Libba Bray

THE DIVINERS

Печатается с разрешения автора и литературных агентств Baror International, Inc. и Nova Littera SIA.

Перевод с английского Юлии Ершовой

Дизайн обложки Екатерины Ферез

© 2012 by Martha E. Bray

© Ю. Ершова, перевод на русский язык, 2014

© ООО «Издательство АСТ», 2014

 

Глава 1

Летний вечер

В доме по модному адресу Манхэттен Аппер-Ист-Сайд включены все лампы до единой. В разгаре последняя вечеринка этого лета. На террасе с видом на Манхэттен оркестр наслаждается долгожданной передышкой. Время близится к полуночи. Гости собрались здесь с восьми часов вечера, и многие уже начинают откровенно скучать. Молоденькие дебютантки в модных шифоновых платьях пастельных оттенков уныло растеклись в кожаных креслах, как растаявшее мороженое под жарким солнцем. Какой-то задавака-молокосос из Принстона уговаривает приятелей уехать с ним в Гринвич-Виллидж, в новый бар, о котором рассказывал друг его друга.

Хозяйка вечеринки, капризная и испорченная юная штучка, с тревогой наблюдает за тем, как скисают ее гости. Сегодня ей исполнилось восемнадцать, и если она не придумает, как воскресить эту вечеринку из мертвых, то на всю жизнь прославится как «та самая зануда, у которой было скучно, как в воскресной школе».

Воскресить из мертвых.

В прошлые выходные ей пришлось тащиться с мамой в антикварный магазин. Она уже начала было засыпать над прилавками, как вдруг увидела старую выцветшую «говорящую доску» Уиджа. Парапсихологи утверждают, что благодаря ей можно получать послания и предупреждения с того света. Продавец тут же сообщил, что жутковатая вещица оказалась у него при крайне загадочных обстоятельствах.

– Говорят, что в ней обитают неупокоенные духи. Но может быть, вам с сестрой удастся их укротить? – сказал он, рискуя перестараться с лестью. Тем не менее мама заглотила наживку и в результате выложила кругленькую сумму, переплатив как минимум вдвое. Ну что ж, теперь потраченные деньги точно не пропадут зря.

Девушка быстрым шагом направляется в дом и подзывает горничную.

– Будь так добра, милочка, принеси мне ту антикварную штуковину.

Служанка вручает ей доску, неодобрительно покачав головой.

– Может, не стоило бы затевать все это, мисс?

– Не говори глупости. Это просто примитивные предрассудки.

Держа в руках злополучную доску, модная штучка влетает в просторную гостиную с головокружительным пируэтом, достойным Клары Боу.

– Кто-нибудь хочет пообщаться с духами? – Хозяйка посмеивается, демонстрируя, что не воспринимает все дело всерьез: ведь она взрослая современная девушка, вертушка-кокетка, настоящий флэппер до мозга костей.

Ее приунывшие подружки оживляются и вскакивают со своих мест.

– Что это за абракадабра у тебя в руках? Неужели спиритическая доска?

– Разве это не класс? Мама купила ее специально для меня. Говорят, в ней заключены призраки, – смеется юная хозяйка. – Но я, конечно, в это не верю.

Она ставит в центр доски планшетик в форме сердца.

– Ну что, готовы понервничать?

Все собираются вокруг, и, о чудо, Джордж встает поближе к ней. Он учится в Йеле, на первом курсе. Уже много ночей подряд она проводит в постели, фантазируя о том, каким радостным и безоблачным может быть их совместное будущее.

– Кто-нибудь хочет начать? – игриво произносит она и кладет пальцы на планшет, поближе к ладони Джорджа.

– Я, – объявляет парень в забавной феске, придающей ему дурацкий вид. Как зовут этого сумасброда, неизвестно, но ходят слухи о его привычке предлагать петтинг всем девушкам подряд. Картинно закрыв глаза, повеса касается пальцами планшета. – Вопрос века: правда ли, что юная леди справа безумно в меня влюблена?

Девчонки взвизгивают, а парни смеются, потому что планшет под их руками медленно выводит: «Д-А».

– Лжец! – обиженно вопит девушка, о которой идет речь, и надувает губки, глядя на спиритическую доску.

– Здесь нечего стесняться, душка. Я сам готов попасть в твои сети, – успокаивает ее повеса.

Обстановка накаляется, вопросы становятся более смелыми и откровенными. Молодежь опьянела от джина, беззаботного веселья и возможности играючи узнать свою судьбу. Что ни утро, что ни вечер – разве мы не веселимся?

– А может быть, стоит вызвать всамделишного духа? – замечает Джордж.

Хозяйка вечеринки теряется. Именно об этом предупреждал ее продавец в антикварном магазине. Он сказал, что вызванного духа обязательно следует отпустить, попрощавшись с ним, иначе может случиться непоправимое. Наверное, хотел как следует запугать покупателей и содрать побольше денег. На дворе 1926 год: кто станет верить в проклятия и монстров, когда есть автомобили, самолеты, «Коттон клаб» и такие люди, как Джейк Марлоу, на своих мощных плечах несущие Америку в мир прогресса?

– Только не говори, что боишься. – Джордж ухмыляется, скривив красивые губы. Эта жестокая улыбка делает его еще более привлекательным.

– Боюсь чего?

– Что у нас кончатся запасы джина! – за нее отвечает парень в феске, и все радостно ржут.

Низкий голос Джорджа едва слышно гудит у самого ее уха.

– Со мной ты в безопасности. – И он кладет руку ей на талию.

Нет, это, без сомнения, счастливейшая ночь за всю историю человечества!

– Мы обращаемся к духу, живущему в этой доске, с просьбой откликнуться на наш зов и раскрыть нам тайны будущего! – с торжественными завываниями декламирует хозяйка, тихонько посмеиваясь. – Подчинись нам, о дух!

Следует мгновение, показавшееся всем бесконечным, и затем планшетка вдруг оживает и медленно начинает мигрировать вдоль готических букв, складывая их в слово.

«П-Р-И-В-Е-Т».

– Это же дух! – раздается чей-то прерывистый шепот.

– Как твое имя, о дух? – обращается к нему хозяйка.

Планшет начинает двигаться быстрее.

«С-Т-Р-А-Ш-Н-Ы-Й-Д-Ж-О-Н».

Джордж скептически приподнимает бровь:

– А мне нравится. И чем же ты так страшен, приятель?

«С-К-О-Р-О-У-З-Н-А-Е-Ш-Ь».

– Скоро? И что же ты задумал, озорник?

Безмолвие.

– Хочу танцевать! Поехали в центр, в «Лунный свет», – канючит одна из в стельку пьяных девиц с кислой гримасой. – И когда вообще вернется оркестр?

– Через минуту. Не сходи с ума, – успокаивает ее хозяйка с напряженной улыбкой. – Давайте попробуем задать другой вопрос. Страшный Джон, может быть, у тебя есть какое-нибудь предсказание? Судьбоносное пророчество? – Она с хитрым видом косится на Джорджа.

Ее вопрос остается без ответа.

– Но ты же скажешь нам еще что-нибудь?

И доска наконец оживает.

– Я… заставлю… вас… дрожать… от ужаса… – вслух читает хозяйка.

– Напомнил мне директора из моей старой школы, – поддразнивает парень в феске. – И как ты это сделаешь, приятель?

«Я-В-С-Т-А-Н-У-У-В-А-Ш-Е-Г-О-П-О-Р-О-Г-А-И-П-О-С-Т-У-Ч-У».

«Я-З-В-Е-Р-Ь».

«З-М-И-Й-И-С-К-У-С-И-Т-Е-Л-Ь».

– Это еще что за чертовщина? – бормочет пьяная девица, едва заметно отклонившись назад.

– Ничего это не значит. Просто тарабарщина какая-то, – одергивает ее хозяйка, но очевидно, что ей тоже не по себе. Она резко оборачивается к ловеласу в феске. – Это ведь ты двигал планшетку!

– Вовсе нет. Клянусь! – Он наивным детским жестом крестит сердце.

– Почему ты здесь, приятель? – Джордж обращается к доске.

Планшет движется так быстро, что ребята едва успевают разобрать слова.

«В-М-О-И-Х-Р-У-К-А-Х-К-Л-Ю-Ч-И-О-Т-А-Д-С-К-О-Г-О-Н-Е-Б-Ы-Т-И-Я».

«Г-Р-Я-Д-Е-Т-Р-А-С-П-Л-А-Т-А-А-Р-М-А-Г-Е-Д-Д-О-Н-У-Ж-Е-З-Д-Е-С-Ь-В-А-В-И-Л-О-Н-С-К-И-Е-Б-Л-У-Д-Н-И-Ц-Ы».

– Сейчас же прекрати все это! – восклицает хозяйка.

«Б-Л-У-Д-Н-И-Ц-Ы-Б-Л-У-Д-Н-И-Ц-Ы-Б-Л-У-Д-Н-И-Ц-Ы», – надрывается планшетка. Ребята отдергивают руки прочь от гадкой штуковины, но она продолжает двигаться сама собой.

– Остановите его! Сделайте так, чтобы он прекратил! – визжит одна из девиц. Но даже испорченные нью-йоркские юнцы, которых уже ничем не удивить, бледнеют и испуганно пятятся назад.

– Замолчи, дух! Прекрати немедленно! – требует хозяйка.

Планшетка замирает. Все присутствующие с ужасом глядят друг на друга. В соседнем зале после перерыва собирается оркестр и начинает исполнять зажигательную мелодию.

– Аллилуйя! Пойдем, детка. Покажу тебе, как танцуют «блэк боттом» настоящие головорезы, – пьяная девица с трудом поднимается на ноги и увлекает за собой парня в феске.

– Куда вы, подождите! Мы еще должны попрощаться с духом, согласно ритуалу! – взмаливается хозяйка, глядя вслед гостям.

Джордж обвивает рукой ее талию.

– Только не говори мне, что Страшный Джон смог тебя запугать.

– Но мне…

– Ты же знаешь, что это наш приятель похулиганил. – Дыхание Джорджа приятно щекочет ее ухо. – У него свои методы, тебе ли не понимать.

Конечно же, она все понимает. Это наверняка шуточки их мерзкого дружка, он хотел разыграть их. Но теперь ее никому не обдурить. Ей ведь уже стукнуло восемнадцать, ее ждет сладкая жизнь, где череду вечеринок будут сменять танцы и балы, и так до бесконечности. Что ни утро, что ни вечер – все равно – разве мы не веселимся? Все ее страхи позабыты, теперь они кажутся жалкими и беспочвенными. Вечеринка гремит в ночи, ковры скручены в рулоны, чтобы расчистить место для танцев, и гости отрываются вовсю. В воздухе разлетаются длинные жемчужные нитки, мелькают короткие прямые платья. Каблуки ритмично стучат о деревянный пол. Воздетые в воздух руки, загустевший от алкоголя и эмоций воздух – словно ожил какой-то сумасшедший коллаж в дадаистском стиле.

Хозяйка вечеринки забрасывает уже никому не нужную доску Уиджа в ящик стола, где она скоро будет позабыта, и бежит в ярко освещенную электрическим светом гостиную – изобретение Эдисона стало последним писком моды. Там она беззаботно окунается с головой в последнюю вечеринку уходящего лета.

Снаружи ветер задерживает дыхание на мгновение и вдруг, словно сорвавшийся с цепи пес, яростно бросается вперед по проспектам и переулкам. Срывает модные шляпки-клош с нарядных головок двух молодых особ, которые выгуливают стриженого пуделя на Ист-ривер и обсуждают обстоятельства смерти Рудольфа Валентино. Затем ветер летит дальше, мимо кварталов, залитых неоновыми огнями, мимо громыхающего по Второй авеню трамвая, сотрясая окна в домах бедняков, пытающихся досмотреть остатки снов, до того как настанет неумолимое утро с протяжными автомобильными гудками, громыханием тележек и трамваев – тех самых чистильщиков ботинок, что работают дни напролет на Юнион-сквер, газетчиков, выкрикивающих скандальные заголовки на Таймс-сквер, молоденьких телефонисток, жадно разглядывающих модные пальто в витринах дорогих бутиков. Величественные небоскребы нависают над спящим городом, словно равнодушные боги из стали и стекла.

У входа в джаз-клуб ветер замирает, словно пораженный залихватской мелодией, какофонией из надрывного рева труб, экспрессивных фортепианных проигрышей и смеси блюза и рэгтайма такой силы, будто она хочет всколыхнуть безмятежный городской горизонт.

На Боуэри под нарядным навесом театра бушует танцевальный марафон. Конкурсанты – молоденькие девчонки со своими приятелями – самоотверженно крутятся в унисон, готовые зубами и ногтями вырвать у жизни все те голубые мечты, что навязывает им реклама в газетах и по радио. Их ноги, стертые туфлями, ноют от волдырей, но в глазах горят звезды. Еще дальше, в центре города, на Великом Светлом Пути, прозванном так за ослепительную иллюминацию, выплывают в ночь хозяева жизни, властители умов и сердец. У выходов и у ворот покорно ждут фанаты в надежде ухватить хотя бы отблеск невероятного сияния какой-нибудь новомодной актриски или певички, получить автограф бродвейской звезды. Это время расцвета преходящей славы, сладкой жизни, легкой поживы и головокружительных излишеств. Люди переполнены жаждой ярких впечатлений и исполнения тайных запретных желаний.

Но ветру вся эта суета побоку – он всего лишь ветер. Ему не хочется стать модным радиоведущим или удачливым предпринимателем. Он не станет спешить в офис поутру, не влюбится без оглядки в Дугласа Фэрбэнкса, не будет горланить песни с «улицы жестяных сковородок», полные сожаления, мук несчастной любви или безудержного веселья. (Разве мы не веселимся, детка?) Равнодушным призраком он проносится мимо скотобоен на Четырнадцатой авеню, мимо тех несчастных, что вынуждены торговать собой на темных переулках. Где-то неподалеку Госпожа Свобода вздымает факел во тьму, зовя к причалу всех бегущих от войны, голода и безнадежности. В свою землю обетованную.

Ветер заметает дешевые многоквартирные дома, где многие из мечтателей со звездами в глазах бесславно окончили свой век, успев дать новую жизнь сотням таких же, вынужденных теперь влачить существование в нищете и запустении, безрезультатно катить в гору камень забот, как Сизиф. Ветер треплет сушащейся на веревках одеждой и спешит дальше по темным переулкам, где даже в этот час голодные, оборванные дети шарят по помойкам в поисках чего-нибудь съедобного. Этот ветер вечно путешествовал по земле. Он видел все ужасы жизни, выступал молчаливым свидетелем на сожжениях ведьм, проследовал за изгнанными индейцами вдоль Дороги Слез, наблюдал, как из рабовладельческих судов выгоняют испуганно моргающий живой товар: у этих людей не было никакой собственности, кроме невыносимого горя. Когда Линкольна поразила пуля злодея, ветер был там. Он разносил запах пороха на Сражении при Энтитеме. Он скитался с дикими бизонами и невесомыми, как перья, пальцами, касался островерхих шляп пуритан. Он разносил слова любви и превращал слезы в мутные соленые дорожки на таком количестве лиц, что невозможно сосчитать.

Ветер легко несется дальше, по Боуэри, и заворачивает на Вест-Сайд, обитель ирландских групп вроде «Подставных мальчишек», верхом разъезжающих по Девятой авеню и предупреждающих бутлегеров об опасности. Над могучим Гудзоном ветер разгоняется и летит вдоль сверкающего роскошью Гарлема с его знаменитыми мыслителями, писателями и композиторами. Перед старым, разваливающимся особняком ветер стихает. Разбитые окна заколочены гнилыми досками, водостоки забиты. Некогда этот дом был пристанищем неописуемого зла. Теперь это просто призрак отжившей эпохи, позабытый в тени процветающего шумного города.

Дверь протяжно скрипит на проржавевших петлях. Ветер осторожно влетает внутрь и крадучись перемещается по темным коридорам, которые заворачиваются в странной, одуряющей манере. Покинутые пустые комнаты, гниющие в забвении, уходят направо и налево от коридора. Некоторые двери никуда не ведут, и за ними лишь голая кирпичная стена. Потайной люк распахивается в спусковой желоб, разверзающийся в подземелье. В спертом воздухе стоит вонь крови, мочи, адреналина и страха, первобытного ужаса настолько всеобъемлющего масштаба, что он пропитал весь дом изнутри и стал такой же его неотделимой частью, как стены, гвозди в древесине и вездесущая гниль.

В черных тенях по углам клубится что-то ужасное, и ветер, хорошо знакомый с подобной жутью, вырывается прочь из этого места. Он спешит дальше, в безопасность легких высотных зданий, где нет ничего, кроме синего неба и надежды на светлое будущее, процветание и прогресс. Будущее, опровергающее весь ужас темного прошлого. Будь ветер часовым, он бы тут же забил тревогу. Он бы кричал о том, какие злодеяния еще могут произойти. Но ветер знает, что никто не станет прислушиваться к его воплям.

Глубоко в подвале разваливающегося дома вспыхивает к жизни очаг. Огонь вздымается вверх с треском, похожим на кашель умирающего человека, горько смеющегося над своей незавидной судьбой. Из подземной могилы, пропахшей смертью и гнилью, поднимается слабое сияние. Нет никаких сомнений – в темноте можно различить слабое шевеление: предвестье страшных злодейств.

Страшный Джон вернулся домой. И у него большие планы на будущее.

 

Глава 2

Эви О’Нил, Зенит, штат Огайо

Прижимая к болезненно пульсирующему лбу ледяной компресс, Эви О’Нил проклинала этот злополучный час. Настал полдень, но, судя по боли в ее голове, с тем же успехом могло быть и шесть утра. Последние двадцать минут отец пилил ее за выходку на вчерашней вечеринке в отеле «Зенит». Уже несколько раз была затронута тема алкоголя, не преминули вспомнить и веселые игрища в центральном фонтане. И все, что произошло между, конечно же, тоже. Ей предстоял тяжелый день, это очевидно. В голове словно происходил пикет с транспарантами «Воды!», «Аспирина!» и «Замолчите уже!».

– Ты знаешь, что мы с мамой не терпим пьянства. Ты что, не слышала о восемнадцатой поправке к Конституции?

– Сухой закон? Я пью за него каждый раз, как только могу.

– Евангелина-Мария О’Нил! – раздраженно одергивает мама.

– Твоя мать – секретарь Женского общества трезвости Зенита. Ты вообще думала об этом? Думала о том, какие могут быть последствия у того, что ее дочь заметят шатающейся пьяной по городу?

Эви воспаленными глазами покосилась в мамину сторону. Та сидела в кресле неестественно прямо, сжав губы в бескровную ниточку. Пышные волосы были зачесаны в строгий узел на затылке. На кончике носа у мамы громоздились очки-обманки, как их называли флэпперы. Все фицджеральдовские добродетельные красавицы были миниатюрны, синеглазы, светловолосы и безнадежно близоруки.

– Ну? – прогремел отец. – Что ты скажешь в свое оправдание?

– Боже мой, надеюсь, мне никогда не придется надевать обманок, – страдальчески пробормотала Эви.

Мама в ответ только устало вздохнула. После гибели Джеймса она будто сжалась, усохла, завяла, словно та злополучная телеграмма из военкомата высосала ее душу.

– У вас в молодежной среде принято воспринимать все как игру, как развлекаловку? – не унимался отец. Сейчас он сел на любимого конька, и его понесло: чувство ответственности, гражданский долг, взросление и забота о завтрашнем дне. Этот припев Эви знала наизусть. Чего ей сейчас хотелось точно – так это похмелиться, хотя бы понюхать пробку. Но родители отобрали ее походную фляжку, шикарную посудину из серебра с выгравированными инициалами Чарльза Уоррена. Старый добрый Чарли, такой лапуля. Эви решила стать его девушкой, но хватило ее на неделю. Насколько Чарли был мил, настолько же был и скучен. Петтинг в его понимании состоял из сухих скупых поцелуев, похожих на птичье клевание, и холодных рук, безжизненно лежащих на девичьей груди, как крахмальная салфетка на столе у скучной чопорной тетки. Какая печаль.

– Эви, ты меня вообще слушаешь? – Папа дошел до точки кипения.

Она вымученно улыбнулась:

– Конечно, как и всегда, папочка.

– Зачем ты сказала эту гадость про Гарольда Броуди?

Эви нахмурилась. Такое нельзя было спускать на тормозах.

– Потому что это правда.

– Ты обвинила его в… в… – Папа запнулся и покраснел.

– В том, что он чпокнул эту бедную девочку?

– Евангелина! – ахнула мама, схватившись за сердце.

– Ах, простите. В том, что он воспользовался ею и бросил в положении.

– Почему ты просто не можешь быть, как… – Мама замолкла, но Эви уже знала продолжение. «Почему ты не можешь быть такой же, как Джеймс?»

– Ты хочешь сказать, мертвой? – огрызнулась она.

Мама поникла, как подстреленная птица, и на мгновение Эви со всей силы себя возненавидела.

– Евангелина, прекрати, – вмешался отец.

Эви угрюмо потупилась, склонив растрескивающуюся от боли голову.

– Прости.

– Тебе стоит знать, что если ты не сделаешь публичного извинения, семья Броуди подаст на тебя в суд за публичное оскорбление.

– Что? Да не собираюсь я извиняться! – взвилась Эви. Ее буквально подбросило вверх от возмущения, но голова отозвалась такой болью, что пришлось тут же сесть на место. – Я ведь сказала правду.

– Ты заигралась…

– Какие уж тут игры!

– Ты заигралась и попала в неприятности.

– Гарольд Броуди – паразит и повеса, не гнушающийся шулерством. Каждую неделю у него новая девчонка. Его машина – это совершенно о-че-де-лен-но публичный дом на колесах. И к тому же он отвратительно целуется.

Ее родители в ужасе замерли, как соляные столбы.

– По крайней мере так я слышала.

– Ты хотя бы можешь доказать свои инсинуации? – с нажимом спросил отец.

Но она не могла. В обратном случае пришлось бы раскрыть свою страшную тайну, а так рисковать было нельзя.

– Извиняться я не стану.

Мама осторожно откашлялась.

– Есть еще один вариант.

Эви растерянно посмотрела по очереди на отца и мать.

– Я не хочу переводиться в колледж с военной кафедрой, если что.

– Ни один колледж не согласится тебя принять, если что! – прорычал папа. – Как насчет идеи съездить в Нью-Йорк, побыть там с дядей Уиллом?

– Я… Ну… Как, на Манхэттен?

– Мы готовились к тому, что ты откажешься извиняться, – подытожила мама. – Я переговорила с братом сегодня утром. Он согласился тебя принять.

Согласился принять. Взял на себя непосильную ношу. Как акт благотворительности. Дядя Уилл пал жертвой железных доводов мамы.

– Но только на несколько месяцев, – продолжил папа. – Пока все здесь не образуется.

Нью-Йорк-Сити! Подпольные барчики и бутики. Бродвейские мюзиклы и круглосуточные кинотеатры. А по ночам она будет танцевать в «Коттон клабе»! Эви вспомнила веселые деньки, что они провели с Мэйбел Роуз, старушкой Мэбси, которая жила по соседству. Девочки познакомились, когда им было всего по девять лет и Эви с мамой на несколько дней приехали в Нью-Йорк. С тех пор они стали подружками по переписке. Последний год, правда, Эви халтурила и пописывала лишь время от времени, но Мэйбел с завидным упорством и регулярностью продолжала слать ей письма главным образом о симпатичном помощнике дяди Уилла, Джерихо, или в ее трактовке «картинке, нарисованной ангелами» и «дальнем желанном берегу, к которому так хочется пристать». Да уж, Мэйбел без нее не обойтись. А Эви не обойтись без Нью-Йорка. В Нью-Йорке она могла переписать судьбу набело, начать все с чистого листа. Могла стать тем, кем хотелось.

Эви уже собиралась выпалить страстное «Да!», но вовремя осеклась – она слишком хорошо знала свою маму. Если ей не удастся обставить всю затею как «страшное наказание», чтобы дочь «усвоила урок», то придется на веки вечные застрять в Зените и стелиться перед мерзким Гарольдом Броуди.

Тяжело вздохнув, она состроила гримасу и выдавила ровно необходимое количество слез – так, чтобы они не полились, но глаза были на мокром месте.

– Надеюсь, вы хорошо знаете, на что идете. Но я и представить себе не могу, что буду делать в Нью-Йорке в компании с бобылем-бакалавром – сидеть взаперти, как синий чулок, пока мои друзья будут веселиться здесь?

– Надо было раньше об этом думать, – строго сказала мама, едва скрывая торжествующую улыбку.

Эви мастерски подавила точно такую же. «Сделала их, как малых детей», – подумала она.

Папа мельком посмотрел на часы.

– Поезд отправляется ровно в пять. Думаю, тебе пора собирать вещи.

* * *

К станции они ехали в гробовом молчании. Обычно, сидя вместе с папой в его шикарном «линкольн-родстере» с откидным верхом, Эви раздувалась от гордости. Это был единственный кабриолет во всем Зените – лучшее, что можно было достать через автомобильных дилеров. Но сегодня Эви не хотелось быть на виду. Ей хотелось стать неосязаемым призраком, как в детских снах. Иногда, перебрав лишнего на вечеринке, она испытывала подобное ощущение – стыд за все пьяные выкрутасы, после которых местные ограниченные, недалекие людишки смотрели на нее с плохо скрываемой злобой. «Ах, Эви, это уж было слишком», – говаривали они, растянув губы в гаденьких вежливых улыбках. Так себе комплимент.

Она вся была слишком – для такого захолустья, как Зенит, штат Огайо. Эви иногда пыталась стать незаметнее, загнать себя в рамки провинциальной жизни и не превосходить ничьих ожиданий. Но каким-то непонятным образом она каждый раз срывалась – и по-обезьяньи забиралась на флагшток, отпускала шутки на грани фола, участвовала в гонках наравне с парнями – и снова становилась «этой распущенной девицей О’Нилов».

Ее рука сама собой потянулась к талисману – монетке-кулону на шее. Эти пятьдесят центов брат прислал ей «с той стороны баррикад» во время войны в качестве подарка ко дню рождения – и дню собственной гибели. Она помнила тот день с ослепляющей четкостью – как бедный мистер Смит с телеграфа доставил им злосчастную похоронку, как он сбивчиво бормотал извинения и как тряслись его руки. Как мама, издав сдавленный стон, осела на пол у порога, прижимая к груди измятую желтую бумажку с бессердечным черным шрифтом. Как отец, не зажигая свет, всю ночь просидел в кабинете перед открытой бутылкой запретного скотча. Ей лично удалось прочесть телеграмму уже много позже, и она запомнила каждое слово.

«С прискорбием вынуждены сообщить… рядовой Джеймс Ксавьер О’Нил… был убит в ходе военной операции в Германии… внезапная атака на рассвете… отдал жизнь за Родину… военный министр передает глубочайшие соболезнования по поводу утраты сына…»

На выезде из города они обогнали упряжку, ехавшую в сторону фермерского хозяйства. Картинка показалась Эви старомодной и совершенно неуместной. Но на самом деле не к месту здесь была она сама.

– Эви, милая, – мягко начал отец. – Что стряслось на той вечеринке?

Вечеринка. Поначалу все было отлично. Они с Луизой и Дотти в своих лучших нарядах. Дотти даже одолжила ей ободок со стразами, и на ее светлых кудрях он выглядел просто шикарно. Они наслаждались оживленными, но пустыми спорами по поводу прошлогоднего дела мистера Скоупса в Теннеси и теории эволюции, согласно которой человечество произошло от обезьян.

– С последним я полностью согласна, – чуть громче, чем нужно, сказала Эви, кокетливо поводя взглядом в сторону угла, где компания парней из колледжа залихватски выводила двадцатый куплет «Возлюбленная Сигма Хи». Все были пьяны в стельку и совершенно счастливы. И тут Гарольд распустил хвост и решил с ней пофлиртовать.

– Метр шестьдесят, синие глаза, разве можно пройти мимо моей Э-эв-и-и? – приятным баритоном пропел он, опустившись перед ней на одно колено.

Эви соврала лишь в одном: галантный красавец Гарольд Броуди потрясающе целовался. Если он одаривал какую-нибудь счастливицу вниманием, все тут же начинало вертеться вокруг нее, как планеты вокруг солнца. А Эви нравилось быть в центре внимания, особенно когда она была навеселе. Гарри предстояла свадьба с Нормой Уоллингфорд. Он не любил ее, но был страстно влюблен в ее огромный банковский счет. Все знали, что они поженятся после колледжа. Тем не менее сейчас он женат еще не был.

– Я не говорила тебе, что обладаю сверхъестественной силой? – спросила Эви после третьего бокала.

Гарри расплылся в улыбке.

– Это видно невооруженным глазом.

– Вообще-то я серьезно, – промямлила она, уже слишком разогретая спиртным, чтобы остановиться вовремя. – Если я подержу в руках вещь, которую ты постоянно носишь при себе, и сконцентрируюсь, то смогу рассказать всю твою подноготную.

Вокруг раздались недоуменные смешки. Эви обожгла скептиков взглядом из-под густо накрашенных ресниц.

– Я о-че-де-лен-но серьезно говорю.

– Ты очеделенно навеселе, Эви О’Нил! – подколола ее Дотти.

– Тогда я докажу! Норма, дай сюда что-нибудь – шарф, шляпную булавку, перчатку – что угодно.

– Ничего я тебе не дам. Ты никогда не возвращаешь. – засмеялась Норма.

Эви прищурилась.

– Зришь в корень, Норма. Я тайно стала собирать коллекцию правых перчаток: ведь носить сразу обе – это так по-мещански.

– Ну ты ведь никогда не станешь заниматься чем-нибудь обычным, так? – подколола Норма и оскалилась в улыбке. Все засмеялись, и щеки Эви запылали огнем.

– Нет, это скорее твой грешок, Норма. – Эви сдула со лба непокорный локон, но он тут же упал на прежнее место. – Повод серьезно задуматься – ведь если я стану рассказывать здесь твои секреты, все уснут со скуки.

– Ладно, – прервал их Гарольд прежде, чем перепалка приняла серьезный оборот. – Вот мое кольцо. Раскройте мои самые темные секреты, мисс О’Нил!

– Какая безрассудная храбрость – отдавать кольцо девушке вроде Эви! – крикнул кто-то.

– Тихо, s’il vous plaоt! – скомандовала Эви с театральной ноткой в голосе. Затем сконцентрировалась изо всех сил, пока предмет не стал источать тепло в ее руках. Иногда все получалось, иногда нет. Она готова была взывать к душе Рудольфа Валентино, лишь бы все прошло гладко на этот раз. Потом у нее точно разболится голова – это побочный эффект странного дара, – но джин легко решал проблему. Хотя алкоголь притуплял и ее способность. Приоткрыв один глаз, она увидела, что все с ожиданием наблюдают.

Засмеявшись, Гарри протянул руку за кольцом.

– Ладно тебе, старушка. Мы уже достаточно повеселились. Пора и честь знать.

Она отдернула руку.

– Я смогу раскрыть твой секрет – стой и жди!

По трактовке Эви, ничто не могло быть хуже обычности и посредственности. Подобная тягомотина – для неудачников и слабаков. А Эви считала себя особенной. Будущей звездой. Плевать, если потом ее голова расколется от боли. Крепко зажмурившись, она сжала кольцо в ладони. Оно вдруг раскалилось – получается! Эви довольно улыбнулась и открыла глаза.

– Гарри, ах ты скверный мальчишка!

Все с интересом подались вперед.

Гарольд напряженно засмеялся.

– О чем ты?

– Отель, номер 22. Та хорошенькая горничная… Л… Эл… Элла! А потом ты вручил ей пачку долларов и сказал, чтобы она разбиралась сама!

К ним подошла Норма.

– Гарольд, что здесь происходит?

Он поджал губы.

– Евангелина, я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь. Спектакль окончен, теперь верни кольцо.

Будь Эви трезва, она бы тут же почувствовала опасность. Но джин придал ей безрассудства. Она погрозила Гарольду пальцем, цокая языком.

– Плохой мальчик, ты же ее обрюхатил!

– Гарольд, это что, правда?

Лицо Гарольда Броуди побагровело от гнева.

– Хватит, Эви! Это уже больше не смешно!

– Гарольд? – Норма тоже начала терять терпение.

– Милая, это все глупая ложь, – успокоил он.

Эви вскочила на стол и зацокала каблуками в чарльстоне.

– А кольцо говорит другое.

Гарольд бросился за ней. Взвизгнув, Эви увернулась и по пути выхватила бокал у кого-то из рук.

– Божечки мои! Это же настоящее нападение! Берегитесь, Гарольд Броуди вышел на свободу! Спасайтесь, кто может!

Дотти ухитрилась отобрать у нее кольцо и вернула его Гарри. Потом они с Луизой почти стащили Эви со стола.

– Подруга, ты в хлам. Пойдем отсюда.

– Я буду хранить непокобелимость перед лицом опос… опса… опасности! Ой, все кружится. Уиии! Куда это мы?

– Протрезвляться, – коротко ответила Дотти и столкнула ее в ледяной фонтан.

Уже позже, спустя несколько чашек кофе, Эви, дрожа как осиновый лист, съежилась под одеялом в полумраке дамской комнаты отдыха. Дотти с Луизой отправились на поиски аспирина, и сейчас, никем не замеченная, Эви подслушивала двух девиц, перед зеркалом обсуждавших, какой скандал устроили Гарольд с Нормой.

– И все эта чокнутая О’Нил. Сама понимаешь.

– Она никогда не знает, когда пора остановиться.

– В этот раз она точно перегнула палку. Для нашего города она считай что мертва. Норма этого так не оставит.

Эви дождалась, пока сплетницы уйдут, и проковыляла к зеркалам. Тушь поплыла, оставив черные синяки под ее глазами, и мокрые кудряшки повисли паклей. Головная боль на этот раз была просто невыносимой, и выглядела Эви точно так же, как себя чувствовала. Хотелось заплакать, но слезами горю не поможешь.

В комнату вихрем влетел Гарольд, накрепко закрыв за собой дверь.

– Как ты разнюхала? – зарычал он, больно схватив ее за руку.

– Сказала же… твое кольцо…

Его рука сжалась, как тиски.

– Прекрати придуриваться и лучше расскажи честно! Из-за твоей выходки Норма грозится расторгнуть помолвку. Я буду требовать публичных извинений, чтобы смыть этот позор!

Ее мутило и шатало – все из-за попытки прочесть кольцо. По ощущениям смахивало на алкогольное отравление и страшнейшее похмелье, какое только можно было вообразить. И вдруг Эви осенило: Гарольд Броуди вовсе не гламурный плейбой. Он просто трус и подлец. Ничто не заставит ее извиняться перед таким выродком.

– Пошел к черту, Гарри.

Словно почуяв неладное, Дотти и Луиза уже барабанили в дверь дамской комнаты.

– Эви! Что с тобой? Открой!

Гарольд выпустил ее руку, и Эви почувствовала, как под кожей наливается свежий синяк.

– Нет, мы с тобой еще не закончили, дорогуша. Бизнес твоего папочки зависит от моего отца. Так что начинай продумывать извинительную речь.

И тут Эви стошнило прямо на его щегольской костюм.

* * *

– Эви, что такое? – Голос папы пробудил ее от нерадостных воспоминаний.

Она потерла ноющий лоб.

– Все в порядке, па. Прости, что заварила эту чертову кашу.

Он даже не сделал ей замечания по поводу ругательств.

На станции папа не стал глушить мотор, когда отправился провожать Эви до платформы. Затем дал чаевых носильщику, чтобы он позаботился о ее чемоданах и проконтролировал, что их выгрузят в Нью-Йорке и доставят в дом дяди. Эви оставила при себе только щегольскую расшитую сумочку и легкий саквояж из шотландки.

– Ну что ж. – Папа покосился на машину, порылся в кармане и вручил Эви десятидолларовую купюру. Она аккуратно спрятала ее за ленту своей фетровой шляпки. – Это тебе на булавки.

– Спасибо, па.

– Я не умею нормально прощаться. Ты знаешь.

Эви выжала из себя беззаботную улыбку.

– Ага. Да все в порядке, па. Мне ведь семнадцать, а не семь. Все будет хорошо.

– Ладно.

Они постояли в неловком молчании.

– Смотри, чтобы тачка не уехала без тебя, – пошутила Эви, кивнув в сторону кабриолета.

Папа легонько чмокнул ее в лоб и, выразительно посмотрев на носильщика, удалился. Наблюдая за тем, как «линкольн» превращается в точку на горизонте, Эви почувствовала болезненный укол печали и еще кое-что. Жуть. Это было самое подходящее описание. Она не могла избавиться от этого чувства с тех самых пор, как несколько месяцев назад у нее начались кошмары.

– Приятель, я чувствую мурашки, мурашки бегут у меня по спине… – тихонько пропела Эви и поежилась.

Пара «синих чулок», сидевших по соседству, с осуждением уставились на короткое, до колен, платье Эви. И она решила задать им на орехи как следует. Задрав юбку и беспечно напевая, Эви собрала чулки гармошкой и дала им съехать вниз, чтобы показались голые коленки. Ее манипуляция тут же достигла требуемого эффекта: «синие чулки», квохча о «распущенной молодежи», удалились вдоль по платформе. Нет, скучать по этому захолустью она точно не будет.

Небольшая кремовая машинка с фырчанием затормозила у платформы, по инерции проехав несколько метров. Из нее показались две изящные фигуры. Эви довольно ухмыльнулась и замахала руками:

– Дотти! Луиза!

– Мы узнали, что ты уезжаешь, и решили проститься лично. – Луиза перегнулась к ней через поручень.

– Хорошие вести разносятся быстро.

– В этой дыре? Быстрей молнии.

– Вот и замечательно. Мне слишком тесно в Зените. А в Нью-Йорке меня поймут. Вот увидите, обо мне станут писать во всех газетах и пригласят в дом Фицджеральда на коктейль. Ведь, в конце концов, я тоже Фицджеральд по матери. Мы можем действительно оказаться дальними родственниками.

– Кстати о коктейлях. – Хитро улыбаясь, Дотти извлекла из сумочки безобидный на вид пузырек с аспирином. Тот был наполовину заполнен прозрачной тягучей жидкостью. – Вот, немного огненной воды на прощание. Извини, что так мало – папа теперь помечает бутылки.

– Да, и еще последний номер «Фотоплей» из салона красоты. Тетушка Милдред даже не подозревает, какой милый подарок тебе сделала.

Глаза Эви заблестели от слез.

– И вы даже не чураетесь меня, новой городской прокаженной?

Луиза с Дотти кисло улыбнулись, соглашаясь с новым статусом Эви. Да, они все равно приехали, хотя Эви стала изгоем.

– Вы просто ангелы высшего порядка. Будь я папой римским, я бы вас канонизировала.

– Кстати, папа римский наверняка с удовольствием предал бы тебя анафеме.

– Нью-Йорк! – Луиза мечтательно покрутила нитку бус в руках. – Норма Уолингфорд сожрет себя от зависти. Она просто с ума сходит после твоей выходки. – Дотти довольно захихикала. – Давай, колись: откуда ты узнала про Гарольда и горничную?

Эви слегка поникла.

– Это была удачная догадка, и только.

– Но как…

– Ой, глядите! Поезд уже подошел! – Эви уклонилась от лишних расспросов и крепко обняла подруг, благодаря их за верность. – Когда мы встретимся в следующий раз, я уже буду суперзвездой. Буду катать вас по Зениту в шикарном авто с водителем.

– Когда мы встретимся в следующий раз, ты будешь скрываться от суда за гениальное преступление! – засмеялась Дотти.

Эви ухмыльнулась:

– Главное, чтобы они хорошенько запомнили мое имя.

Проводник в синей форме пригласил пассажиров в вагон. Эви прошла в свое купе. Там оказалось душно и пыльно, поэтому она забралась на сиденье, чтобы открыть окно, не снимая своих модных шелковых «Мэри Джейнс».

– Может, вам помочь, мисс? – спросил ее еще один проводник, помоложе.

Посмотрев из-под полуопущенных ресниц, которые она успела щедро накрасить утром, Эви обрушила на беднягу всю силу своей ярко-красной улыбки в стиле «Коти».

– Будь так добр, милый? Это было бы шикарно.

– В Нью-Йорк едете, мисс?

– Ага, точно. Я выиграла конкурс красоты «Мисс пляжное изящество» и теперь еду на съемку в «Ванити Фэйр».

– Это просто нечто!

– Совершенно согласна. – Она еще раз похлопала ресницами для закрепления результата. – Окно?

Молодой человек с легкостью открыл задвижки и распахнул окно.

– Пожалуйста!

– Благодарю, – промурлыкала Эви. Она была в ударе. В Нью-Йорке можно будет превратиться в кого угодно, стать кем в голову взбредет. Большой город – идеальное место для больших мечтателей, которые хотят стать звездами. Только там можно развернуться на полную катушку.

Высунув голову из окна, Эви помахала подругам. Встречный ветер заиграл ее коротко остриженными кудрями, и сонный город стал медленно уплывать назад. На мгновение страх взял свое, и Эви захотелось вернуться назад, под кров и защиту отчего дома. Но это было лишь временным помутнением. Дом уже давно был мертв – много лет подряд. Нет, она не станет сожалеть. Она станет великой и прекрасной. Настоящей супер-звездой. Гордостью Нью-Йорка.

– До скорого! – прокричала она.

– Увидимся!

Фигуры подружек стремительно превращались в уменьшающиеся за завесой дыма цветные пятна. Эви послала им воздушный поцелуй и изо всех сил постаралась не плакать. Она медленно махала удаляющимся крышам Зенита, под которыми люди, чувствуя себя в полной безопасности, самым обычным образом обращались со всевозможными вещами, даже не подозревая о том, сколько чужих секретов их окружает и каково это – каждую ночь просыпаться от ужасных кошмаров про мертвых братьев. Эви почувствовала легкий укол зависти.

– Мисс, вы собираетесь стоять там всю дорогу? – поинтересовался проводник.

– Нет, только хотела как следует попрощаться, – ответила она. Затем повернулась к городу и сложила пальцы, как в благословении, пародируя королеву-мать. – Прощайте, сосунки! Счастливо вам прогнивать дальше!

 

Глава 3

Мемфис Кэмпбелл, Гарлем, Нью-Йорк

Утром в Гарлеме безраздельно царила Игра в цифры. На север от 130-й улицы и до 140-й, от Амстердам-авеню на Вест-Сайде и до Парк-авеню, сновало множество букмекеров, а точнее сказать, «счетоводов», готовых принять ставки, выписать чеки и бумажки своим клиентам. Эти сочетания цифр, таящие в себе столько надежд, направлялись затем к банкоматам, в подсобки табачных лавок, парикмахерских, подпольных баров и подвалы. Все должно было завершиться к десяти утра, когда расчетная палата на Уолл-стрит опубликует заветное Число и кто-то сорвет куш – поднимет ставки из расчета один к тысяче, а все остальные, как обычно, останутся ни с чем. В Гарлеме крайне редко везло кому-нибудь, но местные все равно продолжали играть, храня надежду, что когда-нибудь фортуна улыбнется им.

Семнадцатилетний Мемфис Кэмпбелл, ссутулившись, стоял, опираясь на уличный фонарь у входа в метро на пересечении Ленокс-авеню и 135-й улицы, и поджидал своих спешивших на работу клиентов. Не забывая стрелять глазами по сторонам – вряд ли копам пришлось бы по нраву его занятие, – он выписывал чек за чеком, приговаривая: «Да, мисс Джексон, пятнадцать центов на прачкин день», «Двадцать два, одиннадцать, сорок четыре. Записал», «Доллар на дату смерти, соболезную по поводу кончины вашего двоюродного дяди», «Совершенно с вами согласен, сэр, надо быть идиотом, чтобы не поставить на число, которое увидел во сне».

Их окружали разнообразные числа – шарады, ожидающие разгадки, вот-вот готовые пролиться золотым дождем, возможность сделать деньги из ничего – цифры попадались в молитвословах, на рекламных щитах, в датах смерти, днях рождения и свадьбах, боксерских поединках, скачках, номерах рейсов и поездов, вещих снах… Особенно во снах.

Но Мемфис не любил задумываться о своих снах. Особенно в последнее время.

Когда рабочий час пик миновал, он отправился в жилой квартал, надежно спрятав чеки в специальный потайной кожаный кармашек под носком – на случай обыска. Перед салоном красоты «Делюкс», славившимся отменным сервисом и свежими слухами, он остановился.

– …И тогда я заявила ей: я, может быть, и профессиональный парикмахер высшего класса, но не волшебница! – рассказывала хозяйка салона, миссис Джордан, хихикающим клиенткам. – Приветик, Мемфис. Как дела?

Все женщины тут же подобрались и приосанились.

– Божечки мои, этот мальчик хорош, как юный фараон, – заметила одна из посетительниц, кокетливо обмахиваясь журналом. – Золотце, у тебя уже есть девушка?

– В каждом квартале! – прыснула миссис Джордан.

Мемфис прекрасно осознавал силу своего обаяния. Рост под метр девяносто, косая сажень в плечах, высокие точеные скулы – спасибо дальнему предку из племени Таино. Дружище Флойд из салона «У Флойда» всегда идеально подстригал его, а портной, мистер Левайн, отлично подгонял костюмы по его ладной фигуре. Но что бросалось в глаза в первую очередь, так это фирменная улыбка Мемфиса. Если ему требовалось сразить всех наповал, он всегда начинал с улыбки: сперва робкой, затем широкой и ослепительной. В сочетании с преданно-щенячьим взглядом она иногда могла растрогать даже непреклонную тетю Октавию.

Сейчас Мемфис воспользовался своим тайным оружием.

– Прошу прощения, дамы. Немного задержался.

– Ничего страшного. – Миссис Джордан не отрывалась от работы. Сейчас она разглаживала плойкой длинные волосы клиентки. – Запиши за мной обычный номер, как всегда. Я взяла его из «Нумерологического сонника тетушки Салли». Когда-нибудь я точно разбогатею.

– Когда-нибудь ты точно разоришься, – фыркнув, поддела ее полная женщина с последним выпуском «Амстердамских новостей».

Миссис Джордан недовольно махнула раскаленными щипцами в ее сторону:

– Все сработает, вот увидишь. Я права, Мемфис?

Он кивнул:

– Не далее как на прошлой неделе я слышал историю о парне, который год подряд ставил на один и тот же номер. В итоге он выиграл огромную сумму.

Мемфис снова вспомнил о своем страшном сне. Может быть, он действительно что-то значит? Может быть, это шутка Морфея и на самом деле хорошее предзнаменование?

– Кстати, миссис Джордан, в соннике нет ничего о перекрестках или грозе?

– Ой, кажется, шторм к деньгам. Число шторма – пятьдесят четыре.

– Опять ты ошибаешься! Шторм – это к надвигающейся смерти. И цифра другая, одиннадцать.

Дамы принялись судачить о толковании снов и нумерологии. Они так и не пришли к единому мнению. Вот почему Игра была так популярна – слишком неоднозначны могут быть мнения, а сколько открывалось возможностей и вероятностей!

– А что значит символ: глаз и молния под ним?

Миссис Джордан задумалась, зажав локон клиентки в раскаленной плойке.

– Этого я не знаю. Но может быть, кто-нибудь другой тебе расскажет. А в чем дело, милый?

Мемфис только сейчас понял, что стоял, нахмурившись. Он снова принял невинный вид и натянул улыбку, которую все так привыкли видеть.

– Пустяки, просто я видел что-то подобное во сне.

Женщина в парикмахерском кресле подскочила.

– Ай! Фифи, ты прожжешь мне скальп своей плойкой!

– Вовсе нет! Это у тебя слишком чувствительная кожа.

– Хорошего вам дня, дамы. Надеюсь, ваш номер сегодня выпадет. – Мемфис поспешно откланялся.

Серые утренние облака над Гарлемом свивались в тонкие ленты, открывая чистое синее небо. Мемфис прошел мимо лавки Ленокса, где они с Исайей любили поужинать гамбургерами и поболтать с владельцем, мистером Регги. Он перешел улицу, чтобы обойти подальше похоронное бюро Меррика, но от воспоминаний нельзя было убежать. Они засели где-то глубоко в груди и в любой момент могли выбить почву у него из-под ног…

Мама лежала в открытом гробу со скрещенными на груди руками, вся укрытая ландышами. Исайя растерянно спросил у него: «Когда мама проснется, Мемфис? Она ведь пропустит вечеринку и не пообщается со всеми этими людьми, которые пришли повидать ее».

Отец, сидя на черном лаковом стуле, невидящим взглядом смотрел куда-то сквозь свои огромные ладони трубача. Многие плакали, и кто-то запел «Легка на ход колесница Света, что явилась и несет меня домой».

Ему запомнился холод, исходящий от влажных комьев земли в его руках, которые надо было бросить в могилу. Тихий стук от удара земли о деревянную крышку гроба, перечеркивающий все на свете.

Потом отец собрал их вещи, освободил квартиру на 145-й улице и отправил Мемфиса с Исайей жить в потрепанную комнатку тетки Октавии всего в нескольких кварталах от прежнего места. Сам он уехал в Чикаго на поиски заработка, пообещав вернуться за ними, как только все устроится. Прошло уже два года, десять месяцев и пятнадцать дней. Они продолжали жить у тетки.

Взяв бутылку молока с прилавка, Мемфис сделал большой жадный глоток, будто надеясь смыть прошлое. Он не мог избавиться от ощущения невыносимого беспокойства, будто мир вот-вот разлетится в клочья. Это было определенно связано со сном.

Уже две недели подряд он видел одну и ту же картину. Перекресток. С поля вдалеке к нему летит огромный ворон. Небо резко темнеет, на дороге поднимаются тучи пыли, и надвигается что-то страшное. И потом тот самый символ. Ему даже становилось страшно ложиться спать.

Вдруг в его голове родилась новая фраза. Мемфис знал, что если тут же не запишет ее, потом наверняка забудет. Поэтому он остановился и записал новорожденную строфу на двух пустых бланках для ставок. Затем спрятал их в другой карман, отдельно от остальных бумаг. Потом, когда появится время сходить на кладбище – а он любил писать именно там, – можно будет перенести их в специальную записную книжку в кожаной обложке, где он хранил все свои стихи и истории.

За углом Мемфис увидел слепого Билла Джонсона с гитарой на коленях. Рядом на земле валялась шляпа, на изношенной подкладке мутно поблескивала какая-то мелочь.

– Мне встретился путник на темной тропе, на ладони его – странный знак… – негромким хриплым голосом напевал музыкант. – Путник на темной тропе, на ладони его странный знак. Он сказал – скоро шторм грядет, и землю окутает мрак.

Вдруг он окликнул проходящего мимо Мемфиса:

– Мистер Кэмпбелл! Это ведь вы?

– Да, сэр. Как вы догадались?

Старик смешно сморщил нос.

– Может быть, Флойд неплохо владеет ножницами, но этим парфюмом он способен мертвого из могилы поднять.

И он хрипло расхохотался. Затем порылся в шляпе, ощупывая монетки, и нашел два десятицентовика.

– Сделайте для меня ставку, мистер Кэмпбелл. Один. Семь, девять. Прямо сейчас. Сделайте это для меня, – с нажимом сказал он.

Мемфису захотелось возразить старику, что лучше придержать деньги для чего-нибудь более достойного. Все знали, что Билл ночевал в доме миссии Армии Спасения, а когда погода была теплая, то и на улице. Но он не имел права никого учить, поэтому просто положил деньги в карман и выписал чек.

– Да, сэр. Сделано.

– Просто нужно, чтобы удача наконец мне улыбнулась.

– Нам всем это нужно, – грустно сказал Мемфис и зашагал прочь.

За его спиной старый музыкант снова взял гитару и запел об одиноком путнике на темной дороге, о страшном обете, данном под безлунным небом. Хотя они находились в центре города, мимо спешили прохожие и грохотали трамваи, внутри у Мемфиса все сжалось от необъяснимого предчувствия.

– Мемфис! – окликнул его знакомый счетовод с противоположной стороны улицы. – Ты бы поторопился, уже почти десять, приятель!

Мемфис вмиг позабыл обо всех своих снах и предчувствиях. Швырнув пустую бутылку из-под молока в мусорку, он поудобнее перехватил ранец и стремительно зашагал к «Хотси Тотси»: вот-вот должны были объявить сегодняшний выигрышный номер.

И тут с уличного фонаря громко каркнул ворон. Слепой Билл перестал играть и напряженно прислушался. Птица каркнула еще раз. Потом расправила блестящие угольно-черные крылья и полетела вслед за Мемфисом.

 

Глава 4

Музей Зловещих Страшилок

Помахав проводникам и кондукторам рукой на прощание, Эви сошла с поезда. Они резались в покер от самого Питтсбурга и до станции «Пенсильвания». В итоге Эви разбогатела на двадцать долларов, список адресов в кожаном молескине пополнился еще тремя, а на золотистых волосах у нее теперь красовалась фуражка проводника, лихо заломленная под немыслимым углом.

– До встречи, ребята! Шикарно провели время.

Кондуктор, паренек лет двадцати двух, выглянул на лестницу.

– Ты же правда напишешь мне, милая?

– Конечно! Как только исправлю свой неразборчивый почерк, – солгала Эви. – Тетушка меня уже ждет. Она ведь абсолютно слепая, так что мне лучше поспешить. Бедная моя тетушка Марта!

– Ты же вроде говорила, что ее зовут Гертруда.

– Гертруда и Марта! Они близняшки, и обе слепые, бедные старушки. До встречи!

С бешено стучащим сердцем Эви поспешила дальше, прочь с платформы. Наконец-то Нью-Йорк.

Дядя Уилл прислал ей какую-то необычную телеграмму: Эви следовало выйти с вокзала и на Восьмой авеню взять себе такси до Музея Американского Фольклора, Суеверий и Оккультизма, что недалеко от Центрального парка, на шестьдесят восьмой улице. Тогда ей показалось, что в этом нет ничего сложного. Теперь, ощутив на себе всю сутолоку и неразбериху станции «Пенсильвания», Эви подрастерялась. Она уже дважды успела свернуть не туда, окончательно запуталась и в итоге пришла в зал ожидания с огромными, во всю стену окнами и гигантскими часами, ажурные стрелки которых неумолимо напоминали о том, что время может уходить – как и поезда.

Неподалеку, вокруг экстравагантной красотки, несмотря на жару одетую в соболиную шубу в пол «а-ля-рюс», собралась толпа зевак.

– А кто это? – тихонько поинтересовалась Эви у одного из восхищенных зрителей.

Он пожал плечами:

– Без понятия. Но ее пресс-секретарь заплатил мне доллар за то, что я буду таскаться следом и пялиться на нее так, будто она сама Глория Свенсон. У меня еще никогда не было таких легких денег.

Эви поспешила дальше, пытаясь подстроиться под бешеный ритм Нью-Йорка. В результате она так увлеклась, что столкнулась с мальчишкой-газетчиком, продававшим «Дэйли Ньюс».

– Валентино был отравлен? Прочтите новую версию! Раскрыт новый заговор анархистов! Преподаватель решил стать обезьяной, чтобы доказать теорию эволюции! Все свежие новости в одном издании! Всего лишь два цента! Газетку, мисс?

– Нет, благодарю.

– Чудная шляпка. – Он залихватски подмигнул, и Эви вспомнила, что у нее на голове фуражка проводника.

Эви решила воспользоваться большим зеркалом, висевшим у аптечного киоска, и сменила фуражку на элегантную шляпку-клош, затем повертела головой туда-сюда, чтобы убедиться в собственной неотразимости. Повинуясь странному наитию, она перепрятала двадцатидолларовую купюру в карман своего легкого летнего плаща.

– Не могу обвинять такую красотку в том, что она занимает место, но все-таки позвольте и мне на мгновение посмотреть в зеркало.

От мужского голоса, прозвучавшего за ее спиной, исходила какая-то необъяснимая опасность. Эви посмотрела на незнакомца в зеркало. Первым делом обратили на себя внимание пышные, блестящие черные волосы с непокорной челкой, которая то и дело спадала на глаза янтарного кошачьего оттенка. Роскошные брови напомнили ей соболью шубу фальшивой старлетки, красовавшейся на вокзале пять минут назад. А его шальную улыбку иначе как волчьей и назвать было нельзя.

Эви осторожно повернулась к нему.

– Разве мы знакомы?

– Пока нет, но я искренне надеюсь это исправить. – Он протянул ей руку. – Сэм Лойд.

Эви присела в жеманном книксене.

– Мисс Евангелина О’Нил из рода О’Нилов Зенита.

– О’Нилов Зенита? Я чувствую, что одет неподобающим образом. Где мой смокинг? – Он снова по-волчьи оскалился, и Эви почувствовала себя не в своей тарелке. Странный парень не отличался высоким ростом, но его сухое, крепкое тело казалось собранным, как пружина. Рукава его рубашки, деловито закатанные до локтей, обнажали жилистые руки, а брюки были заношены и вытянуты на коленях. Пальцы покрывали темные размазанные кляксы, словно он подрабатывал башмачником и выпачкался в гуталине. В довершение образа на шее у него красовались очки-авиаторы. Ее первый нью-йоркский поклонник был экстравагантен до невозможности.

– Что ж, мистер Лойд, была рада встрече, но мне…

– Сэм, – сказал он тоном, не терпящим возражений, и так стремительно подхватил ее багаж, что Эви даже не успела заметить движения его руки. – Позвольте мне помочь.

– Я вполне могу сама… – Она потянулась к чемодану. Но парень отвел ее руку.

– Мне придется настаивать. Иначе матушка четвертует меня за то, что я вел себя не как джентльмен.

– Ладно. – Эви нервно заозиралась. – Но только до двери!

– Куда вы направляетесь?

– Вы задаете слишком много вопросов.

– Тогда попробую угадать. Вы из новых девушек Зигфелда?

Она покачала головой.

– Модель? Актриса? Принцесса? Вы слишком хороши, чтобы быть «просто девушкой».

– Вы серьезно или издеваетесь?

– Я? Я настолько серьезен, что постоянно страдаю от этого.

Он ей откровенно и бессовестно льстил, но Эви даже нравилось. Она всегда наслаждалась повышенным вниманием к своей персоне. Похоже на шампанское – веселые пузырьки покалывают и одурманивают, и никогда не знаешь меры, хочется еще и еще. Но с другой стороны, Эви не хотелось выглядеть легкой добычей.

– Тогда вам следовало бы знать, что я приехала сюда, чтобы уйти в монастырь. – Эви закинула удочку.

Сэм оглядел ее с ног до головы и горестно покачал головой:

– Какая тяжелая утрата для мира – такая юная, симпатичная девушка.

– Служение Господу нашему не может быть утратой.

– Ну конечно! Теперь говорят, раз у нас появились Фрейд и двигатель внутреннего сгорания, то Бог умер.

– Он не умер, просто очень устал.

У Сэма слегка задергались уголки рта, словно он с трудом сдерживал улыбку, и Эви снова почувствовала покалывание веселых пузырьков. Этот парень с хитрой улыбкой всезнайки посчитал ее забавной.

– Что ж, это благое дело, – с вызовом согласился он. – Все эти службы и покаяния. Кстати, в какой монастырь вы направляетесь?

– Тот, в котором носят черное и белое.

– У него есть название? Может быть, я о нем слышал. – Сэм картинно склонил голову. – Я очень набожен.

Эви сделала вид, что хочет что-то сказать, но слегка поперхнулась.

– Это… монастырь Святой Марии.

– Понятно. Но какой именно монастырь Святой Марии?

– Тот самый, который первым приходит в голову.

– Слушайте, возможно, прежде чем посвятить свою жизнь Господу, стоило бы прошвырнуться по городу? Я знаю все злачные места и могу стать шикарным гидом.

Сэм взял ее за руку, и она почувствовала легкое волнение и в то же время растерянность. Эви не успела пробыть в городе и пяти минут, и вот уже какой-то молодой человек – бесспорно, очень интересный и привлекательный – пытался пригласить ее на свидание. Она испытывала странную смесь страха и восторга.

– Слушайте, открою вам один секрет. – Он воровато оглянулся по сторонам. – Я работаю вербовщиком для самых крупных воротил этого города. Зигфелда. Шуберта. Уайта. Я всех их знаю лично. Если я не представлю им такой талант, как вы, меня просто вздернут за неоправданное головотяпство.

– Вы считаете меня талантливой?

– Уверен на сто процентов. У меня чутье на эти вещи.

Эви скептически изогнула бровь:

– Я не пою, не танцую и не умею играть на сцене.

– Вот и я о чем. Настоящая дива, с какой стороны ни подойти. – Он расплылся в улыбке. – В монастыре Святой Марии будут в восторге от таких способностей.

Эви прыснула, сама того не желая.

– Ладно. И что же такой проницательный профессионал разглядел во мне особенного? – жеманно спросила она и посмотрела на Сэма снизу вверх сквозь полуопущенные ресницы – прямо как Колин Мур в «Девушках нового времени».

– В вас есть что-то эдакое, – увернулся он, не ответив ничего конкретного и разочаровав Эви. Сэм уперся рукой в стену над головой Эви, преградив путь, и наклонился к ней. Она вся задрожала: не то чтобы она не знала, как вести себя с парнями, но это был всамделишный нью-йоркский парень. Эви не хотела устраивать сцен и выглядеть как полная деревенщина: ведь она была современная девушка, способная постоять за себя. Но если бы ее родители оказались сейчас рядом, то на ближайшем поезде увезли бы ее назад в Огайо.

Эви ужом проскользнула под рукой Сэма, попутно выхватив у него свой чемодан.

– Боюсь, наше время истекло, и мне нужно спешить. Мне даже показалось, что я видела, как главная монахиня прошла в дамскую комнату.

– Главная монахиня? Ты имеешь в виду, мать-настоятельница?

– Именно! Сестра… сестра, м-м-м…

– Сестра Бенито Муссолини?

– Точно!

Сэм Лойд прыснул:

– Бенито Муссолини – премьер-министр Италии. И он фашист.

– Я знаю, – возразила Эви и покраснела, как рак.

– Я в этом не сомневался.

– Что ж… – Эви на мгновение заколебалась и затем протянула руку. Хитро ухмыльнувшись, Сэм рывком притянул ее к себе и звонко чмокнул в губы. Она отскочила в сторону, как ошпаренная, смутилась и покраснела. Раздался громкий гогот прохожих, чистильщиков обуви и продавцов. Должна ли она отвесить ему пощечину? Он точно ее заслуживал. Но разве так поступали рафинированные завсегдатаи Манхэттена? Или лишь небрежно поводили плечом, словно услышав старую и неинтересную шутку, над которой уже лень смеяться?

– Нельзя осуждать парня за то, что он поцеловал самую симпатичную девушку в Нью-Йорке, не так ли, сестрица? – Его улыбка совсем не была похожа на раскаяние.

Эви быстро и решительно дала ему коленом в пах, и он повалился на пол, как мешок с картошкой.

– Нельзя осуждать девушку за то, что у нее такая быстрая реакция, не так ли, приятель?

Она развернулась и поспешила к выходу. Полным боли голосом Сэм крикнул ей вслед:

– Удачи твоим монашкам. Бедные сестрички монастыря Святой Марии еще не знают, что их ждет!

Эви послала ему воздушный поцелуй и направилась на Восьмую авеню. Как только город предстал перед ней во всем великолепии, все мысли о Сэме как ветром сдуло. По рельсам вниз по улице гремел трамвай. Машины с фырчанием огибали толпы людей, и все кипело и клубилось в хаотичном движении с ужасающей грацией какого-то немыслимого кордебалета. Эви даже вытянула шею, чтобы получше разглядеть эту красоту. Где-то в поднебесье на металлических лесах и фермах балансировали человеческие фигурки – это поднимались к небу новые и новые иглы небоскребов, словно бросающих своими шпилями вызов земному притяжению и здравому смыслу. Вот в облаках проплыл изящный дирижабль, легкая серебряная клякса на синем куполе неба. Эви показалось, что она попала в прекрасный сон, и стоит только моргнуть, как прекрасная картинка поблекнет и исчезнет. Тут из-за угла вынырнуло такси, и Эви села в кабину.

– Куда вам, мисс? – спросил водитель, щелкнув счетчиком.

– В Музей американского фольклора, суеверий и оккультизма, пожалуйста.

– А, в музей Зловещих Страшилок? – Водитель хмыкнул. – Это правильно, стоит сходить туда, пока это возможно.

– Что вы имеете в виду?

– Поговаривают, что музей не окупается. А городская администрация давно уже точит зуб на землю. Там хотят построить новый жилой комплекс.

– Боже мой. – Эви достала фотографию, которую ей вручила мама, и еще раз на нее посмотрела. Дядя Уилл, высокий и тощий светловолосый джентльмен, стоял перед музеем – огромным особняком в викторианском стиле, с башенками, высокими окнами и затейливой кованой оградой.

– Но я лично считаю, что ребята из администрации прогадают. Людям не очень-то захочется жить в подобном месте – ведь все, что там выставлено, вряд ли так уж безобидно.

Артефакты. Магия. Эви нервно побарабанила пальцами по дверце.

– А вы слышали о субъекте, который заправляет этим местом?

Эви перестала барабанить:

– Что именно?

– Об этом типе. Он ведь идейный.

– Какой?

– Отказался от военной службы из моральных соображений. – Водитель выплюнул эти слова как ругательство. – Когда была война, он не пошел на фронт за наших. – Он с осуждением покачал головой. – Говорят даже, с большевиками якшается.

– Даже если это и так, мне лично он ничего не говорил, – невозмутимо сказала Эви, разглаживая морщинки на перчатке.

Водитель пристально посмотрел на нее через зеркало заднего вида:

– Вы знакомы? Что такая приличная девушка может иметь общего с таким хмырем?

– Он мой дядя.

В машине воцарилась мертвая тишина.

Спустя некоторое время такси вырулило на боковую улицу около Центрального парка и подъехало к музею. Затерявшийся среди стали и блеска Манхэттена, дом и сам походил на музейную реликвию, объект вне эпохи и географических координат. Известняковый фасад изъели время, непогода и плющ.

Эви перевела взгляд с мрачной, грязной картины перед собой на то великолепие, что некогда было запечатлено на фотографии.

– Вы уверены, что мы на месте?

– Никаких сомнений. Перед вами Музей Зловещих Страшилок. С вас доллар и десять центов.

Эви сунула руку в карман, но не нащупала ничего, кроме подкладки. Застонав от досады, она принялась ощупывать остальные карманы.

– В чем дело? – с подозрением спросил водитель.

– Мои деньги! Они исчезли! В этом кармане у меня лежали двадцать долларов, и они исчезли!

Он сокрушенно покачал головой:

– Я сразу должен был понять. Такая же большевичка, как и дядюшка. Что ж, юная леди, на прошлой неделе я уже прокатил пару зайцев. Сегодня не ваш день. Вы платите мне доллар и десять центов, или же мы разбираемся в полиции.

Водитель помахал рукой конному полисмену, дежурившему неподалеку.

Закрыв глаза, Эви прокрутила в памяти события последнего часа. Перрон. Зеркало у аптеки. Сэм Лойд. Сэм… Ее пронзила догадка – вот в чем причина такой внезапной страсти! В вас есть что-то эдакое – целых двадцать баксов. Еще и дня не провела в городе и уже дала себя прокатить.

– Вот сукин… – Эви коротко и смачно выругалась, повергнув водителя в почти благоговейное молчание. Кипя от гнева, она выдернула заветную десятку из-за ленты шляпки, получила сдачу и захлопнула дверцу такси за собой.

– Эй, – окликнул ее водитель. – А как насчет чаевых?

– Сегодня не ваш день, – парировала Эви. – Хотя постойте: никогда не целуйтесь со странными незнакомцами на Центральном вокзале!

Эви постучала дверным молотком в виде орлиной головы и стала ждать. Табличка у дверей гласила: «Здесь самые смелые мечты и надежды нации воплощены трудом человеческим и вознесены на крыльях ангелов». Но оказалось, что ни люди, ни ангелы не собираются ей открывать, поэтому Эви вошла внутрь без спроса. Внутренняя отделка оказалась помпезной: черно-белые мраморные полы, обитые деревянными панелями стены с замысловатыми канделябрами, высокие потолки с затейливыми фресками, на которых полчища ангелов наблюдали за солдатами Свободы. В пыльном воздухе стоял затхлый запах. Цокая каблучками по каменному полу, Эви прошла в глубь здания.

– Эй? Дядя Уилл?

Широкая резная лестница изгибом поднималась на второй этаж, залитый светом из огромного окна с заляпанными стеклами, и скрывалась из поля зрения. Слева виднелась угрюмая гостиная с закрытыми шторами. Направо раздвижные двери вели в запыленную столовую, где, очевидно, уже давно никто не сиживал за огромным обеденным столом с тринадцатью стульями, укрытыми дамастовыми простынями.

– Ну и дела, – прошептала Эви. – Здесь что, кто-то умер?

Она продолжила экспедицию по дому и наконец набрела на вытянутое помещение со стеклянными витринами. За ними виднелись какие-то предметы.

– А это, наверное, и есть экспозиция Музея Зловещих Страшилок…

Она подходила к витринам, читая этикетки.

ТАЛИСМАН ГРИ-ГРИ И КУКЛА ВУДУ. НОВЫЙ ОРЛЕАН, ЛУИЗИАНА

ФРАГМЕНТ КОСТИ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОГО РАБОЧЕГО, ИЗВЕСТНОГО КИТАЙСКОГО МАГА. СЕВЕРНАЯ КАЛИФОРНИЯ, ЭПОХА ЗОЛОТОЙ ЛИХОРАДКИ

ХРУСТАЛЬНЫЙ ШАР, ИСПОЛЬЗОВАННЫЙ В СЕАНСАХ МИССИС БЕРЕНИС ФОКСВОРФИ. ПЕРИОД АМЕРИКАНСКОГО СПИРИТУАЛИЗМА, ОК. 1848 ГОДА, ТРОЯ, НЬЮ-ЙОРК

ОХРАННЫЙ ТАЛИСМАН ПЛЕМЕНИ ОДЖИБВЕ, ВЕЛИКИЕ ОЗЕРА

АМУЛЕТЫ ЗАКЛИНАТЕЛЯ ХУДДУ. БАТОН-РУЖ, ЛУИЗИАНА

ФРАНКМАСОНСКИЕ КНИГИ И ИНСТРУМЕНТЫ. ОК. 1776 ГОДА, ФИЛАДЕЛЬФИЯ, ПЕНСИЛЬВАНИЯ

Неподалеку красовалась подборка фотографий призраков: расплывчатые фигуры, легкие, как кисейные занавески на ветру. Какие-то странные марионетки, живот чревовещателя, колдовская книга в кожаном переплете. Книги по алхимии, астрологии, нумерологии, магии худду и вуду, спиритизму, целительству. И несколько томов с описаниями всех сверхъестественных происшествий в Америке начиная с XVII века.

На столе лежал раскрытый «Дневник Мерси Прауд». Эви разглядывала страницы так и эдак, пытаясь привыкнуть к старинному почерку, и начала читать вслух:

– Я вижу духов, мертвых людей. За это меня прозвали ведьмой…

– Ее повесили. Ей едва исполнилось семнадцать.

Вздрогнув от неожиданности, Эви обернулась. Из темного угла вышел высоченный парень с широкими плечами и светлыми, пепельно-русыми волосами необыкновенного оттенка. Из-за игры света и тени от старинной люстры он на мгновение показался Эви суровым ангелом, сошедшим с фрески эпохи Возрождения, чтобы покарать заблудших.

– А какое преступление она совершила? – робко спросила Эви, когда голос к ней вернулся. – Она что, джин превращала назад в воду?

– Она просто была не такой, как все. Вот такой смертный грех. – Он протянул ей руку для короткого рукопожатия. – Меня зовут Джерихо Джонс. Я работаю на твоего дядю. Он просил составить тебе компанию, пока будет читать лекцию.

Так вот он, тот самый Джерихо, по которому так сохнет Мэйбел!

– О, я столько хорошего о тебе слышала! – выпалила Эви, не успев подумать. Мэйбел ее убьет. – То есть дядя так тебя хвалит, он говорил, что без тебя как без рук…

Джерихо отвел глаза в сторону.

– Что-то я очень сомневаюсь. Может быть, небольшую экскурсию?

– Это было бы шикарно, – солгала Эви.

Джерихо поводил ее по пыльным, заброшенным комнатам с коллекциями непонятных полуразвалившихся финтифлюшек, где она с трудом сохраняла вежливо-заинтересованную улыбку.

– И последний, но не наименее важный пункт, в котором мы проводим большую часть времени, – рабочая библиотека.

Когда Джерихо распахнул двери красного дерева, Эви невольно присвистнула. Такого ей видеть еще не приходилось. Комната будто перенеслась сюда по ошибке из мрачного волшебного замка. Огроменный камин занимал почти всю противоположную стену. Мебели тут стояло немного, но зато какая она была! Старинные кресла коричневой кожи с высокими спинками и благородными потертостями, только добавлявшими шика, несколько винтажных резных деревянных столиков с зелеными лампами для чтения, испускавшими мягкий приглушенный свет. В комнате была надстроена галерея, ломившаяся от книжных полок. Эви по-птичьи вытянула шею, чтобы как следует все разглядеть. Потолок высотой не меньше шести метров просто поражал воображение. На нем красовалась панорама американской истории: вот пуритане в черных шляпах выносят приговор стайке напуганных женщин, индейский шаман всматривается в костер, целитель, в одной руке сжимающий клубок змей, другой касается лба больного. Седые отцы-основатели подписывают Декларацию независимости, а темнокожая рабыня держит в поднятой руке корень мандрагоры. А сверху над всем этим витали ангелы и демоны, наблюдали и словно ждали чего-то.

– О чем ты думаешь? – поинтересовался Джерихо.

– Я думаю, что дизайнера всего этого безобразия надо было уволить без промедления. – Эви плюхнулась в кресло и поправила шов на чулке. Ей не терпелось выбраться на волю, встретить Мэйбел и разведать город. – Дядя еще долго будет занят?

Джерихо пожал плечами, затем сел за стол и вытащил книгу из большой стопки.

– Прекрасный исторический обзор колониального мистицизма – если пожелаешь провести время за книгой.

– Нет, благодарю. – Эви с трудом подавила желание закатить глаза. Она не могла понять, что Мэйбел увидела в этом парне. И сейчас этот зануда снова собирался приняться за работу – никаких сомнений.

– Слушай, – понизив голос, спросила она, – у тебя ведь с собой нету огненной воды?

– Огненной воды? – переспросил Джерихо.

– Ну, бормотухи какой-нибудь, вискаря, выпивки? – безуспешно пыталась Эви. – Джина?

– Нет.

– Я не привередлива. Могу согласиться и на бурбон.

– Я не пью.

– Тогда ты должен был уже умереть от страшной жажды, – засмеялась Эви, но Джерихо ее не поддержал.

– Что ж, мне нужно работать. – Он прошел к дверям. – Располагайся поудобнее. Дядя должен скоро подойти.

Эви повернулась к чучелу медведя-гризли, нависшему над камином.

– И у тебя тоже, наверное, не найдется выпивки? Может быть, в другой раз?

Складывалось ощущение, что, кроме Джерихо, в музее не было ни одной живой души. Эви была голодна, ей хотелось пить, кроме того, она была обескуражена тем, с какой легкостью дядя оставил ее предоставленной самой себе, даже толком не поздоровавшись. Если она хочет прожить в Нью-Йорке, похоже, придется научиться заботиться о себе самой.

Эви похлопала медведя по пышному меху.

– Прости, приятель, но я оставлю тебя одного.

Она отправилась на поиски съестного. Услышав мужские голоса, она пошла на звук и оказалась в большом зале, где за кафедрой стоял дядя Уилл в серых брюках, жилете, сером галстуке и рубашке с закатанными до локтей рукавами. Волосы его от возраста пожелтели, кроме того, он отпустил небольшую бородку.

– Само существование зла – головоломка, занимавшая умы как философов, так и теологов… – вещал он.

Эви заглянула за угол, чтобы понять, что творится в комнате. В классе сидели мальчишки, тщательно записывавшие слова дяди.

– А теперь повеселимся, – сказала Эви себе под нос и ворвалась в центр зала. – Простите за опоздание! – звонко воскликнула она и с шумом принялась двигать стул к ближайшей парте. Все головы повернулись к ней. Дядя Уилл внимательно посмотрел на нее поверх роговых очков.

– Продолжайте, дядя Уилл. Не обращайте на меня внимания.

Эви взгромоздилась на стул и натянула на лицо выражение крайней заинтересованности.

– Да… – На мгновение ей показалось, что дядя Уилл так и будет стоять с растерянным видом. Но затем он пришел в себя и принялся деловито прохаживаться вдоль кафедры, заложив руки за спину. – Как я и говорил, каким образом можно доказать присутствие в мироздании зла?

Мальчики принялись переглядываться, решая, кто станет отвечать.

– Человек сам создает его посредством неправильного выбора, – расхрабрился наконец один из них.

– За него борются Бог и дьявол. Так по крайней мере сказано в Библии, – добавил другой.

– Как может вообще существовать дьявол, если есть Бог? – не выдержал парень в брюках для гольфа. – Я никогда этого не понимал.

Дядя Уилл поднял вверх указательный палец, заостряя внимание на этой части разговора.

– Ага. Вот мы и пришли к теодицее.

– Это что, гибрид теологии и панацеи?

Уилл слегка улыбнулся:

– Не совсем. Теодицея – подвид теологии, отвечающий за оправдание существования Бога перед лицом зла. Возникает вопрос: если Бог – всеведущее, всесильное существо, как он мог допустить само существование зла? Либо он не настолько всемогущ, как нам говорят, либо он действительно всемогущ и всеведущ, но еще и жесток, поскольку знает о существовании зла и ничего не предпринимает.

– И эта теория полностью объясняет появление сухого закона, – встряла Эви.

Ребята с восторгом заржали. Дядя Уилл странно посмотрел на Эви, будто она была неизвестным науке созданием, которое только требовалось изучить.

– Любой добрый бог должен был наделить нас свободой воли, не так ли? – продолжил он. – С этим ведь нельзя не согласиться? Но раз уж люди обладают свободой воли, они могут делать такой выбор, какой им заблагорассудится, и, следовательно, совершать зло. Таким образом, первоначально абсолютное благо – свобода воли – обрекает нас на возможность существования зла в нашем прекрасном мире. – В классе воцарилась тишина. – Над этим стоило бы поразмыслить. А теперь продолжим.

Мальчики сосредоточенно выпрямились, готовые делать новые записи и пометки. Уилл снова принялся ходить по аудитории.

– У Америки богатая история верований, это прямо-таки гобелен, в который, как нити, вплетены различные культуры. Наша история изобилует сверхъестественными, мифическими, необъяснимыми преданиями. Первые поселенцы пришли сюда в поисках свободы вероисповедания. Последовавшие за ними иммигранты принесли с собой свои верования и культы, от восточноевропейских легенд о вампирах и до голодных духов Китая. Коренные американцы верили в шаманов и привидения. Рабы из Африки и стран Карибского бассейна, хотя и не имели при себе ничего материального, привезли культурный багаж из обычаев и суеверий. Наша страна – плавильный котел не только для культур, но также духов и суеверий… Да?

Парень в синей спортивной куртке поднял руку:

– А вы сами верите в сверхъестественное, доктор Фицджеральд?

– Это показалось бы нелогичным, не так ли? Ведь мы живем в эпоху прогресса. Сейчас уже сложно заставить людей верить в Методизм. – Он снисходительно улыбнулся, и мальчики засмеялись. – И тем не менее в мире полно удивительных загадок. Как, например, объяснить такое явление, как люди с паранормальными способностями?

Эви почувствовала, как у нее по спине пробежал холодок.

– Способностями? – скептически переспросил парень.

– Например, люди, способные говорить с умершими, так называемые медиумы. Бывшие тяжелобольные, которые рассказывают, что их исцелили наложением рук. Или те, кто способен видеть будущее, угадывать карты. Или ранние свидетельства о путешествиях индейских шаманов в потусторонний мир. А во время американской революции Бенджамин Франклин писал о провидческих снах, повлиявших на исход войны. Что вы на это скажете?

– Этим людям не помешала бы консультация психиатра, хотя не могу сказать такого о мистере Франклине.

Все снова засмеялись, и Эви с удовольствием присоединилась, хотя была в замешательстве. Дядя Уилл подождал, пока смешки затихнут.

– Как вы знаете, этот музей был построен на деньги Корнелиуса Рэтбоуна, который разбогател на строительстве железных дорог. Откуда он узнал, что надвигается эпоха стали? – Уилл замолчал, дожидаясь ответа. Но поскольку все молчали, он продолжил, расхаживая со сложенными за спиной руками. – Сам он утверждал, что узнал это из видений своей сестры, Либерти Энн. Когда они были маленькими, то часто играли в лесу. Как-то раз Либерти потерялась в чаще, и ее не было целых два дня. Ее искали всем городом, но безрезультатно. Она вернулась домой сама, совершенно седая. Ей было всего одиннадцать. Либерти рассказала, что в лесу встретила незнакомца, «высокого и худого, как чучело, в цилиндре и плаще, на котором она увидела все чудеса и ужасы нашего мира». Она слегла с горячкой. Послали за врачом, но он ничем не смог помочь. Следующий месяц она пролежала в бреду, произнося одно пророчество за другим, а напуганный брат записывал их в дневник. Пророчества потрясали своей точностью. Она, например, сказала, что «великого человека из Иллинойса заберут от нас, когда он будет навещать американского кузена», – и президента Линкольна убили в ложе театра Форда, когда он смотрел спектакль «Наш американский кузен». Или говорила о «огромном стальном драконе, пересекающем землю и изрыгающем черный дым», – это Трансконтинентальная железная дорога. Она предсказала эмансипацию, мировую войну, большевистскую революцию, изобретение автомобиля и аэроплана. Она даже сказала что-то о том, что все наши банки прогорят и наступит экономический кризис.

– Она не могла знать всего, это же очевидно, – сказал парень в брюках для гольфа. – Такому никогда не бывать.

Уилл постучал по кафедре.

– Постучите по дереву, как некоторые говорят. – Он усмехнулся, и аудитория рассмеялась над его подчеркнутым суеверием.

Уилл достал серебряную зажигалку, пощелкал кремневым колесиком, и высек несколько ярких искр.

– Либерти Энн умерла ровно месяц спустя после того, как вышла из леса. Предсказания последних дней ее жизни совершенно запутаны. Она говорила о «надвигающемся шторме», о темных временах, когда понадобятся Пророки.

– Пророки? – встревоженно переспросила Эви.

– Так Либерти Энн называла людей с паранормальными способностями.

– И что они будут делать, эти пророки? – поинтересовался парень в брюках для гольфа.

Уилл пожал плечами:

– Если она и знала это, то ничего не сказала. Она умерла вскоре после того, как сделала это предсказание, оставив своего брата, Корнелиуса, совершенно одиноким. Он помешался на идее борьбы добра со злом, на том, что наша страна населена призраками и что существует тонкий мир, который недоступен для восприятия обычного человека. И потратил всю свою жизнь – и огромное состояние – на то, чтобы доказать это.

Ребята начали ожесточенно спорить, пока один из них не спросил, перекрикивая шум и гвалт:

– Профессор, а вы сами верите, что существует иной мир и что создания этого мира могут нам помочь или навредить? Верите ли вы, что наши поступки – хорошие или плохие – могут создать некое вселенское зло? Верите ли вы, что мир вокруг населен призраками, демонами и Пророками?

Дядя Уилл достал из кармана платок и принялся тщательно протирать очки.

– Горацио, остались еще вещи меж небом и землей, что не подвластны философии людской. – И он водрузил очки на нос. – Это Шекспир, а он, как вы понимаете, кое-что смыслил в сверхъестественном. Но для экзаменов вам потребуется знать назубок следующее…

Ребята взвыли, а Уилл стал выдавать многочисленные теории одну за другой, сыпя именами, цифрами и названиями мест с такой скоростью, что они едва успевали записывать.

Эви тихонько поднялась с места и прошла в кабинет Уилла, чтобы подождать его там. Под монотонное тиканье каминных часов она оглядела комнату. Стол был завален газетными вырезками, по обе стороны громоздились огромные стопки книг такой высоты, что они не падали только чудом. Эви, скучая, порылась в газетных вырезках. В основном это были заметки из разных уголков страны о встречах с привидениями, полтергейстах и разного рода происшествиях вроде тех, когда давно умерший родственник вдруг на мгновение появляется в любимом кресле у камина или когда помойку в пригороде Нью-Йорка разоряют страшные псы с красными, горящими, «как у демонов», глазами. Некоторые заметки датировались тремя годами ранее, но по большей части все они были новыми. Эви особенно заинтересовала статья о девушке, которая могла говорить с мертвыми и которую, по ее словам, «добрые духи» предупредили о надвигающейся катастрофе. Она только успела дочитать до места, где описывалось таинственное исчезновение девушки, как раздалось тактичное покашливание – это вернулся дядя Уилл.

Эви отложила вырезки.

– Привет, дядя.

– Вообще-то это мой рабочий стол.

– Ага, – беззаботно согласилась Эви. – И на нем такой… порядок.

– Да? Ладно. Сегодня еще не такой тяжелый случай, – пробурчал дядя и достал из кармана серебряный портсигар. – Хорошо выглядишь. – Он закурил и глубоко затянулся. – Джерихо устроил тебе экскурсию?

– Да. Было очень… интересно.

– Нормально доехала?

– Шикарно, за исключением того, что меня обокрали на вокзале, – сказала Эви и тут же об этом пожалела. Что, если дядя посчитает ее совершенно несамостоятельной и беспомощной и сошлет назад в Огайо?

Дядя Уилл скептически поднял бровь.

– Правда?

– Один проходимец по имени Сэм Лойд. Во всяком случае, так он назвался, прежде чем поцеловать меня и спереть мои двадцать баксов.

Уилл поморщился.

– Прежде чем… что?

– Не волнуйся! Я могу за себя постоять. Если я еще хоть раз увижу этого проходимца, он пожалеет, что вообще связался со мной.

Уилл выдохнул облачко дыма. Оно повисло в воздухе полупрозрачной кляксой.

– Сестра предупреждала меня, что дома от тебя одни проблемы. Что ты страшная хулиганка и сорванец в юбке.

– Сорванец, – виновато пробормотала Эви.

– И ты хочешь пробыть здесь до октября?

– До декабря, если можно. Пока дома мне не расчистят посадочную полосу.

– Гм. – Лицо Уилла приняло угрюмое выражение. – Твоя мама подала заявку в женский колледж Сары Снидвел. Сейчас у них нет мест, и выходит, твое обучение ложится на меня. Книгами и учебниками я тебя обеспечу, кроме того, можешь свободно посещать мои лекции. Думаю, у тебя будет возможность посетить кучу отличных музеев и лекториев города через сообщество Этической культуры и Чего-то Там.

Только сейчас Эви поняла, что оказалась свободна от посещения колледжа. Жизнь стала налаживаться!

Дядя Уилл с отсутствующим видом листал какую-то книгу.

– Тебе семнадцать, правильно?

– Да, если считать по моему последнему дню рождения.

– Что ж, семнадцать – вполне сознательный возраст. Я не стану держать тебя на коротком поводке, если ты не будешь искать приключений на свою голову и попадать в неприятности. Мы договорились?

– Договорились, – сказала Эви, не веря своему счастью. – Ты уверен, что вы с мамой – брат и сестра? Вас в роддоме не перепутали?

На лице дяди на мгновение показалась улыбка и тут же погасла.

– Твоя мама так и не смогла оправиться после смерти Джеймса.

– Не она одна тоскует по нему.

– Для нее все иначе.

– Так считается. – Эви с трудом подавила клокотавший в ней гнев. – Кстати, по поводу твоей лекции – ты говорил о людях, видящих будущее или… – она сделала глубокий вдох, – читающих по предметам. Пророках. Ты знаешь кого-нибудь с такими способностями?

– Нет, лично не знаком. А почему ты спрашиваешь?

– Просто так, – быстро ответила Эви. – Я просто подумала, что если бы Пророки существовали на самом деле, о них бы писали в газетах и говорили по радио, разве нет?

– Если судить, опираясь на исторический опыт, их бы сожгли на костре, как это было принято раньше. – Уилл показал на книжные полки, окружавшие их. – У нас целая библиотека, посвященная подобным вещам, на случай, если ты пожелаешь ознакомиться с историей оккультизма в Америке. – Он сунул окурок в переполненную пепельницу. – Боюсь, я сильно забежал вперед. Тебе наверняка хочется распаковать вещи и прийти в себя с дороги. Беннингтон недалеко отсюда – всего пара кварталов. Попросить Джерихо, чтобы проводил тебя?

– Нет, – быстро ответила Эви. Даже короткая прогулка с этим верзилой-стоиком рисковала обернуться смертельно скучной. – У меня все и так зашибись.

– Прости, что?

– Зашибись. Шикарно. Гм, прекрасно. Все будет прекрасно. Я разыщу Мэйбел. Помнишь Мэйбел Роуз? Мою подругу по переписке?

– Угу, – промычал дядя, углубившись в очередную книгу. – Отлично. Вот твой ключ. В вестибюле Беннингтона есть кафе. Закажи что хочешь и попроси записать на мой счет. Мы с Джерихо будем дома не позже половины пятого.

Эви спрятала ключ в сумочку. В Зените у нее даже ключа своего не было, и за каждым ее шагом следили родители. Похоже, что здесь все будет иначе. Просто волшебно. Дядя Уилл протянул ей руку, и она бросилась ему на шею.

– Добро пожаловать в Нью-Йорк, Эви.

 

Глава 5

Это просто Беннингтон, дорогуша

– Мэйбел! – Эви с воплем обняла свою приятельницу и провальсировала с ней вдоль вестибюля, привлекая взгляды удивленных завсегдатаев. – Как я рада тебя видеть!

– Ну и ну! Как ты переменилась. – Мэйбел была поражена ее короткой прической и супермодным нарядом – коротким платьем-матроской с заниженной талией и красным плащом с пелеринкой, вышитой маками.

– А ты все та же старушка Мэйбел. Дай-ка на тебя взглянуть! – Она театральным жестом слегка отстранила ее от себя, чтобы посмотреть на блеклое, плохо сидящее платье ниже колен. Это была катастрофа. Платье нужно было тут же похоронить. – Мэйбел, ты до сих пор не остригла волосы?

Мэйбел провела рукой по своим длинным каштановым кудрям, слегка завитым и заколотым на затылке.

– Я развиваю индивидуальность.

– Это точно. А вот и наш старый добрый Беннингтон. – Эви присвистнула, напугав мужчину, достававшего почту из бронзового ящика на стене. В Беннингтоне еще были заметны остатки былого сияния и роскоши – некогда это был модный, дорогой дом. Мраморные полы были поцарапаны, мебель облезла и краски выцвели, но для Эви все эти следы времени только добавляли зданию шарма.

– Да, теперь он скромнее, чем раньше, – заметила Мэйбел.

– Ты можешь в это поверить? Я, ты и Манхэттен? Мы станем королевами этого города!

Эви начала излагать план действий, начиная с шопинга у Бергдорфа, и тут в вестибюль вплыла совершенно потрясающая девушка. На ней развевалась свободная мужская пижама под мужским же шелковым домашним халатом, а ее иссиня-черные волосы были подстрижены в коротенькую прическу-фокстрот с пышной челкой а-ля Луиза Брукс – просто последний писк. Вокруг глаз были размазаны черная тушь и тени, вероятно, оставшиеся от вчерашнего вечера, а на шее болталась шелковая маска для сна.

– А это кто? – шепнула Эви.

– Это – Тета Найт. Девушка Зигфелда.

– Божечки мои! Твоя подружка?

Мэйбел покачала головой:

– Я ее боюсь. Мне еще не удавалось расхрабриться настолько, чтобы сказать что-то кроме «привет» и «чудесный денек». Они живут здесь с братом. – Мэйбел с видом всезнайки поджала губы. – Во всяком случае, она так говорит. Но они совершенно не похожи.

– Любовник? – с восторгом прошептала Эви.

Мэйбел пожала плечами:

– Откуда мне знать?

– Это попросили передать вам, мисс Найт. – Швейцар вручил ей букет шикарных роз на длинных стеблях. Аристократически подавив зевок, Тета вскрыла конверт с открыткой.

– «Розы для прекрасной розы. С наилучшими пожеланиями, Клэренс Поттс». Эх, братец! – Тета вернула швейцару букет. – Подари их своей девушке, Эдди. Только не забудь оторвать открытку, иначе тебя прогонят с порога.

– Ах, как ты можешь выбрасывать такие розы! Они же просто чудо, – вырвалось у Эви.

Тета покосилась на нее:

– Эти? Они же от мистера Поттса. Ему сорок восемь лет, и он уже был четырежды женат. Мне семнадцать, и я не готова стать женой номер пять. Я знаю несколько девочек из кордебалета, падких на денежки, но я не по этой части, сестрица. У меня свои планы.

Она кивнула Мэйбел:

– Привет. Мэдж, да?

– Мэйбел. Мэйбел Роуз.

– Рада знакомству. – Тета остановила свой влажный взгляд на Эви. – А ты?..

– Евангелина О’Нил. Но все зовут меня просто Эви.

– Тета Найт. Можешь звать меня как угодно, но не раньше полудня.

Она выудила из пижамного кармана длинную сигариллу и подождала, пока швейцар даст ей прикурить.

– Спасибо, Эдди.

– Эви приехала к своему дяде, мистеру Фицджеральду, – пояснила Мэйбел. – Она из Огайо.

– Мои соболезнования, – невозмутимым тоном произнесла Тета.

– Похоже, ты меня понимаешь! А ты коренная жительница Нью-Йорка?

Тета недоуменно подняла тонкую, выщипанную в ниточку бровь.

– Все приехали в Нью-Йорк из других мест.

Эви решила, что Тета ей нравится. Нельзя было не пасть жертвой ее своеобразного шарма. В Огайо она не знала ни одной девушки, способной выйти в мужской пижаме в вестибюль и выбросить дюжину шикарных роз легко, как одноразовый стакан.

– Ты правда из девушек Зигфелда?

– Виновна.

– Это, наверное, безумно круто!

– Это просто еще один способ заработать на жизнь. – Тета выпустила изящную струйку дыма. – Приходите как-нибудь на наше представление.

Эви поежилась от восторга. Шоу Зигфелда!

– С удовольствием.

– Славно. Выберите любой день, и я отложу вам парочку билетов. Что ж, я бы с удовольствием еще поболтала, но мне следует хорошенько выспаться. Была рада знакомству, Эвил.

– Я Эви.

– Теперь уже нет, – через плечо бросила Тета, исчезая в лифте.

* * *

– Даже не верится, что ты здесь, – приговаривала Мэйбел.

Они с Эви сидели в кафе на первом этаже Беннингтона за парой сандвичей с колой.

– Что же ты сделала, что тебя так поспешно выслали из Огайо?

Эви покрошила лед в своем стакане.

– Помнишь тот фокус, о котором я рассказывала тебе пару месяцев назад? Так вот… – Эви рассказала Мэйбел историю с кольцом Гарольда Броуди. – И самая соль в том, что я оказалась права! Но ему удалось так все повернуть, что он выступает оскорбленной стороной. Он чертов лицемер!

– С ума сойти можно, – согласилась Мэйбел.

Эви внимательно посмотрела ей в глаза:

– Мэбси, ты же мне веришь?

– Конечно же!

– И ты не думаешь, что я какая-нибудь дешевая шарлатанка?

– Ни в коем случае. – Мэйбел задумчиво помешала соломинкой в стакане. – Меня удивляет одно – почему ты ни с того ни с сего стала способной на такие вещи. Ты ведь не падала и не ударялась головой о что-нибудь твердое?

Эви скептически подняла бровь.

– Ну, спасибо на добром слове.

– Я ничего такого не имела в виду! Просто могло быть какое-нибудь медицинское объяснение. Научное обоснование, – быстро сказала она. – Ты дяде про это рассказала?

Эви с жаром затрясла головой:

– Я не стану пилить сук, на котором сижу! С дядей пока все в порядке, и мне бы хотелось, чтобы так оно и осталось.

Мэйбел закусила губу.

– А ты видела Джерихо?

– Да, встретила. – Эви допила колу.

– Что скажешь? – Мэйбел подалась вперед.

– Очень… серьезный малый.

Мэйбел тихонько взвизгнула.

– Разве он не чудесный?

Эви подумала о Джерихо – молчаливом, тихом, рассудительном. В нем не было ничего даже отдаленно соблазнительного.

– Он как раз для тебя, и это все, что имеет значение. И как ты работала над ситуацией?

– Ну… например, в прошлую пятницу, когда мы столкнулись у почтовых ящиков…

– Да? – Эви с намеком поиграла бровями.

– Я встала нему поближе…

– Та-а-а-к…

– И я сказала: прекрасный день, не так ли?

– И что?

– И все. Он сказал «да». Так что на тему погоды у нас полное единодушие.

Эви, прыснув, уткнулась лбом в стол.

– Божечки мои. Как вечеринка без выпивки и конфетти. Нам нужен план, моя старушка. Романтический штурм эпического размаха. Мы сотрясем стены Иерихона! Он падет к твоим ногам, даже не успев понять, что происходит.

Мэйбел подскочила от нетерпения:

– Шикарно! И в чем план?

Эви пожала плечами:

– Пока не знаю. Могу только сказать, что нам нужен план.

– Ага, – разочарованно протянула Мэйбел.

– Мэбси, детка! Даже не ломай голову над этим. Скоро мы пойдем по магазинам, посмотрим на выступление Теты в «Фоллиз». Она точно знает все самые модные места! И чарльстон до упаду! Мы зажжем, крошка! Я собираюсь сделать эти четыре месяца самыми яркими в своей жизни. А если все пойдет по плану, я вообще осяду здесь надолго. – Эви заплясала на месте. – Кстати, где сегодня твои родители?

Мэйбел покраснела.

– В центре города сегодня собрание в поддержку Сакко и Ванцетти, и папа с мамой представляют «Пролетариат». – Она напомнила Эви название газеты социалистического толка, в которой оба работали. – Я должна была ехать с ними, но сказала, что не могу бросить тебя в одиночестве!

– Значит, мы с ними увидимся завтра.

Мэйбел помрачнела и покачала головой:

– У мамы выступление перед женским профсоюзом дамских портных. А у папы срочная работа в газете. Они так много для всех делают.

Письма Мэйбел были полны рассказов о родителях, с отвагой крестоносцев бросающихся на любую несправедливость. Было видно невооруженным глазом, как она ими гордится. А еще было видно, что среди всех этих подвигов было невозможно выкроить хоть немного времени на родную дочь.

Эви похлопала подругу по плечу:

– Все в порядке. Родители все равно только путаются под ногами. Мама стала просто невыносимой после того, как заболела.

Мэйбел испугалась не на шутку:

– О боже. Что с ней?

Эви медленно расплылась в улыбке:

– Воздержание и благочестие. В крайне тяжелой форме.

Они засмеялись, и к ним тут же подошли две старые «калоши».

– Достойные леди не ведут себя в обществе подобным образом, мисс Роуз. Это просто неприемлемо, – прошамкала одна из них.

– Да, мисс Проктор. – Мэйбел приняла невинный вид. Эви скорчила невозможную рожицу, которую видела только она, и ей даже пришлось закусить губу, чтобы не прыснуть со смеху. – Мисс Лилиан, мисс Аделаида, позвольте вам представить мисс Эви О’Нил. Мисс О’Нил сейчас живет у дяди, мистера Фицджеральда. – Она предупреждающе наступила на ногу Эви.

Мисс Лилиан улыбнулась:

– Как мило. И какое у нее прелестное личико. Посмотри, Адди, разве она не прелесть?

– Да, в самом деле.

Прокторши носили длинные седые букли, завитые, как у школьниц. Выглядело это дико: будто две фарфоровые куклы сморщились и постарели.

– Добро пожаловать в Беннингтон. Это старое почтенное место. Некогда это был один из самых престижных домов города, – продолжала мисс Лилиан.

– Круто. Ой, то есть как мило. Милое место.

– Да. Иногда по ночам можно слышать странные звуки, но вы не пугайтесь. У каждого города есть свои призраки, вы же понимаете.

