К сожалению, ее негодование продлилось не слишком долго, и к полудню Вилла вернулась к своей обычной пустопорожней болтовне. Однако сегодня это не так сильно раздражало Натаниэля. Вилла, с ее открытыми манерами и странными, типичными для нее взглядами на жизнь, была довольно-таки освежающей компанией.

— В Лондоне много книжных магазинов? — спросила она на одной из их редких остановок для отдыха.

— Несколько, — сухо сказал Натаниэль. Он снова избегал ответов на большинство ее вопросов сегодня, но какой будет вред от ответа на этот вопрос?

— Я много раз прочитала каждую книгу в Дерритоне, за исключением экземпляра «Исследования домохозяйки по использованию уксуса», которая принадлежала Далки Мэйсон. Я смогла прочитать ее всего два раза.

— Целых два раза? — Натаниэль был под впечатлением. Он не мог представить себе, что можно прочитать дважды хотя бы заглавие и не уснуть.

— Куда бы кто-то из Дерритона не путешествовал, он всегда привозил книгу для меня, — сказала она, ее любовь к оставшейся далеко позади семье была очевидна в ее голосе. — Конечно, так как некоторые из них сами не умеют читать, то это создавало довольно-таки непредсказуемое разнообразие книг. Из всех, моими любимыми являются книги из коллекции моих родителей. Вы читали Линнея? — нетерпеливо спросила она.

— Немного, — ответил удивленный Натаниэль. Карл Линней был немного трудным для понимания сельской мисс, так как работы этого натуралиста еще не были переведены с латинского на английский, насколько Натаниэль знал. Кажется, она на самом деле была хорошо образованной сельской мисс!

— Моя мать так любила Линнея, — прокомментировала Вилла. — «Листья цветка… служат брачными постелями», — восторженно процитировала она. — Действительно, я нахожу это более впечатляющим, чем простая романтическая поэзия, как вам кажется? Все эта чушь о «божественных грудях, которые целует лунный свет и роса» просто не производят на меня никакого впечатления, — прозаично заявила она.

Натаниэль почти задохнулся. Что за дьявольщину она читала?

— Ну…

К счастью, она не ждала от него ответа.

— Я рада, что я больше не сержусь, — бодро проговорила она. — Это приятное развлечение время от времени, но это так утомительно.

Натаниэль посмотрел вдаль. Он сделал из себя самого настоящего дурака.

— Говоря об этом…

Она кивнула.

— Да, конечно, вы могли видеть, что я была слишком занята, ненавидя вас, чтобы говорить.

— Вы ненавидите меня? — Натаниэль не мог поверить, что это беспокоило его, но это было так.

— О, больше нет! В конце концов, все это произошло не по вашей вине, не так ли?

— Но также и не по вашей, — сказал он.

— Ну… — она резко отвернулась от него и пустила кобылу быстрой рысью. — Разве мы не прекрасно проводим время сегодня? — отозвалась она через плечо.

Натаниэль узнавал чувство вины, когда он его видел. Блант быстро догнал кобылу после того, как Натаниэль легко ударил его пятками.

— Вилла? Что на самом деле произошло тем вечером на тропинке?

Она осторожно отодвинулась, продолжая болтать.

— Такая хорошая погода для путешествия…

Натаниэль потянулся к поводьям кобылы и заставил обеих лошадей остановиться.

— Я хочу, чтобы ты постояла спокойно и ответила на мой вопрос в этот раз.

— Ох, я действительно предпочла бы не отвечать.

— Вилла!

— Не надувайся передо мной. Я не боюсь кобр.

Кобр? Натаниэль замигал.

— Ч-что? Почему ты говоришь мне что-то в этом роде?

Вилла пождала губы.

— Ты подумаешь, что я странная.

Натаниэль приложил руку к сердцу.

— Я обещаю, что мое мнение о тебе не изменится.

Она колебалась, с подозрением относясь к его заявлению. Затем пожала плечами.

— Ох, ну хорошо. Это всего лишь игра, в которую я играю. Иногда людей очень трудно понять. Я считаю, что становится легче предсказать, как они будут себя вести, если я разгадаю, какой вид дикого животного они напоминают. Например, Мойру можно сравнить с бурым медведем.

Так как Натаниэль непосредственно испытал тяжеловесную заботливость Мойры, то ему это сравнение показалось хорошим. Игра? Могло ли это все на самом деле быть из-за ее чрезвычайной догадливости?

