Витание пернатых, Журчание цикад. В заоблачных пенатах Зажегся звездный взгляд: Роднит блаженство нас В такой осенний час. Луна полнеть пошла, Луна садится плавно. Вблизи видны тела, Далекие недавно. Траву пробрал сквозняк — И прежний мир возник. Что в зарослях шуршит? Утраченный во сне, Конкретный мир спешит, Спешит в меня — извне, Беззвучно ставя ноги На грунт сырой дороги. Мельчайшего слуга, Я — мелюзги пастух. В лугах, где мелюзга, Подвижен даже прах, Там в каждом — смысла свет, И камень там крылат.

1. Передо мною камни. Они окаменели. Шуршит волнистый плющ. Рыбешки мельтешат. Взъерошен рябью пруд. 2. Восторг — мой грех. Я есмь! Роскошествую здесь, Как кошка в развилке ветвей, Выгибающая хребет. Подумал и смеюсь. 3. Блаженства феномен, Мне кошка греет кровь. Когда легко, как зверь, Она идет вдоль стен, Я забываю все. 4. Прекрасна эта плоть И не способна лгать: Цветок разит пчелу. Слова камней и рыб: «Вне бездны нет земли». 5. Отчалил сонный луг. Где мертвецы? Одна Звезда плывет вблизи. Скользит листва с луной. Он мой — мой луг! Он мой! 6. С угрюмой тьмой вдвоем Я втиснулся в проем. Что ад? Душевный хлад. Но кто, поймав кошачий взгляд, Не будет втайне рад?

Свалить ребенка с ног Ты мог пара́ми виски, Но я повис, как дог, И вальс был слаще в риске. Посуду тряс сумбур По шкафчикам стенным, Был мамин облик хмур — И мог ли быть иным. Твой палец как-никак — Разбитая костяшка. Когда ты шел не в такт, Мне в ухо лезла пряжка. Ритм вальса отбивал Ты на моей макушке И так дотанцевал Со мною до подушки.

Я помню ее кудряшки, похожие на усики винограда, Ее быстрый взгляд и зубастенькую улыбку И как она, вступив в разговор, окружалась легкими                                                                          звуками И с восторгом доказывала что-то свое, Ласточка, милая, хвостик по ветру. Когда она пела, трепетали ветки и веточки, Тени ей подпевали и листья, И шелест их переходил в поцелуи, И пела в белесых аллеях земля, на которой выросла роза. Грустя, она опускалась в такие глубокие, чистые                                                                                бездны, Что даже отец ее не нашел бы; Терлась щекой о сено, Плескалась в прозрачной речке. Воробышек мой, тебя уже нет, Мой папоротничек, ронявший колючую тень. Влажные камни не могут меня утешить, Как и мох, пораженный закатным блеском. О, если б я мог разбудить тебя, Моя искалеченная радость, Голубка, плескавшаяся в ручье. Над свежей могилой я говорю о своей любви, Не имея на это права, Ни отец, ни любовник.

Мои болтливы тайны, И мне не надо слов. Раскрыто сердце настежь — Гостеприимный кров. Как древний эпос глаз, Любовь моя — без прикрас. Все правды неприкрыты, Лишь гнев полуодет. Мне нагота защита: Я гол, как гол скелет. По мне костюм мой сшит — На волю душа спешит. И ненависть не внове, И правды речь жива В прямых делах, не в слове: Гнев, исказив слова, Мой превратит язык В бессмысленный смертный крик.

В свой сон я пробуждаюсь понемногу. Мне от природы незнаком испуг, Я по дороге познаю дорогу. Зачем живем — чтобы прийти к итогу? Танцую по кругу — замкнется круг. В свой сон я пробуждаюсь понемногу. Кто вы, моя родня? Взываю к богу: Благослови! Я путь найду не вдруг — Я по дороге познаю дорогу. Как по спирали червь ползет к порогу? Как дерево и свет живут сам-друг? В свой сон я пробуждаюсь понемногу. Природа-мать приходит на подмогу Мне и тебе: живи, гляди вокруг И по дороге познавай дорогу. Я все смогу познать! И слава богу, Что падший — вечен, он мне брат и друг. В свой сон я пробуждаюсь понемногу И по дороге познаю дорогу.

Она была чудесного сложенья. Она вздыхала, слыша птичью трель. Она в движенье вся была движенье — Чистейших форм чистейшая скудель! Богам ли воспевать ее по силам, Английским ли поэтам-грекофилам? (Вот это был бы хор — щека к щеке!) О, нежная! она умела столько! Она взяла меня в ученики: Движение, прикосновенье, стойка! — Я брал подачку лишь с ее руки. Она с косой, а я с граблями, бедный, — Я греб во славу красоты победной. (Но сколь был дивен этот сенокос!) Гусак в любви мастак, а уж гусыня! — Я врал мотив, она игру вела Легко, свободно, резво, как богиня, И ослепительно была бела; То неподвижна вся, то вдруг чудесно Трепещет нос и с ним бедро совместно. (Она вокруг и все вокруг нее!) Из семени — трава; трава — на сено: Я страстотерпец не своих страстей. Свобода что? Что вечно? Что мгновенно? Но эта тень белее всех теней. И кто по дням перечисляет вечность? — Старея, постигаю быстротечность. Мерило времени — стареющая плоть.

