Певец.

Двор суда в Нуке. Латники вводят Михаила и затем уходят с ним в глубину сцены. Один из латников копьем удерживает Груше в воротах, пока не уводят ребенка. Затем ее впускают. С ней вместе входит толстая повариха из челяди бывшего губернатора Абашвили. Отдаленный шум. На небе — зарево пожара.

Груше. Он молодец, он уже моется сам.

Повариха. Тебе повезло, судить будет не настоящий судья, а Аздак. Он пьянчужка и ни в чем не разбирается. Самые большие разбойники выходили у него сухими из воды. Он все на свете путает, и, какую бы взятку ему ни давали богатые, все ему мало. Поэтому когда он судит, нашему брату часто бывает удача.

Груше. Как мне нужна удача сегодня!

Повариха. Не сглазь. (Крестится.) Пожалуй, я успею быстренько помолиться, чтобы судья оказался под мухой. (Молится, беззвучно шевеля губами.)

Груше тщетно пытается увидеть ребенка.

Не понимаю, зачем ты так добиваешься чужого ребенка, да еще в такие времена.

Груше. Он мой. Я его вскормила.

Повариха. Неужели ты ни разу не подумала, что будет, когда она вернется?

Груше. Сначала я думала, что я отдам его ей, а потом я думала, что она не вернется.

Повариха. Чужая юбка тоже греет, верно?

Груше утвердительно кивает.

Я для тебя присягну в чем угодно, потому что ты порядочная женщина. (Твердит.) Этот ребенок был у меня на воспитании. Мне платили за него пять пиастров. Груше взяла его у меня на пасху, вечером, когда начались волнения.

Замечает приближающегося Симона Хахаву.

Но перед Симоном ты виновата, я с ним говорила, он никак этого понять не может.

Груше (она не видит Симона). Мне сейчас не до него, если он ничего не понимает.

Повариха. Он понял, что ребенок не твой; а что ты замужем и что только смерть может тебя освободить — этого он не понимает.

Груше замечает Симона и здоровается с ним.

Симон (мрачно). Пусть сударыня знает, что я готов поклясться. Отец ребенка — я.

Груше (тихо). Я рада, Симон.

Симон. Вместе с тем позволю себе заявить, что это меня ни к чему не обязывает и сударыню тоже.

Повариха. Ни к чему это. Она замужем, ты же знаешь.

Симон. Это ее дело, и незачем об этом напоминать.

Входят два латника.

Латники. Где судья?

— Никто не видал судьи?

Груше (отвернувшись и прикрыв лицо). Заслони меня. Не надо бы мне показываться в Нуке. Вдруг я наткнусь на латника, которого я ударила по голове...

Латник (один из тех, которые привели ребенка; выступая вперед). Судьи здесь нет.

Оба латника продолжают поиски.

Повариха. Только бы с ним ничего не случилось. Если будет судить другой, видов на успех у тебя столько же, сколько зубов у курицы.

Появляется третий латник.

Латник (один из тех, которые ищут судью; рапортует). Здесь только двое стариков и ребенок. Судья как в воду канул.

Третий латник. Продолжать поиски!

Оба латника быстро уходят. Третий латник задерживается. Груше вскрикивает. Латник оборачивается. Это ефрейтор, у него огромный шрам через все лицо.

Латник, стоящий в воротах. В чем дело, Шота? Ты ее знаешь?

Ефрейтор (после долгой паузы, во время которой он продолжает глядеть на Груше). Нет.

Латник, стоящий у ворот. Говорят, это она украла ребенка Абашвили. Если тебе что-нибудь известно об этом деле, ты можешь заработать кучу денег, Шота.

Ефрейтор бранясь уходит.

Повариха. Это он?

Груше кивает головой.

Ну, он будет теперь держать язык за зубами. Не то ему придется признаться, что он гнался за ребенком.

Груше (с облегчением). А я-то уж и забыла, что спасла ребенка от этих...

Входит жена губернатора с адъютантом и двумя адвокатами.

Жена губернатора. Слава богу, по крайней мере здесь нет народа. Совершенно не выношу этого запаха. У меня сразу начинается мигрень.

Первый адвокат. Прошу вас, сударыня, соблюдать осторожность в высказываниях, пока не назначат другого судью.

