Не для гостиных вид его убогий, Просить, как нищий, гордость не велит, Сражался раньше он под Саратогой, Теперь — на деревяшках инвалид. Он вспоминает битвы, кровь и пламя, Другим — награды за его труды, Его же кормят только похвалами Среди лишений горьких и нужды. Благ не добыл он доблестью похвальной, И в залах в блеске множества свечей Его не встретить в сутолоке бальной И на больших приемах богачей. Где ж то оружье, что он брал в походы, Где сила, что британцев прочь гнала? Солдату завоеванной Свободы Даны в награду — голод и хвала!

Вот наконец из переплетной Твой том, увесистый и плотный, Готов явиться пред толпой — На час ее развлечь собой. Грози ему лишь небреженье Политиков иль поношенье Глупцов — Бог им один ответ; Но то-то и беда, что нет Способных разобраться дельно И нанести удар прицельно. А там уже, глядишь, твой труд На полку, в угол запихнут. Появится другой на сцене — Все будут рады перемене. А мысль, свершив печальный путь, Со света сгинет как-нибудь, И в память мертвому кумиру Невежа сочинит сатиру. Счастливый Драйден! он в толпе Мог встретить равного себе; Когда вокруг стихи плодятся, Почетно чем-то выделяться. Счастливый Драйден! У него Был Мильбурн критик — для того, Чтобы браниться на забаву; И счастлив Поп, чью в свете славу Сварливый Денниса запал Лишь только больше раздувал. Но здесь, средь гибельного края, Где правит Польза ледяная, Где цепью скована мечта, И в униженье — Красота, И все повержены святыни, — Что делать Музе в сей пустыне? Век занят прозой, и ему Восторги бардов — ни к чему; Ни одинокие печали, Ни снов загадочные дали, Ни плеск ручья, ни шум сосны Стальной эпохе не нужны. Любовь и страсть в цене упали. Какая ж муза не в опале? Какую же из девяти К безумствам века отнести? Конечно, ту — с угрюмым взором, С неумолимым приговором В лице, с внушающею страх Усмешкой злобной на устах; Мертвящая и роковая — Вот муза нам под стать какая!

Вся в движении, в работе, В изменении, в полете — О Фантазия, кто б мог Указать, где твой исток? Искра божья, чувств свобода, — Тайна тайн твоя природа. Ты — священная заря Неземного алтаря, Знак, что человек во многом Схож с неистребимым богом. Блеск твой мощный свет затмил Солнца и ночных светил, Все равно, с какой бы силой Ни сияли те светила; Что Земля, сей темный шар, Море, суша, холод, жар, Зверь, и человек, и время, Помыкающее всеми, — Пред тобой? Твой ум живой — Он есть Разум мировой. Ночь за ночью ты незримо Труд вершишь неизмеримый, Мозг воспитуя людской, Строя на волне морской, На скале остроконечной, Там, где волны с песней вечной Бьются в берег все века, Где над бездной облака. Чу! В пыли луны холодной Слышится ей благородный Хор расчисленных орбит, Песня ангелов звучит. И земля с другой планеты Кажется ей каплей света; Вот она меня ведет Под величественный свод, Там живет, чиста, сурова, Нареченная Христова. В глубь Земли она стремится, Где нечистых сил темница, Слушает цепей их звон, Непрерывной муки стон, Но и ей найти сравненья Не дано для их мученья. Путеводных скал гранит, Где пастух стада хранит, Под крылом ее блистал И ночных озер кристалл. В бездну ей дано спуститься, В страшной пропасти ютиться, Ночью проникать в леса, Постигая чудеса Или на зеленом ложе Деву спящую тревожа; Над морской волной парит, Над туманами Гебрид; Паруса на мачте тонкой Тщетно ей спешат вдогонку, Даже быстрого орла Смелая обогнала. Вот она ступает твердо На скалистый берег фьорда. О богиня, мчись туда, Где зима царит всегда, Бродит, хмурясь, дико воя Над полярной глубиною, Где полярный ураган Плачет: «Мертв мой Оссиан!» Так перенесись в те страны, Где могила Оссиана; Уведи на дальний юг, Где зима нам нежный друг, Покажи на миг Бермуды, Демарару, а оттуда Понеси меня в Капштадт, Где за смелость смертью мстят, Там когда-то Ансон смелый Поднимал свой парус белый. И туда хочу попасть, Где теряет Разум власть; Дай мне жить с тобою в мире, Научи парить в эфире, Над утесом меловым, И над рифом роковым, И над пеной океанской, Где владычит лев британский, Или обернись назад: Цезаря увидишь взгляд. В Средиземноморском крае Укажи мне древо Рая, Там, над гладью голубой, Сафо говорит с тобой. Где он, век Эллады бурный? Все, чей прах запрятан в урны, — После долгих дней обид Память их живет и мстит. Возродись из пепла, Троя, Вспомни о твоем герое, Вновь величья дай пример, Чтобы новый пел Гомер. Вниз сведи с вершины Иды, Новые открой мне виды, Чудотворен твой полет… Лавр там больше не растет, Но неси меня к могиле, Где покоится Вергилий, Дай на миг глазам моим Видеть то, что видел Рим. Унеси в былые лета Над водой встречать рассветы, Ганга пусть с тобой придет, Матерь утр и быстрых вод. Рей над бездной океана, Продвигайся неустанно, Глубже, глубже на восток — Запад там берет исток. Унесемся к дальним странам, К простодушным таитянам, Вспять неси меня стрелой Над морями, над землей, В Калифорнию златую — Полно нам бродить впустую, Дом нас ждет. Но по пути Лишь Белинду навести. Знаю, под плитой замшелой Саван лишь найду истлелый, Но сквозь тлен яви мне ту Истину и красоту! Озаришь ли мрак темницы, Скажешь ли мне, что ей снится? Не разбудит деву гром, Не разгонит вечных дрем Буря зимняя суровым, Душу мучающим ревом. Только ей ли кануть в тень, Той, что затмевала день? Ныне век ее заката, Но она взойдет когда-то! Ты — волшебных муз кумир, Чудно так твой полон мир Образов золотокрылых, Все их удержать не в силах, Я раздам их. Кто богат, Должен разделить свой клад. О фантазия! Мне счастье Обладанье этой властью! Сад Элизиума твой, И Орфей с его игрой, И Плутон, что в упоенье Любовался бедной тенью… Облети же мир со мной, Тайны чудные открой!