— Так ты находишь меня похожим на змею? — если все это окажется глупой шуткой, он сможет притвориться оскорбленным.

— О, не обижайся! Если ты поймешь змей, тебе они очень понравятся, я уверена.

— Но Вилла, — тихо сказал он. — Почему кобра?

— О, по многим причинам! — она начала загибать пальцы. — Кобры на самом деле очень застенчивы, и не любят, чтобы их беспокоили. Когда же их потревожат, они устраивают внушительную демонстрацию своей свирепости, раздувая свой капюшон и раскачиваясь, но в действительности это по большей части лишь видимость. Они атакуют, только когда они должны атаковать, — она нерешительно улыбнулась ему. — Как и ты.

— Я не ядовитый, — напомнил ей Натаниэль, хотя внутренний голос напомнил ему, что его позор вполне может быть заразным.

Она пожала плечами.

— Я не сказала, что это совершенное представление.

— И я никогда не «надувался» перед тобой — до этого момента, во всяком случае, — Натаниэль не был в восторге от ее проницательности. Кто бы мог подумать, что пышная сельская мисс может иметь такой острый ум? Если, конечно, все было из-за ее ума.

Вилла вздохнула.

— Это всего лишь игра, — медленно сказала она, как будто обращаясь к дурачку.

Натаниэль нахмурился.

— Так ты решила, что я кобра. Что это меняет?

— Нет, не просто любая кобра. Королевская кобра. Naja hannah. У меня есть книга, которая очень хорошо их описывает. Они живут в Индии. Они очень большие и красивые, но самые застенчивые из всех кобр. Они отступят даже перед ребенком.

Замечательно. Теперь я еще и трусливая змея.

— Достаточно. Ты собиралась объяснить, как я оказался рядом с тропинкой, без сознания.

— Я бы предпочла поговорить о змеях.

— Вилла.

Она вышла из себя.

— Ну, хорошо. Считается общеизвестным фактом, не только в Дерритоне и Эджетоне, но и среди всех окрестных ферм и общин, что я приношу несчастье.

Дьявол. А он как раз начал думать, что она более искушенная. Она просто суеверная сельская мисс, в конце концов.

— Ты же не веришь в эту ерунду, не так ли?

— Я хотела бы, чтобы это было ерундой. Хотела бы, чтобы это была всего лишь глупая сказка, но больше всего мне хотелось бы, чтобы это было о ком-нибудь другом.

Натаниэль потер затылок.

— Так ты веришь, что ты приносишь несчастье?

— Некоторые сказали бы, что я колдунья.

Ха. Она больше похожа на шалунью.

— Кто сказал бы это?

Она отогнула один палец.

— Уэсли Мосс, например.

Натаниэль попытался отыскать глубоко в себе запасы терпения.

— Вилла, будь любезна, просто расскажи мне все так, чтобы мне не приходилось вытягивать это из тебя слово за словом. Ты полагаешь, что тебе сопутствует невезение?

— О, нет, у меня замечательная удачливость. Я всегда первая нахожу ягоды весной, и мои кексы никогда не проседают. Это только мои поклонники.

— Такие, как этот Уэсли Мосс?

— Да, бедный Уэсли был одним из моих самых знаменитых случаев. Конечно, это могло быть из-за того, что он на самом деле зашел так далеко, что поцеловал меня. Или попытался это сделать.

— Так что с ним случилось? Неужели это ужасное проклятие поразило его насмерть? — ухмыльнулся Натаниэль.

Вилла совершенно серьезно покачала головой.

— Нет, слава Богу, хотя он был близок к этому. Но он пришел в себя только через несколько недель, и я слышала, что сейчас он снова начал ходить.

Натаниэль был потрясен.

— Что ты с ним сделала?

— Я не сделала ничего. Это была не моя вина, что он упал в поток воды, который вращает мельничное колесо. Я только пыталась оттолкнуть его. Он никогда не должен был позволять своим ногам запутываться в моем вязании подобным образом.

— Так он пострадал, когда упал в поток?

— О нет, упав в поток, он только вымок. Это водяное колесо мельницы покалечило его.

— Он упал под колесо?

— Не сразу. Это было после того, как мостки разрушились под ним, когда он пытался выбраться из потока.

— Мостки? — Господи Боже, может быть, она на самом деле приносила несчастье?

— Да, когда он поймал большую палку, которую я протянула ему, чтобы помочь выбраться из воды. Или, скорее, попытался поймать. Он ни за что не должен был отпускать стену мельницы, за которую держался.