Жена губернатора. Ничего особенного я не сказала, Ило Шуболадзе. Я люблю народ за его простой, трезвый ум. Только от его запаха у меня делается мигрень.

Второй адвокат. Едва ли соберется публика. Из-за беспорядков в предместье люди сидят запершись по домам.

Жена губернатора. Это и есть та тварь?

Первый адвокат. Прошу вас, любезнейшая Нателла Абашвили, воздерживаться от всяких оскорбительных выражений, покамест мы не удостоверимся, что великий князь назначил нового судью и избавил нас от негодяя, исполняющего ныне эту должность. Но, кажется, дело идет к тому. Поглядите.

Появляются латники.

Повариха. Ее милость давно бы вцепилась тебе в волосы, если бы она не знала, что Аздак на стороне простонародья. Он определяет человека по лицу.

Двое латников прикрепляют к столбу веревку. Вводят Аздака, на нем кандалы. Позади него, также в кандалах, идет полицейский Шалва. За арестантами следуют трое кулаков.

Латник. Думал убежать, а? (Бьет Аздака.) Один из кулаков. Прежде чем вешать, стащите с него судейскую мантию!

Латники и кулаки срывают с Аздака судейскую мантию. Под нею оказываются лохмотья. Один из латников дает Аздаку пинка.

Латник (толкая Аздака в сторону другого латника). Тебе нужен мешок справедливости? Вот он, держи!

Латники (поочередно толкая Аздака, кричат). Бери его себе!

— Мне справедливость не нужна!

Аздак падает. Латники поднимают его и тащат к виселице.

Жена губернатора (во время этой «игры в мяч» она истерически хлопала в ладоши). Он был мне несимпатичен с первого взгляда.

Аздак (отдуваясь, он весь в крови). Я ничего не вижу, дайте мне тряпку вытереться.

Латники. А что тебе нужно видеть?

Аздак. Вас, собаки. (Рубахой вытирает кровь с глаз.) Бог в помощь, собаки! Как дела, собаки? Как поживает собачий мир? Хорошо ли воняет? Нашли ли вы сапог, чтобы было что лизать? Успели ли вы уже перегрызть друг другу горло, собаки?

Входит запыленный конный гонец. С ним — ефрейтор.

Гонец. Стойте, вот приказ великого князя о новых назначениях.

Ефрейтор (рявкает). Смирно!

Все застывают.

Гонец. Вот что сказано насчет нового судьи. «Судьей в Нуке назначается Аздак, спасший жизнь, имеющую для нашей страны первостепенное значение». Кто этот Аздак?

Полицейский Шалва (указывая на Аздака). Он стоит под виселицей, ваше превосходительство.

Ефрейтор (рявкает). Что здесь происходит?

Латник. Разрешите доложить. Его милость были уже его милостью, а по доносу этих крестьян их объявили врагом великого князя.

Ефрейтор (указывая на кулаков). Увести!

Не слушая возражений кулаков, их уводят.

Позаботьтесь о том, чтобы впредь их милость не испытывали никакого беспокойства. (Уходит вместе с запыленным гонцом.)

Повариха (Шалве). Она хлопала в ладоши. Надеюсь, он это заметил.

Первый адвокат. Все пропало.

Аздак теряет сознание. Его поднимают, он приходит в себя. На него надевают судейскую мантию, и он, шатаясь, выходит из группы обступивших его латников.

Латники. Не взыщите, ваша милость!

— Что угодно вашей милости?

Аздак. Ничего не угодно, друзья мои собаки. Разве только сапог, чтобы лизать. (Шалве.) Я тебя помиловал.

С него снимают кандалы.

Принеси-ка мне красного сладкого.

Полицейский Шалва уходит.

Марш отсюда, мне надо разобрать одно дело.

Латники уходят. Возвращается Шалва с вином.

(Жадно пьет.) Дайте мне что-нибудь подложить под себя!

Шалва приносит свод законов и кладет его на судейское кресло.

(Садится.) Я беру!

У истцов, которые до сих пор совещались с самым озабоченным видом, проясняются лица. Они шушукаются.

Повариха. Ой-ой!

Симон. Как говорится, колодец росой не наполнишь.