– У каждого старого места, – с пафосом подыграла ей Эви.

Мэйбел подавилась колой, но мисс Лилиан ничего не заметила.

– В восемнадцатом веке на этой земле нашли последнее пристанище те, кто страдал от лихорадки. Эти несчастные стонали в своих палатках, желтушные, истекающие кровью. А их рвота была чернее темной ночи!

Эви решительно отодвинула сандвич.

– Это просто безумно обворожительно! Я как раз говорила Мэйбел – мисс Роуз – о том, что мы давненько не обсуждали черную рвоту.

Нога Мэйбел грозила превратить ее несчастную ступню в подобие водолазной ласты.

– Когда эпидемия закончилась, здесь стали хоронить нищих и психически больных, – продолжала мисс Лилиан, будто не услышав ремарку Эви. – Их якобы эксгумировали перед тем, как строить Беннингтон, – по крайней мере так говорят. Хотя я лично считаю, что они чисто физически не могли выкопать все тела.

– Да, просто катастрофа с этими мертвыми телами, порой не знаешь, куда девать, – сказала Эви, тяжело вздохнув, и Мэйбел отвернулась, чтобы не рассмеяться.

– Абсолютно верно, – прошамкала мисс Лилиан. – Когда Беннингтон только строился, в 1872 году, поговаривали, что главный архитектор, кстати, наследник древнего ведьминского клана, выстроил здание согласно древним оккультным принципам, и оно работает как магнит для всех существ из иного мира. Поэтому, как я уже сказала, не обращайте внимания на странные звуки или даже картины, которые вам доведется увидеть. Это просто Беннингтон, дорогуша.

Мисс Лилиан криво улыбнулась. На ее зубах осталась полоска ярко-красной помады, похожая на кровавый след. Мисс Адди рядом с ней улыбнулась кому-то в пустоту и кивнула, будто приветствуя старых знакомых.

– Прошу прощения, но нам пора, – сказала мисс Лилиан. – Мы ожидаем гостей и должны хорошенько подготовиться. Смею надеяться, что вы как-нибудь окажете нам честь и зайдете, не так ли?

– Как я могу отказаться? – сказала Эви.

Мисс Адди неожиданно повернулась к ней с таким видом, будто только сейчас увидела. Ее лицо было строгим и непроницаемым.

– Ты ведь одна из них, да, милочка?

– Мисс О’Нил – племянница мистера Фицджеральда.

– Да нет же. Одна из НИХ, – сказала мисс Адди таким тоном, что у Эви по спине прошел холодок.

– Пора, пора, Адди! Давай дадим девочкам спокойно пообедать! У нас еще много дел. Адьё!

Прокторши едва вышли за дверь, как Мэйбел сложилась в приступе хохота.

– «А после эпидемии было нашествие нищих», – прошамкала она, передразнивая старуху.

– Как думаешь, что она хотела сказать этим «Ты одна из них»? Она так каждому встречному говорит? – спросила Эви, стараясь не выглядеть встревоженной.

Мэйбел пожала плечами:

– Иногда мисс Адди шляется по дому в одной ночной рубашке. Мой папа лично несколько раз водворял ее назад в квартиру. – Мэйбел выразительно постучала пальцем по виску. – Там кое-каких винтиков не хватает. Наверное, она имела в виду, что ты одна из этих прожигателей-флэпперов, и ей это не по нраву. – Поддразнивая Эви, она поучительно помахала указательным пальцем в воздухе, как старая дуэнья. – Боже, это в самом деле будет лучшее время нашей жизни! – с таким энтузиазмом выпалила она, что Эви позабыла о мисс Адди и ее странных словах.

– О-че-де-лен-но! – согласилась Эви и подняла свой стакан. – За Беннингтон и его призраков!

– За нас! – добавила Мэйбел. Они звонко чокнулись стаканами.

Остаток дня девушки провели за приятной болтовней, и Эви вернулась в квартиру дяди только в восьмом часу. Уилл и Джерихо уже были дома. Квартира оказалась больше, чем она думала, и неожиданно уютной для берлоги холостяка. Огромное окно-фонарь выходило прямо на Центральный парк во всем его великолепии. Вокруг большого кабинетного радиоприемника стояли диван-канапе и пара кресел, и Эви вздохнула с облегчением. В квартире имелась и небольшая чистенькая кухонька, которой, по-видимому, нечасто пользовались. В ванной, прекрасно годившейся для отмокания после разнообразных приключений, не было любимых женских излишеств, но это легко исправить. Довершали планировку три спальни и маленький кабинет. Джерихо отвел ее в небольшую комнату с кроватью, письменным столом и гардеробом. Кровать поскрипывала, но была чистой и удобной.

– Эта комната ведет на крышу. – Джерихо показал на пожарную лестницу за ее окном. – Оттуда можно весь город увидеть.

– Ого, – выдавила Эви. – Шикарно.

Она не собиралась любоваться городом с крыши, у нее были куда более смелые планы: Эви собиралась отправиться в самое пекло. Прибыл ее багаж, и она принялась распаковывать вещи, заполняя пустые ящики и полки своими разноцветными чулками, шляпками, перчатками, платьями и плащами. Длинные жемчужные нити она развесила на спинке кровати. Единственной вещью, с которой она не расставалась никогда, была монета-подвеска – подарок Джеймса. Покончив с одеждой, Эви посидела с Джерихо и дядей в гостиной, пока они ели сандвичи, купленные в ближайшем магазине за углом.

– Как ты оказался на работе у моего дяди? – с наигранной серьезностью спросила Эви.

Джерихо посмотрел на дядю Уилла, жевавшего с набитым ртом, и ничего не ответил. Они помолчали.

– Что ж, думаю, это станет очередной загадкой нашего дома, – невозмутимо продолжила Эви. – Где пропадает Агата Кристи, когда она так нужна? Придется самой выдумать про вас истории. Так… Джерихо, ты был герцогом. Но покинул свое герцогство – смешное слово – и теперь скрываешься у дядюшки от врагов, желающих заполучить твою голову.

– Твой дядя был моим официальным опекуном до тех пор, пока мне в этом году не исполнилось восемнадцать. Теперь я его ассистент.

Они продолжили жевать свои сандвичи, так и не утолив любопытство Эви.

– Ладно. Это я съем, но как мог дядюшка…

– А меня обязательно так называть?

Эви прикинула что-то про себя.

– Да. Я в этом абсолютно уверена. Как дядюшка стал твоим опекуном?

– Джерихо был сиротой из детского госпиталя.

– Ой, прошу прощения. Но как…

– Думаю, мы достаточно обсудили эту тему, – прервал ее дядя Уилл. – Если Джерихо захочет, он расскажет сам.

Эви хотела съязвить, но потом вспомнила, что находится в гостях, и сменила тему:

– А в музее всегда так пусто?

– О чем ты? – спросил дядя.

– Пусто, будто все вымерли.

– Просто сейчас небольшое затишье.

– Затишье? Да это просто морг! И в нем нужны тела, иначе все пойдет кувырком! Нам нужна реклама.

Уилл усмехнулся:

– Реклама?

– Да. Ты же знаешь, что это такое? Прекрасное достижение цивилизации. Позволяет узнать людям, где взять то, что им нужно. Мыло, губную помаду, радиоприемники или, например, твой музей. Нам нужно придумать какой-нибудь звучный слоган, например: «Музей американского фольклора, суеверий и оккультизма – у нас есть свой дух».

– Лучше оставить все как есть, – мягко сказал Уилл, будто это что-то решало.

Эви низко присвистнула:

– Судя по тому, что я успела увидеть, – вряд ли. Правда, что городская администрация хочет закрыть музей за долги?

Уилл посмотрел на нее поверх очков:

– Кто тебе это сказал?

– Водитель такси. Кроме того, он сказал, что ты идейный и, может быть, даже большевик. Не то чтобы для меня это было недостатком, нет. Я просто подумала, что могла бы помочь тебе раскрутить музей. Заманить клиентов. Заработать денег.

Джерихо в растерянности смотрел то на Эви, то на Уилла. Затем робко откашлялся:

– Можно, я включу радио?

– Да, пожалуйста, – ответил Уилл.

Из динамиков вырвался голос диктора: «А теперь оркестр Пола Уайтмена “Ван Ван блюз”».

Радио разразилось затейливой мелодией, и Эви принялась вполголоса подпевать.

 

Глава 6

Город мечты

Она устала и сильно злилась. Семьдесят восемь часов подряд они с Яцеком плясали как сумасшедшие, на танцевальном марафоне, надеясь заполучить главный приз. Но Яцек в конце концов отключился и упал прямо на нее. Распорядитель отозвал их с танцпола, положив конец соревнованиям и их мечтам.

– Как ты мог упасть посреди танцпола, картофельная голова! – Она ударила его кулаком в плечо, когда они вышли из клуба. Яцек спотыкался и с трудом стоял на ногах.

– Я? Да я удержал тебя не меньше четырех раз. И ты все время наступала мне на ноги своими ластами!

– Ластами? – У нее от обиды защипало глаза. Она размахнулась, чтобы дать ему пощечину, но едва не упала от изнеможения.

– Ладно тебе, Рута. Не надо. Пойдем лучше домой.

– Я никуда с тобой не пойду, засранец!

– Ты же на самом деле не имела этого в виду. Иди сюда, посиди со мной на лестнице. А утром сядем на поезд.

Усталость, с которой она боролась все это время, накрыла ее.

– Я не могу вернуться вот так, чтобы все над нами смеялись, будто мы ничего из себя не представляем и никогда не прославимся! – Она почти плакала. Но Яцек уже ее не слышал. Он уснул на крыльце какой-то дешевой ночлежки. – Ну и оставайся здесь, мне-то что за дело! – крикнула она.

Рельсы надземки на Третьей авеню нависали над ее головой, будто клетка. Рута шагала вдоль по Боуэри, выискивая вход на станцию, у которого не сидят бомжи и где можно будет спокойно подождать. Каждый шаг больно отдавался в ее голове – ей не хотелось возвращаться в Гринпойнт ни с чем, Бруклин, в маленькую двухкомнатную квартирку обветшалого дома в районе, где все говорят по-польски и старики курят сигареты перед витринами магазинов, в которых длинными гирляндами развешена колбаса. По сравнению с блеском Манхэттена это был просто другой мир. Она посмотрела вдаль, где мерцала Парк-авеню, обиталище богачей. Ей ведь нужно не так много. А она каждый день сидела на телефоне во второсортной адвокатской конторе, с трудом зарабатывая на то, чтобы иногда сходить в кино. Ей было всего девятнадцать, но она уже хорошо знала нужду и лишения и вечную жажду красивой жизни.

Рута Бадовски. Как же она ненавидела свое имя. Оно было таким польским – родители привезли его с собой с родины, но она-то родилась здесь, в Бруклине. Когда-нибудь она поменяет свое имя на что-нибудь более американское, например, Рути или Руби. Руби – звучит просто отлично. Руби… Бэйтс. Завтра Рута Бадовски уволится со скучной работы на коммутаторе, а Руби Бэйтс сядет на автобус до театра Зигфелда и пойдет на прослушивание. Когда-нибудь она будет стоять в свете юпитеров, а Яцек и остальные будут любоваться ею с дешевых мест на галерке или вообще пойдут к черту.

– Добрый вечер!

Рута ахнула – голос сильно ее испугал. Прищурившись, она вгляделась в полумрак.

– Кто здесь? Лучше убирайтесь подобру-поздорову. Мой брат – полицейский.

– Я всегда уважал законы. – Из темноты показался незнакомец.

Глаза, должно быть, сыграли с ней злую шутку – фигура мужчины показалась ей зыбкой, лишенной четких очертаний, словно у привидения. Он был смешно и старомодно одет в плотный твидовый костюм, хотя на улице стояла жара, с жилетом и пиджаком, а на голове у него красовался цилиндр. В руке он сжимал щегольскую трость с рукоятью в виде головы волка. Зверь злобно скалился, обнажая клыки, а глаза его сияли красным, как рубины. Рубины – похоже на имя Руби. Ее почему-то передернуло. Рута запоздало поняла, что очутилась в не очень-то безопасном месте. Танцевальные марафоны обычно устраивались в глухих медвежьих углах, чтобы не привлекать лишнего внимания, в том числе блюстителей закона.

– Не очень подходящий район для ночных прогулок юной леди. – Незнакомец словно прочел ее мысли. Он предложил ей руку. – Могу я чем-нибудь помочь?

Может быть, Руби Бэйтс и витала где-то в облаках среди звезд, но Рута Бадовски выросла на улицах и знала, почем фунт лиха.

– Большое спасибо, мистер, но помощь мне не нужна, – сухо ответила она и собралась уйти, но ноги вдруг свело судорогой, и она поморщилась от боли.

Голос незнакомца звучал ласково и убаюкивающе:

– Мы с сестрой открыли небольшое предприятие, пансион с кухней. Может быть, вы захотите передохнуть там? У нас есть телефон, на случай, если вам нужно позвонить родным. Моя сестра, Брида, наверняка уже испекла пончики.

– Пончики? – переспросила Рута. – Вы поляки?

Незнакомец улыбнулся:

– Наверное, мы все здесь – пришельцы, пытающиеся найти свой путь в этой необычной стране. Не так ли, мисс…

– Рута – Руби. Руби Бэйтс.

– Рад знакомству, мисс Бэйтс. Меня зовут мистер Гоббс. – Он учтиво коснулся цилиндра. – Но друзья обычно зовут меня Джон.

– Спасибо, мистер Гоббс. – Руту слегка покачивало от усталости.

– У меня есть нюхательные соли, они помогут вам взбодриться.

Мужчина слегка намочил платок чем-то из пузырька и передал ей. Рута сделала вдох. От резкого запаха у нее защекотало в носу, но сил действительно прибавилось. Ее новый знакомый снова предложил ей руку, и на этот раз она не отказалась. При первом взгляде мужчина показался Руте крепким и плотным, но рука под пиджаком оказалась сухой и тонкой, как спичка. Какое-то странное ощущение заставило девушку насторожиться, и она отдернула руку:

– Мне уже лучше. Кажется, соли помогли. Я приму ваше приглашение на чашечку кофе с пончиком.

Он церемонно кивнул ей:

– Как пожелаете.

Они зашагали по дороге, и Гоббс постукивал по брусчатке наконечником трости, напевая неизвестную мелодию.

– Что это за песня? Я не слышала ее на радио.

– Да. Это неудивительно.

Левой рукой он показал на Боуэри, с его христианскими миссиями, ночлежками, клоповниками, тату-салонами, лавочками и низкопробными мануфактурами.

– Вавилон пал, великий город.

Он указал на пару пьяниц, уснувших на крыльце какого-то дешевого притона.

– Ужасно. Кто-то должен вычистить весь этот мусор, заставить людей вернуться в рамки приличий. Они не такие, как мы с вами, мисс Бэйтс. Чистые, достойные горожане. Люди с амбициями. Труженики этого города на холме.

Рута никогда не размышляла в подобном ключе, но сейчас осознала, что невольно кивает в ответ на его рассуждения. Она посмотрела на этих бродяг с прежде незнакомым ощущением отвращения: в самом деле, они отличались от ее семьи. Они были иными.

– Не нашей крови. – Ее спутник покачал головой. – Некогда Боуэри пестрел самыми лучшими ресторанами и театрами. Великий театр Боуэри оставлял далеко позади величайшие театры Европы. В нем великий актер Джей-Би Буус, отец Джона Уилкса Бууса, под шум оваций выходил на подмостки. Вы любите искусство, мисс Бэйтс?

– Угу. То есть да. Люблю. Я актриса. – У Руты почему-то закружилась голова. Окружающие улицы окутало странное сияние.

– Ну конечно же, как я не понял! Такая милая девушка, как вы, не может заниматься ничем другим. В вас кроется нечто совершенно необычайное, не так ли, мисс Бэйтс? Я с уверенностью могу сказать, что вы должны выполнить великое предназначение. «И леди была одета в пурпур и порфир и убрана золотом и драгоценными каменьями…»

Незнакомец улыбнулся. Несмотря на поздний час, жутковатость ситуации и боль в ногах, Рута улыбнулась в ответ. И какой же он незнакомец? Это же мистер Гоббс. Прекрасной души человек. Такой умный и утонченный. И он разглядел в ней индивидуальность. Он вообще видел то, чего другие не замечали. Ее бабушка назвала бы это ворожбой, знамением. Руте захотелось плакать от благодарности.

– Спасибо вам, – тихо сказала она.

– «…А на ее челе была написана разгадка тайны…» – продолжил цитировать он, и его глаза загорелись странным огнем.

– Вы проповедник или что-то вроде того?

– Я уверен, вы хотите позвонить родным, – невпопад ответил он. – Они же наверняка волнуются за вас?

Вспомнив облезлую квартиру в Гринпойнте, Рута постаралась не засмеяться. На рассвете вслед за мамой проснется отец, выкашливающий табачный дым пополам с фабричной пылью, а в соседней комнате, посапывая, будут тесниться ее четверо братьев и сестер. Ее никто не хватится. И она не спешила возвращаться.

– Не хочу их будить, – сказала она, и мистер Гоббс странно улыбнулся.

Они прошли несколько переулков, и Рута поняла, что заблудилась. Вдалеке над городом нависал манхэттенский мост, словно зыбкий путь в преисподнюю. Начал моросить легкий дождь.

– Послушайте, мистер Гоббс, нам еще далеко идти?

– Уже пришли. Нас ждет карета, – сказал он, и Рута увидела старую покосившуюся повозку, запряженную грустной клячей.

– Но вы же говорили, что это неподалеку.

– Вы так устали. Остаток дороги я вас довезу.

Рута залезла в повозку и позволила монотонному цоканью копыт и легкому покачиванию экипажа усыпить себя. Когда повозка наконец остановилась, она не увидела ничего, кроме старого разваливающегося здания в окружении поросших сорняками участков.

Рута поежилась.

– Вы говорили, что держите пансион. А здесь ничего, кроме развалин.

– Дорогая, глаза вас обманывают. Посмотрите как следует, – шепнул мистер Гоббс.

Он взмахнул рукой, и перед ней предстал небольшой квартал: уютные, миловидные дома, а в самом конце улицы высился нарядный особняк вроде тех, в которых живут меценаты с фамилиями Карнеги или Рокфеллер. Неужели мистер Гоббс один из таких? Легкая морось между тем превратилась в дождь. Ее вельветовые туфли с пряжками из стразов – дорогая покупка, недельная зарплата, между прочим, – могли запачкаться, поэтому она проследовала за своим новым знакомым к дому. Черная кошка перешла Руте дорогу, она подскочила от неожиданности и нервно засмеялась. Иногда она становилась такой же чокнутой, как тетушка Пела, повсюду видевшая недобрые знаки. Дверь за ее спиной громко заскрипела на петлях и захлопнулась. Рута снова вздрогнула. Незнакомец улыбнулся в пышные усы, и Рута заметила, что улыбка не затрагивает его ледяных синих глаз. Она быстро выкинула эту глупую мимолетную мысль из головы. Ей удалось спрятать от дождя, и через пару минут она сможет присесть и дать отдых своим стоптанным до мозолей ногам.

В комнате стоял неприятный запах. Пахло сыростью, гнилью и чем-то еще, что она не могла определить, но желудок крутило. Она прикрыла нос рукой.

– Увы, несчастный кот провалился между стен дома и застрял. Думаю, это его запах, – объяснил мистер Гоббс. – Но вы устали и замерзли. Присядьте, я разведу огонь.

Рута прошла за ним в соседнюю комнату. Прищурившись, она смогла различить в темноте очертания камина. Оступившись, Рута оперлась о стену, чтобы не упасть. Ладонь попала во что-то мокрое и липкое. Отдернув ее прочь, Рута вытерла пальцы о платье, поежившись от отвращения.

Мистер Гоббс встал перед темным камином, и в то же мгновение в нем с ревом взметнулся огонь. Рута попыталась понять, как это вышло. «НЕТ», – принялась она убеждать саму себя. Он положил в очаг дрова и поднес спичку. Конечно же, иначе и быть не могло. Просто она этого не заметила, но это ничего не значит. Да, она, кажется, повредилась рассудком из-за этого чертова марафона.

– Думаю, мне все же стоит позвонить родителям. Они будут недовольны, что я задерживаюсь.

– Конечно, дорогая. Я разбужу сестру. Но первым делом, как я и обещал, – кофе.

В ее руке непонятно откуда появилась чашка.

– Выпейте. Я скоро вернусь.

Кивнув и коснувшись полей цилиндра, странный человек скрылся из виду. Однако она слышала, как он напевает, и мелодия эта ей совсем не нравилась. Она вызывала мурашки. Кофе был крепкий и терпкий, со странным горьким послевкусием, но заполнял теплом пустой желудок, и Рута решительно осушила чашку. Но казалось, с ее усталостью уже ничто не справится. Рута смотрела на огонь, и ее стало клонить в сон. Веки становились все тяжелее и тяжелее…

Рута проснулась от того, что уронила голову на грудь. У нее во рту остался странный привкус. Огонь в камне погас. Как долго она проспала? Позвонила ли родителям? Нет, не успела. А где мистер Гоббс? А его сестра?

Рядом с ногой Руты пробежала крыса. Рута взвизгнула и подскочила, почувствовав, что за ней наблюдают. Будто сама комната была живой. Она готова была поклясться, что стены дышат. Но это невозможно!

– Мистер Гоббс! – позвала она. – Мистер Гоббс!

Он не отвечал. Куда он делся? И где она сама? Зачем она с ним поехала? Как она только могла уехать непонятно куда с незнакомым человеком? Нет, он не был незнакомцем, напомнила она самой себе. Это был добрый мистер Гоббс, который считал ее особенной. Мистер Гоббс, который общался с миллионерами. Который может достать ей путевку в большое будущее.

Но почему тогда ей так жутко?

Стены дома, окружавшие ее, буквально дышали злом. Вот оно, это слово. Зло. Руту осенило в тот момент, когда она прошла мимо одинокой газовой лампы на стене. Ее неверный свет выхватывал часть стены, выкрашенную насыщенной охристой краской. И в следующее мгновение Рута обратила внимание на грязный кусок обоев, висевший клочьями. Вниз, в полумрак, от него уходили какие-то потеки. Она посмотрела внимательнее и увидела грязные отпечатки пальцев. Нет. Это не грязь. Кровь. Кровавые отпечатки. Четыре. Одного не хватало.

Сердце в ее груди подскочило, и ноги стали вялыми, как вареные макароны. Похоже, она совершила ужасную ошибку. Обернувшись, Рута стряхнула последние остатки морока, и дом предстал перед ней в своем истинном обличье: мрачная, гниющая дыра, покрытые плесенью стены. Ужасная вонь ударила Руте в нос, ее чуть не стошнило. И повсюду крысы. Как же она ненавидела крыс. Тихонько взвизгнув от отчаяния, Рута поплелась вперед, будто пытаясь убежать от темноты. Где же дверь? Никаких признаков выхода! Будто дом сам скрывал от нее путь к бегству. Будто хотел навеки замуровать ее внутри.

«И на ее челе красовалось загадочное имя: Блудница из Великого Вавилона»…

Она не видела этого странного человека, но слышала голос. А потом он стал насвистывать эту отвратительную мелодию. Отсюда должен быть выход! Окно справа выглядело многообещающе, и она из последних сил бросилась к нему. Через деревянные рейки, которыми было забито окно, она увидела какого-то бомжа, зашедшего за угол помочиться.

– Эй! Мистер! Мистер, помогите мне! Пожалуйста, помогите! – закричала она, но, поняв, что ее не слышно, стала барабанить кулаками по рейкам. Затем попыталась оторвать одну из планок. Из-под ногтей стала сочиться кровь, она исколола ладони занозами. Пьянчужка снаружи закончил свое мокрое дело и, шатаясь, побрел прочь. Рута сползла на грязный пол, всхлипывая.

Когда Руте было три года, мама прятала ее в огромный сундук, чтобы хозяин квартиры не узнал, что в семье есть еще один ребенок, и не вышвырнул их прочь. Она сидела в темноте, сжавшись в комочек, от ужаса не способная двинуться. Ей казалось, что она провела там целую вечность, и с тех пор страх западни снова превращал ее в беспомощного ребенка. Запаниковав, она полностью утрачивала здравый смысл. Рута принялась в отчаянии кидаться из стороны в сторону. Лабиринт коридора приводил ее только в страшные темные комнаты, за распахнутыми дверями оказывались кирпичные стены. И повсюду ее преследовал этот страшный мотив. Наконец Руте удалось найти еще одну дверь. Она взялась за дверную ручку, и тут под ней открылся люк. Рута пролетела несколько метров вниз и оказалась в затхлом подвале. Ушибленная лодыжка страшно заболела. Рута закричала от боли и досады, затем попыталась встать, но тщетно – боль была невыносимой, и она рухнула на грязный пол.

Потолок над ее головой заскрипел. Она услышала жуткое посвистывание. В голове уже не осталось никаких мыслей, кроме одной: желания выжить. Рута поморгала, чтобы глаза привыкли к темноте. Очевидно, она упала с большой высоты: улица была в метрах четырех над ней. Здесь наверняка можно орать до одури, и тебя все равно никто не услышит. Ей нужно какое-нибудь оружие. Рута поползла вперед, сантиметр за сантиметром, пытаясь нащупать что-нибудь, что может пригодиться. Наконец под ее рукой оказалась какая-то гладкая палка. Слишком легкая, но если попасть ею в глаз или горло, могла и ранить. Прижав палку к груди, Рута вся обратилась в слух. Где-то над ней раскрылась дверь, и показался тоненький лучик света. Рута увидела вдалеке лестницу. В таком состоянии это непреодолимая преграда для нее. Остается только надеяться на палку. Ей придется сделать нечто большее, чем нанести рану.

Мистер Гоббс закрыл дверь, и свет пропал. Рута снова оказалась в полной темноте, как много лет назад в сундуке. Она пыталась дышать как можно тише, хотя ей хотелось кричать изо всех сил. Шаги незнакомца гулко раздавались все ближе и ближе к ней, и Рута поняла, что он может ходить без трости. Жуткая мелодия эхом отдавалась от потолка. В этот раз он добавил слова: «Страшный Джон, Страшный Джон, в белый фартук наряжен. Вскроет горло, кости заберет и за пару камней толкнет».

У Руты застрял ком в горле. Она даже боялась сглотнуть. Старый очаг внезапно ожил, в нем загорелось пламя, которое залило комнату оранжевым светом с жутковатыми тенями.

Рута съежилась за обрывками ветхой занавески, оставшейся висеть здесь на веревке для белья с незапамятных времен, и принялась наблюдать через обрывки материи. Она не видела мистера Гоббса, но слышала его.

– …Великого Вавилона, Блудница Наряжена и Брошена в Пучину Морскую, как и вся мерзость земная. И это было пятое приношение, как пожелал того Господь Бог.

Язык Руты присох к горлу. Что-то непонятное шевелилось в темноте по углам, но как только она поворачивала голову, все исчезало. Левая нога полностью онемела.

– …И увидел я новые небеса и новую землю, прежние земля и небо ушли в небытие, и моря не стало. И я, Джон, увидел святой город. Новый Иерусалим, что спускался прямо из Рая от Господа Бога нашего, нарядный, как невеста, встречающая жениха. И услышал я глас с небес, твердящий, узри Обитель Божью, где Бог будет жить с людьми, и они станут его приближенной паствой, и Бог пребудет с ними навечно. Ты слушаешь, Руби?

Рута прижала к груди свою палку и ничего не ответила.

Страшный человек бросил что-то в очаг, так что пламя яростно взревело.

– И он воссел на трон и сказал, узри, я сотворил все заново. Я – Альфа и Омега, начало и конец. Я дам всем жаждущим фонтан с водой свободной жизни. А тот, кто придет следом, унаследует все сущее, и я буду Богом его, а он будет мне сыном.

Он расхаживал по комнате и продолжал говорить:

– Но неверующие, недостойные, распутники и идолопоклонники обретут кару в озере из пламени и серы. И только избранные восстанут вместе со Зверем. И мир падет в прах.

Он находился на противоположном конце комнаты, это было понятно по звуку голоса. У Руты все расплывалось перед глазами и душа ушла в пятки. Она с ужасом поняла, что не в состоянии шевелить ногами. Что с ней происходит? Потом она вспомнила надушенный платок и кофе, который недавно выпила, и ее сердце бешено застучало. Что он в них подмешал? Она перевела взгляд на палку в своих руках. Это была человеческая кость. Завопив от ужаса, Рута выронила ее из ослабевших рук. Занавеска отлетела в сторону. Мистер Гоббс навис над ней, как страшное древнее божество.

– Пусть вас не смущает моя внешность, дорогая. Я только начинаю перерождаться.

Его руки и шея были покрыты странными татуировками, знаками, смысла которых Рута не понимала. Символы струились, как рябь на воде, и наплывали друг на друга. Его плоть двигалась, будто под кожей находилось что-то живое. Ужас заставил ее забыть все языки, кроме родного, и она принялась молиться на польском.

Он нахмурился:

– Молитвы? А я думал, вы современная девушка индустриальной эпохи.

В неверном освещении камина он казался сущим демоном. Рута почувствовала, что ее руки постепенно начинают неметь. Она застучала зубами.

– Пожалуйста. Пожалуйста. Я никому не скажу.

– Но вы скажете.

Страшный человек взял Руту за бесполезную ослабевшую руку и потащил за собой, как соломенную куклу.

– Я уже говорил, что тебе суждено выполнить великое предназначение. Ты, Руби Бэйтс, станешь началом конца. Страшный Джон, страшный Джон, в белый фартук наряжен…

Подтащив ее к противоположной стене, он нащупал что-то сухими и бледными, как у мертвеца, пальцами. Раскрылась невидимая до этого дверь, и показалась тайная комната.

– Nie, nie, nie… – по-польски лихорадочно зашептала Рута, будто пытаясь заставить дверь закрыться.

– Я тот, кто жил, и тот, кто умер, узри – я снова жив, аминь; у меня ключи от врат ада и смерти.

Он улыбнулся, и в его глазах Рута увидела адское пламя и страшные черные водовороты; ее мочевой пузырь не выдержал.

– Ритуал начинается, – сказал страшный человек. Он потащил Руту в потайную комнату, а она могла только кричать от ужаса.

 

Глава 7

Незнакомый прохожий

«Знаменитый нью-йоркский клуб “Хотси Тотси” представляет вам своих прекрасных девочек и оркестр Конта Кэрутерса!»

Мемфис Кэмпбелл из-за кулис наблюдал, как полуголые танцовщицы в откровенных нарядах выходят на сцену. Сегодня в клубе была настоящая жара. Труба Гэйба просто вопила, и Конт рвал на части все восемьдесят восемь клавиш пианино. Гэйб неожиданно сыграл фрагмент из «Прекрасной Америки», молниеносно превратил его в траурный марш, сорвал ноту и снова поймал ритм клубной мелодии. Белые ребята в зале ничего не заметили и не поняли, но темнокожие лица расплылись в улыбках.

Гэйб выдал последнюю душераздирающую ноту. Зрители захлопали, танцовщицы раскланялись и со смешками и болтовней покинули сцену. Фигуристая девушка с необычным именем Джо провела пальцем по щеке Мемфиса, когда проходила мимо.

– Привет, Мемфис!

– И тебе привет.

Подруга Мемфиса, Альма, закатила глаза и принялась поправлять свой сценический костюм.

– Слушай, Мемфис, ты сегодня занимаешься работой или личной жизнью?

– Надеюсь, что и тем и другим.

Джо захихикала и пощекотала его плечо. Мемфис применил свою фирменную улыбку.

– Незнакомый прохожий! – начал он, приложив руку к сердцу. – Ты и не знаешь, как жадно я смотрю на тебя. / Ты тот, кого я повсюду искал (это меня осеняет, как сон), / С тобою мы жили когда-то веселою жизнью…

– Это ты сочинил, милый? – промурлыкала Джо.

Мемфис покачал головой.

– Это Уолт Уитман, «Незнакомцу». Не читала?

– Она не читает ничего, кроме сплетен в газетах, – вмешалась Альма. Джо обожгла ее убийственным взглядом.

– Ты многое пропускаешь, – сказал Мемфис, включив обаяние на полную катушку.

– Этот парень живет в библиотеке на 135-й улице. Хочет стать новым Лэнгстоном Хьюзом, – во всеуслышание заявила Альма.

– Это правда? – спросила Джо.

– Я могу как-нибудь почитать тебе стихи.

– Как насчет воскресенья? – спросила Джо, облизнув губы.

– Воскресенье – мой самый любимый день недели.

Альма снова закатила глаза и подтолкнула Джо в очередь на сцену.

– Пора, девочки. У нас нет времени на всякие глупости. Нужно переодеваться к номеру с луной.

– Пока, милый. – Джо послала Мемфису воздушный поцелуй, и он сделал вид, что поймал его.

– Мемфис! – прорычал режиссер-постановщик с сигарой в зубах. – Я плачу тебе не за то, чтобы ты мне девочек портил! Папаша Чарльз хочет тебя видеть. Немедленно.

В узком коридоре они столкнулись с Гэйбом и Контом, спешившими назад на сцену.

– Эй, большой босс. – Гэйб пожал Мемфису руку. – Мы идем на субботнюю вечеринку? Там будет табор покладистых девиц и море виски.

– Что за виски? Смотри не купи дешевой бормотухи у какого-нибудь проходимца, а то наша с тобой последняя вечеринка будет в морге! – Давно ходили слухи о том, что некоторые бутлегеры разбавляют спиртное керосином или бензином.

Гэйб многозначительно развел руки и улыбнулся:

– Доверься мне, приятель!

Мемфис засмеялся. Гэйб был единственной постоянной величиной в его жизни, кроме Исайи. Они познакомились в четвертом классе, когда директор школы поймал Гэйба за продажей сигарет на школьном дворе, и Мемфису доверили следить за его поведением и успеваемостью. С тех пор так и повелось: Мемфис всегда готов был вызволять Гэйба из неприятностей, а тот радостно и неутомимо искал приключений для них обоих. Гэйб относился серьезно только к музыке. Он был одним из лучших трубачей города. Слухи о тощем малом с огромным талантом расходились быстро, и даже сам Дюк Эллингтон приходил послушать как он играет. Поэтому папаша Чарльз его не выгонял. Гэйб был раздолбаем и хулиганом, но как только он брался за трубу, становилось понятно: оно того стоило.

– Выходили курнуть. Дури не хочешь? – спросил Гэйб. У него уже покраснели глаза.

Мемфис покачал головой:

– Нет, мне нужно оставаться сосредоточенным.

– Поступай как хочешь, бабуля.

– Я так и делаю, – отозвался Мемфис. Он поправил налобный фонарик, повернув нагревшуюся лампочку, и прошел по туннелю в следующее здание, где находились офисы и бухгалтерия. Несколько секретарей сидели за длинным столом, подсчитывая прибыль от сегодняшней лотереи. Мемфис поздоровался и проскользнул в кабинет папаши Чарльза. За столом красного дерева сидел сам папаша Чарльз. Заканчивая телефонный разговор, он махнул Мемфису на кресло напротив, чтобы тот подождал.

Папаша Чарльз был общепризнанным королем Гарлема. Он контролировал лотерею, скачки и боксерские матчи. Крышевал бутлегеров и договаривался с полицейскими. Если нужны были деньги в долг, все шли к папаше Чарльзу. Когда церкви требовалось новое здание, папаша Чарльз вносил пожертвование. Школы, студенческие общества и даже баскетбольная команда Гарлема, «Нью-Йорк Ренессанс», или «Ренс», частично финансировались папашей Чарльзом, Элегантным Джентльменом. Несколько ночных клубов и подпольных баров, как, например, «Хотси Тотси», благодаря ему могли приглашать лучших музыкантов и танцоров города.

– Что ж, пока в Гарлеме идет моя лотерея, он останется черным, – твердо сказал папаша Чарльз. – Так что можете передать этому голландцу Шульцу и компаньонам мои слова.

Он бросил телефонную трубку, открыл серебряный ящичек и выбрал сигару. Затем откусил кончик и метко выплюнул его в корзину. Мемфис дал ему прикурить, стараясь не закашляться, когда комнату наполнили первые клубы дыма.

– Какие-то неприятности?

Папаша Чарльз неопределенно махнул рукой, отгоняя дым и тревожные мысли.

– Белые бутлегеры хотят заправлять лотереей в Гарлеме. Но я этого не допущу. Хотя они изо всех сил стараются усложнить нам жизнь. Я слышал, что копы накрыли одну из точек Куини прошлой ночью.

– Я думал, что она от них откупилась.

– Так она и сделала. – Его сигарное молчание делало воздух таким плотным и пряным, что его можно было нарезать ломтями. – Белые ребята быстро потеряют интерес к нашему бизнесу. Хватит с них и бутлегерства. Но пока стоит быть начеку. Я предупредил всех своих букмекеров. Как поживает тетя Октавия?

– Хорошо, сэр.

– А Исайя? У него все в порядке?

– Да, сэр, спасибо.

– Чудесно. Как там на улице?

– Без сучка и задоринки, как мелодии Гэйба.

Папаша Чарльз довольно улыбнулся:

– Лучший способ понять бизнес – начать с самых улиц. Когда-нибудь ты сможешь работать бок о бок со мной.

Мемфису не хотелось работать с папашей Чарльзом. Ему хотелось декламировать свои стихи на одном из поэтических салонов мисс Лейлы Уолкер, рядом с Каунти Калленом, Зорой Нил Херстон и Джином Тумером. А может быть, рядом окажется сам мистер Хьюз.

– Все в порядке, сынок? Что-то случилось?

Мемфис включил фирменную улыбку.

– Вы же знаете, сэр. Я никогда не поддаюсь печали.

Папаша Чарльз улыбнулся, сжимая в зубах сигару:

– Вот тот Мемфис, которого я знаю.

Старый добрый Мемфис. Надежный Мемфис. Милый, покладистый Мемфис. С ним можно смело оставить младшего брата. Когда-то он был звездой. Чудотворцем. Но все кончилось плохо. Он больше не станет так рисковать. Теперь он доверял свои чувства только страницам дневника.

– Пришла пора собирать «подарки» от наших благодарных друзей, – сказал папаша Чарльз кодовую фразу. Так назывались деньги, выплачиваемые за «крышу» Элегантному Джентльмену, если владельцы бизнеса хотели остаться на плаву. Город работал на коррупции так же, как на электричестве.

– Да, сэр.

– Мемфис, ты точно в порядке?

Мемфис снова улыбнулся ему:

– Лучше не бывает, сэр!

Выходя из клуба, Мемфис кивнул шоферу папаши Чарльза, стоявшему около новенького «крайслера-империала», и затем смешался с толпой на Ленокс-авеню. Он обходил клубы, находившиеся в собственности папы Чарльза – «Е-мэн», «Могилу падших ангелов», «Вупи», – и подпольные бары, притаившиеся в подвалах зданий в переулках. Он заходил в подсобки, с воздухом, серым от табачного дыма, где люди за зелеными суконными столами играли в карты, резались в пул или бросали кости. Женщины заговаривали с ним, брали за подбородок, называя красавчиком, просили с ними потанцевать. Он отнекивался, смягчая отказ улыбкой. Иногда владельцы клубов приглашали его выпить или посмотреть танцевальное шоу, послушать джаз. А время от времени просили подождать в полутемном офисе, и он сидел в одиночестве, гадая, придут ли сейчас с деньгами или со стволом, чтобы убить его. Он заносил цифры в аккуратные столбцы своего гроссбуха, уклончиво отвечая на вопросы, знает ли папа Чарльз о ставках на будущую игру или бой.

– Я всего лишь букмекер, – говорил он и мило улыбался.

На улице он держал ухо востро: следовало опасаться копов в штатском. Если его арестуют, папаша Чарльз вызволит его через пару часов, но судьбу испытывать все равно не хотелось.

В «Хотси Тотси» Мемфис вернулся уже в двенадцатом часу. К нему подбежал встревоженный Гэйб.

– Большой босс, где тебя носило?

– Ходил по делам. А что?

– Пойдем быстрее! Там Джо. Она упала и сильно пострадала.

– Так вызовите врача.

– Но она хочет видеть тебя, Мемфис.

Джо сидела на полу у лестницы вся в слезах, окруженная встревоженными танцовщицами. Через щель в занавесе Мемфис видел, что публика уже проявляет нетерпение – пора было начинать следующий номер, а лодыжка Джо распухала прямо на глазах.

– Зацепилась каблуком за вторую ступеньку и подвернула ногу, – пролепетала она сквозь слезы. – Господи, пожалуйста, вот бы я ее не сломала.

– Лучше скажите Франсине, что она в деле, – сказала одна из танцовщиц.

Джо затрясла головой.

– Я должна танцевать сегодня. Мне нужны деньги!

Она посмотрела на Мемфиса снизу вверх глазами, полными слез.

– Я помню все, что о тебе говорили. На что ты способен. Прошу тебя, Мемфис, помоги мне.

Мемфис стиснул зубы.

– Я больше не могу этого делать.

Джо зарыдала, и Гэйб положил руку Мемфису на плечо.

– Ну же, брат. Хотя бы попытайся…

– Я же сказал вам, что не могу!.. – крикнул Мемфис, стряхивая руку Гэйба, и пулей вылетел прочь. Режиссер-постановщик взял Джо на руки и унес нечастную девушку со сцены. Распорядитель объявил следующий номер, «блэк боттом», и танцовщицы с Франсиной выскочили под свет софитов, не прикрытые почти ничем, кроме улыбок. Мемфис сдал деньги, которые собрал за сегодняшний обход, и вышел в ночь, выбитый из колеи воспоминаниями о тех временах, когда он был совсем другим – золотым мальчиком с целебными руками: Чудо-Мемфисом, Гарлемским Целителем.

Целительские способности свалились на Мемфиса неожиданно после болезни, в четырнадцать лет. Он лежал в бессознательном состоянии несколько дней, его мучили странные видения и трясла лихорадка. Мать не отходила от его постели. Когда он наконец выздоровел, они отправились в церковь, чтобы поблагодарить Бога. В то воскресное утро в методистской церкви Сиона он впервые вылечил человека. Его семилетний брат Исайя упал с дерева и сломал руку. Кость торчала из-под кожи. Мемфис только хотел успокоить плачущего брата и прикоснулся к нему. Неожиданно он почувствовал, как под его ладонями и кожей Исайи возник жар, и впал в транс. Глаза закатились, и он почувствовал, как вылетел из тела и оказался в чем-то, похожем на царство Морфея. В странном бездонном пространстве он видел то, что не в силах был понять: чьи-то лица в густом тумане, призрачные очертания человеческих фигур, и чаще всего – странного незнакомца в высоком цилиндре и плаще, будто сотканном из земли. Последовала яркая вспышка света, нечто похожее на легкое трепетание крыльев, и Мемфис пришел в себя. Его колотил озноб, вокруг собралась толпа. Исайя выполз из-под его рук и покрутил зажившей рукой.

– Мемфис, ты ее вылечил! Как ты это сделал?

– Не з-знаю, – несмотря на одуряющую летнюю жару и мокрый от пота воротничок выходной рубашки, Мемфис трясся, будто от холода.

– Это чудо! – крикнул кто-то. – Возблагодарим Иисуса!

Мемфис увидел, как его мама стоит среди пораженной, охваченной благоговейным страхом толпы, прикрыв рот рукой, и испугался, что его накажут. Вместо этого она подбежала и крепко обняла его. Когда она отстранилась, Мемфис увидел слезы в ее глазах.

– Мой сын – целитель, – прошептала она, нежно заключив его лицо в своих ладонях.

– Слышали? Парень – целитель! – закричал кто-то. – Помолимся же!

Склонив головы, они протянули к нему руки, и Мемфис почувствовал прикосновения на голове и плечах: они благословляли его, а мама сжимала его ладонь в своей. Его страх сменился ликованием. «Я сделал это, – обескураженно подумал он. – Как я это сделал?»

Только тетя Октавия не поддержала всеобщего восторга.

– А зачем наш милостивый Господь наделил такой способностью несмышленого мальчишку? – тихонько спросила она у мамы, когда они остались одни в доме на 145-й улице. Они сидели в гостиной, слушали радио и чистили бобы на ужин. Стояла такая жара, что невозможно было спать, и Мемфис встал попить воды. Когда он услышал разговор мамы с тетей, то спрятался в темном коридоре и стал подслушивать. – Виола, нет добра без худа. Иногда дар может оказаться и проклятием. Что, если это испытание от Господа? Что, если это происки дьявола?

– Замолчи, Октавия, – ответила мама. Она редко перечила старшей сестре, но в тот момент Мемфис испытал чувство гордости за нее и сомнения – за себя самого. Странный холодок пробежал у него по спине. – Мой сын – особенный. Ты увидишь.

– Что ж, надеюсь, что ты не ошибаешься, Ви, – сказала Октавия после долгой паузы, и затем уже не раздавалось ничего, кроме звонких щелчков бобовой шелухи и стука бобов, падающих в миску.

В гарлемских церквях быстро разошелся слух о способностях Мемфиса. Когда пастор Браун запретил ему лечить людей в церкви Сиона, сказав: «Мы не та религия, Виола», – мама стала водить его по протестантским пятидесятническим и спиритуалистским церквям, несмотря на предостережения Октавии. «Они – низкопробные трясуны-фанатики, а некоторые из них якобы говорят с мертвыми, – Ви, это до добра не доведет, поверь мне».

И с тех пор каждое четвертое воскресенье месяца Мемфис стоял у кафедры проповедника, глядя на вдохновленные или, напротив, скептические лица. Пока хор распевал «Перейдем вброд воды», люди исступленно молились и кто-то выкрикивал имя Господа, все страждущие прихожане вереницей подходили к нему, Мемфис накладывал на них руки, чувствуя, как под ладонями разливается тепло, и каждый раз уносился в тот странный мир, где незнакомые лица мелькали в тумане. Чудо-Мемфис. Но в момент, когда чудо было так нужно, дар подвел его. Не просто подвел – он стал его проклятием.

Время от времени он ловил на себе взгляд тетки Октавии, полный жалости, смешанной с ужасом.

– Дьяволу не так трудно найти путь к нашим сердцам, помни об этом, Мемфис Джон.

Мемфис всегда считал, что его тетя одержима мыслями о происках дьявола. Но что, если она была права? Что, если с ним что-нибудь не так, что, если нечто темное и ужасное просто затаилось, поджидая, чтобы нанести удар? Мысли об этом были такими же, как его сон, – беспокойными и совершенно неразборчивыми.

Происшествие с Джо взбудоражило Мемфиса, и поскольку его дела на сегодня были закончены, он вскочил в двухэтажный автобус компании «Файв-авеню Коуч», направлявшийся к центру, и сошел на 155-й улице. Пройдя несколько кварталов на север, он свернул к реке и направился к старинному африканскому кладбищу на отвесном берегу, последнему пристанищу освобожденных рабов и чернокожих солдат. Там, в покое и тиши, среди своих далеких предков, Мемфис мог спокойно сидеть и писать стихи. В маленьком дупле старого кряжистого дуба он нащупал тайник с керосиновой лампой и зажег ее спичками, которые стащил из клуба «Е-мэн». От маленького огонька исходил спокойный, уютный свет. Мемфис уселся на прохладную землю и раскрыл дневник. Теперь сочинение стихов заменило ему целительство; кроме того, он не чувствовал себя таким одиноким. Иногда это работало, а иногда нет. Он не прекращал попыток. Склонив голову над дневником, освещенным лампой, он преследовал слова и рифмы, словно пытаясь поймать кометы за ускользающий хвост. Вокруг него Гарлем оживал, творили писатели, музыканты, поэты и мыслители. Они меняли мир, делали его прекраснее. Мемфис хотел стать участником этих перемен.

Из задумчивости его вывело неприятное карканье. Черный ворон примостился на надгробном камне неподалеку. Мама когда-то говорила, что вороны – предвестники смерти, живые предупреждения. Конечно, теперь это звучало глупо – какие-то старые афро-американские суеверия. Птица – всего лишь птица. Тут Мемфис вспомнил о том, что в его странном сне тоже появлялись вороны, но мысль ускользнула. Час был поздний, и глаза Мемфиса горели от усталости. Сегодня больше никакой поэзии. Он задул лампу, убрал пожитки в рюкзак и пошел по пустынной улице, на которой кое-где одиноко светили газовые фонари. Полная луна обливала холодным золотом холм с пустым старым домом на вершине: особняком Ноулсов. В отдалении жались домишки поменьше. В особняке никто не жил с тех самых пор, как Мемфис себя помнил. Он вызывал у него неприятные ощущения, и Мемфис старался держаться от него подальше, не ленясь переходить на другую сторону улицы.

Холодный свет заливал заколоченные окна и давно не стриженый, заброшенный газон, слегка касаясь мраморных крыльев поверженной статуи ангела, и мертвые деревья на ветру казались живыми. Мемфис покосился на особняк и встал как вкопанный. Краем глаза он заметил какое-то движение. Что-то в доме изменилось, но он не мог понять, что именно.

Надоедливый ворон пролетел совсем близко, заставив Мемфиса вздрогнуть от неожиданности, и он поспешил своей дорогой. Вновь оказавшись на оживленных улицах Гарлема, Мемфис посмеялся над своей неожиданной трусостью. Среди ярких неоновых огней, шумных джазовых клубов и снующих мимо компаний нарядных горожан, Мемфис чувствовал себя как рыба в воде. По улице плелся слепой Билл Джонсон, постукивая тростью по мостовой. Мемфису почему-то не хотелось разговаривать со стариком, поэтому он нырнул в переулок и поспешил прочь. Было приятно бежать вот так, в теплой сентябрьской ночи. Дневник со стихами, любимые книги, карманы, полные денег, – у него все при себе, так о чем волноваться? Пора прекращать заниматься самоедством и начать наслаждаться жизнью. Оставив все плохие мысли позади, Мемфис направился в Гарлем. Проходя мимо Шугар-Хилла, он стал заглядывать в окна, залитые теплым янтарным светом, надеясь, что когда-нибудь станет жить такой же жизнью, и с этими мыслями пошел домой.

Его младший брат Исайя спал в дальней комнате, в узкой кроватке у окна. Мемфис снял ботинки, разделся и залез в постель тихо, как мышь. Исайя вдруг сел в кровати. Мемфис затаил дыхание, надеясь, что брат снова ляжет и уснет.

Исайя сидел спокойно и очень прямо, глядя куда-то в темноту.

– Я – Змий-искуситель. Я – Зверь, – вдруг произнес он.

Мемфис приподнялся на локтях.

– Эй, снеговик? Ты в порядке?

Исайя не смотрел на него:

– Я встану у вашего порога и постучу.

Спустя несколько мгновений он повалился на подушку и тут же уснул. Мемфис пощупал его лоб, но тот был прохладным. Кошмар приснился – догадался Мемфис. В ночных кошмарах он теперь хорошо разбирался. Он вернулся в постель, перевернулся на другой бок и постарался расслабиться. Вскоре веки отяжелели, и он провалился в сон.

Мемфис стоял на пыльной дороге, окруженной кукурузными полями. Облака над головой свивались в злобные черные тучи. На холме вдалеке стоял дом с красным амбаром и одиноким корявым деревом во дворе, совершенно лишенным листьев. На колышке почтового ящика одиноко сидел ворон. Каркнув, птица подлетела к высокому, худому, как скелет, человеку в цилиндре и села ему на плечо. Кожа человека была серой, как унылое осеннее небо, а глаза сияли черной бездной. Желтые полумесяцы длинных, загнутых ногтей были в засохшей грязи, и на каждом костлявом пальце сверкало по кольцу.

– Время пришло, – сказал незнакомец, хотя Мемфис не заметил, чтобы его губы шевелились.

Вдруг картинка изменилась. Мемфис стоял в длинном узком коридоре, оканчивающемся железной дверью, а на двери был нарисован символ: глаз, от которого расходились солнечные лучи, и под ним, как слеза, изогнутая молния. Раздался легкий шелест крыльев, его окружил густой туман, и мама позвала его: «О, мой сын, мой сын…»

Мемфис не знал, что его щеки мокры от слез. Тихо застонав во сне, он заворочался и погрузился в новый сон, где хорошенькие танцовщицы обмахивали его веерами из перьев, посылали воздушные поцелуи и наперебой твердили, что мир будет у его ног.

 

Глава 8

Сон Эви

Все начиналось, как обычно, – сырой лес, туман и снег. Джеймс стоял на краю опушки в форме цвета хаки, угрюмый и очень бледный. Эви открыла рот, чтобы произнести его имя, но во сне она была немой, безголосой. Джеймс молча поманил ее за собой.

Лес постепенно редел, и они вышли к небольшому лагерю. Молодой парень с погонами сержанта начал выкрикивать какие-то приказы, и лес ожил – все потушили сигареты, побросали алюминиевые кружки с кофе, надели противогазы, заняли позиции и замерли в ожидании.

У них над головами клубились тяжелые, темные облака. И вдруг вспышки молний одна за другой пронзили сумрак – первая, вторая, третья! Кто-то оттащил ее в глубокую траншею, и, поскальзываясь на гладкой, утоптанной земле, среди ходов, похожих на гигантскую разросшуюся могилу, Эви спряталась от врага, которого не могла увидеть. Молчание было просто уничтожающим, будто вселенная перестала дышать, и Эви с каким-то странным, отстраненным восторгом наблюдала, как небо разорвала очередная вспышка ослепительного света. Ударная волна с небывалой силой впечатала ее в землю, как рука злобного великана.

В воздухе клубился дым, смешанный с хлопьями пепла. Спотыкаясь и падая, Эви на четвереньках выбралась из траншеи и рухнула на солдата, кости которого были размолоты, словно кто-то покрошил его, как печенье. Глаз не было, а рот раскрылся в дикой улыбке. Кровавые потеки покрывали его вмиг иссохшие, ввалившиеся щеки. Завопив, Эви бросилась вперед, на поляну, где бездыханные тела солдат были разбросаны, как сорванные и забытые полевые цветы. Деревья обуглились и почернели, превратившись в мертвые остовы. То тут, то там Эви видела тени солдат, сливавшиеся с густым туманом, но стоило только повернуть голову в их сторону, как все исчезало. Эви отчаянно звала Джеймса. И наконец на тропинке она увидела его, живого и невредимого! Она бросилась к брату, хотя он махал руками, пытаясь предупредить о чем-то. Джеймс повторял какие-то слова, но Эви не могла их услышать. Его глаза. Что-то начало происходить с его глазами. И вдруг его руки свело судорогой, а голова запрокинулась назад. Последовала еще одна яркая вспышка.

Эви проснулась вовремя и успела уткнуться в подушку, чтобы не разбудить весь дом воплями. Вентилятор у кровати работал на полную катушку, но она вся была в ледяном поту. Дрожащими руками нащупав выключатель ночника, Эви некоторое время моргала от света. Обнаружив, что находится в непривычном месте, она еще больше растерялась. Стало не хватать воздуха. Тогда она открыла окно и по ветхой пожарной лестнице выбралась на крышу, на прохладу и простор. Джерихо оказался прав: отсюда открывался великолепный вид. Манхэттен развернулся перед ней, как бархатная мантия чародея, усыпанная бриллиантовыми звездами. Даже в этот час по городу разносился шум поездов. Нью-Йорк оказался таким же неуемным и беспокойным, как она сама. На карнизе сидел голубь и, воркуя, клевал какие-то крошки.

– Детка, мы с тобой возьмем этот город штурмом, – сказала Эви себе и вытерла слезы, из-за которых огни города сливались в одну размытую яркую кляксу. – Не раскисай, старушка.

Эви запрокинула голову, позволила ветру поцеловать себя в щеки и раскинула руки, будто собираясь обнять весь Манхэттен. Она пообещала себе, что, начиная с завтрашнего дня, жизнь пойдет по-другому. Они с Мэйбел будут ходить по магазинам, в кино. По субботам станут ездить на Кони-Айленд, мочить ножки в Атлантическом океане, а потом кататься на американских горках «Молния». Вечерами она будет блистать на вечеринках так, будто в жизни нет никаких мертвых братьев и страшных снов. Все будет замечательно.

Эви обхватила себя руками, словно боясь, что вот-вот рассыплется на куски. Потеревшись носом о рукав ночнушки, она замурлыкала любимую мелодию.

– И городской суете не разрушить парней и девчонок мечты, остров Манхэттен они превратят в землю счастья, любви, красоты.

Поезд с грохотом пронесся мимо, спугнув с карниза зазевавшегося голубя.

* * *

Город жил своей жизнью – в каньонах из стекла, бетона и кирпича, залитых неоновым светом. Люди встречались, люди расставались, спешили по делам и бездельничали. Под землей грохотало метро. Надрывались автомобильные гудки. Светофоры меняли зеленый на желтый, красный и все по-новой.

В Гарлеме слепой Билл Джонсон лежал на койке в приюте христианской миссии и ждал, когда к нему придет сон. В комнате было так жарко, будто он снова стоял на хлопковом поле в Миссисипи и чувствовал затылком неумолимый раскаленный взгляд солнца. И сейчас он мог видеть этот плотный, как масло, свет в своей памяти, остававшийся таким, даже если он пробивался сквозь тучи или отражался в полированных боках дорогих авто, на которых ездили люди, больше похожие на тени.

Мэйбел Роуз читала при свете ночника, стараясь не обращать внимания на крики спорящих в соседней комнате родителей. В конце концов она отложила книгу, перевернулась на спину и принялась смотреть в потолок, представляя себе, как несколькими этажами выше Джерихо так же лежит в постели и мечтает только о ней.

На африканском кладбище ветер играл листьями между старых могил, сдувал их к холму с одиноким домом. Рядом со сломанной статуей ангела мелькнула длинная тень. Слепые глаза ангела не видели, как незнакомец вытер окровавленные руки, а глухие уши не слышали жуткую мелодию, которая много лет назад вызывала холодок в сердцах. Она долго висела в воздухе, пока не растворилась в городском гаме и бешеных джазовых ритмах.

Мисс Адди стояла у большого окна, глядя на Центральный парк и замок Бельведер, залитые лунным светом. Слегка покачиваясь на каблуках, она принялась напевать песню, знакомую с детства.

– Чай почти заварился, – к ней подошла мисс Лилиан и тоже стала смотреть в окно. – Посмотри, как луна освещает Бельведер. Красота.

– Согласна. – Мисс Адди прижала ладонь к стеклу, будто собираясь сжать Бельведер в кулаке. – Сестрица, ты чувствуешь, что-то изменилось?

Мисс Лилиан кивнула с торжественным видом:

– Да, сестра.

– Они идут. – Мисс Адди снова стала смотреть в парк и не покинула своего поста до тех пор, пока свет луны не поблек, небо не загорелось рассветом и нетронутый чай, забытый на столе, не остыл.

 

Глава 9

Четыре всадника Апокалипсиса

Первая неделя в Нью-Йорке оказалась именно такой, как Эви рассчитывала. Днем они с Мэйбел ездили в кинотеатр смотреть на Дугласа Фэрбэнкса, Бастера Китона и Чарли Чаплина. Когда выдался особенно теплый денек, они поехали по Кульвер-авеню на Кони-Айленд. Там, окунув ножки в холодные воды Атлантического океана, они прогулялись по аллеям с игральными автоматами и аттракционами, не обращая внимания на зазывавших их «пляжных Ромео». После того как Мэйбел разбиралась со школьным заданием, а Эви – со своим рекомендованным дядюшкой чтением, они ходили глазеть в Гимбелз, примеряли дорогие пальто, меховые шубы и шикарные шляпки-клош, в которых выглядели как звезды киноэкрана. Потом шли в кондитерскую «Чок-фул о’натс», где брали обжаренный арахис или останавливались у «Хорн и Хардарт», где Эви каждый раз дивилась на автомат для сандвичей и по-детски радовалась, получая свою порцию из-за стеклянной дверки, нажав на кнопку и опустив монету в прорезь.

По вечерам они с Мэйбел спускались в вестибюль Беннингтона и, попивая коктейли с содовой, замышляли великие приключения. Как-то раз вечером, когда Мэйбел отправилась помогать родителям на очередном митинге, Эви навестила Тету и Генри. Ей открыл Генри, в смокинге поверх незастегнутой шелковой рубашки и мешковатых марокканских штанах-афгани. С первого же взгляда становилось ясно – они с Тетой не могут быть даже дальними родственниками: рыжая веснушчатость Генри составляла разительный контраст с смуглой красотой Теты. Но было также понятно, что они не любовники – просто близкие друзья.

Вальяжно опираясь на дверной косяк, Генри выразительно поднял бровь и, лениво растягивая слова, заговорил:

– Я так понимаю, вы пришли не по поводу протечки в трубах?

Эви прыснула и сказала, что может заклеить течь жвачкой «Даблминт». Генри широко распахнул дверь и торжественно сказал «Entrez, mademoiselle!». Тета лежала на диване в шелковой мужской пижаме. На ее кукольной головке был изящно повязан шарф с узором из павлиньих перьев.

– О, привет, Эвил. Как дела?

Они выпили по стопке джина, который Тета стянула с вечеринки в гостинице «Уолдорф-Астория», а потом стали придумывать глупые песенки, и Генри аккомпанировал им на укулеле. Никто не жаловался, что у Эви совершенно не было слуха. Потом они до рассвета играли в карты, и с восходом солнца Эви прокралась в квартиру Уилла с ощущением, что на Манхэттене все возможно и буквально за углом ее поджидает чудо – только нужно как следует выспаться.

Первые брызги желтой и красной осенней краски коснулись верхушек деревьев в Центральном парке, и ленивое солнце бабьего лета поднялось над городом. Эви с Мэйбел и Тетой, наряженные во все лучшее, втиснулись в забитый трамвай: они ехали в кино. Втроем они примостились на заднее сиденье и теперь оживленно болтали.

– Эви, как там дела у Джерихо? – спросила Мэйбел и закусила губу. Она пыталась казаться непринужденной, но совершенно не умела держать марку, и Эви поняла, что бедняга просто с ума сходит.

– А кто такой Джерихо? – поинтересовалась Тета.

– Ассистент моего дяди, – объяснила Эви. – Высокий светловолосый парень.

– Он само совершенство, – сказала Мэйбел, и Тета удивленно вздернула вверх свои брови-ниточки.

– Ты что, сохнешь по нему?

– Еще как, – вмешалась Эви. – И теперь моя святая обязанность свести двух этих голубков. У нас случился затяжной пуск, но я уверена, мы все нагоним на операции «Джерихо».

– Да? – Тета серьезно окинула взглядом Мэйбел. – Тебе первым делом нужно сходить в парикмахерскую, детка.

Мэйбел рефлекторно прикрыла рукой длинную косу, уложенную завитком на затылке.

– Ой. Не думаю, что я смогу…

– Ну, если ты боишься… – Тета подмигнула Эви.

– Не все обязаны быть храбрыми, – поддразнила Эви, покровительственно похлопав Мэйбел по руке.

– Я могу остричь волосы в любое время, если только захочу сама, – возразила Мэйбел.

– Это совсем не обязательно, пирожок. – Эви невинно похлопала ресницами.

– Особенно если ты боишься, – подколола Тета.

– Я стояла лицом к лицу с разъяренными толпами на митингах и участвовала в пикетах. Как я могу бояться похода к парикмахеру! – Она фыркнула.

– Прекрасно. Тогда давайте поспорим на деньги. Ставлю доллар, что ты не пострижешься сегодня же.

– Два доллара, – добавила Эви.

Мэйбел побледнела. Но потом вздернула подбородок точно так же, как ее мать-идеалистка.

– Прекрасно! – сказала она и сделала знак водителю, чтобы он остановился.

Мэйбел нервно поглядывала на витрины салона «Эсквайр», где висело объявление: «СТРИЖЕМ! Станьте звездой киноэкрана!» и фотография хорошенькой девушки в диадеме с перьями.

– Мэбси, ты с такой прической будешь выглядеть просто сногсшибательно! – сказала Эви. – Джерихо точно оценит.

– Джерихо – мыслитель и ученый. Он не обращает внимания на чушь вроде стрижек, – с дрожью в голосе сказала Мэйбел.

Тета подновила губную помаду, разглядывая себя в отражении витрин.

– Даже у ученых есть глаза, детка.

Эви взмахнула рукой, раскрывая воображаемый занавес.

– Ты только представь, как врываешься в музей совершенно другим человеком – Чаровница Мэйбел! Мэйбел-Флэппер! Мэйбел Горячая Джаз-Крошка!

– Мэйбел, Которой Пора Решиться Или Мы Опоздаем На Фильм! – добавила Тета.

– Я сделаю это.

– Молодчина! – сказала Эви. Она подтолкнула Мэйбел к входу. Потом они с Тетой подошли к витрине и приблизили лица к стеклу, чтобы лучше видеть происходящее внутри. Мэйбел сказала что-то парикмахерше, и она пригласила ее в кресло. Затем Мэйбел испуганно покосилась в сторону подружек. Эви помахала ей рукой и ободряюще улыбнулась.

– Она не станет, – сказала Тета.

– А я думаю, станет.

– Ладно. Тогда увеличиваем ставки. Десять баксов.

Это уже была солидная сумма, но Эви не умела останавливаться.

– По рукам!

Они пожали друг другу руки и снова приникли к витрине. Мэйбел сидела в кресле, и парикмахерша обматывала ее полотенцем.

– На твои десять долларов я куплю самые шикарные колготки в Нью-Йорке, Тета.

Тета хитро ухмыльнулась:

– Еще не все кончено, детка.

Мэйбел вцепилась в подлокотники, когда парикмахерша принялась настраивать кресло, поднимая его повыше. Затем она поднесла ножницы к голове Мэйбел, та вытаращила глаза, выскочила из кресла, сорвала полотенце и выбежала на улицу, рванув дверь так, что колокольчик зазвенел, как в санях Санта-Клауса.

– Вот черт! – прошипела Эви.

Тета протянула раскрытую ладонь.

– Я буду носить эти колготки с огромным удовольствием, Эвил.

– Простите. Я… я просто не смогла, – лепетала Мэйбел, пока они шли по Таймс-сквер. – Я увидела ножницы и подумала, что вот-вот упаду в обморок.

– Все в порядке, Мэбси. Не всем быть Зельдами, – примирительно сказала Эви и взяла ее под руку.

– Если я хочу заполучить Джерихо, я должна сделать это такой, какая я есть.

– И ты это сделаешь! – подбодрила ее Эви. – Как-нибудь.

На пересечении 42-й и Пятой авеню они стали махать полицейскому, сидевшему в стеклянной будке над светофором. Он коснулся рукой козырька, и девушки радостно засмеялись, стоя среди мельтешащей толпы, ревущих автомобилей и двухэтажных автобусов. Через сточные решетки вырывались клубы пара, будто части огромного механизма. Пока пешеходы ждали зеленого света, чтобы перейти дорогу, к ним подкатил безногий инвалид в старенькой раздолбанной коляске, одетый в грязную военную форму. Он погромыхал жестяной кружкой.

– Подайте тем, кто служил Родине.

Эви достала кошелек и бросила в кружку доллар.

– Пожалуйста.

– Спасибо, – проскрежетал инвалид. Затем посмотрел на Эви и прошептал: – Пришло время! Пришло время, будьте осторожны.

– Если ты будешь верить каждой душещипательной истории, которую тебе расскажут на улице, то к следующей неделе останешься без гроша, – предупредила Тета, когда они перешли на другую сторону улицы.

– Мой брат ушел на войну и не вернулся.

– О боже, детка. Прости меня.

– Ничего. Это было очень давно, – покладисто ответила Эви. Ей не хотелось, чтобы их дружба складывалась на таких трагических нотках. – Ой, посмотрите на то платье! Это же последний писк!

В кинотеатре на Стрэнде они купили билеты по двадцать пять центов, и билетер в белых перчатках и красной ливрее проводил их на балкон, с которого открывался шикарный вид на огромную нарядную сцену с золотым занавесом. Эви еще не видела ничего подобного. Сиденья были обиты плюшем, стены украшали фрески и лепнина. Огромные мраморные колонны подпирали золоченые балконы и ложи, а внизу стоял огромный вурлицер и поблескивала инструментами оркестровая яма.

Освещение стало ослабевать и затем погасло. Светилась только будка киномеханика. Занавес медленно раздвинулся. Эви слышала тихое щелканье пленки, когда она перематывалась с одной бабины на другую. На экране появилась надпись: «Новости Патэ. Женева, Швейцария. Седьмая генеральная ассамблея Лиги наций». Скучные мужчины в костюмах и шляпах стояли перед красивым зданием. «Ассамблея приветствует Германию в Лиге наций».

– Мы хотим Руди! – закричала Эви. Глаза Мэйбел расширились от ужаса, но Тета довольно ухмыльнулась, и Эви поняла, что своими бунтарскими замашками попала в точку. Мужчина четырьмя рядами ниже шикнул на нее.

– Лучше работу найди, Дедушка Время, – пробурчала она, и девушки сдавленно захихикали.

На экране между тем мужчина с внешностью кинозвезды обходил фабрику и пожимал руки рабочим. На экране появилась новая надпись: «Американский бизнесмен и изобретатель Джейк Марлоу устанавливает новый рекорд производства».

– Этот Джейк Марлоу настоящий сердцеед, – с одобрением промурлыкала Эви.

– Моим родителям он не нравится, – шепнула Мэйбел.

– Твои родители не любят никого из тех, кто богат.

– Они сказали, что Марлоу не разрешает своим рабочим вступать в профсоюзы.

– Это же его компания. Почему он не может управлять ею, как считает нужным?

Раздраженный мужчина спереди подозвал билетера. Девушки немедленно притихли и приняли невинный вид. Киножурнал наконец закончился, и начался фильм. «“Метро” представляет фильм Рэкса Ингрэма по литературному шедевру Винсенте Бласко Ибаньеса “ЧЕТЫРЕ ВСАДНИКА АПОКАЛИПСИСА”». Они затаили дыхание, полностью захваченные фильмом и игрой Рудольфа Валентино. Эви представляла себе, как она на экране целует кого-нибудь столь же прекрасного, как Валентино, как ее лицо будет выглядеть на обложке журнала «Фотоплей». Она поселится на голливудских холмах в доме в мавританском стиле, где повсюду будут лежать тигровые шкуры. Вот почему Эви так любила смотреть кино: она представляла, что живет совершенно иной, блистательной жизнью. Но затем в фильме появились военные сцены. Эви обескураженно смотрела на солдат в окопах, молодых парней, по-пластунски ползущих в грязи на поле боя, погибающих от взрывов. У нее закружилась голова, она вспомнила Джеймса и свои страшные сны. Почему они не оставляют ее в покое? Когда все это прекратится? Почему Джеймс не хотел с ней разговаривать? Она готова была пожертвовать чем угодно, лишь бы снова услышать его голос.

В конце фильма все сидели с мокрыми от слез лицами: Мэйбел с Тетой оплакивали погибшего киногероя, Эви – своего брата.

– Таких актеров, как Руди, больше не будет, – сморкаясь, прохлюпала Мэйбел.

– Верно сказано, сестрица, – промурлыкала Тета, и они вышли на закатное солнце. Увидев искаженное гневом лицо Эви, Тета остановилась. – Что стряслось, Эвил?

– Сэм Лойд, – прорычала Эви. Она бросилась в сторону скопища людей, наблюдавших за карточной игрой «Монте».

– Кто это? – спросила Мэйбел у Теты.

– Не знаю. Но уверена, что теперь он покойник.

– Следите за дамой червей, ребята. На нее поставим деньги. – Сэм разложил карты на картонной коробке и так быстро перемешал, что глаза не в состоянии были уследить за движением. – А теперь, сэр, да, вы. Не хотите ли попробовать отгадать? Первый раунд – пробный, все бесплатно. Чтобы вы поняли, что я играю честно.

Эви рывком перевернула коробку, рассыпав деньги и карты.

– Узнаешь меня, Казанова?

Сэм на мгновение остолбенел, потом улыбнулся:

– Моя любимая монашка! Как поживает ваша настоятельница, сестрица?

– Не смей меня так называть. Ты украл мои деньги!

– Кто, я? Я что, похож на вора?

– Еще бы!

Толпа с интересом следила за их перепалкой, и Сэм нервно огляделся. Затем сдвинул берет набекрень.

– Куколка, мне очень жаль, что тебя обчистили, но это был не я.

– Если ты не хочешь, чтобы я прямо сейчас позвала копа и сказала, что ты мной воспользовался, отдай мои двадцать долларов.

– Послушай, сестрица, ты не сможешь…

– Вот именно что смогу! Ты знаешь о Музее американского фольклора, суеверий и оккультизма?

– Знаю, и что…

– Ты найдешь меня там. Лучше верни мои двадцать баксов, если не хочешь проблем.

– Или? – поддразнил ее Сэм.

Эви заметила, что Сэм повесил свою куртку на пожарную колонку. Она быстро схватила ее и просунула руки в рукава.

– Верни немедленно! – прорычал он.

– Двадцатка, и она снова будет твоей. Музей. До скорой встречи! – Весело смеясь, Эви убежала.

– Кто это был? – спросила Мэйбел, когда они с Тетой нагнали Эви и все вместе зашли в кафетерий.

– Сэм Лойд. – Эви почти выплюнула ненавистное имя. Она рассказала им о знакомстве на вокзале, о внезапном поцелуе и о краже двадцати долларов.

Тета глотнула кофе, оставив идеально ровный след помады на чашке.

– Он выглядит как человек, способный на более серьезные действия, чем кража двадцати баксов. Если ты понимаешь, о чем я говорю. Будь с ним поаккуратнее, Эви, не своди с него глаз.

– У меня глаз не хватит за каждым таким чучелом следить, – проворчала Эви.

– Поищи в карманах. Может быть, твои деньги там, – предположила Мэйбел.

– Ого, Мэбси! Какая неординарная идея. Так вот в чем заключается прогрессивное образование, которое ты получаешь в колледже Литл-Рэд? – Эви похлопала по многочисленным карманам куртки, но не нашла ничего, кроме мотка бинта, полпачки леденцов и почтовой открытки с карандашным пейзажем: высокие горные пики в окружении густого леса. На оборотной стороне было написано по-русски. Она знала, что может прочитать любую из вещей, чтобы узнать о мерзком проходимце побольше, но он не был достоин ее головной боли. Эви была уверена, что Сэм придет за курткой: уже наступал конец сентября, погода могла испортиться в любой момент.

Когда Эви вернулась в музей, дядя Уилл и Джерихо сидели за столом с неизвестным мужчиной. У него были карие глаза грустного щенка, которого никто не купил детям на Рождество, и нос, сломанный несколько раз и так и не выправившийся. Значок детектива болтался, приколотый к его пиджаку.

– Дядя! Тебя замели? Нужно внести залог?

– Терренс, это моя племянница, Эви О’Нил. Эви, это детектив Маллой.

Теплая улыбка Маллоя составляла разительный контраст с грустными глазами. Он протянул ей руку.

– Я старый друг твоего дяди еще с тех давних времен, когда работал на правительство.

– Ого! Когда это было, дядя? – удивилась Эви.

Уилл не обратил на вопрос никакого внимания.

– Я помню, что предлагал сходить в китайский квартал поужинать, но боюсь, теперь мне придется ненадолго уехать с детективом Маллоем в центр.

– Так все-таки нужно внести какой-то залог, – сказала Эви.

– Нет никакого залога. Полиция обратилась ко мне за помощью. Произошло убийство.

– Убийство! Боже мой. Дайте только переобуться, – восхищенно сказала Эви. – Я на минутку.

– Ты никуда не поедешь, – отрезал Уилл.

Эви, прыгая на одной ноге, поменяла туфли на новые «оксфорды», полуботинки на шнурках.

– Не поехать на настоящее место преступления? Да ни за что!

– Не стоит, мисс. Леди лучше не смотреть на такое, – заметил Маллой.

– Меня не так-то легко напугать. Обещаю, буду жесткой, как Аль Капоне. – Эви уже зашнуровала первый ботинок.

– Ты останешься здесь. – Дядя повернулся к ней спиной.

– Ты же все равно обещал взять нас с Джерихо в китайский квартал. Нет никакого смысла оставаться и ждать тебя здесь.

– Евангелина…

– Обещаю, я не буду безобразничать. Буду сидеть в машине и ждать, пока вы закончите, – заканючила Эви.

Уилл обреченно вздохнул.

– Терренс, ты не против?

– Не против. – Детектив открыл ей дверь. – Только потом не жалуйтесь, если у вас будут ночные кошмары, мисс.

Эви издала жуткий ведьминский хохот.

 

Глава 10

Блудница наряжена и брошена в пучину морскую

Пока они выезжали на Пайк-стрит, манхэттенский мост поднимался все выше перед их глазами. Перед кварталом многоквартирных домов стайка мальчишек играла в бейсбол. Они проследили за полицейской машиной цепкими взглядами хитро прищуренных глаз.

– Будущие головорезы, – сказал Маллой, паркуясь в тупике. – Если кто-то из вас, маленькие за… – он быстро покосился на Эви, – маленькие сопляки, хоть пальцем тронет машину, клянусь, вам придется нырять в речку на поиски собственных зубов.

Мужчины вышли из машины, и Эви последовала за ними.

– Ты должна была остаться в машине, – напомнил ей Уилл.

Эви зубами и ногтями выцарапала возможность приехать сюда. Она не собиралась сдаваться в каком-то шаге от цели. Убийство на Манхэттене! Она уже представляла себе, как пишет Луизе и Дотти: «Дорогуши мои, вы и представить не можете, что я сегодня видела… Конечно же, как любая современная девушка, я не испугалась…» Прямо как в детективах Агаты Кристи, которые она просто обожала. Но все это – только если удастся подойти поближе.

– Но, дядя, с девушкой, одиноко сидящей в машине в таком районе, может стрястись что угодно. – И она многозначительно покосилась на мальчишек. – Что скажет моя мама?

Она изобразила святую невинность.

– Тогда Джерихо побудет с тобой.

Эви быстро покосилась на него.

– Мне будет спокойнее рядом с тобой, дядя Уилл. Обещаю, я не стану путаться под ногами. И не думай, что я одна из этих божьих одуванчиков, которые падают в обморок при виде капли крови. Когда в прошлом году Бетти Хорнсби жонглировала ножами на вечеринке и чуть не отхряпала себе палец, я была единственной, кто не ударился в истерику, и пыталась ей помочь, хотя все вокруг было в крови. Это было ужасно, но я держалась молодцом. Точно тебе говорю.

Она изо всех сил старалась изобразить негодование, будто каждый день буквально переступала через трупы и не понимала, чего в этом страшного. Дядя Уилл попытался возразить, но детектив Маллой равнодушно пожал плечами:

– Если она обещает не упасть в обморок, то мне в общем-то все равно. Но это не веселый книжный детективчик, мисс О’Нил. Я вас предупредил.

На пирсе уже собралась толпа зевак. Их пытались разогнать полицейские в синей униформе. На конце мола стальными тросами были пришвартованы три устричные баржи.

– Тело находится там, – сказал Маллой. – Ее нашел один рыбак. Тело бросили здесь позавчера или около того, как мы можем судить, и присыпали раковинами, поэтому раньше его никто не обнаружил. Фитц, ты в порядке?

Дядя Уилл побелел как мел.

– Я ненавижу запах рыбы.

– Держись. Обещаю, картинка заставит тебя позабыть о любой рыбе. На теле живого места нет. – Маллой покосился на Эви, но она решила не развлекать его своими эмоциями и никак не реагировала. – Похоже еще, что здесь замешана какая-то мумба-юмба, поэтому я и позвал тебя. Честное слово, Фитц, я еще ничего подобного не видел.

Маллой повел их к свалке устричных раковин, ярко-розовой в лучах вечернего солнца. Полицейский фотограф уже поставил свою треногу. Сработала вспышка, на мгновение ослепив Эви. В воздухе взвилось облачко магнезии, на языке почувствовался резкий привкус. Когда они подошли ближе, Эви ударила в нос вонь рыбы, мочи и разлагавшейся плоти. К горлу подкатил комок, и внутри все перевернулось. Она предусмотрительно стала дышать через рот. Вокруг роями кружились помойные мухи, и Эви стала отгонять их от своего лица.

– Дальше точно идти не стоит, мисс, – сказал Маллой, и было совершенно очевидно, что это приказ. Он кивнул Джерихо, что на непроизносимой системе мужских условных знаков означало «останься с ней», и это еще больше разозлило Эви.

Детектив Маллой подвел Уилла к куче устриц с противоположной стороны, и Эви увидела, что дядя побледнел еще сильнее и рефлекторно поднес ладонь ко рту, сдерживая рвотный позыв. Он на секунду отвернулся, чтобы отдышаться, и Эви поняла, что не может упустить свой шанс.

– Дядя, ты в порядке? – Она бросилась к нему.

– Эви… – начал он, но уже было поздно. Она повернулась к устричной куче.

Ощущение, как будто из тебя вышибают дух, Эви испытала только раз в своей жизни – когда пришла злополучная телеграмма. Она даже не сразу поняла, что вот эта бесформенная, распростертая на прогнившем дереве фигура принадлежит человеку. Поэтому она стала разглядывать ее по частям. Туфля, наполовину слетевшая с ноги. Изорванные грязные чулки на почерневших, раздувшихся лодыжках. Платье повисло клочьями, тело покрывала россыпь синяков. Веки обвисли над пустыми глазницами.

Глаза. Маньяк выколол ее глаза.

У Эви резко закружилась голова, словно по ней с силой ударили дубиной, как по карнавальному колоколу. Она сжала кулаки и впилась ногтями в кожу, чтобы не потерять сознание.

Девушка лежала, как изорванная тряпичная кукла, с раскинутыми руками и ногами. Ей почти полностью обрили голову, оставив только несколько прядей. На шее висела дешевая нитка жемчуга из магазина распродаж, кольца с бижутерией унизывали пальцы. Обескровленное лицо девушки было ярко, вызывающе накрашено – пудра, яркие румяна. Красная помада не могла скрыть мертвенной синевы высохших губ. На ее лбу было вырезано слово «БЛУДНИЦА».

Какой-то полицейский предложил Уиллу нюхательные соли, и он стоял, покачиваясь и пытаясь собраться с мыслями. Эви не двинулась ни на сантиметр. В квартире все это звучало интересно и захватывающе: настоящая сцена убийства, интересная тема для разговора, возможность похвалиться перед подружками. Но, глядя на распростертое перед ней тело, Эви поняла, что вряд ли захочет когда-нибудь об этом рассказывать. Она вообще хотела бы никогда не видеть ничего подобного. Одинокая слеза скатилась к ее подбородку. Она быстро вытерла ее и стала разглядывать свои новые ботинки.

– Ее убили около недели назад, – начал рассказывать Маллой. Эви казалось, будто он говорит через какую-то трубу. – В кармане нашли дневник с именем и адресом. Рута Бадовски из Бруклина. Девятнадцать лет. Семье уже сообщили. Чуть больше недели назад Рута участвовала в одном из этих сумасшедших танцевальных марафонов со своим парнем, Яцеком Ковальски. Мы его задержали и допросили – ничего. Он уснул на крыльце ночлежки, а утром пошел на работу на кирпичный завод. Его босс это подтвердил.

Эви украдкой посмотрела на изуродованное лицо девушки. Девятнадцать. Всего на два года старше, чем Эви. Она ходила на танцы. А теперь лежит здесь, изломанная и мертвая.

– Я хотел, чтобы ты взглянул вот на это. – Маллой распахнул платье девушки. На ее груди, над заношенным лифчиком, стояло большое клеймо: пятиконечная звезда в окружении змеи, поедающей собственный хвост. – Что это, Фитц, какой-то символ вуду?

– Никакого отношения к вуду это не имеет. И вудон – это просто западноафриканский и карибский спиритуализм, основанный на натурфилософии, – нетерпеливо, как школьникам, объяснил Уилл.

Маллой развел руками, словно извиняясь.

– Ладно, ладно! Не сердись, Фитц. Тогда что это на самом деле?

Уилл присел на корточки, разглядывая клеймо поближе. Эви не понимала, как он смог это сделать, не закричав и не упав в обморок.

– Это пентаграмма, символ вселенной, – объяснил Уилл. – Она используется во множестве религий и орденов – у язычников, гностиков, в восточных религиях, у древних христиан, у франкмасонов. Печать Соломона – один из известнейших подобных символов. Обычно используется для защиты.

– Жертву, видимо, она не очень-то защитила, – заметил Маллой.

Дядя Уилл обошел тело кругом.

– Но конкретно эта перевернута вверх ногами. – Он показал, что два луча звезды смотрят вверх, а один – вниз. – Я слышал, что перевернутая пентаграмма символизирует нарушение баланса, преобладание материального, телесного над духовным. Считается, что такую пентаграмму используют для темных дел: черной магии, запретного колдовства, вызова ангелов или демонов. – Уилл встал и отвернулся на мгновение, сделал три больших вдоха. – Рыба. Ненавижу запах рыбы.

– Вот, дядя, – сказала Эви и передала ему маленький пузырек духов из своей сумочки. Уилл понюхал его и вернул Эви. Она тоже поднесла пузырек к лицу. Ей снова было нехорошо, она с усилием заставила себя поднять голову и посмотреть на вздыбленную металлическую арку моста, устремлявшуюся к Бруклину.

– Мог ли убийца работать на фабрике или на ферме со скотом? – Джерихо внезапно нарушил молчание. Эви даже не заметила, когда он подошел и встал за ее спиной.

– Мы уже поискали в городе, попытались узнать по поводу клейма. Ничего, – сказал Маллой. – Оно связано с чем-то другим.

Он подозвал одного из помощников следователей, который вручил ему пожелтевший листок бумаги, и передал его Уиллу. Эви пристроилась за плечом дяди и начала читать.

«Блудница, потаскуха вавилонская, была наряжена в золото и драгоценности и прочие ценности нашего мира. И узрела она Зверя во всем его страшном обличье и возопила, ведь теперь ее глаза были открыты, и она изведала жестокость и бесчеловечность мира, которые должны быть искуплены кровью и тяжелыми жертвами. И Зверь забрал ее глаза, и бросил ее в пучину вечного моря с отметиной на челе. И было это пятое жертвоприношение».

– Это что, из Библии?

– Ничего похожего ни в одной Библии я не читал.

Уилл достал записную книжку и принялся искать что-то в записях.

Эви ткнула пальцем в набор символов, нарисованных в самом низу страницы.

– А это что такое? – Она не узнавала собственный голос.

Уилл пролистнул книжку.

– Я еще не уверен. Знаки какого-то определенного рода. Терренс, мне надо задать тебе несколько вопросов. Лично, если ты не против.

Мужчины удалились на противоположный конец причала, чтобы переговорить. Эви снова посмотрела на тело девушки и непроизвольно обратила внимание на ее туфли. Они были стоптаны и запачканы, но Эви знала точно – это была ее лучшая пара, особенная. На одной туфле осталась пряжка со стразами, безвольно свисавшая на ремешке. Это была последняя капля в жуткой несправедливости, случившейся с этой несчастной, и Эви захотелось хоть что-то исправить. Она попыталась пристегнуть пряжку на место, но та не хотела держаться.

– О боже, прошу тебя! – шепнула она, с трудом сдерживая слезы.

Со странной, неожиданной для самой себя решимостью она крепко схватила пряжку, намереваясь примотать ее любой ценой. И вдруг вещица раскрылась в ее руках с такой скоростью, что Эви не успела ничего понять. Картинки сменяли друг друга, как кадры фильма на быстрой промотке. Оборванный кусок обоев с красными пятнами, горящий очаг, белый фартук мясника, щелчок замка в двери. Клеймо. Синие глаза с красными пламенными ободками, жуткие, леденящие душу колодцы прямо в ад. Насвистывание – коротенькая веселая мелодия, совершенно не к месту, как детская колыбельная на поле боя, среди крови и смерти. А затем ее голова чуть не лопнула от душераздирающих воплей.

Задохнувшись от ужаса, Эви выронила пряжку. Шатаясь, она медленно подошла к краю пирса, и ее вырвало утренним сандвичем из автомата. Кто-то из полицейских позади заржал.

– Говорили же, здесь не место для девушки, – сказал один из них.

Ей подали платок.

– Спасибо, – проговорила она с мертвенным спокойствием, совершенно опустошенная.

– Пожалуйста, – сказал Джерихо и ушел, милостиво предоставив ей возможность прийти в себя в одиночестве.

Мимо по серым водам реки плыл паром, оставляя после себя две полоски, словно разглаживавшиеся в зеркальную поверхность. Эви смотрела ему вслед и пыталась как-то систематизировать то, что увидела. Возможно, эти жуткие картинки были ключами к разгадке преступления. Но как она могла рассказать кому-либо то, что знает, и особенно – каким образом она это узнала? Что, если ей не поверят? А если поверят и снова заставят держать эту пряжку и проходить через этот кошмар? Она не сможет еще раз пережить подобное. Никто не должен знать, что она видела. Пусть дядя Уилл ищет разгадку сам.

– Эви. Нам пора, – позвал ее Уилл.

– Иду, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал как можно жестче и увереннее.

На Ист-ривер внезапно прошел порыв сильного ветра. Он подхватил конец бежевого шарфа убитой девушки, и тот поднялся вверх, как рука просящего помощи. Эви отвернулась и пошла в обход, стараясь ни в коем случае не смотреть в ту сторону.

 

Глава 11

Не подпуская духов

– Я же говорил, что это плохая идея, – заметил дядя Уилл.

Они сидели в китайском квартале, в ресторане традиционной кухни. У Эви сразу после поездки на пирс разыгралась ужасная головная боль. Теперь она могла только молча сидеть за столом и вяло гонять ложкой пельмешки в бульоне.

– Кто мог сделать подобное? – спросила она наконец.

– Если принимать во внимание историю развития человечества, вопрос следует немного перефразировать: почему еще не каждый второй делает подобные вещи? – уточнил Уилл и положил в рот кусочек мяса. С палочками он обращался просто виртуозно.

– Может быть, гангстерское убийство? Ее семья задолжала денег какой-нибудь банде, – предположил Джерихо.

– Но зачем столько лишней возни? – принялся размышлять Уилл. – Зачем обустраивать все так, чтобы убийство походило на ритуал или элемент культа?

Они с Джерихо принялись высказывать все новые гипотезы, опровергая одну за другой. Эви хранила молчание. Ей ужасно хотелось пить.

– А текст взят из Откровения Иоанна Богослова? – спросил Джерихо. – Блудница. Потаскуха Вавилонская.

– Я тоже так вначале подумал. В Откровении действительно упоминается Вавилонская Блудница. Но Блудница наряженная… очень специфическая фраза. Не уверен, что где-то встречал ее прежде. – Покачав головой, он взял палочками еще кусочек. – По крайней мере пока ничего подобного не могу припомнить.

Эви сидела, уткнувшись в свою тарелку, и прокручивала в голове все, что увидела, держа пряжку Руты Бадовски. Вдруг там попалось что-нибудь важное?

– А вы… никогда не слышали вот такую мелодию? – спросила она и насвистела им жутковатый мотивчик.

Уилл задумался, поджав губы.

– А что это, из какой-нибудь радиопрограммы? Если угадаете, получите приз от «Мыла-Пирс» или что-то вроде того?

Эви покачала головой, хотя движение далось ей болезненно.

– Просто услышала на днях глупую песенку. Я думала, не может ли она что-нибудь значить и… – Что? Что еще здесь можно было сказать, не вызвав подозрений? – Ладно, проехали.

– Как скажешь. Не хочешь кусочек утки по-пекински?

Борясь с приступом головокружения, Эви взмахнула палочками, попросив, чтобы блюдо унесли. Но ей стало легче на душе. Возможно, все эти леденящие кровь картины не имеют никакого отношения к убийству девушки. Они могли быть чем угодно.

Какая-то мышиная возня неподалеку привлекла внимание Эви. Хостесс, ровесница Эви, девушка в ярко-красном платье, всучила молодому парню небольшой сверточек, прощебетав несколько фраз по-китайски. Они были сказаны тоном, не терпящим возражений. Под тяжелым взглядом девушки молодой человек шустро убрался прочь, так что кухонная дверь за ним громко хлопнула. Затем девушка сама подошла к их столику, неся серебряный поднос с печеньями-предсказаниями. Эви тут же заметила, какие у нее необыкновенные светло-зеленые глаза.

– Не желаете что-нибудь еще? – спросила она с едва заметной ноткой раздражения.

– Нет, большое спасибо. – Дядя Уилл заплатил по счету, а Эви достала из своего печенья сверточек с предсказанием.

– Что в твоем? – поинтересовался Джерихо.

– «Скоро твоя жизнь сильно изменится». – Эви смяла листок и бросила его в сторону. – А я уж понадеялась, что встречу прекрасного загадочного незнакомца. А в твоем, Джерихо?

– «Чтобы заслужить доверие, научись делиться секретами».

– Интригует. А у тебя, дядя?

Уилл оставил свое печенье на подносе.

– Я не читаю предсказаний – все можно изменить своими руками.

Они вышли на брусчатку узенькой Дойерс-стрит, известной как «кровавый угол» из-за огромного количества произошедших тут гангстерских стычек и убийств. Но в этот вечер в переулке было тихо и спокойно. За миниатюрной каменной оградой небольшая компания зажигала свечки, вставляла их в белые бумажные фонарики и отправляла в странствие по закатному небу. В воздухе кружился запах благовоний.

– Фестиваль середины осени, – объяснил дядя Уилл. – Важный элемент культурной традиции, празднование конца сбора урожая.

Дальше по улице сверкала огнями вывеска «Компания Ми Дун, импортеры». На ней тоже трепыхались на ветру бумажные фонарики. На каменной стене висело рукописное объявление с китайскими иероглифами. Прохожие тайком косились на загадочную бумажку.

– Что это? – поинтересовалась Эви.

– Список фирм и предпринимателей, не объединенных с тунгами.

– А, это такие серебряные щипчики для льда? – И Эви показала пальцами. – Забавная штучка.

– Тунги – это китайские братства. В местном квартале их два – Хи Син Тунг и Он Лян Тунг. Они уже много лет заправляют всем и время от времени ввязываются в кровавые разборки. Предприниматели вывешивают такие объявления как мольбу о признании нейтралитета в надежде, что их оставят в стороне от бандитских войн.

– А там что происходит? – Эви указала на одиноко светящее окно небольшой лавочки. К нему выстроилась целая очередь китайцев.

– Скорее всего собираются отправить письма домой, в семью.

– А разве их жены и дети не живут здесь?

– «Закон об исключении китайцев 1882 года». – Дядя Уилл выжидательно посмотрел на нее и не смог скрыть разочарования. – Боже, чему вас теперь только в школе учат? У нас вырастет целая нация креационистов без малейшего знания истории.

– Похоже, мне следует радоваться, что ты занялся моим образованием.

– Да? Ну ладно. – Дядя Уилл помешкал немного, перед тем как включиться в привычный режим лекции. – Закон об исключении китайцев был принят для того, чтобы ограничить приток китайцев в Америку после того, как все работы по постройке железных дорог были закончены. Чтобы они не смогли перевезти сюда семьи. Они не были защищены нашим законодательством и остались предоставленными сами себе.

– Как-то не очень по-американски звучит, – заметила Эви.

– Напротив, это как раз – очень по-американски, – горько сказал Уилл.

Они прошли задворками Чайного Дома, и тут Эви увидела парня, которому влетело от хостесс в ресторане. Стоя на коленях перед небольшой чашей с огнем, он один за другим сжигал небольшие цветные листочки.

– Что он делает? – поинтересовалась Эви.

– Заставляет духов держаться подальше, – ответил Уилл. Но от объяснений почему-то воздержался.

 

Глава 12

Место под солнцем

Мемфис сидел в гостиной у сестры Уолкер на ветхом голубом диване и ждал. За большим обеденным столом Исайя сосредоточенно глядел на ряд перевернутых карт. Сестра Уолкер взяла одну из них и показала ему рубашкой вперед, так что только она могла видеть обратную сторону.

– Какая у меня карта, Исайя?

– Туз треф, – ответил тот.

Сестра Уолкер победно улыбнулась:

– Отлично. Угадал девятнадцать из двадцати. Ты просто умница, Исайя. Можешь взять конфету из вазы.

– В следующий раз я все двадцать угадаю, сестра. – Исайя потянулся к вазе, красовавшейся на кружевной салфетке посреди полированного стола, выудил оттуда два «Медовых ломтика», сорвал яркую красно-синюю обертку и отправил их в рот.

– Посмотрим, но сегодня ты замечательно справился. И чувствуешь себя нормально, Исайя?

– Да, мэм, – с набитым ртом пробубнил мальчик.

– Не говори с полным ртом! – одернул его Мемфис.

– Ну и как же мне в таком случае отвечать? У меня ведь только один рот! – Исайя зыркнул на брата. Мемфис с грустью заметил, что он стал крайне легко выходить из себя.

– Большое спасибо, сестра, – с подчеркнутой вежливостью сказал Мемфис, не сводя глаз с Исайи, который делал вид, что его здесь нет.

– Не за что! Так, Исайя, ты ведь помнишь, что нужно сказать твоей тете Октавии?

– Что мы занимались арифметикой.

– И мы правда ею занимались, так что это не будет враньем. Помни, что лучше не говорить тете о том, что мы делали с картами.

– Не волнуйтесь, – сказал Мемфис. – Мы не скажем, правда, малец?

– Как бы я хотел рассказать всем, чтобы они поняли, какой я необыкновенный.

– Но ты и есть необыкновенный, Исайя, – подбодрила его сестра Уолкер и передала еще один «Медовый ломтик».

– Местами! – поддразнил его Мемфис. Положив руку брату на голову, он взъерошил ему волосы. – Вот, например, голова как футбольный мяч. И такая же пустая и резиновая!

– Эй, у меня там мозг! – Исайя ужом заерзал под мертвой хваткой старшего брата.

– Неужели? А я-то думал, что ты там конфеты прячешь.

Исайя бросился на Мемфиса, но тот со смехом уклонился. Тогда Исайя замахнулся, чтобы пнуть его, и чуть не столкнул настольную лампу.

Сестра Уолкер повела их на выход.

– Так, джентльмены, прошу вас бесчинствовать на улице и оставить мой дом в целости и сохранности.

– Простите, сестра, – сказал Мемфис. Исайя уже тянул его на крыльцо. – До встречи на следующей неделе.

Тетя Октавия поджидала их, сидя в полутемной гостиной. Она не сняла фартука и выглядела очень недовольной.

– Где вы двое пропадали? Вы же знаете, что ужин в шесть пятнадцать, и если вы опоздаете, то останетесь без еды.

– Прости, тетушка. Сестра Уолкер хотела убедиться в том, что Исайя действительно разобрался с заданием по арифметике. – И Мемфис многозначительно посмотрел на Исайю.

– Маргарет Уолкер, – скептически хмыкнула Октавия и взмахнула половником. – Не знаю, стоит ли позволять вам общаться с этой женщиной. Недавно я слышала о ней такие вещи, которые никак не улягутся у меня в голове.

– Например? – поинтересовался Исайя.

– Например, она не ходит в церковь.

– А вот и ходит! Она – прихожанка Абиссинской Баптистской церкви.

– Ха! – торжествующе воскликнула Октавия. – Сэльма Джонсон, которая ходит туда же, говорит, что Маргарет Уолкер крайне редко переступает порог церкви. Сам Господь Бог не узнал бы ее, покажи ему фотографию. У тебя больше шансов встретить в церкви сумасшедшего слепца Билла Джонсона, чем эту Маргарет Уолкер.

Мемфис надеялся, что ему удастся отвлечь тетю со скользкой темы и избежать срыва. Иногда она пускалась в длинные тирады о людях с надуманными изъянами и притянутыми за уши грешками: «Господь Бог не узнал бы такую-то, покажи ему фотографию… Бог наделил Барнабаса Дэмсона интеллектом крекера, если хочешь знать мое мнение… Коринн Колинз не должна преподавать в воскресной школе – она даже с собственными детьми не может сладить, они бегают, как мартышки в зоопарке… А знаешь, я встретила Свузи Терелл в бакалее, она вела себя крайне высокомерно, а ведь я испекла ей сливовый пирог, когда ее мать заболела…»

Интересно, какую пустяковую оплошность совершила сестра Уолкер, что Октавия на нее так взъелась.

