Тень разодрана лучом, Не укрыться нипочем На брегу твоем крутом,           Шенандоа. Бушевала здесь война. (Эх, Джон Браун [21] , старина) Не зазеленеют ветви снова. Эти раны, там и тут, Никогда не зарастут, Иль напрасен бранный труд,           Шенандоа? Рана каждая страшна. (Эх, Джон Браун, старина) Метеор сраженья рокового.

          Когда ураганы свои океан                        Во глубь континента нагонит, —           Смятенье и ужас на лицах крестьян                        И город измученный стонет, —           Тогда не открытых, а внутренних ран           Боюсь я твоих, государство. Боюсь твоих величайших надежд, отравленных ядом коварства.           Природу сумеем, пожалуй, сдержать,                        А может быть, даже сдержали;           Сумеют и дети — и с пользой — читать                        Ее роковые скрижали.           Но бури есть тайные — их не унять,           Нам и не понять их, а все же — Боюсь, что прогнили стропила домов и киль корабля покорежен.

Мирно ласточки летят,              Словно из былого, Над могилами солдат              Во поле в Шилоу. Ночью здесь с небес лило, День и день творилось зло, За два дня в апреле Нивы заалели              Вкруг села Шилоу. Церкви тамошней стена Чуть не рухнула: она Приняла молитвы Жертв кровавой битвы. Грозно встала рать на рать — И стоят, ни шагу вспять, Не желая изменять              Доблести былого… Вот и ласточки опять              Во поле в Шилоу.

Здесь вязы старые стоят              И листьями шуршат. Вы помните, как был отряд              Мак-Клеллана зажат? В лесу лежали трупы тех,              Кто не ушел назад, — Упавшие с рукой на Юг Простертой в миг последних мук… И кипарисов скорбный круг              Оплакивает всех. Манили Ричмонда огни —              Недалеко они: Вдоль окровавленной стерни              Хоть руку протяни. Семь Дней мы бились, семь Ночей —              И это были дни Отваги, страсти и тщеты, Как призрак, стали я и ты, — И зрели вязы с высоты              И жертв, и палачей. Весь в потускневших звездах стяг, —              Вокруг огонь и мрак, — Не мог сорвать, не мог никак              Победоносный враг. Мы набирались новых сил              Бог знает где и как, Мы ждали: будет перелом И в контратаку мы пойдем, — Но знает здешний бурелом,              Что он не наступил… —  Мы старые вязы. Мы смерти упорней. Стань мир еще вздорней — Не высохнут корни              И листья весною распустятся сразу.

Серебром был подкован              Генеральский конь. Был скакун первоклассный —              Заводила погонь. Гром донесся ужасный:              Конь! скорее в огонь!                         Живо — или пропали!                         Там на наших напали!                         Наши лучшие пали! И помчал — только тронь! Попона из горностая —              Больно битва грязна. Белый — в красное пламя.              Больно жаль скакуна. Разглядели в бинокли:              Вот он мчит, сатана!                         В панике побежали.                         Наши на них нажали.                         Из-под копыт сверкали Искры — в бой, старина! На загнанную лошадь              Пули не пожалей. Из-за ее проворства              Местность еще алей. Филип Шеридан — наездник              Почище иных королей.                         Раз — и победа наша.                         И — кровавая каша.                         Выпил полную чашу Враг среди тополей. В саване соболином              Лошадь похорони. Видишь: вокруг лавиной              Трупов лежат они. Рубка! какая рубка!              Ведомо искони:                         Победителя славим,                         Побежденного травим,                         А погибших избавим От мышиной возни.

Блаженством будет озарен           Кто к миру через войны шел Бесстрашно. В награду смельчакам венец, За стойкость доблестных сердец,           И ратной славы ореол. Хвала героям воздана,           Пусть жизнь их безмятежно потечет; Но незабвенны павших имена,           Друзей и братьев; вечный им почет. И все ж прекрасен горестный удел —           Сраженья беспощадного исход Померкнувшим очам уже незрим. О воле, что не сломлена борьбой, О долге, пережившем смертный бой,           Навеки нашу память сохраним.

Акула — пьяница морей —           Апатией больна, А рыба-лоцман рядом с ней           Целеустремлена. Ей не страшна акулья пасть           И голова Горгоны, Она в сторонке шасть да шасть —           Но целеустремленно. Она порою проскользнет           Меж самых челюстей, Но створ чудовищных ворот           Не сходится на ней. Что ест она? Не знаю сам.           У них с акулой дружба. Добыча ей не по зубам,           Зато по нраву служба.

На смену Северной звезде К нам Южный Крест уже в пути; Исчезла ты — и быть беде, И света не сыскать нигде, И утешенья не найти. Любовь, любовь — твердят ветра, Разлуки горькой мастера. Ни волн сребристая гряда, Ни вод полуденных покой, Да Гамы добрая звезда — Не для меня, к тебе всегда, Как он к земле, стремлюсь с тоской. Назад, назад к тебе одной, Влачится сердце за кормой. Пока нас снег колючий сек И перевертыш-год томил, Увили розы твой порог, Но не увял любви цветок, Что столько радостей сулил. Любовь, любовь — безбрежный океан: Любовь, что смерть, не знает легких ран!

Сквозь бури к ним пришли, и штиль кругом. Но мрачен вид их был издалека, А ближе — зелень, затихает гром И радуга возносится, легка. Там в глубине, где сонные холмы, Объяты сладкой дремой, видят сны, На гребнях, в нежной дымке облаков, Качаясь, пальмы шлют поклоны вдаль, В долины, где журчанье ручейков Баюкает и радость и печаль. Здесь зеленеет папортник со мхом, Несметны краски заливных лугов, Завороженных непробудным сном, И волны замирают у брегов.

Изорван стяг и прорван мрак —           Идет отряд солдат. Не может медь не пламенеть           Мечей и тяжких лат. Идет в молчанье легион,           А вождь их — где же он? Но как в бою, идут в строю,           Порядок сохранен. Их вождь (история гласит)           В сражении убит, Но дух его ведет войска,           Не унывать велит!

Не зря считается игрой Абстрактного мышления строй. По форму дать и жизнь вложить В то, что без нас не стало б жить, Расплавить пламя, лед зажечь И ветер мрамором облечь, Унизиться — но презирать, Прозреть — но точно рассчитать, Любить — и ненавидеть, чувство Иакова [24] — вступая в бой Хоть с богом, хоть с самим собой — В себе лелеять: вот искусство.