Адвокаты (приближаются к Аздаку, который выжидательно приподнимается). Смехотворное дело, ваша милость. Противная сторона похитила ребенка и отказывается вернуть его матери.

Аздак (протягивает адвокатам ладонь, чтобы получить взятку, и глядит на Груше). Весьма привлекательная особа. (Опять получает деньги.) Открываю заседание и требую от вас полнейшей правдивости. (Груше.) Особенно от тебя.

Первый адвокат. Высокий суд! В народе говорят — «кровь гуще воды». Эта старая мудрость...

Аздак. Суд желает знать, какой гонорар назначен адвокату?

Первый адвокат (удивленно). Простите, как вы изволили сказать?

Аздак с самым любезным видом трет большой палец об указательный.

Ах вот что! Пятьсот пиастров, ваша милость. Отвечаю на необычный вопрос суда.

Аздак. Вы слышали? Вопрос, оказывается, необычен. Я спрашиваю потому, что, зная, какой вы хороший адвокат, слушаю вас совсем по-другому.

Адвокат (кланяется). Благодарю вас, ваша милость. Высокий суд! Узы крови прочнее всех прочих уз. Мать и дитя — есть ли на свете более тесная связь? Можно ли отнять у матери ее ребенка? Высокий суд! Она зачала его в священном экстазе любви, она носила его в лоне своем, она питала его своей кровью, она родила его в муках. Высокий суд! Известно, что даже лютая тигрица, у которой похитили детеныша, не находит себе покоя и бродит по горам, отощав до неузнаваемости. Сама природа...

Аздак (прерывая его, обращается к Груше). Как ты ответишь на это и на все, что собирается сказать господин адвокат?

Груше. Ребенок мой.

Аздак. И это все? Надеюсь, ты сможешь привести доказательства. Во всяком случае, советую тебе сказать мне, почему ты считаешь, что я должен присудить его именно тебе.

Груше. Я растила его в меру своих сил и своего разуменья, я всегда добывала ему еду. Почти всегда у него была крыша над головой. Чего я не натерпелась из-за него, сколько денег истратила. Я не считалась со своими удобствами. Я воспитывала ребенка так, чтобы он был со всеми приветлив, я приучала его к труду, и он старался как мог, он ведь совсем еще маленький.

Адвокат. Обратите внимание, ваша милость, что сама эта особа не ссылается ни на какие кровные узы между собой и ребенком.

Аздак. Суд принимает это к сведению.

Адвокат. Благодарю вас, ваша милость. Соблаговолите выслушать теперь убитую горем женщину, уже потерявшую супруга и живущую ныне под страхом потери ребенка. Достопочтенная Нателла Абашвили...

Жена губернатора (тихо). Жестокая судьба, сударь, вынуждает меня просить вас вернуть мне мое любимое дитя. Не мне описывать вам душевные муки осиротевшей матери, страхи, бессонные ночи...

Второй адвокат (его вдруг прорвало). Эту женщину подвергают неслыханным издевательствам. Ей запрещают вход во дворец ее мужа, ее лишают доходов с имений и при этом хладнокровно заявляют, что доходы принадлежат наследнику. Без ребенка она не может ничего предпринять, не может даже заплатить своим адвокатам! (Первому адвокату, который, в отчаянии от этой вспышки, и так и этак делает ему знаки, чтобы он замолчал.) Дорогой Ило Шуболадзе, к чему скрывать, что дело идет, в конце концов, об имениях Абашвили?

Первый адвокат. Позвольте, уважаемый Сандро Оболадзе! Мы же условились... (Аздаку.) Конечно, исход процесса решит также, вступит ли наша достопочтенная доверительница во владение очень большими имениями, но я намеренно подчеркиваю «также». Ибо главное, как по праву заметила в начале своей потрясающей речи Нателла Абашвили, ибо главное — это человеческая трагедия матери. Даже если бы Михаил Абашвили не был наследником имений, он все равно оставался бы любимым сыном моей доверительницы!

Аздак. Стоп! Суд рассматривает упоминание об имуществе как доказательство чисто человеческих побуждений истицы.