– Поговаривают, что Маргарет Уолкер попала в серьезную передрягу несколько лет назад, – продолжила между тем Октавия. – Она сидела в тюрьме, а позже переехала сюда, чтобы начать новую жизнь. Не будь она старой подругой твоей матери, я бы с ней даже не здоровалась.

– Сестра Уолкер – уголовница? – Исайя вытаращил глаза.

– Ты не знаешь, правда это или нет, поэтому не надо повторять за другими, снеговик, – оборвал его Мемфис.

– Ты тоже не можешь знать всего, Мемфис Джон! – Тетя Октавия посмотрела на него в упор. – Мне об этом рассказала Ида Хэмптон, а уж она-то знает побольше тебя.

Мемфис умолчал о том, что Ида Хэмптон вряд ли также рассказывает всем о своей небольшой игорной зависимости.

– Я слышала, что она ввязывается в достаточно сомнительные дела.

«Довольно сомнительные», – поправил про себя Мемфис.

– Она даже занимается вуду.

– Сестра Уолкер не практикует вуду! Она помогает Исайе делать задания по математике.

– В общем, я не знаю, стоит ли вам с ней общаться. – Октавия повернулась к Исайе, с угрожающим видом уперев руки в бока. – Она ничего такого с тобой не делала, Исайя? Не колдовала над картами, не накладывала руки на хрустальный шар, чтобы поговорить с духами? Ничего подобного?

Мемфис постарался дать брату знак глазами: не смей ничего рассказывать.

– Нет, мэм.

– Смотри мне в глаза, когда отвечаешь. Посмотри на меня и скажи еще раз.

Исайя легонько повернул голову, стараясь избежать взгляда Октавии и сохранить контакт с Мемфисом. Почувствовав это, тетка загородила его собой.

– Не надо смотреть на брата. Это я тебя спрашиваю, так что смотри на меня.

Мемфис затаил дыхание. Он даже мог слышать, как шумит кровь в его ушах.

– Она помогает мне делать задание по математике, – ответил Исайя.

Тетя Октавия помедлила еще пару мгновений.

– Ладно. Будьте с ней осторожнее, вы поняли меня?

Мемфис тихо выдохнул.

– Да, мэм, – одновременно сказали они с Исайей.

– Мемфис, я верю, что ты не станешь втягивать брата в дьявольские козни. – И Октавия пригвоздила его к месту тяжелым взглядом. – Только не после всего, что пришлось пережить нашей семье.

Мемфис стиснул зубы.

– Нет, тетушка. Конечно, не стану.

Октавия испытующе посмотрела на него, затем принялась разливать холодный чай по стаканам.

– Я обещала вашей матери, что присмотрю за вами. Я не смогу спокойно жить, если с кем-нибудь из вас что-то случится.

Октавия обняла Исайю и поцеловала его в лоб.

– Идите мойте руки. Мемфис, ты прочтешь молитву перед едой. А после возьмешь из шкафа Библию, чтобы почитать сегодня. – Мемфис ничего не ответил, и Октавия громко окликнула его из кухни: – Ты слышал меня, Мемфис Джон Кэмпбелл?

– Да, мэм, – проворчал Мемфис. Когда-нибудь они выберутся отсюда.

После того как они умылись, братья сели за старый обеденный стол – свадебный подарок деда-плотника своей молодой жене. Все трое склонили головы.

– Господи Боже, благослови нас и эти дары, которые по благости Твоей вкушать будем… – Мемфис произносил слова безо всякого трепета. Он не собирался благодарить за еду, только за награду, которую грезил получить в будущем. Он молил о своем месте под солнцем: о собственных стихах в книге, выступлении на салоне на Стриверс-роу, о месте за столом рядом с Уитменом, Калленом и Хьюзом. – …через Христа, Господа нашего. Аминь.

Октавия поставила на стол кастрюлю сладкой печеной картошки.

– Я хочу, чтобы вы были крайне внимательны и осторожны на улице. Слышали, что случилось под мостом?

Ребята покачали головами.

– Я знала, что нет. Мне рассказала Бесси Уоткинс, которая услыхала от Делайлы Робинсон, а ее муж работает в доках. Он только что ей позвонил. Какой-то сумасшедший зарезал там девушку.

– О таком за столом не разговаривают, это неприлично! – пробубнил Исайя с набитым картошкой ртом.

– Сними локти со стола и не говори с полным ртом. Вот что действительно неприлично. – Октавия покачала головой, намазывая хлеб маслом. – Не знаю, куда вообще мир катится. Кажется, что нас всех несет прямо в Судный день.

Мемфис ненавидел, когда тетка начинала говорить на эти темы. Она не упускала ни единого шанса посудачить о том, что вот-вот наступит Армагеддон, также как возможности заразить окружающих собственной паникой.

– Так что я прошу вас быть очень осторожными. Исайя, ты не должен выходить один после того, как стемнеет. Мемфис, ты отвечаешь за него.

Мемфис проглотил кусок картошки.

– Я? Разве Марвин не тебя оставил за главную?

– Не говори со мной в таком тоне. И не называй отца Марвином.

– А что, его зовут как-то по-другому?

– Если хочешь знать, сегодня я получила от него письмо.

– Он возвращается? – подпрыгнул Исайя.

Октавия натянула привычную улыбку в стиле «все в порядке», и Мемфис тут же понял, о чем говорилось в письме.

– Нет, милый. Он еще не обустроился.

– Он обустраивается там уже почти три года, – заметил Мемфис, сердито стряхнув половник вареной фасоли себе на тарелку.

– Он много работает, чтобы пересылать вам двоим деньги. Не суди о том, чего не знаешь, Мемфис Джон.

– А что случилось с той девушкой под мостом? – спросил Исайя, и Мемфис неодобрительно покосился на тетю.

– Забудь об этом. Давай ешь свою фасоль. И пей молоко, иначе не вырастешь.

– И тогда мы назовем тебя Креветкой! Старик Креветка Кэмпбелл, – поддразнил Мемфис, стараясь отвлечь брата от неприятной темы. – Ты будешь такой крошечный, что друзьям придется таскать тебя с собой на тосте или в наперстке. Такой малюсенький, что будешь носить шляпу из зуба. Такой малипусенький, что даже головастики тебе будут сочувствовать!

Исайя поперхнулся молоком от смеха. Октавия принялась их отчитывать, с трудом сдерживая улыбку. И Мемфис продолжал сочинять на ходу, расправляя нити своего рассказа, будто пытаясь свить всю семью воедино и удержать одной силой слова, как путами.

* * *

Сестра Уолкер прошла на кухню и включила радио. Сначала оно шипело и хрипело, но затем ожило и начало рассказывать о преимуществах сервиса в стоматологической клинике Паркера. Она не стала переключать. Гадкий кашель опять возвращался, так что она выудила лечебную пастилку из коробки рядом с сахарницей и поставила чайник. Она многого ожидала от работы с Исайей. Очень перспективный парень. Ей уже давно не встречалось никого с подобными способностями, и поэтому она старалась не радоваться раньше времени. Сестра Уолкер хорошо знала, что подобный дар может возникнуть ниоткуда, затем ослабеть и угаснуть, как и было с Мемфисом.

Вернувшись в гостиную, сестра Уолкер зажгла лампу. Электрический свет разогнал вечерние тени по углам. Она сняла с крючка картину с парижским пейзажем и аккуратно поставила на пол. За картиной скрывалась небольшая прямоугольная плитка, вмурованная в штукатурку. Приподняв плитку, сестра Уолкер извлекла из тайника толстое портфолио. Затем примостилась на скрипучей софе и пролистала файлы, перечитывая материал и прикидывая, что еще она могла упустить. И тут на кухне засвистел чайник. Сестра Уолкер подскочила от неожиданности и потом засмеялась над собственной трусостью. Она закрыла портфолио, спрятала его в тайник и поправила картину на стене. Горячий чай успокоил неприятное болезненное клокотание в груди. Согревшись, она принялась пролистывать собранные газетные вырезки.

Если чутье ее не обманывало, сила возвращалась. Но что это значило? И где остальные, похожие на него? На что они способны?

И что они успеют сотворить прежде, чем их найдут?

 

Глава 13

Сердца людей

Эви, Уилл и Джерихо вернулись в музей гораздо позже, чем рассчитывали. Дядя Уилл, встав на специальную передвижную лестницу, принялся искать что-то на книжных полках, водя пальцем по старым корешкам. Некоторые из книг он передавал Джерихо.

– Посмотрим, сможешь ли ты отыскать здесь Библию. Одна точно должна быть в зале, где выставлены коллекции.

Эви не очень-то хотелось идти туда, особенно ночью.

– А Джерихо не может это сделать? Он лучше ориентируется в музее, чем я.

– Джерихо сейчас помогает мне, к тому же, насколько я знаю, у тебя есть ноги и ты способна самостоятельно передвигаться. Ты сама захотела поехать сегодня с нами, так ведь?

– Да, но…

– Тогда приноси хоть какую-нибудь пользу.

Эви быстрым шагом миновала одну за другой комнаты музея, на ходу включая все возможные светильники. Ей было плевать, если счет за свет окажется неподъемным: сейчас главным было, чтобы ее путь стал светел, как Бродвей. Замерев на пороге зала с коллекциями, Эви положилась только на свои глаза: ей ужасно не хотелось заходить внутрь, в окружение этих жутких вещей. Когда стало ясно, что этого не избежать, Эви включила старый граммофон, чтобы тот разогнал ее страхи. Это оказалась нечеткая, шуршащая запись рэгтайма на пианино. Веселая мелодия приободрила Эви, и она приступила к своим поискам. В самом углу, у камина, она споткнулась обо что-то, спрятанное под персидским ковром. Приподняв угол ковра, Эви обнаружила в полу маленький люк с металлическим кольцом – подземное убежище? В любом случае люк выглядел слишком тяжелым, чтобы она могла открыть его в одиночку, к тому же к нему не притрагивались долгие годы. Эви прикрыла ковром свою находку. На боковом столике Эви увидела Библию, служившую подставкой для папоротника в глиняном горшке.

– И мама еще говорит, что я безбожница.

Музыка тем временем прекратилась. Несколько секунд длилось шуршащее молчание записи, и потом заговорил какой-то человек.

– «Я мог видеть призраки мертвых, сколько себя помню, – протянул он. – В большинстве своем они, конечно, ищут покоя и мира. Но не все. Не в общем плане. В нашем мире существует зло, оно жило в сердцах людей и продолжает жить…»

Эви рывком сняла иглу с пластинки и выбежала из комнаты, не выключив света.

– Ты где так долго пропадала? – спросил Уилл, когда Эви, запыхавшись, вбежала в комнату. Они с Джерихо собрали стопку книг, которую теперь пытались запихать в дипломат Уилла.

– Ходила пешком в Иерусалим, за Библией. Я подумала, вдруг ты захочешь оригинал, – парировала Эви. – А ты знал, что там есть люк в полу?

– Да, – спокойно ответил Уилл.

– И куда же он ведет? – раздраженно спросила Эви.

– Там лестница, спускающаяся в подпол, и туннель. Здесь находилась остановка подземной железной дороги. Соджорнер Трут лично прятала здесь бывших рабов, – пояснил Уилл. Он взял Библию и положил ее в дипломат. – Теперь это пристанище для крыс и гор пыли. Пойдем?

Эви с Джерихо ждали на просторном каменном крыльце, пока дядя Уилл запрет музей. Фонари уже зажглись, окутав Центральный парк мистическим светом. Уголком глаза она заметила что-то постороннее, что привлекло ее внимание, и повернулась.

– Что там? – спросил Джерихо. Он посмотрел в ту же сторону.

– Мне показалось, что за нами кто-то следит, – сказала Эви, пристально вглядываясь в полумрак. Теперь в той стороне действительно никого не было. – Наверное, глаза меня подвели.

– У нас был очень длинный и тяжелый день, – мягко сказал Джерихо. – Так что нет ничего удивительного в том, если тебе что-то покажется.

– Наверное, ты прав, – согласилась Эви, но у нее сохранилось непреодолимое ощущение, что это был не кто иной, как Сэм Лойд. Ей даже показалось, что он стоял, опираясь боком на дерево, в той самой самоуверенной позе, которая ее так раздражала. Но Джерихо был прав – там пусто, только фонарный столб и темный парк.

* * *

Сэм прятался за огромным зазубренным булыжником до тех пор, пока они не ушли. Она его заметила! Всего на секунду, но этого было более чем достаточно. Что в этой девчонке заставляет его полностью растерять все свои уличные фишки? Он пришел в музей, надеясь уболтать Эви, чтобы она по-хорошему отдала его куртку. Но тут Сэм заметил детектива и решил вернуться попозже – когда в музее уже никого не будет, – чтобы украсть куртку и еще пару вещиц, которые ему могут пригодиться.

Сэм дожидался подходящего момента в сутолоке и суматохе Таймс-сквер. Он присмотрел себе жертву – морячка, неуверенно топчущегося на углу Бродвея и Сорок пятой. На улицах было не протолкнуться – люди спешили домой с работы. Большинство щипачей считали это время самым удачным – все слишком погружены в свои мысли, внимание рассеяно. Но у Сэма был особый талант: загадочная возможность ходить у людей под носом абсолютно незамеченным. Он не был невидимкой, скорее, ему удавалось перенаправлять мысли людей так, что они просто не видели его в упор. Ему стоило только подумать «ты меня не видишь», и человек будто его слушался. Кроме того, Сэм был очень юрким и стремительным, проворным, как кот. В эти моменты он не слышал ничего, кроме собственного ровного дыхания, и спокойно доставал кошельки из карманов, подбирал сумочки со столов в ресторане, стягивал хлеб прямо с прилавка. Он не знал, почему это работает и как, но никогда не сомневался в своем даре. Благодаря ему Сэму удавалось выжить уже два года.

Он помнил первый случай, когда его дар обнаружился, с такой четкостью, будто это случилось только вчера. Сэм был еще мальчиком – десяти, может быть, одиннадцати лет, – и его недавно оставила мама. Его отец держал при себе часы, принадлежавшие еще прадеду, и Сэму было строго-настрого запрещено их трогать. Конечно же, именно поэтому часы стали такими привлекательными – запретный плод сладок. Как-то раз Сэм стянул их из ящика письменного стола и, бережно завернув сокровище во внутренний карман теплого пальто, отнес в школу: показать остальным мальчишкам в надежде, что они оценят и перестанут дразнить его за акцент, нелепую одежду и маленький рост. Но вместо этого они принялись высмеивать его.

– Что это за дешевая побрякушка? – сказал предводитель мальчишеской шайки и разбил их об асфальт.

Сэм боялся возвратиться домой и посмотреть в глаза отцу. Сидя на диване в гостиной, он от всего сердца пожелал найти место, в котором можно было бы надежно спрятаться. Когда папа вернулся домой, Сэм места себе не находил от страха. Он снова почувствовал себя малышом, который играючи закрывает глаза ладонями и думает, что его никто не видит. Сэм слышал папины шаги, как папа зовет его по имени.

«Ты меня не видишь», – подумал Сэм. «Не видишь меня, не видишь», – повторял он, как заклинание. И затем случилось непостижимое: отец посмотрел прямо ему в глаза и пошел дальше, подзывая его к себе, словно его сын оказался призраком.

Сэм не знал, как это можно объяснить. Но он хорошо помнил странные слова, которые как-то раз произнесла мама. Они сидели в ванной, и мама протирала спиртом ссадины, которые Сэм получил от школьных задир, гнавшихся за ним до самого дома.

– Не волнуйся, любимый, – по-русски сказала она. – Ты наделен даром, которого нет ни у одного из них.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Сэм и поморщился, когда ватный тампон коснулся его расцарапанного подбородка.

– Со временем поймешь сам.

И действительно, он все понял. Вот только одно оставалось неясным: это ли мама имела в виду и откуда она могла знать заранее.

Подбадривая себя, чтобы не замерзнуть на вечернем холодке, Сэм внимательно следил за морячком и с тоской думал о своей куртке. Дело было даже не в том, что он лишился добротного шерстяного бушлата. Открытка, спрятанная во внутреннем кармане, – вот что имело настоящую ценность для него. Никому другому она не показалась бы такой примечательной – просто измятая картонка с рисунком: великолепные горы в снежных шапках, поросшие вековыми деревьями. Никаких марок, никаких штампов. На оборотной стороне было написано всего три слова по-русски. Открытка была единственной вещью, которую Сэм прихватил с собой из отцовского дома в Чикаго, когда бежал, пристав к странствующему цирку. Они направились на восток. В течение полугода он едва сводил концы с концами и боролся за жизнь. Но в те времена судьба легко могла измениться. Газеты пестрели заголовками, посвященными великим людям, которые «сделали себя сами»: Генри Форд, Джейк Марлоу… Сэм тоже планировал не зевать, если подвернется возможность поймать птицу счастья за хвост. И тогда он отыщет место, изображенное на открытке. Найдет ЕЕ.

Эви в компании дядюшки и унылого тевтонского гиганта, очевидно, убрались восвояси, поэтому Сэм достал свой швейцарский нож и с легкостью вскрыл замок. Этот профессор, похоже, обладал нетипичной для яйцеголовых умников легкомысленностью в том, что касается безопасности. Уличные огни пробивались через грязные окна здания, создавая слабое матовое освещение. Сэм подождал, пока глаза привыкнут к сумраку, и принялся шнырять по дому в поисках своей злополучной куртки. Всей этой аферы можно было бы избежать, не сглупи он на вокзале: ему почему-то приспичило не применять свой талант на Эви. Юноше хотелось, чтобы она его увидела, поговорила с ним. А когда настал ключевой момент, ему захотелось поцеловать ее едва ли не больше, чем спереть у нее деньги. Очень глупо с его стороны. Теперь приходится рыскать по музею Жутких Страшилок и впотьмах искать куртку.

Насколько же все было проще с моряком! Мужчина слегка замешкался на углу, решая, в какую сторону пойти, и в этот момент Сэм прочел несчастного простофилю, как открытую книгу. Когда моряк наконец решился пересечь улицу, Сэм пошел ему навстречу. «Ты меня не видишь», – подумал он, и все встречные принялись смотреть сквозь него пустыми взглядами. Сэм, грациозно лавируя в толпе, приблизился к своей жертве. Он с легкостью выудил кошелек из кармана моряка и улизнул незамеченным.

Да где же эта чертова куртка? Сэм решил рискнуть и включил настольную лампу. Свет выхватил толстую, в несколько сантиметров, стопку газетных вырезок. Он принялся быстро пролистывать их и с ухмылкой откладывать в сторону. Байки о призраках. Придумки неудачников, которые даже жить боятся. Или мечтают привлечь внимание к своей персоне. Подобный типаж был ему хорошо знаком. Но тут ухмылка Сэма поблекла: он увидел небольшую заметку из Канзаса о пятнадцатилетней девчонке, которая слегла с сонной болезнью. В бреду она снова и снова повторяла фразу, сбивавшую с толку членов семьи: «Проект Буффало».

Трясущимися руками Сэм положил вырезки на место. Если профессор Фицджеральд знает что-то об этом деле, Сэму следует держаться поближе. Возможно, завести приятельские отношения с его племянницей – эта идея Сэму очень нравилась. Если только взбалмошная девица не прикончит его в то же мгновение, как он заявится. Такая куколка вполне способна на подобные выходки – Сэм это чувствовал. Он довольно улыбнулся сам себе: сложные задачки – его конек. А это точно задачка не из простых. Ему только требовалось найти подход.

Он увидел добычу на стене в коллекционном зале.

«Церемониальный масонский кинжал тамплиеров в ножнах. Собственность Корнелиуса Т. Рэтбоуна. 1855 год».

«Оно того стоит», – подумал Сэм и засунул экспонат себе под рубашку. Еще до того, как выйти из музея, Сэм составил план, как все устроить. Завтра в это же время он вернет свою куртку и получит еще и награду в придачу.

 

Глава 14

О чем молчат

Эви зашла в квартиру Мэйбел, и подруги с трудом пробрались через дымовую завесу в гостиной: чета Роузов устраивала очередную политическую сходку. Даже через закрытую дверь было слышно, как они, сидя над кофе и тлеющими сигаретами, спорили о правах рабочих и трудящихся.

– Что стряслось? На тебе лица нет, – посочувствовала ей Мэйбел.

– Выдался просто чудесный день, старушка. – Эви рассказала ей о жутком убийстве Руты Бадовски, умолчав о подробностях с пряжкой. Она уже раскусила Мэйбел – та была таким же Дон Кихотом, борющимся с ветряными мельницами, как и родители. Она наверняка заставила бы Эви сходить в полицейский участок и сделать признание. Но Эви не желала заново проходить весь этот ад чужих воспоминаний.

– Жуть какая! И как думаешь, твой дядя сможет помочь найти убийцу?

– Если кто-то и сможет, так это дядя. Он просто гений.

– А ты будешь ему помогать?

Эви передернула плечами:

– Да ни в жизнь.

Страсти в гостиной накалялись, и споры перешли в крик. Кто-то ударил кулаком по столу и завопил «Мы должны делать больше!», а миссис Роуз принялась успокаивать хулигана.

– Мэйбел, я могу поспать сегодня у тебя?

Та посмотрела на нее вытаращенными глазами:

– Ты хочешь спать… вот под это?

Эви кивнула. Сейчас шум был ей необходим: он спугнет все кошмары.

Мэйбел пожала плечами:

– В таком случае будь как дома. Вот, можешь взять мою ночнушку.

Держа ее на вытянутых руках, Эви с недоброй ухмылкой оглядела целомудренное сооружение с воротником под самое горлышко.

– Если ночью я внезапно скончаюсь, пожалуйста, сначала сними с меня это недоразумение и потом зови на помощь.

– Объясни мне, пожалуйста, как мы с тобой можем быть подругами?

– Потому что я тебе нужна.

– И наоборот, Эви О’Нил.

– Не отрицаю. – Эви нежно чмокнула ее в щеку. – Ты лучшая подруга, какая только может быть, Мэбси.

– Почаще напоминай себе об этом.

Они улеглись в постели Мэйбел, закутались в одеяла и принялись наблюдать за пятнами света на потолке. Затем принялись говорить об операции «Джерихо» и бедном Рудольфе Валентино, обсуждать свое будущее, будто могли вылепить собственное счастье из тихих мечтательных признаний, сделанных в ночной тишине девичьей комнаты. Они болтали до тех пор, пока от усталости не начали заплетаться языки.

– Тебе доводилось когда-нибудь знать такие вещи, которые другим даже рассказывать страшно? – спросила Эви. Она уже давно не чувствовала себя такой усталой.

– Что ты имеешь в виду? – сонно пробурчала Мэйбел.

– Сама не знаю, – пробормотала Эви. Ей хотелось как-нибудь получше все сформулировать, и пока она думала, Мэйбел уснула.

* * *

Под потрепанным карнизом старого особняка паук наблюдал, как невезучая муха увязала в его паутине. Когда стало понятно, что ей уже не выбраться, паук не спеша подполз к жертве и укутал ее душащей шелковой мантией.

Дом тоже выжидал, как и паук. Наблюдал. Он затаился в безмолвии на много лет, пережил войны и гибели президентов. Мимо с ревом пронесся первый автомобиль, и аэроплан победил гравитацию. Теперь ожидание пришло к концу.

Глубоко внизу, в подполе, с кашлем ожил старый очаг. За его жерлом скрывался тайный проход в комнату, стены которой слегка мерцали знаками, нарисованными много лет назад согласно ритуалу. Страшный человек повернул рукоять, и ржавая металлическая заслонка наверху со скрежетом отодвинулась, открыв ночное небо, нетронутое светом городских огней. Отсюда отлично просматривались проплывавшие наверху облака, сверкающие звезды. Надвигающаяся комета будет видна здесь во всей красе. Страшный человек стоял под черным небом, обнаженный. Его кожа тоже мерцала сплетением знаков. Положив глаза на алтарь, он склонил голову и принялся ждать, как паук, как старый дом.

Комнату наполнил жуткий шепоток, сначала тихий, затем все более уверенный и громкий – будто тысячи демонов слетались во мраке ночи. Темнота уплотнилась, обрела тело и зашевелилась. Щупальца мрака потянулись навстречу страшному человеку и его подношению, и даже равнодушные холодные звезды отвели взгляд.

 

Глава 15

Знаки

В утренней «Дэйли Ньюс» историю Руты Бадовски опубликовали под огромным вопящим заголовком «УБИЙСТВО НА МАНХЭТТЕНЕ!», под которым напечатали нечеткую фотографию ее объятых горем родителей. Дожидаясь возвращения дяди из полицейского участка, Эви перечитала все доступные статьи в газетах. В них упоминалось о том, что убийство носило ритуальный характер и маньяк оставил записку с цитатой из Библии и оккультными символами, но неизвестно какими. Очевидно, детектив Маллой намеренно скрывал детали. А Эви вообще не хотелось их знать. Она проснулась от звуков ненавистной мелодии в собственной голове.

Ни в одной газете не говорилось о том, что детективы обратились за помощью к Уиллу, и это возмутило Эви. Да, это не самый благородный повод, но сильнее, чем дурная слава, не было и нет ничего. Упоминание дяди Уилла в связи с расследованием жуткого убийства непременно привлечет в музей толпы любопытных. Приближался час дня, музей был открыт с половины десятого, и единственным их посетителем оказался загадочный субъект из Техаса, продававший участки на кладбище. Эви увидела большую стопку счетов на столе у дяди и пару писем из налоговой и риэлтерской компании. Если они не привлекут посетителей, то в скором времени окажутся на улицах со всей своей коллекцией, и Эви придется вернуться в Огайо.

– Здесь всегда так? – не выдержала Эви и обратилась к Джерихо, полностью поглощенному каким-то религиозным трактатом, провонявшим старой пылью.

Джерихо обескураженно посмотрел на нее:

– Всегда как?

– Безжизненно и пусто.

– Здесь просто очень спокойно, – согласился Джерихо.

Эви не могла ничего поделать с рекламой музея, но вот с операцией «Джерихо» стоило попытаться. Она подвинулась поближе к нему и состроила задумчивое лицо.

– А ты знаешь, кто о-че-де-лен-но будет в восторге от всей этой мистической лабуды? Мэйбел.

– Мэйбел? – Джерихо посмотрел на нее непонимающим взглядом, силясь что-то вспомнить.

– Мэйбел Роуз! Живет по соседству с нами в Беннингтоне. – Эви пыталась подсказать ему, но Джерихо все еще ничего не понимал. – Она заходит к нам иногда и говорит такими длинными правильными фразами. Ты точно слышал ее голос. Попытайся вспомнить.

– А, эта Мэйбел.

– Точно. Раз мы разобрались с нашими Мэйбел, скажи мне, что ты о ней думаешь? Я считаю, что она прекрасная девушка. И такая умница! Ты в курсе, что она умеет читать на латинском? И может проспрягать любые глаголы, не раздумывая! – Эви засмеялась собственной шутке.

– Кто? – равнодушно спросил Джерихо и перевернул страницу своего талмуда.

– Мэйбел! – возмущенно повторила Эви. – И фигура у нее прекрасная. Конечно, она прячет ее под скучными строгими платьями, но где-то там кроется настоящая красота, уверяю тебя.

– Ты о Мэйбел из квартиры 16-Е?

– Именно!

Джерихо пожал плечами.

– Она кажется хорошей девушкой.

Эви посветлела лицом.

– Да, да, конечно, ты абсолютно прав! Она просто прелесть. Почему бы нам не поужинать втроем как-нибудь?

– Ладно, – с отсутствующим видом согласился Джерихо.

Эви улыбнулась. Хотя бы удалось запустить «Операцию Джерихо». А для музея она придумает свой план, но попозже.

* * *

– Ну и что ты собираешься делать, бумагомарака?

Гэйб стоял перед Мемфисом спиной к сетке, широко разведя руки, готовый к броску. Их ботинки скрипели по крашеному деревянному полу гимнастического зала. На потолке жужжали вентиляторы, но они не могли справиться с духотой, с них ручьями тек пот. Мемфис вытер рукой лоб, выигрывая время и продумывая нападение.

– Ты собрался торчать там до второго пришествия? – поддел его Гэйб.

Мемфис сделал ложный выпад в сторону. Гэйб дал себя обмануть и наклонился вперед, позволив Мемфису обойти себя справа. Стремительный, как вихрь, Мемфис бросился вперед и забросил мяч в корзину.

Гэйб разочарованно повалился на пол.

– Сдаюсь.

Мемфис помог ему подняться.

– Хорошая игра.

Гэйб смеялся, когда они выходили из зала.

– Ты говоришь так потому, что выиграл.

Переодевшись, они направились в кафешку перекусить.

Гэйб откашлялся, похоже, собираясь коснуться скользкой темы.

– А Джо, к счастью, только растянула связку.

– Это хорошо, – согласился Мемфис. Ему не хотелось ввязываться в это.

– Но она не сможет работать еще пару недель.

– Плохо дело.

– Ты только это и можешь сказать?

– А что еще я должен говорить?

– Ты вообще хоть когда-нибудь пробовал…

Мемфис резко оборвал друга, посмотрев на него ледяным взглядом:

– Я тебе уже все сказал. Я больше не могу это делать. Только не после смерти мамы.

Гэйб поднял руки вверх, сдаваясь.

– Ладно-ладно. Только не заводись. Если не можешь, значит, не можешь.

Они молча пошли дальше. Мемфис заметил, что на некотором расстоянии от них следует ворон.

– Готов поклясться, эта птица преследует меня, – пробурчал Мемфис.

Гэйб засмеялся и помахал ему кроличьей лапкой, свисавшей на цепочке с его руки. Он считал, что это его счастливый талисман, и не ходил без него ни на один концерт.

– Казанова, я же тебе говорил: прекрати дарить этим цыпам конфеты и цветы. Они так никогда от тебя не отстанут.

– Я не шучу. Уже в течение двух недель я вижу эту птицу каждый день.

Гэйб многозначительно поиграл бровями и заулыбался.

– И ты точно знаешь, что это та же самая? Может, у нее и имя есть? Наверное, Элис. Нет, Беренис! Да, точно, она просто вылитая Беренис.

Мемфис понял, что надоедливая птица надолго станет любимой темой для шуток Гэйба.

– Мемфис! Это всего лишь птица. Птицам свойственно летать вокруг, братишка. Это их естественное состояние. Она не следует за тобой, и это не знак. Если только ты не дарил ей конфет и цветов – тогда я посчитаю тебя немножко странным.

Мемфис засмеялся, сбросив неприятную ношу с души, как старое пальто с плеч. Гэйб был абсолютно прав: он лепил проблему из ничего. Наверное, все дело в этом жутком сне, не оставляющем его в покое. Неудивительно, что теперь ему повсюду мерещились знаки.

Они присели за столик у мистера Регги и заказали кофе с сандвичами.

– А я прошлой ночью сочинил поэму.

– Когда ты уже наконец покажешь свои опусы кому-нибудь, кроме тех мертвых ребят на кладбище?

– Они еще не настолько хороши.

Гэйб протянул руку через стол и похитил маленький соленый огурчик с тарелки Мемфиса.

– А как ты узнаешь, хороши они или плохи, если их никто не читает? Когда-нибудь тебе придется прийти в особняк мисс Лейлы Уолкер и сказать: «Здравствуйте, мэм, как поживаете? Меня зовут Мемфис Кэмпбелл, и я буду премного благодарен, если вы найдете время прочесть мои стихи». – Покончив с огурчиком, Гэйб вытер пальцы салфеткой Мемфиса.

– Счастье не придет к тебе само, Мемфис. За него нужно бороться. Мы должны за него бороться. Потому что никто не принесет его на блюдечке с голубой каемочкой. Ты меня понял? – Гэйб откинулся на диванчике и раскинул руки по сторонам. – А теперь давай, спроси меня, почему я такой довольный.

Мемфис устало закатил глаза.

– Гэбриэл, скажи, почему ты такой довольный?

– Угадай, кто играет на трубе в новой записи Мами Смит?

– Ого, брат!

– Прошлой ночью в клубе ко мне подошел Клэренс Уильямс из компании «Оке Рекордз». Они пригласили меня к себе. – Гэйб в изумлении покачал головой. – Я буду играть для мисс Мами Смит.

– Что там про Мами Смит? – встряла Альма, плюхнулась на диван рядом с Гэйбом и принялась ковырять вилкой его картофельный салат.

– Я разве тебя приглашал? – поддразнил Гэйб.

– Я сама себя пригласила. Подумала, что этому столику не помешало бы немного лоска.

– Мистер Гэбриэл Ролли Джонсон отныне записывающий музыкант «Оке Рекордз» и дует в свою трубу исключительно для мисс Мами Смит.

Альма радостно взвизгнула и задушила Гэйба в объятиях.

– Детка, ты знаешь, что это означает?

– Что?

– Что ты можешь угостить меня обедом! Мистер Регги! – позвала она. – Я возьму сандвич с отбивной, запишите его на счет Гэйба. И еще молочный коктейль!

Она покосилась на Мемфиса:

– Что тебя гложет, дружище?

– Просто в последнее время сплю не очень.

– Неужели? – Альма хитро поджала губки. – И как же ее зовут?

– Ее зовут Беренис, и она очень настойчивая цыпа, – влез Гэйб и прыснул со смеху. Он хлопнул ладонью по столу, так что талисман с кроличьей лапкой подпрыгнул.

– Никого у меня нет, – быстро ответил Мемфис.

– Вот в этом и проблема, братишка. – Гэйб вытер глаза. Он приправил свой сандвич острым соусом с солеными огурцами и уксусом. У Мемфиса от одного взгляда на него начинало жечь во рту. – Тебе нужно отвлечься от своей писанины и пойти со мной в клуб в эту субботу. Найдем тебе какую-нибудь девчонку.

Альма скорчила гримаску.

– Гэйб, как ты можешь есть такую отраву?

– Благодаря ей я всегда в тонусе, детка.

Мемфис насыпал немного сахара в свой кофе.

– Мне не нужна какая-нибудь девчонка. Мне нужна девушка.

Задрав подбородок, Альма взмахнула мизинцем и насмешливо-поэтичным тоном произнесла:

– Ага. Девушка.

Гэйб принялся ей подыгрывать:

– Вот я и говорю, приятель. Я постараюсь для тебя как следует.

Они вдвоем, как обычно, принялись подтрунивать над Мемфисом, словно он был заносчивым снобом. Он прекрасно знал, что нельзя демонстрировать им свое недовольство и реагировать на подколки, поэтому просто широко улыбнулся и подхватил с дивана рюкзак.

– Мне нужно сходить на Сан-Хуан-Хилл, сделать одно дельце для папы Чарльза. Да, и спасибо за обед, Гэбриэл.

Гэйб попытался прокричать ему в спину что-то дерзкое, но Мемфис быстро вышел из кафе, оставив друга платить по счету.

– Эй, мистер Кэмпбелл, это вы? – в кресле перед парикмахерской Флойда пристроился слепой Билл. Иногда Флойд специально для него выставлял на улицу старое плетеное кресло, чтобы тот мог сыграть что-нибудь для посетителей или просто погреться на солнышке. – Я знаю, что это вы, не пытайтесь обмануть старого Билла. Мой номер сегодня сыграл?

– Нет, сэр, простите. В другой раз вам обязательно повезет.

– Я слышал, что люди выиграли что-то, когда поставили на дату того убийства под мостом.

– Да, некоторые любят так делать.

– Хм-м-м. – И слепой Билл сплюнул в сторону. – Ничего хорошего из этого не выйдет. Нельзя ставить на числа, связанные с убийством, если тебе интересно мое мнение.

– Я тут ни при чем, только ставки записываю.

– А мне продолжает сниться то же самое число. Постоянно. Я вижу дом, вижу, что висит номер на нем, но не могу разобрать.

Мемфис еще никогда не раздумывал о снах слепых. Как слепой Билл мог увидеть дом и номер на нем, если он вообще не способен был видеть? О нем ходило множество слухов: ослеп, выпив плохого виски, избит до полусмерти за невыплаченный карточный долг, обидел женщину, и она прокляла его. Некоторые поговаривали, что он проиграл зрение в карты дьяволу и теперь лихорадочно пытается спасти свою душу. Люди вообще говорили много чуши.

Ворон снова закаркал. Слепой Билл повернулся на звук.

– К нам прибыл вестник! Вопрос только в том, за кем он пришел – за мной или тобой?

Он засмеялся хриплым смехом, в жутковатый унисон с карканьем ворона.

* * *

Тета ворвалась в театр «Глобус» в пальто леопардовой расцветки, залихватски наброшенном на одно плечо, и с сигариллой в ярко накрашенных губах. Не снимая солнечных очков, она прошла по центральному ряду в зрительном зале, мимо пустых мест. Остальные актеры труппы вовсю репетировали номер «Гейша». Тета считала его самым идиотским и пошлым из тех, что они вообще когда-либо ставили. А глупых и пошлых номеров у них было предостаточно.

Режиссер-постановщик обжег ее злобным взглядом:

– Так-так. Не ее ли величество решила наконец осчастливить своим присутствием нас, недостойных? Тета, ты на час опоздала!

– Не слетай с катушек, Валли. Я уже здесь. – Она украдкой обменялась взглядами с Генри, сидевшим за пианино. Тот покачал головой, и Тета равнодушно пожала плечами.

– Она считает себя лучше остальных, – прошипела одна из танцовщиц, маленькая ведьма Дэйзи.

Тета даже не посмотрела в ее сторону. Она бросила модное пальто в одно из кресел первого ряда, потушила сигарету в режиссерской чашке с кофе и поднялась на сцену.

Казалось, у режиссера сейчас пойдет дым из ушей.

– Когда-нибудь, Тета, – прорычал он, – ты выкинешь такой фортель, что его и Фло Зигфелд не простит, и я с огромным удовольствием вышвырну тебя…

– Ты будешь весь день языком молоть, или мы приступим к работе? – прервала его Тета.

Она принялась двигаться в идеальном ритме. Этот номер Тета могла исполнить во сне. Но Дэйзи она все же хорошенько толкнула, чисто в воспитательных целях. Дэйзи исходила ядом, потому что как-то раз Тете доверили исполнить номер из ее репертуара, и она получила отличные отзывы в газетах.

– Это был мой фирменный танец, – бурчала Дэйзи в раздевалке. – А ты утащила его у меня прямо из-под носа!

– Я не могла украсть то, что тебе не принадлежит, – парировала Тета, и Дэйзи швырнула в нее банкой кольдкрема, промахнувшись на добрых полметра – с глазомером у нее было так же плохо, как и с чувством ритма. Как всегда, Дэйзи пошла жаловаться Фло, тот поддался и доверил ей главную роль в номере «Поклонение Баалу», закрывавшем шоу.

Тета ужасно устала держаться в чьей-либо тени. Особенно людей, которые едва ли были вполовину так же талантливы.

В пять объявили перерыв, и Тета уселась за пианино рядом с Генри.

– Ты будто с уроков сбежал, – поддразнила она. На Генри был кардиган и соломенная шляпа.

– Это такой стиль, дорогуша.

– Ген, мы с тобой слишком талантливы для этого вшивого шоу.

Генри тихо, расслабленно наигрывал какую-то мелодию. Когда его пальцы касались клавиш, он казался счастливее. Будто изливающаяся из самого сердца музыка была способна затмить все горести.

– Согласен, дорогуша. Но нам нужно платить за квартиру.

Тета поправила шов на чулках, чтобы он стал идеально прямым.

– Как Фло оценил новую мелодию?

Мягкую улыбку Генри сменила нахмуренная гримаса. Он сыграл какой-то печальный аккорд и остановился.

– Ровно так, как я и ожидал.

Тета забрала у него шляпу и водрузила себе на голову.

– Зигфелд любит мелодии потупее и понавязчивее, детка.

– Люди платят деньги за то, чтобы их развлекали, малышка. – Генри идеально скопировал интонацию знаменитого шоумена. – «Они хотят жить счастливо и беззаботно. И что самое главное, они не хотят думать!» – Он тяжело вздохнул. – Клянусь, я могу написать песню о запоре, и если там есть рифма детка-конфетка, Зигфелду понравится.

Генри энергично вдарил по клавишам, заиграл задорную мелодию и запел подчеркнуто-романтичным тенорком:

– Голубка моя, наша страсть глубока, но третий уж день не слезаю с толчка, ах этот проклятый ЗА-ПО-О-ОР!

Тета прыснула со смеху.

– Чему вы тут радуетесь? – над ними нависла Дэйзи.

– До меня только что дошла шутка, которую Генри рассказал мне в прошлую среду. – Тета зажгла сигариллу и выдохнула клуб дыма прямо в лицо Дэйзи. Но та не поняла намека.

– А что это ты читаешь? – Маленькая фурия презрительно покосилась на «Блюз бедного малого», лежавший поверх сумки Теты. – Негритянскую поэзию?

– Я не удивлена, что ты ничего в этом не понимаешь, Дэйзи. Ты ведь не заглядываешь никуда, кроме «Фотоплей», и даже тогда кому-нибудь приходится объяснять тебе картинки.

Дэйзи разинула рот от возмущения.

– Но я никогда!..

– Именно так ты и говоришь всем своим приятелям, но мы на такое не купимся. А теперь ступай, Дэйзи. Кыш, мушка! – И Тета помахала на нее рукой. Она вскочила с места и унеслась прочь, как ураган, выплевывая ругательства по поводу «этой заносчивой Теты» каждому встречному и поперечному.

Генри снова положил руки на клавиши.

– Золотце, в умении заводить друзей тебе просто нет равных.

– Я не собираюсь заводить друзей. У меня уже есть лучший друг. – И она похлопала его по колену. Затем выудила из-за корсажа пятидесятидолларовую купюру и положила в нагрудный карман Генри. – Вот. Это в фонд пианино.

– Я же говорил, забудь об этом.

– Я никогда не забываю добра. Ты это знаешь, – мягко возразила Тета.

– Где ты взяла столько капусты?

– У одного брокера с Уолл-стрит больше денег, чем мозгов. Купил мне шубу просто ради того, чтобы я сходила с ним на ужин. Ну и получил компанию за едой – только и всего.

– Они все мечтают на тебе жениться.

– Я хочу встретить парня, который ничего из себя не строит. Который не станет покупать мне шубу, чтобы похвастаться мной своим друзьям.

– Когда встретишь такого идеального парня, узнай, нет ли у него брата. – Генри подмигнул.

– Но ты же вроде воспылал пламенем страсти к Лайонелу? – поддразнила Тета.

Генри скорчил гримасу.

– Скорее, спичкой. Он смеется, когда я его целую.

– Так может быть, ты смешно целуешься? – хмыкнула Тета. Ее безумно веселила способность Генри легко расставаться с надоевшими возлюбленными по любой, даже самой нелепой причине.

– Мы встретились на улице в Огайо и поженились на ярмарке в Канзасе, ты бросила меня во Флориде, и теперь я бреду восвояси… – пропел Генри.

– Когда-нибудь, Генри Дюбуа, ты встретишь человека, который сорвет тебе крышу, и ты не будешь знать, что делать, – поддразнила его Тета.

На сцену вышел режиссер-постановщик и захлопал в ладоши, требуя внимания.

– Ладно, поехали. Номер с Баалом, с самого начала. Займите свои места. Мисс Найт, вас это тоже касается.

– Я уже лечу, Валли. – Она разомкнула губы в сладкой улыбке, будто позировала для постера – прекрасная американская мечта, девушка Зигфелда, – и снова потушила сигариллу в чашке режиссера.

 

Глава 16

Вечное возвращение

Эви с Джерихо сидели за столом, заваленным стопками книг, полицейскими сводками, рисунками и ворохом бумажек. Джерихо развел огонь в гигантском библиотечном камине. Пламя шипело и плевалось искрами, пожирая сухое дерево. Они работали уже час, пытаясь найти в старых книгах ключ к разгадке тайного смысла странного убийства. Эви устала от монотонной работы и легко раздражалась. Ей не хотелось даже вспоминать о том, что она вчера видела, и уж тем более тщательно это обдумывать. Но Уилл, похоже, не собирался останавливаться. Размышляя вслух, он ходил туда-сюда по периметру комнаты, оставляя за собой легкий пепельный след от тлеющей сигареты.

– Ну что ж. Давайте прикинем, что нам известно на данный момент, – подытожил он.

– Убийца тяготеет к оккультным и религиозным практикам, возможно, книге Откровений Иоанна Богослова, – отозвался Джерихо со своего места во главе стола.

– На основании чего мы сделали такой вывод?

– В его записке упомянуты Вавилонская Блудница и Зверь – скорее всего подразумевается Антихрист.

– Верно, – согласился Уилл. – Но отрывок только соотносится с Библией. Тексты не совпадают полностью.

– Но близки по содержанию, – возразил Джерихо.

– Любой текстолог или библиотекарь скажет, что соответствие и точное совпадение – совсем не одно и то же. И не забывайте о символах. Они относятся к прикладной магии и мистицизму, но никак не к христианской культуре. – Уилл провел пальцем по рисункам на записке. Эви они казались просто каракулями сумасшедшего: стилизованные кресты, закорючки, затейливые буковки и геометрические узоры.

– А теперь… – Уилл сунул сигарету в переполненную пепельницу и тут же извлек из кармана серебряный портсигар, не прерывая своих хождений по комнате. – У нас есть символ, так?

– Пентаграмма, – уточнила Эви.

– Да. Я не умею рисовать. Эви, не могла бы ты? – Уилл передал ей огрызок мела из старой сигарницы, набитой всяческой мелочевкой. Эви не сразу поняла, что он просит ее нарисовать на доске тот самый символ. – Сейчас ты нарисовала его, как обычно. Переверни, пожалуйста.

Тяжело вздохнув, Эви стерла свою пятиконечную звезду и нарисовала другую, одним лучом вниз и двумя – вверх.

– А в чем принципиальная разница? – пробурчала она.

– Я уже объяснял: перевернутая означает победу материи – телесного, плотского над божественным. Дух побежден плотью, а не наоборот. И теперь еще змею, пожалуйста.

Эви закончила набросок. Он только отдаленно напоминал змею, если признаться честно, но Уилл все равно поблагодарил ее. Эви сдула пыль от мела с ладоней.

– И что означает змея?

– А. Вот это очень древний и очень интригующий символ. Змея, пожирающая свой хвост, – нет ни начала, ни конца. Существовал во всех культурах и во все времена. Скандинавский Ёрмунганд, греческий Уроборос, у гностиков, ашанти, древних египтян. Он символизирует цикл, идею о том, что наша с вами вселенная не была создана и никогда не погибнет, а постоянно перерождается и повторяется снова и снова.

– Цикличность или вечное возвращение, как у Ницше, – сказал Джерихо.

– Означает ли это, что я буду вынуждена снова прожить этот день? – пошутила Эви. Никто не засмеялся, и она сделала вид, что полностью поглощена рисованием модной шляпки на голове змеи.

Уилл взял из вазы кучку мятных леденцов и принялся жонглировать ими одной рукой, не выпуская из другой тлеющую сигарету.

– Таким образом, мы можем предположить, что наш убийца располагает оккультным знанием, передающимся по наследству, с определенным магическим и религиозным символизмом, частично позаимствованным из книги Откровений Иоанна Богослова. Но Вавилонскую блудницу он называет «Блудницей наряженной и брошенной в пучину морскую». – Уилл задумался на мгновение. – Очень своеобразная фраза. И загадочная. Возможно, религия, выдуманная самим убийцей.

– Как можно изобрести собственную религию? – удивилась Эви.

Уилл посмотрел на нее поверх очков:

– Объявить «Бог сказал мне вот это» и ждать, пока вокруг тебя соберутся последователи.

Эви еще никогда столько не думала о религии. Ее родители были католиками, епископальными англиканцами, и посещали воскресные службы, но относились к этому как к рутинной обязанности вроде чистки зубов и принятия ванны. Они поступали так потому, что окружающие ждали от них этого. Эви не устраивал такой подход. В течение года после смерти Джеймса она каждый день исступленно молилась, сжимая его последний подарок в ладонях, и просила Бога о чуде. О телеграмме с текстом «Хорошие новости! Рядовой Джеймс Ксавьер О’Нил был найден живым и невредимым на ферме во Франции». Но ничего не происходило, и вера, расцветшая было в сердце Эви, увяла и погибла. Теперь она рассматривала религию как еще один из жизненных принципов предыдущего поколения, обесценившийся и устаревший и совершенно ей не нужный.

– Мы не ответили на самый главный вопрос: почему? Какая причина кроется в этом преступлении? – спросил Джерихо и отвлек Эви от невеселых мыслей.

– Он просто маньяк, – сказала Эви. – Разве это не достаточное объяснение?

Уилл снова принялся копаться в вазе с конфетным ассорти и стал жонглировать драже.

– Но это ответ на вопрос «кто?», а не «почему?». Ничто не делается без определенной цели, какой бы запутанной она ни была.

– Зачем он забрал ее глаза? – спросила Эви.

– Оставил себе в качестве сувениров.

Эви скорчила недовольную гримасу.

– Дядя, сувенир – это раскрашенная вертушка с Кони-Айленда.

– Это для нас. А для сумасшедшего? Скорее всего нет. Но они могли понадобиться ему для какого-нибудь ритуала. В некоторых культурах существует поверье, что употребление плоти других людей в пищу делает тебя бессмертным. Агори в Индии едят своих мертвых, веря в то, что обретут сверхъестественные силы, а представители племени алгонкинов считают, что тот, кто употребит в пищу плоть человека, превратится в демонического духа Вендиго.

У Эви сжался желудок.

– Во всяком случае, в Библии нет ничего по поводу священного каннибализма.

– Может быть, простое замещение? – предположил Джерихо. – На Тайной Вечере Христос давал апостолам свои тело и кровь под видом хлеба и вина. «И когда они ели, Иисус, взяв хлеб, благословил, преломил, дал им и сказал: приимите, ядите, сие есть Тело Мое. И, взяв чашу, благодарив, подал им: и пили из нее все. И сказал им: сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая».

– Точно, – признала Эви. – Похоже, я больше никогда не смогу пройти причащение.

– Как я и говорил раньше, Америка – молодая страна, в которую съехались самые разношерстные люди. Религии и верования постоянно соприкасаются, перемешиваются, и на выходе получается нечто принципиально новое.

Уилл покончил со второй сигаретой, и Эви с облегчением заметила, как он потянулся к третьей, но, к счастью, передумал. Комната уже была вся прокурена, дым висел в воздухе плотными клоками.

– Я кое-чего не понимаю. Записка… – Порывшись в грудах бумаг на столе, Эви выудила фотографию записки, оставленной с телом Руты. – В ней сказано: «Это было пятое жертвоприношение». Почему пятое, а не первое?

– Да, это здорово беспокоит. – Уилл обошел вокруг стола, сжимая в руке портсигар. – Джерихо, будь так любезен, позвони детективу Маллою и спроси, не случалось ли похожих убийств прежде?

– Думаешь, он не сказал бы об этом раньше? – спросила Эви.

– Я могу только предполагать, – ответил дядя Уилл, и стало понятно, что он не желает дальше обсуждать эту тему.

– Скоро должна начаться ваша лекция в Женской Ассоциации клуба Феникса, – напомнил ему Джерихо.

Уилл бросил взгляд на каминные часы, возмущенный тем, что они показывают неточное время, затем сделал два коротких кивка, как лектор, признающий правоту студента в ученом споре.

– Ты прав. Мне нужно забрать свои записи.

– Вы оставили их наверху, – подсказал Джерихо.

– Ага. Прекрасно. – Уилл замер на мгновение, задумчиво оглядывая комнату. – Не могу избавиться от ощущения, что мы что-то пропустили. Что-то очень важное.

На его лице пролегли длинные тени от подрагивающего света камина. Встряхнувшись, словно сбросив наваждение, Уилл поспешил по своим делам.

В дверь постучали. Наконец-то посетитель! Джерихо вскочил первым. Судя по его эмоциональной реакции, Эви не единственная беспокоилась о будущем музея. Она услышала разговор, и затем Джерихо показался на пороге в компании Сэма Лойда собственной персоной.

Эви злобно сузила глаза.

– Так-так. Похоже, ты отыскал мои двадцать долларов?

Джерихо посмотрел на нее, затем на Сэма и наоборот.

– Вы двое что, знакомы?

– На самом деле я пришел к мистеру Уильяму Фицджеральду. Он здесь? – И Сэм вытянул шею.

– Доктору Фицджеральду. И что у тебя за дела могут быть с моим дядей?

– Твоим… дядей? – Сэм расплылся в улыбке. – А ты ничего мне не говорила. Разве это не удивительное совпадение?

– Какое совпадение? – спросил вошедший в комнату дядя Уилл, в шляпе и с дипломатом в руке. Он прихватил с собой и зонт, хотя денек выдался на редкость погожим и солнечным.

Сэм подошел и с энтузиазмом пожал ему руку.

– Здравствуйте, сэр, как поживаете? Сэм Лойд. У меня есть вещица, которая, судя по всем признакам, может быть вашей.

– Неужели?

– Что ж, боюсь, что эта история не сделает мне много чести, но придется рассказать все, как есть. Видите ли, прошлой ночью я был в ломбарде – хотелось выручить что-нибудь за свои часы, – времена сейчас не из легких. И случайно услышал, как один типчик хочет сбыть товар. Редкостные вещицы из музея Зловещих Страшилок. – Сэм смущенно пожал плечами. – Так уж они его называют, профессор.

– Продолжайте, – сказал Уилл. Если он и был смущен, то ни на мгновение этого не показал.

Открыв сумку, Сэм извлек оттуда Масонский кинжал Корнелиуса Рэтбоуна. Уилл поднес его к свету и как следует рассмотрел.

– В самом деле, это один из наших экспонатов.

– Я отдал тому типу свои последние двадцать баксов за этот кинжал, хотя скупщик не хотел брать его и за десятку. Я не знал, получу ли вознаграждение за то, что верну его на место. – Сэм остановился, быстро посмотрел на Уилла, затем потупился и принялся разглядывать свои ладони. – Просто я подумал: если ты крадешь, чтобы свести концы с концами, или обводишь вокруг пальца бутлегера – это одно дело. И совсем другое – красть экспонаты из музея. Это – худший из вариантов.

Эви смотрела на него во все глаза, удивленно приоткрыв рот. Сэм хитро ей подмигнул и добавил:

– Сестренка, осторожней – не хочу, чтобы у тебя вывалился язычок!

Эви злобно сверкнула на него глазами.

– Если я лишусь языка, то теперь буду знать точно, чьи карманы проверять в первую очередь. Бред несусветный! Дядя, надо выставить его отсюда! Он обманщик, лжец, вор, обманщик…

– Ты уже повторяешься, – перебил ее Сэм.

– Я не поленюсь сказать это снова! Это тот самый сукин сын, который украл мои двадцать долларов на вокзале!

– Евангелина, имей в виду, что еще не все привыкли к твоему забористому бандитскому сленгу, – слегка пожурил ее дядя. – Молодой человек, это правда?

Сэм смущенно улыбнулся:

– Видите ли, профессор, все так запутано…

– Запутаны мозги в твоей голове! – огрызнулась Эви.

Сэм недовольно поморщился, как от пощечины.

– Мне ужасно не хотелось компрометировать юную леди, но она украла мою куртку.

– И не увидишь ее до тех пор, пока не вернешь мне деньги!

Джерихо подошел к Эви и угрожающе навис над Сэмом.

– Привет, здоровяк. Ты ее брат, что ли? – задиристо поинтересовался Сэм.

– Нет.

Сэм перевел взгляд с него на Эви и обратно.

– Вы женаты?

– Нет! – в один голос ответили ребята, но Сэм успел заметить легкий румянец на щеках Джерихо.

– Послушай, сестрица, я не знаю, как у вас здесь обстоят дела. Я вообще не склонен давать оценки чему-либо. Но я рад видеть, что ты жива-здорова, и рядом твой дядя и этот… – он кивнул в сторону Джерихо, – гигантский приятель. Я только пытался поступить по совести, но вижу, что в самом деле ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Так что если ты просто отдашь мне куртку, мы замнем тему и разойдемся по-хорошему. Я даже не стану заявлять в полицию.

Эви остолбенела на секунду, затем сорвалась с места и бросилась за Сэмом, который принялся улепетывать от нее вокруг стола. По дороге они смахнули несколько книг.

– Я сейчас убью его! Кто-нибудь желает посмотреть?

Джерихо молча поднял руку.

Уилл встал у Эви на дороге и остановил ее.

– Прошу прощения, но я запутался, и к тому же, – он посмотрел на часы, – я уже на шесть с половиной минут опаздываю на лекцию. Ничего не имею против воров, но глубоко презираю лжецов и людей, не позволяющих мне достойно выполнять свое дело. Далее. Вы в самом деле украли у нее двадцать долларов? Подумайте как следует, прежде чем ответить, молодой человек.

Впервые за все время Сэм слегка занервничал и растерянно пригладил волосы рукой. Он едва заметно попятился к двери.

– Что ж, сэр, кто-то великий сказал: «Субъективность есть истина, истина есть субъективность».

– Кьеркегор, – подсказал Уилл и как-то по-другому посмотрел на Сэма. Его голос смягчился. – Тем не менее факт остается фактом.

Сэм потупился.

– Простите. Я планировал вернуть ей деньги, но встретил того типа в ломбарде и отдал ему все до последнего цента, чтобы выкупить нож. Я думал, это пройдет как искупительная жертва.

– Ой, да хватит заливать, – пробурчала Эви. – Ты сам его и стащил.

Сэм усилием воли заставил себя не смотреть вверх.

– Я так поиздержался, что мне приходится прыгать через турникеты, чтобы сэкономить на проезде. Можете позвать копов, если считаете нужным. Я не стану роптать. Но я был честен, как сенатор, когда сказал вам об этом ноже. Думаю, это чего-то да стоит.

– Я слышала, в Синг-Синг неплохо кормят, – добавила Эви. – Трижды в день!

– Евангелина, – вздохнув, остановил ее дядя. – Есть поговорка: благотворительность начинается с порога твоего собственного дома.

– Сумасшествие – тоже.

Уилл раздраженно побарабанил пальцами по спинке стула.

– В любом случае это было неправильно – забирать деньги у женщины, как ни было бы плачевно ваше собственное положение. Но вы поступили благородно, вернув музейную собственность, хотя и не обязаны были этого делать. Я никогда еще не задумывался о вопросах безопасности. – Он поскреб затылок, оглянувшись на бесценные книжные издания на полках.

– Если вам интересно мое мнение, сэр, в наше время осторожность не бывает чрезмерной.

– Это в точку. – Казалось, взгляд Эви вот-вот прожжет в нем дыру.

Уилл призадумался и кивнул:

– Прекрасно. Как вам предложение честно заработать в нашем музее? Здесь для вас найдется куча дел, а ночевать можете прямо в музее, заодно всех воров распугаете.

Эви изумленно повернулась к нему:

– Дядя! Он же вор!

– Да, он вор. Вы хороший вор, Сэм?

Сэм лучезарно улыбнулся:

– Один из лучших, сэр.

– Хороший вор в поисках работы… – задумчиво протянул Уилл. – Думаю, вы можете приступать уже сегодня.

– Уилл, Эви права. Мы его не знаем, и он будет только мешаться, – тихо сказал Джерихо. – Я могу сторожить музей, как и раньше.

– Не думаю, что это мудро, Джерихо, – ответил Уилл. Эви не знала, какой глубинный смысл кроется в его словах, но лицо Джерихо почему-то стало непроницаемым. – Лишние руки нам не помешают, особенно теперь, когда мы расследуем убийство.

– Убийство? – переспросил Сэм. – Звучит интересно.

– Скоро они приступят к расследованию твоего убийства, приятель, – прорычала Эви.

– Я надеюсь, что вы не питаете отвращения к тяжелой работе, – добавил Уилл.

– Для меня нет ничего лучше, чем честная ежедневная работа, сэр.

Уилл посмотрел на часы:

– Я опоздал уже на девять минут. Джерихо, ты не мог бы отдать мистеру Лойду его куртку и показать ему зал хранения?

Рассерженный Джерихо вынул из шкафа куртку Сэма и почти швырнул ему в руки.

– Он просто гигантский, – повернувшись к Эви, подчеркнуто громко прошептал Сэм. – Чем вы его откармливаете?

Эви угрожающе придвинулась к нему.

– Ты у меня на прицеле, дружочек. Здесь ты как собаке пятая нога, как свисток с фальшивой мелодией, и я буду рада выгнать тебя отсюда. У тебя даже не будет времени забрать шляпу.

– Ладно. – Сэм надел куртку. – Я, как назло, очень люблю эту шляпу. Был рад тебя видеть, сестрица.

– Не могу сказать того же, – прошипела Эви и побежала вслед за Уиллом. За ее спиной Сэм принялся насвистывать «Не трачу ли я на тебя свое время?», да настолько фальшиво, что стало понятно – он делает это специально.

– Дядя! – окликнула Эви. Ей удалось догнать его у дверей.

– Эви, это очень срочно? Дамы из Женской Ассоциации клуба чего-то-там…

– Феникса, – подсказала Эви.

– Клуба Феникса уже ждут, и если мне не удастся поймать такси, мое опоздание рискует перейти из категории приличных в вопиющие.

– Дядя, нельзя оставлять здесь Сэма Лойда! Только не рядом с этими ценными экспонатами. Он просто внаглую нас ограбит.

– Эти его качества и привлекают меня больше всего.

– Ты о чем?

– Время от времени музею требуется некоторая… проверка вещей, историй и людей, попадающих в его пределы. Дело очень тонкое.

– Ты хочешь мне сказать, что кто-то в самом деле может стащить наши экспонаты?

– Ты будешь поражена, но да.

– Все равно он – ворюга.

– Ворюга, цитирующий Кьеркегора – очень интересный случай.

– Но дядя!

– Евангелина, не каждому выпадает счастье родиться в красивом особняке на благоустроенной улице в центре Огайо, – одернул ее Уилл.

Это замечание больно ее укололо. Почему он защищает этого прощелыгу, Сэма Лойда? Он чужак, а Эви – его родная племянница. Разве члены семьи не должны поддерживать друг друга? Но он выступил против нее так же, как родители в случае с Гарольдом Броуди. Если дяде Уиллу хочется сделать глупость, это его собственное решение. С ее стороны было безрассудно пытаться предотвратить все это.

– Надеюсь, что ты в нем не ошибся, – признала она и побрела назад в библиотеку. Там Эви еще раз как следует обожгла Сэма взглядом и, расположившись за большим письменным столом, принялась копаться в газетных и журнальных статьях, пытаясь найти ключ к разгадке убийства Руты Бадовски.

Когда перед глазами все начало сливаться, она достала новый номер «Фотоплей».

– Так что, Клара Боу в самом деле сбежала с Чарли Чаплином? – спросил Сэм из-за ее плеча.

Эви даже не подняла на него головы.

– А почему бы тебе не стащить журнал и не почитать самому? Ты же так легко это делаешь. Или можешь прихватить его с собой по дороге домой.

Сэм хмыкнул.

– С чего бы мне отказываться от такой прекрасной идеи? Был бы рад, если бы ты скучала по мне, сестричка.

– Ничто не будоражит чувства так, как долгая разлука. Давай воплотим эту теорию на практике прямо сейчас? Я даже подам тебе шляпу.

– Не пойдет. Твоему дяде требуется моя помощь. Только посмотри на все эти завалы – сколько здесь подозрительных штук. Как эта, например: любовный амулет племени Гопи. Ой, сестрица, лучше тебе держаться от него подальше, а то в один прекрасный день втюришься в меня по самые уши.

– Такого дня не существует в календаре!

– Я сегодня же начну отсчет. Буду отмечать каждые сутки.

– В таком случае надеюсь, ты умеешь считать до бесконечности, – огрызнулась Эви.

Сэм слегка подался к ней. Эви даже могла разглядеть золотистые крупинки в его глазах.

– Признайся честно – тебе понравился тот поцелуй.

– Он будет стоить тебе двадцать баксов.

– Наличными или выписать чек? – нагло спросил он. Даже самые отсталые ботанички из Огайо знали эту фразу: поцелуемся сейчас или попозже?

– Банк закрыт, приятель.

Сэм кивнул.

– Тогда чек, – беззаботно посвистывая, он направился к дверям библиотеки. Эви шла за ним по широкой изогнутой лестнице, которая вела на второй этаж.

– Что-нибудь еще, сестрица?

– Просто хочу быть уверена, что ты не прихватил с собой полмузея.

– Мне только надо шнурки погладить, – сказал Сэм и пошел в мужской туалет. Эви стражем осталась стоять снаружи, непреклонно скрестив руки на груди.

– Я бы тебя с удовольствием пригласил внутрь, но сегодня с трудом избежал ареста за кражу, и мне не хочется попасть в Склеп за совращение несовершеннолетней.

– Для того чтобы выкурить тебя из дядиного музея, я сделаю все возможное. Поверь.

– Как тебе будет угодно, куколка.

В запыленной уборной Сэм помыл руки и оставил воду включенной. Насвистывая веселенький мотивчик, он присел и посмотрел на тень Эви, перемещавшейся по полу туда-сюда. Рано или поздно ей это надоест. Он открыл бумажник Джерихо: удалось стащить его, когда гигант был поглощен возней с экспонатами. Слишком доверчивый парень. Доверие вообще опасная привычка. Сэм вынул пятидолларовую купюру и заменил ее парой однушек. Старейший фокус в его деле: когда внаглую крадешь «Авраамовский пятак», пропажу заметить легко. Но если забираешь банкноту большого номинала и оставляешь немного мелочи, жертва, как правило, думает, что потратила деньги и не помнит, как взяла сдачу.

Из карманов куртки Сэм достал две серебряные пепельницы, которые удалось стащить из библиотеки. Здорово, если он сможет продать их скупщику краденого на Боуэри за несколько баксов. Но пока лучше завернуть в салфетку и спрятать за сливным бачком. У Сэма были серьезные планы, и для их осуществления требовалось много времени и денег.

Тень Эви перестала мелькать на полу. Сэм тихонько приоткрыл дверь и увидел, что коридор опустел. Тогда он снова закрыл дверь, выключил воду и уставился на собственное отражение в высоком зеркале. Пара темных прядей спадала на его янтарные глаза. Беззаботная улыбка исчезла, его лицо приняло решительное, жесткое выражение.

– Я Сэм Лойд. Скажите мне, где она, или…

Он замолчал. Сколько бы ему ни приходилось прокручивать эту сцену в голове, Сэм не мог решить, что лучше сказать, когда настанет решающий момент. Он знал только, что не стоит действовать наугад. Задрав штанину, Сэм достал надежно спрятанный револьвер, покрутил его в руках, ощущая холодную тяжесть металла, проверил ногтем барабан и тугой курок. Затем открыл и крутанул барабан. В нем пока было пусто, но проданные пепельницы помогут это исправить. Работа в музее – редкостная удача, намного надежнее и прибыльнее, чем карточные трюки на Таймс-сквер. Все, что ему нужно, – некоторое время посидеть тихо, чтобы выяснить, кто должен заплатить за все, что случилось с его семьей. И они непременно заплатят.

В зеркале Сэм казался намного старше своих семнадцати лет. Между его бровями залегла глубокая складка. Поправив воротничок, Сэм усилием воли разгладил складку, «надел» свою хищную улыбку и навел револьвер на собственное отражение.

– Я Сэм Лойд. Скажите мне, где она, и я, может быть, оставлю вас в живых.

Услышав шаги, Сэм торопливо спрятал револьвер под штанину. Дверь раскрылась, и в уборную вошел Джерихо. Сэм сделал вид, что тщательно моет руки.

– Что-то случилось?

– Я не могу найти свой бумажник.

– Вот ведь незадача, – посочувствовал Сэм. – Тебе помочь?

Джерихо недовольно покосился на него, оценивая предложение.

– Спасибо.

Сэм ходил за ним по музею, с притворным участием строя предположения о том, куда мог пропасть бумажник. Когда очередь дошла до библиотеки, он незаметно вытряхнул портмоне на пол возле одной из книжных полок. Покажется подозрительным, если его найдет Сэм, Джерихо должен разыскать его сам.

– А ты смотрел вот там, здоровяк?

Джерихо скривился, услышав такое фамильярное обращение. Поднявшись по лестнице на второй этаж, он принялся расхаживать между полками и наконец обнаружил свой бумажник.

– Нашел! – крикнул он. Затем открыл его и поморщился. – Готов поклясться, у меня было пять долларов. Сейчас их только два.

– Неприятная ситуация. Стоит быть аккуратнее со всякими незнакомцами, – беспечно сказал Сэм.

* * *

Эви пролистывала книгу «Религиозный фанатизм в движении Второго великого пробуждения». Автор будто специально старался сделать книгу как можно скучнее, чтобы читателей клонило в сон. Эви с трудом вникала в то, что читает. Она принялась бездумно листать страницы, пока не наткнулась на подборку иллюстраций. В самом конце Эви увидела такой же символ, что был оставлен на груди несчастной девушки. Подпись гласила: «Пентаграмма Братии, Бретрен Нью-Йорк, 1832 год».

Зазвонил телефон, и звук громко отдался в пустых комнатах музея. Эви загнула страницу, чтобы потом показать дяде Уиллу, и бросилась к телефону.

– Секундочку, сейчас вас соединят, – пропела телефонистка. Последовали громкий щелчок и какое-то жужжание, и затем по проводам побежал голос Теты.

– Приветик, Эвил! Это Тета. Ты еще не передумала сходить на шоу?

– Конечно, нет!

– Прекрасно. Я отложила пару билетов для вас с Мэйбел. А потом в Гринвич-Виллидж устраивают вечеринку, если для вас это не будет слишком поздно.

– Я не ложусь раньше рассвета.

– Красотка! И еще – надень свои лучшие шмотки.

– Это будут лучшие из тех, которые ты когда-либо видела.

Эви запрыгала от радости в пустом кабинете. Наконец-то! Сегодня ночью они с Мэйбел зажгут в компании Теты и ее отвязных друзей. Приплясывая и напевая зажигательную джазовую мелодию, она понеслась в библиотеку.

– Что случилось? Выиграла конкурс «Мисс Америка»? – поинтересовался Сэм. Забрав у Эви книгу, он положил ее в стопку тех, что надо было вернуть на полку.

– Я буду гостьей мисс Теты Найт в театре «Глобус» на самом новом шоу Зигфелда, а потом поеду на закрытую вечеринку!

– Круто. Тебе не нужен компаньон?

– Закрытая вечеринка-а-а! – с довольным видом пропела она. Подбежав к чучелу медведя, она сняла с него свои шляпу и шарф.

– Кстати, я хотел спросить, никто из вас не знает ничего вот об этом случае? – Сэм указал на газетную вырезку про девушку с сонной болезнью.

Эви заглянула ему через плечо, повязывая шарф модным свободным узлом.

– Это дядины газетные клочки. Он коллекционирует странные истории. Наверное, это часть его работы. А почему ты спрашиваешь?

Он изобразил милую улыбку.

– Просто так. Стараюсь идти в ногу с профессионалами.

Она покровительственно потрепала его по щеке.

– Удачи тебе в этом нелегком деле.

Выйдя из музея, Эви направилась вдоль по улице Централ-Парк Вест. В десятке кварталов впереди среди домов и деревьев просматривались готические шпили Беннингтона. Стоял погожий осенний полдень, и Эви внезапно охватил прилив беспричинного оптимизма. Сейчас ей казалось, что возможно абсолютно все и самые сокровенные желания она способна вытянуть прямо из воздуха, как фокусник – монетку.

Неподалеку на тротуаре парнишка продавал свежие газеты, выкрикивая провокационные заголовки. Эви была в таком предвкушении шикарного вечера, что даже не прислушалась к речам паренька. Раздумывая над выбором вечернего туалета, Эви обходила озабоченных мамаш, под неусыпным контролем выгуливающих своих драгоценных чад, шарманщика с обезьянкой в костюме гостиничного швейцара. Зверюшка пищала и скрежетала зубами, чтобы сердобольные прохожие бросали монетки в ее консервную банку. Две девушки в одинаковых шапочках, рекламировавшие ночные клубы, вручили ей флаер.

– Что это? – спросила она.

– Это из клуба «Лунатики». Там устраивается вечеринка в честь Соломоновой Кометы!

– В честь чего?

– Ну, даешь! Кометы, – с густым нью-йоркским акцентом начала объяснять та, что повыше. – Она через пару недель будет пролетать над Нью-Йорком. Появляется раз в пятьдесят лет или что-то типа того. Это должно стать… как это, Бесс?

– Событием вселенского масштаба, – робко подсказала вторая девушка. – Имеет отношение к магии, и все такое. Колдуны и всякие святоши считают, что это великий Знак. Так или иначе, в клубе устраивают классную вечеринку по этому поводу. Приходи. Кстати, у тебя обалденное пальто!

– Спасибо, – довольно промурлыкала Эви. Она принялась разглядывать флаер. На нем было нарисовано карикатурное изображение девушки-флэппера, лихо отплясывающей с бокалом в руке так, что его содержимое разлеталось во все стороны. Над ней была изображена комета с улыбающимся лицом. Ее огненный хвост рассыпа€л искры над Нью-Йорком.

– Ты ведь не захочешь пропустить самую чудесную вечеринку года? – спросила та, что повыше.

– Ни за что на свете, – ответила Эви.

Комета Соломона. Событие вселенского масштаба. Возможно, она принесет Эви удачу. В любом случае весьма изящный повод устроить очередную попойку. Предвкушая радости этого вечера и всех остальных вечеров в ближайшем будущем, Эви с довольным видом пошла дальше, помахивая флаером. На углу она остановилась и подождала, пока регулировщик своими белыми перчатками не подаст сигнал к движению и по мановению руки толпа не оживет и бросится вперед под звуки его свистка. Эви шагала домой.

За ее спиной мальчик-газетчик размахивал кипой свежих газет, выкрикивая заголовки для любого прохожего, что не пожалеет пяти центов.

– Срочные новости! Сумасшедший маньяк угрожает городу снова!

 

Глава 17

Туман опускается

На 42-й улице, под навесом театра «Глобус» сверкала огнями яркая афиша: «Флоренц Зигфелд представляет музыкальное ревю «Без обмана», прославляющее всю красоту американской девушки». Люди в вечерних туалетах вереницей тянулись в театр изящных искусств, предвкушая встречу с такими звездами, как Фанни Брайс, Уилл Роджерс и Уильям-Клод Филдс, а также замечательные танцевальные и вокальные номера в исполнении умопомрачительных девушек Зигфелда – жарких красоток модельной внешности в шикарных головных уборах и микроскопических откровенных костюмах. Это было живым воплощением блеска и гламура, и Эви с трудом могла поверить в то, что они с Мэйбел занимают места на балконе рядом с щеголихами в мехах и бриллиантах.

Эви слегка ущипнула подружку.

– Гляди, вон Глория Суонсон! – Она кивнула вниз, на ложу, где соблазнительная кинодива, облаченная в мантию из горностая, нежилась под обожающими взглядами поклонников. – Она просто богиня, – восхищенно шепнула Эви. – Божечки мои, сколько бриллиантов. У нее, наверное, шея просто отваливается.

– Вот зачем Байер изобрел аспирин! – согласилась Мэйбел. Эви победно улыбнулась, понимая, что даже самый прожженный социалист падет жертвой обаяния кинозвезды.

Свет потух, и девушки с волнением сжали друг другу руки. Дирижер торжественно взмахнул палочкой, и из оркестровой ямы полилась музыка. Занавес раздвинулся, и группка улыбающихся танцовщиц в ярких купальниках начали свой идеально выверенный танцевальный номер, а джентльмены в смокингах запели о прекрасных дамах. Эви никогда не видела ничего подобного. Ей понравились абсолютно все номера, включая альпийский йодль в гареме арабского шейха. Не хотелось, чтобы этот праздник заканчивался, но, судя по программке, он неумолимо приближался к финалу. Считалось, что мистер Зигфелд приберегает лучший номер напоследок. Прожекторы замигали, имитируя вспышку молнии. В оркестровой яме прогремел кимвал и затем раздался визг скрипок, перемежающийся оглушительным барабанным боем. Из дымомашин повалил туман и медленно сползал в зрительный зал. На сцене появились полунагие девушки в блестящих головных уборах, которые принялись неприлично извиваться перед бутафорским золотым алтарем. Какая-то яркая блондинка, провокационно прикрытая полупрозрачным шелковым покрывалом, стояла на вершине алтаря. Затем она принялась двигаться, словно в трансе, музыка гремела, сверкала молния. Красавица запела сладким голосом, умоляя духов не забирать ее в иной мир, не делать жертвой золотого идола. Вокруг нее на сцене, словно привидения, мелькали девушки Зигфелда. Зрелище было гипнотизирующим, и Эви подалась вперед, полностью поглощенная завораживающим действом.

– Вон Тета! – шепнула Мэйбел. Она незаметно указала Эви на вторую справа танцовщицу. Несмотря на то что Тета была одета и накрашена так же, как остальные, она выделялась из общей массы. Лица других танцовщиц были абсолютно безмятежны, словно они уже думали о том, как станут стирать чулки после окончания шоу. Но Тета заставляла зрителей поверить в то, что она – настоящая жрица Баала, охваченная трансом.

Когда сцена достигла апогея и жрец уже собирался пронзить грудь блондинки кинжалом, к алтарю прорвался герой. Он сбросил жреца сверху, разбил идола и на руках унес одурманенную девушку вниз. Танцовщицы сновали вокруг с огромными веерами из перьев. Внезапно действо сменилось, и перед зрителями предстала сцена свадьбы. Танцующие девушки осыпали молодоженов, одетых в благородные белые одежды, лепестками алых роз и пели гимн с клятвами вечной любви и верности. Занавес закрылся, и шоу кончилось.

– Ты была прекрасна! – воскликнула Эви некоторое время спустя, когда они вчетвером: Эви, Мэйбел, Тета и Генри – шагали вдоль по узкой Бэдфорд-стрит в районе Гринвич-Виллидж. Они направлялись на вечеринку, которую устраивала одна из танцовщиц.

– Угу. «Вторая справа» – моя основная специальность, – невозмутимым тоном согласилась Тета.

Генри нежно сжал ее руку.

– Не сдавайся, девочка, и когда-нибудь ты станешь «первой девушкой справа».

– Я действительно думаю, что ты просто умопомрачительна, – поддержала его Эви. – Мы с Мэйбел сразу же тебя заметили. Разве не так, Мэбси?

– Конечно!

– Это правда очень мило с вашей стороны. Вот мы и пришли.

Они остановились у здания из красного кирпича. Вечеринка была в самом разгаре. Совершенно пьяная девушка в шикарном боа, с длиннющей сигариллой между пальцев ногой преградила им путь.

– Пароль?

– Лонг-Айленд, – ответил Генри.

– Ты должен был ответить «Лон Гей-ленд», – поддразнила она.

– Лон Гей-ленд! – дружно прокричали они.

– Entrez! – Девушка со стуком уронила ногу. Они прошли в фойе и затем поднялись на три этажа вверх, по пути встречая веселые компании, примостившиеся на лестнице и на поручнях. Дверь квартиры, в которой гремела вечеринка, была открыта настежь, в коридор лились звуки джаза. Мимо пронеслась хозяйка, словно несомая невидимой волной:

– Наконец-то вы пришли!

Прямо на полу стояла лампа, и из прохода на них косился бюст Томаса Джефферсона с нахлобученной гангстерской шляпой. Кто-то пристроил его на горелку крошечной плиты в еще более крошечной кухоньке. Какой-то парень вполголоса напевал «Я покорю Манхэттен», и ему вторила компания, сидевшая прямо на полу.

Мэйбел обеспокоенно подергала Эви за рукав.

– Кажется, я одета не совсем подходяще для этой вечеринки.

– Ничто не помешает нам напустить немного тумана, – успокоила ее Эви. Тяжело вздохнув, она сняла с головы свой щегольской обруч со стразами и павлиньими перьями и надела его на Мэйбел. – Теперь ты похожа на рождественскую витрину в Гимбелс, а это все обожают.

– Спасибо, Эви.

– Два пальца вверх, – прокомментировала Тета, вручив им по коктейлю.

Мэйбел удивленно уткнулась в свой бокал:

– Я вообще-то не пью.

– Первый глоток – самый тяжелый. Потом будет легче, – подбодрил ее Генри.

Она осторожно отпила из бокала и поморщилась.

– Гадость какая!

– Чем больше ты напиваешься, тем оно вкуснее.

Эви так нервничала, что осушила свой бокал в два глотка и налила себе еще.

Генри философски изогнул бровь.

– Я смотрю, перед нами профессионал.

– А что еще делать в этом Огайо?

В гостиной разгорался спор, и вдруг раздался пронзительный женский голос:

– Если ты не сбавишь тон, я сама позвоню этому маньяку и попрошу его взять тебя за компанию, Фредди!

Все принялись обсуждать недавнее происшествие под мостом.

– Один мой приятель, брат которого работает в полиции, рассказал мне по секрету, что это было убийство на сексуальной почве.

– А я слыхал, что под мостом случилась разборка между итальянской и ирландской бандами, и девчонка просто выбрала неверную сторону. Сошлась не с тем парнем.

– Да нет же, это точно какая-то мумба-юмба, связанная с магией худду. Не надо было пускать в страну столько иммигрантов. Вот чем все это заканчивается.

– Дядя Эви помогает быкам расследовать преступление, – объявила Тета.

Все тут же столпились вокруг Эви, засыпав ее вопросами. Есть ли подозреваемые? Правда ли у жертвы выкололи глаза, как пишут в газетах? Неужели она действительно была проституткой? Эви еле успевала что-то отвечать, как вдруг с порога завопила девушка:

– Ронни вынес укулеле! Пу-пу-пиду!

И точно таким же макаром вся радостная компания увлеченно переметнулась к следующему делу, полностью позабыв о том, что только что происходило. Эви казалась себе пустой и незаметной на фоне ярких модников и смелых, раскованных девиц. Артисты, музыканты и певцы, которые легко могли петь, танцевать и ставить номера в любом месте и в любое время, дружившие с банкирами и денежными тузами. Что могла поделать Эви? Что могло выделить ее из этой толпы?

Она с трудом осознала, что вот-вот напьется вдрызг. Слабый голос здравого смысла нашептывал ей, что стоило бы приостановиться и вести себя поскромнее, и то, что она собирается сделать, – плохая идея. Но когда она слушала голос разума? Разумность – это для неудачников и пресвитерианцев. Эви опорожнила свой мартини и решительно подошла к компании, распевавшей песни под укулеле.

– Ни за что не догадаетесь, что я могу делать, – с хитрым видом объявила Эви, когда они допели куплет «Если ты знаешь Сьюзи». – Дам небольшую подсказку: это как фокус, но намного лучше.

Ронни прекратил играть, его пальцы замерли на струнах укулеле. Эви заполучила всеобщее внимание, и ей это ужасно нравилось.

– Я могу узнать ваши секреты с помощью любой старой вещи. Пу-пу… пиду.

Тета забрала у нее бокал и осторожно понюхала.

– Это правда! Вот. – Не обращая внимания на протесты, она сняла сережку с одной из девушек, стоявших по соседству. Для большего драматизма Эви прижала сережку ко лбу. На мгновение ей стало жутко – что, если она услышит то самое посвистывание, преследовавшее ее с момента, как она взялась за пряжку Руты Бадовски? Но затем Эви подумала, что усилием воли может вытеснить неприятные воспоминания из головы, и полностью сосредоточилась на сережке. Вскоре та поддалась. – Твое настоящее имя – Берта. Ты поменяла его на Билли, когда переехала сюда из… Делавэра?

Девушка раскрыла рот от изумления и радостно захлопала в ладоши:

– Разве это не круто! А расскажи что-нибудь про Ронни?

Эви переходила от гостя к гостю, трогая вещицу за вещицей, и с каждым разом у нее получалось все четче и увереннее.

– Ты родилась первого июня, и твою лучшую подругу зовут Мэй. На ужин вы ходили в «Сардис» и ели говяжью отбивную. У тебя есть длиннохвостый попугай по имени Глэдис.

– Просто сногсшибательно. Ты должна выступать на публике, детка! – восхитился Ронни.

– А я и буду выступать. – За Эви уже говорил выпитый джин. – Я превращу гостиную своего дома в салон, и каждый вечер ко мне будут приходить люди, а я буду угадывать, что они ели. Мое имя будет во всех колонках. Я стану сандвич-гуру.

Все засмеялись, и этот одобрительный смех окутал Эви, как мягкое теплое одеяло. Нью-Йорк был лучшим городом на земле, а она оказалась в самом его сердце. В течение часа она прочла не менее дюжины вещей, и ее уже начинало мутить. Было очень поздно или очень рано – в зависимости от того, как судить. Какой-то щеголь снял свой полосатый галстук и повязал вокруг ее головы модным бантом. Мэйбел отключилась на софе. Хозяйка пристроила большой поднос сандвичей прямо у нее на животе, и каждый проходящий мимо подхватывал себе по кусочку. Прямо на ковре у ног Мэйбел в бесконечном страстном поцелуе слилась любовная парочка.

Генри сел рядом с Эви.

– Золотце, признайся: это же какой-то специальный номер для вечеринки. Ты работала ассистенткой фокусника?

– Угу. – Эви хитро ухмыльнулась.

– Но как же тебе это удается? – начал расспрашивать он. – Ты всегда могла вот так… – И тут он положил ладонь ей на лоб и сделал вид, что читает ее мысли. Она была достаточно пьяна, чтобы рассказать ему правду, но слабый голосок здравого смысла уговаривал ее не делать этого. Вечер складывался идеально, и ей не хотелось испортить его так же, как последнюю вечеринку в Зените.

– У леди свои секреты, – уклончиво ответила она.

Казалось, Генри хочет спросить ее еще о чем-то – Эви буквально чувствовала это кожей. Но он лишь хитро ухмыльнулся:

– Конечно, ты права.

– А ты не хочешь, чтобы я открыла какой-нибудь из твоих секретов, Генри?

– Нет, спасибо, милая. Я люблю жить в неизвестности. Кроме того, возможно, если мои секреты перестанут быть таковыми, я потеряю все свое обаяние. – Он эффектно поднял бровь и поджал губы, как Джон Бэрримор в «Дон Жуане». Эви поняла, что она в нем не ошиблась.

– Генри, а ты мне нравишься, – захихикав, призналась она.

– И ты мне тоже, Эвил.

– Мы теперь друзья?

– Ну конечно же.

Тета плюхнулась рядом с ними на пушистый зебровый ковер.

– Я пьяна в хлам!

– И в зюзю, и в дупель?

– По самые жабры. Пора баиньки.

– Как скажешь, мой маленький вампиреныш.

– Тета. – Эви угрожающе покачала пальцем. – Ты не позволила мне узнать свои секреты.

Тета поначалу колебалась, но оказалась слишком пьяна, чтобы возражать.

– Держи, Эвил. – И она вручила ей свой ониксовый браслет в виде пантеры. – Мой день рождения двадцать третьего февраля, и около миллиона часов назад я схомячила на кухне заветрившийся сандвич.

Сжав браслет в ладонях, Эви почувствовала, как ее захлестывает непреодолимая печаль, смешанная со страхом. Она увидела Тету, сбегающую откуда-то под покровом ночи, избитую, в изорванном платье. Как она была напугана, не описать словами.

Эви должна была отступить. Открыв глаза, она поняла, что Тета странно смотрит на нее. Теперь она видела ее совсем другой – объятой страхом девочкой. Бегущей в попытке спасти свою жизнь.

– Прости. Мне… не удалось ничего увидеть, – солгала Эви.

– Ну вот, как всегда, – проворчала Тета, выразительно посмотрев на нее. Эви от всей души понадеялась, что не зашла слишком далеко. В любом случае аттракцион с ее суперспособностями пора было прикрывать.

Прямо над их головами пролетела увесистая ваза, которая разбилась о стену, разлетевшись на тысячи осколков. Это бушевала блондинка из номера с Баалом, Дэйзи какая-то там. Теперь она перешла на крик:

– Никто не ценит моего вклада в шоу! Ни Фло, ни кто-либо еще! Я звезда и в любой момент могу уехать в Голливуд, чтобы там сниматься в любом фильме, в каком только захочу!

– Милая старушка Дэйзи, – со знанием дела произнес Генри.

– Пора валить, – коротко заметила Тета.

Эви подняла сонную Мэйбел, а Генри забрал их верхнюю одежду. Эви несколько раз пыталась попасть в рукава, но совершенно безуспешно, так что Генри помог ей одеться.

Девушка похлопала его по щеке.

– Генри, пришли мне завтра счет за твои услуги.

– Для тебя все бесплатно, от чистого сердца.

Держась за руки, они вчетвером поковыляли вдоль богемной Гринвич-Виллидж, мимо элитных ночных клубов и художественных салонов. Генри на ходу сочинил смешную песенку «она села задом на парня по имени Адам», и на припеве Тета каждый раз падала со смеху. Эви ощущала на своей шее противные щупальца надвигающейся головной боли, которые – она уже знала – понемногу переплетутся вокруг ее лба и сдавят с такой силой, что заболят глаза. Она еще не до конца осознала то, что увидела, держа браслет Теты, не знала, от какого ужаса Тета бежала, и не была уверена, что вообще хочет это знать. Ей оставалось только громче горланить песни, чтобы вытеснить все неприятные мысли из головы. На краю парка Вашингтон-сквер Генри резко остановился и запрыгнул на скамейку.

– А вы знаете, что раньше здесь было кладбище для бедняков? Под нашими ногами покоятся тысячи человек.

– Если я не лягу спать, то рискую вскоре к ним присоединиться. – Тета зевнула так, что чуть не вывихнула челюсть.

– Вы только посмотрите на это, – сказал Генри, задрав голову к золотому лунному диску, проливавшему волшебный свет на чернильное небо и арку Вашингтон-сквера. Они запрокинули головы, чтобы насладиться прекрасным пейзажем.

– Красиво, – сказала Эви.

– Точно, – поддержала Тета.

– О боже мой, – проскулила Мэйбел. Она успела повернуться к сточной канаве, и ее стошнило.

 

Глава 18

Оперение из печали

Мемфис сидел у надгробия, сообщавшего, что Иезекииль Тимоти родился в 1821 году и умер в 1892-м. При мягком свете своей потайной лампы он приступил к работе над новым стихотворением. «Печаль свою она несла, как оперенье птицы, к полету неспособной…» Он перечеркнул «неспособной», написал «бессильной», потом решил, что это звучит слишком претенциозно, и вернулся к предыдущему варианту. Где-то вдалеке по Гудзону шло небольшое суденышко, оставляя за собой узкие полоски света. Мемфис какое-то время смотрел ему вслед, собираясь с мыслями. Он очень устал, поэтому подложил руки под голову и уснул.

Опять тот самый сон. Мемфис стоял на перекрестке. Вокруг простиралась идеально ровная бескрайняя золотисто-коричневая степь. Впереди над дорогой поднимались столбы пыли, которые стали набирать силу, темнеть и в итоге слились в одну непроницаемую стену. На холме стояли фермерский дом и уродливое голое дерево. Колесо мельницы стремительно вращалось на пыльном ветру. Закаркал и захлопал крыльями ворон, показался высокий худой незнакомец в цилиндре, который неторопливо двинулся Мемфису навстречу. Что-то было не так. Мемфис не сразу понял, что с каждым шагом незнакомца колосья пшеницы поблизости темнели, скукоживались и превращались в пепел.

Подскочив от ужаса, Мемфис проснулся. Свеча в лампе прогорела и потухла. Вокруг стояла полная темнота. Спрятав лампу в привычный тайник, Мемфис собрал вещи и пошел восвояси, мимо жутковатого дома на холме.

«Не смотри на него, просто пройди мимо», – уговаривал себя Мемфис, приближаясь к воротам. Откуда вообще взялись эти мысли? Почему его руки покрылись мурашками? Дурацкие предрассудки. Глупые, неуместные предрассудки. Он не должен был обладать таковыми. Бросая самому себе вызов, словно желая обособиться от невежественных предков, он специально прошел в ворота и встал на заросшей тропинке, которая вела к зловещему особняку. Затем Мемфис приказал себе пройти вперед, все ближе и ближе к старой, растрескавшейся входной двери. Может быть, у него даже хватит духу войти и раз и навсегда разобраться со всеми этими детскими глупостями. Всего лишь пять шагов. Четыре. Три…

Дверь распахнулась со звуком, который иначе, как адский стон, описать было нельзя. Мемфис в ужасе отпрянул, рухнул навзничь, кое-как поднялся и, не оглядываясь, бежал до самого Гарлема.

«Это был ветер, только и всего», – повторял он как заклинание, на цыпочках проходя в дом Октавии. Он, взрослый парень, испугался какого-то порыва ветра. С досадой покачав головой, Мемфис подавил зевок и на пороге комнаты наткнулся на Исайю.

– Господь Всемогущий, Исайя! – раздраженно прошептал он. – Ты меня напугал до смерти. Ты почему еще не в кровати? Пить хочешь?

Исайя смотрел невидящими глазами прямо перед собой.

– Освящайте свою плоть и готовьте свои жилища. Господь не потерпит малодушия своих избранных.

– Снеговик, ты чего?

– И шестое жертвоприношение станет символом покорности.

По затылку Мемфиса пробежал противный холодок. Он не понимал, о чем говорит Исайя. Но складывалось стойкое впечатление, что он повторяет за кем-то. Мемфис не знал, что делать. Если обратиться к Октавии, она потащит их в церковь и заставит молиться дни и ночи напролет.

Сестра Уолкер… Может быть, она знает, в чем дело? Он обязательно спросит ее завтра. Взяв Исайю за руку, Мемфис отвел его в постель. Мальчик продолжал смотреть в никуда.

– Время пришло. Они уже в пути. – Исайя уже засыпал. Последнее слово он произнес едва различимо: – Пророки.

 

Глава 19

Лунный свет

В нескольких кварталах и будто в тысячелетиях назад от модных городских клубов и гламурных театров в воздухе замерла луна. Ее свет был не способен рассеять мрак закоулков на Десятой авеню, где Томми Даффи с приятелями, наслаждаясь ночной прохладой, шныряли по Адской Кухне. Они называли себя «уличными королями», поскольку безгранично хозяйничали на строительных свалках и сортировочных станциях. Настоящими сорвиголовами. Султанами, мать его, Вест-Сайда.

– Я слышал, там был закуток, где они расправлялись со стукачами, – гундосил один из ребят. – Пол буквально усыпан зубами, так что можно отбирать золотые коронки, чтобы продать потом скупщику на пересечении восьмой и сороковой.

– Ты несешь такую же чушь, как твой старый дед.

– Немедленно забери назад слова о моем деде.

– Да, единственное, о чем он может судить, это ви€ски!

Мальчишки сцепились, как коты, поливая друг друга ругательствами, скорее по привычке, чем из необходимости отстаивать чью-то честь. Их разнял Пэдди Холеран.

– Остыли быстро, – приказал он. – Кулаки вам еще понадобятся в сегодняшнем деле.

Пэдди уже исполнилось четырнадцать, и он выполнял кое-какие поручения для банды Оуни Мэддена. Остальные ребята беспрекословно ему подчинялись. Крича «Короли улиц», они переворачивали мусорные баки и швыряли в окна булыжники. Никто не рисковал их трогать. Такой и должна быть банда. Без помощников ты был никем – оборванцем, пустым местом.

Когда они подошли к побережью Гудзона, где располагались склады с охраной, Пэдди зна€ком приказал им замолчать.

– Будьте на стреме. У них есть собака, огромная немецкая овчарка с зубами с палец. Мгновенно отожрет вам лицо.

– В чем наш план, Пэдди? – спросил Томми. Ему было всего двенадцать, и он подобострастно смотрел на главаря снизу вверх.

– Видите тот ангар в конце? Я слышал, что люди Лучано хранят там виски из Канады. И перегонный аппарат у них там тоже есть. Украдем виски, сломаем перегонный аппарат – Оуни будет просто в восторге. Мы хорошо зарекомендуем себя. Дадим этим итальянским выродкам понять, что мы, ирландцы, пришли сюда первыми.

– Но разве не Колумб открыл Америку? – удивился Томми. Он слышал об этом в школе, до того, как пришлось уйти из пятого класса.

Пэдди больно щелкнул его по носу.

– Да что с тобой стряслось? Хочешь переметнуться к итальяшкам? Дело в этом?

– Нет…

– Эй, слушайте сюда! Томми-ган хочет к макаронникам. Для нас он слишком хорош!

– Вовсе нет! – Томми пытался перекричать их оскорбления.

– Неужели? Так докажи. – В глазах Пэдди мелькнул коварный блеск. – Пойдешь туда первым, пробудешь пять минут и принесешь нам что-нибудь, вот тогда и поговорим.

Томми с опаской посмотрел на дальний ангар, скрывавшийся в полумраке. Там наверняка спят пьянчужки, какие-нибудь извращенцы и временами заглядывают вражеские банды с пушками. И кроме всего этого, собака, о которой упомянул Пэдди. Желудок Томми скрутило от страха.

– Сделай это, или ты больше не с «уличными королями».

Судьбы хуже и быть не могло. Мысль о том, что какой-нибудь отщепенец продемонстрирует ему свои причиндалы, не пугала так, как перспектива остаться одному, без банды.

– Ладно, ладно, – согласился Томми. На ватных ногах он направился к дальнему ангару. Мимо шныряли бродячие кошки, сжимавшие в пастях мышей и какую-то дрянь.

– Короли улиц, короли улиц… – напевал он, чтобы успокоиться. У входа в ангар мальчик замешкался: на воротах не было замка, только тяжелый засов лежал на петлях. Один из ребят завыл по-собачьи, и у Томми от страха сжалось сердце. Бог знает что могло таиться за этими воротами…

Короли улиц…

Проскользнув внутрь, Томми понял, что это не перегонный завод, а скотобойня. Ужасно воняло тухлой речной водой и мертвой плотью. Томми услышал, как за его спиной на место встал засов. Он принялся молотить кулаками по деревяшкам, надеясь, что его выпустят.

– Откройте! Убью вас всех!

– Передавай привет макаронникам, болван! – крикнул Пэдди с другой стороны, и остальные мальчишки поддержали его ругательствами. Их смех и звуки быстрых шагов затихли в отдалении. Томми бросился всем телом на ворота, но тщетно. Если не удастся найти другого выхода, придется торчать здесь до тех пор, пока кто-нибудь не придет. А этот кто-то мог оказаться одним из людей Лаки Лучано. Тогда его ждала судьба еще страшнее, чем всю ночь проторчать в старом ангаре.

Над рекой висела луна, и ее бледный свет разбивался в высоких стрельчатых окнах ангара, выхватывая из темноты цепи и крюки, свисавшие с потолка, бледные туши свиней, видневшиеся в задней части помещения. По ноге мальчика пробежала крыса, и он завопил от страха.

– Крупная оказалась зверюга, да? – раздался мужской голос.

Томми рывком обернулся.

– Кто здесь?

Из тьмы показался человек, высокий, как боксер, не к месту наряженный в строгий костюм и цилиндр. Томми напряженно сглотнул. Вдруг это один из приспешников Лучано?

– Меня взяли на «слабо». Друзья заперли меня здесь и бросили, – испуганно пролепетал он. – Клянусь, мистер. Мне не нужны лишние проблемы.

– Как твое имя? – спросил незнакомец.

– Томми.

Человек будто смаковал имя на языке. С его глазами было что-то не так, Томми списал это на игру лунного света.

– Томас, или Фома. Фома Неверующий, которому пришлось показать прежде, чем он уверовал.

– Что?

Незнакомец улыбнулся. Это была недобрая улыбка, но она полностью околдовала Томми.

– Поскольку ты, похоже, любишь споры и вызовы, Томас, я тоже предложу тебе кое-что. В такую ночь, как эта, появляются люди, способные принять реальный вызов. Настоящие герои. Но тебе придется отбросить в сторону все сомнения, Томас.

Странный человек достал из кармана хрустящую стодолларовую купюру и сжал ее между пальцами, испещренными какими-то татуировками. Томми восторженно вытаращил глаза.

– Что мне надо будет сделать? – осторожно спросил он.

– Все, что тебе потребуется, – пройти в противоположный конец ангара и принести мою трость. На ней серебряный набалдашник. – Он взмахнул рукой, и Томми увидел, как вдалеке у стены, за свиными тушами, мерцает серебристое пятнышко.

