Случилось вот что.

У самой границы вельда, на темном африканском континенте человек является слабым, хрупким созданием, которому не место в этих диких и суровых местах. Те, кто поумнее, передвигаются здесь с осторожностью и обычно выживают. А вот глупые, как правило, гибнут. И гибнут нелегко.

В охотничьем лагере африканской страны Кении дочерна загоревший врач откинул полотнище, закрывавшее вход в самую большую палатку, и устало шагнул в круг света от центрального костра и расставленных вокруг него нескольких факелов.

Трое коренастых англичан с тревогой обступили его.

– Как герцог?

– Он выживет?

– Черт возьми, парень, говори же!

Доктор вздохнул и распрямил спину.

– Боюсь, что раны его светлости, нанесенные ему напавшим на него слоном, слишком серьезны. Его больше нет.

Повисло потрясенное молчание. И длилось оно долго, ибо трое старших сыновей герцога Иденкорта не слишком быстро соображали. Наконец младший из братьев обернулся к самому старшему:

– Теперь герцог ты.

Самый старший, но, увы, самый тупой из братьев, лениво расправил плечи.

– Теперь герцог – я. Ко мне переходит титул и поместье, но не раньше, чем я отомщу за отца и уничтожу этого слона-убийцу. – Он поднял руку и потряс кулаком. – Этот слон будет убит!

Второй брат, ненамного умнее и почти столь же пьяный, значительно покачал головой:

– Сражаться до смерти!

Кенийский проводник, опытный житель саванны, попытался предотвратить катастрофу:

– Ваша светлость, милорды, этот слон очень опасен. Нам следует скорее убраться с его территории и забрать с собой тело вашего отца.

– Убраться?! – вскричал третий брат, у которого ранее тоже шевельнулась подобная мысль, но это малодушное предложение повергло его в гнев. – Черт возьми, парень, мы, сыновья Иденкорта, должны бежать? – И присоединившись к братьям, он вскинул на плечо ружье. – Победа или смерть!

К несчастью, случилось последнее.

А в Англии, в мрачном кабинете, декорированном самой смертью, младшему сыну покойного герцога Иденкорта вдруг почудилось, что в стеклянных глазах чучел блеснуло нечто, похожее на злобное удовлетворение.

– Все? – Грэм ослабевшей рукой провел по лицу и откинулся в кресле, в кресле отца, но сам этого не заметил. – Ну да, разумеется. Они же всегда были вместе, до конца. Господи! Погибли по собственной глупости!

Мистер Абботт кивнул.

– Именно так. Проводник пытался их спасти, но только он сам и двое его людей избежали смерти.

– Разумеется, он ничего не мог сделать. – Грэм махнул рукой. – Не смог их остановить. Никто никогда не мог. – Он покачал головой. Потрясение еще не давало ему ощутить до конца глубину горя. Во всяком случае, он надеялся, что причина именно в этом.

Грэм никогда не был особенно близок ни с отцом, ни с братьями, ибо по своей сути был совсем другим человеком. В детстве ему либо затыкали рот, либо вовсе не обращали на него внимания, а потому он со временем понял, что лучший способ общаться с членами семьи – это, по возможности, избегать их.

Став взрослым, он научился покорять сердца женщин, и тогда отношение к нему слегка изменилось, возникло некое ворчливое почитание, ибо сокрушители мебели всегда ценили охоту, любую охоту. Но перемирие каждый раз было слегка настороженным и недолгим.

– Ваша светлость, я должен сообщить вам…

Мир Грэма на миг замер, а потом закрутился вновь с пугающей скоростью.

«Ваша светлость…»

Он сглотнул, в горле было сухо. С трудом выбравшись из кресла и спотыкаясь на ходу, Грэм двинулся к графину с отцовским – нет, теперь с его собственным – виски. Напиток сверкал, как янтарный символ спасения.

Грэм опрокинул один стаканчик, чтобы прогнать сухость в горле, а второй – чтобы убрать вкус первого. Но третий тоже налил, просто чтобы на него полюбоваться. Потом вернулся к Абботту.