Второй адвокат. Благодарю вас, ваша милость. Дорогой Ило Шуболадзе, на всякий случай мы можем доказать, что особа, похитившая ребенка, не является его матерью! Позвольте мне изложить суду только факты. Роковое стечение обстоятельств заставило мать оставить ребенка в момент бегства из Нуки. Груше, судомойка, была в тот день во дворце, и люди видели, как она занялась ребенком.

Повариха. У губернаторши только и было забот, какие платья взять!

Второй адвокат (невозмутимо). Примерно через год Груше с ребенком объявилась в одной горной деревне, где она вступила в брак с...

Аздак. Как ты добралась до деревни?

Груше. Пешком, ваша милость. А ребенок был мой.

Симон. Я отец, ваша милость.

Повариха. Этот ребенок был у меня на попечении, ваша милость. Мне платили пять пиастров.

Второй адвокат. Высокий суд, этот человек — жених Груше, поэтому его показания не заслуживают доверия.

Аздак. Это за тебя она вышла замуж в деревне?

Симон. Нет, ваша милость. Она вышла замуж за одного крестьянина.

Аздак (кивком подзывая Груше). Почему? (Указывая на Симона.) Разве он плох в постели? Скажи правду.

Груше. У нас до этого дело не дошло. Я вышла замуж из-за ребенка. Чтобы у мальчика была крыша над головой. (Указывая на Симона.) Он был на войне, ваша милость.

Аздак. А теперь он опять тебя захотел, так, что ли?

Симон. Прошу записать в протокол, что...

Груше (сердито). Я уже не свободна, ваша милость.

Аздак. А ребенок, значит, внебрачный?

Груше не отвечает.

Я спрашиваю тебя: что это за ребенок? Незаконный оборвыш или благородное дитя из состоятельной семьи?

Груше (со злостью). Обыкновенный ребенок.

Аздак. Были ли у него уже в раннем возрасте необычно тонкие черты лица?

Груше. Нос у него был на лице,

Аздак. У него был нос на лице. Я считаю твой ответ весьма важным. Обо мне говорят, что однажды, перед тем как вынести приговор, я вышел в сад и нюхал там розы. Вот к каким уловкам приходится нынче прибегать. Не будем затягивать дело, мне надоело слушать ваше вранье. (Груше.) Особенно твое. (Груше, Симону и поварихе.) И чего вы только не придумывали, чтобы меня околпачить. Я вижу вас насквозь. Обманщики вы.

Груше (вдруг). Конечно, вы не станете затягивать дело! Я же видела, как вы брали!

Аздак. Молчать! Я у тебя брал?

Груше (хотя повариха пытается ее удержать от спора). Потому что у меня и нет ничего.

Аздак. Совершенно верно. Если надеяться на вас, голодранцев, как раз и подохнешь с голоду. Справедливость вам подавай, а платить-то за нее не хочется. Когда вы идете к мяснику, вы знаете, что придется платить, а к судье вы идете как на поминки.

Симон (громко). Как говорится, «когда куют коня, слепень пускай не суется».

Аздак (охотно принимая вызов). «Жемчужина в навозной куче лучше, чем камень в горном ручье».

Симон. «Прекрасная погода, — сказал рыбак червяку. — Не поудить ли нам рыбки?»

Аздак. «"Я сам себе хозяин", — сказал слуга и отпилил себе ногу».

Симон. «"Я люблю вас, как отец", — сказал царь крестьянам и велел отрубить голову царевичу».

Аздак. «Дурак себе же злейший враг».

Симон. «Свое не воняет».

Аздак. Плати десять пиастров штрафа за непристойные речи в суде. Будешь знать, что такое правосудие.

Груше. Нечего сказать, чистоплотное правосудие. Ты оставляешь нас с носом, потому что мы не умеем так красиво говорить, как их адвокаты.

Аздак. Правильно. Слишком уж вы робки. Если вам дают по шее, так вам и надо.

Груше. Да уж, конечно, ты присудишь ребенка ей. Она человек тонкий. Как пеленки менять, она понятия не имеет! Так знай же, в правосудии ты смыслишь не больше моего.

Аздак. Это верно. Я человек невежественный, под судейской мантией у меня рваные штаны, погляди сама. У меня все деньги уходят на еду и на выпивку. Я воспитывался в монастырской школе. А кстати, я и тебя оштрафую на десять пиастров за оскорбление суда. И вообще ты дура, ты настраиваешь меня против себя, вместо того чтобы строить мне глазки и вертеть задом. Ты бы добилась моего расположения. Двадцать пиастров.