– А в чем загвоздка?

– Ага. Задачка не из простых. Вся жизнь представляет собой игру с огнем, особенно для тех, кто готов идти на риск, Томас. Ты должен быть готов рискнуть, если хочешь получить награду. Что скажешь?

Томми призадумался. За всю свою коротенькую жизнь он уже успел усвоить, что большинство сделок вовсе не были настоящими сделками. И мысль о том, что придется идти между этих бескровных свиных туш за тростью, казалась ему не очень заманчивой. Но тут он вспомнил, что дружки заперли его здесь и теперь насмехаются над ним. Мальчик не мог упустить возможности предстать перед ними с сотней баксов, которой он помашет перед самыми их носами.

– Хорошо, мистер. Я сделаю это.

Мужчина улыбнулся своей странной улыбкой:

– Ты – человек риска прежде всего. Могу я посмотреть на твои ладони?

Томми нахмурился:

– Это еще зачем?

– В моей ситуации требуется некоторая перестраховка. Покажи руки, пожалуйста.

Томми вытянул руки вперед, повернул ладони вверх, затем вниз. Глаза незнакомца загорелись жутковатым огоньком.

– Можешь опустить. – Он порылся в кармане, извлек маленький кожаный мешочек, высыпал содержимое в свою ладонь и сдул его на Томми.

– А это еще зачем? – Томми принялся отплевываться, вытирая нос и рот.

– Повышаю ставки, – сказал сумасшедший незнакомец и протянул ему стодолларовую купюру, зажатую между указательным и средним пальцами. – Небольшая азартная игра. А ты – человек риска.

Томми взял деньги и сунул себе в карман. В зрачках незнакомца заплясало пламя, и парнишка быстро отвел взгляд. Он полностью сосредоточился на трости, тускло поблескивавшей на другом краю ангара. Сделав глубокий вдох, Томми зашагал по узкому темному туннелю между свиными тушами. Остекленевшие безжизненные глаза, пасти, разинутые в немом крике, – все внушало ему страх. Голова начала кружиться, но Томми не сводил глаз с серебряного набалдашника. Который, как казалось теперь, был в километрах от него. Тогда Томми принялся тихонько напевать «Короли улиц, короли улиц».

– Молодец, Томас. Продолжай идти. Ты отлично справляешься. Просто отбрось все сомнения прочь.

Томми продолжал идти. Сотня долларов – это больше, чем деньги. Когда он появится у Пэдди в новых шмотках, с набриолиненными волосами и кучей зелени в кармане, его дружки поймут, кто здесь настоящий болван. Никто больше не посмеет подшучивать над ним.

Вдруг незнакомец запел:

– Страшный Джон, Страшный Джон, в белый фартук наряжен…

От жуткого мотивчика у Томми выступил холодный пот. Поспешно сделав последние несколько шагов, он подошел к трости. Та была воткнута в землю, как меч. Рядом лежал листок с надписью «добропорядочный кто-то там», второе слово начиналось с буквы «г», но сейчас Томми читал с трудом – буквы просто начинали плясать в его голове. Тогда он схватился двумя руками за трость и постарался выдернуть ее наружу. Она не поддавалась, а дурацкая песня незнакомца начинала действовать ему на нервы. Казалось, звук раздается со всех сторон, а потом, Томми готов был поклясться, послышались жуткий рев и шипение, будто вокруг собирались обитатели преисподней. Деньги уже были у него в кармане, и он мог бежать. Но что-то подсказывало ему, что этого не стоит делать. Как следует вытерев руки о штанины, Томми встал поудобнее и потянул с новой силой. Трость не поддалась ни на сантиметр. На третьей попытке он дернул ее так, что повалился навзничь, в деревянные опилки. Там почему-то было мокро, и на щеку ему упала капля, а затем еще одна. Томми поспешно вытер лицо и почувствовал солоноватый запах крови. Не в силах подняться на ноги, он задрал голову и увидел, что с крюка на потолке свисает немецкая овчарка, которая дергалась в последних конвульсиях. У животного было распорото брюхо, внутренности вывалились наружу.

Томми вскочил. Смех незнакомца пригвоздил его к месту. Он попятился, врезался в одну из свиных туш, и они закачались в страшном хороводе. Трясущимися от ужаса руками Томми попытался остановить их движение, словно надеясь прекратить этот оживший кошмар. Мужчина стоял прямо перед ним. Как он так незаметно здесь оказался? Как это возможно?

– Я не могу ее вынуть, – прошептал Томми. Он не заметил, как пятится назад.

– Какой стыд. Может быть, он тебе поможет? – Незнакомец кивнул в сторону мертвой собаки. Затем с издевкой нахмурился: – Ах, похоже, что нет. – Он с легкостью вынул трость из земли.

Томми почувствовал, что теряет ориентацию в пространстве. Мальчик уже с трудом видел. Ноги свиней стали дергаться, как у обезумевших марионеток. Затем они сами стали двигаться, извиваться на своих крюках и визжать до тех пор, пока Томми сам не завопил от ужаса. Глаза незнакомца пламенели в полумраке, и он будто стал еще выше и крупнее, чем раньше.

– Азартная игра, мальчик мой. И ты уже сделал ход.

– Пэдди! Лайам! – стал звать Томми. – Джонни! Я здесь!

– Твои друзья тебя бросили.

Томми покосился на ворота ангара, которые теперь оказались слегка приоткрытыми. Как далеко от них они стояли? Двести метров? Триста?

– А, хочешь последний раз сыграть в игру, – промолвил незнакомец, словно читая его мысли. – Ладно, дерзай, Томас. Делай ставки. Делай ход. – Его голос отдался оглушительным эхом от стен скотобойни. – Беги!

Томми сорвался с места. Его колени работали как поршни, руки молотили застоявшийся воздух. Ворота подпрыгивали у него перед глазами, пятки гулко стучали по земле. Все знали, что он был лучшим бегуном на Десятой авеню. Он обгонял полицейских, священников, бандитов и даже собственную мать, которая была стремительна, как черт, с ремнем в руке, особенно если он выводил ее из себя, а так было почти всегда. Свисающая с потолка цепь едва не ударила его в лицо, мальчик подставил локоть и почувствовал боль, но не сбавил темп. Далеко позади он слышал, как незнакомец произносит что-то, похожее на молитву, в унисон с позвякиванием цепей и крюков. «И шестое жертвоприношение станет символом покорности…»

Томми видел ворота. Осталось всего шестьдесят метров, и незнакомец не преграждал ему путь. Припев лихорадочно крутился у Томми в голове, когда он огибал последнюю свиную тушу. «Короли улиц, короли улиц…»

Пятьдесят метров. Сорок. Из щели через раскрытые ворота лился прекрасный лунный свет. Томми даже не стал раздумывать, как они оказались открытыми. Он мечтал только о том, как вырвется на свободу и на всех парах понесется к Тридцать девятой улице.

Тридцать ярдов. Двадцать.

Ворота пропали. Мгновение назад они были на расстоянии вытянутой руки, но теперь исчезли. Перед ним стоял незнакомец. Томми не сразу понял, что ему нужно остановиться, что впереди опасность – живой утес, черный человек с горящими глазами. Все это время он бежал не в ту сторону. Как такое возможно? Как его могли настолько обдурить? Все рухнуло в одночасье. Обернувшись, Томми увидел, как из углов ангара расползается тьма, будто стараясь полностью поглотить его, и незнакомец стоит в самом центре, как распорядитель какого-то жуткого карнавала.

«Как?» – лихорадочно пронеслось в голове у Томми. Он бросился влево, продираясь через свиные туши, и уперся в кирпичную стену, которой – мальчик был готов поспорить – всего мгновение назад здесь не было. Справа тоже оказалась стена. Когда он побежал вперед, незнакомец оказался там, стоящий на залитой мертвенным светом лунной дорожке. Он был обнажен по пояс, и Томми с ужасом уставился на его светящуюся кожу, испещренную странными знаками и татуировками. Они мерцали, и создавалось впечатление, будто под кожей страшного человека происходит какое-то странное движение, будто нечто стремится вырваться наружу.

– Ты проиграл, Томас.

В ангаре раздался страшный рев. Тьма стеной поднималась из-за спины незнакомца, окутывая все вокруг и уничтожая последние шансы на спасение.

– Я – Зверь, Змий-искуситель. Узрите меня и затрепещите…

Он говорил еще что-то, но Томми уже не слышал. Он не сводил глаз с ожившей тьмы и с неизвестных вещей, творившихся в ней, с разраставшейся фигуры незнакомца, нависавшей над ним.

– Пожалуйста… – сдавленно прохрипел он.

Страшный человек только улыбнулся в ответ.

– Какие прекрасные руки, – сказал он, и все вокруг окутала непроглядная тьма.

 

Глава 20

И смерть отступит

Эви сидела в теплой ванне, положив на веки два толстых огуречных ломтика, и пела, чтобы как-то отвлечься от разбушевавшейся головной боли.

– Мы покорим Манхэттен, и Бронкс, и Статен-Айленд тоже… Да уж, Манхэттен я вчера, похоже, покорила, – пробормотала она про себя. – Но и он… в долгу не остался.

Сделав глубокий вдох, она полностью погрузилась под воду и просидела бы там вечность, но раздался громкий стук в дверь.

– Я купаюсь! – крикнула она.

– Ты долго там еще? – спросил Джерихо.

Эви задумчиво покрутила кран пальцем ноги.

– Сложно сказать.

– Мне надо… ну…

– Вот черт, – вздохнула Эви. – Ладно, ладно! Я не хочу, чтобы ты помер от перитонита, как Валентино. Минутку подожди.

Она сполоснула ломтики огурца под краном, сунула их в рот и выдернула затычку из ванны. Вода стекала, образуя шумную воронку, пока Эви вытиралась и натягивала домашний халат. Затем она с размахом открыла дверь.

– Все для тебя, – сказала она смущенному Джерихо, и он прошел в ванную.

Эви отправилась на кухню, выжала себе стакан апельсинового сока, аккуратно выловила косточки и с наслаждением выпила кисленький целебный нектар вместе с парой таблеток аспирина.

– Ох, святая Мария!

Спустя мгновение из ванной показался хмурый Джерихо.

– Что тебя гложет?

– Ничего.

Он молча сел на диван и принялся возиться со шнуровкой ботинок. Его неодобрение подвисло в воздухе, как густой аромат солей для ванны, которыми только что пользовалась Эви. Она понимающе отнеслась бы к скандалу, но терпеть не могла, если ее молча осуждали. Неприятное чувство начинало разъедать ее изнутри, и она снова становилась маленькой неуклюжей и никому не нужной девочкой. Игнорируя головную боль и надутого Джерихо, Эви весело запела:

– Во всем мире нет лучшей игрушки, чем большой город для парня и девчушки…

– Я только хотел спросить, является ли подобное привычным распорядком твоей жизни, – пробурчал наконец Джерихо.

– Привычным распорядком? Хм-м, знаешь, я бы наверное, еще не отказалась от цирковой обезьянки. Их все так любят.

– И для тебя вся жизнь здесь – лишь одна большая вечеринка?

Эви начала раздражаться. По крайней мере она не боялась выйти в большой мир и начать жить по-настоящему. А Джерихо не видел другой жизни, кроме как сидеть, уткнувшись в старую пыльную книжку, и похоже, что его больше ничего не интересовало.

– Уж лучше так, чем каждую ночь залипать и высиживать непонятные идеи, словно потерянный брат лорда Байрона! И не надо строить обиженное лицо – ты действительно слишком замкнут. И чего в этом хорошего, скажи на милость? Тебе ведь восемнадцать, а не восемьдесят, дружочек! Поживи хоть немножко.

Джерихо рывком поднялся с дивана.

– Пожить немножко?! Немножко пожить? – Он с возмущением выдохнул. – Если бы ты только знала… – Он вдруг осекся, и Эви поняла, что невероятным, просто нечеловеческим усилием воли парень заставил себя успокоиться и замолчать. – А вообще не обращай внимания. Ты все равно не поймешь. Мне пора в музей.

Он подхватил замусоленный томик Ницше и с грохотом захлопнул за собой дверь.

* * *

Эви сидела у постели Мэйбел. Аспирин не помог, но, как настоящая современная девушка, она не собиралась сдаваться и валяться в постели весь день. А вот бедная Мэйбел пала жертвой страшного похмелья. Она лежала в постели, скрючившись, как креветка, и на случай тошноты не выпускала из рук тазика.

– Свежие новости! Сенсационный заголовок всех сегодняшних газет: любовь всей твоей жизни не очень-то одобряет флэпперский образ жизни, – полушепотом, будто открывая страшную тайну, сообщила Эви. – В самом деле, Мэбси! Может быть, ты как следует взвесишь все еще разочек? Он невыносимый зануда.

– Мой желудок тоже не одобряет флэпперский образ жизни, – уныло пробурчала Мэйбел. Она даже не могла оторвать голову от подушки. – Я ни за что в жизни не стану больше пить.

– Пирожок, все так поначалу говорят.

Мэйбел застонала:

– Я серьезно. Никогда еще так паршиво себя не чувствовала. Больше пить не буду. – Она слабо подняла правую руку. – Ты станешь официальной свидетельницей моей клятвы.

– Засвидетельствовано и опубликовано.

Мэйбел уронила руку на одеяло, и вдруг ее лицо скривилось, будто от приступа невыносимой боли. Эви спрыгнула с кровати.

– Что такое? Хочешь дать новый залп?

Мэйбел покопалась под кроватью и вытянула оттуда что-то, отдаленно напоминающее обруч, который Эви вчера надела на нее. Он прогнулся в самом центре – совершенно очевидно, что на него наступили. Часть стразов вывалилась, павлиньи перья печально повисли, словно усталые танцовщицы после гулянки.

– Мне ужасно жаль.

– Ой… – Эви выругалась про себя. Рот Мэйбел задрожал, и Эви поняла, что ее подруга на грани того, чтобы устроить эпохальную истерику, настоящее наводнение. Поэтому она небрежно отбросила обруч в сторону, как мусор. – Это старье? Ты сделала мне услугу, милая. Я уже и не знала, как от него избавиться.

Мэйбел склонила голову набок:

– Ты ведь мне врешь, да?

– Ага.

– Просто чтобы я не расстроилась?

– Нет. Чтобы самой тоже не расстроиться. Иначе я разревусь.

– Спасибо тебе. – Мэйбел грустно улыбнулась и согнула мизинец крючком. – Подружки на всю жизнь?

Эви взяла ее мизинец своим.

– На всю жизнь. – Затем чмокнула Мэйбел в лоб и выключила ночник. – Постарайся хоть немного поспать, пирожок.

Эви вышла из Беннингтона и зашагала по Бродвею, мимо витрин дорогих магазинов. В магазине радио демонстрировали новую модель, включив звук на полную катушку, чтобы привлечь посетителей. Эви на минутку задержалась, чтобы послушать, и принялась подкрашивать губы, глядя на свое отражение в витрине.

– Это Седрик Дональдсон, репортаж прямо с аэропорта Рузвельт-филд, Лонг-Айленд. Всего пару минут назад Джейк Марлоу посадил здесь Американский Флаер, аэроплан собственного изобретения. Вы можете слышать аплодисменты зрителей, собравшихся здесь в этот погожий осенний денек, чтобы поддержать героя-изобретателя! Оркестр высшей школы Бэйсайд играет марш «Звезды и полосы»!

Продавец неодобрительно уставился на Эви через стекло. Она принялась размахивать руками и ногами, делая вид, что марширует, и насмешливо отдала ему честь. Затем неспешно продолжила свой путь. У газетного киоска ее ноги будто приросли к месту. Главная страница «Нью-Йорк Дэйли Миррор» вопила огромными буквами «МАНХЭТТЕНСКИЙ МАНЬЯК СНОВА НАНЕС УДАР!». Она схватила газету и быстро пролистнула на вторую страницу, краем взгляда зацепившись за рекламу «специальных биноклей для наблюдения за Соломоновой кометой».

– Эй, куколка, ты платить собираешься? – Газетчик протянул раскрытую ладонь.

Эви бросила ему пятицентовик и, сжимая в руке газету, поспешила в музей.

Уилл сидел в гостиной вместе с Джерихо и Сэмом. Он был крайне бледен.

– Я… я только что услышала… – запыхавшись, пролепетала Эви. Она показала им газету.

– Томми Даффи. Ему было всего двенадцать. Убийца отрубил ему руки.

Желудок Эви провалился куда-то вниз.

– Убийца – тот же самый человек?

Уилл кивнул.

– Перед преступлением он сделал объявление в газете.

Джерихо открыл вчерашний вечерний номер «Дэйли Ньюc»: «И в эту пору люди станут искать смерти, но не обретут ее, и будут желать гибели, но смерть отступит от них. И тогда с появлением кометы пробудится Зверь».

– Кажется, этому парню нравится привлекать к себе внимание, – сказал Уилл. – Он опять оставил записку рядом с телом.

Эви развернула тонкий пергамент, напоминавший тот, что они обнаружили в прошлый раз, с теми же символами в самом низу.

– Будь с ним аккуратнее – его нужно будет вернуть детективу Маллою, – заметил Уилл.

«И в эту пору молодежь проводила время в праздности. Их руки не касались плуга и не вздымались к небу в молитве к Господу Богу нашему. И Господь разгневался и повелел Зверю принять шестое жертвоприношение, символ покорности».

– Руки, – сказала Эви. – У Руты Бадовски он забрал глаза, у Томми Даффи – руки. Почему?

– Пока не вижу в этом никакого смысла, – признался Уилл.

– Для убийства ребенка вообще не существует никаких оправданий.

– Я сейчас говорил о символике. – Уилл встал и принялся расхаживать по комнате. – Томми Даффи находился в странном положении. Его повесили вниз головой, одну ногу согнули. Это не христианский, а языческий символ: «Повешенный», старший аркан Таро. В этом замешана магия или мистицизм. Да, а вот это было засунуто в карман штанов мальчика.

Уилл положил на стол какой-то буклет. На обложке был изображен человек в белом балахоне и остроконечном колпаке, стоящий под крестом и раскрытой Библией. Он звонил в Колокол Свободы, а сверху за ним с одобрением наблюдал призрак Джорджа Вашингтона.

– «Добропорядочный гражданин», – прочла Эви. – Что это такое?

– Ежемесячная публикация Церкви Огненного Столпа, – ответил Уилл. – Там серьезно поддерживают Ку-клукс-клан.

– Думаешь, кто-то из членов клана мог убить мальчика?

– Вполне возможно. Но с другой стороны, брошюра могла валяться там еще до убийства, и это просто совпадение или желание сбить нас со следа. Томми Даффи был ирландцем, а Рута Бадовски – полькой. Возможно, убийца питает ненависть к иностранцам.

– Он может быть и антикатолицистом, – заметил Джерихо.

– Таким отморозкам вообще никакие духовные обоснования не нужны, – проворчал Сэм.

Эви знала, что у них в Зените живут люди, вхожие в Ку-клукс-клан. А люди вроде отца Гарольда Броуди поддерживали их. Но родители Эви некогда были католиками: ирландские О’Нилы. Папа всегда выступал против принципов клана и их слепого, ограниченного фанатизма.

– Когда поедем? – спросила Эви.

– Куда поедем, куколка? – поинтересовался Сэм.

– Мы ведь поедем в эту Церковь Огненного Столпа, чтобы разобраться?

– Я не могу, – сказал Уилл. – Я как-то раз помогал вкатить иск против тамошнего главы, Великого Дракона. Так что они меня хорошо знают.

– А что насчет детектива Маллоя? – спросил Джерихо.

Уилл тяжело вздохнул:

– Он уже отправил утром своих людей, но они как на стену наткнулись. Епископ и основатель Альма Бридвелл Уайт угрожает судебной тяжбой каждому, кто посмеет сказать хоть слово против ее обожаемой церкви.

Эви привстала:

– А что, если мы с Джерихо изобразим молодоженов, которые хотят прийти в лоно церкви? Тогда мы сможем свободно шнырять по окрестностям и все разузнать.

Джерихо посмотрел на нее:

– Мы… с тобой?

– Вы что, издеваетесь? – не выдержал Сэм. – Кажется, нашего великана прибирают к рукам? Будь осторожнее, приятель, – она поматросит и бросит!

– Я и сам могу справиться, спасибо.

– Не сердись, дружок, ты отличный парень. Если серьезно, вам нужно подкрепление – какой-нибудь ловкач вроде меня. К тому же кто-то должен вести машину.

– Я сама могу вести, – возразила Эви.

– Эви сама может вести, – повторил Джерихо, с откровенным вызовом глядя на Сэма.

– Ну и прекрасно. Так что поедем все вместе, – уступил Сэм. – Но если машину раздобуду я, то я и поведу.

– Как пожелаете, – ответил Уилл. – Эви, мы можем поговорить у меня в кабинете?

– Мне никогда не доверяют машину. А я ведь хорошо вожу, – бурчала Эви, следуя за дядей в кабинет. Он достал из ящика стола небольшую фляжку и отпил из нее глоток. – Так у вас все-таки есть спиртное! – не выдержала Эви.

– Очень жаль тебя разочаровывать, но это Суспензия Филипса с магнезией. У меня разболелся желудок – неудивительно после того, что я наблюдал этим утром. Садиться ни к чему, я буду краток. Евангелина, я не твоя мама, но это не значит, что я не считаюсь с рамками приличий. Возвращение домой под парами не допускается ни в каком виде. – Дядя посмотрел на нее в упор, и Эви подумала, что ей еще никогда не приходилось чувствовать на себе такого тяжелого испытующего взгляда.

– Но, дядя…

Уилл жестом остановил ее, не дав заговорить.

– Стоит тебе напомнить, что поезда до Огайо отправляются каждый день. Это ясно?

Эви тяжело сглотнула.

– Я все поняла.

– Я совершенно не против того, чтобы ты веселилась. Но требую, чтобы ты не делала глупостей и была в безопасности. Все-таки по городу разгуливает маньяк.

Эви вдруг вспомнила о книге, которую листала вчера.

– Вот черт! Я совершенно забыла рассказать тебе о том, что нашла тот самый символ в библиотеке! Он относится к какому-то ордену – братству, братии… да как же он назывался?

Вбежав в библиотеку, Эви принялась рыться на полках, превращая плоды кропотливой работы Джерихо в первозданный хаос. Он с немым укором следовал за ней, пытаясь привести полки в порядок.

– Вот она! – Эви бегом спустилась по витой лестнице. – «Религиозный фанатизм в движении Второго великого пробуждения». Лучшего лекарства от бессонницы я не знаю, но зато в книге нашлось вот это. – Она открыла изображение пентаграммы со змеей. – Братия! Ты знаешь, что это такое?

– Нет, но я знаю, кто сможет нам помочь: доктор Георг Поблоски из Колумбийского университета. Он мой старый приятель и профессор религиоведения. Я позвоню ему сейчас же. – Уилл стремительно вышел из библиотеки.

Джерихо робко откашлялся.

– Хочешь, я подежурю вместо тебя? – спросил он так серьезно, будто музей был полон посетителей.

– А где Сэм? – спросила Эви.

– Пошел позвонить приятелю, чтобы одолжить машину.

– Неудивительно, ведь своей у него нет, – проворчала Эви.

– Давай я выйду на дежурство, – предложил Джерихо.

– Спасибо, я сама, – отказалась Эви. Она все еще дулась на него за утреннюю отповедь и не хотела делать из него мученика.

Размышляя о вчерашней вечеринке и об убийстве, Эви не спеша расхаживала по комнатам музея. Не стоило демонстрировать всем подряд свои способности к чтению прошлого. Что, если они теперь будут постоянно просить ее делать это? Или, уже протрезвев, посчитают ее опасной, поскольку она может раскрыть секреты, которые до этого были тщательно спрятаны от посторонних? Эви поклялась самой себе, что в следующий раз будет осторожнее.

У нее из головы не выходила история о Пророках, которую она услышала от Уилла в день приезда. Отыскав книгу Либерти Энн Рэтбоун, она поудобнее устроилась перед камином и принялась читать.

Предсказания Либерти Энн Рэтбоун,

записанные ее братом и верным слугой,

Корнелиусом Т. Рэтбоуном

Сегодня моя дорогая Либерти Энн лежала в том же самом состоянии, в каком она вернулась из леса, одурманенная. Иногда она восторженно рассказывает о чудесах, которые видит, иногда в ужасе сыплет предостережениями. Складывается впечатление, что перед ней приоткрылась завеса будущего, подвластная только ангелам и Провидению. Я записал все ее слова.

«Мы – Пророки. Мы были, есть и будем. Нас подпитывает сила, проистекающая от великой энергии земли и народа, ее населяющего, и пребывающая с нами столько, сколько это необходимо. Мы видим мертвых. Говорим с духами. Путешествуем во сне. Читаем судьбы из вещей, что возьмем в руки. Будущее открыто перед нами, как маршрутная карта перед путешественниками».

Эви перелистывала страницы, жадно поглощая глазами текст.

«Не существует такой безопасности, за которую следовало бы заплатить свободой. Сердце союза развалится… небеса осветятся странным пламенем. Откроется дверь в вечность. И со штормом вернется страшный человек в цилиндре… Око не может видеть…»

В самом низу страницы был сделан набросок глаза, окруженного солнечными лучами, под которым змеилась молния.

«Пророки не должны сдаваться, или погибнут все».

Закрыв книгу, Эви отложила ее в сторону. Совершенно очевидно, Корнелиус Рэтбоун очень любил свою сестру. Интересно, снилась ли она ему также, как ей снится Джеймс? Эви невольно потянулась к своей подвеске-талисману. Из-за ночного разгула ей нездоровилось. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь окна, заливали все золотистым светом. Разомлев от тепла камина, Эви уронила голову на сложенные руки и заснула.

Ей снился город. Улицы, громадные и высокие, как каньоны, были совершенно пусты. В отдалении скапливались темные грозовые облака. Эви принялась кричать и звать на помощь, но никто не откликнулся. Ветер носил по дорогам мусор и брошенные газеты. И тут она ощутила чье-то присутствие. Тени, едва уловимые глазу. Она повернула голову как раз в тот момент, когда призраки отступали в сумрак, нашептывая: «Она – одна из них. Ты не сможешь нас остановить. Нас уже ничто не остановит».

Повернув за угол, Эви, к своему удивлению, столкнулась с Генри, который кого-то искал. Увидев ее, он удивленно вытаращил глаза:

– Эви, ты что здесь делаешь? Запомни: ты меня не видела.

Стоило ей отвести взгляд на мгновение, как он тут же исчез. Но к ней бежал кто-то другой, и тут Эви поняла, что не может двинуться с места. Она была просто парализована страхом. Фигура приближалась. Девушка с черными волосами и зелеными, цвета бутылочного стекла, глазами. Они уже где-то встречались – девушка была ей знакома. И тут Эви осенило – хостесс из китайского ресторана. В руке у нее был странного вида кинжал. Девушка выглядела встревоженной и чем-то недовольной.

– Ты не должна здесь находиться! Проснись!

– Эви, проснись! – Сэм тряс ее за плечо. Эви заморгала, огляделась и поняла, что заснула в музее. Солнечный свет лился из окон на дядюшкину коллекцию.

– Ты очень крепко уснула.

– Неужели? – Она потянулась. Ее сердце колотилось, как бешеное.

– И по-видимому, тебе снился не самый удачный сон. Ты кричала…

Эви кивнула:

– Да, жуткий кошмар.

– Эх, куколка! Неудивительно, ведь у нас только и разговоров, что про маньяков и убийства. Не волнуйся, можешь все рассказывать мне. Дядя Сэм не даст тебя в обиду. – Он присел в кресло рядом и нежно поправил ей челку. Но улыбка его оставалась по-волчьи хищной, как и в первый день на вокзале.

Эви посмотрела на него наивным, трогательным взглядом:

– Ну, я была в Нью-Йорке, совсем одна…

– Бедная детка. – Сэм приобнял ее за плечи.

– И ходила по улицам в поисках хотя бы одной живой души… но никого не было…

– Ужас какой. – Он придвинулся так близко, что Эви почувствовала терпкий аромат его кожи.

– И вдруг я оказалась на вокзале… – Эви сделала эффектную паузу. – И потом случилось самое страшное.

– Что же, куколка? – промурлыкал хитрый негодяй.

– Один подонок украл у меня двадцать долларов! – Она изо всей силы пихнула Сэма, так что тот с трудом сохранил равновесие.

Он ухмыльнулся:

– Так вот какая благодарность ждет каждого, кто захочет тебе помочь?

Эви кивнула и выжидательно посмотрела на него.

– Я зашел сказать тебе, что у входа ждет настоящий живой посетитель, который даже готов заплатить. Он хочет экскурсию.

– Отправь к нему Джерихо. – Эви лениво потянулась.

– Этот тип хотел видеть твоего дядю, и я сказал, что ваше высочество оставили за главную. – Сэм с шутовским видом ей поклонился.

Эви негодующе закатила глаза.

– Ну что, сможешь совладать с собой и не стащить ничего, пока меня не будет?

– Единственное, что я мечтал бы похитить, – это твое сердце, куколка! – Сэм ухмыльнулся.

– Ты не настолько талантливый вор, Сэм.

В холле музея Эви встретила молодого человека в помятом костюме, нервно крутившего шляпу в руках. Из нагрудного кармана его жилета торчал толстый блокнот.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – приветливо спросила Эви и улыбнулась.

Парень прекратил мучить свою шляпу и по-панибратски протянул ей руку дощечкой.

– Здравствуйте, как поживаете? Меня зовут Гарри Снайдер. Я приехал в Нью-Йорк из Висконсина. Услышал про ваш музей и понял, что просто обязан взглянуть своими глазами. Уже предвкушаю, как дома расскажу об этом приятелям.

Если Гарри Снайдер действительно приехал из Висконсина, Эви готова была съесть свою модную шляпку. Если его действительно звали Гарри Снайдер, она готова была съесть еще одну шляпку.

– Добро пожаловать в музей Американского Фольклора, Суеверий и Оккультизма, мистер Снайдер, – жеманно пропела Эви, умышленно растянув его нелепую фамилию. – Пройдемте сюда.

Эви провела его по всем залам, рассказывая об экспонатах сведения, подчерпнутые из исторических справок Уилла, кое-где приукрашивая их выдуманными на ходу подробностями. Все это время парень делал пометки в блокноте и оглядывался с таким видом, будто из-за угла вот-вот выскочит какой-нибудь призрак.

– Один друг рассказал мне, что вы помогаете полиции с расследованием убийств Манхэттенского Маньяка. Просто мурашки по коже. У вас есть какие-нибудь предположения? – Он схватил старинную статуэтку семнадцатого века с таким видом, будто это была дешевая солонка. Эви невозмутимо забрала у него экспонат и аккуратно поставила на место.

– Дядя вам ничего не рассказывал? Убийца в самом деле следует какому-то сатанинскому культу? Каково его мнение на этот счет?

– К сожалению, я взяла на себя обязательство не разглашать подробностей розыска. Я обещала детективу Маллою.

Парень придвинулся.

– Но я не наблюдаю поблизости замечательного детектива Маллоя. Скажите, что маньяк сделал с глазами бедной девушки? Ходят слухи, что он прислал их в полицию с запиской. Это правда?

Эви, прищурившись, посмотрела на него:

– Кто вы такой на самом деле?

– Меня зовут Гарри Снайдер. Я приехал из…

– Да прекратите уже врать! – отрезала Эви.

Загадочный гость расплылся в улыбке и шутливо погрозил ей пальцем.

– Вы меня раскусили. – Он с уважением пожал ей руку. – Я – Ти-эс Вудхауз, репортер из «Дэйли Ньюс». Хотел получить какие-нибудь комментарии по делу Манхэттенского Маньяка от вашего дядюшки, но к нему сложнее пробиться, чем к президенту. Кажется, я хотел обратиться не к тому члену семьи? – И он занес остро заточенный карандаш над блокнотом.

– Я рада, что уже взяла с вас плату за посещение, мистер Вудхауз. Я покажу вам, где выход. – Сердито цокая каблучками по мраморному полу, она направилась к двери. Вудхауз бросился догонять ее.

– Зовите меня Ти-эс, пожалуйста. Неужели вам не хочется увидеть свое имя в газете? И потом показывать ее друзьям? К тому же мы можем опубликовать и ваше фото – в редакции никто не будет против разместить портрет такой хорошенькой девушки. Вы станете настоящей вишенкой на коктейле под названием «Манхэттен».

Эви призадумалась. Разве они не заслуживают славы и награды за утомительную работу, которую выполняют? Разве они не достойны стать звездами? Однако если об этом узнает дядя Уилл, он будет рвать и метать. Ведь она клятвенно обещала ему, что не станет ввязываться в сомнительные дела. А эта сделка была определенно из таких.

– Простите, мистер Вудхауз. Я никак не могу.

Репортер с умоляющим видом прижал шляпу к груди.

– Мисс О’Нил, послушайте, я готов на любую сделку с вами! Мне во что бы то ни стало нужна эта история! Она станет моим отправным билетом в большую журналистику. Вам никогда не хотелось чего-нибудь подобного?

Сейчас он напомнил Эви хулиганистого подростка-второгодника. Высокий, худощавый, полный энергии, как сжатая пружина, вот-вот готовая выстрелить. Узкое лицо с веснушками, увенчанное копной непокорных каштановых волос, яркие брови и хитро сощуренные лисьи голубые глаза, постоянно наблюдающие и примечающие что-то. Эви прекрасно понимала скрытое в них чувство.

– Но я не могу принимать таких решений.

– Можете! – Хитрые глаза пристально уставились на нее. – Чего вы хотите? Просто скажите. Хотите, чтобы ваше имя упоминалось во всех статьях с великосветскими сплетнями? Хотите колонку с историей о том, как красавцы миллионеры грызутся за ваши руку и сердце? Мне все это по плечу.

– Вам даже статья про убийцу пока не по плечу, мистер Вудхауз. Как вы сможете мне помочь?

– Если я добуду для «Дэйли Ньюс» эксклюзивный материал, то ситуация изменится. Я действительно смогу осуществить любое ваше желание. Услуга за услугу. И честная сделка.

Он снова протянул ей ладонь для рукопожатия, но она сделала вид, что не заметила.

– А здесь очень тихо, – сказал он с таким выражением, что намек сразу становился понятен.

– Сейчас просто послеобеденная сиеста.

Вудхауз принялся озабоченно разглаживать поля своей шляпы, будто его полностью поглотило это занятие.

– Насколько я знаю, здесь вечная сиеста. Слышал, что весной это заведение собираются закрывать. Если только оно не начнет приносить доход в казну.

Ожесточенно закусив губу, Эви принялась думать. Она уже давно ломала голову над тем, как сделать музей популярным. Сейчас заветная возможность сама шла к ней в руки. Уилл был ученым-гением, но не бизнесменом. И если кому-нибудь и суждено было спасти музей, то только Эви. Она хочет помочь, и почему бы в то же самое время не устроить и свою собственную судьбу?

– Я согласна на сделку с вами, мистер Вудхауз. Нам нужны посетители. Я расскажу вам то, что знаю – в качестве анонимного источника, – а вы напишете о том, как хорош музей и сколько народу сюда приходит. Конечно, вы можете упомянуть о том, что в расследовании этих ужасных преступлений дяде Уиллу помогает его племянница, мисс Эви О’Нил. И если моя фотография чисто случайно окажется в газете, я ведь ничего с этим не смогу поделать, так?

– Совершенно верно. – Вудхауз довольно улыбнулся и лихо заломил шляпу назад. – Известный факт, что газеты продаются лучше, если их страницы украшают хорошенькие девушки.

– В таком случае мы договорились?

– Договорились. – Они ударили по рукам. Вудхауз снова занес карандаш над блокнотом. – Итак, начнем. Мы знаем, что убийца оставляет за собой какие-то оккультные символы. О чем речь?

– Это пентаграмма, окруженная змеей, пожирающей собственный хвост. Убийца оставляет ее в виде клейма на своих жертвах. Кроме того, мы обнаружили записки религиозного характера. Дядя предполагает, что их текст имеет отношение к Откровению Иоанна Богослова.

Карандаш Вудхауза скрипел по бумаге.

– Это здорово. Киллер Книги Откровений! Звучит классно, мне нравится.

– Мы не знаем, верна эта гипотеза или нет.

– Не важно. – Лицо парня было полно решимости. – Мы – пресса, мы сделаем эту гипотезу верной. Что еще?

– Пока все. Ожидаю публикации этой истории, мистер Вудхауз.

Он засунул карандаш за ухо, убрал блокнот в карман и снова пожал ей руку.

– Ты молодец, Эви. Не волнуйся – я всегда сдерживаю свои обещания.

Эви очень надеялась, что это правда. Если Уилл не способен нормально вести дела музея, то, может быть, у нее получится? Если Эви планирует задержаться на Манхэттене больше, чем на три месяца, ей пора было делать себе имя. А такой приятель, как Вудхауз, будет ей очень полезен.

 

Глава 21

Забавно, как может обернуться дело

Генри очнулся, задыхаясь от ужаса. Он отправился туда с надеждой найти Луиса. Но вместо этого встретил Эви, и совершенно очевидно, что она видела его тоже. Это было странно, и Генри знал, что странностей надо бояться. Он путешествовал во сне уже пару лет, но такого с ним еще не случалось.

Генри прошел в ванную, встал у потрескавшейся раковины и несколько раз умылся холодной водой, затем мокрыми руками пригладил взъерошенные волосы. Надев любимую соломенную шляпу, он долго смотрел на свое бледное отражение в зеркале. Затем уткнулся в него лбом и закрыл глаза.

– Луис, где ты? – позвал он, не ожидая никакого ответа.

* * *

– Сестра, – тихо сказал Мемфис. – Я могу поговорить с вами наедине?

– Ты обо мне хочешь поговорить? – Исайя подскакивал на месте, сидя в столовой сестры Уолкер. На сегодня упражнения с картами были закончены, так что он занимался арифметикой. Мемфиса всегда потрясала способность брата встревать в разговоры, которые никак его не касаются.

– С чего это мы должны говорить о тебе? У нас с сестрой есть более важные темы для разговора.

Исайя насупился:

– Я очень важный!

– Конечно, малыш, – успокоила его сестра Уолкер. – Почему бы тебе не взять еще одну конфету, Исайя? Мемфис, давай выйдем на кухню.

Мемфис проследовал за сестрой Уолкер по узкой анфиладе комнат в маленькую веселую кухоньку со шторами в цветок и окнами, выходившими на типичный внутренний дворик, завешанный бельем. Присев за стол напротив него, сестра предложила ему печенье, Мемфис взял одно и осторожно его надкусил. Кондитер из сестры Уолкер был неважный, печенье получалось жестким и сухим, но Мемфис каждый раз соглашался из вежливости.

– Что у тебя на уме, Мемфис?

– Волнуюсь за Исайю.

– Что-то случилось?

Мемфис не знал, стоит ли рассказывать все, как есть. Что, если сестра Уолкер больше не захочет работать с Исайей? Он этого не стерпит. С другой стороны, творилось что-то неладное, и Мемфис был обязан рассказать об этом кому-нибудь, но только не Октавии.

– Он стал просыпаться по ночам. Ходить в трансе и говорить что-то странное.

Сестра Уолкер нахмурилась:

– Что именно?

– «Я – Зверь. Змий-искуситель». И что-то еще, по стилю похожее на Библию, но совершенно мне незнакомое.

– Я – Зверь, Змий-искуситель, – задумчиво повторила сестра. – Это из Книги Откровений, если вспомнить уроки в воскресной школе. Я против любой клеветы, но, может быть, это Октавия перестаралась? – мягко предположила она.

Мемфис поморщился. Пугать детей ужасами Страшного Суда было вполне в духе Октавии.

– Но он повторял еще кое-что любопытное. Одно и то же слово: «Пророки».

Кровь отлила от лица сестры Уолкер. Мемфис уже испугался, что ляпнул что-нибудь лишнее: женщина молчала.

– В чем дело? Это что-то плохое?

– Я уже давно не слышала этого слова, – сказала она с легкой грустью. – Так называют людей с редкими способностями.

– Как, например, у Исайи?

Она слегка пожала плечами.

– Зависит от того, во что тебе хочется верить. Но в общем, да, некоторые стали бы называть Исайю Пророком.

Мемфис раскрошил печенье на мелкие кусочки.

– Но где он мог услышать подобное?

– Дети вообще многое слышат. – Сестра Уолкер принялась медленно помешивать лед в своем стакане. – Это название встречается в предсказаниях одной провидицы восемнадцатого века по имени Либерти Энн Рэтбоун. Она была совсем ребенком. Ее брат, Корнелиус, выстроил целый особняк в Центральном парке. Теперь в нем находится музей Американского Фольклора, Суеверий и Оккультизма. Некоторые называют его музеем Зловещих Страшилок.

– А, я о нем слышал. Но зачем Исайе говорить об этих Пророках?

Сестра Уолкер вышла в соседнюю комнату и вернулась со свежей газетой в руках.

– Убийства. Хозяин музея, доктор Фицджеральд, помогает полиции с расследованием. Исайя наверняка слышал, как люди судачат об этом. Может быть, он испугался и перенес свои страхи в сон. Некоторым детям свойственно страдать от лунатизма или говорить во сне, если днем их что-то сильно напугало. А наш Исайя очень чувствителен из-за своего дара. Он похож на радио, способное улавливать сигналы отовсюду.

В самом деле, вокруг все только и обсуждали эти ужасные преступления, и даже тетка Октавия о них упоминала. Мемфису очень хотелось верить, что именно в этом и заключена причина странного поведения брата. Но слишком уж необычные вещи тот говорил, а то состояние, в которое он погружался… Все это выглядело крайне подозрительно.

Но он уже и так отнял слишком много времени у сестры Уолкер. Ему не хотелось пудрить ей мозги фантастическими предположениями, в которых он не был уверен.

– Думаю, вы правы. Большое спасибо, сестра Уолкер.

– Не за что. Ты ни о чем больше не хочешь спросить?

Мемфис вспомнил о своем навязчивом сне, но у него не хватило духу рассказать все сестре. Это бы выглядело слишком глупо и совсем не похоже на проблемы действительно взрослого, здравомыслящего человека.

– Нет, мэм. Больше ничего.

Сестра Уолкер медленно кивнула:

– Ладно. Мемфис, кстати, сколько тебе лет, напомни?

– Семнадцать.

– Семнадцать, – задумчиво повторила она с таким видом, будто это что-то означало. Мемфис ничего не понимал. – А ты мог читать карты так же, как Исайя? Или делать что-нибудь этакое?

Мемфис не знал, слышала ли сестра Уолкер о его славном прошлом целителя. Они никогда это не обсуждали, а сейчас не было никакого смысла ей все рассказывать. Целительство нельзя было сравнивать со способностями Исайи, кроме того, все уже давно было кончено.

– Нет, мэм, – легко и безо всякой горечи ответил он. – Думаю, все лучшее досталось Исайе. Спасибо за печенье.

Сестра Уолкер засмеялась:

– Мемфис, не нужно быть Пророком, чтобы понять – это печенье тебе совершенно не понравилось.

– Я просто не голоден, мэм. Только и всего. – Мемфис улыбнулся, прекрасно понимая, что эта женщина видит его насквозь.

Вернувшись в столовую, Мемфис взъерошил брату волосы.

– Пора домой, креветочка.

– Исайя, – обратилась к нему сестра Уолкер. – Тебе не снятся странные сны? – И она заговорщицки подмигнула Мемфису.

– Еще какие, мэм! Мне снилось, что я поймал лягушку. Это была самая огромная лягушка на всем белом свете, и она позволяла мне ездить на ней верхом. Только мне, и никому другому!

Сестра Уолкер посмотрела на Мемфиса, словно говоря: «Видишь? Тут не о чем волноваться».

– Как жаль, что этой лягушки нет здесь, чтобы подбросить тебя до дома. Не забудь свои книжки.

Она передала Исайе книгу и слегка приобняла мальчика за плечи. Исайя взял ее руки в свои и обеспокоенно заглянул ей в глаза:

– Сестра, будьте осторожны с тем стулом.

– Каким еще стулом?

– Тем, на кухне.

– Исайя, пойдем уже, – с нажимом сказал Мемфис и слегка потянул его за рукав.

– Хорошо, милый. Я буду очень осторожна. Но и ты поспеши домой, чтобы тетя не ругалась.

Сестра Уолкер помахала им вслед с крыльца и некоторое время наблюдала, как они, споря о каких-то мальчишеских глупостях, уходят прочь. Мемфис, очевидно, скрывал что-то, она буквально чувствовала это кожей. Старая добрая Маргарет легко могла бы узнать суть. Но все это уже в прошлом, она должна думать о будущем. Приехав в Гарлем полгода назад, она собиралась охотиться на Мемфиса Кэмпбелла – ведь от него зависело будущее, как ей тогда казалось. Забавно, как может обернуться дело. Но теперь у нее есть Исайя. И если предчувствие ее не обманывало, ему требовалось хорошенько подготовиться к тому, что ждало их всех впереди.

Уже намного позже, вечером, она отправилась на кухню, чтобы достать большое блюдо. Оно лежало на самой верхней полке буфета, так что ей пришлось придвинуть стул. И в тот самый момент, когда Маргарет протянула руки к блюду, у стула сломалась ножка, и женщина рухнула на пол, больно ударив коленку и локоть. Она почти не пострадала – только сильно испугалась, – но вот стул сломался окончательно. И тут она с ужасом вспомнила слова Исайи.

«Сестра, будьте осторожны с тем стулом».

 

Глава 22

Добропорядочный гражданин

Резиденция Церкви Огненного Столпа располагалась на восьмидесяти акрах фермерской земли в Зарепате, штат Нью-Джерси. Евангелистка Альма Бридвелл Уайт решила построить его на берегу реки Милстоун, подальше от всего того, что она считала «тлетворным влиянием цивилизации». У ее паствы было все, что нужно: жилье, колледж, церковь. Чужаков тут откровенно недолюбливали.

Сэм вел машину по насыпной дороге, окруженной аккуратной деревянной оградой, за которой кучкой стояли опрятные белые двухэтажные домики, в центре просматривался парк с идеально подстриженным газоном. Мужчины и женщины в скромных костюмах сновали по своим делам, приветствуя друг друга вежливыми улыбками.

– Не очень-то они смахивают на убийц, – заметила Эви.

– Так всегда бывает, – разубедил ее Сэм.

В главном здании их встретил мистер Адкинс, дородный лысеющий господин с упрямой квадратной челюстью и крепким рукопожатием.

– Церковь Огненного Столпа приветствует вас!

Джерихо с Эви представились как мистер и миссис Джонс, а Сэм – мистером Смитом, кузеном Джерихо, который любезно согласился подбросить их на машине.

– Какое милое семейство, – заметил мистер Адкинс. – Вы прямо-таки наши люди.

Он устроил им небольшую экскурсию по владениям церкви, показал храм с огромным органом. Вернувшись в здание администрации, они миновали столовую, где несколько женщин в одинаковых синих юбках и белых блузах, сидя за столом, собирали религиозные буклеты. Они мило заулыбались и замахали руками, будто Эви, Сэм и Джерихо были желанными гостями к ужину. Эви невольно представила эти лица в зловещем свете горящего в ночи креста. Капля холодного пота выступила у нее на шее и сбежала вниз, под платье.

Мистер Адкинс пригласил их в небольшой кабинет. На стене висело вышитое крестиком панно: «Неусыпная бдительность – расплата за свободу». Эви примостилась на самом краю стула. Джерихо сел рядом. Сэм встал за их спинами, сунув руки в карманы, и принялся оглядываться по сторонам.

– Что Церковь Огненного Столпа может сделать для вас, мистер и миссис Джонс?

– Мы с супругом так впечатлены благочестивым образом жизни в вашей общине. Мы подумываем о том, чтобы оставить Манхэттен, особенно после того, как начались эти жуткие убийства. – Эви поежилась для большей убедительности. – Мы не чувствуем себя в безопасности, не так ли, милый?

– Я… Ой…

Эви похлопала его по руке.

– В самом деле, нет. Как вы считаете, это ведь просто ужасно, мистер Адкинс?

– Абсолютно с вами согласен. Но не могу сказать, что удивлен вашим визитом. В условиях постоянного притока чужеродного элемента, знаете ли, – ведь они засоряют нашу чистую белую расу, искажают наш образ жизни. Еврейские анархисты. Большевики. Итальянцы и ирландские католики. Негры со своими плясками и колдовством. Они не придерживаются нашего с вами морального кодекса. Они не разделяют наших американских ценностей. А мы верим в стопроцентный американизм.

– Какого рода? – еле слышно спросил Сэм.

Эви изобразила приступ кашля, да так, что казалось, у нее сейчас вывалится легкое.

– Мистер Адкинс, могу я попросить стакан воды? – И она снова закашлялась.

– Конечно. Но мне придется сходить за ним на кухню. Я на минутку отлучусь. Чувствуйте себя как дома.

Как только он скрылся за дверью, Эви подскочила с места.

– Все идет как надо. Вы обыщите комнату, а я разнюхаю что-нибудь в округе.

Джерихо покачал головой:

– Не самая удачная идея, Эви. Что, если он вернется раньше времени?

– Скажешь ему, что я пошла в уборную. – Эви закатила глаза. – У мужчин всегда мозг парализует, если сказать им про то, что женщина пошла в уборную.

Эви выскользнула наружу, прошмыгнула в холл, попутно раскрыв все двери в поисках чего-нибудь подозрительного. На столе у лестничной клетки лежала пачка свежих номеров «Добропорядочного гражданина». На обложке человек в остроконечной шляпе вешал католика вниз головой в той же позе, в какой оставили Томми Даффи. Эви спрятала буклет в карман, чтобы позже показать его Уиллу.

– Псс! – шикнул Сэм от двери кабинета.

– Сэм! Ты что творишь? – шепнула Эви.

– То же, что и ты. Ищу ключи к разгадке.

Эви пробежала по коридору. Никого не заметив по пути, она поспешила внутрь кабинета и прикрыла за собой дверь.

– Ты должен был остаться с Джерихо!

– Ты уже должна была уяснить, куколка, что я не действую по чужой указке.

– Ладно, проехали. Нашел что-нибудь?

– Пока нет. Я посмотрю здесь, а ты – там.

Эви обыскала ящики стола и книжные полки, но не нашла ничего интересного. Она принялась копаться в шкафу. Внутри не оказалось ничего, кроме белых роб с островерхими капюшонами, похожих на сброшенную привидениями кожу. Эви быстро захлопнула шкаф и подошла к Сэму, который выдвигал ящики большого письменного стола с крышкой.

– Ищи в нижних ящиках, – приказал он, а сам выдвинул верхний, полностью забитый мешаниной из писем и бумаг. Там Сэм нашел объявление о собрании Общества Американской Евгеники. Под ним обнаружилась фотография огромного замка, укутанного туманом. Что-то в нем показалось Сэму знакомым, он сам не знал почему. Едва он успел сунуть фотографию в карман, как ручка двери с громким щелчком повернулась.

На пороге с неуверенным видом стоял высокий худощавый мужчина в темной шляпе, фермерском комбинезоне и рабочей рубахе. На его шее висел круглый амулет на кожаном шнурке.

– Я ищу миссис Уайт, – резким хрипловатым голосом произнес незнакомец. – Вы ее не видели?

Эви не спеша закрыла ящик.

– А как мне вас представить? – осторожно спросила она.

– Брат Джейкоб Колл. – Мужчина осторожно сделал два шага вперед. Эви глаз не могла оторвать от амулета: пятиконечная звезда, обвитая змеей, кусающей себя за хвост. Ее сердце бешено забилось. Она незаметно подала сигнал Сэму, и тот слегка сжал ей пальцы.

– Какой у вас чудесный амулет. Он, наверное, очень древний?

Мужчина благоговейно положил руку, свой талисман:

– Это метка Господа Бога нашего. Защитит Его верную паству во времена Зверя.

У Эви по спине пробежал колючий холодок. Амулет, упоминание Зверя – вполне возможно, что она сейчас находилась в одной комнате с маньяком.

– Как вас зовут, простите? – переспросила она.

Мужчина заподозрил неладное. Он резко развернулся и поспешил прочь, чуть не столкнувшись на пороге с крупной женщиной в строгом черном платье. Она изумленно посмотрела на Сэма и Эви поверх своих очков-половинок.

– Что, во имя всех святых, вы здесь делаете? – возмутилась она голосом проповедницы, достойным звучать с амвона.

– Если бы мы сами знали, сестра, – с вызовом ответил Сэм.

Женщина гневно сузила глаза.

– Я – миссис Альма Бридвелл Уайт, глава Церкви Огненного Столпа! А вы без приглашения вошли в мой кабинет!

Она позвала двух здоровенных угрюмых мужчин, которые достаточно грубо выпроводили их в кабинет мистера Адкинса, где сидел одинокий Джерихо. Его глаза расширились от ужаса, но Эви знаком велела ему молчать.

– Мистер Адкинс, не могли бы вы объяснить, почему эти двое оказались в моем кабинете без приглашения и присмотра?

– Прошу прощения, миссис Уайт! Они сказали, что хотят присоединиться к нам. Я вышел, чтобы принести миссис Джонс стакан воды, а когда вернулся, мистер Джонс сказал мне, что она с мистером Смитом отправилась искать уборную.

– Шпионы! Вот они кто. Что, ради всего святого, вы делали в моем кабинете? – с нажимом спросила миссис Уайт. – Я требую ответа сейчас же!

Еще несколько человек вошли в комнату. Судя по всему, они были готовы устроить серьезную драку. Эви напряженно сглотнула. Если они не придумают, как выкрутиться из ситуации, им придется туго.

– Я не хотел делать этого, но ложь зашла слишком далеко, – внезапно сказал Сэм. Судя по звяканью мелочи в кармане, он сильно нервничал.

– П-правда? – Она смотрела на него в поисках какой-нибудь подсказки. В какую игру они играют теперь?

– Правда. Я не могу больше скрываться, дорогая. – Сэм обнял ее за плечи и притянул к себе. Затем поцеловал на глазах у изумленного Джерихо. – Мне очень жаль, что ты узнал все таким образом, дорогой кузен. Мы спрятались в этом кабинете, чтобы побыть наедине. Я запал на нее, а она влюбилась в меня. Правда, куколка? Мы хотели бежать в Рено и там добиться развода, а потом пожениться. Я не стану винить тебя, если ты убьешь меня на этом самом месте.

По собравшейся толпе общины Церкви Огненного Столпа прошел изумленный шепоток и гул неодобрения. Сэм украдкой показал Джерихо кулак, надеясь, что тот поймет намек.

Наконец в глазах Джерихо мелькнуло понимание.

– Но это моя жена, и тебе ее не заполучить, – с отсутствующим видом объявил он. Затем размахнулся и ударил Сэма кулаком, угодив между скулой и нижней губой. Сэм зашатался и рухнул на колени, из его рта закапала кровь.

– Вот ведь… – прохрипел он.

– О, Сэм! – Эви упала на колени рядом с ним. – Я не хотела, чтобы все так вышло!

Миссис Уайт наблюдала за ними холодным, как сталь, взглядом.

– Думаю, вам лучше уйти. Мы честная почтенная организация, и нам ни к чему ваши низменные мирские дела.

* * *

– Почтенная организация, конечно, – недовольно бурчал Сэм, выруливая по объездной дороге. По его щеке расплывался синяк, рубашка была забрызгана кровью. Эви слегка коснулась его раны, и он поморщился от боли. – Ай!

– Прости меня, – сказал Джерихо с заднего сиденья, хотя выглядел он очень довольным.

– Этот хук позволил нам унести ноги. Хорошая работа, парень. Только в следующий раз будь поаккуратнее, мой нежный гигант.

В конце выездной дороги толпа мужчин преградила им путь. Эви вцепилась в ручку двери, и мужчины окружили автомобиль. Сэм не снимал рук с руля, и Эви уже в который раз пожалела, что не ведет машину сама.

Широкоплечий мужчина положил руки на открытое окно Эви.

– Вы, люди из большого города! Мы знаем, чем вы там занимаетесь, и не желаем иметь с вами ничего общего. Вы поняли?

Эви кивнула. Казалось, сердце вот-вот выскочит из груди. Она старалась не смотреть мужчине в глаза.

– Не возвращайтесь сюда никогда. Таким, как вы, здесь не рады.

Один из мужчин наклонился к Джерихо и понимающе улыбнулся ему, будто они были старыми приятелями, болтающими за жизнь на рыбалке.

– Будь я на твоем месте, сынок, я бы отвез этого выродка в лес и показал бы ему, что происходит с теми, кто пытается отобрать не принадлежащее им по праву! – Он достал из кармана коробок спичек, зажег одну и бросил на колени Сэму. Эви взвизгнула, спичка угодила прямо ему на брюки, но Сэм затушил ее ладонью. Он тоже выглядел напуганным. Шелуха слетела, остался растерянный парень. Мужчины слегка расступились, их предводитель убрал руки с капота, и Сэм вдарил по газам, так что мелкая галька разлетелась во все стороны. Они ушли за поворот с такой скоростью, что не заметили еще одного человека и едва не врезались в него.

– Сэм, осторожно!!! – завопила Эви.

Сэм резко затормозил, автомобиль ушел в занос и остановился. Прямо перед ними стоял брат Джейкоб Колл, воздев руки к небу. Он будто ждал, чтобы его сбили. Затем он ткнул в их сторону длинным крючковатым пальцем.

– Давно начатое дело будет завершено, когда небеса станут пламенеть огнем, – провозгласил он. – Покайтесь, ибо грядет время Зверя.

Потом он развернулся и быстро пошел прочь, уверенными шагами поднимаясь вверх по холму.

* * *

Только во второй половине дня Эви, Джерихо и Сэм вернулись в музей. Они рассказали Уиллу о своем побеге из Церкви Огненного Столпа и встрече с братом Джейкобом Коллом.

– Думаете, он и есть наш убийца? – спросил Джерихо.

– Я срочно сообщу о нем детективу Маллою, – ответил Уилл. – Вы отлично справились. Это как раз тот прорыв в расследовании, который был так нужен.

– Он сказал кое-что очень любопытное. – Эви положила усталые ноги на высокую стопку книг, стоявшую на полу. – «Давно начатое дело будет завершено». Что именно началось давно?

Зазвонил телефон, и Уилл снял трубку.

– Уильям Фицджеральд. Понимаю. А кто ее спрашивает? Секунду. – Он протянул ей трубку. – Это тебя. Какой-то мистер Дэйли Ньюзенхауэр.

Взяв трубку, Эви принялась нести ахинею:

– Мне не нужна «Электролюкс», я уже привыкла к «Колгейт», так что если вы не делаете скидку на тушь, боюсь, что…

– Привет, Царица Савская. Как там жуткие страшилки? – кокетливо спросил Вудхауз.

Эви повернулась спиной к ребятам и дяде Уиллу.

– Все прекрасно. Призрак президента Линкольна только что просил принести чаю. Люблю вежливых призраков. Классное прозвище, кстати.

– Дэйли Ньюзенхауэр? Мне тоже так показалось.

Эви прикрыла трубку ладонью.

– Это по поводу заказа, который я оставила в магазине у Альтмана. Я отойду на минутку.

– Не стоит использовать рабочий телефон для личных звонков, Евангелина, – заметил Уилл, не поднимая головы от своих записей.

– Я так понимаю, ты не можешь говорить сейчас? – предположил Вудхауз.

– Все верно.

– Может быть, нам стоит встретиться?

– Не думаю.

– Да ладно тебе, Царица Савская! Сыграй со своим приятелем Ти-эс. Есть что-нибудь вкусненькое?

– Зависит от ситуации. Что есть для меня?

– История о музее в завтрашних газетах. С упоминанием мисс Эви О’Нил, очень привлекательной леди.

Эви довольно улыбнулась.

– Секунду. Джерихо! – окликнула она. – Мне нужно заказать кое-что интимное. Будь другом, повесь трубку, когда я возьму телефон в кабинете у дяди. – Она прошмыгнула мимо Сэма, который выразительно пошевелил бровями, услышав слово «интимное». Эви раздраженно закатила глаза и поспешила в кабинет Уилла.

– Взяла, Джерихо! – Дождавшись характерного щелчка трубки, Эви вполголоса заговорила: – Они думают, что убийца как-то связан с Ку-клукс-кланом. Рядом с телом Томми Даффи был обнаружен номер «Добропорядочного гражданина».

– Ты не шутишь? Вообще такие выходки не новы для этих извергов.

– Знаю. Похоже, что они даже хуже газетных репортеров.

– Какая прелесть. Ты мне уже нравишься, Царица.

– А мне нравятся ваши обещания, мистер Вудхауз.

– Что-нибудь еще?

– Пожалуй, нет. Пусть сначала выйдет первая статья.

– Эви, пора заканчивать, – раздался голос дяди.

Эви принялась радостно щебетать в трубку:

– Сделай себе горчичники и соблюдай постельный режим, Мэбси. Через пару деньков будешь как новенькая! Извини, но мне пора! Пока! – Она положила трубку и с тяжелым вздохом повернулась к дяде. – Бедная овечка без меня просто пропадет!

Уилл удивленно посмотрел на нее:

– Но разве ты не говорила с продавцом из Альтмана?

– Это уже второй звонок! – солгала Эви, лучезарно улыбаясь. – Дядя, в самом деле! Неужели ты не слышал, как звонил телефон? Наверное, в таких старых домах плохая слышимость. Ну ничего. Главное, что я услышала. Что ты хотел сказать, дядя?

Уилл сунул руки в рукава пальто и надел шляпу.

– Я только что получил приглашение от своего приятеля, доктора Поблоски из университета Колумбии. Та самая страничка, которую ты нашла, оказалась очень полезной. Он нашел что-то важное. Ну как?

Эви схватила свое пальто.

 

Глава 23

Одиннадцать жертвоприношений

Они шагали по аллее, направляясь к Мемориальной Библиотеке Сета Лоу – великолепному мраморному зданию, своими массивными колоннами напоминавшему античный храм. По правую руку от них острыми зубами топорщились в серое осеннее небо крыши Морнингсайд-Хайтс, где-то вдалеке звонил колокол. День выдался хмурый и ветреный, но студенты как ни в чем не бывало сидели на ступеньках библиотеки. Когда мимо проходила Эви, головы поворачивались в ее сторону. Она позволила себе подумать, что всему причиной ее сногсшибательное розовое шелковое платье и чулки с узором из павлиньих перьев, а не то, что она – единственная девушка в кампусе.

Кабинет доктора Георга Поблоски располагался в самом конце библиотечного коридора, пропахшего пылью, книгами и тоской. Сам ученый оказался крупным мужчиной с одутловатыми щеками и отечными глазами под бровями такой степени кустистости, что Эви испытала почти непреодолимое желание подстричь и выщипать их.

– Историю изображения, которое ты мне прислал, было крайне сложно найти, Уильям, – с едва заметным немецким акцентом начал доктор. – Но я все-таки ее нашел, – сказал он с почти детской радостью и улыбнулся.

Он извлек из объемистой стопки книгу с заложенной страницей и развернул к ним уже знакомую пентаграмму со змеей.

– Узрите – пентаграмма Зверя.

– Георг, полиция должна была обращаться за консультацией именно к тебе.

Доктор Поблоски равнодушно пожал плечами.

– Но у меня нет музея. – Он повернулся к Эви: – Ваш дядюшка был моим студентом в Йеле до того, как его пригласили работать на правительство.

– Это было очень давно, – уклончиво ответил Уилл и показал на картинку: – Расскажи об этой пентаграмме, Георг. Что это? Что она обозначает?

– Это священная эмблема Братии, исчезнувшего религиозного культа на севере штата Нью-Йорк.

– А я и думать забыла о том, что Нью-Йорк – это штат. Все остальное кажется ненужным, если у тебя есть Манхэттен, – выпалила Эви.

– Как мило! – Доктор Поблоски улыбнулся. – Мне нравится.

– Братия? – нетерпеливо напомнил Уилл, будто экзаменуя непутевого студента.

– Божья Братия Священного Завета, как они себя называли, появилась во время Второго великого пробуждения, в начале девятнадцатого века.

– Второго чего? – переспросила Эви.

– Второе великое пробуждение – время, когда нация билась в религиозном пароксизме. По стране ходили проповедники, сыплющие пророчествами об адском пламени, вечном проклятии и дьявольских искушениях, утверждающие, что душу можно спасти только посредством духовного возрождения и молитвенных собраний. – Доктор Поблоски быстро переключился на менторскую манеру, в которой он, видимо, вел занятия. – Появились новые религиозные течения, как, например, Церковь Иисуса Христа Святых последних дней, Церковь Христа, Адвентисты Седьмого Дня и вот эта. – Он постучал по книге пальцем. – Братию основал молодой проповедник по имени Джон-Джозеф Олгуди. Преподобный Олгуди пас овец – очень по-библейски, – когда увидел в небе пламя. Это была комета Соломона, в ту пору проходившая над северным полушарием.

Эви вспомнились девочки, передавшие ей флаер.

– Та самая Соломонова комета…

– Сейчас, кстати, она снова приближается к нам в своем пятидесятилетнем цикле, – подытожил доктор Поблоски. Поморщившись от боли, он осторожно опустился в кресло. – Проклятое колено. Да, боюсь, мы все не молодеем.

– Я точно состарюсь к тому моменту, как ты расскажешь всю историю, Георг, – подогнал его Уилл, и Эви стало неудобно за дядину грубость.

– Узнаю твоего дядю! Никогда не умел ждать. В конце концов, тебе может дорого обойтись эта нетерпеливость, Уильям, я клянусь, – сказал доктор Поблоски, мрачно посмотрев на Уилла, и Эви на мгновение показалось, что тот смутился. – Пастор Олгуди объявил, что ему было откровение: все старые европейские церкви – не что иное, как искажение слова Божьего. Америке требуется новая религия, объявил он. Только создав новую веру, можно побудить людей искренне и самозабвенно довериться воле Божьей и Его Божественному суду. И Братии суждено было воплотить эту веру в жизнь. Они станут править новой Америкой. Истинной Америкой. И смогут по-настоящему выполнить ее великое мировое предназначение. – Доктор Поблоски снял очки, подышал на них и принялся тщательно протирать. Затем удовлетворенно водрузил их на нос. – Пастор Олгуди привел членов своей небольшой общины в Катскильские горы в 1832 году. Они взяли пятнадцать акров земли, сделали из старого барака церковь, где каждый вечер собирались для молитв и где проводили все воскресенье. Свои дома, как и церковь, они украшали религиозными знаками в соответствии со священной книгой и возделывали землю. Религиозная система у них была странная, смесь оккультных верований на базе Книги Откровений. Таким образом, священная книга Божьей Братии частично представляла собой видоизмененную христианскую доктрину, частично – гримуар, колдовской фолиант.

– Гримуар? – переспросила Эви.

– Книга по черной магии, – объяснил доктор Поблоски.

– Это объясняет природу знаков и символов, – задумчиво произнес Уилл.

Доктор Поблоски кивнул:

– Ты прав. Ходили слухи, как и всегда в подобных случаях, что в Братии практикуют все подряд, начиная с отвратительных сексуальных связей, заканчивая каннибализмом и человеческими жертвоприношениями. Вот почему они держались так замкнуто и жили в отдалении, в горах – чтобы избежать преследований. Они обладали обширными познаниями в области галлюциногенных препаратов, скорее всего полученными от коренного населения, в среде которых было принято с их помощью входить в транс в процессе отправления религиозного культа. Один канадский охотник, случайно забредший к ним в деревню, рассказывал о «загадочном дыме и сладком вине, после пития которого ты можешь видеть ангелов и демонов». И еще. Братия исповедовала эсхатологический культ.

– Это вообще легально? – не выдержала Эви.

– Моя прекрасная леди! – Засмеявшись, доктор Поблоски похлопал ее по руке. – Вы уверены, что являетесь родственницей вот этому? – Он заговорщицки кивнул в сторону Уилла, сидящего с серьезным видом, и Эви с трудом сдержалась, чтобы не прыснуть со смеху.

– Термин эсхатология, – продолжил профессор, – происходит от греческого «эсхатос», означающего «последний». Имеется в виду конец света и пришествие Иисуса Христа. Но здесь начинается самое интересное.

Эви вытаращила глаза:

– Интереснее, чем наркота и колдовство?

– Именно! Видите ли, члены Братии не просто верили в конец света, они считали, что их святая обязанность – ускорить его приближение!

– И как они планировали сделать это? – поинтересовался Уилл.

– Вызвав Антихриста. Зверя собственной персоной. – Доктор Поблоски помолчал, дожидаясь, пока слушатели переварят его слова. Эви почувствовала, как по ее спине пробежали мурашки.

– Но зачем им делать это, они ведь христиане? – спросила Эви.

– Грань между верой и фанатизмом очень хрупка и постоянно изменяется, – сказал доктор Поблоски. – Когда вера становится оправданием злодеяния? Когда ритуал приобретает логическое объяснение, а священная война становится преступлением?

– Как они собирались вызвать Антихриста, Георг? – спросил Уилл.

– С помощью этого. – Доктор Поблоски протянул руку к стопке книг и достал из нее потрепанный том, обтянутый кожей. – Одиннадцати жертвоприношений. Это объединяющий магию и религию ритуал для призыва Зверя на землю.

Книга оказалась очень старой. Эви провела пальцами по шероховатой тонкой бумаге. Гримуар походил на какую-то жуткую Библию со зверскими иллюстрациями. На каждой странице располагалось разноцветное изображение ритуального убийства, сопровождаемое текстом, смахивающим на цитаты из Священного Писания и тому подобное. По краям страниц были начертаны те же самые значки, что оставлял убийца на месте преступления.

Эви прочла вслух названия жертвоприношений:

– Приношение Верующих. Дар хозяину от десяти слуг. Бледный всадник на Смерти под звездами. Смерть девственницы. Блудница наряжена и брошена в пучину морскую…

На картинке была изображена девушка без глаз, вся покрытая украшениями, в окружении воды и устричных раковин. Над ее головой было нарисовано око.

– Дядя. – Эви передернуло. – Ведь в том же виде нашли Руту Бадовски.

Уилл протянул руку к книге и перелистнул страницу.

– Шестое жертвоприношение: наказание праздного сына… – На картинке вниз головой висел мальчик без рук. Одна его нога была согнута, как у аркана «Повешенный» из колоды Таро. Наверху были изображены руки, сложенные в молитве. – Томми Даффи…

Эви продолжила читать:

– Седьмое жертвоприношение: наставление брата-изменника в Храме Соломоновом. – Она задумчиво посмотрела на своих собеседников. – Прямо какое-то пособие для начинающих маньяков, в самом деле. – Затем продолжила чтение: – Восьмое жертвоприношение: поклонение ангельского глашатая. Девятое: разрушение Золотого Тельца. Десятое: оплакивание вдовы. Одиннадцатое, и последнее: свадьба Зверя и девы, одетой в солнце.

На последней странице был нарисован монстр: человек с массивными рогами, козлиными ногами, двумя огромными крыльями и хвостом. Он сидел на троне, его глаза горели. В руках он сжимал истекающее кровью сердце, а у его ног распростерлась женщина в золотом платье и короне с разорванной грудной клеткой. Венчала весь этот ужас хвостатая комета. Эви невольно поежилась.

– Здесь не говорится, как именно Зверь сможет попасть в наш мир?

– Это неясно. Можно только предположить, что для этого требуется избранный.

– Избранный на то, чтобы осуществить все эти убийства? – уточнила Эви.

Доктор Поблоски пожал плечами:

– Боюсь, я могу только догадываться об этом.

– А это что такое? – Эви указала на рисунок на последней странице. Там один человек встал на колени перед другим, одетым в темную мантию, возможно, министром. Вместо солнца над ними висела пентаграмма Зверя, рядом кружили духи и горели костры. Министр надевал на шею коленопреклоненному человеку амулет, который Эви уже видела.

– Полная копия того, что был у Джейкоба Колла, – заметила Эви. – Для чего она нужна?

– Возможно, просто знак принадлежности к Братии, как у других – звезда Давида или крест, – сказал доктор Поблоски. – Я не могу утверждать что-либо точно.

– Каким будет следующее жертвоприношение? – перебил Уилл.

Эви пролистнула книгу.

– Седьмое жертвоприношение: наставление брата-изменника в Храме Соломоновом. Что бы это ни значило. – Она повернулась к доктору Поблоски. – Как вы считаете, наш убийца трактует появление кометы как особый знак?

– Кометы издревле считали святыми знамениями. Посланцами Бога. Когда ангел Люцифер пал, он пронесся по небу, как огненная комета.

– И когда Комета Соломона пролетит над Нью-Йорком?

– Восьмого октября, около полуночи, – ответил Уилл.

– Это ведь меньше чем через две недели! – Эви закусила губу и принялась лихорадочно думать. – Секунду, но ведь вы сказали, что Святая Братия – это исчезнувший, не действующий культ. Что там все-таки произошло?

– Вся секта сгорела насмерть в 1848 году. – Доктор Поблоски выдвинул скрипучий ящик стола, доверху набитый бумагами. – В их владениях произошла вспышка оспы, и несколько членов общины умерло. Пастор Олгуди решил, что это знак свыше и пора начинать подготовку к Армагеддону. Никто в точности не знает, как все произошло, но предполагают, что Олгуди собрал свою паству в молитвенном доме, предварительно облив его керосином, и поджег. На пепелище нашли металлическую канистру. Двери были заперты изнутри. Охотник, проходивший неподалеку, увидел пожар и дым. Он сказал, что слышал, как молитвы и гимны сменились душераздирающими воплями.

Эви поежилась.

– Кошмар какой. И никто не выжил?

– Ни единой души, – торжественно ответил доктор Поблоски. – Внизу, в долине, основали город Новый Бретрин, в восьми километрах от первого лагеря на холме. Поговаривают, что неупокоенные духи до сих пор бродят по лесам старого Бретрина. Там слышны страшные звуки и иногда на горе видны блуждающие огни. Туда никто не рискует заходить, даже охотники.

Эви представила себе, как все эти несчастные заперлись в молельном доме, принялись петь гимны, матери крепче прижали к себе детей, и начало бушевать пламя.

– Сгореть заживо. Почему они сделали такой странный выбор?

– А зачем вообще кто-либо делает странные вещи? Из веры. Веры в то, что они поступают правильно. Авраам готов был принести своего сына Исаака в жертву, потому что того пожелал Господь. У нас в голове не укладывается – убить собственного сына? Страшное преступление. Но если ты поступаешь так потому, что твой Бог, верховный разум, пожелал этого – останется ли это преступлением?

– Да, – отрезал Уилл.

Доктор Поблоски засмеялся:

– Уилл, я знаю, что ты – атеист. Но представь себе хотя бы на минуту, что ты истово веруешь. В таком случае твои действия будут оправданы. Мало того – они будут прославлены среди потомков. Они будут считаться inculpatus – непорочными. Если у вашего маньяка та же система ценностей, то он считает, что выполняет святую миссию, и ничто его не остановит.

– В чем дело? – воскликнула Эви. Пролистав гримуар до конца, она обнаружила, что последняя страница вырвана. Остались только клочки.

Доктор Поблоски приблизился, посмотрел на книгу поверх очков и поморщился:

– Ах, это. Могу рассказать, что€ здесь должно было находиться. Согласно некоторым источникам, в книге Братии содержалось заклинание, помогающее заключить дух Зверя в предмете – какой-нибудь реликвии – и затем уничтожить этот самый предмет, водворив дьявола в ад, когда миссия верующих будет уже выполнена.

– Я ничего не понимаю, – призналась Эви.

– Похоже на арабского джинна. Дух или демон заключается в объект и затем уничтожается, – объяснил Уилл. Он выглядел очень обеспокоенным.

– В это сложновато поверить, – заметила Эви. – Не важно, все равно страницы не хватает.

– Ее не просто не хватает, кто-то умышленно вырвал ее, – напомнил ей доктор Поблоски.

– Но кому это могло понадобиться?

– Получается, кто-то не хочет, чтобы Зверь был водворен на место.

– Георг, могу я оставить ее себе? – Уилл взял книгу.

– Конечно. Но только пообещай мне, что не начнешь новый эсхатологический культ.

Уилл был уже полностью поглощен чтением и не отреагировал на шутку.

– А теперь мне пора присоединиться к миссис Поблоски для нашей традиционной воскресной трапезы. – Доктор галантно поцеловал Эви руку. – Желаю вам удачи в расследовании. Приглядывайте за дядюшкой как следует.

На улице начался дождь. Уилл раскрыл утреннюю газету и предложил половинку Эви. Прикрывшись тонкой шелестящей бумагой, они поспешили в сторону Бродвея.

– Если наш убийца соблюдает правила культа Святой Братии из Бретрина, он должен был каким-то образом их узнать. Может быть, он родом из этого региона? – Эви посмотрела на окружавший ее город. – Как ты думаешь? Дядя? Ты вообще меня слушаешь?

– М-м-м? Да, – сказал он рассеянно. Эви заметила, что его лоб нахмурен, а глаза смотрят очень печально. Похоже, это дело беспокоило его гораздо больше, чем он стремится показать. – Это хорошее замечание, Эви.

Эви невольно улыбнулась. Раньше дядя Уилл был не очень щедр на комплименты.

– Я сообщу детективу Маллою, что мы, возможно, напали на след и убийца скорее всего из региона Нового Бретрина. Может быть, им удастся опросить местных жителей, не случалось ли в окрестностях чего-нибудь необычного. Теперь на нашей стороне важная подсказка.

– Какая? – спросила Эви. Дождь усилился, газета размякла, и холодная вода сочилась прямо ей на шею.

– Если мы не ошиблись и наш маньяк следует Книге Братии, то следующим должно стать седьмое жертвоприношение, или наставление брата-изменника в Храме Соломоновом.

– Но что вообще значит эта абракадабра?

– А вот это уже наша задача – разгадать смысл фразы.

На дороге показалось такси, Уилл бросился на обочину, поднял руку и оттер в сторону двух студентов.

– Прошу прощения. Моя племянница больна, – сказал он, и Эви была поражена этой маленькой безобидной ложью. Только они успели сесть в машину, как небо будто прорвало.

Эви откинулась на сиденье и принялась флегматично наблюдать, как струи дождя стекают по стеклу.

– Дядя, но что будет, если убийце удастся совершить все одиннадцать жертвоприношений? Ведь он не сможет на самом деле вызвать какого-то мифического демона из преисподней. И что он станет делать?

– Но он в самом деле верит, что способен на это. А такого рода вера становится страшной разрушительной силой.

– В таком случае какая вера требуется для того, чтобы противодействовать этому злу и остановить такого, как он?

– Налево, пожалуйста. По авеню не поедем, – сказал Уилл водителю, а тот в истинно нью-йоркской манере решил поспорить, какой дорогой лучше поехать в этот час. Только когда они много позже добрались до музея, Эви осознала, что дядя так и не ответил на ее вопрос.

 

Глава 24

Сверхчеловек

Джерихо сидел в отдельном кабинете ресторана «Уолдорф-Астория» на Пятой авеню. По пути туда он заметил, что листья на деревьях по краям стали красно-золотыми. Осень напоминала Джерихо о ферме и сборе урожая. Из-за воспоминаний он всегда грустил и тонул в меланхолии, поэтому сейчас просто постарался сосредоточиться на происходящем и с удвоенным вниманием принялся наливать молоко в свою чашку чая. Спустя мгновение вышколенный лакей в белых перчатках открыл двери, и походкой благородного принца в комнату вплыл Джейк Марлоу.

– Не вставай, – великодушно сказал он, заняв свое место за столом. Джейка Марлоу считали красавцем. Газеты взахлеб обсуждали его внешность: загадочное выражение лица, волевой подбородок, идеальную фигуру – едва ли не больше, чем его гениальные изобретения или научные достижения. – Как твои дела, Джерихо?

– Нормально, сэр.

– Хорошо. Это очень хорошо. Ты выглядишь вполне здоровым.

– Да, сэр.

Марлоу кивнул на замусоленную книгу «Так говорил Заратустра», лежавшую на столе:

– И как, интересно?

– Помогает убивать время.

– Понимаю, при работе в музее, наверное, это актуально. Как поживает наш общий приятель Уилл?

– Хорошо, сэр.

– Прекрасно. У нас есть некоторые разногласия, но я им всегда восхищался. И я слегка встревожен его… навязчивыми идеями.

За его спиной неслышно материализовался молчаливый официант и налил кофе в чашку из тончайшего китайского фарфора.

– Я, пожалуй, буду салат «Уолдорф». А ты?

– Мне то же самое, пожалуйста.

Официант, кивнув, испарился.

– Как продвигается бизнес, сэр? – спросил Джерихо без тени интереса.

– Хорошо. По правде говоря, прекрасно. Сейчас мы приступили к одному из замечательнейших проектов «Марлоу Индастриз». А как в Калифорнии красиво – тебе бы там очень понравилось!

Джерихо закусил губу, стараясь не выпалить Марлоу прямо в лицо, что он ни малейшего представления не имеет о том, что ему нравится, а что – нет.

– Мое предложение остается в силе – если тебе надоело расставлять по полочкам книги про привидений и колдовство, приходи работать в компанию.

Джерихо сделал вид, что внимательно разглядывает ложечку на своем блюдце. Настоящее серебро, с гербом ресторана на ручке.

– У меня уже есть работа, сэр.

– Да. Работа есть. А я говорю о настоящей профессии. О шансе внести свою лепту в будущее, а не чахнуть в каком-то запыленном музее.

– Вы сами знаете, что мистер Фицджеральд – гений.

– Был когда-то, – поправил его Марлоу и сделал эффектную паузу. – Но Уилл так и не смог оправиться после Ротке. – Он сокрушенно покачал головой. – Такой талант теперь растрачивается на какие-то байки из склепа! И чего ради?

– Это тоже часть нашей истории.

– Мы – не страна прошлого, Джерихо. Мы – страна будущего. И я буду строить это будущее своими руками. – Марлоу весь подался вперед. Его лицо было очень серьезно, взгляд синих глаз, казалось, вот-вот пронзит собеседника насквозь. – Джерихо, а как ты себя чувствуешь?

– Сэр, я же сказал, что нормально.

Марлоу понизил голос:

– Никаких симптомов не было?

– Нет, никаких.

Марлоу с довольной улыбкой откинулся на стуле.

– Что ж. Это звучит многообещающе. Очень.

– Да, сэр. – Джерихо уставился на свое перевернутое отражение в чайной ложке.

Марлоу встал из-за стола и подошел к одному из огромных, до самого пола, окон.

– Ты только посмотри. Какой город! И все время растет и развивается. Это лучшая страна в мире, Джерихо. Место, где каждый может быть тем, кем хочет, кем всегда мечтал стать. Представь себе только, каким станет наш мир, если в других странах появятся те же демократические идеалы и свободы?

– Идеализм – это бегство от реальности. Утопии не существует.

Марлоу ухмыльнулся:

– Да ну? Я уже устал спорить. Это Ницше придумал? Ох уж эти немцы. Кстати, у нас есть фабрика в Германии. Германия – хороший пример, давай пока остановимся на ней. Они проиграли мировую войну, были раздавлены огромным денежным долгом. Кусок хлеба стоил три биллиона марок. Рейхсмарка фактически обесценилась – ее можно использовать вместо обоев, и то было больше толку. А «Марлоу Индастриз» поможет беднягам снова встать на ноги. Мы изменим весь мир. – Марлоу лучезарно улыбнулся – эту всепобеждающую улыбку воспевали все газеты. – Ты можешь вместе с нами изменить мир, Джерихо.

– Никто не осилит такую ношу, – горько ответил юноша.

– Ну ладно тебе! Неужели все так плохо, как ты пытаешься изобразить? – Марлоу снова сел за стол. – Посмотри на себя, Джерихо. Ты же настоящее чудо. Воплощение великой надежды.

– Я не одна из ваших дурацких игрушек! – прорычал Джерихо и ударил кулаком по столу. Кофейное блюдце разлетелось вдребезги.

– Осторожно, – спокойно сказал Марлоу.

– Я… извините. – Джерихо начал собирать осколки, но по знаку Марлоу появился невозмутимый официант и моментально смел все осколки специальной метелочкой.

– Ты должен быть очень осторожен, – повторил Марлоу.

Джерихо кивнул. Под столом он несколько раз сжал и разжал кулаки. Когда почувствовал, что успокоился, он аккуратно сложил свою салфетку и поднялся из-за стола.

– Сэр, большое спасибо за чай. Мне пора возвращаться в музей.

– Прекрати. Мы можем сделать вид, что ничего не было.

– Мне… мне нужно работать, – тихо сказал Джерихо. Он стоял и молча ждал.

– Но ты не съел ни крошки.

– Мне пора возвращаться.

– Конечно, – великодушно сказал Марлоу после некоторой паузы. Он встал из-за стола и прошел в другую сторону кабинета, где стояли его дипломат и зонтик. Из дипломата он достал небольшой коричневый кожаный футлярчик. – Уверен, что все в порядке?

– Да, сэр.

Марлоу вручил ему футлярчик. Джерихо старался не смотреть ему в глаза и стоял, потупившись.

– Спасибо, – выдавил он. Джерихо люто ненавидел всю эту показуху. Что ему приходилось раз в году соблюдать этот унизительный ритуал. Изображать, что благодарен за то, что ему сделал Марлоу. За то, что он с ним сделал.

Марлоу по-приятельски положил руку ему на плечо.

– Я правда очень рад, что у тебя все хорошо, Джерихо.

– Да, сэр. – Он высвободился и ушел, оставив Марлоу стоять одного.

Оказавшись в коридоре, Джерихо сжал правую руку в кулак, потом разжал и пошевелил пальцами, еще и еще. Они двигались безупречно. Он распечатал футлярчик. Внутри находилась полупрозрачная склянка таблеток с подписью «Витаминный тоник Марлоу». Рядом в серебряной кассете покоились десять ампул с ярко-голубой мерцающей жидкостью.

На мгновение Джерихо представил себе, как бросает пресловутый футлярчик в ближайшую мусорку и уходит прочь. Вместо этого он положил серебряную кассету во внутренний карман пиджака, а таблетки – в карман куртки. Сжав под мышкой свой неизменный томик «Заратустры», Джерихо вышел в холодный осенний день.

* * *

У Мэйбел не было времени восторгаться осенними красками. Когда она стремительной походкой шла в сторону толпы, собравшейся на Юнион-сквер, она знала, что следует быть настороже – детективы Пинкертона, переодетые рабочими, могут сорвать мирную демонстрацию и предоставить полиции повод начать аресты. Иногда дело могло обернуться очень плохо. Дождь прекратился, и на трибуну вышла мать Мэйбел, неизменно вдохновлявшая демонстрантов пламенными речами и своей яркой красотой. Урожденная Вирджиния Ньювел, она была прямой наследницей знаменитого клана Ньювелов, одной из старейших нью-йоркских семей. Но в двадцать лет она отказалась от всего, чтобы бежать с отцом Мэйбел, Дэниэлом Роузом, скандальным еврейским журналистом и социалистом. Семья лишила ее всего наследства вплоть до последнего цента. Но ньювеловский шик остался. Ее прозвали «Бунтаркой светских альманахов», и отчасти она прославилась именно своим скандальным бегством, а не общественной работой. Вот почему они смогли переехать в Беннингтон: никто не мог отказать девушке из семьи Ньювелов, даже отвергнутой.

Мэйбел очень тяжело жилось в маминой тени. О ней никто в газетах не писал. И будто чтобы было еще досаднее, Мэйбел выросла похожей на отца: круглое лицо, крупный нос, темно-карие глаза и каштановые кудри. «Ты, наверное, в папу», – мог ляпнуть кто-нибудь, и вслед за этим следовала смущенная пауза. Но когда мама улыбалась и сжимала ее в объятиях, приговаривая: «Дорогая моя отважная девочка!», – сердце Мэйбел таяло. И когда ее мама добивалась очередного справедливого разрешения какого-либо дела, Мэйбел держалась рядом, изображая из себя ответственную дочку, словно пыталась показать, какой нужной она может быть. Ответственных и нужных людей все любят, разве не так?

Единственным человеком, без трепета относившимся к ее знаменитой матери, была Эви. Кроме того, она совершенно уморительным образом ее передразнивала: «Мэйбел, дорогу-у-уша, как ты можешь жаловаться, что не ужинала, если народные массы и вдоха сделать нормально не могут?», «Мэйбел, дорогу-у-уша, какое платье было бы к лицу спасительнице бедняков из Ист-Сайда?». И хотя Мэйбел изредка испытывала желание одернуть Эви и заступиться за мать, она признавалась самой себе, что именно поэтому подруга ей и нравится. Что бы ни было, Эви всегда оставалась на ее стороне.

– Ты – вот настоящая звезда семьи Роуз, – повторяла Эви. – Настанет день, и все узнают твое имя.

Мэйбел только оставалось надеяться, что своим энтузиазмом Эви сможет заразить Джерихо.

Джерихо. Она думала о нем непозволительно часто. Ох уж все эти романтические бредни! Она всегда была такой здравомыслящей, но как только дело дошло до этого парня – вся серьезность слетела как мишура, и она уже готова была поверить в любые девичьи сказки. Джерихо был таким милым, серьезным и трудолюбивым – не то что уличные ковбои вроде Сэма Лойда. Весь этот флирт и напускная любезность для наивных девочек, готовых попасться на любую наживку. Нет. Чувства Джерихо дорогого стоили. Это был настоящий вызов. Если ты можешь влюбить в себя такого парня, как Джерихо, разве это не доказывает, какая ты замечательная девушка?

Раздумывая об этом, Мэйбел шла по Юнион-сквер, раздавая прохожим экземпляры газеты «Пролетариат». Она помахала ребятам, воздвигающим помост для организации «Индустриальные рабочие мира», но те ее проигнорировали, и она уныло поплелась дальше, чувствуя себя потерянной в огромной толпе. Если она провалится сквозь землю, хоть кто-нибудь заметит ее отсутствие?

– Кто ваши лидеры? – взывала с помоста мать Мэйбел.

– Мы сами себе лидеры! – взревела толпа.

Мэйбел почувствовала, что кто-то тронул ее за руку. Оглянувшись, она увидела молодую женщину с ребенком на руках в сопровождении пожилой дамы.

Молодая женщина обратилась к ней на ломаном английском:

– Вы – дочь великой миссис Роуз?

Вообще-то у меня есть имя. Мэйбел. Мэйбел Роуз.

– Да, – раздраженно ответила она.

– Пожалуйста, нам нужна ваша помощь. Они забрали мою сестру прямо с фабрики.

– Кто?

Женщина перебросилась со своей спутницей парой фраз на итальянском и повернулась к Мэйбел.

– Люди, – ответила она.

– Какие люди? Полиция?

Женщина оглянулась по сторонам, чтобы убедиться в том, что их никто не подслушивает, и потом тихо прошептала:

– Люди, которые двигались, как тени.

Мэйбел не поняла, что странная женщина хотела этим сказать. Возможно, дело было в каком-нибудь языковом нюансе, который ей не удалось точно перевести.

– Зачем кому-то похищать вашу сестру? Она организовала что-то на фабрике?

Женщина снова повернулась к своей спутнице.

– Она… profeta. – Женщина задумалась, стараясь правильно подобрать слова. – Сестра может разговаривать с… мертвыми. Она сказала, что они идут.

Мэйбел обескураженно нахмурилась:

– Кто – они?

Трели полицейских свистков раздались сквозь шум толпы. Кто-то закричал. О землю ударилась граната со слезоточивым газом, и парк окутал туман, неприятно жгущий горло и глаза. Мэйбел услышала, как мама призывает всех к спокойствию по микрофону, но его вскоре отключили. Началась давка, людей поглотила паника. Демонстранты с воплями разбегались в разные стороны, а полиция валила на землю некоторых рабочих и скручивала им руки. Кто-то сильно пихнул Мэйбел, и она выронила газеты на землю, где их тут же растоптали в клочья. Мэйбел не видела родителей через дымовую завесу и кричащих людей. Кашляя, не зная, куда бежать, она с трудом продиралась сквозь толпу, затем бросилась вперед и столкнулась лицом к лицу с полицейским.

– Попалась! – объявил он.

В панике Мэйбел кинулась вдоль Пятнадцатой улицы в сторону Ирвинг-плейс, вслед ей надрывался полицейский свисток. Ее теперь преследовали по меньшей мере пять полицейских. Она вбежала в раскрытые ворота Грамерси, но чьи-то сильные руки втащили ее в боковую дверь небольшого ресторанчика. Мэйбел завизжала от неожиданности, но кто-то прикрыл ей рот ладонью.

– Вы бежали не туда, мисс. Там все кишит копами, – раздался мужской голос над ее ухом, и она притихла. Спустя мгновение мимо пробежала кучка полицейских с дубинками наперевес. Из своего укрытия она молча наблюдала, как они поозирались по сторонам и разочарованно двинулись назад, в сторону Юнион-сквер.

– Спасибо, – сказала Мэйбел. Только теперь она смогла нормально разглядеть своего спасителя. Он оказался молодым парнем, ненамного старше ее по возрасту.

Он поманил ее за собой.

– Вы ведь дочь Вирджинии Роуз?

Мэйбел с горечью осознала, что это проклятие будет преследовать ее вечно.

– Меня зовут Мэйбел, – сказала она с таким видом, будто бросала ему вызов.

– Мэйбел Роуз. Я запомню. – Он крепко пожал ей руку. – Что ж, Мэйбел Роуз. Желаю вам спокойно вернуться домой.

Где-то неподалеку раздался звук взрыва.

– Ну же, идите, – сказал ее загадочный спаситель и легким бегом пустился вдоль по улице, поднялся по пожарной лестнице и исчез на крыше.

* * *

Вернувшись в Беннингтон, Мэйбел поднялась на лифте на шестой этаж. Две люстры полностью перегорели еще в незапамятные времена, и коридор окутывал полумрак, поэтому здесь Мэйбел всегда становилось не по себе. Услышав шепот в дальнем конце коридора, она примерзла к месту. Что, если полиция все же ее выследила?

Вопреки здравому смыслу и чувству самосохранения Мэйбел прокралась вперед. У окна стояла мисс Адди в ночной рубашке. Ее седые волосы свисали беспорядочными прядями. Держа в руках мешочек с солью, она насыпала ее ровной линией по подоконнику. Из прорехи в мешочке часть соли просыпалась на ковер.

– Мисс Адди? Что вы делаете?

– Я не должна позволить им проникнуть внутрь. – Мисс Адди даже не посмотрела в ее сторону.

– Кому – им?

– Мы на пороге ужасных событий. Вокруг творятся дьявольские дела.

– Вы сейчас об убийствах говорите? – спросила Мэйбел.

– Началось. Я чувствую. Во сне я видела незнакомца в высоком цилиндре, в чудесном плаще. За ним летали вороны. Кто-то сделает страшный выбор. – Мисс Адди испуганно прикрыла рот рукой. Ее ладонь трепетала, как подстреленная птица. Она растерянно заозиралась по сторонам, будто вышла из оцепенения. – Где моя дверь? Я не могу ее найти.

– Мисс Аделаида, мы на шестом этаже. А нужно вам на десятый. Давайте я вас отведу.

Отобрав у старушки мешочек с солью, Мэйбел провела ее в лифт и надежно прикрыла дверцу.

– Когда невинных людей обвиняли в колдовстве и на виселицах болтались трупы, незнакомец был там. Когда индейцы чокто шагали дорогой слез, незнакомец был там.

Мэйбел считала этажи, всей душой желая разогнать лифт.

– Говорят, что он явился Линкольну накануне гражданской войны. Будто чья-то зловещая рука вырвала сердце нации, и реки наполнились кровью, и земля покрылась неизлечимыми ранами. – Мисс Адди вдруг повернулась к Мэйбел и посмотрела на нее долгим взглядом. – Просто ужасно, какие злодеяния люди могут совершать друг другу.

Мэйбел отпрянула в сторону, пропуская мисс Аделаиду вперед, на выход. Она понимала, что по-хорошему стоило бы довести старушку до двери в квартиру, но нервы уже не выдерживали.

– В конце коридора налево, мисс Аделаида.

– Да, спасибо, – спокойно ответила та, забрала у нее соль и шагнула в темный коридор. – Знаешь, мы никогда не будем в полной безопасности. Никогда.

Мэйбел закрыла дверцу, и лифт начал медленно опускаться вниз.

– Какие же злодеяния люди могут совершать, – повторила мисс Адди.

Из опускающегося лифта Мэйбел видела, как босые ноги мисс Адди двинулись вдоль по коридору, а соляной след стелился за ней по ковру, как морская пена.

 

Глава 25

Операция «Джерихо»

– Добрый вечер, дорогие леди и джентльмены, приветствую вас на радиопередаче «Час Джерарда Виттингтона», организованной благодаря «Марлоу Индастриз» – Ваше будущее наступает сегодня. Начиная с последних инноваций в области авиации и военной безопасности и заканчивая бытовой техникой для домохозяек, «Марлоу Индастриз»…

– Я все равно не понимаю, – сказала Эви, заглушив бормотание радио. Она валялась на софе, держа в руках иллюстрированную книгу. – Загадка с четырьмя первыми жертвоприношениями никуда не вписывается. Если наш Киллер Книги Откровений следует порядку, описанному в гримуаре Братии, и стремится вызвать Антихриста, почему он начал сразу с пятого? Получается какая-то бессмыслица.

– Детектив Маллой сказал, что никаких ранних случаев, похожих на убийство Руты Бадовски, зарегистрировано не было, – доложил Джерихо. Он в одиночестве сидел за столом и работал над записями.

Уилл, как всегда, расхаживал по комнате.

– Это загадка. Но насколько нам известно, если убийца в самом деле следует правилам, изложенным в гримуаре Братии, а это скорее всего так, мы сможем предотвратить его следующее преступление…

Эви прочла вслух описание седьмого жертвоприношения.

– Что это означает? Кто подразумевается под братом-изменником? – задумчиво произнес Уилл. Он принялся курсировать между гостиной и кухней с таким целеустремленным видом, что Эви всерьез забеспокоилась – не протопчет ли он тропинку в ковре.

– Может быть, мы идем неверным путем. Что, если нам удастся найти упомянутый в гримуаре храм? Тогда полиция сможет остановить преступника, – сказала Эви и деловито щелкнула пальцами. – В музее «Метрополитен» есть египетский храм.

– Может подразумеваться синагога, особенно если мы придерживаемся версии с Ку-клукс-кланом, – заметил Джерихо.

– А что, если имеются в виду финансовые «храмы» – крупные банки, биржа! – воскликнула Эви. У нее складывалось впечатление, что они забавляются игрой вроде шарады, только ставками являются человеческие жизни.

– Отлично, просто замечательно, – сказал Уилл.

Они принялись дальше обсуждать свои предположения и составили список возможных «храмов», упомянутых в седьмом жертвоприношении. Джерихо тщательно его переписал.

– Предупрежу Терренса, что наш убийца может нанести удар в любом из этих мест. Эви, не могла бы ты посмотреть, нет ли чего-нибудь полезного в книгах по религиозной иконографии? – скомандовал Уилл со своего временного поста у окна.

В парке постепенно начали зажигаться фонари. Уже перевалило за восемь часов. Они провели за работой целую вечность и даже не ужинали. У Эви забурчало в желудке.

– Дядя, я умираю с голоду. Не могли бы мы вернуться к этому позже? – взмолилась Эви.

Уилл посмотрел на часы, затем на стремительно темнеющее небо. Он изумился.

– Ой. Но это не удивительно. Почему бы вам с Джерихо не спуститься вниз и нормально поужинать? А я перехвачу здесь сандвич.

– Я тоже, – сказал Джерихо.

– Тогда я останусь совсем одна, – заканючила Эви. – Джерихо, нам обоим не помешает выбраться отсюда ненадолго.

– Она совершенно права, – поддержал Уилл. – Прогуляйся хоть немного.

Джерихо неуверенно закрыл свои книги и записи и пошел за Эви к лифту. Она остановила лифт на шестом этаже и открыла дверцу.

– Почему мы остановились?

– Меня только что осенило, что Мэйбел, должно быть, тоже голодна! Ее родители сегодня в бегах, и бедняжка тоскует одна.