– Я герцог Иденкорт.

– Да, ваша светлость, герцог, – кивнул Абботт.

Грэм шагнул к креслу отца, но вдруг отпрянул и выбрал другое, не столь отягощенное воспоминаниями.

– Я герцог Иденкорт, – произнес он, заглянув в стакан. Вот черт, там уже пусто! Абботт забрал у него стакан.

– Ваша светлость…

– Эй, я же из него пью!

Абботт швырнул стакан в камин, где он раскололся на мелкие части. Грэм заморгал, в первый раз отметив, что Абботт не просто насторожен – плотно сжатые губы скрывали гнев и отвращение.

– Ваша светлость, пять поколений моей семьи служили вашей семье в качестве поверенных и советников в делах. Ваш дед никогда не платил нам вовремя и полностью, а ваш отец не платил вообще. Совет, который я собираюсь вам дать, будет первым и последним от Абботта. Так что слушайте внимательно.

Грэм откинулся в кресле и наконец сфокусировал взгляд.

– Слушаю.

Абботт расправил плечи. На слабом, невыразительном лице сверкнули глаза.

– Не теряйте времени, быстрее вступайте в свои права и принимайтесь за дело. Ваше состояние расстроено, земли простаивают в запустении. Ваши крестьяне страдают, долги огромны и продолжают быстро расти. Видит Бог, приятель, если в ближайшее время Иденкорт не получит значительного количества денег, то скоро спасать будет нечего. Единственный возможный путь для вас – это найти богатую жену, и найти быстро, иначе будет поздно. До конца сезона осталось меньше месяца. Предлагаю вам очаровать нужную даму быстро и основательно.

С этим словами он развернулся, вышел из кабинета, а потом из Иден-Хауса. Грэм следил за ним, смутно понимая сквозь туман накатившего на него шока, что вместе с Абботтом из его жизни уходит надежда получить хотя бы какую-то помощь в спасении огромного расстроенного хозяйства Иденкортов, о котором он так и не потрудился что-либо узнать.

Грэм закрыл глаза и прижал лоб к холодному стеклу.

– Черт! Черт! Черт!

Интересно, как мог вечно пустой Иден-Хаус показаться еще более пустым? Грэм возбужденно шагал в темноте по огромным залам. Одновременно величественные и жалкие в своей заброшенности, они отзывались призрачным эхом. И почему он раньше этого не замечал? Неужели даже само ожидание возвращения хозяина наполняло эти комнаты жизнью? А может, неприязнь Грэма к членам его семьи не давала ему почувствовать собственное одиночество? Лучше одному, чем с ними?

Вот теперь он действительно один. Пустота этого дома, который стал теперь его домом, была лишь символом пустоты всей жизни самого Грэма. Не каждый день человек становится герцогом. Но он стал, получил все, о чем не мог и мечтать (правда, ему и в голову не приходило мечтать о подобном), а рядом никого нет, некому даже рассказать о случившемся.

Разумеется, кроме Софи. Эта мысль успокоила Грэма. Софи выслушает его, выслушает ужасную историю гибели отца и братьев, сумеет почувствовать всю абсурдность и бессмысленность происшедшего. Скажет что-нибудь колкое, но разумное, и окажется, что в этот момент Грэм именно так и думал. И как обычно, он почувствует, что одиночество отступает. Но Софи единственная. Впереди вся жизнь, а достойный партнер только один.

Грэм задержался в комнате матери, изысканном помещении, на которое не наложил отпечаток стиль жизни обитавших в доме мужчин. Сквозь толстый слой пыли на пологе проглядывал глубокий розовый цвет; мебель была изящной и элегантной, но Грэм помнил, что она принадлежала еще бабушке.

В инкрустированной шкатулке на туалетном столике хранились простые украшения, из тех, что надевают каждый день. Грэм сомневался, что у матери были другие драгоценности, ибо когда она вошла в клан Кавендишей, их казна уже опустела. Грэм одним пальцем приподнял крышку. В шкатулке было пусто. Видно, кто-то давным-давно забрал отсюда все ценное. Пожалуй, мама не стала бы возражать – пусть ее скромные драгоценности снова кто-то носит, ведь они для этого и предназначены.