Груше. Хоть все тридцать. Все равно я выскажу тебе все, что о тебе думаю, пьянчужка. Чего стоит твоя справедливость? Как ты смеешь так говорить со мной? Ты же похож на треснувшего Исайю на церковном окне! Когда мать тебя рожала, она никак не думала, что ей придется сносить от тебя побои, если она возьмет у кого-нибудь горсточку пшена. Ты видишь, что я дрожу перед тобой, и тебе не стыдно? А им ты слуга, ты следишь, чтоб никто не отнял у них домов, которые они украли! С каких это пор дома принадлежат клопам? Если бы не ты, они, чего доброго, не смогли бы угонять на свои войны наших мужей! Продажная ты тварь, вот кто ты!

Аздак встает. Он сияет. Он неохотно стучит молоточком по столу, словно требуя тишины. Но так как Груше не унимается, он начинает отбивать такт ее речи.

Я тебя нисколько не уважаю. Не больше, чем вора или грабителя. Те тоже творят, что хотят. Ты можешь отнять у меня ребенка, сто против одного, что это так и будет, но знай одно: на твою должность надо бы сажать только ростовщиков и растлителей малолетних. Лучшего наказания для них не придумаешь, потому что сидеть выше себе подобных гораздо хуже, чем висеть на виселице.

Аздак (садится). Теперь тридцать пиастров, но больше я с тобой препираться не стану, мы не в трактире. Не буду ронять свое судейское достоинство. И вообще я утратил интерес к твоему делу. Где эти двое, которых нужно развести? (Шалве.) Введи их. А ваше дело я откладываю на четверть часа.

Полицейский Шалва уходит.

Первый адвокат. Даже если мы не скажем больше ни слова, можно считать, что решение у вас в кармане.

Повариха (Груше). Ты сама все испортила. Теперь он заберет у тебя ребенка.

Входит очень старая супружеская чета.

Жена губернатора. Гоги, где моя нюхательная соль?

Аздак. Я беру.

Старики не понимают.

Мне сказали, что вы решили развестись. Сколько лет вы уже вместе?

Старуха. Сорок лет, ваша милость.

Аздак. Почему вы желаете развестись?

Старик. Мы друг другу несимпатичны, ваша милость.

Аздак. С каких пор?

Старуха. С самого начала, ваша милость.

Аздак. Я обдумаю ваше желание и вынесу решение. Но сначала я покончу с другим делом.

Полицейский Шалва отводит стариков в глубину сцены.

Мне нужен ребенок. (Кивает Груше и дружелюбно наклоняется в ее сторону.) Я вижу, ты любишь справедливость. Я не верю тебе, что это твой ребенок, но, если бы он был твой, разве ты не желала бы ему богатства? Ты все равно должна была бы сказать, что он — не твой. И сразу бы у него появился дворец, множество лошадей в конюшне, множество нищих у порога, множество солдат на службе, множество просителей во дворе. Не так ли? Что ты мне на это ответишь? Разве ты не хочешь, чтобы он был богат?

Груше молчит.

Певец. Послушайте, что подумала в гневе, послушайте, чего не сказала. (Поет.)

Аздак. Кажется, я тебя понимаю, женщина.

Груше. Я его не отдам. Я его вскормила, и он ко мне привык.

Полицейский Шалва вводит ребенка.

Жена губернатора. Она одевает его в лохмотья.

Груше. Это неправда. Мне не дали времени надеть на него новую рубашку.

Жена губернатора. Он жил в свинарнике.

Груше (запальчиво). Я-то не свинья, а вот ты кто? Где ты бросила ребенка?

Жена губернатора. Я тебе покажу, хамка. (Хочет броситься на Груше, но ее удерживают адвокаты.) Это преступница! Ее нужно высечь.

Второй адвокат (зажимает ей рот). Любезнейшая Нателла Абашвили! Вы обещали... Ваша милость, нервы истицы...

Аздак. Истица и ответчица! Выслушав ваше дело, суд не смог прийти к заключению, кто является истинной матерью этого ребенка. Как судья, я обязан выбрать ребенку мать. Я сейчас устрою вам испытание. Шалва, возьми кусок мела. Начерти на земле круг.