– Она уже наверняка поужинала.

– Нет! Я знаю свою Мэйбел. Она у меня ночная сова. Допоздна не ест, прямо как парижанка! Я всего на минутку.

Эви постучала своим особым стуком, дверь распахнулась и показалась Мэйбел в халате.

– Надеюсь, что ты привела мужчину моей мечты… ой.

Эви откашлялась.

– Добрый вечер, Мэйбел. Мы с Джерихо собирались поужинать внизу, может быть, ты захочешь составить нам компанию? – Эви выразительно посмотрела в сторону Джерихо, стоявшего рядом.

– Ой. Ой! – Мэйбел с ужасом оглядела свой домашний халат. – Я только оденусь!

– Привет, Эви! – крикнул из кухни отец Мэйбел, мистер Роуз, деловито отстукивавший очередную статью на печатной машинке. Эви помахала ему рукой.

Джерихо сердито сверкнул глазами.

– Ты же сказала, что они в бегах.

– Разве? Наверное, я что-то перепутала. Голова моя садовая! Мэбси, милочка, поторопись, пожалуйста!

Спустя несколько минут они втроем сидели в холле Беннингтона под вечно мигающей люстрой – вероятно, из-за каких-то проблем в проводке. Эви в подробностях рассказала Мэйбел о ходе расследования и об открытиях, сделанных благодаря мистеру Поблоски.

– Выходит, что этот тип осуществляет дикий древний ритуал из давно исчезнувшего культа. Просто кошмар. Какой же он монстр!

– Вот что происходит, если общество не заботится о детях и молодых людях! – сказала Мэйбел, поигрывая столовыми приборами. – Они вырастают в монстров!

– Какая любопытная теория! Мэйбел, ты такая умница, – сказала Эви. – Разве она не умница, Джерихо?

Джерихо даже не поднял взгляда от своего жареного цыпленка и пельмешек. Мэйбел через стол беззвучно сказала ей: «Что ты творишь?»

«Операция “Джерихо”», – в том же духе ответила ей Эви.

– А откуда ты знаешь, что дело именно в этом? – с нажимом спросил Джерихо.

– Что ты имеешь в виду? – удивилась Мэйбел.

– Почему ты говоришь, что именно общество воспитывает монстров?

– Ну, моя мама говорила, что…

– Я ведь не спрашивал о том, что говорит твоя мама, – перебил ее Джерихо. – Стоит раскрыть любую газету, и легко можно узнать, что говорит твоя мама. Я спросил твое мнение.

Мэйбел принялась помешивать лапшу в своей тарелке. Она ела всего час назад и не успела проголодаться.

– Я была с родителями в бедных кварталах и своими глазами видела, до чего людей доводят нищета и лишения.

– А что ты в таком случае скажешь о бедняке, который вырос и стал великим человеком?

– Всегда существуют исключения из правил.

– А что, если это все заблуждения? Что, если настоящее первородное зло существует? Существовало и будет существовать, как и вечная борьба между добром и злом?

– Ты имеешь в виду бога и дьявола? – Мэйбел покачала головой. – В это я не верю. Я – атеист. Религия – опиум для народа.

– Карл Маркс, – сказал Джерихо. – Опять чужие мысли. Ты веришь в них искренне или просто потому, что ничего другого не слышала?

– Верю, – ответила Мэйбел. – Зло – это совершенно человеческое изобретение. Проблема выбора.

– Джерихо верит в то, что мы обречены бесконечно повторять наше существование. – Эви сказала, выразительно подвигав бровями, чтобы показать свое отношение к этой теории. – Ницше.

– Похоже, не я одна повторяю чужие слова и мысли, – хмыкнула Мэйбел.

Эви замаскировала свой смех кашлем. Посмотрев на Мэйбел, она постучала себя по кончику носа: это был их условный знак.

– О боже! – с наигранной тревогой сказала Эви. – Кажется, я потеряла свой браслет.

– Ничего ты не теряла! – выпалила Мэйбел. Она попыталась пнуть Эви под столом, но по ошибке попала по Джерихо.

– Ай! – сказал он и сердито посмотрел на нее.

– Извини. – Мэйбел в ужасе вытаращила глаза. Она посмотрела на Эви, в ее глазах читалась просьба спасти ситуацию.

– Хотите знать мое мнение обо всем этом деле? Думаю, нам нужно съесть пирога, – объявила Эви и подозвала официанта.

За столом воцарилось напряженное молчание, прерываемое только звуками поглощения пищи. Эви пыталась разболтать Мэйбел, но получалось очень натянуто и принужденно. В итоге на лифте они поднимались уже в полном отчуждении, и каждый следил за стрелкой, считая этажи и надеясь поскорее выбраться оттуда.

Мэйбел вылетела из лифта как ошпаренная, когда на ее этаже открылась дверца.

– Спокойной ночи, – выпалила она, не оборачиваясь, и Эви поняла, что позже услышит все, что Мэйбел о ней думает. Первая фаза операции «Джерихо» была успешно провалена.

Приехав на свой этаж, они увидели записку на двери: «Пошел повидаться с Маллоем. У.Ф.». Это, без сомнения, был дядя Уилл – судя по лаконичности и инициалам. Смяв записку, Эви злобно хлопнула дверью и обожгла взглядом Джерихо, как ни в чем не бывало расположившегося в кресле Уилла с книгой.

Усевшись на диван, она смотрела на него в упор.

– Не обязательно было вести себя так грубо, знаешь ли.

– Я вообще не понимаю, о чем ты сейчас говоришь, – пробубнил он, не поднимая взгляда от книги.

– С Мэйбел! Ты хотя бы мог изобразить вежливость.

– Мне неинтересно ничего изображать. Это все ложь. Ницше говорит…

– Не надо впутывать сюда Ницше. Он умер, а грубость часто бывает причиной внезапной и скорой смерти, – прорычала Эви. – А Мэйбел, кстати, очень умна. Может быть, даже поумнее тебя!

Джерихо соизволил оторваться от своей книжки.

– Родители прижали ее к ногтю. Она даже думает так, как ей велят. Ее слова о обществе, формирующем из детей монстров, – перепевка слов ее матери.

– Так ты, оказывается, слушал!

– Ей нужно развивать собственную точку зрения. Научиться думать за себя, а не просто повторять чужие слова, как попугай.

– А, ты имеешь в виду себя, повторяющего слова дяди Уилла и Ницше? – Эви выдернула книгу у него из рук и швырнула ее на диван.

– Вовсе нет. – Джерихо невозмутимо забрал книгу. – И почему мы в последнее время так много говорим о Мэйбел? Почему она тебе так важна?

– Потому что… – Эви призадумалась. Она ведь не могла сказать этого. Потому что Мэйбел в тебя влюблена. Потому что последние три года она упоминала о тебе в каждом письме. Потому что каждый раз, как ты входишь в комнату, она обмирает и затаивает дыхание. – Потому что она – моя подруга. Никто не смеет грубить моим друзьям! Понял?

Джерихо раздраженно вздохнул.

– С этих пор я буду с ней образцом вежливости и галантности.

– Спасибо. – Эви саркастически присела в книксене. Джерихо даже не посмотрел в ее сторону.

 

Глава 26

Жизнь и смерть

Вырвав листок из записной книжки, Мемфис гневно смял его и отбросил прочь. Он снова и снова шлифовал стихотворение о своей матери, но слова не шли к нему, и у него уже появились мысли о том, не суждено ли ему провалиться на поэтической стезе так же, как и на целительской.

Ветер шелестел опавшей листвой. Мама умерла в апреле, когда деревья только начинали кутаться в цветы и листья, будто юные девушки, что, наряжаясь, превращаются в блистательных леди. Весной – когда сама идея смерти кажется кощунственной! Мемфис помнил, что его разбудил отец. Его глаза были темны от печали.

– Пора, сынок, – тихо сказал он и провел сонного Мемфиса по темному дому в дальнюю комнату, где горела одинокая свеча. Мама, дрожа от озноба, лежала под тонким одеялом. – Прошу тебя, сынок. Ты должен сделать это. Ты должен оставить ее здесь, среди нас.

Папа подвел его к постели. Мама похудела так, что остались кожа да кости, а поседевшие волосы походили на сахарную вату. Она вдруг замерла под своим одеялом и уставилась в потолок невидящим взглядом, словно наблюдая какие-то картины, недоступные обычным людям. Мемфису на тот момент было четырнадцать.

– Давай же, – срывающимся голосом попросил отец. – Пожалуйста.

Мемфис испугался не на шутку. Мама уже стояла на пороге смерти, и он не знал, чем сможет помочь. Он хотел спасти ее раньше, но она не позволила.

– Не хочу, чтобы мой сын отвечал за это, – твердо сказала она. – Пусть случится то, что суждено.

Но Мемфис не хотел, чтобы мама умирала. Он положил на нее руки. Ее глаза широко раскрылись, она попыталась помотать головой и оттолкнуть его, но была слишком слаба из-за болезни.

– Мама, я помогу тебе.

Она раскрыла иссохшие, потрескавшиеся губы, но не смогла произнести ни звука. Мемфис почувствовал знакомое тепло, и вот течение подхватило его, понесло в неизвестность. Они словно оказались в бескрайнем море, их покачивало на волнах. Впадая в транс во время своих целительских сеансов, Мемфис ощущал незримое присутствие духов. Оно было ободряющим и вполне дружелюбным, так что он никогда не боялся. Но только не в этот раз. Мемфис вдруг оказался на темном кладбище, вокруг стелились рваные языки тумана. Поблизости него сгрудились недоброжелательные, холодные тени. На каменном надгробии сидел высокий худой незнакомец в цилиндре. Его костлявые руки были сжаты в кулаки.

– Что ты готов мне отдать за нее, целитель? – спросил его незнакомец. Мемфису показалось, что сам ветер произнес эти слова. Незнакомец кивнул на свои сжатые кулаки: – В одной ладони – жизнь, в другой – смерть. Выбирай. Выберешь и, возможно, спасешь ее.

Мемфис шагнул к нему, протягивая руку. Правая или левая?

Внезапно на кладбище показалась мама, бледная и изможденная.

– Ты не сможешь спасти меня, Мемфис! Нельзя вернуть то, что уже ушло!

Мужчина улыбнулся ей. Вместо зубов у него были звериные клыки.

– Это его выбор!

Его мама выглядела напуганной, но не отступила назад.

– Он всего лишь мальчик!

– Это. Его. Выбор.

Мемфис сосредоточился и показал на правую ладонь незнакомца. Тот улыбнулся и раскрыл ее. На Мемфиса запищал маленький черный птенец.

Мама сокрушенно покачала головой:

– Ах, мой сын, мой сын! Что же ты наделал?

Больше Мемфис ничего не помнил. Как рассказывала Октавия, он свалился с лихорадкой, и отец отнес его в постель. На следующее утро, проснувшись, он увидел, как его тетка занавешивает зеркала черной тканью. Папа неподвижно, как статуя, сидел в кресле, мокрая от пота рубашка облепила его тело.

– Ее больше нет, – сказал он. Мемфис увидел в его глазах обвинение: почему ты не спас ее? С таким даром ты не в состоянии спасти самого дорогого человека?

Встав, Мемфис стер с ладоней кладбищенскую грязь. Разгладив листок, он аккуратно сложил его и убрал в рюкзак. Затем направился домой. Минуя страшный дом на холме, он услышал какой-то звук. Насвистывание? Не может быть. Но оно было слышно совершенно четко на фоне завывающего ветра. Или ему чудится? Открыв калитку, Мемфис встал на старую заросшую тропинку. Сколько раз, слушая какие-нибудь страшилки, он думал за героев: «Не поднимайся по той лестнице! Держись подальше от зловещего дома!» Однако теперь он стоял во дворе самого подозрительного дома из всех, что когда-либо видел, и боролся с соблазном войти внутрь. И тут до него дошло, насколько безрассудной была мысль заходить в разваливающийся дом. Он попятился. В голове тут же пронеслись мысли о убийствах, недавно произошедших в городе. Почему он ни с того ни с сего подумал об этом? И тут юноша снова услышал свист, эхом отдающийся от стен пустого дома. Мемфис со всех ног бросился прочь, калитка заскрипела ему вслед.

Оказавшись в Гарлеме, Мемфис пошел вдоль Ленокс-авеню, чувствуя себя чужаком среди праздной толпы. Он слонялся по переулкам, пока ноги сами не принесли его к особняку мисс Лейлы Уолкер на 136-й улице. Рядом стояло несколько шикарных автомобилей, а у двери скучал дворецкий. Ярко горели огни, и внутри наверняка проходил один из знаменитых поэтических салонов с величайшими талантами Гарлема: музыкантами, художниками, писателями и учеными. Мемфис представил себя на одном из таких салонов, читающим свои стихи элегантной публике. Но боковая тропинка, проложенная от места, где он стоял, к самому крыльцу, показалась ему непреодолимой. Он отвернулся и подумал, что неплохо было бы заглянуть в «Хотси Тотси» или «Могилу падших ангелов», узнать, как идут дела. Ведь где-то сейчас бушевала вечеринка. Но вместо этого он направился домой, вспоминая о маме.

На крыльце кирпичного дома сидел слепой Билл Джонсон и мягко наигрывал что-то на гитаре, хотя вокруг не было слушателей. Мемфис постарался проскользнуть незамеченным.

– Кто здесь? Кто пытается прошмыгнуть мимо старого Билла, не поздоровавшись?

– Мемфис Кэмпбелл, сэр.

Рот Билла расплылся в улыбке.

– Добрый вечер, мистер Кэмпбелл. Я рад, что это вы, а не какой-нибудь лоу-лоу по мою душу.

– Что за лоу-лоу?

– Это на кажунском. Как вы это называете? Злой дух.

– Нет, сэр. Никаких духов. Просто я.

Слепой Билл поджал губы, будто только что осушил рюмку джина, смешанного с керосином.

– Не очень удачная для прогулок ночь. Чувствуете, как холодок поднимается по затылку? Фифоле. Будто светящиеся в темноте облака болотного газа поднимаются в воздух, и злые духи летят за вами.

Ужасы заброшенного дома наложились на россказни слепого Билла, и Мемфису стало не по себе. Ему не хотелось говорить ни о призраках, ни о злых духах.

– Тетя говорит, что я бесчувственный, как бревно. Я буду последним, кто заметит присутствие духов.

Слепой Билл повернул лицо в его сторону так, будто еще мог его видеть.

– Сегодня в лавке у Флойда я слышал кое-что очень любопытное. Говорят, ты целитель.

– Это было давно.

– Но дух целителя еще силен в тебе? Не мог бы ты положить руки на слепого Билла и вернуть ему зрение?

– У меня больше нет дара. – Мемфис вдруг почувствовал, что страшно устал и больше не может сдерживать все в себе. – Он оставил меня, когда моя мама… она была очень больна. Я положил на нее руки, и тут… – Мемфису сдавило горло. Он сглотнул, силясь победить боль. – Она умерла. Умерла прямо под моими руками. И вся сила, которая была во мне, умерла вместе с ней.

– Очень грустная история, мистер Кэмпбелл, – сказал слепой Билл после продолжительной паузы.

Мемфис почувствовал, что по его щекам стекают слезы. Он был рад, что слепой Билл не мог видеть его плачущим. Больше он ничего не сказал.

Слепой Билл кивнул.

– Вы не сделали ничего, кроме того, что пытались помочь маме. Слышите? Иногда это может быть благословением, – тихо произнес он. Мемфис был благодарен старику за чуткость. – Подойдите, я дам вам кое-что.

Билл покопался в кармане и выудил оттуда ириску. Нащупав руку Мемфиса, он вложил в нее конфету и прикрыл своей сухой, цепкой ладонью.

– Вот. Храните ее. Вдруг когда-нибудь вам потребуется помощь папы Легбы.

– Папы кого?

– Легбы. Он – хранитель врат Виолкана, владения духов. Стоит на перекрестках. Если вы потерялись, он поможет. Просто оставьте ему немного вкусненького.

Тетку Октавию хватил бы удар, если бы она услышала сейчас старого Билла. Как-то раз она заставила их перейти на другую сторону улицы, просто чтобы не приближаться к маленькому домику – колдовской лавочке с окнами, закрытыми красно-синими занавесками, из-за которых выглядывали лица африканских богов, окруженные огнями свечей. Табличка над входом гласила «Снятие проклятий. Удаление любых препятствий к счастью».

– Не смейте иметь никакого дела с вуду, – коротко ответила тетя, когда Исайя начал возмущаться, зачем они стали так глупо бегать по улице. Про себя Октавия принялась читать молитву.

Мемфис неуверенно забрал у старика конфетку. Она оказалась странно тяжелой.

– А тетя говорит, что можно молиться только Христу.

Слепой Билл недовольно закряхтел и сплюнул на асфальт.

– Ты правда считаешь, что бог белых тебе поможет? Думаешь, он на нашей стороне?

– Я вообще не думаю, что какой-либо из богов на нашей стороне.

Мемфис приготовился к буре возмущения, но старик понимающе кивнул, и углы его рта изогнулись в грустной улыбке.

– Это, наверное, ваши самые правдивые слова, мистер Кэмпбелл. А мысли у вас более здравые, чем манера шаркать и поливать голову пахучим парфюмом. – Он залился смехом – хриплым, больше похожим на кашель – и принялся хлопать себя по колену. Тут вся ситуация будто заново открылась перед Мемфисом: безумный разговор, конфетка для божества, странные звуки в доме – он понял, насколько все это глупо и смешно, и невольно засмеялся вместе со стариком. Они стояли на пустой улице, покачиваясь со смеху, как парочка городских сумасшедших.

– О-хо-хо. – Слепой Билл похлопал себя по груди. – Разве это не философия мира? Удача может обернуться несчастьем, и наоборот. Будто высшие силы разыгрывают гигантскую партию в кости, а костями выступаем мы сами. Ступайте домой, мистер Кэмпбелл. Отдохните как следует. Наберитесь сил, чтобы бороться на следующий день. У вас еще будет время, чтобы сожалеть. А сейчас живите на полную катушку, наслаждайтесь молодостью.

– Так и сделаю, сэр. – Мемфис вдруг передумал идти домой. Слепой Билл был прав – Мемфис молод, и вечер только начинался. Поэтому он направился в «Хотси Тотси».

Билл слушал, как в отдалении затихают шаги Мемфиса Кэмпбелла. Он хотел рассказать парню, насколько ему повезло, что дар оставил его. Какое это было благословение. Как он должен быть благодарен, что о его силе не узнали плохие люди. Билл пошуршал в кармане: хотелось есть. Он зажал между пальцами пятицентовик и десятицентовик. Негусто. Если бы он нашел в себе силы перестать играть. Но это было его проклятием: карты, лотерея, кости, скачки, петушиные бои – он не мог упустить ни одной возможности испытать судьбу и сделать ставку. И дом на перекрестке под белыми облаками снова и снова являлся ему во сне. Никак не удавалось разглядеть номер, но Билл верил в лучшее. Там, рядом с почтовым ящиком. Стоит только разглядеть его, и цифры станут ключом к большому выигрышу. А если у него будут деньги, то он сможет осуществить план мести.

 

Глава 27

Дом на холме

Дом стоял на холме, открытый всем ветрам, как старый часовой. По каменным стенам, как плесень, расползался плющ. Слепые окна были забиты досками. Двери вишневого дерева выцвели почти до белизны. Если кто-нибудь заглянет внутрь, то увидит отовсюду свисающую паутину и пауков, прячущих своих жертв в щелях рассохшегося дерева. Половые доски отсырели и местами изогнулись.

Некогда дом был великолепен. В нем проходили балы и вечеринки. По воскресеньям у дома выстраивались шикарные экипажи. Его величие и блеск символизировали все лучшее, что существовало на тот момент в стране. Дом представлял собой мечту, воплощенную в жизнь. Человек, построивший его, Джейкоб Ноулс, разбогател на производстве стали, той самой, из которой затем воздвигли город. У них с женой был единственный ребенок, девочка по имени Ида, и они в ней души не чаяли. Ида росла слабенькой и болезненной, и по этой причине родители потакали любым ее капризам. Уроки игры на фортепиано, езда на пони, крошка-спаниель по имени Честер. Когда Ида играла на газоне в чаепитие, вокруг стояла прислуга, готовая разливать настоящий чай в кукольную посуду. Часто она изображала арабскую принцессу, объезжающую свои владения. В ту пору она любила подниматься в чердачную комнатку с балконом. В 1863 году она видела дым от костров призывных бунтов, представляя себе, что вдалеке свирепствуют злобные драконы, а не толпы разгневанных жителей. Пока бушевала Гражданская война, Ида выросла и стала молодой девушкой. Она мечтала о том, как выйдет замуж за какого-нибудь бравого офицера и они станут полноправными хозяевами великолепного дома. Спустя несколько месяцев после окончания войны в доме справляли вечеринку генерал Грант и его офицеры. Взрывался фейерверк, и звуки вальса разливались в воздухе. Но Ида простыла и лежала наверху с горчичным пластырем на груди, горько оплакивая свою судьбу. Поглаживая дочь по щеке, мама утешала ее, что это не последний бал и прекрасный избранник ее дождется, кроме того, они с отцом пока еще не были готовы расстаться со «своей любимой Идой».

Но вскоре им пришлось отпустить мать Иды в путешествие, откуда никто не возвращается. Спустя год после бала миссис Ноулс слегла с дизентерией и угасла за неделю. Спустя еще один год мистер Ноулс внезапно умер от кровоизлияния в мозг. На плечи двадцатилетней Иды легли все обязанности по дому. Это сильно отличалось от детской игры в принцессу, и хотя дальний кузен советовал Иде быть благоразумной с расходами, она его не послушала. Разбитая горем из-за внезапного ухода обоих родителей, Ида с жаром ударилась в новый спиритуализм. Она открыла свой дом для теософистов, медиумов и гадателей. Самой одаренной из всех оказалась богатая вдова по имени Мэри Уайт, которая обладала потрясающей способностью связывать Иду с ее родителями в ином мире. Она не трясла стол, не пыталась имитировать телекинез и прочие дешевые фокусы. Нет, Мэри Уайт обладала настоящим даром и к тому же прекрасными манерами. Женщины стали очень близки, и Ида называла ее сестрицей. Дом снова ожил, и в нем стали проводить спиритические сеансы и прочие эзотерические и оккультные сборища. Ида верила, что дом Ноулсов снова возродится во всем своем великолепии, это только дело времени. Мэри каждый раз убеждала ее в этом.

У Мэри был компаньон в ее духовных поисках – харизматичный мужчина с пронзительным взглядом, мистер Гоббс. Как говорила Мэри, он был пророком. Святым человеком. Он подолгу сидел в библиотеке, читая книги, а во время их спиритических сеансов впадал в транс и говорил на языках, которые Ида не понимала, – это было доказательством, как сказала Мэри, его связи с миром духов.

Расходы Иды только росли – спиритические сеансы были дорогим занятием, – и наследство быстро иссякло. Ида была бы унижена, если бы стало известно о ее разорении. Тогда Мэри предложила купить дом Ноулсов, а Иду оставить квартиранткой, чтобы спасти ее репутацию. Она даже согласилась оставить Иде ее любимую комнату на мансарде с видом на город и попросила ее не волноваться, пообещав, что все счета будут оплачены, а мистер Гоббс возьмет на себя трудоемкий ремонт и сделает дом таким же прекрасным, как раньше.

И он сделал это. Сколько было хлопот! Одна строительная бригада проработала в течение недели, потом ее распустили и наняли новую, которая продержалась пять или шесть дней, и мистер Гоббс снова отослал их домой. В конце концов он приступил к работе в старом подвале, который, как он утверждал, хорошо бы приспособить для хранения припасов. Иду вниз не пускали.

– Слишком опасно, – говорил он, улыбаясь одними губами. Его глаза оставались непроницаемо холодными. – Вы ведь не хотите стать жертвой несчастного случая?

В доме произошли некоторые другие странные изменения. Появились двери, которые никуда не ведут. Декоративные розетки вокруг загадочных отверстий в стенах, откуда шел странный дым – как утверждал мистер Гоббс, полезный для легких и необходимый для спиритических сеансов. Чересчур длинный желоб в прачечной, который, по мнению миссис Уайт, должен был облегчить жизнь прачки. Они сократили штат прислуги до трех человек: экономка, прачка и работник, который по совместительству выступал шофером. Это было унизительно, и Ида надеялась, что никто об этом не узнает. Но потом Мэри улыбалась и говорила, что ей явился призрак ее отца, державшего в руках розмарин, символизирующий память, – знак, что он наблюдает за ними, и Ида ощущала острый прилив благодарности за заботу и эти слова. Из-за истощенного состояния Иды Мэри советовала ей пить побольше сладкого вина, от которого снились странные сны о пожарах и разрушениях, и перед глазами мелькали образы строгих мужчин и женщин.

Потом начало твориться что-то жуткое. Поздно ночью в их доме устраивались подозрительные собрания. Дважды в месяц Ида слышала музыку и пение внизу. Люди приходили и уходили.

– Что вы делаете на этих собраниях? – нервно спросила Ида, когда они как-то раз собрались за ужином. Она только приступила к еде, и, на ее вкус, ростбиф был недожарен.

– Почему бы тебе не присоединиться к нам, моя дорогая? – предложила миссис Уайт.

– Вавилон, великий город, пал. Настало время очищения. Перерождения. Вы согласны, мисс Ноулс? – с улыбкой спросил мистер Гоббс. Его глаза были такими неестественно синими, что Иде стало не по себе. На мгновение ее пронзила странная мысль: интересно, каково танцевать с мистером Гоббсом. Ощутить его прикосновение и поцелуй. И ее тут же чуть не скрутило от отвращения.

– Не уверена, что понимаю, о чем вы говорите, – быстро ответила она. У нее задрожали руки. Кровь из недожаренного ростбифа образовала на тарелке тошнотворную лужицу. – Мне что-то нехорошо. Прошу прощения, мне, наверное, лучше пойти к себе.

В ту ночь она слышала странные звуки, жуткий шепот и чудовищный рык. Она была так напугана, что не могла встать с постели и пролежала под одеялом, вся дрожа, до самого утра.

В книжном шкафу в бывшей гостиной хранилась странная книга мистера Гоббса, похожая на Библию. Но когда Ида решила взглянуть на нее, оказалось, что шкаф закрыт на ключ. Ее собственный шкаф в ее же доме заперт от нее самой. Трясясь от негодования, она сообщила об этом миссис Уайт (которая больше не позволяла ей по-сестрински называть ее Мэри).

– Мисс Уайт, я не могу этого так оставить, не могу, – возмущенно повторяла она.

– Это больше не ваш дом, моя дорогая, – ответила миссис Уайт с жестокой улыбкой на губах.

Во вторник Ида обнаружила в доме ворох рваной окровавленной одежды. Мистер Гоббс в деликатной форме принялся уверять ее, что это вещи прачки, испачканные в связи с ежемесячным женским проклятием. Бедная, бедная девочка, она была так пристыжена. Конечно же, мы предложили ей чистую одежду и отпустили домой отдохнуть. Бедная, бедная девочка. Боюсь, она так смущена, что теперь вряд ли вернется к нам.

Ида написала полное отчаяния письмо своему кузену в Бостон, и он прислал членов городской администрации проведать ее. Но когда они приехали, Ида находилась в полном оцепенении. Миссис Уайт сообщила гостям, что хозяйка нездорова и за ней присматривают, и она опасается, что даже попытка спуститься вниз и ответить на их вопросы может стоить ей здоровья. Чиновники удалились, бормоча извинения.

Последняя из прислуги, Эмили, ушла под покровом ночи, не попрощавшись. Она даже не забрала свое жалованье.

Это уже было слишком. Ида прекратила пить проклятое вино. В ее ослабевшем теле сохранилось еще достаточно сил, чтобы спуститься по лестнице: девушка намеревалась узнать, что творится в ее собственном доме. Да, ее доме! Он был построен ее отцом и для ее семьи. Она – урожденная Ноулс в отличие от этих оборотистых пришельцев: шарлатанки миссис Уайт, которая в тот момент удалилась в деревенский дом какого-то простака, у которого было больше денег, чем здравого смысла, и мистера Гоббса. Ох уж этот мистер Гоббс, с его ледяными глазами и заносчивым поведением, с паутиной лжи и жуткими секретами. Дурной человек! Ида твердо решила расследовать, что здесь происходит, и начала с запретного подвала.

Она спустилась по узкой, неудобной лестнице в сырой темный подпол. Там пахло землей и еще чем-то. Иду затошнило от мерзкого запаха. Она быстро огляделась вокруг, чтобы найти доказательства, которые можно предоставить властям и изгнать этих ужасных людей из ее дома. Потом она найдет достойного арендатора, а возможно, даже и мужа. Благородного рыцаря, который согласится разделить с ней жизнь. Вместе они смогут вернуть дому былой шик: устраивать балы и вечеринки, на которые будут приходить достойные люди высокого статуса. И дом Ноулсов снова прославится.

Рука Иды, державшая фонарь, задрожала. Свет плясал по стенам и углам подпола. Ида пришла за знанием, и теперь она знала все. Знала без тени сомнения, что лицом к лицу столкнулась с ужасным злом. Крик застрял у нее в горле, и тут свеча принялась с шипением гаснуть. Со всех сторон начал раздаваться шепот. И как только Ида смогла закричать, свет потух, и ее поглотила тьма.

 

Глава 28

«Хотси Тотси»

День выдался ужасно скучным, дождь не позволял выйти из музея, и Эви развлекалась перестановкой книг с полки на полку в соответствии с логикой, которую только что выдумала. Когда она уже начала осознавать, что окончательно свихнется, если продолжит слушать дождь и бездельничать, то вспомнила о вечерней встрече с друзьями и приободрилась. Наконец наступил вечер. Эви приняла ванну, надушилась и перемеряла все выходные наряды в своем гардеробе, прежде чем остановиться на платье, расшитом стеклярусом, которое трепетало и дышало на ее теле, как живой дождь. Эви дополнила его длинной ниткой жемчуга, которую дважды обернула вокруг шеи, и серыми сатиновыми туфлями «Мэри Джейнс» с изогнутыми черными каблуками и большими пряжками со стразами. Она покрасила губы темно-красной помадой, подвела глаза черным, а на плечи набросила черное вельветовое пальто с меховой опушкой на воротнике. Выудив из своего неприкосновенного запаса двадцать долларов, она спрятала их в модную серебряную сумочку, побрызгалась из пульверизатора и выпорхнула в гостиную. Джерихо сидел за кухонным столом и раскрашивал миниатюрные модельки для батальной сцены. Дядя Уилл работал у себя в кабинете, окруженный кипами бумаг и вырезок.

Услышав ее шаги, он на секунду оторвался от записей, критически оглядел ее и затем снова уткнулся в работу.

– Ты чересчур нарядилась.

Эви натянула длиннющие, до локтей, кружевные митенки.

– Я с Тетой и Генри иду танцевать в самый модный клуб города.

– Боюсь, что не сегодня, – ответил Уилл.

Эви замерла на месте.

– Но, дядя, Тета меня ждет. Если я не поеду, это будет просто оскорблением. Она больше никуда меня не позовет.

– Если ты еще не слышала новостей, по улицам Манхэттена разгуливает маньяк.

– Но, дядя…

– Прости, Эви. Это небезопасно. У вас еще будет возможность повеселиться. Я уверен, Афина тебя поймет.

– Ее зовут Тета, и она не поймет. – Эви уже чувствовала, как подкатывают слезы. Она битый час потратила на то, чтобы ровно подвести глаза, и поэтому принялась яростно моргать, чтобы макияж не расплылся. – Пожалуйста, дядя.

– Извини, но мое решение окончательно. – Уилл склонил голову над книгой с видом судьи, вынесшего приговор без права обжалования.

Радиоведущий снова рассказывал о преимуществах обслуживания в стоматологической клинике Паркера. «Потому что ваше здоровье так важно для нас, что мы не оставляем болезни ни малейшего шанса».

Джерихо робко откашлялся, привлекая ее внимание.

– Мы можем сыграть в карты, если хочешь. Или послушать радио. В девять начнется новое шоу.

– Просто супер, – горько сыронизировала Эви и бросилась к себе в комнату. Хлопнув дверью, она ничком упала на кровать. Ободок из искусственного жемчуга сполз ей на брови, и она сердито забросила его назад. Почему из всех вечеров Уилл выбрал именно этот, чтобы поиграть в строгого родителя? Нельзя было всю жизнь отсиживаться в Беннингтоне и не ходить дальше музея. Перевернувшись на спину, Эви стала смотреть в окно, на город за пожарной лестницей.

Пожарная лестница!

Эви села в постели. Вытерев пальцами расплывшийся макияж, она решительно натянула митенки и встала. Затем приоткрыла дверь в свою комнату.

– Я ложусь спать, не беспокойте меня, – крикнула она. Затем осторожно открыла окно и вылезла на пожарную лестницу. В своей жизни Эви уже усвоила одну непреложную истину: прощения просить проще, чем разрешения. Но в этот раз она не планировала ни того, ни другого.

Несколькими этажами ниже она заглянула в окно Мэйбел, и та завизжала от неожиданности.

– Успокойся. Это всего лишь я.

– Я думала, что это киллер Книги Откровений пришел перерезать мне горло.

– Уилл номер два. Не хотела тебя обидеть. – Эви отряхнула и поправила платье.

– Мэйбел, дорогу-у-уша, что случилось? – позвала мама с другого конца квартиры.

– Все в порядке, мама! – ответила Мэйбел. – Мне на мгновение показалось, что тут паук.

Она повернулась к Эви.

– Разве мы не наверху встречаемся? – раздраженно прошептала она.

– Планы переменились. Дядя запретил мне выходить на улицу. Он ведет себя как гребаный родитель! – Эви пристально осмотрела простое платье подружки из белой органзы. – Боже, где ты забыла своих овечек, пастушка моя?

– Что не так?

– Тебе необходима помада.

– Не нужна мне никакая помада!

Эви пожала плечами:

– Поступай как заблагорассудится. Две битвы подряд мне не выдержать.

Они прокрались на цыпочках к входной двери. У Роузов проходило очередное политическое собрание – обсуждалось дело Сакко и Ванцетти, несправедливо обвиненных анархистов. К ним подошла миссис Роуз.

– Привет, Евангелина.

– Здравствуйте, миссис Роуз.

– Как мило было со стороны твоего дяди согласиться отвести вас на поэтический вечер. Очень важно поддерживать в вас тягу к культурному образованию, особенно в такое время, когда молодежь предается разгулу в аморальных местах вроде ночных клубов.

Эви покосилась на Мэйбел, с трудом сдерживая улыбку.

– Нам пора, мам. Не хотим опоздать на чтение, – сказала Мэйбел и потащила за собой Эви.

– Похоже, не я одна сегодня в бегах, – поддразнила Эви, когда они шагали к лифту.

Мэйбел ухмыльнулась:

– Похоже, что ты права.

* * *

– Он сказал «был рад тебя видеть», а я ответила: «не могу сказать того же». Прямо так и выпалила ему в лицо. Последнее слово было моим. – Эви пересказывала подругам обстоятельства встречи с Сэмом.

– Я в тебе никогда не сомневалась, – усмехнулась Тета. – Не позволяй этому типу отравлять тебе жизнь.

– Разве складывается впечатление, что он достает меня?

– Вовсе нет. Я вижу, что ты решила просто забить на него, Эвил, – сказала Тета, и Генри скептически хмыкнул.

Они вчетвером взяли такси до Гарлема, которое любезно оплатила Тета, и пошли в клуб под названием «Хотси Тотси» – самое злачное место в городе.

– Все кончено. Я дала ему от ворот поворот, – сказала Эви и для пущей выразительности махнула рукой.

– Хорошо, потому что мы уже пришли. И я почти уверена, что пароль не «Сэм Лойд».

Генри выстучал затейливый ритм – бум-бада-бум, и спустя мгновение дверь со скрипом открылась. Мужчина в белоснежном фраке и бабочке приветливо им улыбнулся:

– Добрый вечер, ребята. Это закрытая вечеринка.

– А мы – из свиты султана Сиама, – ответил Генри.

– Какой цветок султан любит больше всех?

– Эдельвейс, конечно.

Спустя еще мгновение дверь распахнулась настежь.

– Сюда, пожалуйста.

Мужчина в смокинге провел их через шумную кухню и по спиральной лестнице, ведущей в подземный туннель.

– Проход в соседнее здание, – шепнул Генри девочкам. – Если на клуб объявят полицейский рейд, то все спиртное безопасно вынесут по этому туннелю.

Проводник открыл им еще одну дверь и пригласил в зал, украшенный в стиле султанского дворца. В золоченых горшках топорщились гигантские папоротники. Потолок был красиво задрапирован шелком цвета шампанского, а стены сверкали ярко-малиновым. Столики покрывали белые дамастовые скатерти, поверх них были расставлены янтарные фонарики. На сцене оркестр исполнял зажигательный джазовый номер, под который на танцполе лихо отплясывали флэпперы, и кто-то кричал «Давай-давай!» и «Зажигай!». Богатые папики с коктейлями в руках расхаживали от стола к столу, подзывая разносчиц сигарет, наперебой предлагающих «Лаки Страйк», «Кэмел», «Честерфилд» и другие популярные марки. Огромный плакат на стене обещал грандиозную вечеринку в честь Соломоновой Кометы, и Эви попыталась отогнать от себя мысли о ужасном маньяке, который дожидается ее появления едва ли не больше остальных.

– Это просто потрясно, – промолвила Эви, с восторгом оглядывая зал. Именно об этом она и мечтала. Нигде, кроме Манхэттена, таких клубов не существовало. – И оркестр замечательный.

Генри кивнул:

– Они – лучшие. Как-то раз я слушал их выступление в «Коттон клабе». Но мне не нравится туда ходить, там придерживаются «цветного барьера».

Увидев растерянное выражение лица Эви, он пояснил:

– В «Коттон клабе» черный оркестр играет для белых, и всем это нравится. Но музыканты не могут сесть за стол наравне с посетителями и заказать выпивку. Здесь всем заправляет папа Чарльз. Он обслуживает всех одинаково.

За угловым столиком оживленно болтали белая девушка и молодой парень-афроамериканец. В Огайо подобное было невозможно. Эви призадумалась, как бы на это отреагировали ее родители. Наверняка не сказали бы ничего хорошего.

Тета пихнула Генри локтем.

– Смотри, там Джимми Ди Энджело. Попробуй уболтать его и сесть рядом.

Генри откланялся и поспешил к столу у самой сцены, где щеголеватый мужчина в монокле и цилиндре вальяжно курил сигару. На его плече скучал огромный зеленый попугай.

– Генри – талантище, но Фло – мистер Зигфелд – ничего в этом не понимает, – сказала Тета. – Генри уже продал несколько песен на «улицу жестяных сковородок» и получил достаточно денег, чтобы безбедно существовать, но только и всего. Всем нравятся забавные песенки, но его действительно серьезные вещи никого не цепляют. Бедный мальчик.

– Я бы с удовольствием их послушала, – сказала Мэйбел.

– Надеюсь, тебе повезет. Парню просто нужно немного удачи. – Тета поправила шаль на плече. – Шоу начинается, крошки. Осмотритесь вокруг так, будто вас привели на помойку. И следуйте за мной.

Тета поплыла мимо столов, не удостаивая взглядом никого из окружающих. Головы поворачивались в сторону девушек, пока они шагали вслед за хостесс. Они были царицами вечера, Клеопатрами танцпола и притягивали к себе восхищенные взгляды. Несколько человек узнали «Тету из Фоллиз».

– Наверное, это непередаваемое удовольствие – знать, что ты знаменита, – сказала Эви.

Тета равнодушно пожала плечами:

– Они думают, что знают меня, но ошибаются.

Хостесс подвела их к угловому столику и раздала меню, напечатанное на мелованной кремовой бумаге. Мэйбел вытаращила глаза:

– Поверить не могу, что это цены, а не номера телефонов!

– Придется поверить, – ответила Тета. – И выбирай тщательнее, потому что тебе придется ходить с этим коктейлем весь вечер.

– Мама сошла бы с ума, если бы увидела эти цены, – виновато сказала Мэйбел.

– Именно поэтому она не с нами, – успокоила ее Тета.

– Благодарю бога за это, – вздохнула Эви.

Рядом с ними показался официант с бутылью шампанского и серебряным ведерком льда.

– Прости, приятель! Мы не заказывали пузырьки, – сказала Тета.

– Это для леди от восхищенного джентльмена, – ответил официант.

– От какого именно? – Эви по-птичьи вытянула шею.

– Мистера Самсона за пятнадцатым столом, – сказал официант, вежливо кивнув в сторону джентльмена.

– О Боже мой, – разочарованно выдохнула Тета.

– В чем дело? – Эви плохо видела в полумраке.

– Видишь того типа напротив? Только откровенно не пялься.

Девочки принялись разглядывать его поверх меню. Через четыре стола от них сидел полный мужчина с чрезмерно пышными усами, окутанный почти ощутимым облаком довольства и огромного капитала с Уолл-стрит.

– Это тот, похожий на моржа, сбежавшего из зоопарка? – уточнила Эви.

– Именно. Он один из тех чурбанов, что хотят быть вечно молодыми. В Бедфорде его наверняка ждут жена и трое детей, а он пришел сюда веселиться с такими, как мы. О, девочки, смотрит прямо на нас. Улыбаемся и машем.

Эви сверкнула зубами, и мужчина поднял свой бокал. Девушки подняли свои бокалы в ответ. Он послал им воздушный поцелуй и показал на свободные места за столом, приглашая присоединиться.

– Настало время настоящего шоу! – объявила Тета, залпом осушила бокал и выдала отрыжку такой титанической силы, что звук раздался на весь зал. С соседних столиков на них принялись недовольно смотреть. – Ничто не приводит внутренности девушки в порядок лучше, чем бокальчик хорошего шампанского! – громко сказала она и похлопала себя по животу.

Бокал мужчины так и остался в воздухе. Он тут же сделал вид, что смотрит в другую сторону.

– Он просто в шоке! – довольно хихикая, заметила Эви.

– Теперь ему придется ехать в Бедфорд к жене, а мы спокойно насладимся веселыми пузырьками!

– Где ты научилась таким фокусам?

– В суровой школе жизни, – уклончиво ответила Тета. Они чокнулись и принялись пить шампанское маленькими глотками.

Мэйбел подозвала официанта.

– Можно мне ягодно-джиновый физ, но без джина?

– А в чем смысл, мисс? – удивился официант.

– В завтрашнем утре без головной боли.

– Как скажете, мисс.

– Как там дела у Генри? – Тета вытянула шею.

В нескольких шагах от них Генри сидел за столиком и элегантно скучал, слушая лекцию мужчины с попугаем.

– Он ведь не брат тебе, да? – спросила Эви.

Тета засмеялась:

– Ты меня раскусила. Какой стыд, нас будут обсуждать соседи.

По ее невозмутимому лицу Эви поняла, что она и не собирается ничего отрицать.

– Как вы познакомились?

– Прямо на улице. Я умирала с голода, а он разделил со мной сандвич. Генри – настоящий друг.

– Если ты не хочешь, не отвечай, но почему вы двое не…

Сузив глаза, Тета задумчиво выпустила тонкую струйку дыма, словно взвешивая ответ.

– Просто мы не зацепили друг друга подобным образом. Может быть, он мне и не брат по крови, но я привязана к нему, как к близкому родственнику. На все ради него готова.

Генри подошел к их столику, и Тета подвинулась, освобождая ему место.

– Что я пропустил? – спросил он. – И кстати, откуда взялось это шампанское?

– Одинокий скучающий морж, – сообщила Эви и захихикала. Она уже была немного навеселе, главным образом из-за атмосферы, а не алкоголя. Ей очень нравились Тета и Генри. Они казались ей такими искушенными и загадочными – ничего общего с друзьями, которые остались дома, в Зените. Эви искренне надеялась, что тоже смогла им понравиться.

– Ты пришел вовремя. Мы как раз хотели объявить тост, – сказала Тета.

Генри поднял бокал.

– За что?

– За наше светлое будущее, – сказала Тета.

– За будущее, – эхом повторили остальные и со звоном соединили бокалы.

Оркестр начал исполнять чувственную мелодию, и Эви положила голову на плечо Теты.

– У тебя нет ощущения, что сегодня может случиться все, что угодно?

– Это Манхэттен, крошка. Здесь может случиться что угодно в какое угодно время.

– А что, если сегодня ты встретишь мужчину своей мечты?

Тета выпустила облачко сигаретного дыма.

– Я в этом не заинтересована. Любовь все усложняет, детка. Пусть другие девчонки ходят с пустыми лицами и ищущими глазами. У меня свои планы.

– Что за планы? – спросила Мэйбел. Официант принес ей тост с паштетом, и она с аппетитом принялась его уплетать.

– Фильмы. За ними будущее. Я слышала, что скоро начнут снимать фильмы со звуком.

Эви засмеялась.

– Фильмы со звуком? Жуть какая.

– Это будет шикарно. Когда мой контракт истечет, я отправлюсь с Генри в Калифорнию. Да, Генри?

– Как скажешь, душа моя.

– Я слышала, что там прямо на улице растут лимонные деревья, можно срывать плоды и делать из них лимонад. Мы купим дом с лимонным деревом на задворках. И может быть, даже заведем собаку. Я всегда мечтала о собаке.

Эви хотела было рассмеяться, но Тета казалась абсолютно серьезной. Поэтому Эви просто продолжила пить шампанское.

– Звучит здорово.

Они чокнулись еще раз.

– За лимонные деревья и собак! – объявила Эви.

– За лимонные деревья и собак! – смеясь, поддержали ее Тета и Генри. Мэйбел тоже пробурчала что-то с набитым ртом.

Эви подалась вперед, подперев рукой подбородок.

– А что ты будешь делать, Генри?

– Я? Буду сочинять музыку к фильмам. Настоящие хиты, а не эту чушь, которая нравится Зигфелду, – протянул Генри.

– За настоящие хиты! – объявила Эви. – Мэбси, а ты?

– Я стану помогать беднякам. Но сначала доем этот восхитительный тост, – промурлыкала Мэйбел с полным ртом.

Тета склонила голову набок.

– А ты сама, Эвил?

Эви покрутила в руке бокал. Что она могла им сказать? Я хотела бы перестать видеть сны о своем мертвом брате. Избавиться от преследующего меня темного прошлого. Найти свое место под солнцем и показать всем и каждому, на что я в самом деле способна.

Она думала об этом с того самого момента, как вышла из поезда на вокзале. Ей казалось, что Манхэттен был ее настоящим домом.

– Наверное, это глупо звучит…

Генри по-театральному изобразил громкий смех и смущенно пожал плечами.

– Я просто хотел немного снять напряжение, дорогуша.

Эви улыбнулась. Как же они ей нравились!

– С тех самых пор, как я попала сюда, меня не покидает чувство предопределенности: что случится то, чему суждено случиться. Что будущее поджидает меня буквально за углом. И я хочу быть к нему готова. Хочу встретить его во всеоружии. – Эви подняла свой бокал. – За судьбу, поджидающую нас за углом.

– Надеюсь, это не пьяный водитель на шальной машине, – пошутила Мэйбел.

– За все прекрасное, что пока скрыто от нашего взора, – поддержала ее Тета.

– За прекрасную судьбу Эви, – сказал Генри и мелодично звякнул своим бокалом о бокалы девочек.

Эви застыла с бокалом в руке.

– Я не могу поверить собственным глазам. Он совсем обнаглел!

– В чем дело? – спросила Тета.

Эви поставила свой бокал на место, расплескав шампанское по скатерти.

– Тета, возьми мою сумочку. В ней двадцать баксов. Возможно, придется выкупать меня из полицейского участка.

– В последний раз спрашиваю, что случилось?

– Сэм Лойд, – прошипела Эви. Она стремительно прошла туда, где стоял он, вальяжно опираясь о мраморную колонну, и флиртовал с ярко накрашенной блондиночкой.

– Прошу прощения, мисс. – Эви втиснулась прямо между ними.

– Эй! – возмутилась девушка, но Эви твердо стояла на своем месте.

– Что ты здесь делаешь? – накинулась она на Сэма.

– Я? Я хожу сюда постоянно. А что здесь делаешь ты?

– Это что, твоя мама? – спросила блондинка голосом такой высоты и резкости, что от него могли лопнуть бокалы.

Эви повернулась к ней:

– Я из департамента здравоохранения. Вы слышали о вспышках брюшного тифа? Этот парень настолько заразен, что может основать собственную колонию.

Девушка испуганно вытаращила глаза:

– Боже мой!

– Вот именно. На всякий случай советую сжечь всю одежду, которая на вас сегодня. А может быть, вы пожелаете уничтожить ее просто из принципа.

– Что?

Эви хитро посмотрела на опешившего Сэма.

– Сэм, приятель, твоя спутница – само очарование. – Она повернулась к блондинке и прошептала ей на ухо: – Видите того типа с пышными усами? – И махнула рукой в сторону скучающего моржа. – Он так богат, что может скупить всю компанию «Вулворс», и еще останется вам на шпильки и ужин в лучшем ресторане. Почему бы вам не позволить ему купить вам коктейль?

– Вы серьезно?

– Конечно. Он лакомый кусок, ручаюсь!

Девушка улыбнулась:

– Спасибо за подсказку, дорогая!

– Мы, слабые девушки, должны держаться вместе.

Блондинка обеспокоенно поглядела на нее:

– А вы… справитесь с его… тифом?

– Конечно. – Эви злобно посмотрела на Сэма. – У меня иммунитет к любым его паразитам.

Сэм посмотрел вслед блондинке, уверенно шагающей к магнату-моржу, и сокрушенно покачал головой:

– Сестрица, тебе никто не говорил, что ты постоянно оказываешься не в то время не в том месте?

– Где ты взял такой навороченный смокинг? Выглядит очень дорого.

Сэм ухмыльнулся.

– Снял со спинки стула.

– Ты что, стащил его?

– Давай будем называть это «одолжил на время вечеринки».

– Мне придется рассказать об этом дяде Уиллу.

– Конечно, делай как заблагорассудится. Но тогда тебе придется объяснить, как ты оказалась в Гарлеме в полдвенадцатого ночи.

Эви уже открыла рот, чтобы сказать Сэму что-нибудь действительно едкое, как вдруг на сцене появился энергичный конферансье. Его белая рубашка была так накрахмалена, что казалась пуленепробиваемой.

– А теперь клуб «Хотси Тотси» с гордостью представляет вам запретный «блэк боттом» в исполнении своих знаменитых красавиц!

Оркестр грянул залихватскую мелодию. С громким гиканьем на сцене показались молоденькие танцовщицы. Качая бедрами, они отбивали ритм своими серебряными башмачками. При каждом движении блестящие подвески на их откровенных костюмах качались и мерцали. Подобное зрелище мать Эви назвала бы отталкивающим: яркий пример морального разложения молодежи. Откровенно, опасно и захватывающе. Эви хотелось еще и еще. Пианист крикнул что-то девушкам, те упали на колени, подавшись вперед, и поманили зрителей пальцами. Все дружно бросились на танцпол, охваченные танцем, мелодией и очарованием ночи.

* * *

Тета сидела за столом одна, окутанная непроницаемым облаком дыма, и наблюдала за беснующейся толпой. Генри разговорился с симпатичным официантом по имени Билли, и Тета прикидывала, вернется ли он сегодня домой. Смотрела, как молоденькие неиспорченные девчонки с энтузиазмом отрывались, потому что впервые в жизни выбрались в запретный клуб, и это повергло бы в шок их матерей. Как бармены разливали спиртное, не отводя взглядов от дверей. Как одинокие девушки с вожделением смотрят на парней, которые, в свою очередь, глазеют на других девушек. Как шумно поссорилась влюбленная парочка и теперь каждый сидел, глядя в другую сторону. Как продавщицы сигарет наперебой расхваливали «Лаки Страйк» или «Честерфилд», в зависимости от того, какая компания заплатила им больше. Как на сцене зажигают девушки – интересно, сколько им было лет, когда они начали. Таскали ли их из города в город с четырех лет, как ее? Приходилось ли им лежать прямо на полу дешевых мотелей, полумертвой от истощения, и затем пытаться пройти кастинг? Сбегал ли кто-нибудь из них под покровом ночи из города? Старались ли они изменить внешность, брали ли псевдоним в попытке стать совершенно другим человеком, тем, кого невозможно найти? Обладали ли они силой, такой страшной, что ее постоянно приходилось сдерживать?

Красивый парень в пуловере с нашивкой какого-то университетского сообщества подошел к столу Теты, полностью загородив ей обзор.

– Позвольте составить вам компанию?

Тета раздавила сигарету в пепельнице.

– Прости, приятель. Я как раз собиралась уходить. – Подхватив свою шаль и сумочку Эви, она пошла в сторону дамской комнаты.

* * *

На этот вечер Мемфис покончил со ставками. Проходя через кухню «Хотси Тотси», он положил в карман несколько печений для Исайи, потом решил выглянуть в клуб и узнать, что там творится. Первой ему встретилась совершенно пьяная девица с кудряшками, размокшими от пота.

– Ой, парень, ты не принесешь мне пальто? – И она вложила ему в руку четвертак.

– Я что, похож на прислугу? Сама забирай свое чертово пальто. – Мемфис бросил четвертак назад, и он со звоном упал к ногам пьяной девицы.

– Я еще никогда…

– И никогда не сможешь, – перебил ее Мемфис. Сбоку от коридора располагалась комната отдыха с диванами и пушистыми коврами, где обычно уединялись парочки и куда танцоры выходили остыть и покурить. Мемфис прошел мимо двух таких голубков и опустился в свое любимое кресло, чтобы почитать.

– Вы не возражаете… – начал парень.

– Немного. Но я уже привык, – отрезал Мемфис, присовокупив свою очаровательную улыбку, и открыл книгу. Парень тихо выругался и назвал его словом, которое Мемфис очень не любил. Но он остался невозмутимым, и спустя несколько мгновений парочка ушла. Оставшись в одиночестве, Мемфис полностью растворился в книге.

* * *

– Давай потанцуем, – вдруг сказал Сэм.

– С тобой, что ли? – фыркнула Эви. – Имей в виду, деньги я оставила у Теты, чтобы не повторилось прошлого раза.

– Ладно тебе, куколка, я буду невинен, как бойскаут! – Он переплел ее пальцы со своими. – Почувствуй ритм, девочка. Разве он тебя не захватывает?

Эви оглянулась на танцпол. Толпа флэпперов, обалдевших от алкоголя и драйва, отрывалась вовсю. Эви хотела попасть в самую гущу событий. Оказаться под огнями софитов.

– Только один танец, – процедила она и повлекла его в сторону бурлящей толпы. Сэм повел ее в вальсе. Его рука, лежавшая у нее на талии, казалось, жгла через платье.

– Что ты делаешь? – поинтересовалась она, когда они мягко и изящно закружились на месте.

– Плыву против течения, – ответил он.

– А может быть, мне нравится отдаваться течению.

– Разве? Я этого не заметил.

– Скорее всего ты вообще меня не знаешь, хотя считаешь иначе! – прокричала Эви ему в ухо. Тяжело было говорить сквозь шум оркестра и вопли танцовщиц.

– Я поработаю над этим, – ответил он и закрутил ее в невероятном «па». Сэм оказался отличным танцором – легким, стремительным и чутким. Он понимал, как вести, не ограничивая свободу партнера. По крайней мере на танцполе они оказались отличной парой.

– Ты пахнешь так, что хочется съесть, – шутливо прорычал он у Эви над ухом. Мурашки пробежали у нее по шее.

– Ты прямо злой и страшный серый волк, – промурлыкала Эви.

– Слушай, а все эти сверхъестественные оккультные штучки – неужели твой дядя правда в них верит? Или это просто способ заработать?

– Откуда мне знать? – ответила она вопросом на вопрос. К тому же ей не хотелось думать о дяде в такой момент. – А что? Ты сам в них веришь?

Сэм улыбнулся ей:

– Должен же человек верить хоть во что-то.

Он снова закружил Эви в танце.

* * *

Мэйбел отошла в дамскую комнату и вернулась к уже пустому столу. Спустя мгновение ее утащил на танцпол какой-то парень по имени Скотти, который трижды умудрился наступить ей на ногу, к тому же упорно продолжая называть ее неправильным именем. Теперь они сидели за чужим столом, и он рассказывал ей об акциях и ценных бумагах, а также о том, как тяжело найти достойную девушку, которую можно показать ее маме. Мэйбел подумала, что правильная девушка вряд ли может быть еврейкой-социалисткой и подстрекателем толпы.

– Ты прекрасная слушательница, Мэй Бэлль, – промямлил Скотти. Он выпил столько джина, что с трудом ворочал языком.

– Мэйбел, – терпеливо поправила она. Щурясь в мерцающем свете клуба, она представляла себе, что на месте этого скучного идиота сидит Джерихо. Тем временем на танцполе Эви кружилась с Сэмом – и это после клятвенных желаний его убить.

– Ты прямо как…

– Сестра, – договорила за него Мэйбел.

– Точно!

– Вот и славно. – Она вздохнула. Простачок Скотти продолжил свою пьяную болтовню, и Мэйбел чувствовала себя все более незначительной и никому не нужной. Ее платье было катастрофой, она будто готовилась к пробам в дешевый рождественский спектакль. Она устала от того, что люди смотрели сквозь нее, сравнивали с чьей-нибудь сестрой, считали ее милой, безобидной девочкой – такой, которая всех устраивает, но при этом никому не нужна. Как она могла оказаться в таком незавидном положении? У Эви все было ровно наоборот. Она словно родилась для того, чтобы стать беззаботным флэппером. А Мэйбел – нет. На вечеринках и танцах она чувствовала себя не в своей тарелке. Лишь раз в жизни она действительно захотела кому-то понравиться.

– Разве это не так, Мэй Бэлль? – сказал этот идиот, с трудом доведя до конца мысль о рыбалке или автомобилях – уже не важно. Он похлопал ее по руке сильнее, чем нужно.

– Хватит. – Мэйбел встала и бросила салфетку на стол. – Это полная ересь. Я не слушала, что ты там бубнил, но уверена, что это была чушь собачья. Я не хочу танцевать. Не хочу слушать твои россказни о летнем домике, который ты планируешь построить. Я тебе не сестра. И будь я твоей сестрой, мне бы пришлось говорить людям, что тебя в роддоме перепутали. И можешь не вставать.

– А я и не собирался, – ответил он.

Мэйбел прошла к танцполу и похлопала Эви по плечу.

– Эви, я хочу домой.

– Ой, Мэйбел, только не это. Все ведь только началось.

– Это у тебя началось. А у меня уже все закончилось.

Эви отошла с ней в сторону.

– Пирожок, что случилось?

– Никто не хочет танцевать со мной.

– Я попрошу Сэма, он с тобой потанцует.

– Я не хочу, чтобы кого-то просили со мной танцевать. Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Все сложилось бы по-другому, будь с нами Джерихо.

– Я честно пыталась привести его сюда, милая, но он совершенный зануда, будто у него аллергия на веселье. Может быть, закажешь еще один коктейль?

– Они стоят пять долларов!

– Ладно тебе, Мэбси. Расслабься, поживи немножко. От этого не умирают. Ой, моя любимая песня!

Эви бросилась на танцпол прежде, чем Мэйбел смогла ее остановить. Это наверняка не была ее любимая песня, ей просто нужен был повод, чтобы избавиться от Мэйбел. Иногда Эви была такой эгоисткой.

Тут Мэйбел увидела, как в ее сторону бредет пьяный Скотти, лопоча «Эй, Мэйбелин, детка», отбежала в сторону и спряталась за одним из папоротников, планируя, каким образом укокошить Эви, когда этот вечер все-таки закончится.

* * *

Тета шла по коридору клуба, таща за собой шаль. Встречные иногда останавливались со словами «Эй, ты разве не…», на что она неизменно отвечала: «Простите. Похоже, вы меня с кем-то спутали».

За ее спиной мужской голос крикнул «Бетти!». Тета вздрогнула и стремительно обернулась, ее сердце ушло в пятки. Какой-то пьяный парень звал свою рыжеволосую спутницу, а она крикнула ему в ответ: «Подожди, мне надо в дамскую комнату!»

Тете все надоело. Домой возвращаться не хотелось, но и оставаться посреди этого хаоса тоже. Она не знала, чего хочет, за исключением того, что это должно быть что-то совершенно новое, то, что позволит ей ухватиться за жизнь. Сейчас ей казалось, будто ее сносит сильным течением непонятно куда. Слава Богу, у нее был Генри, старый добрый Генри. Это Генри спас ее, когда она пришла в город, запуганная и умирающая от голода, почти потерявшая надежду. А потом он спас ее жизнь еще раз. Они всегда будут вместе. Но в то же время она чувствовала непонятное томление. На нем стояла печать судьбы, на неизвестном, еще не оформившемся желании.

Вдоль по коридору с шумом пробежала компания гуляк, и Тета свернула в первую же попавшуюся дверь. Сначала ей показалось, что в комнате никого нет, но потом в зеленом кресле она увидела красивого молодого человека с книгой в руках. Он был так поглощен чтением, что даже не услышал, как она вошла.

– Хорошая книга, наверное, – заметила она, и парень подскочил от неожиданности.

Подняв глаза, Мемфис увидел перед собой потрясающую девушку с волосами цвета воронова крыла. Она неторопливо курила сигарету и наблюдала за ним.

– Это Уолт Уитмен.

– Ага, – сказала Тета.

– Я тоже поэт, – вдруг сказал Мемфис. Он протянул ей свою записную книжку в кожаном переплете. Пролистав ее, Тета открыла наугад, и перед ней показались записанные столбиком цифры. Она удивленно приподняла бровь. – Какая-то странная поэзия. Больше похоже на записи букмекера.

Мемфис тут же забрал у нее книжку. Затем использовал лучшую из своих улыбок, которая безотказно действовала и на танцовщиц и на суровых гангстеров.

– Я это для друга записал.

– Ага.

– Меня зовут Мемфис. Мемфис Кэмпбелл. А тебя?

– Просто Девушка-из-клуба, – уклончиво ответила она и выпустила струйку дыма.

– Не стоит это курить. Сестра говорит, что это чистый яд.

– Твоя сестра – талантливая юмористка.

Мемфис засмеялся:

– Она не моя сестра. Мы просто зовем ее так – сестра Уолкер. Едкостью она может соперничать с уксусом.

Тета ухмыльнулась. Это был знак одобрения, которого Мемфис так ждал.

– Ты француженка? В тебе есть что-то французское. И немного креольского.

Пожав плечами, Тета стряхнула пепел в серебряную пепельницу.

– Я похожа на всех сразу.

– Тогда я буду звать тебя Креольской принцессой.

– Зови меня как душе угодно. Это совершенно не значит, что я откликнусь.

– Я все равно продолжу звать.

– А ты настырен, Мемфис Кэмпбелл, этого у тебя не отнять. Чем ты тут занимаешься, кроме чтения библиотечных книг?

– О, знаешь ли. Немного тем, немного этим.

Тета изогнула тонкую бровь.

– Звучит как-то опасно.

Мемфис с невинным видом развел руками.

– Я? Я, наверное, самый далекий от любой опасности человек, которого ты знаешь.

– Ага, – снова сказала Тета и принялась прогуливаться по комнате.

– А почему ты не на танцполе?

Тета пожала плечами.

– Мне стало скучно.

– Скучно! Вот это откровение. Вы знаете, что «Хотси Тотси» – самый отвязный клуб в городе?

Тета снова пожала плечами.

– Мне пришлось побывать в огромном количестве клубов.

– Правда?

– Ага. – Она сделала глубокую затяжку. – Значит, поэт? Почему бы тебе не прочесть мне что-нибудь?

– Как пожелает Креольская принцесса.

Мемфис раскрыл книгу и принялся читать вслух, пока Тета листала его записную книжку. У него был приятный голос, очень подходивший для декламации.

– О теле электрическом я пою / Легионы любимых меня обнимают, и я обнимаю их / Они не отпустят меня, пока не уйду я с ними, им не отвечу / Пока не очищу их, не заполню их полнотою души. Это Уолт Уитмен. Один из лучших наших поэтов.

Тета перелистнула еще одну страницу и замерла, глядя на символ: глаз с молнией, который кто-то набросал в самом углу листа. У нее бешено заколотилось сердце.

– Это ты нарисовал? – Она старалась говорить как можно непринужденнее.

– Это? А, я увидел эту штуку во сне.

– Во… сне? – переспросила Тета. Ее бросило в жар, голова закружилась. – А что она значит? Ты что-нибудь о ней знаешь?

– Вообще ничего. Просто увидел во сне.

Почему-то рисунок очень расстроил девушку. Мемфис хотел узнать почему, но боялся спугнуть ее своей назойливостью.

– Давай я покажу тебе клуб, что тут и как.

Он протянул руку, чтобы забрать записную книжку, но Тета ее не отдавала и смотрела на него, не сводя глаз. Она не злилась, просто была поражена, даже шокирована.

– Я видела точно такой же символ во сне, – призналась она.

Мемфис не знал, с чего начать.

– Ты не знаешь, откуда он взялся? Может быть, ты встречала его раньше?

Тета покачала головой:

– Только во сне.

– А когда все это началось?

– Не знаю. Около полугода назад, наверное. А у тебя?

– Месяцев десять назад.

– И как часто ты его видишь?

– Дважды в неделю, иногда больше. Раньше он попадался мне лишь время от времени, но теперь всплывает перед глазами постоянно.

Тета кивнула.

– И у меня.

Ей снилось то же самое. Мемфис имел дело с вероятностями и совпадениями каждый день, поэтому сразу понял, что подобное практически невозможно. Это что-то значило.

– Расскажи мне о своих снах.

Тета опустилась в кресло. Она слегка дрожала.

– Всегда одно и то же. Я где-то далеко от Нью-Йорка. Не знаю, что это за место. Совершенно незнакомое. Я стою на дороге, а в небе скапливаются грозовые облака…

Мемфис почувствовал, что сердце запрыгало у него в груди.

– А там есть фермерский дом? Старый, с крыльцом?

Тета испуганно раскрыла глаза.

– Да, – еле слышно шепнула она. – И вокруг поля пшеницы и кукурузы. Вдалеке видно одинокое дерево…

– А на нем нет листьев. Просто голое уродливое дерево с узловатыми ветками, похожими на руки.

У Теты по спине пробежали мурашки.

– А на дороге начинает происходить что-то…

– Поднимается стена пыли, – за нее договорил Мемфис.

Тета кивнула. Кажется, у нее на лбу выступил холодный пот. Что вообще происходит?

– Самое страшное в этом сне – чувство, будто надвигается что-то ужасное. Что-то, чего я не хочу и не могу видеть.

– Что-то, с чем тебе придется бороться, – сказал Мемфис.

– Что ты имеешь в виду?

Сверху раздался звук взрыва, крики и трели полицейских свистков. Над головой у них был слышен топот множества ног. Мемфис подбежал к двери и, высунув голову наружу, увидел полицейский отряд, ломившийся в кухню.

Тета испугалась.

– Вот черт! Это же облава.

– Не может быть, – сказал Мемфис, перебрасывая лямку рюкзака через плечо. Книга была у него в руках. – Папа Чарльз держал всех копов в кармане.

– Стало быть, в его кармане образовалась прореха, Поэт! – Ужасы сна были вытеснены реальным страхом оказаться пойманными и арестованными. – Как мне отсюда выбраться? Мне ни в коем случае нельзя попадать в полицейский участок.

– Сюда! – Мемфис протянул ей руку. – Я знаю это место, как свои пять пальцев. Я выведу тебя отсюда. Доверься мне.

Тета взяла его за руку, и они побежали по узкому коридору.

* * *

Мэйбел задохнулась от ужаса, когда двери в клуб разлетелись в щепки и в зал вбежал полицейский отряд. Один из копов схватил ее за запястье. Она попыталась вырваться, но он был сильнее.

– Прошу сюда, мисс. Машина уже ждет, – сладко улыбаясь, сказал офицер.

– Мама убьет меня, – ныла Мэйбел всю дорогу до полицейского участка, а за ее спиной в клубе разворачивался полный хаос.

* * *

Тета и Мемфис бежали со всех ног. Позади полицейские штурмовали здание клуба, выламывали двери, переворачивали мебель. Какие-то флэпперы закричали и принялись пьяно и отчаянно биться о живую стену полицейских. Перемазанный губной помадой тип, с трудом стоявший на ногах от выпитого, достал пистолет и принялся беспорядочно палить во все стороны. Одна из пуль прошила насквозь книгу в руке Мемфиса. Он сунул палец в еще дымящуюся дыру.

– Это был библиотечный экземпляр! – сокрушенно сказал он.

– Поэт, не тормози, нам надо сваливать отсюда!

Они забежали за угол, и Мемфис затащил ее в телефонную будку. Тета посмотрела на Мемфиса снизу вверх из-под полуопущенных пышных ресниц. Она встречала множество красавцев, но никто из них не сочинял стихов и тем более не видел тех же кошмаров, что и она. Глубоко внутри Тета почувствовала, как заиграли струны ее души, молчавшие с тех пор, как они с Роем были в Канзасе.

– Ты втащил меня сюда, чтобы спрятаться или просто пообниматься, Поэт? – пошутила Тета, переводя дыхание.

– Доверься мне, – повторил Мемфис. Он повернул диск телефона три раза и со всей силы толкнул заднюю стенку будки. В ней открылась потайная дверь.

* * *

Наверху, в клубе, творилась полная неразбериха. Бармены двигались как заведенные. Они перевернули весь бар, отправив около пары дюжин замечательного спиртного в тартарары по специальному спускному желобу. Затем повернули секретное реле на самом баре, опустошив бутылки и бокалы во второй желоб, и полотенцами вытерли лужицы и потеки. Никаких доказательств не осталось. Почтенные клиенты кричали, залезали на столы и опрокидывали друг друга, в панике пытаясь найти выход. Некоторые флэпперы продолжили танцевать, делая вид, что арест их не касается – на самом деле они до ужаса боялись тюрьмы и оформления бумаг.

– Джентльмены, вы уверены, что не хотите выпить? – из последних сил пытался исправить ситуацию менеджер клуба, но полицейские неумолимо тащили его к выходу. В самом эпицентре всеобщей истерики Генри встал, спокойно прошел к пианино, уселся за него и принялся наигрывать какую-то мелодию.

– Не смотрите на меня так, офицеры. Я всего лишь пианист, – сказал он, но люди в синей форме все равно надели на него наручники.

Сэм и Эви потерялись в общем хаосе. Эви изо всех сил прокладывала себе путь кулаками и локтями. Она успела добраться до выхода в тот момент, когда ворвалась новая группа полицейских. Тогда Эви бросилась назад и миновала блондиночку, с которой они столкнулись ранее. Та изливала душу полицейскому, арестовавшему ее.

– Эти прощелыги все думают об одном и том же – сначала пытаются затащить тебя на заднее сиденье автомобиля, а потом собираются заразить тифом.

Эви оказалась в западне. Нырнув под стол, она спряталась под белой скатертью и принялась наблюдать оттуда. Затем протянула руку наверх и стянула со стола открытую бутылку дорогого шампанского, которую прижала к груди, как родную. Она не могла позволить хорошему спиртному пропасть зря, а уж если загремит в тюрьму, то сделает это стильно. Спустя несколько минут она осторожно выглянула из-под стола и увидела, как Сэм непринужденно выплывает в дверь, никем не замеченный. Или ей показалось, что она его увидела. Сэм двигался с такой невообразимой скоростью, что она не могла поверить глазам. Но точно знала, что опять зла на него. Эви бросилась ему вслед, крича его имя, но из-за угла показалась толпа полицейских. Ей пришлось скрыться в клубе и изо всех сил стараться не поддаваться панике. За баром Эви заметила кухонный лифт, бросилась к нему и втиснулась внутрь. Ее длинное ожерелье зацепилось за крючок, жемчужины разлетелись по всему полу, и бежавший за ней офицер поскользнулся на них и упал навзничь. Не было времени оплакивать любимое украшение, поэтому Эви захлопнула люк и поспешила навстречу свободе.

* * *

– Разве я не просил тебя довериться мне? – спросил Мемфис.

Они стояли в темном винном погребе под клубом. Одинокая лампочка над дверью проливала скупой тусклый свет на помещение и выхватывала очертания бочонков, стоявших в глубине.

– Что это за место?

– Здесь хранится алкоголь, доставленный из Канады, – объяснил Мемфис. – Пойдем. Будь осторожна – ступеньки скользкие.

– И куда мы пойдем?

Мемфис постоял минуту на месте, пытаясь вспомнить расположение ходов. Он провел здесь не так уж много времени и не был уверен, куда лучше пойти. Он знал, что где-то здесь должна быть еще одна дверь. Вдруг зазвонил дверной колокольчик. Раздались крики.

– Копы! – шепнула Тета.

– Спокойно, спокойно, – прошептал Мемфис. – Посмотрим, может быть, они уйдут.

На мгновение воцарилась тишина, и они слышали только свое сбивчивое дыхание. Но затем раздался громкий звук удара, и Тета взвизгнула: в толстой двери показалась щель, пробитая лезвием полицейского топора.

– Скажи мне, что знаешь, как отсюда выбраться! – взмолилась Тета.

– Сюда! – сказал Мемфис, всей душой надеясь, что не ошибается. Они пробирались наощупь между бочек с алкоголем. Позади них разлетелась на куски дверь, раздался выстрел и кто-то закричал: «Немедленно остановитесь!»

– Может быть, нам… – выдохнула Тета.

– Ни за что в жизни, принцесса! – Мемфис потянул ее за собой.

Звуки шагов раздавались под сводчатым потолком. Полицейские настигали их. Некоторым из их братии раньше перепадало кое-что от папы Чарльза, и они знали Мемфиса, потому не стали бы его преследовать. Но эти копы с дубинками упорно пытались поймать их. Черного парня, обнаруженного в подполе, полном спиртного, в компании с белой женщиной, ждала очень незавидная судьба. Крики «Стойте!» перемежались с выстрелами. Где же выход, когда он так нужен?

У дальней стены Мемфис разглядел очертания лестницы. Поднявшись по ней, они обнаружили дверцу, которая вела к пожарному выходу.

– Сюда, – задыхаясь, сказал Мемфис, почти втаскивая Тету за собой по шаткой лестнице.

– Вон они! – закричал кто-то.

Мемфис дернул за ручку, но она не поддавалась. Тогда он в отчаянии бросился на дверь всем телом, раз, другой, и она наконец уступила и неохотно повернулась на своих ржавых петлях. Он вытолкнул Тету наружу, к пожарной лестнице. Прямо под ними на тротуаре стояли два копа и курили.

– Быстро вверх! – шепнул Мемфис.

Тета кивнула и стала проворно подниматься на крышу. Мемфис увидел полусгнивший стул, выброшенный у пожарного выхода, и заблокировал им дверь. Пока полицейские колотили по ней изнутри, Мемфис поднялся вслед за Тетой. Яркий свет неоновой рекламы «Лаки Страйка» заливал туманную крышу, как сцену. Они подбежали к краю крыши, перелезли на другую и так еще раз, пока не оказались достаточно далеко от места облавы, и затем спустились по пожарной лестнице в полутемную аллею. Мемфис спрыгнул первым и помог Тете спуститься, с удовольствием ощутив ее тяжесть в своих руках на короткое мгновение. Они непринужденно двинулись дальше по улице, где все еще сновали городские полуночники.

* * *

Кухонный лифт поднялся наверх. Кряхтя, Эви попыталась руками и ногами поднять крышку, но ту заклинило намертво.

– Эй? – шепнула она. – Эй, есть тут кто-нибудь?

Спустя мгновение люк распахнулся. К ней протянулась мужская рука, и Эви с благодарностью оперлась на нее и вылезла, аккуратно расправляя затекшие конечности и все еще прижимая драгоценную бутылку к себе.

– Как здорово! Спасибо тебе, душка!

– Пожалуйста, солнышко, – саркастически ответил полицейский, защелкивая на ее руке наручники. – Теперь ты под арестом.

* * *

Сэм легко миновал толпу и прошел по коридору в соседнее здание. Когда полицейские смотрели в его сторону, он просто повторял «Ты меня не видишь», и тогда копы трясли головой и бросались вслед за кем-нибудь другим, не понимая, что произошло, а Сэм спокойненько продолжал свой путь. Он искренне надеялся, что Эви удалось бежать. Придется признать, что девочка была настоящей сорвиголовой. Ему такие нравились – от них были сплошные трудности и неприятности. А трудности Сэм любил преодолевать еще больше, чем охмурять девочек.

* * *

– Мы оторвались? – задыхаясь от бега, шепнула Тета. У нее тряслись колени, и шикарный белый мех на ее шали был заляпан грязью.

– Думаю, да. – Мемфис посмотрел на истерзанную книгу в своих руках и горько вздохнул. – Мистер Эндрюс меня убьет.

– По крайней мере теперь тебе есть, о чем написать, – заметила Тета и засмеялась. Это был жизнерадостный переливчатый смех, составлявший разительный контраст с ее измученным видом. Вся ее напускная холодность исчезла. Они вдвоем впали в состояние эйфории от побега, едва не кончившегося провалом, и теперь стояли на углу Седьмой авеню, смеясь и радуясь удаче, как дети под елкой в Рождество. Откинув голову назад, Тета подставила лицо легкому ветру. В этот момент она была так прекрасна, что Мемфису захотелось, чтобы их бегство не прекращалось, лишь бы она осталась рядом.

– Поэт, все в порядке? Тебе будто транквилизатор вкололи.

Мемфис улыбнулся и раскинул руки в стороны.

– Ты о чем? Я бодрее всех на свете.

– Тогда пойдем поглядим, что там случилось.

Они пересекли улицу и прошли квартал, найдя укромный переулок, из которого хорошо просматривалась вся заварушка в клубе. Сирены наперебой завывали у крыльца, и полицейские вагоны выстроились в длинную линию. Под взглядами зевак полицейские под руки выводили неудачливых посетителей. Приехала пресса, то и дело сверкали вспышки, и даже издалека они могли почувствовать запах магнезии.

– Папе Чарльзу это очень не понравится, – заметил Мемфис. – Он щедро платил копам, чтобы они не лезли в его клубы. Надеюсь, что с твоими друзьями все в порядке.

– Я тоже, – призналась Тета. Она так и не выпустила из рук сумочку Эви. – Думаю, мне стоит поспешить домой и узнать, выбрались ли они.

Мемфис почувствовал, как у него сжалось сердце. Он не хотел, чтобы этот вечер кончался.

– Давай я вначале угощу тебя чашкой горячего кофе, если ты не против. Он нам сейчас очень не помешает.

Тета улыбнулась милой, почти застенчивой улыбкой.

– Спасибо, Поэт. Но мне нужно соблюдать режим – красота превыше всего.

Мемфис хотел сказать что-нибудь забавное вроде «Зачем? Ты и так самая красивая в этом городе», но понял, что это уже будет флирт. А флиртовать с этой девушкой он не хотел. Он просто хотел узнать ее получше. Но волшебство и очарование их бегства не могло длиться вечно.

– Надеюсь, что увижу тебя сегодня во сне, – сказал он. – На той дороге.

Улыбка Теты поблекла совсем чуть-чуть.

– Тогда мне уже не будет так страшно.

Тем временем у клуба полицейские рассадили задержанных в очередной машине, похлопали по дверям, и та уехала в участок. Улицы кишели сочувствующими, зеваками и праздношатающимися. Тета протянула ему руку.

– Благодарю за наше отважное бегство, Поэт.

Мемфис пожал руку Теты, восхитившись нежностью ее кожи.

– С тобой я готов на такое бегство в любое время, Креольская принцесса.

Тета поспешила к метро. Оглянувшись на углу, она увидела, что Мемфис стоит на месте и смотрит ей вслед. Он смотрел на нее совсем не так, как зрители на шоу или повесы на улице. Ей не было неприятно, не хотелось спрятаться от его взгляда, напротив, она почувствовала, что сейчас по-настоящему живет.

– Эй, Поэт! – крикнула она. – Тета!

– Что? – прокричал он в ответ.

– Меня зовут Тета!

Между ними двинулась толпа, и кто-то обхватил Мемфиса сзади. Он пружиной обернулся назад, готовый постоять за себя. Гэйб засмеялся, развел руки и отступил, показывая, что сдается.

– Спокойно, братец. Это всего лишь я. Ты можешь поверить в то, что копы сделали рейд на клуб? Кто-то пытается прижать папу Чарльза. Я вышел на улицу, чтобы курнуть, как раз перед этим. Иначе бы меня уже увезли в одной из этих машин. Мемфис, ты меня вообще слушаешь?

Мемфис повернулся к нему спиной и, вытянув шею, стал всматриваться в толпу, надеясь увидеть Тету. Но ее уже и след простыл. Как же он теперь найдет ее? Гэйб за его спиной болтал со скоростью тысяча слов в секунду, но Мемфис его не слышал. Вся вселенная перевернулась для него. Все будущее, весь смысл слились для Мемфиса в одной точке на системе жизненных координат, и у нее было имя: Тета.

* * *

Когда Мемфис тихонько прокрался в дом, он вошел в спальню и увидел Исайю, стоявшего у кровати в полосе бледного света луны. Казалось, он смотрел куда-то в темноту, его голова едва заметно подрагивала.

– Привет, снеговик! Ты чего не спишь? – Мальчик не отвечал. – Исайя! Все в порядке?

У Исайи затрепетали веки и стали закатываться глаза, так что были видны только белки.

– Седьмое жертвоприношение – это месть. Наставление еретиков в Храме Соломоновом. И будут они очищены огнем и кровью.

– Исайя? – в ужасе прошептал Мемфис. Слова брата заставили его похолодеть от страха.

– Освящайте свою плоть и готовьте свои жилища, чтобы встретить его. – Исайю заколотило в лихорадке.

Мемфис схватил его за руки. Что делать? Бежать к Октавии? Звать врача? Он не знал.

– Исайя, о чем ты сейчас говоришь? – прошептал он.

– Они уже идут. Время настало.

– Исайя, очнись. Тебе просто снится кошмар. Проснись, я сказал!

Исайя рухнул, как подкошенный, на руки брата. Все его тело безвольно обмякло. Веки закрылись, будто мальчик погрузился в нормальный, здоровый сон. И вдруг он опять дернулся, выпрямился и широко раскрыл глаза. Затем посмотрел прямо в лицо Мемфису, и его затрясло. Задыхаясь, он прошептал:

– О, мой сын, мой сын! Что же ты наделал?

Исайя закачался, Мемфис успел подхватить его и положил брата в свою кровать. Тот сразу же принялся сонно посапывать, будто ничего не случилось.

Дрожа от страха, Мемфис присел на край кровати. Будучи не в состоянии успокоиться, он просто наблюдал, как мерно поднимается и опадает грудь брата во сне, до тех пор, пока первые лучи рассвета не заполнили комнату слабым, молочно-белым светом. Откуда Исайя узнал? Ведь никто не слышал этого, кроме Мемфиса. Все произошло во время того, как он впал в транс, тщетно пытаясь исцелить больную маму. В ином мире, на границе между явью и сном, он видел ее дух, печальный и напуганный. Она тянула к нему руки, когда его затягивала тьма, и словно пыталась предупредить.

О, мой сын, мой сын! Что же ты наделал?

 

Глава 29

Огнем и кровью

Юджин Мэриуэзер вошел в красивое белое здание масонской ложи на Восточной 23-й улице под грохотание надземки и поднялся по каменной лестнице на третий этаж, в свой небольшой кабинетик. Только что он с удовольствием поужинал вместе со своими Братьями: на встрече они обсуждали перспективы организации нового благотворительного фонда. Включив зеленую настольную лампу, Юджин принялся писать коммерческое предложение, чтобы потом передать его на рассмотрение Досточтимому Мастеру.

Расслабившись в тишине пустого кабинета, он достал из внутреннего кармана пиджака изящную коробочку, раскрыл ее и нежно провел пальцем по запонкам тонкой работы, покоившимся на черном бархате. Завтра они будут праздновать день рождения Эдварда. Он улыбнулся, предвкушая, как Эдвард изумленно спросит «что это?», раскроет коробочку и замрет, пораженный красотой маленьких вещиц с завитой буквой «Э», его инициалом. Он уже практический ощущал нежный поцелуй на своих губах. Эдвард, любовь всей его жизни и великая тайна.

И тут необычный звук отвлек Юджина от сладостных мечтаний. Веселое насвистывание. Он с раздражением подумал, что старый мистер Сандерс мог опять перебрать и теперь пьяный шатался по зданию, и окликнул:

– Сандерс, старик, это ты?

Свист тут же прекратился. Юджин, полностью удовлетворенный, вернулся к работе. Но спустя несколько мгновений звук повторился вновь: странная песенка эхом отдавалась от высоких сводов. На самом деле она была не просто странной – она почему-то вызывала ужас. На столе перед Юджином стоял телефон, и у него появился соблазн вызвать полицию. Но в какой глупой ситуации они все окажутся, если это действительно был просто перебравший Сандерс? И как будет унижен старик – ведь в молодые годы они были близкими друзьями с самим Досточтимым Мастером. Юджин легко мог испортить себе карьеру в братстве и никогда не подняться выше Младшего Хранителя. Нет, он не желал запятнать свою репутацию. Ведь он сам мечтал стать Досточтимым Мастером. Лучше разобраться с ситуацией самому. Если он сможет лично уладить все с Сандерсом, не привлекая внимания посторонних, старик, возможно, оценит его чуткость и порядочность. Это же классическая «перспектива, представленная как препятствие», о которой пишут в книгах по мотивации! Он решил встретить проблему лицом к лицу. И как им станет гордиться Эдвард!

Он крикнул в полумрак коридора:

– Сандерс, ты меня слышишь?

Никакого ответа, только это проклятое насвистывание.

Нервно поправив галстук, Юджин поднялся со своего уютного рабочего места и высунул голову из-за двери кабинета. В конце темного коридора потоком лился золотистый свет: дверь в Готический Зал оказалась приоткрытой. Молодой масон с любопытством двинулся к ней, минуя напыщенные портреты своих многочисленных учителей и наставников, висящие на стенах. Когда Юджин приблизился к двери, что-то заставило его остановиться. Странное предчувствие, зарождавшееся в самой глубине сердца и пульсировавшее вместе с кровью. Нечто, объединявшее его с заросшими шерстью предками, кучками сбивавшимися у огня в пещерах, первобытное ощущение опасности, которое не могли вытеснить ни технический прогресс, ни наука, ни атеизм. Он уже пожалел о том, что не стал звонить в полицию. Только амбиции заставляли его двигаться дальше. Неуверенно взявшись за ручку, молодой человек открыл дверь.

Золотистый свет, оказывается, шел от пламени, горевшего на центральном алтаре. Пока Юджин силился понять, что происходит – как огонь мог оказаться в Готическом Зале, – дверь резко захлопнулась за его спиной. Он потянул за ручку, на ходу придумывая объяснения происходящему: «глупый розыгрыш, хулиганы, которых надо как следует проучить, они за это еще поплатятся, еще и дверь снаружи заперли, молодежь нынче совсем обнаглела…»

Свист прекратился. Низкий, зычный голос заполонил весь Зал, эхом отдаваясь от сводчатого потолка.

– И они сбились с дороги добродетели и закона, вызвав священный гнев Божий.

Вдоль стены двинулась огромная черная тень. Поначалу ее можно было принять за силуэт высокого человека, но когда она мелькнула ближе, Юджин понял, что в ней нет ничего человеческого.

– И для седьмого жертвоприношения было веление Божье: верни еретиков из Храма Соломонова под всевидящее око Господа нашего, и смой их проступки огнем и кровью, ибо нет лучшего исцеления от греха, чем кровавая расплата…

Юджин Мэриуэзер в ужасе схватился за грудь, даже через коробочку, предназначенную для Эвдварда, чувствуя бешеный стук своего испуганного сердца. Стараясь думать только о любви всей своей жизни, масон медленно, обреченно повернулся. Стены издали жуткий многоголосый шепот, здравый смысл оставил Юджина, и он провалился во мрак преисподней.

 

Глава 30

Расплата

Всю ночь Эви с Мэйбел провели в кутузке печально известной нью-йоркской тюрьмы, так называемого Склепа, в окружении пьяных флэпперов, уличных проституток и гигантской женщины, которая начинала рычать, как собака, если кто-нибудь случайно оказывался слишком близко. Мать Мэйбел приехала раньше всех и с высокомерным видом прошла к их камере.

– Я искренне надеюсь, что у вас было время как следует обдумать ваше поведение, девочки, – сказала она, глядя только на Эви. Было совершенно очевидно, что она считает ее полностью виноватой во всех злоключениях дочери.

– Пока, Эви, – грустно пробормотала Мэйбел, когда мама вывела ее наружу. Она поплелась вслед за ней, как осужденный на казнь, которому не дали последнего слова.

Когда Уилл внес залог за Эви, уже наступило семь утра. Город проснулся и стремительно оживал: наступило еще одно утро на Манхэттене, и они с Уиллом шагали по Уайт-стрит.

– Надо было оставить тебя там, – бросил Уилл, не сбавляя шага. Эви с трудом поспевала за ним. Ее голова раскалывалась от боли.

– Дядя, прости меня.

– Мы с тобой заключили соглашение: я не ограничиваю твою свободу, ты не доставляешь неприятностей…

– Понимаю. Я чувствую себя как Глупая Дора, которая вляпалась в историю.

Уилл отрицательно покачал пальцем.

– Дело не в этом, Евангелина. Ты осознанно проигнорировала мою вполне обоснованную просьбу остаться дома. Ты мне солгала.

– Но я ведь не лгала фактически…

– Бегство из дома – то же вранье.

– Да, но… дядя, не мог бы ты идти помедленнее? У меня сейчас лопнет голова.

Казалось, утреннее солнце не светит, а дает ей затрещину прямо в глаз.

Остановившись у газетного киоска, дядя Уилл нервно провел рукой по волосам. К нему подбежал газетчик, но он его отослал.

– Какая же это была неудачная идея: я холостой бакалавр и понятия не имею, как быть родителем и даже дядей.

– Это неправда. Ты до ужаса дядеобразный. Ты, наверное, самый дядеобразный дядя из всех, кого я видела за свою жизнь.

– Нет такого слова – дядеобразный.

– Значит, его надо запатентовать! И поместить рядом твою фотографию.

– Эви, не пытайся мне льстить. Я запретил тебе выходить на улицу вчера вечером по очень веской причине. А ты решила не слушать меня…

– Да, но, дядя…

– И я просил тебя еще о том, чтобы ты не ввязывалась ни в какие неприятности… Теперь я понимаю, что весь этот план не работает.

– Что ты имеешь в виду? – пролепетала Эви. У нее сильно заболел желудок.

– Тебе пора возвращаться в Огайо. Завтра я позвоню твоей маме… – Он посмотрел на часы. – Нет, уже сегодня. И мы с ней обо всем договоримся.

– Но ведь это всего лишь один раз! – Когда слова слетели с ее губ, Эви поняла, насколько смешным был этот довод. Он будто подразумевал, что в дальнейшем она кинется во все тяжкие. Но слово – не воробей. – Пожалуйста, дядя. Извини меня. Я никогда больше не стану тебя обманывать.

Уилл оперся на фонарный столб. Он уже начал смягчаться, Эви это чувствовала и с удвоенной силой ринулась в атаку.

– Я готова на все. Буду мыть полы. Протирать экспонаты. Своими руками буду готовить тебе сандвичи каждый вечер. Прошу, умоляю тебя – не ссылай меня домой.

– Я не очень хочу обсуждать это посреди улицы с мадемуазель, которая благоухает, как ликеро-водочный завод. Поезжай в Беннингтон – тебе надо поспать и наверняка как следует помыться.

Понюхав свое пальто, Эви скривилась от отвращения.

– Встретимся в музее, в три часа. Там я приму решение. Не опаздывай.

* * *

Хорошая горячая ванна смыла с нее вонь Склепа. Несмотря на крайнее истощение, уснуть Эви так и не смогла. Поэтому она пошла к Мэйбел и постучалась в квартиру Роузов, использовав их условный стук.

– Привет, старушка. Дядя грозится отослать меня назад в Огайо из-за вчерашнего вечера, и мне нужно придумать, как его уговорить. Кажется, он немного смягчился, и я подумала, может быть, если ты скажешь, что это была твоя идея, он меня простит. Да, я понимаю, что это неправда, но, пирожок, мне необходимо… Боже мой, Мэбси, ты что, и на порог меня не пустишь?

Воровато оглянувшись, Мэйбел тихо выскользнула в коридор и прикрыла за собой дверь.

– Охо-хо. Это лицо мне уже знакомо. Ты что-то от меня скрываешь? Кто-то умер?

– Мама обвиняет тебя в том, что я оказалась в тюрьме. Она запретила мне общаться с тобой, – выдала Мэйбел.

Эви разинула рот от возмущения.

– Но ведь ее арестовывали в десятки раз чаще, чем нас с тобой, вместе взятых!

– Ради благородного дела. А оказаться в участке за распитие алкоголя в ночном клубе – для нее это признак капиталистического разложения, – шепнула Мэйбел. – Теперь она считает, что ты на меня плохо влияешь.

– Боже, какой комплимент. Передай маме, что, если бы не я, ты продолжала бы носить нескладные хлопчатобумажные колготки гармошкой и читать унылые русские романы об обреченных аристократах.

Мэйбел оскорбленно вздернула подбородок.

– Что дурного в Анне Карениной?

– Все от «А» и до «-енина»! Слушай, пирожок, только позволь мне войти, и я уж как-нибудь ее очарую! Пятиминутная душещипательная история о том, как я не по своей воле оказалась в обществе буржуазных ценностей и пала жертвой капиталистического произвола, – и она готова будет организовать митинг в мою поддержку!

– Ты вообще понимаешь, когда нужно остановиться? – одернула ее Мэйбел. – Какой же эгоисткой ты можешь быть! Это все для тебя игра, вдобавок ты меняешь правила когда захочется – лишь бы было по-твоему, и плевать, что думают остальные!

– Но это неправда, Мэйбел!

– Неправда? Я хотела уйти вчера вечером…

– Но ты бы лишила себя веселья! И, оказавшись дома, начала бы ныть, что нужно было остаться. Ты бы об этом жалела. Я же знаю тебя, Мэбси…

– Уверена? – огрызнулась та.

Эви почувствовала себя так, будто ей отвесили пощечину. Она хотела только, чтобы Мэйбел вылезла из-под маминого каблука и как следует повеселилась. Чтобы начала жить, как нормальная современная девушка. Разве нет?

– Эви, с меня хватит. Я действительно устала, и сейчас хочу вернуться в кровать, больше ничего.

Эви прерывисто вздохнула.

– Мэбси… я не думала…

– Да ты никогда не думаешь. В этом и проблема.

Из квартиры раздался голос миссис Роуз:

– Мэйбел, дорогу-у-уша? Где ты?

– Уже иду! – крикнула Мэйбел. Она вошла внутрь и захлопнула за собой дверь.

Пораженная, Эви стояла столбом и не сводила взгляда с запертой двери. Затем она еще раз постучала, но ей никто не ответил. Тогда Эви направилась в музей, встречаться с Уиллом. По дороге она пыталась забыть о своей ссоре с Мэйбел, но безуспешно. Раньше они никогда не ссорились. Слова подруги больно ранили ее. Так о ней обычно говорили все эти закомплексованные зануды-обыватели, но только не Мэйбел, ее лучшая подруга.

В музее слышались голоса. Джерихо показывал парочке редких посетителей коллекцию и вел экскурсию в своей, ученой манере, так же, как и Уилл. Гости откровенно скучали.

– А эти штуки могут нам навредить, если мы их потрогаем? – спросила женщина.

– О нет. Они вполне безобидны, – ответил Джерихо. Как можно было упустить такую возможность! Если бы экскурсию вела Эви, она бы напридумывала такого, что эти зажравшиеся людишки точно не забыли бы.

Мимо нее по направлению к хранилищу шел Сэм. Он приветливо улыбнулся:

– Привет, сестрица! Рад, что дядя спас тебя из тюряги.

Эви насупилась.

– Ты бросил меня одну! Это было не по-джентельменски.

– Ты обо мне и не вспомнила, когда лезла в кухонный лифт. Не пытайся выглядеть лучше, чем я, киса. В тебе тоже есть червоточинка.

Эви захлопнула перед ним дверь и расположилась в кабинете Уилла, ожидая судьбоносного решения. Что, если дядя вправду решит вернуть ее домой? Она даже думать об этом не хотела. Эви решила, что сможет переубедить его. Но гадкая мыслишка не оставляла ее в покое, и она сидела как на иголках.

Ровно без одной минуты три в кабинет вошел Уилл. Повесив на стойку пальто и шляпу, он неторопливо принялся снимать перчатки, а Эви смотрела на него и молчала. Наконец он уселся в свое кресло за рабочим столом, сложил пальцы домиком и испытующе посмотрел на нее. Эви нервно сглотнула под его тяжелым взглядом. Ком застрял у нее в горле, и она закашлялась.

– Когда я днем звонил вам домой, твоя мама была на ланче в женском обществе. Я просил ее перезвонить. Завтра вечером до Зенита отправляется поезд, и ты поедешь на нем.

Эви задохнулась от ужаса.

– О, дядя, пожалуйста! Ты не можешь отправить меня домой вот так! Не надо. – Она чувствовала предательское жжение в глазах.

– Что сделано, то сделано. – Уилл устало потер вмятину от очков на носу. – С моей стороны было очень глупо надеяться на то, что я смогу справиться с твоим воспитанием. Я старый бакалавр, который привык жить своей собственной, не всегда правильной жизнью.

– Вовсе нет, – хлюпая, промямлила Эви. – Прости меня. Все будет замечательно. Вот увидишь, просто дай мне еще один шанс. Пожалуйста! – Ее шепот сорвался на слезную мольбу.

– Мое решение окончательно, Евангелина, – мягко сказал Уилл, и его жалость была в тысячу раз обиднее, чем возможный гнев. – Дома с друзьями тебе будет намного лучше.

– Нет, не будет. – Она сердито вытерла мокрые щеки тыльной стороной ладони. Упрямые слезы продолжали течь рекой.

Уилл произнес речь, что-то по поводу того, как когда-то давно он был молод и беспечен, и жизнь его наказала – старшие любят так говорить, пытаясь добиться понимания у младшего поколения. Эви слушала его вполуха. Она ведь еще не рассказывала о том, что умеет читать воспоминания по предметам. Он ничего не знал. Он не знал о том, на что она способна, что Эви может помочь ему в поисках убийцы. Ведь она смогла что-то увидеть, когда у нее в руках оказалась пряжка Руты Бадовски. Может быть, то, что она слышала, пригодится в расследовании?

– Я должна кое-что тебе рассказать, – выпалила Эви, прерывая монолог дяди о чувстве ответственности. – Я ведь не говорила о том, что случилось там, в Зените. О неприятностях, в которые я впуталась.

– Что-то про игры на вечеринках, – ответил дядя. – Твоя мама…

– Это была не игра.

– В самом деле, Эви, нет никакой необходимости…

– Она есть. Пожалуйста…

Уилл заколебался, и Эви собрала в кулак всю свою храбрость.

– Я попала в неприятности из-за своего гадания. Я могу быть Пророком, как те, о которых говорила Либерти Энн Рэтбоун. И если я не ошибаюсь, то могу помочь тебе с расследованием преступления.

Уилл смотрел на нее, раскрыв рот от изумления и она решила не оставлять ему шансов перебить ее.

– Помнишь, мы поехали на место преступления и мне стало плохо? – быстро сказала Эви. – Дело было не в том, что перед нами открылась отвратительная картина. С туфли девушки съехала пряжка. Мне захотелось поправить ее, сделать хоть что-то… Я, наверное, взялась за нее крепче, чем думала и… – Эви тяжело вздохнула. – Я увидела все это. Просто потому, что подержала в руках вещицу, принадлежавшую ей.

Сочувствие на лице Уилла сменилось плохо скрываемым отвращением.

– Я предполагал, что ты будешь изо всех сил стараться остаться в Нью-Йорке, но даже не думал, что ты способна опуститься столь низко – спекулировать на гибели двух невинных…

– Я пытаюсь сказать тебе нечто очень важное! – закричала Эви, повергнув его в недоуменное молчание. – Пожалуйста. Удели мне еще несколько минут твоего драгоценного времени. Вот все, о чем я прошу.

