ДЖО ХИЛЛ
(Убит властями штата Юта 19 ноября 1915 г.)
Гордым и твердым шагом, исполненный прямоты,
Ушел и проглочен мраком; зачем это был — ты?
Сердце, готовое к песне, остановил свинец.
Песня… Ты шел везде с ней. Кончено. Смерть. Конец.
Все в твоих песнях было, что было в жизни у нас.
Огонь, набиравший силу, затоптан, убит, угас.
Ты был лучшим из наших и все-таки — не спасен.
Боже, когда создашь их, создашь ли таких, как он?
Пой, Джо Хилл! Не затем ли мы отдали, что могли?
Хотели отдать всю землю, чтоб ты не ушел с земли.
Ты принял как должное злобу, позор, клевету суда —
И предан. Теперь до гроба нам корчиться от стыда.
Никто был помочь невластен. Бессилье, как крест, несем.
А ты остался бесстрастен — один — со смертью вдвоем.
Будь проклята, власть имущих, идущая по костям,
Сталью лап загребущих когтящая души нам.
В хвастливых ее призывах — кровавых кинжалов звон.
Будь проклята, ложь трусливых, зовущаяся Закон!
Джо! Юта тебя распяла, чтоб крови твоей испить.
Мы помним все от начала и не хотим забыть.
Они довольны поживой, но живы твои друзья,
И прежние песни живы, и дело убить нельзя.
Гордым и твердым шагом, исполненный правоты,
Ушел и проглочен мраком. Зачем это был — ты?
МОЕМУ МАЛЕНЬКОМУ СЫНУ
Ты, словно песенка, со мной.
Разлуки между нами нет.
Мой каждый шаг, мой жест любой,
мой всякий час тобой согрет.
Перрон, гудки, ночная даль…
Я вспоминаю вдалеке
улыбки сломанной печаль
и слезы на твоей щеке,
немой вопрос дрожащих губ,
лицо, прижатое ко мне,
и — дым из паровозных труб,
и — после — бег огней в окне.
Меж нами связь не порвалась,
но и представить я не мог,
как тяжек будет каждый час
вдали от глаз твоих, сынок.
НЕ ПЛАЧЬТЕ О МЕРТВЫХ
Не плачьте о мертвых, да будет им пухом земля —
пухом для праха.
Час свой последний, который отсрочить нельзя,
встретьте без страха.
Не плачьте о братьях, захваченных в плен.
Мы не забыли
их, погребенных меж каменных стен,
словно в могиле.
Плачьте о жалкой толпе, что бредет по земле,
как на закланье,
смирно влачащейся в прахе, страданье и зле —
в вечном молчанье.
ТЮРЕМНЫЙ НОКТЮРН
Снаружи буря свой напев ведет,
и вторит ветер горькому мотиву,
дождь по решеткам бьет без перерыва,
роняя капли безнадежных нот.
Свет ламп, горящих ночи напролет,
слился со светом молний в переливы
огней на мокрых стеклах. Гром ревет,
а камеры мрачны и молчаливы,
Так лейся, дождь, над высохшей землей!
Так влейся в землю, дождь плодотворящий!
Пора расцвесть цветущему всему.
Есть для сердец, разбуженных тобой,
один лишь свет в ночи непреходящей:
свет утра, изгоняющего тьму!
ВЕСЛИ ЭВЕРЕСТ
Мука и вызов. Изломанный бурей тростник.
В угол загнали его, обступили кругом,
но побоялись прикончить при свете дневном
жертву свою, устрашились идти напрямик:
в черном узилище, чтобы ни луч не проник,
тайно замучили и удалились потом,
алчные стражники, не размышляя о том,
что вы содеяли, кто перед вами поник.
Помните… раньше… немало воды утекло, —
вы его новым царем на потеху солдат
провозгласили, и терном язвили чело,
и поносили, и, словно столетья назад,
вечный мятежник, бичующий вечное зло, —
снова он предан, и предан бичу, и распят.