Джеймс сидел со Стаббсом за столом в общем зале клуба и занимался с ним по букварю Филиппа. Букварь помогал великовозрастному ученику добиваться удивительных результатов.

– О, это я знаю! – Впервые Стаббс при виде написанного слова действительно проявлял искренний энтузиазм. – Так, посмотрим… «Р» – это рыба. Облако – это «О», а мышь – это «М». – Стаббс с изумлением посмотрел на Джеймса и пальцем указал на слово. – Здесь написано «ром». Джеймс наклонил голову и прочел слово.

– Точно, – произнес он.

Стаббс вновь склонился над словами.

– Черт подери. Поначалу кажется, что это какие-то каракули, а в следующее мгновение они обретают смысл.

Впервые Джеймс подумал о том, до чего ограничен мир у неграмотных. Бедняга Стаббс лишен был возможности прочесть приключенческий рассказ, испытать радость открытия найдя в какой-нибудь книге нужную информацию.

Сожалея о времени, которое из-за его неумения быть терпеливым и восприимчивым было потрачено впустую, Джеймс негромко произнес:

– Поверь мне, Стаббс, у каждого написанного слова или напечатанной страницы есть что тебе сказать. Обладая этим, – Джеймс похлопал по букварю, – ты не останешься без знаний, развлечений, даже друзей.

Стаббс погладил букварь с видом собственника.

– Да уж! – выдохнул он, глядя на Джеймса алчущим взглядом. – Я хочу еще.

Джеймс рассмеялся.

– Ну что ж, хорошо, мой жаждущий ученик.

Внезапно дверь в общий зал приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Ригга, одного из охранников.

– Мистер Каннингтон, в большой гостиной танцует какая-то девушка, не хотите посмотреть?

Джеймс раздраженно обернулся.

– Ригг, вы разве забыли, что «лжецам» не рекомендуется заходить в комнаты для гостей?

– Не беспокойтесь, мистер Каннингтон, меня никто не видел. Там всех волнует лишь одно: когда красавица снимет очередное покрывало!

Покрывало.

Перед мысленным взором Джеймса возникли ночной сад и таинственная танцовщица, которая обнажалась у него на глазах, напевая волшебную арабскую мелодию.

Он вскочил и, едва не сбив с ног Ригга, помчался в гостиную, краем глаза заметив, что Стаббс неотступно следует за ним. Очевидно, даже чудеса образования не могли сравниться с исчезающими покрывалами.

Филиппа сняла три полупрозрачных покрывала, прежде чем увидела Джеймса. Она облегченно вздохнула, ведь если бы он не появился, ей пришлось бы либо бежать, ничего не добившись, либо обнажаться под этими алчущими взглядами. Даже если из ее затеи ничего не выйдет, свое ближайшее будущее Филиппа, похоже, смогла обеспечить, поскольку каждый раз, когда полупрозрачные шелка, взлетая, обнажали ее стройное тело, золотые соверены со звоном летели к ней под ноги.

Впрочем, она явилась сюда не ради денег. Этот танец предназначался Джеймсу, ему одному. Так что золото скорее всего достанется юноше-флейтисту, которого Баттон нашел специально для ее выступления.

Джеймс подходил все ближе, осторожно обходя игровые столы. Хотя вряд ли он мог кому-то помешать, поскольку игроки давно побросали свои карты и стаканчики с игральными костями. Все без исключения не отрываясь глазели на танцовщицу, даже не пытаясь скрыть похотливого блеска глаз. В какой-то момент Филиппа едва не разрыдалась от стыда и отвращения.

Джеймс. Она должна помнить – она танцует только для Джеймса. Значит, все прочие зрители не более чем предметы интерьера, как столы или расставленные по углам диваны.

Высоко вздымая свои покрывала, Филиппа танцевала ради него, ради того блеска, который появился в его выразительных темных глазах, а на сладострастные причмокивания остальных гостей восточная красавица не обращала ни малейшего внимания.

Их взгляды встретились. Всем своим существом, своим телом она молила его: «Подойди. Подойди и люби меня».

Он шел, не отрывая от нее взгляда, широкими плечами раздвигая толпу, окружившую низкую сцену.

Филиппа отстегнула еще один лоскут тонкой ткани, последний, который она могла снять, прежде чем окончательно выставить себя на всеобщее обозрение. Подав знак музыканту ускорить темп, она начала двигаться быстрее.

Воспоминания о той ночи нахлынули на нее с необыкновенной силой. Буквально всей своей кожей Филиппа вновь ощутила его нежные прикосновения и страстные ласки. Она продолжала двигаться в своем эротическом танце прямо перед Джеймсом, так близко, что он мог бы коснуться ее, вытянув руку.

Его рука двинулась, медленно и нерешительно, словно он не отдавал себе отчета в том, что делает. Его ладонь раскрылась, пальцы вытянулись.

Филиппа, кружась, отступила, оставив шелковый лоскут в его руке. Не останавливаясь, она проскользнула мимо Баттона, который, задернув занавес, закрыл девушку от зрителей.

Занавес еще колыхался, когда Джеймс прыгнул на сцену и бросился за таинственной танцовщицей.

Он не верил своим глазам. Сейчас, когда он почти потерял голову, не в силах забыть эту красавицу, его мечта снова предстала перед ним.

Он широкими шагами пересек сцену. Танцовщица исчезла. Но Джеймс знал, что со сцены можно уйти только через один выход. Не заметив Баттона, он бросился к небольшой двери, ведущей в служебный коридор.

Она была там, в самом конце узкого коридора, освещаемого лишь коптящей сальной свечой на стареньком настенном канделябре. Тусклый желтый свет едва достигал маленького оконца, возле которого лицом к нему стояла девушка. На черном фоне ночного окна ее легкое одеяние приобрело оттенок ночной синевы, а кожа отсвечивала мерцающим золотом.