Уилл достал из кармана часы и щелкнул крышкой.

– Ладно. У тебя есть пять минут, начиная с этого момента.

Она стояла у финишной черты. Если ей не удастся переубедить Уилла, она сама сядет в первый же поезд до Огайо. Эви жизненно необходимо было доказать ему свою правоту.

– Будет проще, если я покажу тебе на примере. Дай мне какую-нибудь твою вещь – платок или шляпу. И ничего о ней не рассказывай.

– Эви, – сказал дядя Уилл с тяжелым вздохом. Эви прекрасно знала, что он обозначает: разочарование. Она с трудом сдерживала слезы. В самом деле, с чего бы ему относиться к ней серьезно? Любительница алкоголя и вечеринок, флэппер со шкафом, забитым легкомысленными тряпками, вышитым бельем и мелочевкой со стразами.

– Пожалуйста, дядя, – мягко попросила она. – Прошу тебя.

– Хорошо. – Дядя Уилл огляделся в поисках подходящей вещи и выбрал перчатку. – Держи. У тебя осталось четыре с половиной минуты.

Эви сжала перчатку между ладоней и сконцентрировалась. Ее отвлекало тиканье часов Уилла. Она попыталась отгородиться от него, но ничего не происходило, и ее начали захватывать холодные щупальца страха.

– Три минуты, – сказал Уилл.

Эви заскрипела зубами. Они не понимала, как и почему работает ее способность читать предметы, все происходило само собой – в произвольном месте и в произвольное время.

– Осталось две с половиной минуты.

Перед глазами Эви начали медленно разворачиваться картинки.

– Они лежали в корзинке в «Вулворс», со скидкой стоили семьдесят восемь центов. В тот день было холодно, и одну перчатку из последней пары ты потерял. И потом ты потерял правую и из этой пары тоже. Ты постоянно снимаешь ее и забываешь где-нибудь.

Эви открыла глаза. Уилл продолжал смотреть на свои часы.

– Это может быть просто удачной догадкой или врожденной наблюдательностью. В «Вулворс» часто продаются перчатки по такой цене. К тому же ты могла обратить внимание на то, что я часто снимаю правую перчатку. Это ничего не доказывает. Еще одна минута.

Эви сделала еще одну отчаянную попытку, потихоньку впадая в бешенство. Она зажмурила глаза. В это раз удалось найти одно сильное воспоминание дяди: она увидела молодую женщину с пышными темными волосами и блестящими глазами. Та грела руки в меховой муфточке.

– Ты как всегда, Уильям. Вечно одной перчатки не хватает, – повторила Эви за женщиной слово в слово.

– Остановись, – холодно сказал дядя Уилл. Но Эви уже полностью погрузилась в параллельную вселенную. Она почти чувствовала прохладу и дуновение ветра. Молодой Уилл с трудом ковылял по льду на коньках, а женщина заразительно смеялась. Эви невольно улыбнулась.

– Я ее вижу. Она стоит у катка… в темно-зеленом пальто. Идет снег…

– Эви, остановись.

– Она такая красивая и… и очень счастливая… это, наверное, самый счастливый день в ее…

Уилл резко вырвал перчатку из рук Эви, сильно напугав ее. Он угрожающе навис над ней, покрасневший от гнева и совершенно очевидно выведенный из себя.

– Я же сказал – прекрати! – прогремел он.

Эви резко развернулась и побежала прочь из музея, не обратив никакого внимания на окликнувшего ее Сэма.

 

Глава 31

Бог умер

Эви брела куда глаза глядят до тех пор, пока от усталости не могла сделать ни шага. В Центральном парке она присмотрела скамейку у пруда и присела, чтобы понаблюдать за двумя парочками, катавшимися в лодке. Они радостно смеялись, наслаждаясь солнцем и хорошей погодой. Эви раздражала их наивная беззаботность. Ей казалось, что из всех окружающих в первую очередь дядя Уилл был способен понять ее. Она принялась вытирать подступившие слезы ладонью. Раньше она пошла бы к Мэйбел за поддержкой. Теперь это было невозможно, и Эви чувствовала себя брошенной и никому не нужной.

Она поплелась назад в Беннингтон, поднялась по пожарной лестнице на крышу и осталась сидеть там. Эви не могла избавиться от чувства, что ей тесно в собственной коже, а в груди раздулся огромный шар, который вот-вот лопнет. Будто ее загнали в угол, и все демоны, которых Эви раньше умудрялась держать на расстоянии, навалились на нее разом. Уилл читал лекции о сверхъестественном, но Эви боялась призраков, заключенных в ней самой. Бывали такие дни, когда, едва открыв глаза, она давала торжественную клятву:

«Сегодня я исправлюсь. Я не буду такой же гадкой девчонкой, как раньше. Не стану выходить из себя и отпускать неприятные замечания. Не буду заходить слишком далеко в двусмысленных шутках, чтобы окружающие замолкали и неодобрение буквально повисало в воздухе. Я буду доброй и милой, внимательной и терпеливой. Такой девушкой, какая нравится всем».

Но уже к вечеру все ее планы шли прахом. Она несла какую-нибудь чушь или разговаривала слишком громко. Она бросала вызов, лишь бы на нее обратили внимание. Наверное, Мэйбел сказала правду: она была эгоисткой. Но какой смысл жить так тихо, что тебя вообще никто не услышит?

– Ах, Эви, это уже слишком, – обычно говорили люди, и это был не комплимент. Да, она вся была слишком. Она всегда чувствовала себя белой вороной, где бы ни находилась.

Почему ее никогда не бывает «достаточно»?

Эви смотрела на длинные ряды окон в здании через улицу. Как же много окон! Кто за ними живет? Счастливы ли они? Сидят ли, так же как она, на крыше, охваченные чувством такого беспросветного одиночества, что кажется, будто ему нет ни начала, ни конца?

Дверь заскрипела на петлях, и в проем аккуратно протиснулся Джерихо. Чтобы пролезть, ему пришлось ссутулить свои широченные плечи.

– Я знал, что найду тебя здесь. Что стряслось с Уиллом?

Эви отвернулась от него и злобно смахнула слезы.

– Я размешала чай против часовой стрелки.

Джерихо присел, сохраняя почтительную дистанцию.

– Ты вовсе не должна мне рассказывать.

Эви промолчала. Далеко на юге солнце заливало золотым светом шпили высотных зданий. Дым поднимался рваными грязными клочьями из труб. На огромном рекламном щите красовалась упаковка мятной жвачки «Ригли». Рядом, у карниза крыши примостились голуби, вытягивая шеи в поисках еды.

– Как-то раз ты спросила, как я оказался в доме дяди Уилла. А я не стал тебе отвечать, – начал Джерихо. Он медленно достал из кармана аккуратно завернутую хлебную горбушку.

– Нет, не стал, – согласилась Эви. Раньше ей было очень любопытно, почему Джерихо здесь оказался. Но теперь она не понимала, какое это имеет значение – ведь она вот-вот уедет, хотя и была очень благодарна Джерихо за то, что он нашел время поддержать ее. Эви не хотелось, чтобы он уходил. – А теперь ты мне расскажешь?

Он, прищурившись, посмотрел на солнце.

– Я родился на ферме в Пенсильвании. Коровьи стада. Бескрайние пастбища. Работа в поле. Каждое утро выглядело так, словно это был первый день после сотворения мира. И так далеко отсюда, что даже в голове не укладывается.

– Звучит потрясающе, – сказала Эви, надеясь, что ее слова не звучат так же безрадостно, как она себя чувствовала.

Джерихо выждал пару мгновений, словно собираясь с духом.

– И вдруг началась эпидемия полиомиелита. Сначала заболела сестра. Вскоре я проснулся с лихорадкой. Когда меня довезли до госпиталя в Филадельфии, у меня уже отнялись руки и ноги, и я почти не мог дышать. Мне было девять.

Говоря об этом, Джерихо спокойно крошил хлеб на кусочки и бросал его голубям, которые жадно кидались на еду.

– Меня упрятали в какую-то машину, прототип будущего аппарата под названием «железное легкое». Оно может дышать за тебя. Но ты заперт внутри, как в металлическом гробу. Я проводил в нем дни, наблюдая за тем, как ползет и меняется солнечный свет на потолке. Мама приезжала из Ланкастера – сначала нужно было ехать верхом, затем на поезде – каждое воскресенье и молилась за меня. Но на ферме было слишком много работы, оставалось еще двое детей, и на подходе был следующий. Она стала приезжать раз в две недели. А вскоре вообще прекратила появляться. – Отломив еще кусочек, Джерихо кинул его в самую гущу курлыкающих птиц. – Я говорил себе, что это из-за снегопадов – она не могла добраться до Филадельфии по бездорожью. Я придумывал сотни отговорок. Дети часто это делают. Просто удивительно, на какую изобретательность способен твой мозг, если тебе очень хочется во что-то поверить.

Эви не знала, что сказать, поэтому просто наблюдала за суетящимися голубями.

– Потом я услышал, как у окна поет птичка – пришла весна. Я подумал, что если птица смогла добраться сюда, то и мама смогла бы. И в тот самый момент я понял, что она больше не приедет. Задолго до того, как врачи объявили мне, что родители подписали бумагу, в которой меня отдали на попечение государства, я уже все знал.

Джерихо вытер руки платком.

– Как родители могли бросить тебя вот так? – не выдержала Эви.

– Инвалиды не могут работать с плугом или молотилкой. Я для них являлся обузой. Были другие дети, которых нужно было прокормить.

– Как ты смог простить их с такой легкостью?

– А что изменилось бы, если бы я их не простил?

– Но сейчас ты сильный и здоровый. Как…

Джерихо бросил с крыши небольшой камешек с силой и точностью, которая вызвала бы зависть у профессионального бейсболиста.

– Они попробовали на мне кое-что новое, мне повезло, все сработало, и я не умер. Спустя некоторое время я полностью восстановился.

– Это же чудо!

– Не бывает никаких чудес, – возразил он. Его лицо стало абсолютно непроницаемым. – Уилл согласился стать моим опекуном. Ему требовался помощник, мне требовался новый дом. Он – прекрасный человек. На порядок лучше других.

– Его волнуют только исследования и этот проклятый музей, – выпалила Эви, выругавшись.

– Это неправда. Не знаю, что у вас сегодня произошло, но он просто раздавлен. Поговори с ним, Эви.

Эви захотелось рассказать ему обо всем, что случилось, но у нее не было сил снова стать мишенью для чужого осуждения.

– Он уже решил сослать меня назад в Огайо, – сказала она вместо этого. – Наверное, будь я привидением, он бы выслушал меня внимательнее.

– В мире не существует никаких привидений. Только ему об этом не говори, – пошутил Джерихо. Эви ухмыльнулась.

Пора было собирать вещи, но ей хотелось хоть немного отсрочить неизбежное, как следует запомнить этот восхитительный горизонт с силуэтами зданий. Это было лучшее время ее жизни. Жаль, что все подошло к концу.

Джерихо достал свою замусоленную книгу, и Эви кивнула на нее:

– Можно?

Джерихо передал ей книгу, и, открыв на заложенной странице, Эви стала читать вслух:

– «Бог умер. Бог не воскреснет. И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц?» – Эви посмотрела на него, хитро сузив глаза. – А ты ведь умеешь веселиться, сорванец. – Она с торжественным видом вернула ему книгу. – Ты мне почитаешь?

– Хочешь, чтобы тебе вслух читали Ницше?

– Хуже мне уже точно не будет.

Джерихо откашлялся и продолжил читать с того же места:

– «Самое святое и могущественное существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами – кто смоет с нас эту кровь? Какой водой сможем мы очиститься?»

Его голос убаюкивал Эви. Она смотрела, как солнечные лучи медленно сползают по стене водонапорной башни вниз, к стене дома. Рядом скакали голуби.

– «Какие искупительные празднества, какие священные игры нужно будет придумать? Разве величие этого дела не слишком велико для нас? Не должны ли мы сами обратиться в богов, чтобы оказаться достойными его?»

– Джерихо, почему они не попробовали твое чудодейственное средство еще на ком-нибудь?

– Я же сказал тебе, – мягко напомнил он. – Чудес не бывает.

 

Глава 32

Отсрочка казни

Уилл вернулся домой только к ужину и тут же вызвал Эви к себе. Он сидел в своем кресле, вертя в руках незажженную сигарету. Играло радио.

– Евангелина, я должен извиниться перед тобой за внезапную вспышку гнева. Прошу прощения.

Эви пожала плечами:

– Все мы живые люди.

– Наверное, дело в том, что для меня все это оказалось полной неожиданностью. – Уилл зажег «Честерфилд», глубоко затянулся и выпустил облачко дыма. – Расскажи мне о своем необыкновенном таланте.

– Он появился два года назад, в одно время со снами о Джеймсе.

– Твоем брате?

– Нет, Джеймсе-привратнике с первого этажа, – огрызнулась Эви и тут же пожалела об этом. Она сама рубила сук, на котором сидит, – ссориться с Уиллом точно не стоило.

– Я высказал это предположение безо всякого злого умысла. Я в первую очередь ученый и исследователь, мне необходимы точность и конкретика, – веско заметил Уилл. – Как же ты его обнаружила?

– Все началось с маминой броши. Мне ужасно хотелось ее надеть, но мама не позволяла. Потом как-то раз она забыла ее на трюмо, я стащила ее. Но слишком нервничала, и мне никак не удавалось ее нацепить… Я все вертела и вертела ее в руках, и тут появилось это странное чувство. Брошь вдруг будто раскалилась в моих руках, ладони стало покалывать… – Эви замолчала. Раньше ей всегда хотелось поделиться с кем-нибудь своей тайной, но сейчас она чувствовала себя так, будто раздевается на публике.

– Продолжай. Что же ты увидела? Ты можешь видеть только ближайшее время из истории этой вещи или можешь заглянуть сколь угодно далеко? Ты наблюдала за происходящим отстраненно или проживала событие вместе с хозяином вещи?

– Так ты… веришь мне?

Уилл кивнул:

– Да. Я тебе верю.

Эви вся подалась вперед.

– Я будто смотрела кино, но изображение было блеклым и нечетким. Все длилось какое-то мгновение. Я видела маму, сидящую за туалетным столиком, и почувствовала то, что чувствовала она в тот самый момент…

– Что же это было?

Эви посмотрела на него в упор.

– Она хотела, чтобы вместо Джеймса умерла я.

Уилл потупился.

– Все матери любят своих детей одинаково.

– Нет. Взрослые специально придумали эту лабуду, чтобы оправдаться перед самими собой.

– И ты почувствовала все это с первого раза?

– Да. Потом я стала проверять себя. Стоило мне сосредоточиться на вещи, как она начинала выдавать воспоминания. Они не всегда следуют по порядку. Иногда картинки очень блеклые, иногда наоборот яркие. Думаю, когда впечатление особенно сильное, мне легче его прочесть.

– Твоя способность не стала сильнее со временем, как считаешь? Или, наоборот, ослабела?

– Не знаю. Я же не тренировалась с ней, как с игрой на кастаньетах, – отшутилась Эви. – А ее что, можно тренировать и развивать?

– Ты не встречала кого-нибудь, кто умеет что-либо подобное? – Уилл полностью проигнорировал ее вопрос.

– А такие существуют?

– Даже если и так, они умело прячутся. Ты не рассказывала родителям о своей способности?

– Это было бы сложновато после того, что случилось в Огайо. Они считают, что я просто всех разыгрываю.

– Это хорошо, – заметил Уилл.

– Почему ты задаешь такие странные вопросы?

– Потому что пытаюсь понять, – ответил он.

Никто раньше не говорил ей ничего подобного. Родители только давали советы, инструкции и наставления. Они были неплохими людьми, но считали, что мир должен прогнуться под них, вписаться в их систему правил. Эви никак не могла этого сделать, а когда пыталась, то просто пружинила и выскакивала наружу, как резиновая кукла из слишком маленькой коробочки.

– Так никто об этом не знает, – пробормотал Уилл.

– Если честно, я устроила небольшое шоу на вечеринке у Теты, – робко призналась Эви.

– Ты делала это на вечеринке? – встревожился Уилл.

– Это были пустяки! Просто рассказывала людям, что они ели на ужин или как зовут их любимых собак. Большинство из них все равно были пьяны в стельку. – Эви умышленно промолчала о собственном состоянии. – Просто шутка. Почему бы и нет?

– Но разве не из-за этого у тебя были проблемы в Огайо?

– Но это же Огайо! А мы в Нью-Йорке. Если девчонки могут танцевать полуголыми в ночных клубах, почему мне нельзя немного погадать?

– Никто не боится полуголых девчонок в клубах.

– Ты хочешь сказать, что люди будут меня бояться?

– Люди всегда боятся того, что не понимают, Евангелина. И история это доказывает. Думаю, что если бы люди пили… – Уилл не стал доканчивать свою мысль. – Ты говорила, что один из подобных эпизодов у тебя случился, когда ты… держала пряжку Руты Бадовски?

Эви кивнула.

– Я видела страшную комнату, большой очаг и силуэт мужчины на его фоне. Но только силуэт, тень. Я не могу быть ни в чем уверена. – Она покачала головой. – Ты думаешь, это имеет отношение к убийству?

Уилл угрюмо посмотрел на нее:

– Я не знаю.

– Как считаешь, стоит ли сообщать об этом в полицию? – спросила Эви.

– Конечно, нет.

– Но почему? Если это может быть полезным…

– Скорее всего они посчитают тебя сумасшедшей. Или, что еще хуже, будто ты хочешь таким образом прославиться. Когда-то мы с Терренсом были друзьями. Я знаю, как они обычно рассуждают.

– Но если я смогу прочесть что-нибудь еще с места преступления, что-то из вещей Томми Даффи, например…

– Ни в коем случае, – возразил Уилл. – Тебе не стоит прикасаться к вещам, имеющим отношение к этим убийствам. – Он поднялся со своего места, прошел по комнате и стряхнул пепел в высокую серебряную пепельницу. Казалось, что заключенная в дяде энергия не позволяет ему задержаться на месте хотя бы настолько, чтобы на подушке кресла осталась вмятина. – Мы поймаем нашего убийцу дедовским способом – с помощью старой доброй детективной работы. Пусть даже придется проштудировать каждую книгу в библиотеке от корки до корки…

– Так, значит, я могу остаться? – робко спросила Эви.

– Да. Можешь пока остаться. Но правила изменились. Больше никаких походов по барам. И будешь помогать в музее.

– Конечно. – Такая перспектива была куда заманчивее поездки домой. И раз уж она смогла убедить Уилла в своей исключительности, подводить его больше было нельзя. – Спасибо, дядя. – Она крепко обняла Уилла, который оцепенел, будто попал в кольца удава и, не шевелясь, ждал, пока она отстранится.

Стоявший на пороге Джерихо вежливо откашлялся, чтобы привлечь к себе внимание, и положил на стол Уилла свежий выпуск газеты.

– Думаю, всем будет интересно почитать это.

– «Эксклюзивно для «Нью-Йорк Дэйли Ньюс». Ти-эс Вудхауз. Музей расследует дело киллера Книги Откровений», – прочел Уилл. Нахмурившись, он помахал газетой в воздухе. – Это еще что такое?

Эви выхватила у него газету и принялась читать дальше.

– «Нью-Йорк, наш шумный мегаполис, не чужд насилия. Багси Сигель, Мэйер Лански и прочие члены группировки «Корпорация убийств» избавлялись от тел быстрее, чем копы брали взятки. Но проделки киллера Книги Откровений заставляют даже коренных жителей Нью-Йорка дрожать от страха. Матери больше не отпускают своих детей играть в бейсбол после наступления сумерек. Статистки тратят свои с трудом заработанные доллары на такси, которые отвезут их в дешевые холодные квартиры на Мюррей-хилл и Оршад-стрит. Король удара, мистер Бейб Рут собственной персоной, пообещал чек на пятьсот долларов тому, кто сможет напасть на след манхэттенского изверга. Но среди всеобщего хаоса и паники нашлось одно заведение, которое извлекает из этого происшествия немалую выгоду – музей Американского Фольклора, Суеверий и Оккультизма, известный среди горожан как «Музей Зловещих Страшилок». Дядя, про музей пишут в газете! – Эви продолжила читать. – «Они занимаются всем тем, что вызывает у сторонних обывателей ужас, а все, что вызывает ужас, способно приносить немалую прибыль. В прошлую пятницу ваш покорный слуга наблюдал, как целая вереница полицейских машин паркуется у крыльца старинного особняка Корнелиуса Рэтбоуна, что у Центрального Парка. Куратор музея, профессор Уильям Фицджеральд…» Боже мой, дядя! Это же про тебя!…«помогает нашим парням в синих мундирах разобраться с демоническим убийцей. Ему ассистирует племянница, Эви О’Нил из Огайо, хорошенькая леди семнадцати лет, прекрасно разбирающаяся во всем от ведьминских шляп до костей китайских магов. Но когда я попытался разузнать детали расследования, барышня изобразила святую невинность. «Боюсь, я ничего не могу вам сообщить», – похлопав синими глазами, сказала наша красавица. Ребята, можете начинать складываться штабелями. В нашем городе появился еще один киллер».

Эви с трудом сдержала самодовольную ухмылку. Вудхаузу все же удалось сдержать обещание.

– Евангелина, ты что, в самом деле говорила с этим Вудхаузом? – сердито спросил Уилл.

Эви невинно округлила глаза.

– Дядя, я даже не представляла себе, что он репортер! Он заявился сюда под видом посетителя. Я устроила ему экскурсию. Когда он начал расспрашивать меня про расследование, я дала ему от ворот поворот. Он выставил меня дурочкой, вот гад!

– Впредь будь поаккуратнее. Привыкай к нью-йоркским манерам вести дела. – Уилл постучал сигаретой по столу, стряхивая лишний табак, прежде чем прикурить. – Куда делась честная, порядочная журналистика?

– Разве вы не знали? Так они ни экземпляра не продадут, – сказал Джерихо.

– Дядя, ты прав. Этот Вудхауз настоящая крыса. Но зато он упомянул наш музей. А ты понимаешь, что это значит?

Уилл выпустил дым из носа.

– Большие проблемы, – коротко ответил он.

Резко зазвонил телефон, и они подскочили от неожиданности. Уилл снял трубку и сразу посуровел.

– Увидимся на месте.

– В чем дело? – спросила Эви.

– Манхэттенский маньяк нанес новый удар.

 

Глава 33

Монстр

У дверей главной масонской ложи Уилла и Эви дожидался человечек с тонкими усиками и в толстых очках, которые увеличивали его и без того круглые синие глаза до такой степени, что он становился похож на сову.

– Сюда, пожалуйста, – нервно проговорил человечек. – Полиция, конечно, уже здесь.

Он провел их по отделанному деревянными панелями коридору к дальней двери. Табличка у входа гласила, что это Готическая Зала. Сначала они оказались в небольшом душном предбаннике, а потом человечек распахнул вторую дверь, ведшую в просторное помещение, похожее на церковное святилище. И тут Эви в нос ударил жуткий запах – невыносимая смесь дыма и горелой плоти, тут же оседавшая в глотке.

Первым делом в глаза бросалась подчеркнутая роскошь: высокие потолки, роскошные люстры. В противоположном конце Залы стоял орган, на стене прямо перед ними красовалась фреска с витиеватой буквой G, вписанной в солнце. В самом центре небольшой алтарь окружала толпа полицейских и коронер. Когда они чуть сдвинулись в сторону, Эви ахнула. Прямо на алтаре лежало обугленное тело новой жертвы.

– Один из членов Братства обнаружил тело утром, в районе десяти, – сказал «совоподобный» человечек, мигая огромными глазами. Он слегка запнулся на слове «тело», и его усики нервно дернулись. – Досточтимый Мастер был уведомлен по телефону. Он сейчас в отъезде со всей семьей.

– Погибший – брат Юджин Мэриуэзер, – сообщил детектив Маллой.

– Он работает Младшим Хранителем, – перебил его человечек.

– Работал, – поправил Маллой, ясно давая человечку понять, кто здесь главный. – Прошлой ночью он задержался в офисе допоздна. Около восьми уехал, чтобы пообедать с двумя приятелями-масонами в ресторане на Восьмой авеню. В десять они распрощались, и мистер Мэриуэзер вернулся сюда в одиночестве. В этот раз убийца забрал ноги.

Эви невольно покосилась в сторону алтаря и увидела культи вместо ног. У нее закружилась голова, и, чтобы не упасть, она вцепилась в спинку стула. Гадкая картинка не хотела выходить из головы.

– На жертве оставлена та же самая пентаграмма-клеймо. Это единственное место на теле, которое не обгорело. – Он показал на торс жертвы.

– Да поможет нам Великий Архитектор, – торжественно сказал человечек.

– Двери были заперты изнутри. – Маллой потер горбинку на носу, затем покосился на человечка. – В вашем Братстве не было никаких ссор? Может быть, кто-то склонен переходить границы?

– Конечно же, нет. – Человечек смотрел на них немигающим взглядом синих глаз. – Джордж Вашингтон, Бенджамин Франклин, Джон Астор, Генри Форд, Гарри Гудини – все они наши Братья, все великие люди. Эта страна не была бы основана и не достигла бы процветания без масонского влияния.

Они с Маллоем сцепились в яростном споре. Их голоса громко звучали в оскверненной комнате.

– Мы все очень устали, а дорога до дома долгая, – перебил их Уилл.

Человечек прервал свою напыщенную лекцию и улыбнулся.

– Прошу прощения, я не знал, что вы прибыли все вместе, сэр. Мистер?.. – Он протянул Уиллу руку, которую тот проигнорировал, сделав вид, что поглощен изучением места преступления.

– У погибшего были враги?

– У мистера Мэриуэзера? Нет. Его все очень ценили.

– Ну, может быть, он кому-нибудь не нравился, – проворчал Маллой.

– Когда-нибудь он мог стать Досточтимым Мастером. Его речь в «Киванис-клубе» в прошлом году была встречена с большим энтузиазмом. Очень большим.

– Уилл, у нас по нулям. Черт возьми! – Маллой раздраженно пнул ногой стул.

Несмотря на кропотливую работу, они ни на шаг не приблизились к разгадке. В зале повисло отчаяние, смешанное с прогорклым дымом. Эви незаметно приблизилась к телу погибшего. Оно прогорело до иссиня-черного цвета, кое-где была видна плоть. Скрученные руки вздымались вверх, а голова была запрокинута назад, словно он в агонии испускал вопль. Страшно было представить те муки, что ему довелось испытать перед смертью. И если Эви удастся сделать то, что она собиралась, ей тоже придется пережить их. Ее сердце, как птица, колотилось в груди, и она все больше собиралась с духом, принимая решение. Масонское кольцо Юджина Мэриуэзера пригорело к почерневшему пальцу, но оно еще могло хранить воспоминания.

Уилл с Маллоем и «совоподобным» человечком были полностью поглощены разговором. Несколько полицейских покрывали мебель в зале холстиной и делали какие-то записи. Никто не обращал на нее ни малейшего внимания. Сейчас или никогда. Стараясь дышать ртом, Эви прикоснулась к ладони Мэриуэзера. Когда она потянула за кольцо, обугленная кожа начала слезать, и она закусила губу, чтобы не завопить. На глаза навернулись слезы, и к горлу поднялся тяжелый ком.

Она не могла этого сделать, не хватало мужества. Убрав руку от тела, она схватилась за свой заветный кулон в поисках поддержки. Воспоминание накрыло ее.

– Но почему ты должен уйти? – спрашивала она Джеймса в их последний день в саду.

– Потому что, старушка моя, – он нежно вытер ей слезы, – нужно стоять за правое дело. Нельзя позволять плохим парням оставаться безнаказанными.

Эви сделала несколько глубоких вдохов, закрыла глаза и крепко взялась за оплавленное кольцо, застрявшее на обугленной плоти масона. Она уже не чувствовала, что скрипит зубами от напряжения, потому что медленно, как капли начинающегося дождя, перед ней стали мелькать картинки.

Вот Мэриуэзер полирует кольцо специальной тряпочкой. В нем – вся его гордость. Они отдыхают с друзьями на пляже. Эви почти почувствовала прохладный вкус лимонада. Но ничто из этого не наводило на след убийцы. Эви сконцентрировалась из последних сил, стараясь выжать из кольца максимум, но картинки оставались размытыми и сбивчивыми, будто ей с огромной скоростью показывали кипу фотографий, на которых нельзя было ничего разобрать.

«Дыши, – приказала себе Эви. – Успокойся. Смотри как следует».

Но она была выбита из колеи: ее шокировало ужасное состояние тела и не давали покоя собственные нервы. Эви полностью потеряла связь с воспоминаниями, и пришлось выстраивать ее заново. А потом она услышала насвистывание. Та же самая мелодия, которую она слышала, держа пряжку Руты Бадовски. Эви почувствовала, как ее сердце начинает биться быстрее. Она будто видела сон. Юджин Мэриуэзер шагал по темному коридору к двери, из-за которой сочится золотистый свет, в Готическую Залу. Вот он протягивает руку. Холодная блестящая латунь. Дверь раскрывается…

– Что ты делаешь? – Один из полицейских с силой взял ее за руку и разорвал связь. Он смотрел на нее с нескрываемым отвращением.

– Я… я… – пробормотала Эви. – Я молилась.

Она уже подобралась так близко – еще немного, и можно было бы увидеть лицо убийцы. Слезы разочарования стекали по ее лицу. Полицейский смягчился и похлопал ее по плечу.

– Пойдем отсюда поскорее, милая.

Она позволила увести себя с места преступления и принялась лихорадочно обдумывать увиденное. Неужели эта мелодия имела какое-то значение? Ее насвистывал убийца, или Эви знала ее откуда-то еще? Неужели это та же самая мелодия? Безо всяких сомнений, да. Она была совершенно уверена.

Команда уборщиц в накрахмаленных передниках с ведрами и швабрами в руках выстроилась у двери.

– Ничего не трогать! – в один голос взвыли Уилл с Маллоем. Совиный человечек прогнал уборщиц щелчком пальцев, и они удалились в коридор, ожидая дальнейших распоряжений.

– Нам с тобой опять не повезло, Уилл, – сказал Маллой.

* * *

Моргая от яркого света, они вышли на 23-ю улицу и тут же были захвачены врасплох толпой репортеров, которые стремились перекричать один другого. Сверкнула вспышка, и Эви заморгала, разгоняя золотистые пятна перед глазами.

– Стервятники! – проворчал Маллой. – Освободите дорогу!

К ним подбежал Вудхауз с блокнотом и карандашом в руке. Его непокорная челка сегодня была зализана назад, но одна прядь выбилась и свисала над левым глазам, как вуалетка. Эви от всего сердца понадеялась, что он ее не выдаст.

– Прошу прощения, джентльмены! Вудхауз, газета «Дэйли Ньюс». Слышал, что у вас еще одно происшествие. И уже не какая-то танцорка из Бруклина или беспризорник с Вест-Сайда.

– Уйди с дороги, дятел Вуди, – прорычал Маллой.

Тот совершенно не был смущен оскорблением. Он быстро посмотрел на Эви и затем повернулся к Уиллу.

– Каково ваше мнение, профессор? Полицейским, наверное, приходится несладко, если они привлекают к расследованию гражданское лицо. Что это – война гангстеров? Проделки анархистов? Коммунистов? Членов рабочего союза? – Вудхауз улыбнулся. – Или фантастического монстра?

– Скорее всего это был репортер! – поддразнил Маллой. – Почему бы тебе не написать об этом, Вуди? Дайте нам хотя бы малейшую возможность отправить всех вас посылкой в Россию.

– Свобода прессы, детектив.

– Свобода шакалов, я бы сказал. То, как вы играете фактами и подтасовываете сведения, просто возмутительно. Скоро мы все будем читать новости такой же степени достоверности, как рыбацкие байки моего деда.

– Цель анархистов – подорвать государственные устои, – с отсутствующим видом сказал Уилл, словно отвечая на предыдущую реплику. – Они хотят устроить хаос, разрушить существующий порядок. Все это методично и запланировано.

Репортер принялся черкать что-то в блокноте.

– Получается, это все-таки фантастический монстр?

– Приятель, ты не слишком ли молод, чтобы заниматься подобными вещами? – одернул его Маллой.

– Настала пора избавиться от старых пыльных мешков, робко корябающих занудные истории. Добавить свежей крови, я бы сказал, во всех смыслах. Это новый мир. Людям нужна интрига, да понакрученнее. Немного энергетики. Разве не так, мисс О’Нил?

Эви ничего не сказала.

– Удачи в поисках, – отшил его Маллой.

– Я не верю в удачу, я верю в упорство. Профессор, мы с вами можем составить неплохой тандем и задержать преступника, вывести его на чистую воду. Что скажете?

Дядя Уилл коснулся шляпы, прощаясь, и зашагал в сторону Шестой авеню. Ти-си подскочил к Эви.

– Наверное, там творится что-то тошнотворное – ты вся дрожишь, бедняжка. Давай-ка я тебе помогу. Простите ребята, простите, дайте пройти.

Вудхауз завел Эви за полицейский фургон, в сторону от суеты. Открыв внутренний карман пиджака, он показал ей фляжку:

– Тебе не нужно сжиженной храбрости?

Эви отпила глоток, затем второй.

– Спасибо тебе.

– Пустяки. Лучше расскажи, что там творилось.

Эви описала ему какие-то детали, намеренно умолчав о некоторых других.

– Если тебе что-нибудь понадобится, только дай знать своему приятелю Ти-си.

– Я хорошо это запомню, мистер Вудхауз.

Сделав еще глоток из фляжки, Эви поправила шарф.

– Как я выгляжу?

Вудхауз ухмыльнулся:

– Сногсшибательно, царица Савская.

– Пусть твой папарацци щелкнет меня с левой стороны – так я более фотогенична. И эта фотография должна быть недружелюбной, будто снята без моего разрешения. Ты понял?

Вудхауз хитро улыбнулся:

– Понятное дело.

– В мире не существует людей страшнее, чем хладнокровные убийцы. Хотя нет, есть еще репортеры, – громко сказала Эви, стремительно выходя из-за машины и профланировав мимо цепи полицейских, сдерживавших толпу репортеров.

Слегка обернувшись, она задержалась на мгновение – ровно настолько, чтобы фотограф «Дэйли Ньюс» успел сделать снимок. Забросив шарф за плечо, она побежала к Уиллу и поджидавшей машине.

Когда она уселась внутрь, ее настигла головная боль. Откинувшись на спинку сиденья, Эви принялась наблюдать, как мимо проплывает Шестая авеню. На соседнем переулке компания мальчишек играла в бейсбол, пребывая в блаженном неведении о жестокости этого мира. Эви надеялась, что они смогут быть такими как можно дольше. Маллой на переднем сиденье быстро строчил что-то в свой блокнот. Из-за скрипучего звука карандаша у нее разболелось сердце. Эви закрыла глаза и, сама того не замечая, принялась насвистывать мелодию, которую слышала в воспоминаниях.

– Давненько я ее не слышал, – заметил Маллой.

Эви подскочила на месте.

– Вы ее знаете? Что это за мелодия?

– «Страшный Джон, Страшный Джон, в белый фартук наряжен. Вскроет горло, кости заберет и за пару камней толкнет», – пропел Маллой. – В моем квартале пели эту страшилку, чтобы держать в послушании нас, детей. Говорили, что если мы не будем слушаться, может прийти Страшный Джон и забрать нас.

– Кто?

– Страшный Джон. Джон Гоббс. Расхититель могил, аферист и убийца. В своем доме он хранил трупы жертв – это тот особняк в старом городе.

– Он не может стоять за этими убийствами?

Маллой снисходительно ей улыбнулся:

– Вряд ли, мисс О’Нил.

– Но почему?

Он прекратил писать и посмотрел ей в глаза:

– Потому что Джон Гоббс был казнен более полувека назад.

 

Глава 34

Страшный Джон

Не обращая внимания на пульсирующую боль в голове, Эви спешила за Уиллом в музей, по пути доказывая ему свою точку зрения.

– Я слышала эту мелодию, когда держала в руках пряжку Руты Бадовски, и сейчас, когда прикоснулась к кольцу Мэриуэзера.

– Разве я не просил тебя ни при каких обстоятельствах не делать этого?

– А что, если мы упустили какой-то важный момент? Что, если наш убийца возомнил себя наследником Джона Гоббса?

– Ты строишь предположение, основываясь на детской песенке?

– Которую пели, имея в виду маньяка-убицу!

– Это очень сомнительный довод…

Джерихо с Сэмом наблюдали за ними с внимательностью спортивных болельщиков.

– Что вообще происходит? – поинтересовался Джерихо в тот самый момент, когда Сэм спросил:

– Зачем ты трогала кольцо на мертвеце?

Уилл и Эви даже не посмотрели в их сторону и продолжили яростно спорить.

– А зачем бы ты стал трогать кольцо на мертвеце? – переключился Сэм на Джерихо, но тот только пожал плечами.

– Дядя, это единственная ниточка, которая у нас есть, – сказала Эви.

– Хорошо, – сказал Уилл, выдержав паузу. – Если ты действительно считаешь, что это правда…

– Да.

– Тогда ты можешь сделать то, что делает каждый ученый, когда твердо уверен в своей фантастической гипотезе.

– Что?

– Пойти в библиотеку, – сказал Уилл. – В Нью-Йоркской публичной библиотеке непременно найдется все, что тебе нужно знать об этом Джоне Гоббсе.

– Я так и поступлю, – сказала Эви. Она повесила свои шляпу и шарф на чучело медведя.

– На данный момент мы точно знаем, что убийца следует алгоритму, описанному в Книге Братии, – сказал Уилл. – По поводу Храма Соломона – масоны называют свои ложи храмами, и они считают себя наследниками царя Соломона.

– Мы шли в верном направлении, но сделали не тот выбор, – заметил Сэм. – Каким будет следующее жертвоприношение?

Джерихо перевернул страницу гримуара.

– Восьмое жертвоприношение: поклонение ангельского глашатая. – Он тут же стал предлагать варианты: – Ангел – это церковь, священник или монах, кто-то по имени Ангел или Анжелика… глашатай – какой-то род посыльного… почтальон, радиоведущий, репортер, музыкант…

– Репортер, – согласилась с ним Эви. Она ожесточенно терла свои виски.

– Что такое? – спросил Уилл.

– Просто голова болит.

– Когда у тебя это началось?

– Это мелкая неприятность. Мама говорит, это все потому, что мне надо носить обманки – ой, очки, но я ленюсь. С моим зрением на самом деле все в порядке. В самом деле, пара таблеток аспирина – и я буду как новенькая.

Джерихо вручил ей лекарство и стакан воды.

– Дядя, почему ты на меня так странно смотришь?

Он наблюдал за ней с озабоченно нахмуренным выражением лица, но сейчас сделал вид, что протирает стол.

– Пей свой аспирин, – только и сказал он.

 

Глава 35

Не тот человек

Мемфис был сам не свой. Весь день он проигрывал в голове свою встречу с Тетой, их захватывающее бегство от полиции, вспоминал, как она смотрела на него: с благодарностью и легким смущением. В тот момент ему ужасно захотелось слиться с ней в романтическом поцелуе. Из-за подобных мыслей Мемфис едва не попал в неприятности: в салоне красоты миссис Джордан он перепутал ставки миссис Джордан и миссис Робинсон, неправильно выписав им чеки.

– Мемфис, где ты витаешь? – добродушно возмутилась миссис Джордан. Мемфис, рассыпавшись в извинениях, отнес их ставки в парикмахерскую Флойда перед самым закрытием.

Папа Чарльз созвал собрание в собственном ресторане «Делюкс», чтобы обсудить вчерашний катастрофический рейд. Первым делом он убедил всех, что ситуация не настолько сложная, как кажется: произошло легкое недопонимание, которое уже улажено. Очень скоро со входа в «Хотси Тотси» будет снят замок. Но Мемфис с легкостью мог сказать, что под элегантными манерами и выверенной речью папы Чарльза скрывалось огромное напряжение. У папы Чарльза даже начался легкий тик в самом малозаметном месте – у челюсти. Мемфис уже замечал это несколько раз: когда приходилось общаться с пьяными заносчивыми клиентами-толстосумами или чересчур взвинченными бутлегерами. Несмотря на ситуацию, Мемфис не мог оторваться от мыслей о Тете.

Тета-Тета. Он встретил девушку своей мечты – и даже сны у нее были такими же – для того, чтобы потерять ее в толпе. Только Мемфису показалось, что в его судьбе наметились перемены, как все сорвалось. Он понятия не имел, где девушка жила, откуда приехала – даже не знал фамилии. И эта чертова птица опять вернулась и донимает его.

– Кыш! – Мемфис замахал руками на ворона. – Проваливай, Беренис! Прочь!

Мемфис дошел до того, что опоздал в школу за Исайей. Он с порога класса принялся извиняться, но Исайя и слышать ничего не хотел. Шагая по улице, его хмурый братишка пинал ногой камень, отходил за ним на обочину, если тот укатывался, и снова продолжал свой путь.

– Ты должен был прийти к трем!

– У меня были важные дела, снеговик.

– Что еще за дела?

– Мои дела, не твои.

– Тогда в следующий раз я пойду домой один.

– В следующий раз я не опоздаю.

– Небось со своей Креольской принцессой миловался! – проворчал Исайя.

Мемфис замер.

– Где ты это услышал?

Исайя злорадно засмеялся.

– Вся твоя записная книжка исписана! Мемфис влюбился! Мемфис влюбился!

Мемфис схватил его за локоть.

– Слушай сюда. Эта записная книжка – личная вещь. Она принадлежит только мне. Ты понял?

Исайя непокорно вздернул подбородок.

– Отпусти мою руку!

– Обещай мне.

– А ну отпусти! – Исайя вырвался и убежал вперед. Выходя из себя, он становился абсолютно непредсказуемым и легко мог выболтать тетке Октавии что-нибудь лишнее.

Мемфис смягчился. Не стоило спускать собак на Исайю, каким бы надоедливым он ни был. Прибавив шагу, он догнал брата.

– Не обижайся, снеговик. Пойдем, зайдем к мистеру Регги, съедим по гамбургеру. Можешь сесть за стойку, там, где вертящиеся стулья. Только не крутись слишком много, а то весь гамбургер полезет наружу.

Исайя остановился и обиженно зашмыгал носом.

– Я хочу шоколада.

– Будет тебе шоколад, – пообещал Мемфис.

Он серьезно волновался за Исайю. Сестра Уолкер обнаружила его способности случайно. Около полугода назад она только переехала в Гарлем и решила сделать визит вежливости к Октавии. Оказалось, что сестра была старой подругой их матери и очень расстроилась, когда узнала о ее смерти.

– Виола была такой чудесной женщиной, – сказала сестра Уолкер.

Октавия смерила ее тяжелым взглядом и, похоже, посчитала ни к чему не пригодной.

– Странно, она о вас никогда не упоминала. А мы были очень близки.

– Что ж, возможно, даже у сестер бывают секреты друг от друга, – заметила сестра Уолкер. Октавии это очень не понравилось, Мемфис был уверен.

Но когда мисс Уолкер предложила подтянуть Исайю по арифметике, предмету, с которым были вечные проблемы, кроме того, совершенно бесплатно, Октавия смягчилась. Как-то раз, когда сестра показывала ему умножение с помощью карт, Исайя принялся их угадывать. Она спросила, не умеет ли он чего-либо еще. Сказав, что этот навык пригодится Исайе в жизни, она принялась тренировать его с таким усердием, будто этот предмет входил в школьную программу. Мемфис понятия не имел, как подобное может пригодиться ему в жизни в отличие от игры на трубе, которой увлекался Гэйб или сложных математических расчетов, которые совершала миссис Уорд в школе. А если бы Октавия узнала, чем они занимаются вместо арифметики, то устроила бы скандал, которого они в жизни не видели. Но занятия были необходимы Исайе – Мемфис это понимал. Он становился таким же счастливым, как раньше, когда мама была еще жива и играла с ними в прятки среди стираного белья, которое они развешивали на просушку у своего старого дома на 145-й улице. Мемфис помнил, как она смеялась, приговаривая: «Ладно. Прячетесь в простынях вы хорошо, теперь посмотрим, сможете ли вы их как следует развесить».

В те счастливые времена папа возвращался домой с работы, из оркестра Джерарда Локхарта, с радостным «Так-так, и что же наши братья Кэмпбеллы вытворяли сегодня?». Мемфис скучал по запаху папиного табака, который тот курил на крыльце. Иногда он специально останавливался у сигаретной лавки на Ленокс-авеню, чтобы почувствовать этот запах.

– Береги Исайю, – сказала мама. Похудевшая, как скелет, она лежала в передней комнате, болезнь лишила ее всей жизнерадостности, за которую он ее так любил. Ее глаза смотрели пусто и безо всякого выражения. – Пообещай мне. – Он пообещал. Спустя три дня они похоронили ее на кладбище Вудлон. Оркестр Джерарда Локхарта переехал в Чикаго, вместе с ним и отец, пообещав скопить денег и перевезти туда Мемфиса с Исайей. Но этот процесс оказался бесконечным, и они надолго застряли в дальней комнатке дома тетки Октавии. Все, что осталось от тех счастливых времен, когда вся семья была в сборе, дом был полон смеха и улыбок, – это Исайя. Мемфис крепко держался за него. Он не знал, сможет ли выжить, если с Исайей что-нибудь случится.

Тем не менее все это – прошлое, и только. Мемфис не хотел застревать в прошлом. Встреча с Тетой подарила ему надежду. Где-то в этом городе по той же мостовой ходила она, и Мемфис готов был искать ее до последнего.

Зайдя в кафе, они с Исайей расположились за стойкой, и мистер Регги принялся готовить их заказ, лопаточкой прижимая две аппетитно скворчащие котлеты к решетке-гриль. Рядом с ним было тепло и уютно. Водрузив гамбургеры на тарелки, он вручил их ребятам вместе с банкой газировки для Мемфиса и стаканом шоколадного коктейля для Исайи. Мальчик тут же накинулся на десерт и принялся ложкой черпать густое сладкое мороженое, полностью запачкав подбородок.

– А я прямо вовремя подоспел! – Гэйб вспорхнул на свободное место рядом с Мемфисом, схватил его гамбургер и откусил огромный кусок. – Мистер Кэмпбелл! Именно вас я и искал. Альма устраивает вечеринку. Мы идем обязательно. И раздобудь нам хорошего спиртного.

Он вручил ему толстую пачку игровых чеков.

– Ну не перед Исайей же, – шепнул ему Мемфис.

– Он не понимает, о чем мы говорим: полностью поглощен своим коктейлем.

– Не понимаю чего? – встрял Исайя.

Мэмфис покосился на Гэйба с выражением «Я же говорил!».

Поджав губы, Гэйб скрестил руки на груди.

– Малыш, у тебя еще где-то отросла пара ушей?

Мальчик засмеялся:

– Нет, но у меня есть особые способности.

– Исайя! – одернул его Мемфис.

– Да неужели? Вот уж не думал, – поддразнил Гэйб мальчика.

– Честно! Например, я могу сказать, что лежит у тебя в кармане, – сказал Исайя, крутясь на стуле.

– Исайя, у Гэйба нет времени на твои дурацкие игры. Сядь спокойно и ешь, – строго приказал ему Мемфис.

Исайя сердито сузил глаза. Мемфис хорошо знал этот взгляд: ничего хорошего он не предвещал.

– У тебя лежит пятерка, доллар и два четвертных. И бумажка с адресом леди по имени Цимбелин.

Гэйб вывернул карман и удивленно поднял брови:

– Откуда ты узнал?

– Сказал же! У меня есть способности. Я могу и предсказания делать.

– Ничего он не может. Исайя, прекрати пудрить Гэйбу мозги. – Мемфис выразительно посмотрел на брата.

– Я могу говорить все что захочу, – пробурчал мальчик.

– Он может говорить, что захочет, – поддержал Гэйб и ухмыльнулся. – Расскажи мне еще что-нибудь, малыш.

– Я могу предсказывать судьбы людей.

– Исайя. Замолчи сейчас же. Нам уже пора домой.

– Секунду, братишка. Парень сейчас будет предсказывать мне судьбу. Может быть, скажет что-нибудь про будущую запись. Исайя, скажи, я стану новой звездой «Оке Рекордз»?

– Мне нужно потрогать что-нибудь из твоих вещей.

– Мистер Регги! Мистер Регги! Сколько мы вам должны? – окликнул Мемфис.

– Подожди секунду, Мемфис, – откликнулся мистер Регги. В руках он держал две больших тарелки со снедью.

– Скажи мне, – шепнул Гэйб и протянул Исайе руку. Мальчик взял ее, закрыл глаза и сконцентрировался. Спустя несколько мгновений он выронил руку Гэйба, испуганно отпрянув. Его глаза расширились от ужаса.

– Что такое? Скажи мне, она очень страшная? – пошутил Гэйб.

– Я ничего не смог увидеть, – пролепетал Исайя, и Мемфис даже не стал его ругать. Мальчик посмотрел на старшего брата глазами, круглыми от страха. Чего бы он ни увидел, было очевидно – он изрядно напуган.

– Надевай куртку, снеговик.

Но Гэйб все не унимался:

– Что ты ломаешься? Что ты увидел про своего старого друга Гэбриэла?

– Под мостом… не ходи под мостом, – еле слышно пролепетал Исайя. – Он уже здесь.

– Каким еще мостом? И кто – он? И что случится, если я пойду?

– Ты умрешь.

– Исайя! – взревел Мемфис. – Он вовсе не это имел в виду, Гэйб. Он решил тебя разыграть. Быстро извинись, Исайя.

Исайя переводил взгляд вытаращенных глаз с одного парня на другого.

– Прости меня, Гэйб, – тихо сказал он.

– Ты меня разыграл, Исайя?

– Да, разыграл. – Исайя старался не смотреть ему в глаза.

Лицо Гэйба расслабилось, затем приобрело раздосадованное выражение.

– Ох уж эти братья! – Он покачал головой, затем хлопнул Мемфиса по спине. – Не забудь, о чем я тебя просил.

– Не забуду, – вяло ответил тот.

В самом углу кафе притаился слепой Билл Джонсон с чашкой супа, которую ему дал сердобольный мистер Регги. Суп был теплый и вкусный, и он потягивал его не спеша, грея руки о чашку, в то время как у прилавка разыгралась сцена с Кэмпбеллами. Прикончив суп, он, закряхтев, повесил гитару через плечо и пошел, постукивая тростью, по улицам Гарлема. В воздухе пахло надвигающимся дождем. Билл недолюбливал дождь: он напоминал ему о Луизиане. В то время он был сыном кроппера с двумя видящими глазами, целыми днями собирал хлопок, и дожди шли такие, что за несколько минут можно было вымокнуть до нитки, так ничего и не собрав. Как-то раз владелец плантации, мистер Смит, ударил его ремнем за то, что он играл на гитаре, а не работал в поле. Спустя некоторое время посадки на ферме мистера Смита завяли сами собой, почернели, как уголья, а его раздувшееся, как куль с гнилым рисом, тело нашли в реке. Тогда по плантации пошел шепоток, что с Биллом Джонсоном лучше не связываться, что в нем живет Мабуя, что он стоит на перекрестках по ночам, проклинает имя папы Легбы и плюет на распятие, что он продал душу Дьяволу.

В тот день, когда на плантацию приехали люди в строгих черных костюмах, тоже шел дождь. Их внимание привлекли погибшие посевы: ходили слухи, что это дело рук Билла Джонсона. Что он способен убить старую умирающую собаку из милосердия или, пребывая в плохом расположении духа, коснуться бабочки, и та умрет. Незнакомцы, державшиеся крайне вежливо и холодно, сели в гостиной у мистера Тейта и принялись пить лимонад из запотевших стаканов. Молчание, улыбки одними губами, напряженное внимание. Билла привели к ним. В то время он был здоровяком двадцати лет, ростом под метр девяносто, с гладкой эбеновой кожей без единого клейма, которые с таким позором носили его предки. Положив ладони на колени, Билл сел на старый покосившийся стул. Мужчины принялись расспрашивать его. Не хочет ли он сослужить службу своему государству? Не хочет ли прокатиться с ними и поговорить?

Биллу хотелось уехать с плантации и вообще из Луизианы, где кишели люди в жутких белых колпаках, любившие зажигать по ночам кресты. Он уехал с людьми в строгих костюмах в их странном автомобиле с окнами, закрытыми занавесками. Он делал все, о чем они просили. Когда он говорил о том, что платит за это здоровьем, что его спина сгорбилась, а волосы поседели, они улыбались теми же холодными улыбками и просили его «Еще всего лишь раз, Билл». Ему исполнилось тридцать, а выглядел он на пятьдесят.

А потом его подвело зрение. Оно сжалось до крошечных точек слабого света. И вскоре наступила тьма. Тогда они отпустили его на все четыре стороны, не оставив ничего, кроме гитары, шрамов на теле и просьбы никому не рассказывать. Он ослеп, его тело постарело и ослабло. И дар – или как это по-другому называлось – тоже оставил его. Сколько раз он взывал к небу с просьбой вернуть ему его силу? И три месяца назад оно, наконец смилостивилось, даровав ему слабый лучик надежды. Все, что ему было нужно, – искра, способная зажечь пламя.

Стремительно вывалившись из кафе мистера Регги, так что дверной колокольчик жалобно зазвенел, братья принялись громко спорить. У младшего совершенно определенно был дар, а старший пытался сохранить это в тайне. Это было правильно. Не следует рассказывать о подобном на каждом шагу – можно стать жертвой плохих людей. А ты и не будешь подозревать, что в опасности. Первые крупные капли дождя упали Биллу на черные очки. Он сердито нахмурился. Чертов дождь. Невольно потерев застарелый шрам на левой руке, он двинулся по улице, постукивая тростью.

 

Глава 36

«Звезда небесная»

Тета явно дулась на кого-то. Посторонние могли посчитать, что она просто скучает. Но всезнающий Генри понимал – она надулась. Сейчас она сидела в одиночестве на краю сцены в мини-комбинезоне и черных чулках, так эффектно выставлявших ее гибкое тело. Тета по-богемски повязала голову зеленым шелковым шарфом и накрасила губы ярко-красной помадой, контрастировавшей с карими глазами и сочным загаром.

Усевшись за пианино, Генри тихо наблюдал, как его сестрица, вздыхая, болтает ногами туда-сюда и смотрит в одну точку.

– Скоро подойдет мистер Зигфелд, ребята! – объявил режиссер-постановщик. – Он хочет отрепетировать второй акт номера «Звезда небесная» – тот стал слишком избитым.

– Он и был избитым. А такие шутки были в моде, когда родилась моя мама. И песня просто мерзкая, – отрезала Тета, прикурив сигарету.

– Как и всегда, мы очень благодарны за твой бесценный комментарий, Тета, – огрызнулся режиссер. – Может быть, если бы ты чуть больше повторяла танец и меньше жаловалась, у нас получалось бы безупречное шоу. Объявляю перерыв для всех.

– Я смогу исполнить этот танец, даже если обе моих ноги будут сломаны, – проворчала Тета и уселась за пианино рядом с Генри.

– Кто-то сегодня капризничает, – поддразнил Генри так тихо, что никто, кроме нее, не мог этого слышать.

Она положила голову ему на плечо.

– Спасибо за поддержку.

– Чахнешь по своему рыцарю в сияющих доспехах?

– Если бы ты его увидел, то понял.

– Хорош собой? – Генри сыграл сексуальный мотивчик.

– Слабо сказано.

– Галантен? – Он перешел на героический ритм.

– Очень!

Музыка стала мягкой и романтичной.

– Очаровательный и чувственный.

– Ага.

– Богатый?

Тета покачала головой.

– Поэт.

– Поэт? – Он громко ударил по клавишам. – Ты что, не знаешь, детка? Ты должна выйти замуж по расчету, а не по любви.

– Ему снится такой же сон, как и мне, Генри. Он тоже видит око с молнией и перекрестки в поле. Что это значит?

– Это очень страшно, – прошептал Генри. – Думаешь, он такой же… как ты и я?

– Понятия не имею. Но в нем есть что-то такое, будто я знаю его всю свою жизнь. Я не могу объяснить.

Генри заиграл джазовый номер.

– Ты уже заставляешь меня ревновать.

Тета поцеловала его в щеку.

– Никто и никогда не сможет заменить тебя, Генри. Ты это знаешь.

– Можем сходить в Гарлем и поискать его.

– «Хотси Тотси» закрыт и под арестом.

– Там есть еще множество клубов. Можешь заранее посмотреть, где требуются танцовщицы. Сама знаешь, как Фло отреагирует, если узнает, что ты завела шашни с негритянским поэтом-букмекером.

– Ему вовсе не нужно этого знать.

– Фло всегда все знает.

По центральному ряду зрительного зала прошел Валли, хлопая в ладоши.

– Труппа, по местам! Мистер Зигфелд уже приехал.

* * *

Репетиция шла тяжело и уныло. Зигфелду ничего не нравилось. Он останавливал их каждую минуту, крича: «Нет! Это сгодится для клуба «Скандал», но не для шоу Зигфелда! Мы должны держать планку!»

Они уже не меньше часа прогоняли один и тот же акт «Звезды небесной», ничего не получалось.

– Этот фрагмент никуда не годится! – кричал он из зрительного зала. Зигфелд был элегантным мужчиной с зачесанными назад седыми волосами и аккуратными усиками. О его шикарных костюмах – а он неизменно ходил в костюмах – ходили слухи, что они шьются на заказ в Лондоне. – Нам нужна шутка. Хоть что-нибудь.

– Мы можем вернуть мистера Роджерса, – робко предложил режиссер.

– Меня не волнует Уилл Роджерс. Он может булькать, сколько его душе угодно, – все будут счастливы! Меня волнует конкретно этот номер!

Все уже были на пределе. Когда Зигфелд был недоволен, были недовольны остальные. Он мог уволить их всех сразу и нанять новую команду, обставив все как рекламный ход.

– Еще раз! – рявкнул великий Зигфелд.

Генри заиграл. Главный герой номера, заносчивый эстрадный певец Дон, спускался по длинной лестнице, напевая драматичным баритоном:

– Даже звезды с небес падают вниз. Скажи, любимая, почему я не могу пасть в твои объятья, подобно звезде, и остаться с тобою навеки…

Сидя за пианино, Генри закатил глаза и беззвучно пропел «запо-о-ор». Тета с трудом сдержала смех. В это время на сцену, изящно вытянув руки, начали спускаться танцовщицы. Фло смотрел на них из зрительного зала с таким лицом, будто только что съел свежий лимон. Им придется переигрывать все еще раз, Тета знала точно. Но сколько ни репетируй, номер не станет от этого живее. Он был скверно поставлен – дешево и слишком сентиментально. Вышагивая свою партию, Тета вспомнила услышанный где-то принцип водевиля: хочешь вызвать смех, отмочи что-нибудь неожиданное. Пока остальные танцовщицы грациозно и медлительно спускались по лестнице, Тета умышленно пошла не в свою сторону, кося влево, как сумасшедшая Айседора Дункан, чуть не сбивая с ног остальных девочек. Им приходилось карабкаться на четвереньках, чтобы обойти ее.

– Эй, аккуратнее! – прошипела Дэйзи.

– Прости, мамуля, – сказала Тета, вызвав смешки остальных танцовщиц.

– Тета! Что ты творишь! Вернись немедленно на место! – завопил Валли.

Тета не послушалась. Она с шумом врезалась в блестящую бутафорскую звезду.

– Ой! – воскликнула она и погладила ее, словно пьяная в стельку кокетка. – Простите, мистер Роджерс.

Все присутствующие нервно наблюдали за Тетой и мистером Зигфелдом, который в гробовом молчании притаился в зрительном зале. Дон, безмозглый тормоз, продолжил петь дальше, злобными глазами сверля Тету и напряженно улыбаясь. Тета с грохотом заковыляла вниз по лестнице, громко напевая.

– Не останавливайся, Дон, дорогуша. Ты отлично поешь! Даже мистеру Роджерсу нравится. – Она махнула в сторону блестящей звезды. – Ой, Генри!

Тета бросилась к Генри, задушила его в объятиях и страстно поцеловала.

– Все в порядке. Он ведь мой брат!

– Только не говори об этом нашим матерям, – сказал Генри, и все засмеялись, кроме Дона, Дэйзи и Валли. Щеки последнего стремительно багровели.

– Мисс Найт! Я думаю, что вы позволяете себе лишнее…

– Боже мой, Валли, а ночью ты говорил совсем не так, – отшутилась Тета. Она стояла, покачиваясь, уже у самого края сцены: еще немного, и она упадет. Но было уже все равно: меньше чем через минуту она окажется на улице. Где-то в темноте за ними наблюдал Фло, готовя очередное резкое разгромное суждение.

– Мистер Зигфелд, я не могу работать в таких условиях, – проныл Дон.

Все зашикали, потому что великий Зигфелд шел к ним по зрительному залу.

– Чудесно, Дон. Можешь не вынуждать себя. Мы легко подыщем тебе замену.

Сузив глаза, знаменитый импресарио пристально посмотрел на Тету. Затем расплылся в улыбке и принялся ей аплодировать.

– А вот это уже было забавно!

Тета поняла, что за все это время не сделала ни единого вдоха. Зигфелд махнул рукой постановщику и затараторил со скоростью пулемета:

– Валли, включи эту миниатюру в номер. Выстрой действие так, чтобы все выглядело гармонично. И проследи за тем, чтобы в колонках светских сплетен появились заметки вроде «Зигфелд разглядел новую звезду в…» – И он улыбнулся Тете.

– Тета. Тета Найт.

– В мисс Тете Найт.

– И ее брате, Генри Дюбуа, – добавила Тета.

Танцовщицы засмеялись, пораженные ее веселой наглостью. Только Дэйзи, у которой был междусобойчик с Доном, злобно обжигала ее взглядом.

– И ее брате, – покладисто добавил Зигфелд. – Он мне тоже понравился. Откуда ты, милая?

– Из Коннектикута, – солгала Тета.

– Коннектикута? Кому интересен Коннектикут? – Великий Зигфелд скорчил скучающую гримасу. Он прошелся вдоль оркестровой ямы, прикидывая что-то. – Ты будешь осиротевшей русской княжной, родителей которой убили большевики. Все станут тебя жалеть и обожать. Верные слуги вывезли тебя за границу посреди ночи и посадили на корабль до Америки, страны сбывающихся мечт. Валли, нужно устроить ей фотосессию на корабле. Не забудьте повесить на нее бант побольше. Голубой. Нет, красный! Нет, голубой. Милая, изобрази отчаяние.

Тета воздела очи к небу и прижала руки к груди.

– Достаточно душещипательно? – Она покосилась на зрителей.

– Прекрасно! Еще минута, и мне понадобится платок. Так, продолжим. Тебя выходили монашки из Бруклина – Валли, найди мне приходскую школу в Бруклине, которой нужны пожертвования. Потом моя милейшая жена, Билли, пришла в эту школу – Валли, проследи обязательно, чтобы в газетах разместили фото Билли с ребенком на руках, – и услышала, как ты поешь рождественский гимн «Тихая ночь». – Он призадумался и слегка скривился. – Это слишком, наверное?

Зигфелд посмотрел на Генри, и тот пожал плечами.

– Тогда остановимся на «Тихой ночи», – сказал великий импресарио. – И тогда жена привела тебя ко мне, всезнающему дяде Фло, который сразу же распознает талант. Мне нравится эта идея. Ты станешь звездой, крошка.

– Мистер Зигфелд, Генри может написать вам чудесный номер. Он очень талантлив. – Тета покосилась на Генри, словно говоря «скажи уже что-нибудь!».

– Да, я могу.

– Прекрасно. Хэнк…

– Генри, сэр.

– Хэнк, сочини мне хороший номер. Пусть он будет…

– Хватким и запоминающимся.

– Точно!

Генри посмотрел на Тету с выражением «я же говорил», а она едва заметно пожала плечами «что поделать?».

– Валли, займись этим. Мне пора ехать на встречу с Билли – она хочет посмотреть загородный дом. Умеют же женщины тратить деньги! Хорошо, что этого добра у меня предостаточно.

– Конечно, мистер Зигфелд, – сказал Валли, провожая его до выхода. Он обернулся к Тете, и та показала ему язык.

Девушки окружили Тету и принялись поздравлять ее с удачным повышением, а Дэйзи вихрем убежала со сцены, сыпля проклятиями.

– Не очень-то хорошо выживать коллег по сцене, – заметил Дон, проходя мимо.

– Дон, будь ты в самом деле талантлив, тебя невозможно было бы выжить, – крикнула Тета ему вслед и затем обняла Генри. – Ты знаешь, что это означает?

– Еще больше занудных репетиций?

– Мы наконец сможем купить тебе пианино, Генри. И все будут выходить с шоу, напевая твою песню.

– Ты хочешь сказать, мыча ее?

– Не задирайся. Это всего лишь начало.

– Я уже вижу будущее. – Генри вытаращил глаза и эффектно развел руками. – Блистательный Флоренс Зигфелд представляет гениальное творение Генри Дюбуа – «Запорный блюз»!

Тета отвесила ему подзатыльник.

 

Глава 37

Взращивая Дьявола

Нью-Йоркская публичная библиотека, храм книг, сверкает на пересечении Пятой авеню и 42-й улицы редкостной красотой, которую мало что может затмить. Точно в одиннадцать часов утра Эви стояла на массивных мраморных ступенях, абсолютно уверенная в том, что ее поиски увенчаются успехом в течение какого-нибудь получаса. Ей непременно удастся отыскать ниточку, ведущую к раскрытию дела Манхэттенского маньяка. Она пыталась разузнать что-то у детектива Маллоя, но он не сообщил ничего полезного, кроме того, что Гоббса повесили летом 1876 года.

– Да, сэр, это моя крошка, нет, сэр, совсем не понарошку… – залихватски напевала она, минуя гигантского каменного льва, охраняющего вход. Затем расхрабрилась и дала ему «пять», коснувшись холодной лапы. – Хороший котик!

Преодолев три пролета извилистой лестницы, она оказалась в просторной комнате, заставленной книжными шкафами и полками. Библиотекарь, на табличке которого значилось «мистер Джей Мартин», отвлекся от чтения «Обители Радости» Эдит Уортон.

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Очеделенно! – радостно выпалила Эви. – Мне нужно получить сведения об одном преступнике для доктора Уильяма Фицджеральда из музея Американского Фольклора, Суеверий и Оккультизма. Вы, наверное, слышали о нас?

Мистер Мартин, нахмурив брови, призадумался.

– Нет, не могу утверждать подобного.

– О. – Эви немного сдулась. – Ну что ж. Может быть, вы знаете что-то о человеке по имени Джон Гоббс, которого казнили за убийство в 1876 году? И не могли бы вы быть так любезны и добыть все как можно быстрее? У Альтмана чудесная распродажа, и я хочу попасть на нее до часа пик.

– Я – библиотекарь, а не оракул, – сказал мистер Мартин. Он вручил ей листок и карандаш. – Не могли бы вы написать имя, пожалуйста?

Эви накорябала «Джон Гоббс, убийца, 1876» и вручила ее библиотекарю. Мистер Мартин на мгновение скрылся из виду, затем вернулся с двумя объемистыми стопками газет, переплетенными в одну обложку на деревянном стержне, и водрузил их на стол перед Эви. Здесь было работы больше, чем на неделю. Она не попадет ни на какую распродажу сегодня. И вообще никогда.

– Все это по моему делу? – с ужасом спросила она.

– Нет, вовсе нет, – ответил мистер Мартин.

– Слава Богу.

– Я сейчас принесу остальные, не волнуйтесь.

– Остальные?

– Ну да. Еще четырнадцать томов.

* * *

В половину шестого Эви вползла в музей. Она вошла в библиотеку, миновала стол, за которым сидели Уилл, Джерихо и Сэм, устало бросила шаль прямо на пол и, тяжело вздохнув, повалилась на диван. Шляпку она так и не сняла.

– Я чуть жива.

– А я думал, что ты в библиотеку ходила, – невозмутимо парировал Уилл. Он даже не поднял взгляда от книги.

– А с чего бы еще мне быть такой вымотанной? – Эви гневно покосилась на него. – Если желаете узнать что-нибудь из истории Нью-Йорка в 1876 году, поднимите руку. Нет рук? Просто удивительно. – Эви взбила подушку в уголке софы и уткнулась в нее лицом. – Оказывается, существует кошмарное изобретение под названием «Десятичная система Дьюи», согласно которой ты должен просматривать все книги и газеты по своей теме. Страницу за страницей, за страницей…

Дядя Уилл нахмурился:

– Разве вы в школе этого не проходили?

– Нет. Зато я могу петь «Боевой гимн Республики», пока разливаю мартини.

– Мне уже страшно за будущее.

– Вот сейчас бы мартини не помешал, – зевнув, Эви потянулась. – Я полагала, что исследование – это более гламурное занятие. Что я скажу секретное слово библиотекарю, тот выдаст мне ту самую книгу, в которой все уже написано, и шепнет нужные номера страниц. Похоже на подпольный бар, только с книгами.

– Что-то я не вижу ни одной книги, – сухо заметил Уилл.

– У меня все записано здесь. – Она ткнула пальцем в голову. – И вот тут, – похлопала ладонью по сумочке.

– Ты что, стащила книжку из библиотеки? – Голос Уилла напряженно зазвенел.

– Тебе никто не говорил, что твое второе имя должно быть Фома Неверующий? Я делала выписки. – Эви достала из сумочки блокнот.

Уилл протянул к нему руку:

– Я могу прочесть?

Эви прижала блокнот к груди:

– Ну уж нет. Я потратила часы своей драгоценной юности, которые теперь не вернуть, и даже не попала к Альтману на распродажу. Так что все сведения только из моих рук. – Эви прилегла на диван, закинув ноги на подлокотник, и принялась перелистывать страницы, пока не нашла нужные записи. – Страшный Джон, урожденный Джон Гоббс, вырос в Бруклине, Нью-Йорк, в приюте Новой Звезды, в который попал в возрасте девяти лет. Неблагополучный подросток, сбегал дважды, на третий раз, когда ему исполнилось пятнадцать, преуспел. Впервые фигурирует в полицейской сводке в возрасте двадцати девяти. Некая леди обвинила его в том, что он опоил ее и хотел воспользоваться ее беспомощностью – плохой мальчик! – Эви подвигала бровями, и Сэм прыснул. – Однако леди оказалась проституткой, и дело отозвали. Бедный зайчик. – Эви перелистнула страницу. – Он устроился работать в литейный цех, откуда пришлось уволиться, поскольку его поймали на воровстве – из железа фирмы он изготавливал для себя какие-то жуткие инструменты. Снова в сводках Гоббс фигурирует в 1865 году как дилер – его задержали за продажу наркотиков солдатам. В 1871 году он работал бальзамировщиком – настоящим, а не продавцом спиртного. Неплохо зарабатывал, продавая мертвые тела в медицинские школы. С каких-то пор объявляет себя спиритуалистом и присоединяется к сеансам в доме Ноулсов, богатой усадьбе на Гудзоне. Ида Ноулс – владелица дома – разорилась и была вынуждена продать его некоей Мэри Уайт. – Эви провела пальцем по строкам, подыскивая нужную информацию. – Компаньонке Страшного Джона, богатой вдове и медиуму, которая очень сблизилась с мисс Ноулс после смерти ее родителей. Эта Ида оказалась настоящей простушкой, которая ни черта не вкуривала…

– Прошу прощения? – удивился Уилл.

– Она была очень наивной и доверчивой, – объяснил Сэм.

– Потому что тут же кинулась тратить все свое наследство на сеансы с Джоном и Мэри. Как водится, языки чесали…

– Что? – недоумевал Уилл.

– По слухам, – перевел Сэм.

– Этот Джон Гоббс постоянно таскал при себе дурь, и их спиритические сеансы скорее нужно было называть наркотическими. Там невозможно было встретить ни одного человека в трезвом состоянии сознания. То, что они употребляли, способно было свалить с ног любого алкоголика отсюда до Канзаса.

Уилл поднял руку:

– Можно взглянуть?

– Да, пожалуйста. – Эви передала ему свои записи и несколько газетных статей. Уилл с ужасом на них посмотрел:

– Как ты смогла вынести их из библиотеки?

Эви пожала плечами:

– Завтра я принесу их назад и скажу, что мне очень неудобно – что я перепутала их со своим номером «Дэйли Ньюс».

– А мама знает о твоем преступном образе мышления?

– Именно поэтому она отправила меня к тебе.

Сэм ухмыльнулся:

– Молодец, царица Савская!

– Ишхабибль. – Эви откинулась на подушки, закрыв глаза. – Наверное, я так устала, что даже до кино завтра не дойду.

Уилл, прохаживаясь по комнате, читал вслух:

– …Мисс Уайт, весьма яркая вдова, со спутником, мистером Джоном Гоббсом. Ида осталась жить в восточном крыле, они с Мэри очень сблизились. Однако мисс Ноулс не была в восторге от мистера Гоббса. В письмах к кузену она писала о нем.

«Прошлой ночью мистер Гоббс и Мэри устраивали в гостиной очередной спиритический сеанс, который перевалил за приличное время. Мне предложили поприсутствовать. Мистер Гоббс разливал сладкое вино, от которого я почувствовала себя очень странно. Меня посетили странные видения, и я не знала, где сон, а где – явь. Я извинилась и поднялась к себе, все ночь меня мучили страшные сны.

Ту странную загадочную книгу, которую мне не позволяют читать, Гоббс хранит в запертом шкафу. “Это книга моей братии, дорогой отец подарил мне ее перед самой кончиной и тем, как я попал в приют”, – объяснил он с улыбкой».

– Книга моей Братии! – воскликнула Эви. – Провалиться нам на этом месте!

– «Но я не верю ни слову, что он говорит, – продолжил Уилл. – Он может солгать так же легко, как некоторые – смеются. Он лжет, чтобы добиться симпатии к себе или чтобы запугать. Как-то раз он сообщил мне, что может вызвать Дьявола, если пожелает. В доме стоит вонь разложения, будто сами стены начали гнить, и я слышу ужасные звуки. Люди уходят и приходят в любое время дня и ночи. Большая часть прислуги нас покинула. Боюсь, что в доме происходит что-то страшное, дорогой кузен. Прошу тебя, отправь кого-нибудь из администрации для расследования. Я слишком больна, чтобы разобраться в этом».

Уилл замолчал, просматривая украденные Эви газетные вырезки.

– И чем кончилось дело с этим типом Гоббсом? – спросил Сэм.

– Ида Ноулс вскоре исчезла, – продолжила Эви, словно смакуя жуткую страшилку. – В особняк с обыском пришла полиция. Гоббс поведал им очередную небылицу о том, как Ида сбежала с каким-то повесой, а они с Мэри Уайт хранили это в тайне, чтобы пощадить репутацию мисс Ноулс, все потому, – и тут Эви по-театральному прижала руку ко лбу, – что они любили ее, как родную сестру.

– Чушь собачья, – пробормотал Сэм.

– В точку, братишка. Полицейские тоже ни слову не поверили. Они принялись обыскивать дом и нашли десять трупов. Гоббс утверждал, что это его образцы для медицинских школ. Но они и этому не поверили.

– Так вот почему в песне такие слова, – заметил Джерихо.

– Вскроет горло, кости заберет и за пару камней толкнет, – пропела Эви. – И в довершение всего…

– Они продолжили поиски, – прочитал Уилл, – и обнаружили обезображенное тело женщины. На одежде была брошь, которая принадлежала Иде Ноулс.

Эви разочарованно опустила руки.

– Дядя, ты похитил мою концовку!

Уилл не обратил на нее внимания.

– Хотя они с Мэри Уайт утверждали, что Гоббс ни при чем, его признали виновным на основании писем и броши с немаленьким отягчающим обстоятельством в десять трупов и приговорили к повешению.

– Интересно, а его тело в медицинскую школу не продали? – пошутил Сэм.

Уилл раскрыл серебряный портсигар и принялся искать зажигалку сначала в собственных карманах, потом на захламленном столе.

– Его похоронили на общественном кладбище. Никто не хотел организовывать его похороны, и не нашлось наследников, желающих забрать тело.

– Как думаешь, есть ли какая-нибудь связь с нашим убийцей? Может быть, он слышал эту историю? Хочет его скопировать или превзойти? – спросила Эви.

Сэм протянул руку к книжной полке, снял с нее серебряную зажигалку с инициалами Уилла и протянул ее хозяину. Блеснул огонек, и Уилл задумчиво выпустил струйку дыма.

– Я все-таки думаю, что твоя гипотеза притянута за уши, Эви. Конечно, тут налицо некоторые совпадения.

Эви принялась загибать пальцы.

– Комета. Книга Братии. Песня…

– Откуда ты вообще узнала про эту песню? – удивился Джерихо.

Эви опасливо оглянулась на Уилла, и тот ответил ей выразительным взглядом.

– Просто женская интуиция, – отмахнулась она.

– Гоббс сказал, книга моей братии, это не одно и то же, что Книга Братии, – поправил ее Уилл. – Семантика абсолютно разная.

– Gesundheit, – сказала Эви. – Тогда я подолью вам масла в огонь. – Она подалась вперед, привлекая их внимание, хотя Уилл и так сидел как на иголках. – В газетах писали о таинственных пропажах людей и нераскрытых преступлениях, совершенных летом 1875 года. Были обнаружены тела со странными метками.

– Пятьдесят лет назад, – подчеркнул Уилл. – И мы не знаем, что это были за метки. При всем желании я не вижу, что объединяет их с нашим случаем.

Эви тяжело вздохнула.

– Я тоже, честно говоря. Но это все равно интересно.

Она побарабанила пальцами по столу: какая-то важная деталь ускользала прямо между пальцев, рассеиваясь, как дым.

– А что случилось с его кралей, Мэри Уайт? – спросил Сэм.

– После того как Гоббса повесили, она вышла за шоумена по имени Герберт Блодгетт в 1879 году. Они переехали из дома Ноулсов. Есть сообщение о том, что она пострадала, упав с лошади, но на этом сведения заканчиваются.

– Наверное, она уже умерла, – заметил Сэм.

Вдруг раздался громкий стук у парадного входа. Эви бросилась к двери, за которой выстроилась целая очередь посетителей. Первый из них держал номер «Дэйли Ньюс» со статьей Вудхауза.

– Мы решили узнать, как все обстоит на самом деле.

* * *

Спустя несколько дней после публикации Вудхауза, за которой последовала вторая и третья, в музей пришло больше народу, чем за последние несколько лет. Уилла приглашали вести лекции повсюду, от частных клубов до высокосветских официальных ланчей, и хотя он старался придерживаться научного ключа, все наперебой хотели знать подробности убийств. В наиболее продвинутых кругах Нью-Йорка, где бояться маньяков казалось предосудительным, организовали так называемые Убийственные Клубы. Там поили коктейлями с холодящими кровь названиями вроде «Пентаграммный Яд», «Лоск вуду» или «Нектар киллера» – смесь виски, шампанского, апельсинового сока и пюре из вишен, – на следующее утро вы гарантированно были бы убиты минимум похмельем. Убийства послужили лишним поводом устроить гулянку и напиться – хорошим бизнесом. Народ будто объяла лихорадка. А Эви твердо решила как следует на этом заработать.

Когда Эви вела экскурсии, простой льняной колпак становился шляпой ведьмы из Салема, которую обвиняли в танцах с самим дьяволом. Вода, которую Эви заблаговременно набрала утром и поставила на столе вместе с парой зажженных свечей, становилась «святой водой, оберегающей комнату от вторжения духов». Сделав небольшой алтарь, она положила фрагмент кости китайского колдуна рядом с фотографией призрака из западного Массачусетса и рассказывала доверчивым гостям, что это кость той самой девочки, что изображена на фото, и она все еще расхаживает по музею. В этот момент Сэм дул в рожок, незаметно двигал занавески, и молоденькие щеголихи вместе со своими спутниками ахали и хихикали, возбужденные таким близким контактом с потусторонним миром.

В один из подобных дней Уилл вернулся с лекции раньше времени и обнаружил, что музей заполнен посетителями. Когда он попытался пройти в выставочный зал, его возмущенно остановил какой-то молодой человек:

– Дождись очереди, Дедушка Время.

Заглянув через головы двух молоденьких флэпперов, Уилл увидел разглагольствующую Эви.

– Конечно, вы должны вести себя очень осторожно в окружении подобных объектов. Они обладают мощной энергетикой. Вы ведь не хотите, чтобы духи последовали за вами после того, как вы уйдете из музея.

– А они на это способны? – опасливо спросила женщина в первом ряду. Она выглядела очень встревоженной.

– О да! – ответила Эви. – Именно поэтому мы продаем амулеты в нашем сувенирном магазине. Это копии древних талисманов, которые отпугивают злые силы. – Эви показала им небольшой серебряный диск. – Я постоянно ношу несколько при себе. Безопасность не бывает излишней, особенно когда в городе свирепствует маньяк, одержимый дьяволом.

– Эви! – резко окликнул ее Уилл из коридора. – Я могу поговорить с тобой наедине?

Эви улыбнулась:

– Конечно, доктор Фицджеральд. Это профессор Фицджеральд, куратор музея и самый компетентный академик города во всем, что касается всех загадочных явлений, которые происходят по ночам. Как вам наверняка известно, доктор Фицджеральд помогает полиции в расследовании загадочных преступлений, напугавших весь Нью-Йорк. Как, впрочем, и я.

Все, как один, повернулись в сторону дяди Уилла, трепеща от восторга.

– Профессор, пожалуйста, расскажите нам об этих преступлениях! – воскликнула молодая девушка в первом ряду. – Правда, что убийца пьет кровь жертв и носит их одежду? Правда, что таким образом он выражает свой протест против принятия сухого закона?

Уилл гневно посмотрел на Эви, которая сделала вид, что озабоченно вытирает со стены невидимое пятно грязи.

– Эви, ко мне в кабинет. Немедленно.

– Конечно, дядя… доктор Фицджеральд. Леди и джентльмены, я вернусь через пару минут. Прошу вас, будьте осторожны. Я не хочу, чтобы вы беспокоили духов. Если кто-то пожелает обезопасить себя от влияния злых сил с помощью талисманов, обращайтесь в сувенирный магазин к мистеру Сэму Лойду.

– Евангелина! Сейчас же!

Эви прикрыла за собой дверь кабинета. Из-за нее был слышен гул разговоров восхищенных посетителей.

– Слушаю тебя, дядя.

– Ты что, ради всего святого, творишь?! – возмутился Уилл. Он прикурил сигарету, одновременно зачерпнул орехов из вазочки и теперь колебался, что же положить в рот первым.

– Веду экскурсию.

– Я вижу. Что за лабуду ты рассказываешь этим людям?

– Я создаю атмосферу! Дядя, наконец-то у нас появились посетители! Готовые платить, что немаловажно. У нас может пойти настоящий бизнес.

– Бизнес меня не интересует. Я – академик.

– Это не страшно, дядя. Научная степень этому не повредит.

– С каких пор у нас появился сувенирный магазин?

– С прошлой ночи. Не пугайся – я не продаю там ничего ценного. Я воспользовалась твоим чеканочным штампом, а еще взяла сургуч и оловянную фольгу. И вуаля – у нас есть талисманы.

– Это непорядочно!

– Это бизнес, – невозмутимо ответила Эви. Уилл хотел возразить, но она остановила его умоляющим жестом. – Дядя, когда компания «Лаки Страйк» продает тебе сигареты, разве они говорят «вот у нас табачный продукт в картонной коробке»? Конечно же, нет! Они говорят «“Лаки Страйк” – то, что вам нужно» и демонстрируют фотографии красивых людей в красивых местах, которые курят с таким видом, будто… занимаются любовью!

Уилл, закашлявшись, выпустил облако дыма.

– Прошу прощения?

– Они делают так, чтобы ты захотел их курить. Чтобы ты в них нуждался. Подобным образом поступают все, так что лучше попасть в поток, или тебя оставят на обочине. Вот что я пытаюсь делать с нашим музеем.

– Нашим музеем? – Уилл положил орехи в вазочку и еще раз затянулся. Потом ткнул сигаретой в сторону Эви. – Больше никаких талисманов. И придерживайся фактов. Я понятно объяснил?

– Как пожелаешь, – уступила Эви. Затем открыла двери и вышла к посетителям. – Прошу сюда. Мы пройдем в столовую, где, возможно, проходили спиритические сеансы и, вероятно, вызывали духов. – Она выразительно посмотрела на Уилла. – И хотя мы не можем утверждать точно, ходят слухи о том, что сам Авраам Линкольн сидел за этим столом и общался с потусторонним миром.

Уилл рывком затушил сигарету и тут же зажег другую.

* * *

– Ну-ка, спросите меня, сколько денег нам удалось сегодня заработать? – Светясь от радости, Эви посмотрела на Сэма и Джерихо. Время было 17:50, и последнего посетителя с трудом выпроводили всего пять минут назад.

– Сколько?

– Достаточно, чтобы оплатить долги по электричеству, и еще на чашку чая останется. Ну ладно, чашку горячей воды.

– Отличная работа, принцесса, – сказал Сэм.

– Мы все славно потрудились! – поправила его Эви.

В музее гулко раздался стук бронзового кольца от входной двери. Эви посмотрела на часы.

– Мы вот-вот закроемся. Валите прочь, – устало вздохнув, пробормотала она.

– Хочешь, чтобы я от них избавился? – спросил Сэм.

– Нет, я справлюсь. Джерихо, следи за Сэмом, когда он рядом с деньгами, – поддразнила Эви и подмигнула им.

Мемфис стоял на крыльце музея и разглядывал массивные дубовые двери. С тех самых пор, как сестра Уолкер упомянула историю Пророков и сестры Корнелиуса Рэтбоуна, Либерти Энн, он думал об этом месте. Интересно, сможет ли доктор Фицджеральд пролить свет на историю с Исайей и его собственные загадочные сны? Теперь Мемфис колебался – он не знал, стоило ли вообще приходить. Он не знал этих людей. Что он мог сказать им, чтобы не показаться полным дураком? И откуда он мог знать, стоит ли вообще им доверять? Насколько ему было известно, в музей даже не пускали чернокожих. «Ведешь себя так, будто в мозгу нет ни грамма здравого смысла» – будто раздался голос тетки Октавии. Он уже хотел развернуться и пойти к метро, когда двери вдруг распахнулись и выглянула миниатюрная, похожая на куклу девушка с белыми кудряшками и большими голубыми глазами.

– К сожалению, через десять минут мы закрываемся, – извиняющимся тоном сказала она.

– А, понятно. Тогда я приду в другой день. Прошу прощения за беспокойство. – Про себя Мемфис проклинал зазря потраченные на метро деньги.

– Ах, черт с ним. Проходите. Но предупреждаю, денек выдался тяжелый, поэтому я сниму туфли и буду ходить босиком.

Мемфис прошел за ней в роскошный особняк с дорогой деревянной отделкой и витражами в окнах. Он больше походил на собор, чем на жилой дом.

– Эви О’Нил, к вашим услугам.

– Мемфис Кэмпбелл.

– Что ж, мистер Кэмпбелл, раз у нас осталось всего десять минут, я могу устроить вам коротенькое знакомство с коллекциями, однако придется выбрать. Что вас больше интересует – ведьмы, призраки или магия вуду?

Раскрыв рюкзак, Мемфис достал записную книжку.

– Честно говоря, мисс, я прочел о вас в газете и подумал, не сможете ли вы объяснить мне, что это за символ? – Мемфис показал ей рисунок с глазом и молнией.

Эви внимательно посмотрела на него и покачала головой:

– Не имею ни малейшего представления. Мне очень жаль. Но если вы придете в другой день, то сможете воспользоваться нашей библиотекой и найти нужную информацию.

– Спасибо. Я так и сделаю, – сказал Мемфис. Он расстроился, что ответ опять ускользнул от него. Он уже почти дошел до двери и вдруг остановился.

– Что-то еще, мистер Кэмпбелл? – спросила Эви.

– Да. Или нет. Знаете, это даже кажется мне смешным. Видите ли, к северу от места, где я живу, стоит старый заброшенный особняк. Он уже разваливается на глазах, хотя в былые времена был очень популярен.

Девушка слушала его, вежливо улыбаясь, как слушала бы разбитую маразмом старую бабушку, и Мемфис снова подумал о том, насколько смешным было все это предприятие. Тем не менее следовало идти до конца, хотя это всего-навсего могло быть его разыгравшееся воображение, и он выглядел полным дураком. Он повертел в руках пряжку рюкзака.

– Видите ли, иногда я прохожу мимо и… что-то странное недавно стало происходить с этим домом. Кажется, будто в нем снова живут, и… – Мемфис проклинал себя за идиотизм. – Я подумал, может быть, у вас есть книги, в которых упоминается дом Ноулсов или вы сами о нем что-то знаете. Это всего лишь старая развалина, но…

– Как вы его назвали? – Глаза девушки широко распахнулись от изумления.

– Развалина…

– Нет, перед этим. Дом Ноулсов, вы сказали?

– Так его раньше называли. Но это было очень давно. Теперь это гнилушка, кишащая пауками.

Девушка посмотрела на него таким пронзительным взглядом, что Мемфису стало не по себе. Он увидел, что у Эви задрожали руки.

– Мистер Кэмпбелл, вы не могли бы подождать здесь совсем немного? Я отойду буквально на «бутлегерскую» секунду.

Эви О’Нил бросилась бегом по коридору, громко стуча каблучками по темному мраморному полу. Мемфис остался стоять у двери, сжимая в руках свою шляпу, и тут его осенило.

Что, если она подумала, будто Мемфис – Манхэттенский Маньяк?

Он не стал дожидаться ее возвращения, а тихонько выскользнул в приоткрытую дверь и побежал по кварталу, остановившись только тогда, когда понял, что на него подозрительно смотрят люди. Он заставил себя пойти медленной прогулочной походкой, улыбаясь во все стороны, словно ничто в этом мире его не волновало. Сердце в груди билось так, будто вот-вот выскочит. Не прекращая улыбаться, Мемфис зашел за угол и нос к носу столкнулся с девушкой. Она чуть не упала, и Мемфис успел подхватить ее.

– Прошу прощения, мисс!

– Проси хорошенько, – раздался знакомый низкий голос.

Мемфис расплылся в улыбке. Его сердце снова заскакало, на этот раз от счастья.

– Креольская принцесса собственной персоной!

– Пора нам перестать сталкиваться подобным образом, – сказала Тета.

* * *

В это время в музее Эви вывела в прихожую Уилла, Сэма и Джерихо. Но никто их не дожидался, и на улице загадочного посетителя тоже не было.

– Он ведь обещал ждать! – Эви тяжело вздохнула. – Дядя, он говорил о доме Ноулсов. Как думаешь, это ведь очень подозрительно?

– Ты уверена, что это не очередной репортер? – с опаской спросил дядя.

– Он никак не мог быть репортером, – ответила Эви. – Он показался мне очень искренним. Он спрашивал о символе – глаз с… ладно. Я лучше нарисую.

Эви нарисовала око с молнией и передала его дяде. Сэм подошел поближе.

– Он спрашивал вот об этом символе?

– Как, ты сказала, его зовут? – поинтересовался Уилл.

– Мемфис. Мемфис Кэмпбелл, – ответила Эви.

– Вы знаете, что значит этот символ, профессор? – спросил Сэм, с явным интересом разглядывавший картинку.

Уилл коротко взглянул на него.

– Никогда раньше такого не видел. А теперь попрошу меня не беспокоить. У меня много работы.

Он повернулся на каблуках и оставил их растерянно стоять в прихожей.

* * *

Мемфис и Тета сидели в кафе мистера Регги за коктейлями с содовой и болтали без умолку. Тете казалось, что она не говорила столько с тех самых пор, как впервые встретила Генри. Она смешила собеседника рассказами о странностях артистов, а Мемфис рассказал ей о лотерее и о том, каким капризным может быть Исайя, но Тета могла сказать точно – он обожал младшего брата. Они оба потеряли счет времени, и Тета забыла о том, что ей пора на репетицию.

– Я скажу, что в метро случился пожар, – пошутила она.

– Ты точно больше ничего не хочешь? Может быть, сандвич или супа? – спросил Мемфис.

– В который раз повторяю – все замечательно, я сыта, – ответила Тета. Она заметила, что посетители кафе косятся на них. В тот момент, когда она поднимала глаза и натыкалась на их взгляд, они отворачивались, делали вид, что заняты своей едой или читают газету.

Он хотел еще о стольком ей рассказать и спросить ее. Откуда она приехала? Снилось ли ей то самое око? Может быть, она тоже лежала, глядя в потолок, и представляла себе его, как он – ее?

– Ты правда девочка Зигфелда, да? – только и смог спросить он.

– Я слышала, что место поэта уже занято, – отшутилась Тета. – Кстати о поэзии, ты читал «Усталые блюзы» Лэнгстона Хьюза?

– И далеко за полночь звучит эта мелодия / Погасли звезды, зашла луна… – произнес Мемфис, довольно улыбаясь.

– Певец закончил петь, ушел спать / И усталый блюз эхом отдавался в его голове / А он спал, как убитый, или человек, распрощавшийся с жизнью, – договорила за него Тета. – Никогда не читала ничего прекраснее.

– Я тоже.

Кафе будто растворилось в воздухе: позвякивание посуды, щелканье кассового аппарата, гул человеческих голосов – остались только они вдвоем с Тетой. Она слегка подвинула свою руку ему навстречу, и он сделал то же самое. Теперь кончики их пальцев слегка соприкасались.

– В субботу у моей подруги Альмы устраивают вечеринку. Не хочешь сходить?

– С удовольствием, – ответила Тета.

Кафе, казалось, снова выплыло из тумана и воспряло к жизни со всем возможным шумом. Мимо прошел пожилой джентльмен и нахмурился, увидев их вместе. Тета с Мемфисом разъединили руки и притихли.

 

Глава 38

Страшный выбор

Эви и Джерихо поедали поздний обед в помпезной столовой Беннингтона. Джерихо болтал без умолку, а Эви была полностью поглощена своими невеселыми мыслями. Подперев подбородок рукой, она уставилась невидящим взглядом в чашку с кофе и, как на автомате, помешивала его ложкой.

– И тогда я выстрелил одному из них в спину, – выдал Джерихо, проверяя, как она слушает.

– Интересно! – пробормотала Эви, не поднимая на него глаз.

– Потом я отрезал его голову и с тех пор храню ее под кроватью.

– Ну логично, – согласилась она.

– Эви. Эви!

Она посмотрела на него и грустно улыбнулась:

– Что?

– Ты ведь не слушаешь.

– Нет, я о-че-де-лен-но тебя слушаю, Джерихо!

– И что я только что сказал?

Эви посмотрела на него пустыми глазами.

– Что бы ты ни говорил, это точно было очень умно и по делу.

– Я сказал, что застрелил человека и отрезал ему голову.

– Значит, он этого заслуживал. Прости меня, Джерихо. Не могу выкинуть из головы мысль о том, что этот Джон Гоббс имеет отношение к нашим преступлениям.

– Но почему?

Эви не могла рассказать ему про песню, а без нее все остальное казалось совершенно бессмысленным.

– А тебе не кажется подозрительным то, что пятьдесят лет назад произошли похожие убийства и их так и не раскрыли?

– Интересно, но прошло слишком много времени. Если ты хочешь узнать о них больше, можем еще раз сходить в библиотеку…

Эви взвыла, как от зубной боли.

– Прошу тебя, не заставляй меня проходить через это еще раз. Я буду хорошей девочкой, обещаю.

Джерихо не смог сдержать улыбку.

– Библиотека – твой друг, Эви.

– Может быть, твой друг, но меня она точно отвергает.

– Просто нужно знать, как ею правильно пользоваться. – Джерихо откашлялся, поигрывая вилкой. – Я как-нибудь тебе покажу.

Эви вдруг выпрямилась и засияла.

– Джерихо! – радостно воскликнула она.

Джерихо улыбнулся в ответ.

– Это совсем не трудно. Мы даже можем сходить…

– Я знаю одного человечка, который выяснит все, что нужно!

– Кого? – спросил Джерихо, стараясь скрыть разочарование.

– Кое-кто должен мне кое-что.

Эви побежала в телефонный узел Беннингтона, зашла в кабинку и плотно прикрыла за собой дверь.

– Алгонкин – четыре, пять, семь, два, пожалуйста, – сказала она в трубку и подождала, пока телефонистка соединит ее.

– Ти-эс Вудхауз, «Дэйли Ньюс».

– Привет, Вудхауз, это Эви О’Нил. Звоню по поводу услуги, которую ты мне обещал. Можешь раскопать что-нибудь по нераскрытым убийствам на Манхэттене, которые произошли в 1875 году?

Она услышала, как репортер на другом конце провода прыснул со смеху.

– У тебя что, экзамен по истории, Царица Савская?

– Просто сообщи мне, если найдешь что-нибудь. Это для меня очень важно. О, мистер Вудхауз – это строго между нами, понятно?

– Как скажешь, Царица.

Чувствуя себя настоящей интриганкой, Эви вышла из телефонной будки и направилась в столовую. Когда она проходила мимо лифта, открылась дверь и показалась напуганная мисс Лилиан.

– О Боже. Я поехала вниз, вместо того чтобы подняться наверх.

Она с трудом удерживала огромный пакет с покупками. Эви решила помочь ей донести продукты до квартиры.

– Проходите, проходите, милочка, – сказала мисс Лилиан. – Как приятно, когда приходят гости. Я поставлю чайник.

– Прошу вас, не утруждайте себя! – сказала Эви, но старушка уже скрылась на кухне. Эви услышала шорох спичек и гул газовой плитки. Ей не хотелось участвовать в ненужном разговоре. Уклониться от подобного было главной проблемой в общении со старыми людьми. Эви чуть не споткнулась о пятнистую кошку, которая возмущенно мяукнула и убралась с дороги. Вторая кошка, точнее, кот, черный с желтыми глазами, опасливо смотрел на нее из-под стола. Его едва было видно в полумраке. Войдя в комнату, мисс Лилиан включила свет.

– Какой у вас очаровательный дом, – сказала Эви, надеясь, что ее гримаса ужаса сойдет за улыбку. Вокруг творился кошмарный беспорядок, везде были раскиданы книги и бумаги, все уставлено безделушками – затейливыми часами, показывающими разное время, бронзовыми канделябрами с прогоревшими свечами, картинами с конными пилигримами на холме, растениями в горшках. Наверху красовались бюст Томаса Джефферсона, увядшие цветы в вазе, где вода превратилась в тонкую пленку, и небольшой раскрашенный ферротип маленьких Лилиан и Аделаиды в крахмальных передниках.

Если бы существовала награда за отсутствие вкуса, Прокторши бы легко выиграли ее.

– Вот ваш чай, милочка. Присядьте, прошу вас, – сказала мисс Лилиан и указала ей на старое кресло возле органа.

– Спасибо, – поблагодарила Эви, придумывая уважительную причину, чтобы улизнуть: внезапно заболевший дядя, пожар в Беннингтоне, неконтролируемый приступ гангрены.

– Мы с Адди жили в Беннингтоне практически с самого начала, переехали сюда весной 1875 года. В апреле. – Она нахмурилась. – Или, может быть, в мае.

– Весной 1875 года? – Эви призадумалась. – Мисс Лилиан, а вы не помните историю человека по имени Джон Гоббс, которого повесили за убийство в 1876 году?

Мисс Лилиан поджала губы.

– Не могу ответить утвердительно.

– Его обвинили в убийстве мисс Иды Ноулс.

– О да, Ида Ноулс! Помню-помню. Сбежала с каким-то жиголо, говорили они. А потом… да, теперь помню! А тот страшный человек…

– Джон Гоббс.

– Да, его обвинили в этом. Плохой, плохой человек. Расхититель могил. Шарлатан.

– Вы не помните каких-нибудь деталей дела или что-нибудь о нем? Вообще ничего? – Эви аккуратно отпила чай. У него был очень странный вкус.

– Нет, боюсь, что нет, милочка. Я – уже старая женщина. А вот и Адди.

Мисс Аделаида в платье времен президентства Тедди Рузвельта вошла в комнату, держа на руках черного кота с желтыми глазами.

