу. Отряхнув руки, она решила тщательно осмотреть и оценить содержимое комнаты, хотя бы для того, чтобы не сойти с ума, в этом нагромождении ящиков наверняка можно найти все, что ей угодно. Возможно, на дне одного из них она обнаружит ключ от чердака…
Нахмурясь, она огляделась кругом. Для чего служило это помещение? Складом являлся главный чердак, значит, эта комната нужна была не для хранения. А для чего? Она представляла собой очень удобную тюремную камеру. Неужели клуб джентльменов часто содержал пленников?
Четыре чисто выбеленные стены. Дверь. Большой очаг, но явно не приспособленный для стряпни. Большое замызганное окно. И… Она подошла поближе к одной стене. В стене были крючья, расположенные на расстоянии нескольких футов друг от друга. И на противоположной стене тоже. Крючья для натягивания веревок?! Параллельные линии…
Веревки для сушки белья!
Она заперта в подсобке для стирки.
Паника сменилась веселым хихиканьем. В каком-то смысле все, что с ней произошло, случилось из-за стирки.
Четыре года назад ее выдала именно прачка. Она сделала логичный вывод насчет состояния младшей дочери ее светлости.
Прачка была женщиной почтенной и не склонной к сплетням. По крайней мере, по утверждению матери Лорел. Впрочем, Лорел подозревала, что тут не обошлось без какого-то денежного вознаграждения, потому что вскоре прачка ушла на покой и перебралась вместе с мужем-мясником в какой-то деревенский дом.
Лорел ясно помнила последовавшее противостояние, весь ужас и унижение, память о которых ничуть не потускнела с годами.
— Ты гадкая себялюбивая девчонка! Как ты могла сотворить такое позорище для своей семьи? — Это говорил отец, который был гораздо добрее матери.
— Ты шлюха! — Мамочка никогда не смягчала выражений. — Ты грязное мерзкое существо! Кто он? Кто этот негодяй? Твой отец немедленно бросит ему вызов и всадит в него пулю! А если отец промахнется, я сама позабочусь о судьбе этого негодяя!
Все это перемежалось увесистыми пощечинами, чтобы попреки звучали убедительнее. Затем ее за косу втащили в комнату… дальнейшие воспоминания были еще ярче.
Шесть месяцев она провела в строжайшем заключении, живот ее рос, а душа съеживалась, пока Лорел не дошла до самых униженных молений… Что, кстати, ей ни чуточки не помогло.
Однако все это не шло ни в какое сравнение с тяжелейшими тридцатишестичасовыми родами, к которым она была совершенно не готова. Откуда могла невинная девушка что-то знать о мучительных сокращениях и разрывающей боли? Лорел решила, что умирает. А к концу сама хотела умереть.
Потом раздался этот тихий прерывистый крик… а потом небрежная жалость повитухи.
До той минуты, пока повитуха не сказала Лорел, что ее дочь мертва, она еще почему-то верила, что Джек вернется и все уладит. Да, до того момента, когда ее оставили наедине с пустым животом и разбитым сердцем, Лорел верила в это.
Как глупое дитя, наслушавшееся сказок.
Или как простодушный доверчивый идиот, которого ограбили и бросили на дороге, считая мертвым.
Она сохранила секрет Джека… его тайну. На протяжении всех бед, ударов, оскорблений… и заточения она держала язык за зубами и верила… верила. Ее родителям так и не пришло в голову, что осквернителем их дочери был лорд Редгрейв.
Он был обожателем Амариллис и долгие месяцы где-то отсутствовал. В любом случае на их глазах он никогда не обращал внимания на Лорел. Они забыли о нем, едва выбросив за порог.
Точно так же, как Джек позабыл о ней.
А Джек в своих комнатах закончил завязывать галстук и отвернулся от зеркала. Мелоди лежала посреди комнаты на ковре и энергично размахивала в воздухе ножками, одетыми в чулочки.
— Папа, а у тебя есть папа?
— Когда-то был. Он умер. — Ему не пришло в голову уклониться от истины, Мелоди очень ценила правду.