Она стояла совершенно неподвижно, словно у нее не было другой цели, как дождаться, когда он преодолеет этот такой короткий и в же время такой длинный коридор. Джеймс остановился, откуда-то из глубин подсознания рвалась тревога, словно пытавшаяся достучаться до его разума через охватившее его непреодолимое влечение. Кто она? Почему вдруг оказалась именно здесь? Нанятая актриса? Некая дама полусвета, за хорошее вознаграждение решившаяся выставить себя на всеобщее обозрение? Значит, она танцевала для всех? Эта мысль почему-то была непереносима.

– Я думал, в ту ночь ты танцевала только для меня, – прошептал Джеймс.

– Да, – едва слышно отозвалась Филиппа.

– А сегодня?

– Да.

– А сейчас?

В уголках ее глаз появились едва заметные морщинки. Намек на улыбку, но у Джеймса сразу полегчало на душе. Она здесь ради него, только ради него. То, что другие видели танец, предназначавшийся ему, не имело никакого значения. Она была его мечтой.

Девушка начала напевать без слов. Экзотическая мелодия поплыла по коридору, как ароматный и теплый ветерок предзакатной пустыни. Медленно, в полной гармонии с мелодией, ее бедра начали раскачиваться.

Он услышал колокольчики.

Танцуя, Филиппа стала приближаться к Джеймсу, который неподвижно стоял посреди коридора, словно зачарованный движениями ее гибкого тела.

Как же великолепен ее Джеймс. Такой сильный и такой ранимый. Но своей любовью она залечит его раны.

На этот раз Филиппа это сделает.

На мгновение задержавшись у единственной свечи, она дотронулась до вуали, закрывающей ее лицо. Глаза Джеймса широко раскрылись от удивления. Филиппа едва сдержалась, чтобы тотчас не открыть свое лицо, ведь ему так хотелось его увидеть.

Медленно снимая чадру, она повернулась к канделябру и, поднявшись на цыпочки, задула свечу. В коридоре воцарилась тьма. Не осталось ничего, кроме ее негромкого мелодичного напева и дыхания Джеймса, которое становилось все более напряженным.

Даже в полной темноте Филиппа ощущала его присутствие так, словно видела его. Когда между ними оставалось не более дюйма, она остановилась, медленно подняла руки и нежно обхватила ладонями его лицо. Он наклонился, с радостью подчинившись ей. Их губы были так близко, что она чувствовала его дыхание на своих щеках.

Их первый настоящий поцелуй.

Она привстала на цыпочки, и когда его губы коснулись ее полураскрытых губ, мелодия затихла.

Джеймса бросило в жар. Удивляясь своей нерешительности, он до боли сжал пальцы. Наконец, преодолев непонятный ступор, он осторожно поднял руку и тыльной стороной ладони ласково провел по ее щеке. Красива ли она? Впрочем, это не имеет значения. Джеймса сводило с ума ее стройное, гибкое тело.

Он буквально впился в ее губы. Незнакомка отвечала на каждое его движение, на каждое прикосновение, и когда его язык нежно и требовательно скользнул между ее губ, она приоткрыла их, ответив на ласку.

Сгорая от страсти, Джеймс покрывал поцелуями ее шею и плечи, яростно срывая остававшиеся на танцовщице покрывала. Девушка не только не протестовала, но и поощряла Джеймса. Завладев его рукой, она еще плотнее прильнула к нему и положила его ладонь себе на грудь.

Темнота окутала их, укрыв от внешнего мира и став средоточием мечты мужчины № женщины.

Филиппа была почти обнажена, лишь широкий золотой обруч на шее и поясок из монист оставались на ее теле, и еще тонкая цепочка колокольчиков, которая, крепясь к передней части пояса, огибала ее лоно и, прячась между ягодиц, возвращалась к изящному замочку на пояске.

Невидимые, но вполне реальные, они явно предназначались для того, чтобы интриговать, соблазнять и, конечно, вознаграждать.

Филиппу совершенно не смущало то, что за исключением довольно варварских украшений на ней ничего не было, в то время как Джеймс по-прежнему оставался полностью одетым, более того, этот контраст возбуждал ее чрезвычайно. Она чувствовала себя наложницей в гареме господина, его покорной любовницей, объектом его желания.

Горячие руки, торопливо и неловко ласкавшие ее тело, говорили об охватившей его страсти, поскольку в обычной ситуации Джеймсу не была свойственна эта юношеская неловкость. Он был так открыт, так беззащитен в своем желании, настолько не способен устоять перед ней, что Филиппа, чтобы хоть на короткое мгновение оторваться от него, сама прервала его ласки.

Она не могла говорить с ним, хотя жаждала поведать ему о своих чувствах. Она могла рассказать о них только с помощью ласк.

Нежно коснувшись его шеи, Филиппа легко, но решительно потянула его галстук.

– Здесь? В коридоре? – изумленно выдохнул он.

Она прикоснулась кончиком пальца к его губам и взяла за руку. Потом нащупала неприметную узкую дверцу, ведущую в небольшую кладовую. Здесь она переодевалась и здесь же, пока Филиппа танцевала, Баттон обустроил их любовное гнездышко.

Осторожно ступая, она вошла в темную комнатку, ведя за собой Джеймса. Как жаль, что она не могла зажечь свечу и увидеть результаты трудов Баттона, ибо, вне всяких сомнений, на это стоило посмотреть, но она не могла рисковать, позволив Джеймсу увидеть ее лицо.

Но больше всего ей хотелось целовать его. Долго. Очень долго.