– Я обнаружила, что Хоторн пытается съесть мои бегонии, маленький дьяволеныш, – сказала она, мусоля мяукающего кота.

– Мисс О’Нил только что спрашивала меня о деле Иды Ноулс. Ты ведь его помнишь, дорогая? И еще о том страшном человеке, которого повесили. Но я, к сожалению, почти ничего не помню. Хоторн, иди покушай. – Она положила немного салата из курятины в миску у своих ног, и кот спрыгнул с рук Аделаиды.

– Они повесили его в ночь кометы, – отсутствующим голосом сказала Адди.

– Соломоновой кометы? – уточнила Эви.

– Да, именно. Он сказал им так сделать. Это была его последняя просьба.

– Джон Гоббс попросил, чтобы его повесили в ночь появления Соломоновой кометы? – спросила Эви еще раз. Она хотела быть уверена в том, что не ослышалась. Эта деталь показалась ей очень важной, хотя она сама не знала почему. – А зачем ему это нужно, я не понимаю?

– Кометы – сильные предзнаменования, – прошамкала мисс Лилиан. – Древние считали, что они появляются в те моменты, когда грань между нашим и потусторонним миром стирается.

– Я все равно не понимаю.

– Если ты хочешь открыть дверь в край духов, нет более удачного времени, чтобы обеспечить свое возвращение.

– Но, мисс Проктор, это ведь невозможно, – аккуратно возразила Эви.

– Ах, этот невозможный мир, – ответила мисс Лилиан, загадочно улыбаясь. – Пейте чай, милочка.

Эви осушила чашку и выплюнула несколько кусочков заварки.

– Какой милый талисман, – заметила мисс Адди, не сводя взгляда с подвески Эви.

– А, это подарок от моего брата, – ответила Эви. Ей не хотелось развивать эту тему. Если она расскажет, что Джеймса убили на войне, они начнут сочувствовать или перечислять всех своих умерших родственников, и она застрянет здесь еще на сутки. Ей нужно было удрать любой ценой.

Мисс Адди коснулась подвески и тут же побледнела.

– Какой страшный выбор нужно будет сделать.

– Что вы имеете в виду? – удивилась Эви.

– Адди может видеть бессмертные души, – ответила мисс Лилиан. – Адди, дорогая, твой чай остынет, а нам еще предстоит много работы. – Мисс Лилиан стремительно поднялась с места. – Боюсь, что нам придется распрощаться, мисс О’Нил. Большое спасибо, что навестили нас.

– Страшный выбор. – Мисс Адди смотрела на Эви с такой жалостью, что ей стало не по себе.

Оказавшись в коридоре, где беспрерывно мигали лампочки – неужели их так сложно поменять? – Эви подумала о странной последней просьбе Гоббса. Он что, рассчитывал вернуться после смерти? Это выглядит просто смешно и вполне соответствует амплуа сумасшедшего маньяка, каким он казался. Через две недели над Нью-Йорком повиснет та самая комета.

Поджидая громыхающий лифт, Эви почувствовала, как по ее спине пробежал холодок. Она не могла понять почему. Ей ужасно захотелось поговорить с Мэйбел, рассказать о странной квартире сумасшедших Прокторш. Но они с Мэйбел до сих пор не помирились. Они еще никогда не были в размолвке так долго, и Эви колебалась между жутким раздражением и тоской по подруге. Когда раскрылась дверь лифта, Эви сначала хотела нажать кнопку этажа Мэйбел, но в последний момент нажала первый этаж.

Тем временем в квартире Прокторш все шло своим чередом. Хоторн терся о ногу мисс Аделаиды, а ее сестра болтала какую-то чушь о повседневных делах. Мисс Аделаида заглянула в чашку Эви, где на дне осталась заварка, и нахмурилась.

 

Глава 39

Склеп

Детектив Маллой вошел в музей, грубо потеснив посетителей, и отмахнулся ото всех расспросов о Манхэттенском маньяке.

– Мисс О’Нил! – Он коснулся своей шляпы.

– Дядя сейчас отошел, детектив. Есть какие-то новости?

Он кивнул в сторону библиотеки. Эви попросила Сэма заменить ее и провела детектива в библиотеку, плотно закрыв за собой дверь. Маллой надел свою шляпу на бронзового орла.

– Мы проработали линию с Братией, которую предложил ваш дядя. Оказывается, в последние несколько лет этот культ пережил возрождение. Горожане жалуются на них. Угадайте, кто у них лидер?

– Вряд ли Уилл Роджерс.

– Брат Джейкоб Колл.

Маллой зачерпнул орехов из вазочки на столе Уилла.

– Говорят, что он читает проповеди о возвращении Соломоновой кометы и пришествии Зверя. – Детектив выдержал паузу. – Он зарабатывает на продаже скота и приезжает в город раз в несколько недель, чтобы сбыть его мясникам.

– Выходит, он мясник!

– Ага. И когда случались убийства, он каждый раз был в городе. Я велел своим парням задержать его и привести в участок. Но с нами он говорить не хочет. Я понадеялся, что ваш дядя сможет его расколоть.

Эви закусила губу.

– Детектив, я могу попробовать?

Маллой удивленно поднял брови:

– Допросить возможного убийцу? Боюсь, что нет.

– Может быть, он раскроется перед безобидной девушкой. К тому же я не представляю такой угрозы, как полиция.

– Я восхищен вашим энтузиазмом, мисс О’Нил, но все же это не ваша работа.

Коснувшись шляпы, детектив откланялся.

Эви вбежала в выставочный зал. Сейчас там опять была толпа народа, и в первый раз за все время Эви об этом пожалела. Она принялась подпрыгивать вверх, чтобы ее было видно над людскими головами, и махать руками.

– Сэм! Сэм Лойд! Ты мне нужен!

Он тут же подошел к ней, довольно ухмыляясь.

– Я знал, что когда-нибудь ты это скажешь.

– Охолонись. – Эви закатила глаза. – Ты нужен мне для того, чтобы попасть в Склеп.

– Прошлого раза тебе было мало?

– Джерихо! – позвала Эви. – Помоги, пожалуйста. Сэм нужен мне для миссии чрезвычайной важности.

– Я готов тебе помочь, – ответил подошедший Джерихо.

– Ты уже начал! – радостно пропела Эви. Подхватив Сэма под руку, она потащила его к выходу. – Я расскажу тебе по дороге.

Они с Сэмом одолжили старый автомобиль Уилла. Дорога до тюрьмы была неблизкой, а Сэму, похоже, хотелось поболтать.

– Твоя подруга Мэйбел все еще сохнет по этому великану?

– Джерихо? Угу, – ответила Эви, едва заметно поморщившись на словах «твоя подруга Мэйбел».

– Что вы нашли в этом парне?

– Он тебе не нравится просто потому, что тебя недолюбливает.

– Это не единственная причина, – ответил Сэм.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего. Просто мне кажется, что тебе он тоже нравится.

– Джерихо? Он неплохой парень, наверное.

– Так он тебе не нравится? – улыбнулся Сэм.

– Такого я не говорила.

Они тем временем проехали «улицу жестяных сковородок» и подъезжали к модному району Грамерси.

– У тебя есть постоянный парень? – спросил Сэм после недолгого молчания.

– Никто не может выдержать меня надолго.

Сэм искоса посмотрел на нее.

– Это что, вызов?

– Нет, констатация факта.

– Увидим.

– Ты все еще должен мне двадцать долларов, – заметила Эви.

– Ты такая же, как я, Эви О’Нил, хотя изо всех сил отрицаешь это.

– Следи за дорогой, Лойд.

Машина с ревом неслась вперед и миновала группу бизнесменов в темных костюмах. Держась за шляпы, они боролись с ветром на Ист-ривер и каньоноподобных улицах.

– У меня кое-что для тебя есть, – сказал Сэм с таинственной улыбкой.

Эви удивленно подняла бровь:

– Да ну? И что же? Банк ведь сегодня закрыт.

– Небольшая молния тебе на шею. – Он извлек из кармана сверкающее ожерелье и протянул ей.

Эви ахнула:

– Божечки мои! Это что, настоящий бриллиант? Откуда ты это взял?

– Ты поверишь байке о щедрой богатой тетушке?

– Нет.

– Я тоже так думаю. Но там, где я это взял, поверь, никто не хватится. У них таких миллион.

Эви тяжело вздохнула.

– Сэм…

– Я таких людей хорошо знаю. Они не думают ни о ком, кроме себя. Они скупают все, что предлагают реклама и журналы, и моментально об этом забывают, если появляется что-то новенькое.

– А дядя Уилл еще назвал меня циничной! – вздохнула Эви и положила ожерелье Сэму в карман. – Нельзя просто брать то, что тебе хочется, Сэм.

– Почему нет? Если это делают воротилы из бизнеса, они герои. Если такой простой парень, как я, – меня называют преступником.

– А теперь ты заговорил как большевик. Признайся, ты ведь не один из этих анархистов?

– Бомбы, революции? Не мой стиль. У меня своя миссия. – Последняя фраза прозвучала очень жестко.

– Что за миссия? Сбивать девушек с панталыку ворованными самоцветами?

Сэм снова покосился на нее:

– Никогда не слышала о «Проекте Буффало»?

– Не могу сказать, что да.

– Даже если ты начнешь копать, то ничего не найдешь. Это была секретная правительственная программа времен мировой войны.

– В таком случае откуда ты о ней знаешь?

– Моя мать на них работала. Она прошла какой-то тест…

– Что за тест?

– Понятия не имею, но она прошла его с отличным результатом. Они с отцом чуть не подрались из-за этого. Я сидел в соседней комнате и слушал. Она сказала, что должна идти, что она так чувствует. «Что мы можем поделать?» – спросила она. А отец ответил: «Нет!» Он вообще любит слово «нет». – Сэм помрачнел. – В любом случае спустя месяц появились ребята из правительства. У них были документы моего отца. Они заявили, что отправят его назад в Россию, если он не станет сотрудничать. В Россию ему не хотелось – там убивали и умирали с голоду, а у нас был дом и меховой бизнес. В ту ночь моя мама собрала вещи и уехала. Потом она прислала нам только одно письмо, и большая его часть была перечеркнута так, что не разберешь. Она писала, что они делают благое дело, важное для страны, что это изменит человечество. Больше никаких вестей от нее не пришло. Когда папа сам написал в эту организацию, ему ответили, что мама умерла от инфлюэнцы. Мне было восемь.

– Мне очень жаль. Это ужасно. – В лучах полуденного солнца город мерцал, как мираж. – Но Сэм Лойд не очень по-русски звучит, если честно.

– Сергей Любович. Папа поменял нашу фамилию на Лойд, когда они переехали в Нью-Йорк. А когда родился я, он настоял, чтобы меня зарегистрировали под именем Сэм, в честь Дяди Сэма.

– То-то я думаю, что ты мне кого-то напоминаешь, – поддразнила Эви. – А где твой отец сейчас?

– Наверное, вернулся в Чикаго.

– Ты не знаешь?

– Мы с ним не очень ладим. Он любит слово «нет», а я люблю «да». И ему не нравится, когда «нет» говорят другие. И ему не понравилось, когда я сказал, что хочу выяснить, что случилось с мамой на самом деле.

– Ты же сказал, что она умерла.

– Так нам сообщили. Но два года назад я получил вот это. – Он достал замусоленную открытку с горами и лесами. Эви притворилась, что первый раз ее видит.

– Красиво. Где это?

– Не знаю. А фраза на обороте написана по-русски.

Эви разглядела мягкий, округлый почерк, совершенно очевидно женский.

– Она означает «лисенок». Это прозвище придумала мне мама, и никто, кроме нее, меня так не называл. Так я узнал, что мама жива, и решил найти ее. И я пустился в путь. Сначала юнгой на корабле – пока они не выяснили, что мне пятнадцать, и не выгнали. Тогда я пристал к бродячему цирку.

– Да ну!

– Слово скаута.

– Но ведь ты не скаут! – отрезала Эви. Они наехали на колдобину, и Эви на мгновение повалилась на Сэма. – Извини! – Она отстранилась, покраснев, как помидор.

Сэм расплылся в довольной улыбке.

– Извинения ни к чему. Ого, мне надо будет найти еще одну кочку.

Эви прочистила горло.

– Что там с цирком?

– Да. Я стал акробатом. Неплохо получалось ходить на проволоке. Быстрые ноги. Удалось даже поработать летчиком-трюкачом, делал в воздухе кое-какие фишки.

– На летящем аэроплане?

Сэм улыбнулся:

– Попробуй как-нибудь. Но если хочешь увидеть что-то действительно незабываемое, посмотри шоу Бэлль Батлер, воздушной акробатки.

– А это еще кто, во имя всего святого?

– Старая подруга.

Эви игриво изогнула бровь.

– Что за подруга?

Сэм улыбнулся, но не стал развивать эту тему.

– Вместе с цирком я оказался на Кони-Айленде. Когда зимой они уехали во Флориду, я решил остаться здесь, подзаработать нужное количество денег и продолжить поиски мамы.

Эви еще раз взглянула на открытку. Это была красивая картинка с синими небесами, высокими деревьями и белоснежными горами на заднем плане. Она вернула ее Сэму, который спрятал ее во внутреннем кармане пиджака.

– Тут практически не за что зацепиться.

– Я все равно ее найду, – решительно сказал Сэм. – Теперь ты знаешь обо мне все. Твоя очередь. Как ты оказалась у дяди?

Рассказывать ли ему правду? Тогда ей придется рассказать и то, что она пыталась прочесть открытку, но у нее ничего не вышло. Он будет в бешенстве. Или попросит ее сделать это еще раз. И если не получится снова, он посчитает ее лгуньей.

– Я убила человека, оскорбившего мою честь, – небрежно заметила она.

– Конечно. И что было дальше?

– Потом я ограбила распродажную лавчонку. Знаешь, я собираю браслеты из леденцов и все никак не могу остановиться.

– Кто может? А потом?

– А потом… я обвинила главного городского «золотого» мальчика в том, что он обрюхатил несчастную горничную и бросил ее.

Сэм присвистнул.

– Просто ради шутки?

Эви посмотрела наверх. Где-то в необозримой вышине замерло солнце, похожее на сверкающий бутафорский золотой фонарь из бродвейского мюзикла.

– Я была на вечеринке юных прожигателей жизни, которых ты так ненавидишь. Да, я была одной из них. Я напилась и… в любом случае это просто слухи, – солгала она. – Но они оказались правдой.

– Ничего не понимаю. Если это – правда, то почему тебя выслали из города?

Эви ужасно захотелось все ему рассказать, но она пообещала Уиллу хранить молчание и не планировала рисковать своей жизнью в Нью-Йорке.

– Проехали. Я правда убила человека.

– Угу. А потом началась вся эта котовасия в Нью-Йорке. Совпадение?

– Ты меня вычислил, Лойд. Боюсь, придется убить тебя прямо сейчас. Будь так добр, сильно не дергайся, пока я тебя буду душить. – Эви кокетливо потянулась к его шее, но Сэм нарочно дернул руль, машина качнулась в сторону, и Эви завизжала.

– Я поеду ровно, сестрица, – сказал он. – Только не убей нас обоих.

Они припарковали старый «Форд-Т» в квартале от тюрьмы и зайцами доехали на трамвае, который грохотал по брусчатке Центральной улицы. Впечатляющее циклопическое здание тюрьмы увенчивалось башенкой на каждом углу массивной каменной стены, усиленной металлическим карнизом. Она больше походила на средневековую крепость, чем на современную тюрьму.

– Если я сделаю вот так, – Сэм коснулся носа, – это значит, что ты должна отвлекать следователя, пока я стяну что-нибудь нужное. Договорились?

– Да. Но как мы узнаем, где они его держат? – отчаявшись, спросила Эви. Внутри здания словно снимали бродвейский мюзикл про копов и преступников, все так и кишело людьми.

Сэм прошел к столу дежурного и обратился к офицеру:

– Прошу прощения. Вот эта леди слышала, что здесь, возможно, держат ее брата, Джейкоба Колла.

Офицер посоветовался с кем-то по телефону и вернулся, покачав головой:

– Никаких посетителей.

– Понятно. Мы просто хотели убедиться в том, что его не держат внизу. В прошлом месяце он перенес воспаление легких, а такая сырость может сильно ему навредить.

Офицер повернулся к Эви:

– Он в кабинете надзирателя на этом этаже, мисс. Так что можете не волноваться.

Эви захлопала ресницами и постаралась выглядеть как можно более потерянно.

– Благодарю вас, сэр. Это так мило с вашей стороны.

Сэм коснулся своего носа, подавая сигнал, и Эви закатила глаза и очень естественно закачалась из стороны в сторону.

– Ах!.. – Она изобразила, что падает в обморок, стараясь сделать это как можно изящнее. Офицер поймал ее. Сквозь полуприкрытые глаза Эви увидела, как Сэм стянул его ключи.

– Спасибо, офицер. Могу ли я присесть где-нибудь, пока не почувствую себя немного лучше?

Полицейский проводил их к скамейке ожидания. Эви подмигнула Сэму, и он шепнул ей на ухо так, что шея зашлась приятными мурашками:

– Сестрица, вместе мы можем стать отличной командой.

Неподалеку группа пьянчуг развязала драку, и офицер оставил ребят без присмотра. Эви схватила Сэма за руку и утащила в боковой коридор, в глубь здания.

– Имей в виду, что я не считаю такое времяпрепровождение романтичным, – пробормотал Сэм, пока они крадучись перемещались по лабиринтам печально известной нью-йоркской тюрьмы.

– Как мы пройдем мимо охраны? – спросила Эви. Она увидела сидевшего за столом полицейского. Он заполнял какие-то документы.

– Доверься мне.

– Сэм, – предупредительно сказала Эви, когда он притянул ее к себе.

В этот момент полицейский поднял голову, и Эви поняла, что он смотрит прямо на них. И тут Сэм еле слышно пробормотал что-то, похожее на молитву. Он слегка выставил вперед руку, как щит, и офицер равнодушно уткнулся в свои бумаги, будто ребята были прозрачные.

– Это дикая удача, – выдохнула Эви.

– Просто продолжай идти и не оглядывайся, – скомандовал Сэм.

Они нашли Джейкоба Колла в небольшой грязной комнатке со столом и двумя стульями. Он был одет так же, как в прошлый раз. На его шее висел талисман. Ниже закатанных рукавов его руки обвивала замысловатая татуировка.

– И снова здравствуйте, – сказала Эви. – Вы ведь меня помните, мистер Колл?

Мужчина едва глянул на нее.

– Ага.

– Я слышала, что вы не хотите ничего рассказывать полиции. Почему так?

– Не скажу им. И тебе не скажу.

– Какая жалость. А я думала, что нам нужно многое обсудить. Например, вот это. – Эви положила на стол Книгу Братии.

Лицо Джейкоба Колла помрачнело.

– Где ты это взяла?

Эви раскрыла книгу и принялась листать ее, не давая ему заглянуть.

– Потрясное чтиво. Намного интереснее «Моби Дика». Вот, например, удивительный пассаж.

Она открыла на одиннадцатом жертвоприношении, свадьбе Зверя и девы, одетой в солнце. Положив книгу на стол, Эви наблюдала, с каким восторгом Колл глядит на нее.

– Ритуал. Он ведь уже начался? Зарождение Зверя?

Он подался вперед и с почтением положил ладонь на страницы.

– Все, как и видел пророк, – сказал он. – Когда огонь загорится в небе, избранный совершит последнее жертвоприношение. В нем зародится Зверь, и начнется Армагеддон.

У Эви побежали мурашки по спине. Она изо всех сил старалась держать себя в руках.

– А Зверь явится в наш мир посредством ритуальных убийств… жертвоприношений. Это верно?

Джейкоб Колл коротко кивнул.

– Мир погряз в грехе. С помощью избранного Господь очистит его кровью.

– А вы – тот самый избранный, – сделала попытку Эви.

Мужчина с презрением поджал губы.

– С чего мне тебе рассказывать? Ты не полицейский и не верующая. Ты просто девчонка.

– Как и Рута Бадовски – просто девчонка! – взорвалась Эви. Она начинала ненавидеть Джейкоба Колла. – Скажите, а вы правда прислали ее глаза по почте в полицию, как жертву Зверю, дабы сообщить ему, что пророчество сбывается? – сблефовала она.

– Да, я сделал это, во славу Господа.

Из Джейкоба Колла вышел бы плохой игрок в покер. В этот короткий момент он показал все, что имел на руках, и стало ясно, что он не мог уличить ее во лжи и, следовательно, не знал подробностей преступления.

– А что с руками Томми Даффи? Что вы с ними сделали? – с нажимом спросила она.

Джейкоб Колл сидел с каменным выражением лица.

– Я сказал все, что должен был. Больше я ничего не скажу.

– Ладно. Я хотела узнать только одну вещь, и потом я оставлю вас в покое. Ваш кулон – что он означает?

Джейкоб Колл хранил молчание.

– Пора рвать когти, Эви, – заметил Сэм. – Кто-то идет сюда.

– Он просто прелесть, – продолжила Эви, намеренно выводя мужчину из себя. – Я обязана найти такой же. Где вы его взяли?

– Господь не потерпит насмешек! – гневно вскричал Колл.

– Кто здесь говорит о насмешках? Я просто хотела узнать имя ювелира. А может быть, вы согласитесь продать мне свой… – Эви протянула руку, словно желая коснуться кулона, и Джейкоб Колл ударил кулаком по столу так, что она отскочила в сторону.

– Он мой, и только мой! Господь сказал: «Освящайте свою плоть и готовьте свои жилища. Привяжите дух свой к Святому Знаку и носите его при себе, и обретете защиту в этой жизни и в жизни последующей. Но не позволяйте уничтожить Святой Знак, иначе утратите связь со своим духом!»

– Понятно. – Эви старалась не улыбаться. Она получила то, что хотела, хотя была сильно напугана. – Тогда мне придется удовольствоваться Тиффани. Все равно, большое спасибо.

* * *

– Что это была за чушь про привязывание духа к Святому Знаку? – спросил Сэм, когда они вышли из Склепа и быстрым шагом направились к машине Уилла.

– Похоже, что он верит в возможность разместить свой дух в кулоне и что это позволит ему продлить свою жизнь.

Сэм присвистнул и покачал головой:

– Во что только люди не верят. Думаешь, это он – наш убийца?

Эви медленно покачала головой:

– Вряд ли. Ведь убийца не посылал глаза Руты Бадовски в полицию. Я придумала это на ходу, а он проглотил наживку.

– Может быть, он только делает вид, что ничего не знает?

– Может быть, – согласилась Эви, но она ни в чем не была уверена.

Мальчишка-газетчик выкрикивал свежие новости.

– Срочно! Срочно! Эксклюзивная информация о Манхэттенском маньяке в «Дэйли Ньюс»!

Эви бросила мальчику мелочь из кармана и в изумлении уставилась на заголовок:

«УБИЙЦА-ПОДРАЖАТЕЛЬ. МАНХЭТТЕНСКИЙ МАНЬЯК ДОПИСЫВАЕТ СТРАНИЦУ ИСТОРИИ?»

– Вот гад! – взорвалась Эви. – Я дала ему наводку, а он использовал ее в свою пользу!

– Никогда не доверяй прессе, куколка, – заметил Сэм.

Эви раскрыла газету на нужной статье, и они прочитали ее плечом к плечу, стоя прямо в потоке прохожих.

«Летом 1875 года рядом с ипподромом Бельмонт было обнаружено полуразложившееся тело мужчины, покрытое странными татуировками, среди которых была пятиконечная звезда. К его одежде была прикреплена выцветшая записка. Некоторые слова удалось разобрать: «всадник» и «звезды».

Эви ахнула.

– Бледный всадник на Смерти под звездами. Третье жертвоприношение. Он действительно дописывает историю.

Ребята быстро уселись в машину Уилла и поспешили назад. Пока Сэм парковался, Эви ворвалась в музей и прервала лекцию Уилла.

Размахивая сжатой в руке газетой, она завопила:

– Я нашла третье жертвоприношение! – и выбежала из класса, оставив Уилла и изумленных студентов.

Спустя мгновение Уилл влетел в библиотеку.

– Эви, какого черта ты думаешь, когда таким образом срываешь мне занятие?

– Дядя, только послушай это! – Она прочла ему часть статьи Вудхауза. – Пятьдесят лет назад! Третье жертвоприношение было совершено пятьдесят лет назад!

– Эви… – начал Уилл.

– Вот почему сейчас он начал сразу с пятого – предыдущие четыре уже были выполнены, и он просто доделывал работу…

– Эви, Эви! – перебил ее Уилл. – Джейкоб Колл признал свою вину.

– Он… что?

– Около получаса назад. Терренс позвонил мне и все рассказал. Он сознался во всем. Сказал, что считает себя избранным, обязанным вызвать Апокалипсис.

– Но он – не убийца. Он никак не может им быть.

– Но все так и есть, Эви. Полиция Нового Бретрина подтвердила, что последние полгода он читал проповеди о пришествии Зверя, Соломоновой комете и конце света. Он признался. Все кончено, – подытожив все сказанное, проговорил Уилл. – Почему бы тебе не отдохнуть как следует, сходить в клуб с друзьями? Ты это заслужила. А теперь мне нужно продолжить лекцию.

Сев прямо на лестнице, Эви растерянно слушала, как в зале Уилл рассказывает студентам о природе зла. Рядом с ней присел Джерихо.

– Во Дворце Кино показывают «Фауста» Фредерика Моно.

– Круто, – сказала Эви, полностью поглощенная своими мыслями.

– Я хотел спросить, может быть, ты…

В дверь постучали.

– Надо идти, – вздохнула Эви. – Наверное, очередной репортер.

– …захочешь пойти со мной, – договорил Джерихо, глядя в ее удаляющуюся спину.

На крыльце стояла высокая широкоплечая негритянка, одетая с тонким вкусом: костюм из коричневой шотландки, бежевая шляпка с алой лентой. Она никак не походила на репортера, скорее, на королеву.

– Чем могу помочь? – спросила Эви.

Женщина посмотрела на нее с вежливой официальной улыбкой.

– Я ищу доктора Уильяма Фицджеральда.

– Боюсь, что сейчас он ведет лекцию.

– Понятно. – Женщина кивнула и быстро обдумала что-то. – Могу я оставить ему свою визитку?

– Конечно!

Женщина достала из своей изящной сумочки простую кремовую визитную карточку. Эви провела пальцем по тисненой надписи. Мисс Маргарет Уолкер, внизу адрес где-то в центре города.

– Вы работаете на мистера Фицджеральда? – спросила загадочная женщина. Она как-то странно произнесла слово «работаете», Эви сразу стало не по себе.

– Я – его племянница, Эви О’Нил.

– Племянница, – задумчиво произнесла мисс Уолкер. – Разве это не удивительно?

Эви не знала, как ей быть со странной гостьей. Мало кто мог заставить ее чувствовать себя такой растерянной.

– А вы работаете с моим дядей, мисс Уолкер?

Уголки рта женщины слегка дернулись, но она сдержала улыбку и придала лицу суровое выражение.

– Нет. – Она принялась с царственной грацией спускаться по ступеням, но вдруг обернулась. – Мисс О’Нил, прошу прощения, а сколько вам лет?

– Мне семнадцать.

– Семнадцать… – Женщина призадумалась. – Хорошего вам дня, мисс О’Нил.

Перевернув визитку, Эви, к своему удивлению, обнаружила, что гостья оставила на ней лаконичную записку. Почерк у нее был такой же собранный и аккуратный, как и она сама.

«Оно возвращается».

Что возвращается? Кем была эта загадочная Маргарет Уолкер? Что у нее общего с дядей Уиллом?

Вернувшись в библиотеку, Эви встретила там Уилла.

– Ой, ты уже закончил. А тебя искала какая-то загадочная женщина. Она оставила тебе визитку.

Уилл уставился на имя, обозначенное на визитке. Затем перевернул карточку и прочел надпись с другой стороны.

– Кто это, дядя?

– Она мне совершенно не знакома, – коротко ответил он и выбросил визитку в мусорку.

 

Глава 40

Беда не приходит одна

Эви снился сон.

Она сидела на качелях, на заднем дворе их дома в Огайо, а Джеймс ее раскачивал. Ей ужасно хотелось оглянуться, увидеть, что он стоит сзади, и предупредить его обо всем, но он раскачивал ее все сильнее и сильнее, и ей ничего не оставалось, как только крепче держаться. На четвертом толчке ее подбросило так высоко, что подвеска-талисман слетела с шеи. Эви изо всех сил потянулась вперед, потеряла равновесие и упала в зыбкую бесконечность.

Подвеску подхватил ворон, опередив ее на мгновение, и улетел в хмурое, серое небо, клубившееся над бескрайним пшеничным полем. В облаках сверкнула молния и с треском ударила в поле. Посевы загорелись. Эви выставила вперед руку, чтобы отгородиться от нестерпимого жара.

Когда она убрала руку и огляделась, то поняла, что стоит посреди пустынной Таймс-сквер. Под огромным рекламным щитом «Марлоу Индастриз» сидел в инвалидном кресле знакомый безногий ветеран. Он загремел чашкой с подаянием.

– Время пришло! – сказал он.

Мимо на коньках проехала женщина из воспоминаний Уилла. Она смеялась.

– Ты как всегда, Уильям.

Услышав мужской смех, Эви оглянулась и увидела молодого Уилла, такого, каким он был на семейных фотографиях. Но когда она пригляделась, это оказался Джеймс. Он стоял на опушке леса, окутанной туманом. Джеймс был бледен, очень бледен. Под его безжизненными глазами залегали черные тени. Он поманил Эви за собой, и та последовала за ним по лесной тропинке к военному лагерю. Рядом с окопом играл граммофон, по кругу воспроизводя одну и ту же мелодию.

– Спрячь свои беды в старый мешок и улыбнись, улыбнись, улыбнись…

Перед окопом было сложено укрепление из мешков с песком, на километры протянулась витая колючая проволока. Туман цеплялся за все тяжелыми рваными клочьями.

– Не позволяй радости и счастью иссякать, улыбнись, парень, в этом все дело…

Над деревьями вдалеке показалась гигантская зазубренная крыша, будто в тумане скрывался замок злой волшебницы. Куда делся Джеймс?

– Зачем печалиться? В этом нет никакой нужды…

Там и тут стояли молодые солдаты, они болтали, ели прямо из консервных банок, отпивали из фляжек. Когда Эви моргнула, парни на мгновение превратились в призрачные скелеты. Завопив, Эви закрыла глаза руками, а когда убрала их, на своих местах как ни в чем не бывало стояли живые люди. Один из парней улыбнулся ей и сделал вид, что чокается с ней своей фляжкой. Но тут из его рта медленно выполз жук-могильщик.

– Так что спрячь свои беды в старый мешок и улыбнись, улыбнись, улыбнись…

Землю сотрясло от мощного взрыва. Небо пронзил столб яростного, ослепительного белого света, который разошелся стремительными ядовитыми клоками, убивая все живое на своем пути: ветви деревьев поникли и почернели, плоть отделялась от кости, глаза вытекали из орбит, конечности изгибались в предсмертной судороге, рты раскрывались в немом крике, а граммофонная музыка обратилась в монотонное шипение. Эви бросилась бегом. Ее босые ноги увязали в пропитанной кровью грязи, соленые брызги покрывали ночнушку, лицо и руки. И вдруг кровь юношей превратилась в ярко-красные маки, они усыпали землю, прорастая между погибшими деревьями. Эви увидела, что на опушке, спиной к ней, стоит Джеймс. Какое счастье, он цел и невредим!

Джеймс. Эви кричала его имя снова и снова, но в мире снов она была безголосой. Джеймс, Джеймс! Она уже близко. Сейчас она возьмет его за руку, и они уйдут из этого страшного места. Да, они больше не вернутся сюда. Все будет хорошо. Они…

Он медленно повернулся к сестре и снял противогаз. Его прекрасное точеное лицо оказалось мертвенно-бледно, и зубы скалились в страшной улыбке, потому что губ не было.

А потом он растаял, как и все остальные.

Эви проснулась от того, что ее била судорога. Она рывком села в кровати и подтянула колени к груди, сжавшись в клубочек, затем принялась ждать, пока выровняется дыхание. Она понимала, что больше этой ночью уснуть не сможет. С трудом передвигая ноги, Эви прошла на кухню, выпила стакан воды, затем прокралась в кабинет Уилла и села за стол, собираясь привести его в порядок и попутно отвлечься и успокоиться. Она повертела в руках сверкающее хрустальное пресс-папье, нож для писем, затем портрет красивой женщины из воспоминаний Уилла. Эви прекрасно знала – стоит ей немного сосредоточиться, и она сможет прочесть секреты дяди или Джерихо. И Сэма, и Мэйбел, и Теты. Список можно было продолжать бесконечно. Но ей казалось, что такое чтение равносильно воровству: ты узнаешь всю подноготную человека без его согласия. И она не хотела брать на себя такую ответственность.

Она аккуратно поставила фотографию на место и положила ладонь на монетку-талисман на своей шее. Ей становилось теплее и уютнее каждый раз, когда она так делала. Эви так и не удалось прочесть собственную подвеску: слишком много воспоминаний на ней запечатлелось. Но ей приятно было ощущать тяжесть талисмана на своей шее. Он связывал ее с Джеймсом, а для Эви Джеймс олицетворял все самое хорошее. Она вспомнила записку, которую брат приложил к своему подарку:

«С днем рождения, старушка моя.

Тебе ведь уже семь? Совсем скоро ты будешь прикалывать гардении к нарядному платью и сидеть со своими поклонниками на веранде – конечно же, под присмотром строгого старшего братца. Во Франции непролазная грязь. Ты бы замечательно здесь поразвлекалась, лепя грязевые куличики и швыряя их в немцев. Завтра наступит важный день, и я не смогу писать некоторое время. Отправляю тебе небольшой подарочек, чтобы ты могла вспомнить брата добрым словом. Только не трать все сразу в кондитерской лавке Гейла.

С любовью, Джеймс».

Спустя неделю пришла страшная телеграмма. Джеймс погиб, и вся их семья развалилась, стала похожей на фотографию за разбитым стеклом, которое плохо склеили.

На столе Уилла лежал последний номер «Дэйли Ньюс», раскрытый на статье Вудхауза. Ее брат давно погиб, а в это время по городу разгуливал маньяк и ломал новые жизни, разрушал чужие семьи. Покручивая кулон в руках, Эви подумала о убитых горем близких Руты Бадовски, Томми Даффи, Юджина Мэриуэзера. Она прекрасно знала, каково это – вечно ждать тех, кто никогда уже не вернется домой. Эви понимала, что это горе – как зарубцевавшийся шрам. Он бледнеет на коже, но никогда не зарастает окончательно.

Дядя Уилл не захотел использовать ее силу для поиска убийцы, он посчитал это слишком опасным. Но он ошибся. Опасно было ее не использовать. Теперь это уже не имело значения – ведь Джейкоб Колл сознался во всем. Но почему тогда ее не оставляет чувство тревоги?

* * *

Джерихо забыл задернуть шторы перед сном, и нервный неоновый свет бодрствующего города разбудил его. Он встал и подошел к зеркалу. Из отражения на него глядел огромный парень под метр девяносто ростом, с широченными плечами фермера, которым он должен был стать, если бы не внезапная болезнь. Джерихо тихо выдвинул ящик стола, и из-под стопки сложенных рубашек достал кожаный футлярчик, раскрыл его и медленно провел пальцем по ряду ампул с голубой мерцающей жидкостью. Ему захотелось превратить их в осколки одним ударом кулака. Вместо этого он вытянул руки прямо перед собой и принялся ждать, пока вконец не надоело, тогда он безвольно уронил их. Руки не дрожали, дыхание осталось неизменным, глаза видели с безупречной четкостью. Сердце продолжало биться в спокойном, уверенном ритме. С первого взгляда в жизни не угадаешь. Только кто-то очень близкий мог знать правду. А он не собирался подпускать никого настолько близко.

Услышав легкое движение в квартире, Джерихо слегка приоткрыл дверь и увидел Эви, выходящую из кабинета Уилла. Она шла к себе. Синеватый свет из окон бесстыдно выхватывал ее силуэт из-под завесы легкой ночной рубашки, и у Джерихо засосало под ложечкой. Проклиная себя за то, что подглядывает, он продолжал смотреть. Когда она скрылась из виду, он прикрыл дверь и стремительным легким движением опустился в упор лежа, принимаясь за свое привычное самобичевание. Он считал отжимания про себя. Тридцать. Пятьдесят. Сто… Когда он наконец закончил, его тело слегка поблескивало от пота, и стало немного легче. Пот – хороший, здоровый признак. Как у нормальных людей. Он снова вытянул перед собой руки. Непоколебимы, как скала. Спрятав кожаный футлярчик под рубашками, Джерихо тихо закрыл ящик.

* * *

В Гарлеме, в модных апартаментах с выходом в сад, бушевала вечеринка Альмы. Труба Гэйба завывала и надрывалась, как проповедник на амвоне. В квартире было не продохнуть – повсюду веселились, танцевали, пили и кричали что-то в ночь. Когда Мемфис переступил порог под руку с Тетой, некоторые из присутствующих удивленно подняли брови, а кое-кто и со злобой поглядел на них. Но все наладилось, когда подружка Альмы, Рита, подошла к Тете и спросила: «Есть сигаретка?», на что его красавица ответила: «Есть десяток. Какую именно ты хочешь?» Рита рассмеялась и сказала: «Она своя». После этого все расслабились и были полностью поглощены вечеринкой. Точнее, почти все.

Гэйб утянул Мемфиса в тихий угол.

– Братишка, когда я сказал, что тебе пора завести девушку, я не имел в виду белую девушку.

Мемфису не хотелось препираться с другом, поэтому он сделал вид, что ничего не понимает.

– Мы живем в свободной стране.

Он пошел на кухню, чтобы взять чего-нибудь выпить, но Гэйб увязался за ним.

– Вовсе нет, и ты прекрасно это знаешь.

– Она должна быть такой.

– «Должна» и «является» это две большие разницы! А что случится, когда ты ей надоешь? Она донесет на тебя в полицию? Ты что, уже забыл про Розвуда?

– Два пива! – сказал Мемфис бармену. – Зачем ты разводишь эту тему, Гэбриэл?

– Целые города сгорали дотла, потому что какая-нибудь белая женщина…

– Гэб-ри-эл! – Альма пыталась перекричать шум. – Ты будешь играть на трубе или болтать всю ночь?

– Не злись, золотце, – ответил Гэйб, улыбаясь до ушей. Повернувшись к Мемфису, он опять стал агрессивным. – Тебе мало того, что они везде суют свой нос и занимают лучшие места в клубах, когда мы даже и не мечтаем о том, чтобы сесть за угловой столик в их? Или что они пытаются подорвать наш бизнес изнутри, как получилось с «Хотси Тотси»? А теперь ты приходишь и бравируешь тем, что закрутил роман с одной из них?

– Ничем я не бравирую, Гэбриэл.

– Братишка, ты ввязываешься в большие неприятности. Сделай нам всем одолжение: выведи ее отсюда, усади в такси и распрощайся раз и навсегда.

– Не указывай мне, как жить, Гэйб, – огрызнулся Мемфис.

Гэйб догнал его и грубо схватил за рукав.

– Я не пытаюсь жить за тебя, я пытаюсь тебя спасти. Когда тебя поймают не те люди, ты уже не сможешь исцелить то, что они с тобой сделают.

– Я уже сказал – я больше не могу быть целителем! – процедил Мемфис сквозь сжатые зубы. Он вырвался, повернулся к другу спиной и ушел прочь, продираясь через танцующие пары туда, где его поджидала Тета, покачивая ногой в такт сумасшедшим фортепианным партиям Конта.

– Все в порядке, Поэт? – спросила она.

– У меня? Я никогда не печалюсь.

– Конечно же, нет, – сказала Тета, пристально глядя на него. – Здесь очень прокурено, да? Может быть, нам стоит выйти на улицу, проветриться?

Квартира была под завязку набита людьми. Им бы пришлось выбираться отсюда вечно. Поэтому Мемфис кивнул на окно, и они с Тетой осторожно вылезли наружу, в небольшой палисадник с веревками, на которых сушилось белье. Воздух казался свежим и приятным после духоты тесной квартиры.

– Откуда ты? – спросил Мемфис.

– Отовсюду.

– Ладно, откуда твои родители?

– В этой стране принято спрашивать о том, откуда твои родители, кем они были, – проворчала Тета. – По правде говоря, понятия не имею. Отец свалил еще до того, как я родилась. Мама оставила меня на ступеньках церкви в Канзасе, когда я была совсем маленькой. Когда мне исполнилось три года, меня удочерила леди по имени миссис Боуэрс. Она не была такой, какими обычно бывают все матери. Как только для меня нашлись ботинки для чечетки подходящего размера, я оказалась связана контрактом с сетью «Орфеум», не меньше восьми шоу в неделю.

– Представить себе не могу, что тебя смогли бросить, – сказал Мемфис с такой искренностью, что у Теты заныло в груди.

– Поаккуратнее на поворотах, Поэт. А то я начну тебе верить.

– Такому, как я, смело можно доверять.

– Неужели? Так докажи. Расскажи мне свою тайну.

Мемфис помолчал прежде, чем ответить.

– Когда-то я мог исцелять людей, – сказал он наконец. – Меня звали Чудо-Мемфисом, Гарлемским Целителем. Раз в месяц я стоял у церкви и прикасался к людям, забирая их боли и страдания.

– Ты что, разыгрываешь меня? – с серьезным видом спросила Тета.

Мемфис покачал головой.

– Хотел бы я. – Он рассказал ей о смерти мамы и потере своего дара. – Получается, так было лучше для всех.

Тета слушала его очень внимательно и была абсолютно уверена в том, что он искренен. Ей захотелось рассказать ему про Канзас. О том, что она совершила, и почему ей пришлось бежать. Но какой парень рискнет после такого остаться с ней рядом?

– Иди-ка сюда. – Тета поманила его за собой в узкий проход, образованный двумя рядами сушившегося белья. В этом укромном убежище, пока вокруг надрывалась и бесновалась ночь, они разделили поцелуй. Он оказался сладким после кокосовых пирогов Альмы.

– Как все быстро получается, да? – выдохнул Мемфис. Он уже не мог представить себя без Теты, не помнил времени, когда она не властвовала безраздельно над его помыслами и мечтами.

– Жизнь вообще быстрая штука, Поэт.

Мемфис нежно положил свою ладонь ей на щеку и коснулся ее губ своими. Тету еще никто не целовал так, как Мемфис. Были неловкие юнцы, дрожавшие от похоти, как натянутые струны. Или богатые владельцы театров, пожилые дядьки, лапавшие ее, когда она проходила мимо, или желающие «проверить», что ее костюм достаточно приличный, и добиравшиеся до белья. Наглые мужчины, которым она уступала случайный поцелуй, чтобы не случилось чего-нибудь похуже. И конечно, Рой. Прекрасный и жестокий. Его поцелуи были требовательны, будто он каждый раз заявлял свою собственность на Тету, хотел заклеймить ее своим ртом. Этих людей не интересовала сама Тета. Но Мемфис не имел с ними ничего общего. Его поцелуи были страстными и нежными одновременно. Как честное признание его страсти. Он делился с ней поцелуем. Он целовал ее, и в этот момент был с ней и жил с ней.

Мемфис слегка отстранился.

– Все в порядке?

– Нет, – прошептала Тета.

– Что такое?

– Ты остановился. – Она улыбнулась ему, глядя из-под пышных ресниц.

Он притянул Тету к себе, и она случайно зацепила сушившееся на веревке белье. Смеясь, они рухнули на траву, окутанные белыми простынями. Кому-то придется перестирывать все заново.

– Давай так и останемся, – тихо сказал Мемфис, и она положила голову ему на грудь, слушая, как равномерно бьется его сердце.

А вокруг них город шептал и вздрагивал в беспокойном сне. Из-под канализационных решеток поднимался дым и обвивался вокруг фонарного столба, как хвост заблудшего духа. Глубоко под землей, в туннелях недостроенного метро, с писком сновали крысы, убегая от чего-то неведомого и гораздо более страшного, чем способна представить несчастная крысиная душа. В мистической лавке воцарилась тишина, и хозяйка, чья связь с потусторонним миром заключалась в тончайшей леске, привязанной к пальцу ноги, чтобы обеспечить «таинственное» постукивание по столу, вдруг ощутила непреодолимое желание накрыть тканью хрустальный магический шар и спрятать его подальше в шкафу. В китайском квартале хостесса с глазами цвета зеленого бутылочного стекла принялась почтительно отбивать поклоны предкам, прочитала молитву и приготовилась к очередному затяжному прыжку в иной мир. К северу от Гудзона в покинутой всеми деревне ветер поднял предсмертные крики давно погибших жителей и понес их дальше, так что в городе по соседству мужчины замерли над шашечной партией, испуганно переглянулись и затаили дыхание. Они не продолжали игру до тех пор, пока ветер не унес страшные звуки дальше. И повсюду, в каждом уголке страны, происходило нечто подобное. Забывшаяся тяжелым сном мать погибшей дочери проснулась от прохладного дуновения у лица и голоса «Мама, я дома». Член Клана, отошедший в чащу под вековое дерево пописать, подскочил, как ужаленный, потому что на мгновение перед ним мелькнули сотрясающиеся в судороге темнокожие ноги повешенного и едва не коснулись его плеч. Рядом никого не было, но мужчина зябко отряхнул плечи и поспешил к свету костра, к своим братьям в белых балахонах. Молодой шаман Оджибве, глядя на небо, увидел серебристый силуэт ястреба. Тот описал над ним круг, сделал захватывающий кульбит через голову и рассеялся в воздухе. В старом фермерском доме маленький мальчик растолкал своих заспанных родителей.

– Там на кукурузном поле две девочки, они зовут меня поиграть с ними, – шепнул он отцу. Тот непреклонно отправил сына спать одного, и, проходя мимо окна, мальчик увидел две светящиеся фигурки в длинных юбках и кружевных передниках на краю поля.

– Иди же сюда, поиграй с нами, – печально закричали они.

А еще дальше, в бескрайних прериях, воспетых американскими поэтами, раскинув руки, во мраке стояла высокая фигура в цилиндре и плаще, как одинокое пугало, ожидающее сбора урожая.

 

Глава 41

Ангел Гавриил

Гэйб не ощущал присутствия духов, пока шагал домой. В голове у него гудело от «косяка», который он выкурил на вечеринке у Альмы. Ночь выдалась холодной, и Гэйб дышал на руки, чтобы немного согреться. Это был хороший день, один из лучших, что Гэйб мог вспомнить. Он познакомился с великой Мами Смит. Ему было всего восемнадцать, но остальные коты приняли его радушно, улыбались, когда он брал соло, и хвалили его джазовые фишки.

Единственной ложкой дегтя в бочке меда была неожиданная ссора с Мемфисом. Чем он вообще думал, когда привел эту девчонку на вечеринку? Конечно, она была хороша. Но вокруг ходят толпы хорошеньких девчонок, от которых не будет таких проблем – не больше, чем от любой обычной женщины. Ему очень не понравилось, как они расстались. Мемфис с Тетой просто улизнули с вечеринки по-английски, даже не попрощавшись. Но если его дорогой приятель хочет так все обставить, то черт с ним. Когда эта краля бросит его ради какого-нибудь белого богача, кому придется выслушивать слезливую историю? Гэйбу, вот кому.

Странный звук завладел его вниманием. Раз-два-три, раз-два-три. Какой-то хромоногий трехстопный ритм, словно недоделанный вальс. Когда Гэйб оглянулся, он никого не увидел.

Он сам не заметил, как вышел из себя из-за девчонки Мемфиса, а теперь был этим сильно расстроен. Отгораживаясь от пронизывающего ветра с Гудзона, Гэйб поднял воротник куртки и пошел дальше. Ветер принялся гонять консервную банку по улице. Над головой Гэйба гудели пустые линии надземки. Чтобы не замерзнуть, Гэйб принялся прокручивать в голове события прошедшего дня: знакомство со знаменитыми музыкантами, рукопожатие с Клэренсом Уильямсом, пообещавшим ему безоблачное будущее в «Оке Рекордз». «Ты станешь играть для всех», – сказал он, и Гэйб почувствовал, что на глазах становится звездой.

Неприятный звук снова отвлек его от мыслей. Раз-два-три, раз-два-три. Стук, шаг, шаг. Стук, шаг, шаг.

– Кто здесь? – крикнул Гэйб в темноту. Какая-то тень стрелой шмыгнула из-под колес припаркованного «форда», и Гэйб невольно вскрикнул. Кошка длинными прыжками понеслась дальше по улице, и невольно Гэйб засмеялся: – Боже мой, кошка. В следующий раз заяви о себе заранее. У меня-то девяти жизней нет.

Покачав головой, он двинулся дальше, напевая отрывок из новой песни Мами Смит, помогая себе игрой на невидимой трубе. Из-под шпал надземки свет лился неровными полосами на дорогу, и у Гэйба в голове раздался голос Исайи. Мост. Не ходи под мостом.

Гэйб никогда не сказал бы об этом Мемфису, но он давно заметил, что с Исайей что-то не так. И попытка предсказать его судьбу – один из хороших примеров. Мальчик позволил шутке зайти слишком далеко – даже Гэйб поверил, что парнишка и сам напуган. Слишком сильное воображение – вот в чем его проблема.

Раз-два-три. Стук, шаг, шаг.

Опять этот чертов звук! Гэбриэл резко развернулся. Он заметил, что туман вокруг очень сгустился. Даже яркая иллюминация клуба «Вупи» превратилась в размытое свечение.

Не ходи под мостом. Он уже здесь.

Гэйб сильнее затянул воротник. Почему он позволил бреду какого-то мальчишки так выбить его из колеи? Звук его шагов множился эхом. Казалось, что он раздается со всех сторон. Туман стал почти непроницаемым. Как такое возможно? Разве туман может сгуститься за несколько секунд? Он что, уже подошел к реке? Или потерялся? Гэйб не понимал, где находится. Как пройти назад в сторону клубов? Сквозь туман до него донеслось негромкое насвистывание.

– Гэбриэл…

Кто-то позвал его по имени. Он не мог узнать голос.

– Кто здесь?

– Как ангел Гавриил, посланник Божий…

– Мемфис, это ты, что ли? Прекрати сейчас же! – Гэйб оглянулся в поисках какой-нибудь палки, которой можно будет как следует огреть незадачливого шутника, но ничего не нашел.

Не ходи под мостом. Он уже здесь.

Если это была шутка, то Гэйбу не было смешно. Он быстро пошел дальше.

Клочья тумана сгустились, уплотнились, и из них будто материализовался высокий мужчина, в пышной старомодной одежде и с серебряной тростью в руках. Он улыбнулся Гэйбу хищной улыбкой, такой холодной, что Гэйб с трудом устоял на ногах.

– Ангел Гавриил, чья труба расколола небо.

– Если вам нужен трубач, то я занят – уже играю в оркестре Конта Кэрутерса, – сам не зная зачем, сказал Гэйб. Его сердце принялось лихорадочно метаться в грудной клетке, непонятно почему. Скорее всего это какой-то старый уличный повеса, к тому же вдребезги пьяный. Гэйб легко мог бы разобраться с ним, если дело примет неприятный оборот. Так почему же ему настолько не по себе?

Не ходи под мостом. Он уже здесь. Ты умрешь.

– Гавриил, чья труба возвестила о рождении Иоанна Крестителя. И Иисуса Христа. Чей зов возвестит появление Зверя, – продолжил странный человек. Казалось, что вокруг его зрачков горит огонь, и Гэйб понял, что не может отвести взгляд в сторону. – И восьмым жертвоприношением стало приношение ангела, великого посланца, чья божественная музыка упорядочивала сферы небесные и земные, и приветствовала комету в небе. И вот, он заиграл на своей золотой трубе и возвестил о рождении Зверя.

Незнакомец будто стал увеличиваться в размере. Глаза его пламенели адским огнем, а под его кожей что-то оживало. Оно двигалось.

– И сказал Господь – пусть каждый язык поприветствует и восхвалит Змия-искусителя, ибо он есьмь провозвестник высшей справедливости.

Из тумана раздался жуткий хор нечеловеческих голосов, будто рядом разверзлись ворота прямо в преисподнюю.

– Узри меня, Гавриил! Узри меня и изумись!

Гэйб вдруг понял, что онемел. Но то, что перед ним сейчас происходило, все равно было невозможно описать какими-либо словами.

 

Глава 42

Дом Ноулсов

Газеты сообщали об аресте брата Колла взрывными заголовками. «УБИЙЦА ПОЙМАН! ПРЕСТУПЛЕНИЯ РАСКРЫТЫ! ТЕПЕРЬ ВСЕ В ПОРЯДКЕ!»

Хотя детектив Маллой сделал публичное заявление, что Колл еще не признан виновным и находится под следствием, нью-йоркская общественность сама осудила его и признала виновным. Но, поговорив с Джейкобом Коллом, Эви поняла, что он не знает никаких подробностей убийства Руты Бадовски. Это было очевидно. Казалось, будто он намеренно привлекает внимание к себе, раз уж они вышли на его след.

Эви отправила Мэйбел примирительный подарок: фотографию Джерихо, которая валялась где-то в доме без дела. Она положила ее в конверт вместе с коротенькой запиской «Извини, пирожок. Сможешь ли ты простить свою плохую подругу? Эви».

Мэйбел пришла к ней и крепко стиснула в объятиях. Они поклялись друг другу, что никогда больше не станут ссориться. Эви снова устроила обед на троих вместе с Джерихо, и, когда все расселись за столом, она объявила, что ей ужасно неудобно, но она забыла совершить крайне важный телефонный звонок. Когда Эви вернулась спустя довольно продолжительное время, то парочка была полностью поглощена обсуждением романов Толстого. Это не был фейерверк страсти, но все выглядело вполне пристойно, и Эви сочла это добрым знаком.

Теперь они вдвоем сидели в креслах салона красоты на Пятьдесят седьмой улице, пока парикмахерши приводили в порядок их волосы.

– Как бы ты отнеслась к небольшому приключению? – спросила Эви, перекрикивая шум воды в раковине.

– Какому еще приключению? – крикнула Мэйбел в ответ.

– Ты мне доверяешь или нет?

– Ха!

Разговор пришлось прекратить на то время, пока девочкам сушили волосы полотенцем и сажали их в кресла. Парикмахерши приступили к работе: укладывали волнами локоны Эви и приводили в порядок пышную гриву Мэйбел.

– Бывают случаи, когда одной из подруг требуется слепое доверие другой, милая моя девочка. Это как раз один из таких случаев, – сказала Эви после долгой паузы. – К тому же разве я когда-нибудь тебя подводила?

– Тебе озвучить или лучше список составить?

– А если бы я сказала тебе, что это имеет отношение к делу Манхэттенского маньяка и мы должны провести расследование? – Расческа парикмахерши зависла над головой Мэйбел, и Эви хитро покосилась на нее. – Я уверена, вот вы бы наверняка пошли со мной, правда ведь?

– Конечно же, да! Я бы взяла с собой пистолет и высадила бы в этого злодея все шесть пуль. А потом еще ударила бы его кинжалом, чтобы он наверняка испустил дух. – Парикмахерша пожала плечами и как ни в чем не бывало продолжила работу. – Ведь в таком деле нужно быть уверенной на сто процентов.

– Конечно, – поддержала Эви.

– Ауч! – Мэйбел сморщилась, когда расческа запуталась в ее волосах. Она схватилась рукой за голову.

– Простите, мисс, но это целая проблема, а не волосы. Вы их вообще когда-нибудь подстригали покороче?

– Даже не пытайтесь, – едко заметила Эви. – Мы уговариваем ее уже целую вечность.

– Ну ладно, – решительно сказала Мэйбел. – Я это сделаю!

Эви обняла подругу.

– Мэйбел, добро пожаловать в двадцатый век! Гип-гип-ура!

– Лови момент! – торжественно объявила Мэйбел.

Парикмахерша задумчиво покачала головой:

– Не знаю уж про этих иностранных старлеток, но клянусь, ты будешь сногсшибательной с прической в стиле Клары Боу.

Она взялась за ножницы.

* * *

Солнце стало пухлым, надутым шаром на небосклоне, когда Мэйбел и Эви вышли из поезда на 155-й улице и двинулись на север, мимо шикарных домов в стиле Тюдоров, кирпичных домиков поскромнее, миновали таверну «Старый волк» и фруктовую лавку Джонсона, повернули за угол к офису по продаже недвижимости и пошли в сторону реки, где застройка уже не была такой плотной. Пара мальчишек в пыльных комбинезонах перебрасывалась мячом, комментируя игру, как бейсбольный матч: «На поле выходит Бэйб Рут, Великий Бамбино, Король Удара…». Мальчики кивнули им, когда они проходили мимо, и Эви сделала вид, что подает.

– Обращайтесь с мячом как Халифы Подачи! – воскликнула она.

Наконец они добрались до тупика, ведшего к дому Ноулсов, забытой пустынной улочке, поднимавшейся на холм с видом на Гудзон. Темный дом сидел на вершине, как нахохлившаяся старая горгулья.

– Прошу тебя, только не говори мне, что мы идем туда, – пробормотала Мэйбел, запыхавшись. Подъем был не из легких. – Нас загрызут крысы или похитит монстр доктора Франкенштейна.

– Ну разве это не будет прекрасный вечер? По крайней мере, нас увидят с лучшими укладками в городе! Твоя прическа круче кошкиной пижамы! Я просто счастлива, что ты наконец решилась на это.

Мэйбел не поддалась на ухищрения Эви.

– Скажи, зачем ты притащила меня сюда? Какое это имеет отношение к расследованию убийств?

– Я считаю, что дом Ноулсов – логово Манхэттенского маньяка.

Мэйбел встала как вкопанная и вытаращила на нее глаза.

– А Тета была права, когда дала тебе прозвище Эвил. Тебе бы точно не помешала консультация у Зигмунда Фрейда. Наверное, он – единственный человек в мире, который сможет раскусить все хитросплетения твоей нечеловечески коварной логики.

Эви взяла подругу под руку.

– Я расскажу тебе один очень большой секрет, имеющий отношение к расследованию. Но сначала ты должна будешь поклясться на Библии…

– Эви, я – атеистка.

– Тогда клянись на атеистской Библии, мне все равно.

– Такой Библии не существует.

– Тогда нам надо ее придумать. Клянись могилой нашего любимого сердцееда!

– Клянусь могилой Рудольфа Валентино, – послушно сказала Мэйбел.

– Из достоверных источников я получила сведения, что в доме могут скрываться улики, которые прольют свет на личность убийцы. – По факту это не было ложью.

– А я думала, что полиция уже задержала убийцу – Джейкоба Колла. – Мэйбел внимательно посмотрела на Эви. – Ты, похоже, не считаешь его виновным?

– Давай назовем это интуицией.

– О нет! – воскликнула Мэйбел. – Нет-нет!

– Прошу тебя, Мэбси. Мне это очень нужно. – Она как на духу выдала подруге все, что успела узнать за время расследования, – как держала в руках пряжку Руты, как слышала жуткий свист, историю о связи Гоббса с домом Ноулсов, и главное – о странном коротком визите Мемфиса Кэмпбелла и его словах о том, что в доме снова кто-то живет.

– Ужас какой, Эви! – воскликнула Мэйбел, содрогнувшись. Эви прекрасно знала, что это означает, – сейчас ее подруга выдумает план. – Мы не пойдем туда без соблюдения необходимых предосторожностей. – Она поманила Эви за собой, и они спустились к мальчикам, игравшим в бейсбол.

– Вы знаете, что это за дом, там, на холме?

– Конечно, мисс, – ответили они.

– Там живет кто-нибудь? Может быть, кто-нибудь входит и выходит?

– Туда никто по доброй воле не ходит. Даже на спор, – твердо сказал один из мальчишек.

Мэйбел выразительно посмотрела на Эви, словно говоря: «Вот видишь?».

– Что ж, а мы… пойдем. Это… на спор. Для нашего женского клуба, – сообщила им Мэйбел.

Тот мальчик, что постарше, сокрушенно покачал головой:

– Вы себе могилу роете, мисс.

– А не хотите ли вы заработать десять центов, ребята?

Мальчики дошли с ними до угла улицы – дальше, как они сказали, ходить им не разрешалось.

– Если мы с мисс О’Нил не вернемся через полчаса, вызовите полицию, – проинструктировала их Мэйбел.

– Мы не станем вызывать полицию даже ради папы римского. Она еще хуже, чем сам дом.

– Ладно, тогда если мы не вернемся через полчаса, бросьте мяч в одно из окон со всей силы, а потом бегите за родителями. Пойдет?

– Но это наш единственный мяч.

– Пятьдесят центов, – непоколебимо сказала Эви.

– За пятьдесят центов? Мисс, да я брошу лучше Бэйба Рута.

– Чудненько! – Эви вручила каждому из них по четвертаку. – Так, оставайтесь здесь и продолжайте играть как ни в чем не бывало, но глаз не сводите с дома. Вы – рыцари, которым доверили ответственную миссию.

– Чего?

– Короче, палите как следует эту развалину и не смейте сваливать, пока мы не вернемся, – процедила Эви. Она заставила ребят по-уличному поклясться и поплевать на землю, и затем они с Мэйбел рука об руку направились в логово убийцы.

В прежние времена дом был очень красивым: декоративные башенки, застекленная терраса, высокие стрельчатые окна, два дымохода от каминов и один очень широкий, совершенно непонятного предназначения. Теперь все окна были заколочены, осталось только два, да и те были загорожены деревянными жалюзи, державшимися на проржавевших гвоздях и грозящими в любой момент отвалиться. Двойные дубовые двери посерели от времени. Там, где раньше висела дверная колотушка – сейчас ее уже украли, – остались царапины на древесине. Дверь была заперта.

– Где-то должен быть вход, – сказала Эви. – Надо поискать как следует.

Она споткнулась о валявшийся на земле кулек. Это оказалась кукла с потрескавшимся фарфоровым лицом. Вокруг трещин уродливой зеленью расползлась плесень.

На заднем дворе дома они обнаружили черный ход для прислуги. Вынув из прически шпильку, Эви повозилась с замком, и тот поддался. Дверь со скрипом распахнулась, и девочки вошли в небольшую кладовку, уставленную высокими шкафами. Здесь стоял запах гнили и разложения, под потолком в узких полосках солнечного света, просочившихся через заколоченные окна, крутилась пыль.

Эви достала из кармана фонарик. Его луч выхватил луженые потолочные перегородки, унизанные комьями пыли.

– Какого черта мы здесь ищем, Эви? – не выдержала Мэйбел.

Она и сама не знала точно. Ей была необходима вещь, которую можно прочесть.

– Постарайся найти старый кулон в виде пентаграммы.

– Той пентаграммы, которую за собой оставляет убийца? – с опаской спросила Мэйбел.

– Это всего лишь кулон, ничего страшного, – соврала Эви. – Не волнуйся, старушка. О Боже…

Они вошли в помещение, которое раньше служило бальным залом. Большая часть мебели была покрыта простынями, так что дом больше походил на кладбище, чем на жилую постройку. Рядом с отделанным камнем камином горбился старый вельветовый диван, изъеденный плесенью. Часть его набивки высыпалась на пол. Выцветшие грязные обои свисали со стен клоками. Кое-где они были оторваны полностью, так что виднелась гнилая древесина. Все, что имело хоть малейшую ценность, было увезено отсюда давным-давно. Здесь не было ни книг, ни утвари, ни безделушек – ничего, что могло бы пригодиться Эви. Даже светильники сняли со стен и унесли. В углу грустил старый рояль, увитый паутиной. Он щерился целыми рядами оторванных клавиш. Эви легонько нажала одну из уцелевших, и она визгливо завопила в пустом пыльном пространстве. Из-под двух соседних клавиш выбежал маленький черный паучок, и Эви брезгливо отдернула руку. На дальней стене висело растрескавшееся зеркало, отражавшее мир калейдоскопом изломанных кусочков. Эви на мгновение показалось, что в одном из них происходит какое-то движение, и она подскочила от неожиданности.

– Что такое? – спросила Мэйбел. Эви выдохнула – это подходившая Мэйбел отразилась в зеркале.

– Все в порядке. – Она еще раз внимательно оглядела зал. – Забавно.

– Что именно?

– С улицы хорошо видна очень толстая каминная труба, но сам камин не такой уж и большой.

– Мы пришли не архитектурные изыски оценивать, Эви. В любую минуту ребята могут побежать за родителями. Если только они уже не улизнули в магазин за газировкой. Зря ты заплатила им деньги вперед.

– Не прекращай поиски, – деловито ответила она.

– Но что мне искать? – воскликнула Мэйбел.

Если бы я сама знала.

– Я иду наверх.

Мэйбел бросилась к ней:

– Евангелина-Мария О’Нил! Не пытайся оставить меня здесь одну! Мы будем держаться вместе, как Джордж и Айра Гершвины!

– Ах, эта «Рапсодия в блюзовых тонах». Ты ведь не позволишь мне загрустить, – отшутилась Эви, хотя в таком страшном месте юмор казался неуместным.

– Может быть, мы уже пойдем дальше?

Огромная лестница вела на второй этаж. Красиво вырезанные стойки перил местами прогнили насквозь. Ступеньки жалобно скрипели под каждым их шагом, и Эви надеялась, что лестница не обрушится прямо под их ногами. Она водила фонариком по сторонам. На стене показался ряд старинных портретов, написанных маслом, весь серебристый от толстого слоя паутины. От лестницы вправо и влево расходился коридор с дверями в комнаты. Эви смотрела во все глаза, надеясь заполучить вещицу, которая хранит какие-нибудь воспоминания.

– Сюда. – Эви повернула направо. Она попробовала одну за одной несколько дверей, но все они оказались заперты. В самом тупике девушки увидели еще одну лестницу: узкую и крутую. Она вела в чердачную комнату с заколоченным мансардным окном. Тонкие лучи света пробивались через трещины в древесине, но этого было недостаточно, чтобы разглядеть комнату. Эви принялась водить фонарем из стороны в сторону. В отдалении стояла кровать с пологом, закрытая простынями, рядом трюмо с ящичками и платяной шкаф. Мэйбел осторожно распахнула скрипучие дверцы шкафа. В нем не было ничего, кроме нескольких старых, полуразвалившихся шляпок. В ящике трюмо пылились мутное зеркальце и расческа.

Вдруг Мэйбел издала вопль, от которого стыла кровь в жилах.

– Что такое? Что случилось? – затараторила Эви, пытаясь унять неистово бьющееся сердце. Не прекращая визжать, Мэйбел ткнула в сторону постели, где показался мелькающий крысиный силуэт. Они с Эви чуть не залезли друг на друга, продолжая кричать.

– Это была последняя капля, Эви! – выдохнула Мэйбел. – Прошу тебя, давай уйдем!

– Ладно, – уступила Эви. Она не могла избавиться от ощущения, что села в лужу. Когда она повернулась к двери, собираясь уходить, то споткнулась обо что-то и рухнула на Мэйбел.

– Эви! – возмущенно воскликнула та. – Ты хочешь, чтобы я умерла от инфаркта?

– Прости, старушка. – Эви посветила фонарем на пол. Часть половицы выгнулась от сырости, и под ней совершенно явно было что-то спрятано. – Свети сюда. – Она передала фонарик Мэйбел и с усилием отогнула половицу.

– Даже не говори мне, что собираешься засовывать туда руку, – проныла Мэйбел.

– Ладно. Ничего не говорю. – Закусив губу, Эви осторожно просунула пальцы в сырое темное пространство под полом и нащупала спрятанную вещицу. Когда удалось ее подцепить, Эви со вздохом облегчения вытащила руку наружу и брезгливо поежилась. – Божечки мои! Больше в жизни на такое не пойду.

Мэйбел придвинулась к Эви.

– Что там у тебя?

Эви стерла толстый слой пыли с чулочной коробки и сняла крышку. Внутри лежала маленькая записная книжка, переплетенная кожей. Поручив Мэйбел держать фонарик, Эви раскрыла книжку на произвольной странице. Наверху красовалась надпись: 22 марта, 1870 год.

«Папа лежит на столе в белом саване. Все готово к похоронам. Теперь я – последняя из Ноулсов. Горе мне!»

– Это же дневник Иды Ноулс, – с восхищением сказала Эви.

– Ты надеялась найти что-то в таком духе?

– Я не думала, что нам так повезет!

– Прекрасно. Тогда бежим отсюда. У меня мурашки по спине.

Они бросились вниз по лестнице, едва не слетая кубарем, и Мэйбел поспешила на кухню, к черному ходу, через который они попали в дом. Но Эви обратила внимание, что от сквозняка слегка приоткрылась дверь в дальнем конце коридора. До этого она ее не заметила. Что, если за ней скрываются важные улики?

– Эви! Пойдем уже! – зашипела Мэйбел, но Эви пошла к загадочной двери. Зайдя внутрь, она оказалась в маленькой тесной комнате. Напротив, почему-то в самом центре стены, была еще одна маленькая дверка. Когда Эви попробовала дернуть ее за ручку, ловушка сработала, и прямо под ее ногами разверзся прачечный желоб. Вопя от ужаса, Эви полетела вниз, в темноту, пытаясь упереться руками и ногами, хоть как-то замедлить свое падение. Когда ее выбросило в воздух в конце желоба, пальто зацепилось за какой-то выступающий угол, и Эви повисла, как марионетка. Придя в себя, она осторожно приспустила пальто и медленно, как по канату, стала опускаться вниз. Ткань не выдержала и разорвалась у самого воротника, и остаток пути Эви пролетела, рухнув на грязный пол с неприятным ударом, пронзившим ее до костей. К счастью, она ничего не сломала, но потеряла фонарик, и новенькое шелковое пальто теперь было испорчено: обрывок ткани, зацепившийся за отверстие желоба, тускло сиял в полумраке.

Эви с трудом поднялась на ноги и подождала, пока глаза привыкнут к темноте. Комната начала медленно обретать очертания. Старый очаг. Хозяйственный столик, заваленный инструментами. Под потолком протянута веревка, с которой свисают старые, полуистлевшие занавеси. Одна слегка закачалась, и Эви услышала, как у нее в ушах застучала кровь. Здесь точно никого не было. Но занавеска покачивалась, это не обман зрения. Приложив к ней руку, Эви почувствовала легкое движение воздуха. Сквозняк! Но откуда? В этом склепе даже окон не было.

– Эви! Ты цела? – по прачечному желобу до нее, как из трубы, донесся голос Мэйбел. – Эви!

– Мэйбел, милочка, ты должна это видеть – тут самый гламурный подпольный бар из всех, что мне доводилось находить. Сейчас Джон Бэрримор лично наливает мне шампанское, – пошутила Эви, стараясь успокоить саму себя.

– Не смей надо мной издеваться!

– Все прекрасно, пирожок. Я ищу лестницу. Буду через минуту.

Мэйбел продолжала что-то балаболить. Она всегда так делала, когда сильно нервничала, но в этот раз Эви даже была ей благодарна. Она медленно двинулась по бетонному полу, стараясь держать руку по направлению сквозняка.

– …я просто поверить не могу, что дала себя втянуть в такую…

Воздух уходил в стену – Эви не верила своим глазам, но перед ней была стена.

– …я никогда больше не позволю затащить себя в мышеловку, Эвил…

Здесь было темно, хоть глаз выколи. Эви принялась нащупывать на стене шов или стык. Вдруг ей показалось, что она слышит шепот, тихий, монотонный. Да, в этом не было никакого сомнения. Легкий шорох крыльев. Жужжание насекомых. Низкое подвывание собак. Тысячи голосов и звуков, слившихся воедино.

– Спокойно, старушка, – сказала она себе. Так говорил Джеймс, когда помогал ей устоять на коньках на оледеневшем старом пруду и держал ее руки в своих.

Сейчас ее руки дрожали от страха. Наступив на что-то хрупкое, Эви услышала громкий хруст. Она нащупала обломки на полу и поднесла их к глазам. Это была сломанная пряжка от туфли, со стразами. Такая же, как была на ноге у Руты Бадовски. У Эви потемнело в глазах, голова пошла кругом. Ее пальцы разжались сами собой, и пряжка снова упала на пол. Шепот раздался снова и принялся набирать силу. В темном углу будто началось какое-то движение. И вдруг в старом очаге с ревом взметнулось пламя. Эви отпрянула в сторону, и очаг так же внезапно потух.

Сверху раздался звук громкого удара, звон и вопль Мэйбел.

– Мэйбел! Мэйбел! – отчаянно принялась звать Эви.

– Эти сорванцы наконец-то бросили мяч! – крикнула Мэйбел. – Нам нужно валить отсюда, пока их родители не пришли сюда с полицией и не задержали нас за нарушение частной собственности!

Эви принялась метаться по подвалу, как птица в западне, и закричала от радости, когда увидела неприметную лестницу наверх. Она взлетела по ней и молотила кулаками в закрытую дверь, пока Мэйбел не выпустила ее. Крепко держа друг друга за руки, они бросились прочь из проклятого места, под свет солнца, и бежали что есть духу, не жалея легких, до самой платформы метро, пока не появился грохочущий по длинному металлическому позвоночнику города поезд и не увез их в центр.

* * *

Эви знала, что дядю хватит удар, когда он узнает о ее сегодняшних приключениях в доме Ноулсов, но она хотела подкупить его своей бесценной находкой – дневником Иды. Она с трудом отняла его у Мэйбел, клятвенно пообещав, что они прочтут его вместе после того, как она расскажет обо всем Уиллу. Сейчас она поднялась на второй этаж библиотеки, зажгла зеленую лампу и, расположившись поудобнее за столом, принялась читать.

«7 сентября 1874 г.

Сегодня был вечер чудес! В темной гостиной моя любимая Мэри связалась с духами папы и мамы. Мы все взялись за руки, и Мэри с мистером Гоббсом заговорили на загадочном неземном языке. Раздался странный стук, и пламя отделилось от свечи, взмыло в воздух и потухло. Мы остались сидеть в полной темноте.

– Только не бойся, дорогое дитя, – в трансе произнесла Мэри, и я поняла, что это говорит со мной папа. Слышать его голос из другого мира, приоткрывать мистическую вуаль, скрывающую его от меня, – это был бальзам для моего израненного сердца!

– Как там моя сирень, прижилась? – спросила мама, точно так же, как в жизни. Ее любимая сирень! Я едва могла говорить от чувства тоски, сдавившего мне грудь.

– Прекрасна, как и всегда! – ответила я. Хотя этого никто не видел, по моим щекам текли ручьи слез.

Слишком кратковременным оказалось их пребывание на бренной земле, и я решила, что приложу все усилия, чтобы связаться с ними снова.

3 октября. Мистер Гоббс – очень странный человек. Он постоянно носит диковинный кулон, круглый медальон, весь покрытый непонятными символами. Мэри сказала мне, что это святая реликвия давно исчезнувшего ордена. Иногда я вижу, как он сидит один в тишине библиотеки и изучает древнюю книгу. Она якобы покоилась в тайном дупле старого раздвоенного дуба, и это место указал ему сам Господь. Книга представляет собой мистический текст, содержащий ключи от врат в иной мир, которые нельзя показывать непосвященным, как он сказал с извиняющимся видом, затем запер книгу в шкафу, а ключ спрятал в карман. Его поведение показалось мне дерзким, но милая Мэри объяснила, что мистер Гоббс – человек из иного мира, и его не волнуют земные правила и принципы. При этом он достаточно добр: взял на себя все расходы по ремонту дома, чтобы вернуть ему былое величие.

28 октября. Какая суета! Отбойный молоток мистера Гоббса не дает нам покоя весь день. Я даже переехала в комнату на мансарде, чтобы скрыться от пыли и жуткого шума.

22 ноября. Мистер Гоббс не пускает меня в собственный подпол. Как он сказал, там приключилась небольшая авария и нужно переложить камин заново, а также заменить все остальное. Он улыбался, говоря об этом, и тут я заметила, что его улыбка никогда не затрагивает глаз – они всегда сохраняют ледяной синий оттенок.

15 января. Мне нездоровится, я прикована к постели. Мэри сказала, что я истощена горем и нервным напряжением из-за постоянных переговоров с мамой и папой, а также постоянными письмами из налоговой службы с требованиями заплатить налоги. У меня больше нет денег. «Продай дом мне, дорогая, я уплачу налоги, а ты сможешь жить в нем так же, как и раньше, с единственной разницей, что ты не будешь обладательницей дома на бумаге. Твоя судьба больше никогда не будет в опасности», – предложила мне Мэри. Я не могу пережить такое страдание, как продажа дома, но куда страшнее пустить его с молотка. Мне придется подумать над ее предложением. Мэри дала мне сладкого вина, чтобы успокоить нервы, и настояла на том, чтобы я выпила все без остатка.

20 января. Я никак не могу пробудиться от странных снов, полных кошмарных образов.

21 апреля. Я наткнулась на него в темной гостиной. Он был совершенно голым и прорычал «Узри меня и изумись!» Его глаза вспыхнули в темноте, как горящие угли. Кажется, я потеряла сознание, потому что помню только, как очнулась в собственной постели уже после полудня с сильной головной болью. Мэри сказала, что мне не нужен врач, а только покой, и она сама обо мне позаботится.

Май. Я не знаю, какой сегодня день, они все слились в единый беспорядочный поток. Внизу продолжаются странные сеансы. Я слышу странные звуки, но слишком ослабела, чтобы дойти до лестницы, и к тому же мне очень страшно.

Август. Стоит страшная жара. Весь дом провонял запахом гнили, от которого меня буквально выворачивает наизнанку. Наш квартирант пропал без следа.

1 сентября. Чудовище разгуливает по дому, пугая всех встречных. Оставшиеся слуги – те немногие, что еще не ушли, – боятся его, как огня. Он рассказывает какие-то фантастические, невозможные истории. Как-то раз он объявил, что является последним потомком могущественного рода, хотя я знаю, что он нищ, как церковная мышь, прост, как уличная грязь, и вырос в дешевом приюте в Бруклине. Каждый день он выдумывает все новые небылицы, и становится практически невозможно отличить правду от лжи.

20 сентября. Я больше не стану пить вино из рук этой дурной женщины.

28 сентября. Я чувствую себя ужасно, вероятно, потому, что больше не пью вина. Уже неделю я лежу в постели, мучаюсь от судорог и рвоты. За мной ухаживает наша последняя оставшаяся служанка, Эмили, милая девочка. Она призналась мне, что так же напугана, как и я. Как-то раз она прошла в комнату, которая была обычно заперта, и чуть не разбилась насмерть, едва не свалившись в глубокий желоб. Она предполагает, что ловушка ведет прямо в подпол.

3 октября. Я проснулась ночью от страшных воплей, но не могла понять, слышу их во сне или наяву.

8 октября. Эмили не было уже шесть дней.

10 октября. Я с огромным трудом поднялась с постели и спустилась вниз. Все жалюзи были опущены, и в доме царила атмосфера склепа. «Где Эмили?» – спросила я у мистера Гоббса, стараясь держаться хладнокровно, хотя у меня дрожали колени. «Она уехала к своей сестре, присутствовать при родах», – ответило чудовище. «Странно, но почему она не забрала причитающееся жалованье?» – удивилась я. «Она не пожелала беспокоить вас по такой мелкой причине», – ответил он. «Но почему она оставила свою сумочку?» – спросила я, ведь предварительно я зашла в ее комнату и нашла все вещи нетронутыми. Тут к нам подошла миссис Уайт, без сомнения, привлеченная моим тоном. «Мы проследим за тем, чтобы вещи были переданы бедняжке. Она так волновалась за сестру, что обо всем позабыла».

Какая женщина способна уехать без сумочки?

13 октября. Я попыталась проникнуть в подпол, но была бесцеремонно остановлена мистером Гоббсом. «Там небезопасно», – сказал он, и что-то в его тоне заставило меня замолчать, съежиться и поспешить в свою комнату.

15 октября. Я слышу шепот в стенах моего дома. Боже, какая-то страшная катастрофа вот-вот должна произойти!

17 октября. Миссис Уайт уехала в деревню, чтобы выступить там медиумом. Шарлатанка! Я осталась в доме наедине с чудовищем.

19 октября. Сегодня я увидела, как карета мистера Гоббса уехала в город. Я тут же поспешила вниз и взломала шпилькой замок запертого шкафа. И наконец прочла его ужасную книгу. Богохульный бред сумасшедшего, наполненный дегенеративными суждениями и развратом! Я сделала над собой огромное усилие, чтобы не швырнуть эту дрянь в печь. Боже, в какой же я опасности! Я написала своему кузену еще раз и рассказала ему все, ничего не утаивая. Как я могла продать дом этой дурной женщине? Предательство и обман! Ложь, только ложь и еще больше лжи! Я все переиграю. Я – Ида Ноулс, и этот дом строил мой отец. Но сначала я выясню, что происходит в подполе. Я должна увидеть все своими глазами».

– Что происходило в подполе?.. – спросила Эви у самой себя.

В двери библиотеки заглянул Джерихо. Он едва переводил дух.

– Эви, нужна твоя помощь! У нас толпа посетителей.

– Иду, – коротко сказала она и отложила дневник в сторону.

 

Глава 43

Предчувствие

Мемфис вышел в хмурое утро: казалось, сама погода была в плохом настроении, обрушивала на землю холод, ледяной ветер и дождь. Деревья растеряли свои листья, и теперь они лежали на дороге влажным блестящим ковром. Октавия попросила его подмести дорогу, и он послушался, смел их в кучу, собрал в совок и выкинул в мусорку. Мимо по улице в сторону Бродвея с завыванием пронесся полицейский седан, за ним последовал второй и третий. Мемфис перегнулся через калитку, пытаясь разглядеть, что там происходит. По дороге спешил сосед, и Мемфис остановил его.

– Что случилось?

– На кладбище «Тринити» нашли тело, – запыхавшись, ответил тот.

– Там вообще много тел. Это же кладбище, – сухо пошутил Мемфис.

– Они думают, что это Манхэттенский маньяк, – выпалил сосед и поспешил дальше, вниз по улице, где уже скапливалась толпа. Мемфис отставил метлу в сторону и пошел за ним.

Перед высокими коваными воротами кладбища толпился народ, кто-то еще в пижаме и домашних тапочках, женщины – в ночных чепчиках. Матери шикали на детей и прогоняли их домой, грозясь отшлепать. Полиция оцепила холмы в центре старой части кладбища, где во время войны происходили жестокие битвы. Там стояла памятная стела. Мемфис отошел в сторону и решил забраться на фонарный столб, чтобы лучше все увидеть.

На улице раздался душераздирающий вопль. За ним последовали другие, потише, перемежаемые многочисленными ахами и вздохами. Люди передавали друг другу страшную весть, будто волна горя двигалась прямо по толпе. Мемфис увидел цирюльника Флойда и подбежал к нему.

– Что там, Флойд? Что происходит?

Флойд посмотрел на него потемневшими от горя глазами и покачал головой, будто не веря происходящему.

– Это ужасно, Мемфис.

Мемфису показалось, что он заглотил колючий обломок льда, который медленно опустился внутрь, оцарапав все вокруг, и теперь не хочет таять.

– Кто? – коротко спросил он, но кровь уже шумела в его ушах, как запоздалое страшное предчувствие.

– Гэбриэл Джонсон. Говорят, убийца отрезал его губы и подвесил, как распятого ангела.

 

Глава 44

Смерть уже не имеет над ним власти

Мемфис стоял в заполненном людьми приделе Сионской церкви вместе с теткой Октавией и Исайей. Впереди, под одеялом из лилий, которые прислала лично Мами Смит, стоял гроб Гэйба. На скамьях не было ни одного свободного места, и в церкви яблоку негде было упасть, прихожане жались к стенам. Становилось душно, и женщины обмахивались деревянными веерами, которые предусмотрительно подготовило похоронное бюро.

Пастор Браун встал за амвон и горестно повесил голову.

– Молодой человек в самом расцвете сил погиб от руки злодея. Это кажется невыносимой утратой…

Люди плакали, сморкались и утирали слезы, пока пастор Браун рассказывал о мертвом друге Мемфиса, о том, что его многообещающий путь закончился так рано. Мемфис не мог избавиться от кома в горле, вспоминая об их ссоре в ночь, когда Гэйба убили. Он хотел вернуть все назад, все исправить. Он думал о том, что не позволил бы Гэйбу уйти с вечеринки одному. Если бы они ушли все вместе, его друг наверняка был бы жив! Мемфис достал из кармана кроличью лапку Гэйба. Миссис Джонсон отдала ее со словами «Он бы хотел, чтобы ты забрал ее. Ты был ему как брат». Мемфис сжал лапку в руке.

– Смерть уже не имеет власти над нашим братом Гэбриэлом Джонсоном, – провозгласил пастор Браун.

– Аминь! – раздался чей-то голос.

– И Библия говорит нам, как Христос восстал из мертвых по велению Господа, так и мы должны проходить через возрождение. Ибо если мы схожи с ним в смерти, то будем едины с ним и в возрождении. Так сказал Господь.

– Аллилуйя! – воскликнули присутствующие. И затем продолжили: – Слово Господне!

– Так помолимся же за нашего брата, Гэбриэла Ролли Джонсона, чтобы он обрел прибежище в краю Господнем и наслаждался вечным покоем. Аминь.

– Аминь! – поддержали прихожане.

Хор начал петь:

– Перейдем вброд воды, перейдем вброд воды, и Господь раздвинет воды морские…

Грустные нотки хорошо знакомого спиричуэла окутали Мемфиса, и он погрузился в горестные мысли. Сидящая рядом Октавия всхлипывала в носовой платок, приговаривая: «Боже, Боже». Каждую минуту она протягивала руку, туго затянутую в перчатку, чтобы коснуться Мемфиса и успокоить его, но он оставался в оцепенении и не мог плакать. Он поглядывал на Исайю, который, потупившись, разглядывал свои ботинки. Он хорошо помнил о том, что Исайя сказал в тот вечер у мистера Регги: «Ты умрешь». Неужели он в самом деле увидел будущее Гэйба? Что, если кто-то подслушал их разговор? Что, если он донесет в полицию? Ему нужно защищать Исайю во что бы то ни стало.

После службы похоронная процессия начала медленное, печальное шествие по Бродвею. Похороны оплатил клуб «Элкс», настояв на том, чтобы все было как положено. Они шли перед гробом в своих традиционных шарфах, папа Чарльз шагал впереди всех, прижав шляпу к груди. За ним следовал оркестр из лучших музыкантов, игравший реквием, и хор из женщин в черном. Черный катафалк увлекал гроб Гэйба к его временному пристанищу: похоронному дому Меррика. Семья похоронит его позже. По боковым дорожкам шныряли репортеры, делая пометки и зарисовки в блокнотах, успевая в самый последний момент снять шляпу перед подъезжающим катафалком. Мемфис шел за гробом всю дорогу до похоронного дома, не сбиваясь с четкого, деловитого ритма. Он не заходил внутрь с самой смерти матери и не мог пересилить себя и сейчас.

– Я пойду подышу воздухом, – объяснил он тетке Октавии. Она потрепала его по щеке и отпустила, назвав «бедным мальчиком». Никем не замеченный, Мемфис прошмыгнул мимо скоплений людей, пришедших хоть одним глазком взглянуть на последнюю жертву Манхэттенского маньяка. Многие из них были просто любопытными зеваками. Кто-то злобно выкрикивал в адрес полицейского оцепления вопросы: разве они не задержали убийцу? Кто в таком случае сидит за решеткой? Что дальше? Собираются ли они вообще защищать жителей Нью-Йорка? Когда они снова почувствуют себя в безопасности? Полицейские хранили молчание.

На углу здания Мемфис заметил девушку из музея. Разве они не должны были помочь задержать убийцу? Почему же они не поймали его до сих пор? Кипя от негодования, Мемфис подошел прямо к ней и постучал по ее плечу. Она узнала его мгновенно.

– Это вы, мистер Кэмпбелл.

– Вы еще не знаете, кто убийца?

– Пока нет.

Мемфис кивнул, стиснув зубы.

– А вы… знали погибшего? – осторожно спросила она.

– Он был моим лучшим другом.

– Мне очень жаль, – тихо сказала она, и Мемфис почувствовал, что она говорит искренне. Не так, как репортеры, дежурно объявлявшие «соболезнуем вашей утрате» и сразу навострявшие нос в поисках жареного, задавая вопросы, не были ли они «друзьями по наркотикам» и можно ли обвинить во всем этом джаз.

– Мемфис!

Услышав голос Теты, и Эви, и Мемфис обернулись. Она бежала по улице в своем сценическом макияже, набросив пальто на откровенный костюм. Эви заметила мерцание блесток. Тета крепко обняла ее и повернулась к Мемфису.

– Я прибежала сразу, как только услышала, – сказала она.

– Вы двое знакомы? – изумилась Эви.

– Его нет, – произнес Мемфис, и его голос сломался на последнем слове. – Гэйба больше нет.

Тета начала тихо говорить ему что-то успокаивающее. Эви почувствовала себя неудобно из-за того, что молчит и не поддерживает его.

– Мне так жаль вашего друга, – сказала она, но слова здесь были излишни.

Мемфис повернулся к ней, его лицо стало совершенно непроницаемым.

– Я хочу помочь вам найти убийцу Гэйба.

– Кое-чем вы можете помочь, – неуверенно начала Эви. – Нашему расследованию поможет, если бы мы получили что-нибудь из вещей убитого… ой, Гэбриэла. Желательно из тех вещей, что были при нем в злополучную ночь.

– А чем это может помочь? – с вызовом спросил Мемфис.

– Пожалуйста, – взмолилась Эви. – Прошу вас, доверьтесь мне. Мы так же сильно хотим поймать его, как и вы.

Мемфис порылся в кармане и достал кроличью лапку.

– Это был его счастливый талисман. Он никогда без него не ходил.

– Большое спасибо. Я буду обращаться с ним очень бережно, – сказала Эви, но ее уже никто не слушал. Тета взяла его за руку, и они смотрели друг на друга во все глаза. Эви ушла, оставив их наедине, и они полностью растворились в безмолвной беседе взглядов.

Пресса пыталась прорваться сквозь кордон, выкрикивая комментарии, провоцируя людей на разговоры, но полицейские стояли невозмутимой стеной и держали рты на замке. В самой гуще событий крутился Вудхауз. Эви попыталась проскользнуть незамеченной.

– О, если это не Царица Савская собственной персоной, пусть меня поразит молнией. – Он преградил ей путь. – Нам пора прекращать встречаться таким таинственным образом.

– Так почему бы тебе просто не оставить меня в покое?

– Ты, похоже, не совсем довольна последней статьей?

– Еще бы! Я попросила об одолжении, а ты отплатил мне тем, что украл мою наводку и опубликовал ее в газете!

Вудхауз развел руками в оправдывающемся жесте.

– Я ведь репортер, мисс О’Нил. Позволь мне исправиться. Расскажи мне о том, как продвигается дело, а я буду во всем ссылаться на тебя. Даже добьюсь того, чтобы ты написала собственную колонку. Во всем Манхэттене не будет флэппера популярнее тебя.

– Прости, но я больше не сотрудничаю с прессой.

Она пошла дальше, но Вудхауз догнал ее.

– Ладно тебе, Царица! Быки не дают нам никакого материала, кроме застарелой жвачки. Мы понимаем, что Джейкоб Колл не может быть Манхэттенским Маньяком. Если только он не убивает на расстоянии или же не обзавелся сообщником. Сообщник, кстати… неплохая идея.

– Прощайте, мистер Вудхауз.

Репортер попытался схватить ее за рукав, но она так злобно посмотрела на него, что он был вынужден отступить. Он махнул головой в сторону остальных репортеров:

– Ребята уже обскакали меня, на сегодня у меня нет никакого материала, потому что я поливал цветочки перед музеем твоего дяди. Я ведь должен сделать и себе имя. Ты понимаешь?

Она понимала. Кроме того, прекрасно понимала, что Вудхауз готов сделать и сказать что угодно, готов пойти по головам, лишь бы заполучить материал. Она совершила огромную ошибку, связавшись с ним. Пора ему получить заслуженное наказание.

– Ладно, мистер Вудхауз. – Она сделала вид, что сдалась. – Мы полагаем, что убийца опирается на текст магического трактата под названием «Арс Мистериум».

– Неужели? – Вудхауз сглотнул набежавшую слюну, настолько он был поглощен процессом. – Очень интересно.

– Далее. Ни слова никому не говорите, даже вашему издателю. – Закусив губу, Эви сделала вид, что с опаской озирается, боясь, что их подслушают. – Мы считаем, что следующее убийство произойдет сегодня ночью, на мосту Хелл-Гейт. Будьте там со своим фотографом.

– Ты серьезно?

– Стану ли я лгать представителю прессы?

Вудхауз призадумался, стоит ли игра свеч. Она могла четко сказать это по его дергавшемуся рту.

– Спасибо, Царица Савская, – сказал он наконец.

– Не говори об этом никому – я серьезно.

День выдался просто ужасный, но, уходя от Вудхауза, Эви ощутила полное удовлетворение. Она так и представляла себе, как он мерзнет на пронизывающем ветру у моста, ожидая того, чему не суждено случиться, пока все остальные обходят его на повороте.

 

Глава 45

Та же самая песня

– Вот черт! – Уилл раздавил сигарету в пепельнице. Они вчетвером с Эви, Сэмом и Джерихо сидели за длинным столом в библиотеке. Невзирая на просьбы толп посетителей, желавших насладиться захватывающей экскурсией, проводимой лучшим во всем Нью-Йорке специалистом по оккультным наукам, дядя Уилл закрыл музей раньше обычного.

– Он так и будет убивать, а мы всегда будем на шаг отставать от него.

– Но мы можем этого избежать, – сказала Эви. Она выдержала пристальный взгляд дяди. – Я узнаю все, что нам требуется.

– Как ты это сделаешь? – поинтересовался Джерихо.

– Вот так. – Эви положила талисман Гэйба на стол.

Сэм удивленно поднял брови.

– Ты собралась поймать маньяка на кусок дохлого кролика?

– Эта вещица принадлежала Гэбриэлу Джонсону. И в ту ночь, когда он погиб, она была с ним. – Эви умоляюще посмотрела на Уилла. – Дядя, я смогу прочесть ее. Я знаю, что смогу. Просто дай мне шанс!

– Что прочесть? – недоумевал Джерихо.

Уилл разгневанно сверкнул глазами.

– Где ты это взяла?

– У его лучшего друга.

Дядя покачал головой:

– Это слишком опасно, Евангелина.

Вскочив с места, Эви с силой ударила кулаком по столу. Дядино нежелание действовать убивало ее. Они уже поступали по его указке, и дело кончилось еще одним трупом.

– Слишком опасно ничего не предпринимать!

Джерихо ошарашенно посмотрел на Сэма, но тот лишь пожал плечами:

– Не надо так на меня смотреть, я вообще не понимаю, что происходит.

– По улицам разгуливает убийца, мы должны его остановить! Любым способом, – взмолилась Эви. – Пожалуйста!

– Это сумасшествие, – прошептал Уилл. Он нервно провел рукой по волосам.

– Может быть, вы потрудитесь объяснить, что здесь творится? – не выдержал Джерихо.

– Я – Пророк, – сказала Эви.

– Евангелина!

– Они тоже могут об этом знать, дядя! Я устала скрываться. – Она повернулась к ребятам. – Я могу читать вещи. Кольцо, нож для писем, перчатка – для меня они больше, чем предметы обихода. Дайте мне свои наручные часы – и я смогу рассказать, что вы ели на ужин… Или ваши самые страшные тайны. Зависит от ситуации. – Она посмотрела на Уилла: – Что скажешь, дядя?

Заложив руки за спину, Уилл сделал круг почета по библиотеке. Затем остановился рядом с Эви и посмотрел на нее долгим, пристальным взглядом.

– Ты будешь осуществлять это под жестким контролем. Ты меня поняла?

– Как скажешь, дядя.

– Я сам поведу тебя. Не погружайся слишком глубоко, Евангелина. Ты должна оставаться в стороне. Быть зрителем.

– Как только я найду что-нибудь, то тут же вернусь назад.

– Если ты почувствуешь хоть малейшую опасность, тут же все прекращай.

– Я все поняла, дядя.

– Я рад, что хоть кто-то здесь все понимает. – Сэм покачал головой.

– Сейчас все увидишь, – ответил Уилл. – Эви, присядь.

Эви села в его кожаное кресло.

– Тебе удобно? – спросил дядя.

– Да. – Сердце бешено колотилось у нее в груди, во рту пересохло. Эви искренне надеялась, что готова рискнуть.

– Помни, если ты почувствуешь страх…

– Я поняла, Уилл, – успокоила его Эви.

– Уилл, это точно не опасно? – спросил Джерихо.

– Я буду следить, чтобы с ней все было хорошо, – пообещал Уилл. – Начинай, как только будешь готова, Эви.

Он положил кроличью лапку в ее раскрытые ладони. Закрыв глаза, Эви сосредоточилась на своих ощущениях и принялась ждать. «Давай же, – подумала она, – ну пожалуйста!» Ей понадобилось несколько секунд, чтобы установить связь с воспоминаниями, но затем они посыпались на нее калейдоскопом ярких картинок – весь день Гэйба за несколько минут. Эви будто рухнула в ледяную прорубь и пыталась выплыть наверх.

– Не могу… Не могу различить ничего, все слишком размыто…

– Замедлись немного. Не торопись. Дыши ровно и сконцентрируйся, – инструктировал ее Уилл.

Эви постаралась дышать медленнее. Она слышала, как шумит кровь в ее венах. Беспорядочные картинки дневных событий отступили. Сейчас она шагала вместе с ним по сумрачным улицам Гарлема. Картинка была нечеткой, как не до конца проявленная фотография, но Эви легко различила Гэбриэла, шагающего по мостовой под линией надземки. Она ощутила то же, что чувствовал он.

– Он злится на что-то… – сбивчиво пролепетала Эви.

– Не так близко, – предостерег ее Уилл.

Эви сделала еще один глубокий вдох. Картинка прояснилась и стала четче. Ей удалось сконцентрироваться. Мигание неоновой рекламы, даже запах дыма и помойки неподалеку ожили в ее голове. И тут она услышала шаги, перемежаемые глухим постукиванием.

– Кто-то идет за ним.

– Аккуратнее, Эви.

– Неожиданно опустился густой туман, и в нем кто-то есть.

Сначала она разглядела трость, серебряную вещицу с волчьей головой. Но человек, сжимавший ее в руках, все не выходил из-под завесы тумана. Гэйб крикнул что-то и, не получив ответа, пошел дальше в тени надземки. Эви могла видеть только то, что видит он. Но она слышала медленные, осторожные шаги. Она поняла, что Гэйба охватило зловещее предчувствие. И тут раздался свист.

Эви ахнула.

– Это та же самая песня!

– Эви, пора остановиться, – скомандовал Уилл, но она не хотела останавливаться. Она ведь уже была близко, так близко!

Шаги. Громче. Шаг, шаг, стук. Шаг, шаг, стук. Серебро поблескивало в тумане.

– Это он, он приближается…

– Эви, прекрати! – потребовал Уилл.

Эви сжала кроличью лапку в руках. Мужчина вышел из тумана, и сердце Эви заскакало в груди.

– Я его вижу!

– Остановись! – взревел Уилл и принялся громко хлопать в ладоши над самым ее ухом. Связь оборвалась. Эви вышла из оцепенения, выронила талисман Гэйба из рук и сидела, растерянно моргая слезящимися глазами.

– Я его знаю. Я видела его раньше! – воскликнула она.

Вскочив с места, она подбежала к скоплению папок и вырезок на столе и принялась яростно копаться в них, пока не нашла то, что нужно. Ее даже слегка мутило от возбуждения и азарта.

– Это он, – объявила Эви, со стуком положив на стол старую газетную фотографию Джона Гоббса. – Тот человек под мостом – Джон Гоббс. Гэбриэла Джонсона убил мертвый человек.

 

Глава 46

Просто истории

Уилл сосредоточенно смотрел в огонь. Было заметно, что он стиснул зубы.

– Как это вообще возможно, дядя Уилл? Как может человек, казненный пятьдесят лет назад, убивать людей?

– Ты просто увидела парня, похожего на него, вот и все, куколка, – успокоил ее Сэм.

