И ВСЕ-ТАКИ МЕНЯ ПОРАЖАЕТ
© Перевод П. Вегин
Не сомневаюсь — Бог благонамерен.
Но пусть хотя бы скажет — почему
кроты слепы, тогда как зрячи звери,
и смертна плоть, подобная Ему;
пусть прояснит причину мук Тантала,
томящегося жаждой над ручьем,
и чья капризная рука предначертала
Сизифу — унизительный подъем.
Пути Господни неисповедимы,
Он мелкими заботами своими
так увлечен, что Сам не понимает —
что за сознание Его рукою правит.
И все же самое, Господь, твое нелепое творенье —
поэта черным создавать и обрекать его на пенье!
ТЕМНАЯ ДЕВУШКА МЕРТВА
© Перевод П. Вегин
Розы белые на груди,
свечи белые заколдованы.
Возжелал Рыцарь Смерти любви
этой черной Мадонны.
Чтоб одеть ее в белый наряд,
мать кольцо свое заложила,
чтоб отныне могла танцевать
с тем, кого она заворожила.
ИЗ ТЕМНОЙ БАШНИ
© Перевод П. Вегин
Мы не вечно будем сеять, чтоб другие
урожай снимали золотой,
тех, кто братьев травит нищетой,
одобрять не будем мы, немые.
И не вечно сны других сладкоголосой
флейтой будем нежить, услаждать,
нам не вечно слезы проливать,
ведь глаза — это не только слезы.
Соболиная, звездная, хладная
ночь нужна, как и ночь непроглядная,
и есть в мире цветы, что цвести не желают
на свету — только ночью они расцветают.
Так мы прячем сердца в темные времена,
высеваем, выхаживаем семена.
СЛУЧАЙ
© Перевод А. Ибрагимов
Однажды в Балтиморе,
Когда я шел домой,
Мальчишка увязался вдруг
По улице за мной.
Я был в то время лет восьми,
А он — еще моложе.
— Эй, черномазый! — крикнул он
И начал строить рожи.
Я прожил в этом городе
От лета и до лета,
Но из всего, что видел там,
Запомнил только это.
КАРТИНКА
© Перевод М. Зенкевич
Два парня, черный с белым, шли
В обнимку парой дружной,
Как золотой восход вдали,
Как роскошь ночи южной.
Глазел из ставен черный люд,
А джентльмены, стоя,
Грозились, что они уймут
Таких, как эти двое.
Они ж, не слыша эту речь,
Прильнув один к другому,
Шли весело под светлый меч
Грозы навстречу грому.
СКОТСБОРО
[104]
ТОЖЕ СТОИТ СВОЕЙ ПЕСНИ
© Перевод П. Вегин
Сказал я:
да, поэты будут петь,
взлетят их голоса, начнут греметь,
поэзия начнет вливаться
кровью — в нацию,
как вспышка молнии, врезаться
в сердце нации.
И против всех лишений и смертей,
войны и горя,
строфа к строфе, поднимутся дружней,
чтоб взять за горло
засевших в цитаделях сволочей.
Припомнив гнев и резкие акценты
стихов в защиту Сакко и Ванцетти,
сказал я:
здесь есть для поэтов повод,
для тех, чей взор еще о солнце помнит,
в чьих строках
воедино сведено
бесчестие и чести обостренье,
что вызывают песню — как вино,
волнующее душу менестреля.
Бесспорно, я сказал,
поэты будут петь.
Но не слышно никого.
Интересно — отчего?