При Уто-Спрингз они легли; Покрыты прахом их тела; Прохожий, плачу струй внемли — Как много храбрых смерть взяла! Но если крепок мертвых сон И если долг пред ними свят, Промолвь, печалью полонен: Друзья свободы здесь лежат! И если сердцем ты не зол И чувство вживе сохранил, Оплачь сей разоренный дол И сон пастушеских могил! И ты бы мог вот так лежать И о слезе молить живых; Как на заре предугадать, Что вечер будет свеж и тих? Они увидели, как враг Жжет их дома, их скарб влачит; Рванулись в бой за свой очаг! Но, взяв копье, забыли щит. Их вел в атаку славный Грин, И вражья сила поддалась; Про смерть не думал ни один, Победой воодушевясь. Но как парфянские полки Метали стрелы, отходя, Так и британские стрелки Бежали, но бежали мстя. Покой вам, родины сыны! Мы верим, что в краю ином Счастливей вы награждены И ярким солнцем, и теплом.

Цветок прекрасный, белоснежный, Таишься ты в глуши лесной. Пчелой не тронут венчик нежный Под вязью веток кружевной. Стоишь не сорванный рукою, Ногой не попранный людскою. Тебя природа попросила Остерегаться глаз дурных И в тень под вязы посадила, Где ручеек журчащий тих. И ты живешь спокойно лето, Но позади — пора расцвета. Уже в твоем очарованье Невольно замечает взгляд Приметы злого увяданья И с жизнью ясною разлад. Когда мороз придет победно, Исчезнешь ты с земли бесследно. Да, впереди — пора заката. Миг оборвется жития. Но миг — ничто. И нет утраты. Вновь ты во сне небытия. Твой век земной — лишь час короткий. Всего лишь час, цветок мой кроткий!

Горюет в роще голубица: Убили мужа-голубка. Но день прошел — и вновь стремится Найти себе дружка! Она в тиши мечтает снова У своего гнезда лесного Дружка увидеть молодого. А если это зов природы — От жизни снова счастья ждать, Должны и мы забыть невзгоды. Не пустишь время вспять. И если я нежданно где-то Уйду из жизни до рассвета, Прошу, скорей забудь про это И полюби опять.