— А мама у тебя есть? У дяди Эйдана есть.
— Она тоже умерла.
Все умерли. Он один на свете.
Нет, теперь с Мелоди.
«Я должен жениться на Лорел». И удивился тому, что это не пришло ему в голову раньше.
«Как ужасно… Ну какой из меня муж. Никакой», — подумал он с надвигающейся паникой.
Первым его решением было запереть Лорел на чердаке… Не слишком умное первое решение. Но ведь выбора у него не было. Мелоди явно была ее дочерью. И он, по справедливости, никак не мог держать их врозь. И все же для того, чтобы сохранить Мелоди, он готов был жениться на диком тигре.
Представляя себе этого тигра в чердачной клетке, Джек рассеянно переступил через Мелоди, намереваясь достать висевший в гардеробе сюртук. Натягивая его, Джек обернулся и невольно глянул на кучку вещиц, лежавшую на ковре перед ней.
Склонив голову, он всмотрелся внимательнее. Вроде бы ничего особенного: камешек, перо, замызганная лента и грязная тощая белая косичка, перевязанная розовой ленточкой.
— Это что? Конский волос?
— Угу! Он от могучего Балф-зара! Это конь-молния!
Поломав голову, Джек припомнил, что кто-то упоминал о большом белом коне, купленном для помощника швейцара Бейливика, чтобы тот мог сопровождать Эвана на верховые прогулки.
— А перо?
— Это от Помма. Он пират! — Мелоди подняла перо, горестно глядя на то, как оно сразу обвисло. От долгого употребления из него ушла вся твердость. — Оно было таким красивым у него на шляпе.
Жена Колина Прю рассказывала историю о труппе актеров, которую возглавлял лихой персонаж по имени Помм. Заинтригованный Джек опустился на одно колено и взял в руку камешек.
— А откуда взялся этот камень?
— Это не камень, — серьезно объяснила Мелоди. — Это сердце дяди Эйдана. — Если приглядеться, камень действительно по форме несколько напоминал сердце. — Он отдал его Медди, — продолжала Мелоди. — А Медди отдала его мне.
Значит, у Эйдана и вправду каменное сердце. Джек ухмыльнулся.
Лента тоже оказалась подарком от Медди. Мелоди продолжала щебетать, и Джек понял, что именно этот обрывок ленты подсказал Эйдану, что сумасшедший покойный муж Медди запер ее в ловушку на чердаке.
Джек задумчиво пропустил ленту через пальцы. Так много приключений. И опасностей, от которых он не мог защитить Мелоди. Столько событий, а он не был их участником. Он был счастлив, что несколько последних недель она провела в атмосфере любви и смеха. Ему только хотелось в этом участвовать. Что ж, раз он не мог ничего добавить к ее сокровищам, он по крайней мере знает, в чем их хранить. Встав с колен и рассеянно отряхнув их, Джек задумался. Куда он ее положил?..
A-а! Пошарив на полке, небрежно уставленной книгами, он нашел раковину с Ямайки, золотую монету с затонувшего корабля, крохотную табакерку из Китая и там же позади всего… да, да… Он вытащил и передал шкатулку Мелоди.
— Сундук с сокровищами! — взвизгнула она.
Это был резной деревянный ящичек, но он захватил воображение Джека потому, что своей выпуклой крышкой и замысловатым железным замочком походил на маленький пиратский сундучок для хранения сокровищ.
— Для маленьких пиратов, — сказал Джек, а Мелоди тут же уселась рядом, чтобы уложить в сундучок все свои сокровища. Злосчастное перо претерпело еще несколько страданий, пока крышка не закрылась, как следует. Впрочем, если это не тревожило Мелоди, Джек не сомневался, что и дар Помма сможет это пережить.
Джек посмотрел на вытащенную с полки кучку собранных со всего света вещиц, потом перевел взгляд на сокровища, собранные Мелоди за её короткую жизнь, и усмехнулся. Сходство было несомненным.
«Наш ребенок!»
Ладно, он долго оттягивал встречу с тигром. Пришло время отправиться на чердак и узнать правду.