— Нет, конечно, нет. Как беспечно с его стороны, — слабо проговорил Натаниэль. История Уэсли Мосса заставила его почувствовать себя так, словно он едва избежал своей собственной смерти сегодня в полдень на дороге.

— Ну, вот и результат. Я приношу несчастье.

Натаниэль смутился. Какое это должно иметь отношение к его пробуждению рядом с тропинкой?

— Так значит, ты бросила в меня палку?

— О нет. — Вилла искренне покачала головой. — Я больше никогда не бросаю палки. В твоем случае это был камень. Я пыталась захлопнуть ловушку браконьера, прежде чем какой-нибудь миленький ежик потеряет свою жизнь. Мой камень ударился в гнездо шершней. Которое упало перед твоей лошадью. Но это не было преднамеренным. Рогатка оказалась неисправна.

Натаниэль ощутил что-то дикое и смутно знакомое и пугающе пузырящееся внутри себя. Он стиснул челюсти и с мрачной решимостью переждал этот эпизод. Когда он совершенно уверился в том, что не засмеется, он пустил лошадей быстрым шагом и вручил Вилле обратно поводья ее лошади.

Она, казалось, вздохнула с облегчением, что он не рассердился из-за рогатки. Он был слишком ошеломлен, чтобы сердиться. Что за женщина станет ждать у дороги, чтобы подстрелить мужа как кролика? Он надеялся, что этот метод не завоюет популярность.

Они проехали в молчании больше мили, до того, как Натаниэль осознал, что что-то было не так. Молчание? Это конечно было облегчением, но после еще одной мили его беспокойство начало возрастать.

После третьей мили он не смог больше выносить этого. Он натянул поводья Бланта и заставил его поравняться с кобылой. Они обменялись пыхтящим приветствием, что было больше того, что он получил от мисс Трент. Наконец, он резко повернулся к ней и спросил:

— Что-то не так?

Вилла только посмотрела на него. Он подозрительно разглядывал ее. Она что-то затевала.

— Почему ты не разговариваешь? Ты ни на секунду не прекращала говорить.

Она пожала плечами.

— Ты больна?

Они покачал головой. Нет.

— Ты сердита? Я обидел тебя? — Он ощущал беспокойство, вспоминая, как он себя вел. — Почему ты не говоришь?

Она усмехнулась ему в ответ.

— Вилла?

— Когда находишься по ту сторону молчаливого обращения, то вопросы начинают сыпаться сами по себе, не так ли?

Она надула его. И очень аккуратно это сделала. Натаниэль мог только смотреть на нее с открытым ртом. В этот раз он не смог удержаться. Он рассмеялся, одним хриплым, похожим на лай смешком.

Теперь была очередь Виллы уставиться на него.

Она показала на него пальцем.

— Ты засмеялся. Я слышала. Не отрицай это.

Натаниэль нахмурился, глядя на нее:

— И сейчас ты очень довольна собой, не так ли?

— Конечно, — выражение ее лица было самодовольным. — Если бы у меня были бумага и чернила, я бы записала это событие для истории. Этот день когда-нибудь объявят праздником, я не сомневаюсь.

— Продолжай в том же духе, Вилла, и когда наступит утро, ты обнаружишь паука под своими простынями.

— Я люблю пауков, — непоколебимо заявила она, но затем сморщила нос, — хотя я предпочитаю, чтобы они оставались за дверью. Ты не сделаешь этого, не так ли? Неужели ты был одним из этих ужасных мальчишек, злобных и проказливых?

— Боюсь, во мне не было ничего столь интересного. Я был угрюмым и трудным мальчиком, завидующим вниманию моего отца и к тому же избалованным.

Она долго изучала его.

— Кого твой отец любил больше чем тебя? Твоего брата?

— У меня нет брата. Только мальчик-найденыш, которого мой отец обучал и поддерживал. Бедный, голодный мальчик с улицы — и я ревновал к нему. Можешь себе представить? — Он фыркнул. — Я же сказал тебе, что я был злобным.

Вилла улыбнулась.

— Я могу это понять. Думаю, мне не должно было бы нравиться делить любовь моих родителей с незнакомцем. Как звали этого мальчика? Если мне придется ненавидеть его за тебя, тогда я надеюсь, что у него по-настоящему отвратительное имя. Персиваль? Мортимер?

— Я не ненавижу его. — Натаниэль отвернулся. — И его зовут Саймон.

Саймон, который спас пятилетнего Натаниэля от похитителей и был вознагражден образованием и уважением Рэндольфа, отчима Натаниэля.