Да, приятная комната, но это всего лишь комната. В прежние времена она что-то для него значила, как, должно быть, и для отца. Грэму хотелось в это верить. Герцог никогда не говорил о своей покойной жене, но он так больше и не женился. Возможно, потому что у герцога уже имелся наследник, а в запасе еще несколько, но вдруг все же причина была глубже? Грэму хотелось верить, что отец хоть раз в жизни чувствовал настоящую привязанность.

Грэм фыркнул. Едва ли. Его отец был именно таким, каким выглядел, – грубым и агрессивным.

Грэм повернулся, чтобы уйти, но задел бедром маленький столик. Старинная вещь покачнулась, шкатулка соскользнула на пол. Боже, он такой же неловкий, как Софи!

Грэм поднял шкатулку. Один ее угол треснул, образовалась широкая щель. Герцог замер, рассматривая, ее. Шкатулка не была так уж дорога ему, но выбросить ее он просто не мог. Вдруг в щели блеснуло что-то металлическое. Грэм приподнял шкатулку и встряхнул, но ничего не выпало. Он присмотрелся, поддел ветхую бархатную обивку, слегка потянул и убедился, что кто-то открепил ее давным-давно. Под обивкой лежало кольцо. Не особенно впечатляющее – небольшой бриллиант в простом золотом обрамлении. Тем не менее кольцо выглядело очень мило. Безыскусное колечко. Такое леди могла бы носить просто потому, что оно ей нравилось.

Грэм плохо помнил свою мать. В памяти остался аромат нежных духов и тихий голос в хоре мужского рычания. Но все равно, едва ли его мать хотела, чтобы он воспользовался этим кольцом как обручальным. Все же оно было недостаточно представительным для той девушки, которую он захочет сделать своей герцогиней.

Однако Грэм сунул кольцо в карман. В конце концов, ему потребуется и девушка, и кольцо, так ведь? Возможно, смысл в том, чтобы найти девушку, которая подойдет к уже имеющемуся кольцу, а вовсе не наоборот.

На тихой улице, где располагалась юридическая контора «Стикли и Вулф, поверенные» – контора достойная, хотя ни одна важная персона ее не считала таковой, – почти никогда не случалось каких-либо происшествий криминального характера. Контора располагалась на третьем этаже; внизу находилась лавка перчаточника, на втором – агентство по подбору прислуги. На улицу выходили широкие окна, но даже днем шум редко долетал до них.

Если бы в ту ночь кто-нибудь прошел под окнами – а это было вполне безопасно даже в столь глухой час – и в нужный момент поднял бы глаза, этот человек заметил бы отблеск свечи в окне, которого там явно быть не должно. К счастью для взломщика, на улице никого не было.

Честно говоря, этому высокому, некогда привлекательному, а теперь потрепанному жизнью мужчине и не следовало выглядеть так, словно он здесь на своем месте. На нем была слишком темная одежда, и вел он себя, как проникший в чужие владения вор. Да и тот факт, что была практически полночь, тоже не добавлял визитеру респектабельности.

А ведь фактически он имел полное право здесь находиться. Вулф был не слишком знающим поверенным – в колледже он больше жульничал, чем учился, а экзамены чаще сдавал с помощью мелких взяток, чем знаний, к тому же он сумел нащупать возможность шантажировать декана. Но к чему компетентность, если у него самого и его знающего партнера всего один клиент?

Сам Вулф ни за что бы не выбрал такого партнера, как Стикли, но партнерами были еще их отцы, а кроме того, Стикли просто гениально умел управляться с единственным оставшимся в их руках фондом. Под отеческим присмотром Стикли пятнадцать тысяч фунтов, когда-то оставленные сэром Хеймишем Пикерингом, выросли почти до тридцати тысяч. На часть из них Вулф хотел бы наложить лапы. Прямо сейчас.