Умерли три старухи, Что на лестнице в теплице скрипели, Бечевки белые крепили По ветру — да, по ветру Усики душистого горошка, Настурции плети, Розы распрямляли, Красные гвоздики, Твердые стебли Хризантем срезали, Оставляли черенки, хранили — Эти бездетные няни. Птицами поверху порхали, Землю просевали, Обрызгивали, отрясали; И стояли, расставив ноги-трубы, Их юбки вздымались, как маркизы, Их руки водой сверкали; Как ведьмы, летали по грядам, Храня покой своего творенья; Усиками, как иголкой, Вышивали по воздуху стебли, Выгоняли из спящего семени Лозы лиственные, петли и кольца, Ткали солнечными лучами, изображая даже то,                                                что им неподвластно. Помню, как меня подобрали голенастым подростком, Тискали и щекотали под тощие ребра, Покуда я не пал на колени от смеха, Обезволенный, как пустышка. И ныне, когда я, одинокий, мерзну в постели, Они витают надо мною, Древние кожистые старухи В цветных платочках, затвердевших от пота, С исколотыми руками, с ароматом нюхательного табака, надо мною парящие, когда                                                                  я засыпаю.

Вот лилия — любовь — Моя среди растений. Любя, люблю я вновь Дышать. В самозабвенье От ветра я таков, Каков я есть — сплетенье Всех странностей; и рад Мне брат мой, виноград. Цветок дает ли семя? Что молвит Мать-Земля? Сладчайшей Гебы имя По-царски славлю я. «Моей будь хоть на время, Цветущая моя!» — И прилетел на зов Хор птичьих голосов. Я выцелован ею, Как суть на белый свет Из мысли, как идея. Она летит. Я — нет, Я вижу, каменея, В цветочном зеве свет. В саду лежит луна На месте валуна. Ручей, едва журчащий, И ветер, что затих, И птицы в темной чаще Чуть различимый крик, И я, в ответ молчащий. Она в глазах моих — Из мрамора богиня — Со мной, когда один я.

Земле — светило: помни! В потоке скачут камни. Там, за долиной ровной, Там, за мечтой, вдали, Как в море, в поле волны И белый ветер, вестник, Меня зовущий к ней. Страсть — это голубица, На легком стебле роза, Протянутая солнцу, И виноград, и надо Плясать и веселиться, Встречая полнолунье. И я по нраву ей. Любви моей хватает Для воплощенья счастья: Я плачу, значит, знаю, В чем сердцевина плача; И лебедь — сердце плавно Плывет, не зная срока, — У страсти много дел. Прекрасное — прекрасней; От зелени весенней Зеленый день все ярче Сияет в полнолунье: Смеюсь — ведь я не камень — И счастья это бремя Несу, но не один.

При южном ветре птицы И рыбы все на север Текут в одном потоке, Кристаллы звезд кружатся, И я ступаю следом За ветром — там я странный, Исполненный любви. Но где найти нам мудрость, В любви нашедшим веру? Найдешь! — твердит мне песня, Привязанная к древу, Где папоротник растет. Я над рекой в тумане Иду к своей любви. Каких времен ты, сердце? Теперь всего дороже Мне то, что здесь не вечно: И мне немало лет. Вода, и ветер вечный, И все, чего уж нет, Ведет меня к любви.

Вдыхающая воздух Неровная окружность Полураскрытой розы, И корни, и листва, И скользкий след улитки, И звезд рожденье в звездах — В ней все есть в преизбытке, И все — она одна! Я ныне — я! Воспела Душа мгновенья счастья. И свет. И я не камень. И ветер обнял древо. Ее свершая дело, Мои душа и тело Во всем покорны ей. Всей жизни жизнь — она! Подвижный рот целую И шелковую кожу. Зверек — моим дыханьем Играет. И, смеясь, Я по кругу танцую, Я, любящий и глупый, Я вновь живу, страдаю, В другую жизнь вселясь.

Впотьмах, когда привыкнет глаз к потьмам, Я, тень свою в лесных тенях встречая, На голос эха в голос отвечая, Я, царь природы, плачусь деревам, Бродя меж цапель и пищух проворных, Зверей лесных и змей в пещерах горных. Безумие? — о, этот знойный день! — Оно душе отчаявшейся помочь. Отчаяния грех — не грех, коль в полночь Там, на скале, моя распята тень. Тропа на круче, зев сырой пещеры: У бездны на краю! — мой символ веры. Вихрь новостей! Летит за вестью весть: Ущерб луны средь ночи воробьиной, То белый день, то полночь в миг единый! Идем узнать, что мы такое есть? Что смерть во мгле бесслезной и безвестной? Что на земле горящий свет небесный? Мой темен свет, еще темнее страсть. Как муха, сумасшедшая от зноя, Дух бьется о стекло: что я такое? Над падшим страх свою теряет власть: Коль разум — бог, я возвращаюсь в бога. Есть он, есть я, есть ветер и дорога.

Мне перышко одно — Вся птица! Ельник — ель. Мне, смертному, дано Бессмертья слышать трель: Из сердца я украдкой Подслушал голос кроткий. Как птица, взмыл он ввысь. Я исходил весь лес, Где в воздухе он вис, Спустившийся с небес: И жил я этой песней Земною и небесной. Во мне самом она, Лазоревая тень. Чиста и чуть слышна, Мне пела целый день: Ей вторил кто-то свыше, И только я их слышал.