Саймон стал сыном, которого Натаниэль всегда хотел. Саймон не мог быть использован, как орудие, в разворачивающемся сражении, в которое превратился брак Рэндольфа и матери Натаниэля. Саймон, наследник, которому не был пожалован никакой титул, и никакого поместья, чтобы учиться ответственности, у которого не было ни семьи, ни связей — Саймон был идеальным выбором для продолжения дела Рэндольфа.

Даже Натаниэль мог понять это. Натаниэль-мужчина, во всяком случае. Натаниэль-мальчик так старался завоевать любовь и уважение своего отчима, заставить его забыть, что Натаниэль в действительности не его сын, забыть о том, что у него нет собственного отца…

Резко он пустил Бланта в галоп, подальше от Виллы. Она опять сделала это. Это было опасно. И нежелательно.

Вилла смотрела, как он скачет прочь, оплакивая простой дружеский момент между ними, который так быстро прошел. Узнавать Натаниэля Стоунвелла было все равно, что смотреть через щель в каменной стене. Только проблески, очаровательные, ведущие к цели намеки, которые были такими краткими. Почему он не может просто поговорить с ней? Его скрытность без сомнения сведет ее с ума, так же, как и разочарованное любопытство.

Тем не менее, если он хотел предложить ей молчаливое обращение, тогда он должен ожидать, что получит в ответ не молчаливое. Возможно, час или два следует посвятить преимуществам хорошего общения? Тогда она расскажет ему о каждом отдельном жителе Дерритона.

И об их собаках.

Вилла со счастливым видом устроилась в седле и приготовилась к долгой болтовне. Натаниэлю придется пожалеть, что он не умер.

— Пожалуйста, Боже, убей меня немедленно, — попросил Натаниэль почти беззвучно.

Если бы Наполеон располагал Виллой в Европе, то Бонапарт сидел бы сейчас на британском троне. Она была непреклонной, жестокой и несгибаемой.

В течение нескольких часов она потчевала Натаниэля историями о деревенской жизни, начиная с перечисления тех, кто лучше всех рыгал, в порядке наибольшей важности, и до разделения сельских детей по степеням раздражения кожи от подгузников.

В течение последнего часа Натаниэль мечтал о смерти или глухоте, что бы ни поразило его в первую очередь.

— Теперь, — говорила она в настоящий момент. — Единственный человек в Дерритоне, когда-либо потерявший палец, это старый мистер Малкольм Беддлеби, который никогда не пользовался ночным горшком. Он утверждал, что они негигиеничные. Летом или зимой, днем или ночью, мистер Беддлеби всегда пробирался на двор. Одной январской ночью, после обильного ужина из тушеной баранины с черносливом, мистер Беддлеби обнаружил, что у него…

Они достигли вершины пологого холма и увидели впереди деревню.

— Мы остановимся там на ночь! — в отчаянии прервал ее Натаниэль.

Гостиница оказалось большой и комфортабельной. Натаниэль решил снять самую большую комнату, какая там была. Возможно, пространства будет достаточно, чтобы рассеять сексуальное гудение, которое начинается внутри него всякий раз, когда они оказываются слишком близко. В данный момент, он не остался бы с ней один на один даже в сарае.

Но нет, при этой мысли он представил себя лежащим с ней на постели из душистого сена, расстегивающим ту ночную рубашку, и при этом он совершенно проснувшийся, полностью возбужденный, полностью…

Блант заржал и нетерпеливо затряс уздечкой, очевидно устав ждать, когда его отведут к корыту с водой. Вилла уже была впереди него, стоя со своей кобылой возле корыта и тайком поглаживала ее по крупу.

Он не мог удержаться от мимолетного смеха, наклоняясь к крепкой шее Бланта. Он была такой искренней, и в то же время имела острый ум. Сказать по правде, он находил эту комбинацию интеллекта и естественной прямоты просто потрясающей. Она ничем не походила на других женщин, которых он когда-либо встречал.

Конечно, он знал нескольких замечательных леди. Они, к великому сожалению, были замужем за его друзьями. Кроме этих нескольких дам, ни одна женщина в Англии в настоящее время не потрудилась бы даже плюнуть на него, если бы он горел.

Так что возможно это просто недостаток женского общества сделал так, что Вилла кажется какой-то особенной. В конце концов, ее нельзя было назвать красивой в полном смысле этого слова — а он всегда предпочитал красивых женщин — хотя она обладала большой долей врожденной привлекательности. И чертовски хорошей фигурой. Фигурой мечты, или, по крайней мере, фигурой его мечты.