Полицейский Шалва чертит мелом круг.

Аздак. Поставь ребенка в круг!

Полицейский Шалва ставит в круг улыбающегося Груше ребенка.

Истица и ответчица, станьте обе возле круга!

Жена губернатора и Груше становятся возле круга.

Возьмите ребенка за руки, одна за левую, другая за правую. У настоящей матери хватит сил перетащить его к себе.

Второй адвокат (торопливо). Высокий суд, я протестую. Судьбу огромных имений Абашвили, наследуемых этим ребенком, нельзя ставить в зависимость от столь сомнительного состязания. Следует учесть также, что моя доверительница уступает в физической силе этой особе, привыкшей к черной работе.

Аздак. По-моему, ваша доверительница достаточно упитанна. Тяните!

Жена губернатора тянет ребенка к себе. Груше отпускает руку мальчика, лицо ее выражает отчаяние.

Первый адвокат (поздравляет жену губернатора). Что я говорил? Узы крови!

Аздак (Груше). Что с тобой? Ты не стала тянуть.

Груше. Я его не удержала. (Подбегает к Аздаку.) Ваша милость, я беру все свои слова обратно, прошу вас, простите меня. Оставьте мне его, хотя бы до тех пор, пока он не будет знать всех слов. Он знает пока еще слишком мало.

Аздак. Не оказывай давления на суд! Готов поспорить, что ты и сама знаешь не больше двадцати слов... Ну что ж, согласен повторить испытание, чтобы решить окончательно. Тяните!

Обе женщины еще раз становятся возле круга.

Груше (снова выпускает руку ребенка; в отчаянии). Я его вскормила! Что же, мне его разорвать, что ли? Не могу я так.

Аздак (встает). Итак, суд установил, кто настоящая мать. (Груше.) Бери ребенка и уходи с ним. Советую тебе не оставаться с ним в городе. (Жене губернатора.) А ты ступай долой с глаз моих, пока я не осудил тебя за обман. Имения отходят к городу, с тем чтобы там разбили сад для детей. Детям нужен сад. И я велю назвать этот сад в мою честь садом Аздака.

Адъютант уводит жену губернатора. Она в полуобмороке. Адвокаты ушли еще раньше. Груше в оцепенении. Шалва подводит к ней ребенка.

Ибо я решил отказаться от судейской мантии. Мне в ней слишком жарко. Я не корчу из себя героя. Но на прощание я приглашаю вас поплясать, вон туда, на лужок. Да, чуть не забыл, хмельная голова. Мне же надо кончить дело о разводе.

Пользуясь судейским креслом как столом, Аздак что-то пишет на клочке бумаги. Затем он собирается уходить. Звучит танцевальная музыка.

Полицейский Шалва (взглянув на исписанный листок). Это неверно. Вы развели не стариков, а Груше и ее мужа.

Аздак. Что такое, не тех развел? Жаль, но ничего не поделаешь, отменить решение я не могу, нельзя нарушать порядок. (Старым супругам.) Зато я приглашаю вас на небольшое торжество, поплясать друг с другом, надеюсь, вы еще сможете. (Груше и Симону.) А с вас обоих причитается сорок пиастров.

Симон (достает кошелек). Это дешево, ваша милость. Большое спасибо.

Аздак (прячет деньги). Они мне пригодятся.

Груше. Пожалуй, мы сегодня сразу и уйдем из города. Как ты думаешь, Михаил? (Хочет посадить ребенка на плечи Симону.) Он тебе нравится?

Симон (сажает ребенка на плечи). Осмелюсь доложить, нравится.

Груше. Так вот, теперь я тебе скажу: я взяла его потому, что как раз в то пасхальное воскресенье мы с тобой обручились. И значит это — дитя любви. Пошли танцевать, Михаил.

Она танцует с Михаилом. Симон танцует с поварихой. Танцуют и двое стариков. Аздак стоит в глубокой задумчивости. Танцующие постепенно заслоняют его от зрителей. Все реже видна его фигура, по мере того как на сцене появляются все новые и новые танцующие пары.

Певец.

Пары, танцуя, покидают сцену. Аздак исчез.

Музыка.