Сейф не был спрятан, да и куда спрячешь огромный железный ящик, вмещающий все эти пресловутые тридцать тысяч фунтов? По крайней мере, Вулф на это рассчитывал. Он не забивал себе голову мелкими денежными расчетами. Для этого существовал Стикли.

Именно Стикли вручал Вулфу его гонорар – ровно столько же, сколько получал сам. В этом месяце денег хватило всего на три дня. Тогда Вулф уговорил партнера выдать еще немного. Тот сурово поджал губы – не одобрял безответственности, но аванс удалось растянуть всего на неделю.

Сейчас Вулф рассчитывал поживиться большей суммой. Он был в долгах и должен был очень опасным людям, из тех, кто содержит грязные и темные букмекерские конторы, полные грязных, темных людишек. Мысль об ожидавшей его судьбе, в случае если он не выплатит долг, заставила Вулфа взяться за принесенный с собой инструмент, чтобы убедить сейф сдаться. На подбор цифровой комбинации времени не было.

Несколько минут он трудился, но безуспешно. Колотить по сейфу не было смысла. Он пока не был готов имитировать ограбление. Сейчас он хотел только умиротворить кредиторов до тех пор, пока не добудет у Стикли остальные деньги.

Беда состояла в том, что он не помнил комбинацию цифр. Вроде бы она как-то связана с днем рождения отца, но его Вулф тоже не помнил. Несколько минут он осторожно крутил диск, но в памяти ничего не всплывало, лишь перед глазами возникло лицо родителя, выражавшее разочарование.

Оставив на время сейф в покое, Вулф перешел к собственной половине стола, обращенной к половине Стикли, как будто они действительно работали вместе. Опустившись в мягкое кресло, он бросил инструменты к ногам и с силой потер лицо.

В последнее время он не пил – надо же хоть на шаг опережать преследователей, но в голове стучало, он чувствовал слабость и дрожь в ногах. Женщина и виски – вот что ему нужно сейчас, но Вулф не смел воспользоваться этим лекарством: в ночных кошмарах он видел, что просыпается мертвым.

Вулф бесцельно стал рыться в ящике стола. Ничего дельного там не было – высохшие чернильницы, перья, оставшиеся со времен отца, правда, у задней стенки ящика обнаружилось пенни. Вулф сунул его в карман жилета, уперся локтями в столешницу и уставился на пустое кресло Стикли.

Как он его ненавидел! Их с детства связали друг с другом и придавили грузом надежд. Стикли, хотя и был ловким подхалимом, учился старательно и хорошо. Вулф же был зол, что его заставили получать профессию. Разве им не хватало денег, чтобы жить, как положено джентльменам?

Фонд Пикеринга – громадная куча денег, оставленная выжившим из ума шотландским деревенщиной, предназначалась наследнице, которая сумеет заполучить титул. Да вся история человечества не знала настолько бессмысленной траты денег, таких прекрасных, таких полезных денежек! Пальцы Вулфа жадно скрючились.

Он поднялся и медленно перешел к другой стороне большого двойного стола – на сторону Стикли. Конечно, Стикли придирчив и суетлив, но он не дурак. Он не оставит шифр от сейфа прямо на столе. Или оставит?

Черт возьми! Ему все равно некуда идти. За его квартирой следят, в этом Вулф был уверен. К тому же он уже несколько недель не платил хозяину. Тот мог именно сейчас выбрасывать его вещи на улицу. А потому из чистого любопытства Вулф открыл верхний ящик стола Стикли.

Безупречно четкие стопки бумаги разделялись аккуратными линиями карандашей и рядами бутылочек свежих чернил. Господи, какая скука!

В следующем ящике лежали конверты и чистая бумага – как будто Стикли было кому писать!

В третьем и последнем ящике находилась кожаная папка, перевязанная бечевкой. Интересно.

Вулф вытащил папку и уселся в кресло Стикли. Само по себе чтение его не привлекало, но почерк Стикли он знал не хуже собственного.