Он безжалостно заставил свои мысли свернуть с этого пути.

Она, конечно, была почти сумасшедшей. Проживание в деревне без сомнения заставило ее сойти с ума, потому что она болтала столько же, как три вместе взятые женщины, не обращая внимания на то, слушал он ее или нет.

Самым худшим было то, что он заинтересовался историями Виллы, и это в самом деле было плохим знаком.

Она шла обратно к нему, безуспешно скрывая хромоту, которая заставляла ее юбки подметать булыжники. Подол ее амазонки был в пятнах, а лицо было пыльным от путешествия. На рукаве виднелось пятно от лошадиной слюны, и одна ее рука была прижата к пояснице.

Тем не менее, она бодро улыбнулась ему.

— Ты хочешь, чтобы я напоила Бланта вместо тебя, милый?

Это было совсем другим делом. Весь день она разбрасывалась этими проявлениями нежности.

Милый.

Возлюбленный.

Дорогой муж.

И — достаточно странно — бисквитик.

— Вилла, на самом деле я предпочитаю, чтобы меня называли Натаниэль.

Она пожала плечами.

— Очень хорошо, но ты начал это.

— Я не начинал!

— Ты сделал это. На дороге, в середине дня. Ты назвал меня «полевым цветочком».

— Я… — назвал ли он ее так? Он был в весьма неловкой уверенности, что да. — Хорошо, в любом случае, нет необходимости пользоваться этими проявлениями нежности.

— Конечно, необходимости нет. Люди пользуются ими вовсе не поэтому. Они делают это, чтобы показать, что они заботятся друг о друге. Но если ты хочешь, я не буду называть тебя никак иначе, кроме Натаниэль.

— Вот и отлично. — Он отвернулся, чтобы позаботиться о лошадях.

— Это будет прекрасно, Натаниэль. Спасибо, Натаниэль. Я буду в гостинице, Натаниэль.

Натаниэль застыл на месте и на мгновение глубоко вдохнул. Эта успокаивающая техника всегда срабатывала у него, когда он находился в гуще политических переговоров, так что он не понимал, почему она отказала ему сейчас. За исключением того, что, кажется, не было защиты против этого адского существа.

Из ада? Черт побери, вероятно, она управляла этим местом.

Холодная вода была единственным решением. Он подумал о том, чтобы сунуть голову в корыто. Если он будет по-настоящему удачлив, то ему будет разрешено утонуть.

Вилла очень гордилась тем фактом, что она смогла подождать, пока Натаниэль завернет за угол, к конюшням, перед тем раз разразиться смехом.

Вилла уже ушла в их комнату, но Натаниэль остался внизу в пивной, чтобы поговорить с хозяином гостиницы за пинтой эля.

— Он невысокий, худой, старше меня. Джентльмен… что-то вроде этого.

Хозяин гостиницы потер белую щетину на своих круглых щеках.

— Здесь был проезжавший парень. Вчера днем это было. Он не остановился, только поменял лошадей. Я запомнил, потому что он заплатил мне слишком много за новую лошадь, а его прежняя была почти на последнем издыхании, так он ее загнал. Я сказал своей хозяйке, что у этого человека на карту поставлено нечто большее, чем деньги.

Только его шея. Натаниэль поблагодарил мужчину и хорошо заплатил за эль.

— Просто замечательный, — заверил он хозяина.

Уходя, Натаниэль слышал, как хозяин пробормотал:

— Не знаю, как он может говорить, что эль замечательный. Он не выпил ни капли.

Форест опережал его на полтора дня. Последняя надежда Натаниэля на то, он не потеряет его в Лондоне, исчезла. Проклятие, этот предатель уже был в городе!

Нахмурившись, Натаниэль поднялся по лестнице, преодолевая по две ступеньки за раз. После того, как он доставит завтра Виллу в Рирдон-Хаус, он сможет полностью сконцентрироваться на том, чтобы снова найти Фостера. Дьявол, позволить ему проскользнуть сквозь пальцы тогда, когда он был так близко…

Он открыл дверь и вошел внутрь, не имея желания слушать проницательный юмор Виллы.

— Мы уедем до рассвета…

Он резко остановился, оставив свою речь незаконченной. Там, в свете свечей, на кровати, с волосами, спадающими вниз вокруг нее, чопорно сидела совершенно голая Вилла.

— А сейчас ты готов совокупляться со мной?