Где ныне жалкие руины, Вакхический был прежде храм; Туда стремился гость чужбины, Тревоги забывал он там. Там купол высился хрустальный, Приют покоя все века, А ныне ворон там печальный, Мышей летучих облака. И жрица мертвого ковчега Над славой рухнувшей скорбит; Ее фарфор белее снега Разбит, бокал с вином разбит. Хозяин доброго приюта, Гостей встречавший много лет, Не шлет сегодня почему-то Усталым путникам привет. Последний столб твердыни древней Во прах низвергнуться готов — Падет и крепость и харчевня Под страшным натиском годов. Там нимфы нежные блистали И виночерпий молодой, Уж нет их — и следы пропали, Не видно чаши круговой. Давно ли мы в заздравном гимне Здесь коротали вечера? Где ты, король беседы зимней? Где ты, что пела нам вчера? Увы! Не дремлет больше Хлоя На мшистом ложе меж камней, Холодных стражей леса хвоя Не возвышается над ней. Где Хлоя? Все прошло, что было, Глухая тишина царит, И никогда очаг остылый Радушьем нас не одарит. Вы, бури, вволю бушевали, Срывали крыши вы с домов, Из петель двери вырывали, За кровом сокрушали кров. Так наконец смирите ярость, Пусть заново отстроят храм, Чтобы в стенах его под старость Испить хмельную чашу нам.

Права людей, о Боже, То, что всего дороже, Ты нам даруй. Везде, где жизнь гнездится, Дай им распространиться, Напевом вольной птицы Слух очаруй! Дай нам сплотиться с галлом, Свободным идеалом Мир увлеки! Тиранов легионы Вербуют миллионы, Но будем непреклонны Им вопреки. Торгующих рабами Страшит Парижа пламя, Но не дано Изменническим ротам Владеть любви оплотом — Вернется к патриотам Он все равно! Пусть смелость изменила Тому, чье имя было У всех в устах, Пусть мир тираны давят И на колени ставят — Он равенство прославит Во всех концах! Под лозунгом свободы Сплотятся все народы Когда-нибудь! В российский край холодный, В песок пустынь бесплодный Сей пламень благородный Проложит путь. Пересечет он берег Двух молодых Америк, Зажжет сердца — Пусть небосклон счастливый Не омрачают взрывы, Пусть будет справедливой Жизнь до конца! Свободны наши страны, И пусть теперь тираны Острят свой меч! Пусть шлет нам деспот грубый Дар, самодержцам любый, — Не может ветка дуба Весь мир увлечь.

Прозванная Кэти-дид, По ночам она не спит, Эта звонкая цикада, И под пышной кроной сада Все поет, сыта росой, Плащ надев зеленый свой, — Кэти-дид, кэти-дид, кэти-дид. Под листом ты дремлешь день Иль обследуешь, как тень, Свой дневной приют ветвистый, Но зато как голосиста Ты в ночи, когда поешь Весело одно и то ж — Кэти-дид, кэти-дид, кэти-дид. Песенка твоя звонка, Что в ней — радость иль тоска? Или ты себе пророчишь — Счастья лета не воротишь, Скоро, хочешь иль не хочешь, Станет прахом Кэти-дид — О, бедняжка Кэти-дид! Но, сумев природе внять, Ты могла б не унывать, Ибо разве не природа Говорит на склоне года, В час, когда ты чуть жива, Мудрые свои слова — Здравствуй снова, Кэти-дид! Продолжайся, Кэти-дид! Что случилось, Кэти-дид? Камнем кто тебе грозит? Ну конечно, это — Кэти, Озорная, как все дети! Ах, не стыдно ль — никогда Нам ты не чинишь вреда, Распевая — кэти-дид. Неужель ты плачешь снова? Ведь дала мне Кэти слово Твоего не трогать крова; Кэти не пойдет в кровать До тех пор, пока опять Не начнешь ты напевать — Кэти-дид, кэти-дид, кэти-дид. Ты поешь, но погляди, Сколько бедствий впереди: Близко осени прохлада, В хлев вернется скоро стадо, Там зима — и зелень сада Не порадует уж взгляда, — И конец, о Кэти-дид! Доживай пока свой срок, Кэти мне дала зарок Не дразнить тебя, дружок; Но от нас ты убежала, Ведь природа наказала: В людях помощи нимало Не ищи, о Кэти-дид; Как увянувшее лето, Скоро ты исчезнешь где-то, — Ты уйдешь, мы знаем это, Напевая — кэти-дид.

Ниспосылая благодать На этом свете человеку, Привыкнув землю оделять Плодами разными от веку, Природа, преисполнясь силы, Религию нам подарила. С рожденья нашего она Увлечь несмелых нас стремится На путь добра, чтоб мы сполна Сумели счастьем насладиться. Подобный путь открыт и ясен И мистикою не опасен. Божественна по всем делам Религия благой природы; О чем бы спорить мудрецам, Проникнись ею все народы; Сумей они ее усвоить, Могли бы рай и здесь устроить. Она не ждет проклясть людей, Предать навеки их печали, И нет ничуть желанья в ней, Чтоб за безверье осуждали; Любя возвышенно любого, Природа обещать готова — Всем людям радости, когда Они одной достигнут веры И утвердятся навсегда Добра и высшей правды сферы, Когда не будет, без сомненья, Нужды карать за преступленья.