Весьма занимательно. Еще одно завещание. На сей раз завещание Стикли. Сначала там следовал длинный список различных ученых организаций, которые должны получить тот или иной экспонат из коллекции Стикли – на взгляд Вулфа, ни один ничего не стоил, – но в конце он прочел нечто, заставившее его удивленно распрямиться в кресле.

Все остальное Стикли оставил – включая значительную сумму накоплений и все будущие акции держателя фонда Пикеринга – сыну партнера отца Стикли. Вулфу. Человеку, который издевался над ним в детстве и приносил одни огорчения в зрелые годы. «Мой отец хотел бы, чтобы я поступил таким образом».

Вулф удивленно моргнул. Потом на его красивом, но осунувшемся лице расплылась злорадная улыбка. Ну что за идиот!

Когда через несколько часов в контору явился Стикли, свежий и подтянутый, как истинно добродетельный человек по утрам, то увидел, что Вулф сидит с должной стороны большого стола, уперев подбородок в сложенные замком руки.

– Бог мой! Ты сегодня рано.

Вулф улыбнулся.

– Это точно.

Стикли справился с удивлением, прошел к своей стороне стола и аккуратно поставил портфель, который носил каждый день на работу и с работы. Вулф рассеянно подумал, какую работу Стикли каждый день берет домой, если у них только один клиент? Кстати, интересно узнать, чем Стикли занимается весь свой строго спланированный рабочий день. При одной мысли об этом Вулфа накрывала тоска. Спрашивать он не стал.

– А я собирался послать тебе записку, – заговорил Стикли. – Мы на днях получили замечательное известие. В город вернулся герцог Брукмор. Прекрасно, правда? Теперь он протянет еще не один год. Мы сможем значительно увеличить фонд, так?

Вулф всегда собирал сплетни, а потому уже слышал, что нынешний маркиз Брукхейвен приехал навестить своего дядю Брукмора. Он так же слышал, что Брукмор обратился к новому врачу, и тот буквально сотворил с ним чудо. Следовательно, некая предполагаемая наследница еще нескоро начнет тратить свои денежки.

Вулф не верил в чудеса. Если хочешь что-нибудь получить, бери сам! И никак иначе.

Он откинулся на спинку кресла и расслабился. Стеганая кожа сиденья приятно скрипнула.

– Стик, послушай… Ты что, изменил шифр сейфа?

Глаза Стикли блеснули.

– Изменил, – кивнул он. – Еще несколько лет назад. Помнишь, у нас какое-то время был помощник? Никчемный парень. Он еще выпил твое виски, потом его стошнило на мой стол. Тогда я его и уволил. И поменял шифр. На всякий случай.

Помощника Вулф забыл, но отлично помнил, как его самого стошнило на аккуратно убранный стол Стикли. Хороший был денек. Он опустил взгляд и уставился на сложенные руки.

– А тебе не кажется, что мне следует знать шифр?

Стикли заморгал.

– Зачем? Я всегда могу открыть тебе сейф.

Вулф наконец решился приподнять тяжелые веки.

– А если с тобой что-нибудь случится, старина? Например, попадешь под колеса кареты? Или будешь утром идти на работу и грабитель на улице перережет тебе горло? – «Или я проломлю тебе череп твоим проклятым портфелем?»

Казалось, угрюмый взгляд Вулфа толкнул Стикли в грудь. Он едва не отшатнулся.

– Я… Я позаботился, чтобы ты получил всю необходимую информацию и смог руководить фирмой дальше. На случай, если произойдет нечто подобное. – Он сглотнул. – В своем завещании. Ты бы… ты бы хотел взглянуть на него?

Тут Вулф улыбнулся, демонстрируя ряд прекрасных зубов. Эта улыбка не раз обезоруживала мужчин, готовых нанести удар, и женщин, готовых звать на помощь.

– Не говори глупостей, старина. Мне незачем на него смотреть. Я тебе полностью доверяю.

В конце концов, он и так узнал все, что нужно.