– Я прекрасно знаю, что видела!

– Я тебе отвечаю – это просто сила убеждения. Мы все околдованы легендой о загадочном Джоне Гоббсе. Ты как-то раз увидела его фото в старой газете, и оно крутилось в твоем подсознании, когда ты решила прочесть вещь убитого. Ты наделила убийцу теми чертами, что уже были в твоей голове!

– Ты не мог бы прекратить так пялиться на меня?! – воскликнула Эви, посмотрев на Джерихо. Тот залился краской и поспешно отвернулся. Эви уже чувствовала, как боль постепенно сжимает голову острыми коготками. – Дядя, ты так и не ответил на мой вопрос. Как Гоббс мог убить Гэбриэла Джонсона и всех остальных?

Сэм приобнял Эви за плечи.

– Говорю же тебе, вампиреныш, это просто был не он.

– Это он. – Дядя Уилл наконец, нарушил молчание.

В комнате воцарилась тишина, лишь потрескивали поленья в камине.

– Уилл, – заговорил Джерихо после паузы. – Ты же не хочешь сказать, что искренне веришь в то, что всех этих людей убило привидение?

– Хочу, – ответил Уилл хриплым голосом.

– Я не хотел бы вас оскорбить, профессор – у вас классный музей и все такое, – но привидений на самом деле не существует, – сказал Сэм.

– А вы в этом уверены? – Уилл повернулся к ним. Отблески пламени плясали на его лице. – Между нашим миром и миром сверхъестественного существуют проходы. Призраки. Демонические существа. То, чему нет рационального объяснения. Мистические загадки. У меня полно книг и целых архивов, посвященных этому.

– Но это ведь просто истории, которые люди рассказывают друг другу, – сказала Эви. Головная боль уже добралась до ее глаз.

– На этой земле не существует силы больше, чем история. – Уилл прошелся по комнате. – Люди полагают, что границами и рубежами можно создать нации. Чепуха – это делают только слова. Верования, декларации, конституции. Ложь, обещания, надежды, мифы и легенды. История.

Уилл взял со стола пачку газетных вырезок, которая лежала среди других подобных стопок.

– Это и это, – он оглянулся на полки, заставленные книгами, – главное доказательство богатейшей сверхъ-естественной истории нашей страны.

– Но, Уилл, сейчас ты не просто утверждаешь, что призраки существуют. Ты согласен с тем, что один из них вернулся в наш мир, чтобы убивать, – заметил Джерихо.

Уилл опустился в кресло и принялся нервно постукивать ногой по полу.

– Я понимаю, это кажется невозможным. Они не способны… – Казалось, он разговаривает сам с собой, а не с остальными. – Я наблюдал за ними уже давно.

– Наблюдал за кем? – спросил Джерихо.

Уиллу не сиделось в кресле. Он снова поднялся с места и принялся расхаживать по комнате. Затем поднял со стола еще одну пачку вырезок.

– Вот. Засвидетельствованные появления призраков. Признаки сверхъестественной деятельности. В последний год они резко активировались. Вместо редких заметок то тут, то там теперь каждый день появляются все новые и новые статьи.

– Ты думаешь, это имеет отношение к нашему случаю и как-то связано с тем, что Страшный Джон восстал из мертвых? – Эви потерла рукой занывший висок.

– Я в этом уверен, – сказал Уилл. – Так что вопрос не в том, в самом ли деле Страшный Джон мог восстать из мертвых, а в том, как именно ему это удалось и зачем.

– Призраки существуют. Призраки есть на самом деле, – прошептала Эви, как мантру. Она подняла глаза и увидела, что Джерихо снова уставился на нее. – Да что такое?

– Ничего, – пробормотал он и опустил взгляд.

Уилл снова задумался и потянулся за сигаретой. Сделав несколько глубоких затяжек, он заговорил.

– Насчет частей тел. – Уилл выпустил густой клубок дыма. – Предполагаю, что он поглощает их для того, чтобы стать сильнее. Обрести телесность. Дух, образующий плоть. Извращенная трансубстанциализация, обратная замещению плоти Христа. С каждым убийством он становится все сильнее. Скоро он станет непобедим.

Эви содрогнулась при мысли об этом.

– А что потом?

– Армагеддон. В буквальном смысле ад на земле.

– Но он ведь не может в самом деле стать Антихристом? – спросил Джерихо.

– Он искренне верит, что с помощью своего ритуала может обратиться в Зверя. Вера – основа всего. Мы даже не представляем себе, на что он способен. Сейчас мы играем не по законам нашего мира, Джерихо. Это его правила – и правила его сверхъестественного мира.

– Так как же мы тогда остановим его? – спросила Эви. – Как вообще можно остановить призрака?

– Мы должны найти его сами. Обезвредить с помощью его же системы верований. Если на последней странице Книги Братии содержалось заклинание или заговор, способный остановить Джона Гоббса, мы должны узнать его. И разгадать тайну его сверхъестественной связи с книгой. Почему она ему так важна?

Раскрыв Книгу Братии, Эви провела пальцем по толстому неровному шву в том месте, где выдернули последнюю страницу. Оставалось всего три жертвоприношения: разрушение Золотого Тельца, оплакивание вдовы и последнее – свадьба Зверя и девы, одетой в солнце. Она перелистнула страницы.

– В Бельмонте в 1875 году нашли тело, которое по всем признакам было третьим жертвоприношением – Бледный всадник на смерти под звездами.

– А кроме Иды Ноулс, в подвале дома нашли еще десять тел.

– Дар хозяину от десяти слуг, – с воодушевлением сказала Эви. – Прачка и горничная пропали без вести, как и люди, которые снимали там комнаты. Все они могли выступить в качестве слуг. Второе жертвоприношение! Ой, дядя, все подходит!

– А что за первое жертвоприношение? – спросил Сэм. Он поднял руки, оправдываясь. – Я просто вам подыгрываю. Я сам не верю в призраков.

Эви смотрела на картинку с изображением здания, похожего на дом или барак.

– Приношение верующих. Ида Ноулс могла сойти за верующую. В какой-то определенный момент жизни по крайней мере.

– Но она была убита не первой, – возразил Джерихо.

– Точно, – вздохнув, сдалась Эви.

Дядя Уилл достал еще одну сигарету.

– Мне очень не нравится, что ты ходила в дом Ноулсов, Эви. Особенно после того, как мы столько узнали.

– Но это просто дом, дядя.

– Ужасный дом, когда-то под завязку набитый трупами, – с сарказмом заметил Сэм. – Я уверен, что под Рождество там просто замечательно.

– Это ведь его дом, – сказал дядя. – Его берлога. И он не будет рад незваным гостям. Эви, вы с Мэйбел ничего там не оставили, так ведь?

Эви подумала о клочке ткани, оставленном на краю желоба. Он был таким маленьким – вряд ли кто-нибудь обратит на него внимание.

– Нет, дядя.

– А почему нельзя просто пойти туда и спалить его дотла? – спросил Сэм.

– Потому что мы пока не знаем, с каким именно порождением зла боремся, – объяснил Уилл. – Что, если это только сделает его сильнее? До тех пор, пока мы не узнаем, почему Страшный Джон с таким трепетом относится к этому ритуалу, что он для него означает, что именно написано на последней странице, единственная наша надежда – не позволить ему совершить новое убийство. Мы знаем, что он должен провести все жертвоприношения до появления Соломоновой кометы…

– До которого осталось четыре дня, – напомнил Джерихо присутствующим.

– Если мы помешаем ему осуществить ритуал до наступления нужного времени, он проиграет по умолчанию. Время – наш союзник.

Сэм пропустил монетку по костяшкам пальцев правой руки и ловко поймал ее левой.

– Вы планируете рассказать Маллою, что открываете охоту на призрак убийцы, казненного пятьдесят лет назад? Профессор, думаю, ваша старинная дружба с ним никакой роли не сыграет – нас всех упрячут в психушку.

– Сэм прав, – поддержал его Джерихо.

Уилл кивнул:

– Согласен. Мы не можем рассказать Терренсу. Эви, каким должно быть следующее жертвоприношение?

Эви перелистнула на нужную страницу.

– Разрушение Золотого Тельца.

«И тогда они не уверовали и были увлечены Золотым Тельцом. Они поклонялись бездушным идолам и были прокляты за это. И девятое жертвоприношение смыло грех и тлен. Золотой Телец был уничтожен, и кожа его позора была снята и возложена на алтарь Господа. И Зверь возрадовался».

Эви подняла глаза от книги и увидела, что Джерихо продолжает пялиться на нее самым неприличным образом.

– Ради всего святого, Джерихо! Что опять не так? У меня успела вырасти вторая голова?

– Прости. Просто дело в том… что ты не такая, как я думал, – выдавил он и понял, что сказал совсем не то.

Эви очень устала, была напугана, к тому же голова разболелась просто невыносимо. Теперь еще и Джерихо считает ее уродкой. Он совершенно откровенно боялся ее. Она надеялась, что с ним все будет по-другому: ведь он казался таким вдумчивым философом. Очевидно, он ничем не отличается от ограниченных людишек ее маленького родного города. Вне себя от бешенства, она схватила его за похолодевшую руку и положила ладонь поверх его наручных часов.

– Ты прав, я действительно ошибка природы! – выпалила она. Джерихо попытался высвободиться, но Эви со всей силы вцепилась в его часы. – Ну как тебе ощущение, Джерихо? Хочешь, я расскажу тебе все твои самые темные секреты? Всю ту гадкую маленькую ложь, что ты прячешь от остального мира и самого себя?

– Нет! – Он рванулся с такой силой, что чуть не повалился навзничь.

Эви почувствовала разрастающийся ком в горле, к глазам подступили слезы. Она не собиралась развлекать его своими слезами, поэтому просто выбежала из библиотеки и заперлась в ванной.

– Молодец, Фредерик, – проворчал Сэм и поспешил за ней.

Усевшись на пол у двери ванной, Сэм понадеялся, что она может услышать его.

– Куколка, я не буду против, если ты захочешь прочесть все мои секреты до одного. И даже не буду против, если ты заставишь сидеть меня перед этой дверью всю ночь. Да, мои ноги будут против, но что на них обращать внимание – вечно ноют.

Эви ничего не ответила, и Сэм напряженно выдохнул. Он еще никогда не встречал никого со странным даром. Никогда. Получается, теперь их двое. Пара. Пара – это было прекрасно.

– Я считаю, что ты совершенно нормальная. И хочу, чтобы ты об этом знала.

Молчание.

– Можешь не торопиться, куколка. Ты всегда знаешь, где меня найти. Я буду ждать тебя.

С другой стороны двери Эви прижалась лбом к шершавому дереву.

– Спасибо, – едва слышно прошептала она, но Сэм уже ушел.

* * *

Страшный человек стоял в темном подполе и слушал шепот дома. Он чувствовал: что-то было не так. Над домом надругались, он был нечист. Придется заново нанести знаки, чтобы восстановить его неприкосновенную чистоту. Освящайте свою плоть и готовьте свои жилища. Святой завет должен соблюдаться.

Страшный Джон снял обрывок пальто Эви, застрявший на краю желоба. Дом зашептал ему с удвоенной силой. Девушка. Девушка совершила это надругательство. Она дорого заплатит за свой проступок. Но сначала следует приготовить дом к завтрашнему жертвоприношению.

Насвистывая старую мелодию, он нащупал ручку секретной двери. Та открылась, и тьма поприветствовала его вздохами и шепотом.

 

Глава 47

Девятое жертвоприношение

На следующий день детектив Маллой явился по вызову с недовольной миной.

– Я смотрю, бизнес процветает? – Он махнул рукой на толпы посетителей.

– Всего за пару недель забвение сменилось популярностью, – согласился Уилл. Две смущенно хихикающие студентки колледжа подошли к нему за автографом, но он вежливо им отказал. Они сильно расстроились.

Маллой с недовольством наблюдал за этой сценой.

– Вот в этом и проблема.

– Что вы имеете в виду? – удивилась Эви. Она не считала детектива расчетливым, практичным человеком. Было очевидно, что ему неудобно – совершенно непонятно, по какой причине. Разве он не должен был радоваться за друга, у которого после долгого перерыва дела пошли в гору?

Детектив понизил голос до шепота:

– Уилл, люди начали судачить о том, что ты можешь иметь отношение к этим убийствам.

Глаза Уилла удивленно распахнулись.

– Что?

– Какой бред! – возмутилась Эви.

– Понимаю. Но выглядит очень подозрительно – человек, знающий все тонкости оккультных наук, наведший нас на Джейкоба Колла, завоевывает огромную популярность, каждая газета публикует статьи о нем, а его музей становится самым модным местом в городе…

– Я не имею никакого отношения к газетным статьям, уверяю тебя, – отрезал Уилл, и Эви надеялась, что никто не заметит, как густо она покраснела.

– Я просто говорю о том, что, возможно, тебе захочется держаться от всего этого подальше. Оставить всю работу полиции.

– Но мы так близки к разгадке, – возразила Эви. – Мы его обязательно найдем.

Она хотела сказать Маллою, против кого на самом деле они выступают, но это было невозможно. Как они могли признаться в том, что разыскивают призрака? Он посадит их под вечную стражу.

– Уилл, повторяю еще раз как друг, ты отстранен. Возвращайся к преподаванию. Я попробую справиться сам.

Уилл расправил плечи.

– А что, если я скажу «нет»?

– Тогда ты остаешься предоставленным самому себе. Я уже не смогу тебя защитить. – Маллой надел шляпу. – Фитц, не делай глупостей. Нужно знать, когда следует отступить.

– И мы действительно отступим? – спросила Эви после того, как детектив ушел.

– Ни за что в жизни.

Вечером они с Джерихо и Сэмом собрались вчетвером за столом в библиотеке.

– Девятое жертвоприношение, Разрушение Золотого Тельца, – сказала Эви. Она выругалась про себя. – Он где-то в городе, готов нанести следующий удар, а мы понятия не имеем, каков его план.

Она сжала голову руками.

– Не позволяй панике брать верх над здравым смыслом, Эви. Думай. Золотой Телец… – Уилл принялся крутить колесико зажигалки, гася искры свободной ладонью.

– Золото. Деньги, жадность. Уолл-стрит. Банкир или брокер? – предположил Джерихо.

– Золотой дворец в китайском квартале? – уныло предложил Сэм. У него был усталый голос.

– В Библии подразумевается настоящий золотой теленок. Но мы не можем быть уверены в том, что гримуар полностью ориентируется на Библию. Книга Братии – стилизация, сборная солянка, понимаете? – напомнил Уилл.

– Нам придется торчать здесь всю ночь. – Эви тяжело вздохнула.

– Думаю, ночи у нас нет, – ответил Джерихо.

– Вы не ели, – вдруг сказал Уилл. Эви поняла, что он сам проголодался, иначе бы он ничего не сказал. – Я схожу в кулинарию Вольфа на Бродвее, возьму сандвичей с копченой говядиной. Продолжайте работать, я быстро.

– Дай-ка сюда, – сказала Эви и забрала у Джерихо Библию. С того вечера, как Эви призналась, что она – Пророк, они перекинулись лишь парой слов. Ее очень задела реакция Джерихо. Она принялась перечитывать фрагмент Библии снова и снова. У нее в голове вертелась какая-то зацепка, но Эви никак не могла за нее ухватиться.

– Поклонение ложным богам. Поклонение ложным богам… – Отгадка уже складывалась в ее голове. – А как его имя… – Она замолчала и принялась энергично листать Библию, нашла нужное место и подчеркнула его пальцем. – Баал, – произнесла она. – Поклонение Баалу. О Боже…

– В чем дело, куколка? – спросил Сэм.

– Я знаю, где произойдет следующее преступление, – объявила Эви, хватая шляпу и пальто.

– Куда мы направляемся?

– В театр «Глобус»! – воскликнула Эви.

– А что в «Глобусе»? – недоумевал Джерихо.

– Шоу Зигфелда, – сказал Сэм и поспешил за Эви.

 

Глава 48

Маленькая Бетти Сью Боуэрс

Тета сидела в гримерке перед зеркалом и снимала макияж с помощью кольдкрема. Зеркала были завешаны шарфами и боа. Костюмер уже убрала сценические костюмы – девушки выскакивали из них с умопомрачительной скоростью, спеша к своим воздыхателям, поклонникам или бойфрендам-маклерам. Театр опустел, и Тета осталась в одиночестве. Ей всегда нравилась атмосфера пустого театра.

Тете было шесть, когда она впервые выступила в Пеории, штат Иллинойс, как маленькая Бетти Сью Боуэрс. На ней было трогательное пышное платье с передником цветов американского флага и серебряные блестящие туфли для чечетки. Она танцевала и пела «Боже, благослови Америку», а властная мачеха стояла за кулисами и проговаривала каждое слово песни. Зрители были очарованы и звали ее «Кудрявая шалунья» и «Куколка Бетти». Скоро она выступала по контракту с сетью «Орфеум» по всему Среднему Западу. Тета ненавидела водевиль, нудную работу, продуваемые сквозняком каморки за сценой, истекающих слюной «дядюшек», которые просили ее посидеть у них на коленях. Изнурительные турне по стране, чахлые городишки с умирающими театрами. Каждый вечер миссис Боуэрс накручивала ее волосы на бигуди и шлепала Тету расческой, приговаривая: «Не смей их испортить». Она боялась спать, боялась испортить кудряшки и получить более сильную взбучку с утра. Она никогда не училась в школе. У нее ни разу не было вечеринки по случаю дня рождения и не появилось настоящих друзей.

Когда Тете исполнилось четырнадцать, стало очевидно, что она больше не может быть «Кудрявой шалуньей». Она обзавелась женственной фигурой, длинными умопомрачительными ногами и пухлыми, чувственными губами. Тета больше не могла играть милую девочку, но была слишком юна для более двусмысленных и откровенных ролей. Она рисковала остаться без работы. Они подписали месячный контракт в мюзик-холле Канзаса, когда Тета познакомилась с красивым продавцом газировки по имени Рой. Она бежала с ним пару недель спустя. Это оказалось даже большей ошибкой, чем жизнь с миссис Боуэрс. Сначала ей казалось, что Рой ее защищает. Но вскоре он стал просто одержимым и пытался контролировать все: что она надевает, куда идет и с кем видится. Как-то раз он запер ее в ванной на целую ночь, перед тем как уйти гулять с друзьями. Тета взломала замок шпилькой, вылезла из окна второго этажа и сбежала. Рою это не понравилось. Ему это очень не понравилось.

На следующее утро, сверкая свежим синяком под глазом и разбитой губой, Тета попыталась вернуться домой. Она стояла на крыльце пансиона со своим маленьким тканым чемоданчиком в руках. От слез больно щипало раненый рот.

– Мама, пожалуйста! Прости меня, – взмолилась она.

– Ты заварила эту кашу, Бетти Сью, тебе ее и расхлебывать, – Миссис Боуэрс захлопнула дверь у нее перед носом.

Тета попыталась быть такой, какой должна быть хорошая жена, но Рой выходил из себя по любому поводу. Чулки сидели на ней косо. Тосты были пересушены. Ее длинные волосы, густые, как ворс у щетки, не лежали, как у порядочной леди, и делали ее похожей на «дикую индейскую скво». В доме было недостаточно чисто. Если ей не удавалось достать лучшего куска в лавке мясника, она была плохой хозяйкой. А если Тета приносила хороший стейк – что ж, значит, она флиртовала с продавцом. Шлепок мачехиной расчески был ничем по сравнению с тяжелой рукой Роя. Хуже всего приходилось ночью. Сжав зубы до такой степени, что скулы немели, она смотрела в потолок и ждала, пока все кончится. Как-то раз она попыталась получить роль в мюзик-холле, но Рой ей запретил. В моду стали входить кино, театры, и мюзик-холлы стали переоборудовать для кинопоказов. Дни водевилей пришли к концу. Иногда, когда Рой пропадал на работе, жар от столовой на нижнем этаже раскалял пол квартиры и весь воздух пропитывался послеполуденным солнцем, Тета раздевалась до комбинации, скатывала в сторону ковры и танцевала под звуки радио, представляя себя знаменитой танцовщицей Жозефиной Бейкер на сцене кабаре «Фоли-Бержер». Силу ее фантазий питало не слепое вожделение и изменчивая любовь публики. Скорее, это было чувство абсолютной свободы. Она танцевала, потому что могла это делать, потому что любила это делать и потому, что ее никто не принуждал.

– Как ты можешь обращаться вот так со мной? – пела она своим хрипловатым голосом, одной рукой держась за изящный изгиб талии, а другую протягивая вверх, будто пытаясь достать звезду с неба или проделать в нем дыру и сбежать из ненавистного мира. Стоял душный, жаркий день в прерии, и Тета полностью растворилась в танце, подпевая радио (обращайся со мной нормально или оставь в покое) и с наслаждением двигаясь, ощущая себя хозяйкой собственного тела – ее рук и ног, ее бедер – ее, и только ее, – и потому не услышала поворота ключа Роя в замке.

– Ну и ну, что это за картина? – угрожающе прорычал он. Ахнув, Тета обернулась и увидела Роя, занимавшего почти весь дверной проем своей мускулистой фигурой. Его грудь слегка подалась вперед, а рука замерла, зацепившись за косяк, как мощная рогатка, готовая вот-вот сорваться. – Вот как ты проводишь время, пока я на работе?

Он пришел в стельку пьяный и очень злой. Тета лихорадочно думала, какие использовать уловки, уговоры и обещания, чтобы отвлечь его от злобных мыслей и в итоге не оказаться побитой.

– Хочешь, я приготовлю тебе ужин, Рой? Присядь, отдохни, а я пока сделаю тебе сандвич, – робко сказала она, надеясь, что в ее голосе не чувствуется отчаяние.

– Сандвич? Это так ты себе представляешь домашнюю еду?! – закричал он.

У нее не было выбора. Не важно, кричала она или плакала – ничего не менялось. Она уже делала так много раз. Никто не приходил, чтобы помочь ей. Занавески задергивались, и лица отворачивались от ее несчастья. Так было принято в большом городе. Она научилась терпеть молча. Так его издевательства длились меньше.

Пальцы Роя проскользнули сквозь ее волосы, будто со страстной лаской любовника, но никакой любви не было в болезненном до слез резком рывке, вынуждавшем ее склониться вниз и следовать за ним, как собаку, идущую у ног хозяина. Первая пощечина была только предупреждением. Щеку стало жечь.

– Хочешь танцевать? А? – Пощечина. – Мне нравится танцевать. – Еще пощечина. – Ну, давай станцуем. Я хочу потанцевать со своей девочкой.

Он толкнул ее на кровать и здоровенной ладонью пригвоздил обе ее руки над головой. Тета сдержала вопль, когда он разорвал тонкую комбинацию, и еще раз, когда на нее посыпались удары, пока не стали кровоточить губы и не зазвенело в ушах. Потом он грубым рывком раздвинул ее ноги, и ей оставалось только глотать собственную кровь. Металлический привкус во рту мешался с ее страхом.

Чувство безысходности вызвало какое-то новое, неизвестное движение в самой глубине ее сердца, движение, которое она не могла контролировать. Тета ощутила, как ее руки становятся все теплее и теплее и тело раскаляется. Она хорошо запомнила выражение на лице Роя: как в ужасе раскрываются его глаза и отвисает челюсть, как он начинает страшно вопить.

В тот момент Тета крепко зажмурилась. Дальнейшее она помнила плохо, будто механик вырезал часть пленки в кинофильме. Поезд, затем еще один поезд, Нью-Йорк, она вся грязная, измотанная, умирающая с голоду, спит на уличных скамейках, прячется в женском туалете на вокзале, отогревается в картинных галереях, пока ее не начинают выгонять. Ночью она крала бутылки с молоком с крылец домов. Иногда с трудом удавалось отделаться от мужчин с хищными взглядами, преследовавших ее на улице или глядящих из медленно проезжающих автомобилей. Неизвестно, куда бы все зашло, если бы в один из дней она не увидела Генри, сидящего за столиком рядом с автоматом «Хорн и Хаддарт» на Шестой авеню. Он что-то строчил на оберточной бумаге и был совершенно не заинтересован лежащим перед ним сандвичем. Тета почти падала в обморок от голода. Она стала топтаться неподалеку, надеясь потом разживиться объедками, как вдруг Генри, не говоря ни слова, пододвинул ей половинку сандвича. Сначала Тета колебалась – она уже успела усвоить ряд уличных истин, например, не брать еду из рук незнакомца, – но животный голод победил. Она набросилась на сандвич с такой жадностью, что подавилась, и ее едва не вырвало. Все еще не говоря ни слова, Генри встал, подошел к автомату, опустил в него еще пару медяков и дождался, пока выплывет поднос. С этим подносом он вернулся к столу и поставил перед Тетой рисовый пудинг и пакет молока. Затем он молча наблюдал за тем, как она с точностью автомата аккуратно кладет кусочки пудинга в рот и приканчивает пакет молока четырьмя огромными глотками, не обращая внимания, когда оно стекает двумя белыми ручейками по ее грязному подбородку. После этого Тета села прямо, как кукла со стеклянными глазами, счастливая, сытая до тошноты и абсолютно равнодушная к окружающему миру.

– Как поживаешь? Меня зовут Генри Бартоломью Дюбуа Четвертый, – звучно и слащаво, как песню, произнес Генри и протянул ей руку. Таких аристократических, холеных пальцев Тета еще не видела в своей жизни. Все в нем было прозрачным и белесым: длинные светло-русые волосы, пушистые брови, даже шикарные тяжелые ресницы, из-за которых его миндалевидные светло-карие глаза постоянно казались сонными. Легкая вуаль из веснушек на руках, скулах и носе, которая проявлялась только на сильном солнце. Даже губы, вечно сложенные в забавной ухмылке, были всего на оттенок темнее кожи. Люди бы смотрели прямо сквозь него, если бы не вызывающая одежда: пара твидовых брюк на подтяжках, расстегнутый щегольской жилет поверх белоснежной рубашки для смокинга, а на голове красовалась лихо заломленная соломенная шляпа с легкомысленной красно-синей лентой.

– Бетти, – смущенно сказала она и слегка пожала его пальцы.

Генри капризно вздернул подбородок и оценивающе посмотрел на нее сверху вниз.

– Какое скучное имя для такой яркой, интересной девушки!

Она с трудом держала глаза открытыми. Ее клонило в сон.

– Тебе есть, где переночевать? – тихо спросил Генри.

Тета, подскочив на месте, схватилась за нож.

– Только попробуй как-нибудь пошалить, приятель, и ты очень пожалеешь.

– После всего, что было в моей жизни, мне бы не хотелось так пошло погибнуть с кухонным ножом в сердце, – сказал Генри так буднично, будто обсуждал с ней цены на молоко. – Уверяю тебя, Бетти, я джентльмен и человек слова.

Тета так устала. Голод будто выступал затычкой в сосуде, в котором до этого сдерживались все ее эмоции, а теперь ее выдернули. Она принялась тихо плакать.

– Вот и хорошо, милочка. Пойдем со мной.

Позже Генри рассказал ей, что никогда еще не видел, чтобы такая красивая девушка так горько плакала.

Тета проследовала за Генри на площадь Святого Марка, в его однокомнатную квартирку с протекающей крышей. Там он вручил ей подушку и одеяло. Она, все еще полная недоверия, прижала их к себе, а Генри взял хлипкий стул и сел за старое пианино у окна. Принявшись напевать что-то вполголоса, он начал делать пометки на исписанных обрывках бумаги, покрытых кляксами.

– Можешь остаться, если хочешь, – сказал он, не поднимая на нее глаз. – Ко мне не приходит уборщица, и трубы текут, общую ванную в конце коридора я делю с еще десятью очень экстравагантными людьми. Зимой здесь холодно, как в Арктике, а летом можно изжариться живьем. Не намного лучше, чем на улице. Но я тебе все равно рад.

Она опасалась, что Генри потребует расплаты за свое гостеприимство, но он ничего не предпринимал. Тета проспала всю ночь и половину дня. Проснувшись, она обнаружила пончик на щербатой тарелке и рядом с ним хрупкую ромашку в пустой бутылке из-под молока. Рядом стояла записка.

«Надеюсь, ты хорошо спала. Я бы попросил тебя не красть, но красть здесь нечего.

Можешь оставаться здесь столько, сколько тебе захочется.

Искренне твой,

Генри Дюбуа Четвертый».

Тете больше некуда было идти, поэтому она съела пончик и помыла за собой тарелку. Потом перемыла всю грязную посуду и расставила ее в шкафу. Вернувшись домой, Генри оказался в такой чистой комнате, что не поверил глазам, вышел и зашел еще раз – он подумал, что мог ошибиться квартирой.

– Тебя ведь на самом деле не Белоснежка зовут? – с хитрецой спросил он.

Они съели большую миску лапши из кафе внизу и проговорили до поздней ночи.

Именно Генри уговорил ее подстричь волосы. Рука об руку они пошли в парикмахерскую на Блэкер-стрит. Тета надела вещи Генри.

В кресло парикмахера она села с абсолютно прямой спиной и глядела вперед себя немигающим взглядом, пока ножницы обрезали ее толстые локоны. Волосы сыпались блестящим дождем на пол вокруг нее. Тета чувствовала, как ее голова становится все легче и легче, словно она избавлялась от бремени прошлого, страхов и тяжелых мыслей. Когда парикмахер развернул ее лицом к зеркалу, рот Теты раскрылся в восторженном «О». Она аккуратно, будто не веря глазам, провела пальцами по своей шелковой открытой шее, стряхивая крошечные обрезки волос, и коснулась коротко остриженного затылка, где ножка каре в стиле Луизы Брукс формировала дерзкую «V». В зеркало она увидела, как Генри закусил губу.

– На что ты так вылупился, пианист? Никогда раньше не видел флэппера? – И она кокетливо ему подмигнула.

– Ты самая красивая девушка на этой улице, – ответил он. Тета подождала, пока он поцелует ее, но этого почему-то не произошло, и она почувствовала странную смесь облегчения с разочарованием.

Они обмывали ее новую прическу в богемном ночном клубе в Гринвич-виллидж, где, спрятавшись от осуждающих взглядов, красивые молодые люди танцевали друг с другом, грудь к груди, держались за руки или обменивались страстными взглядами через столы, украшенные статуэтками обнаженных мужчин в античном стиле. Тета слыхала о том, что подобные заведения существуют, как и о том, что есть мужчины, любящие других мужчин – «гомики», как презрительно называла их миссис Боуэрс. В этот момент Тета обычно чувствовала, как ее щеки заливает краска стыда из-за грубого слова. Тем не менее раньше она никогда не была в подобном месте и думала, что ей не будут рады, но она сильно ошибалась.

Генри сидел, вальяжно откинувшись на стуле, и сквозь полутьму клуба смотрел на сцену, время от времени косясь на сидевшего по соседству симпатичного темноволосого парня. Тот иногда робко оглядывался, но тут же смущенно отворачивался. И тут Тету осенило.

– Дружище, я в теме, – сказала она.

С шиком настоящей актрисы она подплыла к темноволосому парню и присела рядом с ним.

– Мой друг Генри скоро станет вторым Джорджем Гершвином. Вам стоило бы пригласить его на танец до того, как он прославится.

Уже позже они все сидели на огромной плюшевой софе: Тета – по правую руку от Генри, темноволосый парень – по левую. Им составили компанию два студента из Нью-Джерси и моряк из Кентукки. Они пили, смеялись, болтали без умолку, распевали песни и меряли галстуки друг друга. Затем решили придумать Тете новое имя, поскольку, как Генри объявил, она совершенно не похожа на Бетти. Все принялись перебирать имена, от самых гламурных – Глория, Хедвиг, Натали, Шарлотта – до глупых – Мацзян, Руби Валентино, Мэри-Мотыга.

– Может быть, просто – Сигма Хи? – предложил один из студентов, и они дружно сложились от смеха.

– Это ужасно, – простонал Генри в перерыве между приступами хохота. Даже его бледные щеки слегка порозовели. Он стал похож на расхулиганившегося церковного служку.

– Альфа Бета! Дельта Эпсилон! Фи Бета Каппа! Дельта Тета!

– Секундочку, повторите последнее, – попросила Тета.

– Тета, – сказал один из студентов. Остальные парни повторили его вслух. Их переполняло пьяное веселое счастье.

– Тета, – проговорила она. Ей нравилось ощущение этого имени на языке. – Буду Тетой.

Она настояла на том, чтобы выбрать фамилию Найт – так она чувствовала себя сильнее и отважнее. Это имя звенело, как броня, чтобы она могла постоять за себя в своей новой жизни.

– За мисс Тету Найт, – объявили парни, и Тета осушила бокал до дна. Смеясь, они танцевали в кругу света шикарной люстры, и Тета не хотела, чтобы ночь заканчивалась.

Спустя неделю Тета разбудила Генри так рано, что полоска рассвета была еще бледно-голубым намеком на горизонте. Она была отекшая, опухшая от слез, с зареванными щеками. Прошло уже два месяца с тех пор, как она сбежала из Канзаса, оставив Роя, с тех пор, как он в последний раз причинил ей боль.

Генри приподнялся на локтях и заговорил хриплым ото сна голосом:

– Что стряслось, милая?

Она выложила ему все, что произошло в Канзасе, умудрившись не заплакать до самого конца. Все эти дни она испытывала такое потрясающее облегчение, будто тонула в разбушевавшейся, мутной от наводнения реке, но ее спасли, вытащили на берег и согрели у костра под сухим одеялом. Но теперь она проснулась и обнаружила, что река поднялась до самых берегов и снова утягивает ее в свой грязный поток.

Генри спокойно и внимательно выслушал весь ее рассказ до конца. Когда Тета замолчала, он прижал ее к груди.

– Если ты захочешь, я женюсь на тебе.

Она поцеловала его пальцы и прижала их к своему лицу.

– Я не могу оставить этого ребенка, Генри.

Он задумчиво кивнул.

– Кажется, я знаю кое-кого, кто в состоянии нам помочь.

Он произнес это волшебное слово – нам. Тета вдруг поняла, что больше они никогда не разлучатся, будто всю жизнь и были такими – двумя половинками одного яблока, лучшими друзьями.

Вскоре у них появились адрес и имя человека, накорябанные на мятой бумажке, которую Тета напряженно сжимала в ладони. Шел дождь, когда они приехали к обшарпанному зданию, перед которым нервно расхаживали и курили двое мужчин, и потом поднялись, как на Голгофу, по пяти пролетам крутой лестницы, мимо дверей, за которыми плакали дети. По темному коридору поднималась нестерпимая вонь жареной рыбы, от которой неприятно переворачивалось в желудке, и Тета сделала над собой усилие, чтобы ее не стошнило. Наконец они оказались на верхнем этаже и постучали в простую коричневую дверь, из-за которой шел едкий запах «Лизола». Жилистый человек проводил их в грязную комнату ожидания, все три стула в которой оказались разными. Направо виднелась ванная с корытом, заполненным красноватой от крови водой и использованными скальпелями на бортике. За занавеской стонала какая-то женщина. Тета схватила Генри за руку и так сжала ее, будто хотела сломать. Жилистый мужчина указал ей на койку, покрытую пожелтевшей простыней, и попросил раздеться и прилечь. Женщина за занавеской снова закричала, и Тета не выдержала. Она кубарем сбежала по лестнице и вылетела на улицу, под дождь, не обращая внимания, как мокнет ее платье.

– Ничего страшного, – сказал Генри, когда с трудом догнал ее. Он едва переводил дыхание. – Мы найдем деньги.

Он продал свое пианино и нашел другого доктора, дорогого, но безопасного. После того как дело было сделано, Тета без сил лежала в постели Генри и, не обращая внимания на судороги и лихорадки от эфира, клялась ему, что раздобудет новое пианино, даже если это станет последним, что она сможет сделать. Генри взял ее за руку, и Тета провалилась в забытье. Спустя две недели Тета получила работу – танцовщицы в «Фоллиз». Она солгала о своем имени, происхождении и возрасте, но ей все поверили. Вот почему она любила большой город – тут каждый мог стать тем, кем хотел. Когда их штатный пианист ушел играть в другой клуб, она предложила им нанять Генри. У них появились деньги, они смогли снять квартиру в Беннингтоне, назвавшись братом и сестрой – это было смешно, стоило только взглянуть на них. Внешне они были разными настолько, насколько похожими были их души. И каждую неделю Тета неизменно клала по доллару в старую кофейную банку с надписью «на пианино для Генри».

Она искренне считала, что так будет продолжаться вечно: они с Генри не будут принадлежать никому, кроме друг друга, и смогут наслаждаться вечной свободой. Тета не рассчитывала, что встретит Мемфиса. Дело было даже не в том, что им снился один и тот же странный символ, хотя это было важным признаком. Дело было в самом Мемфисе. Он был такой добрый, сильный и красивый. Рядом с ним она обретала надежду на лучшее, хотя даже мысль о совместной жизни с ним была абсолютно безнадежной. Если Фло об этом узнает, ее выкинут из шоу.

Дэйзи забыла на своем столике пару рубиновых сережек – вероятно, подарок от влюбленного биржевого маклера или ее карманного театрального критика. У Теты мелькнула мысль продать их в ломбард и подкинуть деньги в сиротский приют, чтобы преподать этой фривольной избалованной корове урок о том, что следует беречь вещи. Но она не стала их трогать и просто выключила свет в гримерке, оставшись в полумраке аварийных лампочек. Она уже дошла до кулис, как вдруг услышала странное насвистывание и остановилась, как вкопанная.

– Валли! Это ты? – У нее испуганно забилось сердце.

Свист прекратился, но никто ей не ответил.

Тета зашагала быстрее. Если какой-то идиот решил над ней пошутить, вероятно, у него есть во рту лишние зубы – удар у Теты был точный. Аккуратно свесив ноги с края сцены, Тета неслышно соскользнула в первый ряд зрительного зала. И услышала его снова – веселое насвистывание откуда-то из темной глубины театра. Она пожалела о том, что выключила свет.

– Кто здесь? – крикнула она. – Если это ты, Дэйзи, клянусь, ты в жизни больше не сможешь танцевать, потому что я переломаю тебе ноги!

Свист не прекращался, и Тета не могла понять, откуда он исходит. Казалось, будто он раздается со всех сторон. Она пустилась бегом по правому ряду, больно стукнувшись о ручку кресла в темноте, но не остановилась и с размаху налетела на двери зрительного зала – и обнаружила, что они заперты.

Откуда идет этот чертов свист? Она стала медленно красться вдоль рядов, глядя в сторону балконов. Там вдруг включился прожектор и ударил светом прямо ей в глаза. Ослепнув на мгновение, смаргивая черные точки, Тета развернулась и побежала к гримерке, а ей вслед снова раздалось насвистывание. Каждая дверь была распахнута, и она осторожно двинулась вперед, опасаясь, что страшный любитель художественного свиста может выскочить из-за любой из них. Сейчас она всерьез начала бояться и вдруг почувствовала, как стала зудеть и нагреваться кожа.

– Нет, – шепнула она. – Не надо.

В конце коридора мелькнул свет, распахнулась дверь. Она бросилась туда. Ее пальцы будто горели огнем.

Свист стал громче, и Тета поняла, что теперь он позади нее. Аварийные лампочки принимались мигать и отключаться, когда она их миновала. Тета оступилась и рухнула на колени, сжав зубы от боли. Когда она оперлась рукой о стену, то почувствовала, как дерево раскаляется и поддается под ее ладонью. Выдохнув, Тета оттолкнулась от стены и из последних сил бросилась к двери. Дверь, дверь, дверь… Входная дверь, ее путь к спасению, билет на свободу. Дверь, которая сейчас оказалась запертой.

 

Глава 49

Тот, кто работает двумя руками

Мемфис проснулся от странного, тревожного ощущения: что-то случилось. Повернув голову, он увидел, что постель Исайи пуста, тут же вскочил и тихо прокрался по дому. Сердце испуганно стучало у него в груди. Мемфис проверил кухню и ванную. Октавия мирно посапывала в своей кровати, и он постарался не разбудить ее. Затем выглянул в окно гостиной и увидел, что его младший брат в пижаме стоит в холодном саду. Он бросился к нему.

– Исайя, ты что тут делаешь? – Он встряхнул его за плечи. Исайя был совсем холодный.

– Разговаривал с Гэбриэлом. – Мальчик стучал зубами от холода. Он смотрел перед собой невидящими глазами, находясь в трансе. – Мемфис, брат, – прошептал он. – Шторм надвигается. Шторм надвигается…

– Что, ради всего святого, здесь происходит? – из дома выглянула Октавия в ночной рубашке. – Что вы делаете в саду посреди ночи?

– Исайе приснился кошмар. Ну же, снеговик, просыпайся!

– И девятое жертвоприношение стало приношением тлена и греха… – проговорил Исайя. У него закатились глаза и стал дергаться рот.

Октавия в ужасе закрыла рот рукой.

– Господи Иисусе. Мемфис, помоги мне занести его внутрь.

Они отнесли бьющегося в судорогах Исайю в дом и положили на кровать. Октавия рухнула на колени перед кроватью, одну руку положив мальчику на лоб, другой схватившись за сердце.

– На колени, Мемфис Джон! Помолись со мной. Мы изгоним дьявола из этого ребенка.

– В Исайе нет дьявола! – воскликнул Мемфис.

– Они идут, брат… – шепнул Исайя, и его поразила новая волна судорог.

Мемфис с ужасом смотрел на все происходящее в спальне. Его лучший друг погиб страшной смертью. Его брата одолевают видения. Его мать слегла в могилу и теперь приходит к нему во сне. Отец уехал прочь и уже не вернется назад. Мемфис устал от всего этого. Ему хотелось забрать с собой Тету и сбежать прочь из этого ужасного мира.

– …Он покоит меня на злачных пажитях, – пылко молилась Октавия. – И водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды… Куда ты идешь, Мемфис Джон?

– Прочь отсюда! – прорычал он, набросил пальто поверх пижамы, сунул босые ноги в ботинки и бросился вон из дома, ведомый слепой яростью. Опустился густой туман, он окутал фонари зыбкой вуалью и превратил весь Гарлем в призрачный город. Редкие человеческие силуэты мелькали в нем подобно теням. Мемфис развернулся и пошел в центр.

Почему все это происходит? Что, если Исайю поразила та же болезнь, что и маму? Они даже не подозревали, насколько все плохо, пока не стало слишком поздно. Может быть, это было предупреждение? Он вспомнил слова сестры Уолкер: что Исайя, как радио, улавливает все сигналы. На какую волну он настроился теперь, и как сделать так, чтобы все это прекратилось?

Он пришел в себя только перед кладбищем «Тринити». Раскрытая калитка скрипела на ветру. Почему она не заперта? Дорогу вдруг перебежала черная кошка, и Мемфис испуганно зашикал на нее:

– Пшла! Прочь!

Он поежился: непонятно почему, резко похолодало. Дело было не в ветре – вся природа замерла без единого движения. Не качались ветви деревьев, и ни одного листочка не дрогнуло. Мемфис почувствовал, как у него по рукам и шее пробежали мурашки. Ему почему-то захотелось бегом броситься домой, забиться в угол кровати и с головой укрыться одеялом.

– Кар-р! – на голой ветви засохшего дерева сидел ворон и смотрел на него.

– Оставь меня в покое! – крикнул ему Мемфис.

И тут он увидел силуэт человека, стоявшего посреди кладбища в тумане. Он не шевелился, а просто стоял на месте.

– Мемфис…

Голос был резкий и шершавый, как шелест сухих листьев в канаве. Мемфис стоял, не шевелясь, если не считать его дрожавших коленей. Его дыхание выходило прерывистой паровой азбукой Морзе. Он попытался заговорить, но пересохший язык будто прилип к небу.

– Гэйб?

Фигура поманила его к себе.

– Брат…

Ворон снова каркнул, и Мемфис засмеялся от ужаса. Он совершенно точно сходил с ума – вот в чем было дело. Он уснул, видел какой-то страшный кошмар и попросту не мог проснуться. С чувством полной обреченности Мемфис последовал за призрачной фигурой в глубь окутанного туманом кладбища и оказался у мавзолея, где убийца распял Гэйба в тот страшный день. Друг стоял перед ним в том самом костюме, в котором его похоронили. От его лица исходило легкое мерцание, и весь он слегка светился по краям, фосфоресцировал, как редкая глубоководная рыба, по ошибке заплывшая на мель. Мемфис услышал звук, долгий и пронзительный, как самая высокая нота трубы. Он разрывал его уши и проникал в самое сердце, заставляя его биться, как загнанного зверя. Силы оставили Мемфиса, и он рухнул на холодную землю, не в состоянии пошевелиться. Силуэт Гэйба перед его глазами стал мерцать и меняться, проходя разные фазы: его преданный друг, смеющийся дьявол, полуразложившаяся мертвая маска, по которой ползают опарыши, веки зашиты, и нет языка.

Раздался голос Гэйба, нечеткий, утомленный, словно дававшиеся с трудом слова были последними, какие он мог вымолвить:

– На перекрестке тебя заставят сделать страшный выбор, брат. Бойся того, кто может работать двумя руками. Не позволяй оку увидеть тебя…

Мемфис забился в судороге. Звук трубы достиг такой неправдоподобной высоты, что ему хотелось вопить от боли в ушах. Туман окутал Гэйба мерцающей мантией, и последнее, что Мемфис услышал перед тем, как потерять сознание, были слова друга:

– Шторм надвигается… Все будут нужны…

* * *

Сестра Уолкер сидела за кухонным столом в ночной рубашке, с головой, повязанной шарфом, перед нетронутой чашкой кофе и внимательно слушала рассказ Мемфиса о погибшем друге. Пока он испуганно и сбивчиво рассказывал свою фантастическую историю, она хранила невозмутимое молчание: с самых слов о предсказании Исайи и до происшествия на кладбище «Тринити». Ни один мускул на ее лице не дрогнул и тогда, когда Мемфис рассказал о предупреждении Гэйба – что надвигается шторм – и о том, что он растворился в тумане. Когда Мемфис закончил, сначала ему ответили только монотонное тиканье часов на кухне и робкий молочный свет раннего утра в окне.

Наконец сестра Уолкер заговорила:

– Мемфис, я хочу, чтобы ты выслушал меня очень внимательно. У тебя шок. Я не знаю, что на самом деле случилось на кладбище, но прошу до поры до времени сохранить эту тайну между нами. Никому не рассказывай. Никому – ты меня понял?

Мемфис так устал, что смог только кивнуть.

– Что касается Исайи, я на некоторое время прекращу с ним работать, пока ему не станет лучше. А когда он снова появится, мы будем заниматься только арифметикой, и ничем больше.

– Исайе это не понравится, – глухо сказал Мемфис.

– С этим уже я разберусь. – Она зашлась в приступе болезненного кашля и сунула в рот таблетку. Потом с материнской заботой накинула Мемфису на плечи пальто. Он почувствовал, как где-то в самой глубине его горла зарождается плач.

– А теперь иди домой, Мемфис. Тебе надо отдохнуть.

Стоя на пороге, она смотрела в спину Мемфису, уныло плетущемуся домой. Сегодня кашель был очень сильным – от недостатка сна. Чашка горячего чая и лекарство сделают свое дело. У нее не было противоядия от того, что грозило произойти со всеми ними, – только чувство глубокого, неотвратимого ужаса перед тем безымянным, что распростерло свои необъятные крылья над землей, грозя утопить всех в непроглядной тени.

 

Глава 50

Ложные боги

Машина с визгом затормозила перед театром «Глобус», и Эви выскочила из нее практически на ходу, бросившись к входным дверям. Они не поддались.

– Заперто! – в отчаянии закричала она.

– Служебный вход! – ответил Джерихо. Он обежал здание кругом, Сэм и Эви последовали за ним. Дверь служебного входа была распахнута. Медная ручка почему-то оплавилась до состояния бесформенного кома, а древесина почернела.

Рискуя споткнуться и упасть в темноте, Эви побежала по темному проходу, мимо гримерки, мутно поблескивающей зеркалами.

– Джерихо! – окликнула она. – Сэм?

– Я тут! – Сэм выскочил из-за двери, как чертик из табакерки, и Эви испуганно вскрикнула.

На сцене горели прожекторы, и, подойдя ближе, Эви поняла, что там произошел какой-то страшный спектакль. Увидев подсвеченную лестницу из номера с Баалом, она схватилась за сердце.

– Тета? – робко спросила она. Ответа не последовало.

Эви поднялась на сцену. Загородив глаза от слепящего света софитов, она подошла к алтарю на вершине лестницы. Место было усыпано радужными отражениями миллионов блесток на сценическом костюме бездыханной девушки, лежавшей на алтаре.

– Сэм! Джерихо! – закричала Эви и бросилась вверх по лестнице. Увидев тело, она схватилась рукой за поручни, чтобы не упасть.

– Это она? – крикнул Сэм, поднимаясь к ней.

– Нет, – тихо сказала Эви. По алтарю рассыпались белые локоны.

– Ее кожа… – начал Сэм, положив руку Эви на плечо. Она испуганно подскочила.

– Ее нет, – договорил за него Джерихо.

Двери резко распахнулись, раздались крики «Ни с места!» и «Не дергайтесь!», и в зал ворвалась толпа полицейских с оружием в руках. Эви увидела металлический блеск наручников.

– Вы арестованы, – сказал один из офицеров.

Эви безропотно протянула руки и позволила увезти себя в участок без единого звука.

Маллой метал громы и молнии. Сидя втроем перед его кабинетом, Эви, Джерихо и Сэм слышали обрывки фраз, с которыми он бросался на дядю Уилла.

– Вторглись на место преступления и запутали следы… нарушили закон… я же просил вас не лезть в это дело…

Они с Уиллом успели переглянуться только через щелку приоткрывшейся двери, и этого Эви было достаточно, чтобы испуганно зажмуриться и втянуть голову в плечи.

– Давайте я скажу, что это была моя идея, – предложил Сэм.

– Круто. Тогда я тоже скажу им, что это твоя идея, – согласилась Эви.

И тут пара полицейских втащила в комнату упирающегося Вудхауза и с силой усадила его на стул рядом с Эви.

– Эй! Вообще-то у меня есть права! – запальчиво кричал тот.

– Да ну? – огрызнулся офицер. – Это ненадолго. Представляешь, Серж, вот этого взяли в театре, когда он спрятанной в штанине камерой пытался сфотографировать место преступления. Ничего святого!

– Та камера, между прочим, была собственностью «Дэйли Ньюс», приятель! – воскликнул репортер. Увидев Эви, он сменил тон: – Провалиться мне на этом месте, если это не моя любимая Царица Савская. – Он оскалился. – А ты устроила мне охоту на мусор, отправив на ночную прогулку по холоду. «Арс Мистериум», значит?

– Вы получили то, что заслуживаете, мистер Вудхауз.

Он злобно сверкнул на нее глазами.

– Да ну? А что, интересно, скажет твой дядя, когда узнает, что ты подбрасывала мне информацию для репортажей?

– Так это была ты? – Сэм изумленно поднял брови.

– Еще бы, – сказал Вудхауз, продолжая глядеть на Эви.

– Вы что, пытаетесь меня шантажировать, мистер Вудхауз?

Он пожал плечами:

– Я мог бы.

– Прекрасно. Хотите знать, кто является Киллером Книги Откровений? Это Страшный Джон Гоббс собственной персоной, вернулся из мира мертвых, чтобы закончить ритуал, начатый в 1875 году. А когда он закончит, начнется Армагеддон.

– Эви, – одернул ее Джерихо.

Эви пристально смотрела на Вудхауза. Тот презрительно рассмеялся:

– Да ты шутница. Это здорово. Но мне больше не интересны хвалебные статьи про музей, или про тебя, если ты меня понимаешь.

В коридор вышел Уилл.

– Никто не говорит ни слова, пока мы не доедем домой.

– Прощай, Царица Савская. Был рад знакомству, – сказал Вудхауз.

* * *

Генри спал, свернувшись клубочком. Тета легла рядом, повторив его позу, и коснулась его рукой. Он пошевелился и переплел ее пальцы своими. Тета заплакала, и Генри тут же к ней повернулся.

– Тета? Что стряслось?

– Я была в театре. Там раздавались какие-то странные звуки… Там кто-то был, Генри.

Генри попытался стряхнуть сон и понять, что она имеет в виду.

– Кто там был? О чем ты вообще говоришь, милая?

– Я вернулась назад и встретила там Валли с отрядом копов. Он выглядел так, будто ему дали под дых. Я сделала вид, что была в центре по своим делам и просто проходила мимо. И спросила его, что произошло.

Тета уткнулась головой ему в грудь, и Генри почувствовал, что она вся дрожит.

– Там была Дэйзи, – с трудом проговорила она. – Манхэттенский маньяк добрался до Дэйзи. Она, наверное, вернулась за сережками и… На ее месте могла быть я, Генри.

Она снова принялась плакать. Генри притянул ее к себе. Мысль о том, что он мог потерять Тету, внушала ему ужас.

– Тебе больно?

– Нет. Ах, Генри, я услышала этот жуткий свист, он будто раздавался со всех сторон. Я побежала, но не смогла открыть двери, и вдруг… – Она заговорила шепотом. – Все повторилось, как в Канзасе, Генри.

Генри помнил, что случилось в Канзасе. И также помнил то, что с тех пор этого не происходило еще ни разу.

– Теперь ты в безопасности, я с тобой.

– Что с нами происходит, Генри?

– Я не знаю, милая.

Он крепко обнял Тету, и она положила голову ему на грудь. Так они просидели до самого рассвета.

 

Глава 51

Дикарь с Борнео

На следующий день все газеты пестрели заголовками об убийстве Дэйзи Гудвин. «ПОСЛЕДНИЙ ПОКЛОН! УБИЙСТВО В «ФОЛЛИЗ»! ШОУ КИЛЛЕРА КНИГИ ОТКРОВЕНИЙ!»

Эви как раз читала статью с первого разворота «Дэйли Ньюс», когда вбежал Сэм, размахивающий бумажкой весьма официального вида.

– У меня новости! – Он быстро взбежал по спиральной лестнице на второй этаж библиотеки, где среди книжных шкафов стояла Эви, и довольно прищурился, как кот на сметану.

– Ладно. Я тебе подыграю. Почему ты такой довольный?

– Я нашел налоговые декларации на дом Ноулсов. – Он свесился с перил второго этажа, забрался на лестницу на колесах и оттолкнулся от бортика, принявшись качаться на ней, как на качелях.

– Когда ты стал разбираться в методах расследования?

– Я просто решил положиться на свое природное обаяние, – кокетливо признался Сэм. – Ты ни за что не догадалась бы, насколько полезной и услужливой может оказаться сотрудница государственного архива.

Эви спустилась вниз, преодолевая по две ступеньки каждым шагом, и подошла к Сэму, который продолжал объезжать непокорную лестницу.

– Ну и? Тебе удалось найти что-нибудь интересное?

Сэм еще раз толкнул лестницу.

– Не то слово! Последние тридцать лет налоги оплачиваются некоей миссис Элеанор Джоан Амброзио. – Он выдержал драматическую паузу.

Эви закатила глаза.

– И что?

– Это имя мне ничего не говорило. Поэтому я решил копать дальше. Амброзио – это фамилия мужа. А Блодгетт – старая фамилия. Ничего не припоминаешь?

– Нет! – Эви попыталась ухватиться за лестницу, но Сэм толкнулся снова, и она поймала воздух. Ему очень нравилось играть с ней в кошки-мышки, это точно.

– Мэри Уайт вышла замуж за парня по фамилии Блодгетт! А Элеанор – это их дочь.

Эви шагала следом за лестницей.

– Получается, ее дочь продолжает платить налоги за дом Ноулсов? Но зачем?

– Я подумал точно так же. Видишь, у нас даже мысли одинаковые.

– Ты не мог бы спуститься вниз наконец? У меня уже от тебя голова кружится.

– Ах, куколка! Какие прекрасные слова.

– Сэм, я тебя последний раз предупреждаю. Ты рискуешь стать новой жертвой.

Сэм плюхнулся в кресло, закинул ноги на письменный столик, а руки – за голову, так что его локти смешно торчали по бокам от головы, как крылья.

– Было просто гениально с моей стороны выследить их по налоговым декларациям. Не устаю себя хвалить.

– Когда тебе надоест восхищаться самим собой, может, сделаешь одолжение – объяснишь, в чем дело?

– Мне это показалось очень подозрительным. Если дочь унаследовала старый дом, почему она оставила его себе? Ведь можно было продать его и выручить немало денег, а она сохранила эту развалину. – Он снова замолчал.

– Ты собираешься всю ночь держать меня в напряжении?

Сэм явно обрадовался.

– Всю ночь?

– Давай выкладывай уже.

Сэм откинулся назад и принялся качаться на стуле.

– Я продолжил копать и нашел интересную запись. Агентство недвижимости «Милтон и сыновья» предлагало купить дом. Они были готовы заплатить немалые деньги, чтобы построить на этом месте дорогие апартаменты. Но предложение было отклонено законной владелицей: миссис Мэри Уайт Блодгетт.

Он забросил в рот виноградинку и с триумфом посмотрел на Эви.

– Нашей Мэри Уайт? Возлюбленной Джона Гоббса?

– Именно.

Сердце Эви забилось сильнее.

– Как давно было отклонено предложение?

– Три месяца назад.

– Мэри Уайт еще жива? – Эви вытаращила глаза от удивления.

– Да, жива. Прозябает в каких-то трущобах на Кони-Айленде и тем не менее не продает старую развалину на холме.

– И зачем только ей это нужно?

– Вот и узнаем.

* * *

Мэри Уайт Блодгетт жила на Серф-авеню, в одно-этажной лачуге, продуваемой всеми ветрами и пропахшей морской солью, с видом на американские горки «Молния». Дверь открыла ее дочь, Элеанор, одетая в старое домашнее платье, с волосами, собранными шпильками-невидимками.

– Миссис Амброзио? – спросил Уилл.

– Кому какое дело?

– Как поживаете? Я Уильям Фицджеральд, из музея. Помните, мы говорили по телефону?

В глазах женщины что-то мелькнуло.

– Ах да! Действительно, говорили. Моя матушка очень стара и серьезно больна. Прошу вас, не нервируйте ее.

– Конечно, – согласился Уилл, сняв шляпу.

Миссис Амброзио проводила их через гостиную, захламленную пустыми коробками из-под шоколадного ассорти «Уитмена» и бутылочками из-под «Радитора», не добравшимися до мусорки. В комнате пахло выветрившимся пивом и солью.

– Сегодня у горничной выходной, – сказала хозяйка, и было непонятно – черный юмор ли это или попытка оправдаться, а может быть, и то и другое. – Подождите минутку на кухне.

Эви держала руки при себе. Ей вообще неприятно было там находиться, не то что сидеть. На грязном столе бутылка с наклейкой «МОРФИЙ» стояла в опасной близости с еще одной, надписанной «КРЫСИНЫЙ ЯД». Использованный шприц валялся на окровавленном бинте.

Миссис Амброзио скрылась за занавеской. Через пару минут оттуда раздался ее громкий, пронзительный голос:

– Мам! Тут люди пришли к тебе по поводу мистера Гоббса.

Она вернулась в кухню и поспешно убрала склянки в ящик.

– Иногда у нас появляются крысы, – объяснила она. – Как я уже говорила, мама очень больна. У вас есть пятнадцать минут. Потом ей нужно будет отдохнуть.

Спальня Мэри Уайт за занавесью была похожа на склеп. Сквозь опущенные жалюзи с трудом пробивался солнечный свет. Старуха в кружевном чепце и нечистой ночной рубашке персикового цвета сидела в кровати, опираясь на подушки. Синие вены под иссохшей, как пергамент, кожей бугрились, как горные цепи на старинной карте.

– Вы хотели узнать о моем Джоне, – с трудом произнесла она, делая перерывы для сбивчивого дыхания.

– Да, миссис Блодгетт. Большое вам спасибо, – Дядя Уилл сел на единственный стул, вынудив Эви примоститься на край кровати. От старой женщины шел сильный запах мази «Ментолатум» и чего-то еще, до одури сладкого, как от вянущих полевых цветов. Из-за этого запаха Эви хотелось стрелой вылететь из дома и бежать что есть сил к пляжу, на яркий солнечный свет.

– Вы знали моего Джона? – улыбнулась Мэри Уайт, продемонстрировав свои серо-коричневые зубы.

– Нет, к сожалению, нет, – ответил Уилл.

– Такой милый человек. Он каждую неделю дарил мне гвоздики. Иногда белые, иногда красные. А по особым случаям – розовые.

Эви поежилась. Насколько им было известно, Джон Гоббс мог быть кем угодно, но только не милым человеком. Он убил и расчленил множество людей. Терроризировал Иду Ноулс. И если они не ошибались, его дух вернулся с того света, чтобы завершить страшный ритуал и вызвать Армагеддон.

– Да. Ну что ж. Не могли бы вы рассказать нам о том, во что Джон верил? – начал дядя Уилл. – О культе Братии и…

– Это не был культ! – с кашлем воскликнула старуха. Эви помогла ей отпить воды из заляпанного стакана. – Окружающие пытались подать его как сатанинский. Но он таким не являлся. Это было прекрасно. Мы были искателями, строившими царство истинного духа на этой земле. Джефферсон, Вашингтон, Франклин – просвещенные люди, основатели нашей великой нации – они знали секреты древних. Те, о которых даже не подозревали масоны в своих шикарных храмах. Мы хотели освободить умы людей, разбить оковы. Прежний, знакомый нам мир ожидала гибель, и на его месте должен был родиться новый. В этом и было наше предназначение – перерождение. И Джон, как никто, знал об этом.

– А что с жильцом, который пропал без вести? И молоденькой служанкой? – не унимался Уилл.

– Ложь, – ощерилась Мэри. – Жилец сбежал, не уплатив ренты. А девчонка оказалась нахалкой. Она уехала к сестре и даже не потрудилась попрощаться с нами.

– А Ида Ноулс?

– Ида? – Рука старухи испуганно взлетела ко рту, глаза забегали. – Кто вы такие? Что вам нужно? – Она начала повышать голос. – Я не говорила, что готова вас принять!

Эви порывисто схватила старуху за холодные руки, больше похожие на лягушечьи лапки.

– Я понимаю все, что вы сказали о мистере Гоббсе. Все эти синие чулки считают нас, флэпперов, заблудшими овцами. Но мы только пытаемся жить на полную катушку. – Она быстро оглянулась на Уилла в поисках одобрения. Тот едва заметно кивнул. – Будь мистер Гоббс сейчас с нами, его бы считали человеком передовых взглядов.

Миссис Уайт довольно заулыбалась и коснулась своей влажной ладонью щеки Эви. Два передних зуба старухи почти полностью раскрошились.

– Ты бы ему понравилась. Джон вообще любил хорошеньких девочек.

Эви усилием воли заглушила вопль ужаса, грозящий вырваться из ее горла.

– Если вы не против, мы бы очень хотели знать, почему вы не продаете дом Ноулсов? Я уверена, что вы могли бы выручить за него немало денег.

– Я никогда бы так не поступила.

– Конечно же, нет. – Эви с жаром закивала. – Мне просто было интересно почему.

– Чтобы у Джона остался дом, в который можно вернуться. Он сказал мне, что это очень важно. «Не продавай дом, Мэри, иначе я не смогу к тебе вернуться», – говаривал он.

У Эви по спине пробежали мурашки.

– Но как?

Мэри Уайт откинулась на замусоленные сатиновые подушки и посмотрела на окна, где через жалюзи пробивались лучи света.

– Джонни не рассказывал мне всего. Только он мог понять гениальный план Всемогущего. Даже его тело было освящено, знаете ли. Прямо как произведение искусства: Венера Боттичелли, Давид Микеланджело. Знаки повсюду. Он носил их, как свою вторую кожу.

– Зачем?

– Это все было частью плана, видите ли. Он мог вернуться. Мог переродиться. Воскрешение. И как только он переродится, он принесет с собой Армагеддон. Мир будет очищен огнем, он станет править им, как бог, а мы будем подле него. – Она засмеялась наивным смехом школьницы, совершенно не подходившим ее увядшему лицу. – Он звал меня своей Солнечной Девой. А он сам был принцем. Смотрите. – Мэри с трудом открыла ящик прикроватной тумбочки и достала маленькую черную коробочку. – Откройте его.

На черном вельвете лежало толстое золотое кольцо, поблекшее от времени.

– Красивое, – сказала Эви.

– Оно принадлежало ему, – таинственным шепотом сообщила старуха. – Я подарила его. Я звала его «муж мой», хотя мы не были обвенчаны. Он носил его до самого конца, мой Джонни.

У Эви буквально зачесались руки – так хотелось взять кольцо и прочесть его. Ведь оно принадлежало самому Джону Гоббсу.

– Положите его на место, пожалуйста, – попросила Мэри.

Эви неохотно закрыла коробочку.

– Ой, миссис Блодгетт, вам, наверное, очень неудобно! Доктор Фицджеральд? Не могли бы вы усадить ее поудобнее?

Дядя слегка смутился, но принялся неуклюже помогать старухе пересесть, а она упиралась. Воспользовавшись всеобщим замешательством, Эви сунула кольцо в карман, а коробочку положила в ящик и закрыла его.

– Вот. Так ведь гораздо лучше?

– Да, спасибо, – согласилась Мэри с таким видом, словно ей самой пришла в голову эта идея. Она продолжила свой рассказ. – Но он должен был подготовить мир к Армагеддону. Очистить его от греха. Принять все на себя, как Спаситель. Поглотить весь грех этого мира. – У нее на глазах выступили слезы. – Они убили его. Моего Джонни. Он был такой красивый, но они убили его. Филистимляне! Фарисеи. – Она снова стала задыхаться, и Эви подала ей стакан воды. – Он не причинил вреда ни одной живой душе! Людей к нему так и тянуло, особенно женщин. – Улыбнувшись, она похлопала Эви по плечу. Даже мысль о том, чтобы прикоснуться к Джону Гоббсу, казалась Эви отвратительной до тошноты. – Мне больно. Где Элеанор с моим лекарством? Глупая девчонка, всегда опаздывает.

– Да, конечно, – успокоила ее Эви. – Она сейчас принесет вам лекарство. Но мне всегда было любопытно – не упоминал ли мистер Гоббс о ритуале для привязывания духа или об отправлении его в другой мир после того, как вся работа закончена?

Мэри Уайт нахмурилась:

– Нет. Вы не позовете дочь с моим лекарством?

– Конечно же, позову! А мистер Гоббс носил особый талисман, не так ли?

– Да, – ответила Мэри Уайт, ее голос ослабел от боли. – Всегда.

– И где сейчас этот талисман?

– Талисман? – Она растерянно посмотрела на Эви, и та всерьез испугалась, что они не успеют узнать необходимую информацию.

– Он отдал его вам? – предположила Эви. – Может быть, в качестве подарка любимой?

– Я же сказала, он всегда носил его при себе, – отрезала старуха. – Он был на нем и в момент смерти. С ним его и похоронили. Элеанор! Мое лекарство! – воскликнула миссис Уайт.

– Его похоронили в братской могиле для нищих. Ее давно уж и нет, – тихо шепнул Уилл Эви на ухо.

– Нет, нет! Никаких братских могил для моего Джонни! – вдруг поправила его старуха. Почему-то ее слух оказался гораздо лучше памяти.

– Прошу прощения. Мы думали…

– Мы заплатили охране, чтобы они отдали нам тело. И в соответствии с пожеланиями Джонни мы похоронили его дома.

– В Бруклине или у Ноулсов?

– Нет, – раздраженно ответила старуха. – В его настоящем доме.

– Где он находится? – спросила Эви.

– Как же, в Бретрине, милая. На старом холме, рядом со всеми посвященными.

Кажется, время остановилось. Эви будто издалека услышала собственный голос.

– Мистер Гоббс был из Бретрина?

– Да, конечно.

– Но ведь после пожара в Бретрине не осталось выживших, – изумилась Эви.

– Остался только один. Милая, ты не передашь мне вон ту шляпную коробку?

Эви сняла с комода коробку и передала ее старухе. Оказалось, что в коробке было двойное дно. Мэри достала молитвослов в кожаном переплете, а затем пожелтевшую, сложенную вчетверо бумажку, которую передала Эви.

Это была запись в приходской книге Бретрина, датированная 6 июня 1842 года: Йоханан Хоббесон Олгуди, сын пастора Джона Джозефа Олгуди и Рут Олгуди (умершей от родов).

– Какую жертву они сделали ради него, избранного!

Дочь Мэри Уайт отдернула занавеску и показалась на пороге со шприцом в одной руке и гибкой трубкой в другой.

– Я ждала, – взвилась на нее Мэри Уайт. – Ты хочешь, чтобы я страдала, не так ли? Моя жизнь раньше была такой хорошей…

– Да-да, я помню. Когда ты жила в особняке на холме. Я знаю. Если ты бы не платила огромные налоги за эту развалину, нам бы не пришлось жить в этой вонючей дыре. Ты когда-нибудь об этом думала?

Мэри Уайт слегка застонала, когда дочь вставила иглу в ее покрытый синяками сгиб локтя и расправила трубку. Уже через мгновение глаза старухи заблестели от морфия.

– Он возвращается, вы знаете? – У нее начал заплетаться язык. – Он сказал, что вернется за мной, и я жду. Я сохранила все для него. Он сказал, что вернется, и я это знаю. – У нее закатились глаза. – Такой прекрасный человек.

Когда Мэри Уайт растворилась в наркотическом бреду, Уилл с Эви распрощались с хозяйкой и ушли. Они спешили домой, лавируя среди прогуливающихся на солнышке семейств.

– Ну конечно же! – воскликнул Уилл. Он встал как вкопанный перед красочным плакатом, рекламирующим дикаря с Борнео. Рядом с палаткой мужчина в ярко-красном цирковом смокинге и цилиндре приглашал гостей зайти внутрь. «Войдите и посмотрите на дикаря – полумонстра, получеловека!» Прямо за их спинами вагонетки американских горок медленно поднимались на самый верх с мерным «щелк-щелк-щелк», перед тем как унестись с обрыва вниз и в мертвую петлю. Седоки завопили одновременно от ужаса и от удовольствия. Это был последний день работы горок перед закрытием сезона до следующего лета.

– Ну конечно же, – еще раз сказал он, словно убеждая самого себя. – Все сходится.

– Прекрасно. Теперь ты не мог бы мне объяснить, в чем дело?

– Йоханан – это еврейский вариант имени Джон. Джон Хоббесон Олгуди. Или Джон Гоббс, – сказал Уилл. – Страшный Джон Гоббс был сыном пастора Олгуди – и избранным. Тот самый Зверь из пророчества. Он вернулся, чтобы завершить работу отца и устроить Армагеддон на этой земле.

Они пошли дальше, и Уилл говорил так же быстро, как делал шаги:

– Мэри сказала, что он должен поглотить весь грех этого мира. Забрать себе все грехи. Вот почему он забирает у жертв части тел в соответствии с книгой: он их поедает. Это древняя магия: идея о том, что с поглощенной плотью твоих врагов тебе передается часть их силы. И они уже не смогут тебя победить! Два, пожалуйста – и с соусом! – Он остановился перед ларьком с хот-догами. Выудив из кармана две монеты, он передал их мальчику за прилавком, в обмен получив два хот-дога. Один из них он протянул Эви, и та посмотрела на него в ужасе.

– Ой. – Она скривилась, глядя на еду. – Правда, дядя…

Уилл проглотил свой за два укуса, продолжая говорить.

– В случае Джона они помогают ему переродиться. Дают ему силу.

Эви осторожно откусила от своего хот-дога. Он оказался, как ни странно, вкусным, и она поняла, что даже разговоры о каннибализме теперь не в состоянии перебить ей аппетит.

– Если талисман – это его связь с реальным миром и его защита, тогда мы должны ее уничтожить. Таким образом, мы уничтожим его связь с этим миром. Это верно?

– Звучит вполне обоснованно.

– Но Мэри сказала, что его похоронили с ним.

– Да. – Уилл призадумался. – Работенка предстоит грязная.

Эви перестала жевать.

– Ты же не можешь говорить об этом всерьез. – Она посмотрела на него удивленными глазами. – Помада святого Людовика! Ты серьезно.

Уилл смял обертку своего хот-дога и бросил ее в мусорку.

– Поедем на север, в Бретрин. И нам понадобится лопата.

* * *

Джерихо вернулся в Беннингтон из государственного архива, куда он ездил по просьбе Уилла. Он даже не стал снимать свое пальто.

– Нашел! Все документы.

Он вручил их Уиллу и угрюмо кивнул Сэму, который сидел за обеденным столом с Эви.

– Сэм. А ты припозднился.

– Просто не бросаю Эви в одиночестве. – Он триумфально улыбнулся, глядя на Джерихо.

Уилл принялся зачитывать документы вслух:

– Йоханан Хоббесон Олгуди попал в приют Новой Звезды, где его официально зарегистрировали 10 октября 1851 года. Директор оставлял на его счет лишь короткие записи, но они характеризуют Йоханана Олгуди как тихого, но злобного и заносчивого мальчика, склонного к жестокости, к тому же писающего в кровать. Когда его привели к директору для острастки, он сказал только: «Я Змий-искуситель, избранный Господом Богом». Остальные дети остерегались его. Он звал себя Зверем. После двух неудачных попыток Йоханану удалось бежать летом 1857 года. Больше никаких сведений нет.

– Теперь мы знаем, что это он. Но остается непонятным, как его остановить, – сказал Джерихо, наконец сняв пальто и повесив его на крючок. – Ведь последняя страница Книги Братии с заклинанием для уничтожения Зверя была вырвана. Ты сказал, что мы должны обезвредить фанатика его же оружием. Но как мы сможем разыскать нужную информацию? Комета прилетит через два дня.

– Я хочу вам всем кое-что показать. – Эви развернула салфетку, в которой лежало кольцо Джона Гоббса.

– Это то, что я думаю? – спросил Уилл. Когда она кивнула, он нахмурился. – Это уже похоже на вредную привычку, Евангелина.

– Уилл, если я смогу его увидеть и понять, мы сможем на шаг опередить его.

– Ты считаешь это удачной идеей, куколка? Ведь этот парень – настоящий убийца, – заметил Сэм.

– И призрак, – добавил Джерихо.

– Какой смысл в обладании такой силой, если ее нельзя использовать?

– Я восхищен твоей смелостью, но уже сомневаюсь, в здравом ли ты уме, – подколол Сэм.

Уилл наклонился к Эви.

– Эви, это уже не фокус на вечеринке. Кольцо принадлежало самому Зверю.

– Понимаю.

– Сделай это, узнай то, что нужно, и убирайся поскорее, – посоветовал Уилл. Эви кивнула. – Я хлопну три раза, чтобы помочь тебе выйти из воспоминаний. Если ты почувствуешь, что тебе что-то угрожает…

– Мне это совсем не нравится, – пробормотал Сэм. – А тебе, Фредерик?

– Скажешь кодовое слово. Только выбери какое.

– Как насчет «нет»? – спросил Сэм. – Или «стоп»?

– Джеймс, – сказала Эви. – Кодовым словом будет Джеймс.

Уилл кивнул:

– Хорошо.

– Эви, ты уверена, что хочешь сделать это? – спросил Джерихо.

– Очеделенно. – Эви изобразила на лице улыбку. У нее тряслись руки от ажиотажа и напряжения – с этим даже не мог сравниться лучший столик в самом модном клубе. – Положите его мне на ладонь, пожалуйста.

– Мне не нравится эта идея, – проворчал Сэм, но подчинился.

Эви сжала кольцо в ладони и положила другую руку сверху, будто запечатала. Ей понадобилась пара мгновений, чтобы войти в привычный ритм, и вскоре она уже проваливалась куда-то через завесу сознаний.

– Вижу город с грязными улочками, – сказала Эви сквозь транс. – Лошади и фургоны. Не могу… Все ускоряется…

– Сконцентрируйся и дыши, – проинструктировал ее Уилл.

Эви сделала три глубоких вдоха и изображение выровнялось.

– Стоит толпа, а перед ней – проповедник…

Высокий мужчина с пышной бородой, стоя на перевернутой корзине для фруктов, вел проповедь. Со всех сторон начали подтягиваться зеваки и высмеивать его. Их лица в какой-то момент показались Эви сатанинскими мордами. Но проповедник не обращал внимания, напротив, его голос набирал силу.

– Вы должны быть готовы к тому, что настанет день Страшного Суда, и Зверь осуществит божье возмездие над грешниками. И если вы принадлежите к числу посвященных, то будете прощены. Готовьте свои дома, наносите на них знаки, чтобы приблизить его святое присутствие, и освящайте плоть свою, чтобы стать свидетелями его величия! – гремел он. Рядом стоял мальчик лет девяти-десяти, с бледным лицом и ледяными синими глазами. Он поднял вверх книгу в кожаном переплете.

– Вот слово Господне! Евангелие Божьей Братии!

Кто-то швырнул в него помидор. Он разлетелся в пюре на его лице и красными ошметками пополз вниз, запачкав костюм. Все засмеялись. Проповедник, не обращая на это внимания, вытер лицо чистым платком, не прерывая своей яростной речи. Но мальчик посмотрел на шутника, бросившего помидор, таким взглядом, что тот прекратил смеяться.

– Эви? – окликнул ее Уилл.

– Да, я здесь, – ответила она. – Все меняется. Я вижу фургоны у реки. Холодно. Дыхание проповедника вырывается белыми облачками. Они молятся…

Преподобный Олгуди воздел руки к небу, стоя перед своей небольшой паствой.

– Вы все – избранные, посвященные, Божья Братия…

– Ангел Божий явился мне в виде вспышки света и повелел пойти иным путем, против греховного мира и выстроить царство Божие на этой земле… – повторила Эви. – Кровь Агнца течет в наших жилах, и в крови утопнут враги наши, и осуществится наше истинное предназначение на этой земле.

Связь воспоминаний снова разрушилась, и Эви летела глубже, в черную бездну. Она изо всех сил попыталась сконцентрироваться и увидела ноги мальчика, бегущего по опавшей листве, слышала его быстрое дыхание. Затем он лежал на речном берегу и смотрел в облака над головой. Эви на мгновение почувствовала его одиночество и смятение. Из-за деревьев вышел олень, принюхиваясь по ветру. Он поднял голову, и мальчик швырнул в него камень, засмеявшись. Животное взвилось и с треском ветвей скрылось в лесу.

– Эви, где ты?

– Кажется, внутри церкви, – медленно ответила она, и картинка перед ее глазами постепенно обрела четкость.

Мальчик с синими глазами, раздетый по пояс, сидел, привязанный к стулу. Его окружали посвященные. Он испуганно извивался, пытаясь освободиться от пут, и не сводил глаз с отца, который переворачивал клейма, раскалявшиеся в очаге. Всего их было двенадцать – пентаграмма и по клейму на каждое из жертвоприношений.

– Твоя плоть должна быть сильна. Господь не потерпит слабости в своих избранных. – сказал проповедник. Он достал раскаленное клеймо и подошел к мальчику, который принялся вопить.

– О Боже, – сказала Эви. Она не чувствовала, что по ее щекам текут слезы.

– Уилл, останови ее, – сказал Джерихо.

– Я поддерживаю Великана Фредерика, – вмешался Сэм.

Уилл сомневался.

– Еще чуть-чуть. Мы уже близко.

Сэм его не послушал.

– Эй, куколка? Пора выныривать на поверхность. Ты меня слышишь?

– Я же сказал, еще немного! – отрезал Уилл.

Подсознание Эви отпрянуло от боли и страха мальчика. На мгновение она дернулась назад, пытаясь отстраниться от бешено мелькающих картинок. Она приказала себе дышать и держать себя в руках, не убегать прочь. Вскоре поток воспоминаний выровнялся.

– Я в порядке, – сказала она ровным голосом. – Все нормально.

Мальчик сидел на речном берегу с Книгой Братии на коленях. Сердце Эви забилось быстрее, когда она попыталась заглянуть ему через плечо.

– Вырванная страница. Я вижу ее, – сказала она, и Уилл схватил ручку. – «В сосуд заключаю твой дух. Огню вверяю твой дух. Во тьму отправляю тебя, Зверь, и никогда впредь не возвращайся».

Маленький Джон Гоббс выдернул страницу из книги, разорвал ее на множество маленьких кусочков и пустил их по реке.

– Мы сделали это, Эви. Можешь остановиться, – сказал Уилл.

Эви еще никогда не погружалась в воспоминания так глубоко. Она с трудом слышала их приглушенные голоса, будто засыпала в своей постели, а в соседней комнате шел разговор. Ощущение затягивало ее, как наркотик, и ей не хотелось останавливаться.

– Я где-то совсем в другом месте, – мечтательно сказала она.

Она шла по дороге, усыпанной опавшей листвой, в сторону лагеря. Мужчины с торжественными лицами и женщины в простых одеждах выходили из скромных хижин и шли вместе с детьми к амбару, обшитому белыми крашеными досками и изрисованному теми же знаками, что оставлял на своих записках Джон Гоббс. Над дверью красовалась пентаграмма со змеей.

– Пентаграмма Зверя, – прошептала Эви.

– Эви, сейчас я хлопну в ладоши, – предупредил Уилл. Но когда он это сделал, Эви нырнула еще глубже. Теперь она была вне его досягаемости.

Словно в трансе, она последовала за остальными в церковь. Женщины сидели по одну сторону зала, с детьми у ног, а мужчины – по другую. Перед ними с суровым лицом стоял пастор Олгуди, рядом с ним – синеглазый мальчик.

– Время пришло. В городе я узнал, что местные власти выслали отряд в Бретрин, чтобы задержать всех нас. Прости их, Великий Отец, ибо не ведают, что творят. Да, пришло время избранному начать свое путешествие!

– Аллилуйя! – вскричала одна из женщин, подняв руки к потолку.

– Пришло время начать ритуал! Пришло время Зверю восстать и свершить суд над всеми грешниками!

– Аллилуйя! – подключились другие.

– Мы – посвященные. Мы должны быть сильны духом. Господь не потерпит слабости в своих избранных. – Пастор Олгуди открыл книгу и нашел нужную страницу. – И услышал я глас ангельский, грому подобный, и сказал он «Никто из посвященных не сможет войти в царство Божие, пока не очистит плоть свою маслом и пламенем небесным. Их жертва станет первой – приношение верующих, и Зверь заберет их книгу и искупается в дыму от их плоти и церкви. Да будет это первой жертвой, и пусть ритуал начнется». Аллилуйя!

Пастор Олгуди передал две канистры, и посвященные стали обливаться их содержимым. Эви почувствовала удушливую вонь керосина. Сердце испуганно заскакало у нее в груди. Пастор Олгуди надел на сына талисман-пентаграмму и положил руку ему на лоб.

– Возьми нашу плоть и сделай ее своей. Так сказал Господь. Иди. Делай то, что должен. Найди себе обиталище и освяти его. Готовьте свои жилища, сказал он. Не забывай воздавать нам должные почести.

Тихо и спокойно мальчик вышел из амбара и запер за собой двери. Внутри пастор Олгуди продолжал молиться, а его паства затянула заунывный гимн. Эви чувствовала запах паленого. Тонкие облачка черного дыма просачивались через щели обшивки. Языки пламени уже лизали крышу. Мальчик стоял на месте, молился и позволял дыму проникать в его легкие.

– Господь не потерпит слабости в своих избранных, – повторял он снова и снова.

Внутри начали плакать и кашлять дети. Женщины пытались продолжать петь. Пастор Олгуди задыхался от дыма, его проповедь перешла в страшный вопль. Эви хотелось убежать прочь, но она не могла. Она не могла разжать ладонь и выпустить кольцо и не могла вспомнить кодовое слово. Эви погрузилась слишком глубоко и понятия не имела, как оттуда можно было выбраться или позвать на помощь. Вопли стихли, раздавались только приглушенные стоны. Крыша просела и обвалилась. Дым окутал все: Эви закашлялась, она не могла дышать. В лесу послышались оклики – кто-то шел в гору со стороны города. Мальчик быстро открыл глаза. На секунду Эви показалось, что вокруг его зрачков танцует пламя. Маленький Гоббс поднялся и пошел к лесу, на звуки голосов. И вдруг он остановился и обернулся к Эви. От выражения его лица, полного спокойной жестокости, у Эви похолодело сердце. Он смотрел прямо на нее!

– Я тебя вижу, – сказал он, и это был не голос мальчика, а жуткий адский хор. – Я вижу тебя сейчас.

– Дж… Джеймс… – прошептала Эви, вдруг вспомнив кодовое слова. – Помогите. Джеймс.

Она пришла в себя от того, что Джерихо тряс ее, как куклу. Ладонь была сжата, но кольца в ней не было – его вынул Сэм.

– Эви! – кричал Джерихо. – Эви!

Она сделала жадный прерывистый вдох, будто поднявшись на поверхность воды с огромной глубины.

– О Боже, о Боже!

– Нам давно пора было прекратить, Уилл! – прорычал Джерихо.

– Все в порядке, – автоматически ответил Уилл.

– Я видела его – видела Зверя! Ужасно, как ужасно! – Ее скрутило и чуть не вырвало. Голова страшно разболелась, и перед глазами все поплыло.

– Принесу воды, – сказал Сэм и скрылся на кухне.

Эви продолжала держаться за стол, даже сидя на месте. У нее мертвенно побледнело лицо, по лбу сочился холодный пот. Вся комната будто плясала вокруг.

– Он… он вдруг посмотрел на меня! Прямо на меня! И сказал: «Я тебя вижу!»

– Какого черта это означает? – спросил Сэм. Он пытался помочь Эви сделать пару глотков из стакана, но у нее ничего не получалось.

– Все в порядке, – повторил пораженный Уилл.

– Ничего не в порядке! Нельзя было этого делать! Как можно было поступить так с ней – она не подопытный кролик! – накинулся Джерихо на оцепеневшего Уилла. Взяв Эви на руки, он отнес ее в комнату и положил на кровать.

Эви еще никогда не было так плохо. Голова гудела набатом, желудок крутило, и она без сил лежала на мокрых от пота простынях в темной комнате. Каждый звук болезненным эхом отдавался в ее пустой и гулкой голове.

Она с трудом осознала, что ей снова снится кошмар про Джеймса, но он перемешался с образами, увиденными через кольцо, так что Эви не знала, что происходит на самом деле. Сначала она увидела, как Страшный Джон и Джеймс играют в шахматы прямо посреди поля боя, а песня на граммофоне крутится с удвоенной скоростью, так что не разобрать слов. В лесу меж деревьев бежал Генри и звал кого-то по имени Луис. На лесной опушке стояла женщина в ночной рубашке и противогазе. Увидев ее, женщина сняла противогаз, и Эви узнала мисс Адди.

– Какой страшный выбор, – сказала та, покачав головой, и небо осветилось первой зарницей взрывов, приближавшихся к ним смертельной волной.

Эви проснулась в половине девятого утра, мучимая невыносимой жаждой. Проковыляв на кухню за водой, она увидела, что в комнате дяди горит свет. Дверь была приоткрыта, но Эви тихонько по ней постучала.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Уилл.

– Уже лучше. – Эви опустилась в неудобное кресло, придуманное, видимо, с целью как можно скорее выпроводить посетителя. – Что вчера случилось?

– Ты установила с ним психическую связь. Ты могла его увидеть, но в итоге и он смог увидеть тебя. Вот в чем опасность твоего дара: ты становишься уязвимой для второй стороны. – Уилл задумчиво постучал пальцами по подбородку. – Ты слышала историю сестер Фокс из Гайдсвиля, Нью-Йорк?

– Это что, какой-то радиоквартет?

На лице Уилла мелькнула улыбка.

– В середине девятнадцатого века еще не было радио. Сестры Фокс жили в Гайдсвиле, в старом доме, по преданию, населенном привидениями. Младшие сестры, Мэгги и Кейт, объявили, что находятся в связи с миром духов. Они задавали вопросы, а дух по прозвищу мистер Сплитфут отвечал им с помощью стуков. – Уилл постучал по столу для наглядности. – Во времена расцвета спиритуализма они стали настоящей сенсацией.

– Вот что происходит с людьми, когда нет радио, – заметила Эви.

– Да. Тем не менее позже девушки передумали – ударились в религию и сознались, что их связь с миром духов была фальсификацией, что они производили эти стуки, щелкая костяшками пальцев ног. Для них начались тяжелые времена, они стали много пить. Поговаривали, что они напиваются, чтобы избавиться от своего дара.

Эви посмотрела на свой большой палец так, будто он мог прожечь дыру в ковре.

– А какой смысл во всей это истории?

– Спустя год Маргарет Фокс совершила новое признание, она опять передумала и заявила, что все происходило на самом деле. Я ей верю. Думаю, сестры просто были напуганы, поэтому прекратили свое занятие и официально объявили об этом, будто говоря неупокоенным духам: «Уходите, отныне мы для вас закрыты». Спустя много лет после смерти сестер в подвале их дома в Гайдсвиле нашли человеческий скелет.

Уилл пошуршал вырезками на своем столе. Эви поняла, что он разбирал их много часов подряд.

– Но почему все это происходит? – спросила она.

Уилл снова постучал пальцами по подбородку.

– Не знаю. Что-то притягивает таких, как Джон Гоббс и ему подобные. Какая-то энергия. Духи обычно скапливаются там, где присутствует сейсмическая активность, хаос, политическая нестабильность, религиозный раскол, война, изобретательство, индустриализация и инновации. Говорят, засвидетельствовано огромное количество паранормальных явлений во время Американской Революции, а также Гражданской войны. Вся эта страна рождалась во времена огромного энергетического напряжения. – Он задумчиво сложил пальцы. – Демократии присущ определенный дуализм – две противодействующие силы пытаются погасить друг друга. Культурные столкновения. Различные вероисповедания. Все вместе объединилось, и в результате образовалась наша страна. Для баланса требуется титаническое количество энергии, а, как я уже сказал, духи притягиваются туда, где есть энергия. – Он положил руки на стол.

– Мы сможем его остановить?

– Я думаю, что да. – Уилл слегка улыбнулся. – Утром мы поедем в Бретрин и эксгумируем тело, так что сможем забрать источник его силы на этой земле – талисман с пентаграммой.

– А потом?

– Потом мы привезем его в музей и создадим магический защитный круг. С помощью заклинания мы запрем его дух в талисмане и уничтожим его прежде, чем Соломонова комета появится на небосклоне.

Уилл смотрел на нее по-новому, и Эви это чувствовала.

– Ты повела себя очень храбро, Евангелина.

– Я правда была храброй?

– Самой храброй. Наверное, семейная черта характера.

После похвалы Уилла Эви стало гораздо лучше. Желудок больше не болел, и в голове прояснилось. Ее взгляд случайно упал на фотографию таинственной женщины на столе Уилла – той самой, которую она видела в воспоминаниях всего неделю назад. Казалось, будто прошли годы.

– Кто она, дядя?

Уилл, будто забывшись, провел пальцем по фотографии.

– Ротке Вассерман. Когда-то она была моей невестой.

– Но почему ты на ней не женился? – удивилась Эви и тут же поняла, что совершила ошибку. Что, если она бросила его у самого алтаря, променяла на мужчину побогаче и посолиднее?

– Она умерла, – мягко сказал Уилл.

– Ой.

– Это было много лет назад, – сказал Уилл, словно это что-то объясняло. – И с тех пор мне не удается разобраться с перчатками. Постоянно теряю одну из пары.

Впервые за долгое время Эви не знала, что сказать. Она никогда не считала дядю человеком в полном понимании этого слова. Для нее он походил на ходячий учебник, который иногда повязывает галстук. Теперь же стало ясно, что он на самом деле человек, носящий в сердце глубокую рану по имени Ротке.

– Мне очень жаль, – тихо пробормотала она.

– Да. Ну что ж. Мы оба кого-то потеряли. – Уилл отвернул фотографию к стене.

Эви невольно потянулась рукой к своему талисману. С той самой поры, как она услышала от Уилла, что призраки существуют, она хотела задать ему вопрос. Только теперь она набралась храбрости.

– А все эти истории про медиумов, людей, которые общаются с духами… Неужели действительно можно связаться с кем-то на той стороне, если захочешь?

Уилл посмотрел на талисман, который Эви сжимала в руке.

– Лучше всего оставить мертвых в покое, – примирительно сказал он.

– Но что, если они сами не в покое? Что, если им нужна твоя помощь? Что, если они приходят в твои сны снова и снова? – Эви почувствовала, что слезы снова подкатывают к горлу. Скоро она станет девочкой-фонтаном, хотя ей этого очень не хотелось. – Что, если они пытаются пробиться к тебе и сообщить что-то, а ты не понимаешь, о чем речь?

– А что, если они просто пытаюсь тебе навредить? – спросил Уилл. – Ты никогда о таком не думала?

Нет. Она не думала. Но Джеймс? Джеймс ни за что не причинит ей зла. Или нет?

– Люди обычно думают, что самая опасная эмоция – ненависть. Но так же опасна может быть и любовь, – сказал Уилл. – Существует множество историй о духах, населяющих определенные места, а также являющихся людям, которые много значили для них при жизни. Таких историй даже больше, чем о неупокоенных душах, жаждущих возмездия.

– Дядя, если ты веришь в призраков и гоблинов…

– Я не верю в гоблинов.

– В существ с гоблинскими чертами. – Эви закатила глаза. – Так почему в таком случае тебе трудно поверить в Бога?

– А что за бог создал бы такой мир и позволил бы случаться подобному? – спросил он, посмотрев на нее долгим взглядом, прежде чем уткнуться в свои карманные часы. – Скоро начнется «Капитан Сумерки и его секретная бригада». Не хочешь послушать?

– С удовольствием.

Уилл включил радио. Раздалась зловещая музыка.

– Где бы ни затаилось зло, где бы ни сгустились тучи, там спешат на помощь Капитан Сумерки и его секретная бригада, готовые бороться с преступниками и спасать мирных граждан…

Расцвеченная тенями гостиная заполнилась звуковыми эффектами, музыкой и хорошо поставленными голосами актеров, обещающих разобраться с любой опасностью.

Но этого было недостаточно, чтобы заставить духов держаться подальше.

В окна тихо стучал дождь. Деревья в Центральном парке гнулись от ветра. На темных улицах раздалось посвистывание. Это Джон Гоббс шагал к музею Американского Фолькора, Суеверий и Оккультизма. Он легко вошел в старый особняк, под завязку набитый амулетами гри-гри, ведьминскими письменами и фотографиями призраков. Жалкие безделушки. Детские игры. Зонты, раскрываемые против тайфуна. Еще два дня, и все это потеряет смысл. Но сначала ему нужно выполнить свою работу. Насвистывая, Джон Гоббс прошел в библиотеку. Она утопала в ночной темноте, но он с легкостью мог различить стол. Теперь он отлично видел во мраке. Сначала он открыл ящик и положил в него небольшой подарок. Но и ему тоже кое-что понадобится. Это что-то подмигивало ему из-под стопки газетных вырезок. Это сгодится. Да, отлично подойдет. Он положил находку в карман и ушел из музея, напевая: «Страшный Джон, Страшный Джон, в белый фартук наряжен…»

Наверху, на втором этаже, в своей комнате проснулся Сэм. Ему показалось, что кто-то поет, но вокруг царила тишина. Он перевернулся на другой бок и провалился в сон.

 

Глава 52

Все будет хорошо

Мемфис шагал по усыпанным жухлой листвой улицам Аппер-Вест-Сайд, зябко застегивая пальто на пронизывающем ветру. Пришла настоящая осень. В воздух поднимался дым из каминных труб, добавляя ветру едкий горьковатый привкус. Ночи стали длиннее.

«Все будет хорошо, Мемфис. Прекрати волноваться».

Мемфис зашагал быстрее, спеша в музей Американского Фольклора, Суеверий и Оккультизма. Сестра Уолкер посоветовала ему сохранить происшествие с призраком Гэйба при себе: скорее всего у него начались галлюцинации от усталости и нервного истощения. Но с учетом странного поведения Исайи появления призрака Гэйба и странных снов, которые они делили с Тетой, игнорировать приходилось слишком много – Мемфису очень хотелось, чтобы кто-нибудь объяснил ему, что происходит.

Вдалеке сквозь поредевшую листву деревьев можно было разглядеть готические шпили Беннингтона. Там жила Тета, и на мгновение ему захотелось подняться к ней, увидеть ее и позабыть об этом сумасшедшем мире. Но она имела какое-то отношение ко всем загадкам, которые Мемфис хотел разгадать. Он ничего не мог с этим поделать, кроме того, ему хотелось получить ответы на свои вопросы, поэтому он продолжил свой путь.

На углу Центрального парка и 88-й улицы Мемфис почувствовал, что его преследуют. Оглянувшись через плечо, он увидел двух мужчин, держащихся на ненавязчивой дистанции. С первого взгляда Мемфис понял, что это копы в штатском. Пытаясь успокоить взволновавшееся сердце, он старался выглядеть непринужденно. У него не было с собой букмекерских списков – он был чист. Мемфис слегка ускорил шаг, и то же самое сделали его преследователи. Они действительно идут за ним. Мемфис оглядел улицу, ища пути к отступлению. Вдоль западной части Центрального парка уличные рабочие копали туннель – готовили новую линию метро. Может быть, он спрячется там? Нет, он загонит сам себя в ловушку и, возможно, сломает ногу. Но он способен от них оторваться. Мемфис дождался, когда улицу начал пересекать автомобиль, и метнулся прямо ему под колеса. Водитель, выругавшись, повернул на бульвар, моментально перекрыв все встречное движение. Мемфис со всех ног бросился в Центральный парк. Легкие горели, и каблуки ботинок громко стучали по обходной тропинке, извивающейся вниз среди деревьев и камней, усыпанных блеклой осенней фольгой солнечных зайчиков. Сквозь свое прерывистое дыхание Мемфис слышал крики бегущих за ним полицейских. Они оказались быстрее, чем выглядели на первый взгляд, но Мемфис не планировал сдаваться. Он оглянулся еще раз – кажется, ему удалось оторваться. Его охватило ликование. Мемфис повернулся вперед в самый последний момент и увидел поперек дороги няню с детской коляской. Женщина испуганно приросла к месту, не в силах убрать коляску с его пути. Мемфис слишком сильно разогнался на спуске с холма, попытался остановиться и, поскользнувшись, упал и прокатился по мокрой траве и камням, оглушенный, поцарапанный и ошеломленный. Брюки порвались в нескольких местах, из колена сочилась кровь. Он попытался подняться на ноги, но слишком поздно – мужчины уже подоспели, грубо схватили его и заломили ему руки за спиной.

– Что у нас тут? – запыхавшись, выдавил один, и Мемфису осталось только злорадствовать, что он хотя бы заставил их хорошенько проветриться. – Кажется, мы поймали подпольного букмекера?

– Нет, – ответил Мемфис. – Я чист.

– Да ладно? А что же это у тебя в кармане? – спросил второй коп. Достав из-за пазухи пачку букмекерских списков, он сунул их Мемфису в карман.

– Я бы сказал, что здесь не меньше двадцати пяти штук – достаточно для того, чтобы судья упек тебя за решетку, парень.

– Но это не мое! – Как только слова вылетели изо рта Мемфиса, он понял, насколько нелепо все выглядит, насколько бесполезен его протест. Слово двух белых копов против негритянского букмекера? Исход заранее понятен.

– Позвоните папе Чарльзу, – сказал Мемфис. – Он даст вам все, что нужно.

– Мы не работаем на папу Чарльза, – прорычал один из копов. Стало ясно, что его подкупил голландец Шульц. – Ты поедешь с нами прогуляться, дружок.

Полицейские затолкали его в поджидавшую у парка машину. Обогнув бордюрный камень, они вырулили на дорогу. Мемфис из окна посмотрел на шпили Беннингтона, которые уплывали от него вдаль, как мираж.

 

Глава 53

Прекрасное наследие

В четыре часа дня длинные тени пролегли по изогнутым склонам Катскильских гор. Увидев изъеденный непогодой, выцветший указатель на Бретрин, Уилл свернул с главной дороги. Дорога изгибалась к долине, мимо небольшой фермы с нарисованным на стене амбара многоугольником. Листва деревьев сверкала осенними красками: багряным, золотым и апельсиновым. Где-то внизу на глаза выплывал небольшой городок, похожий на открыточную картинку: игрушечные газовые фонарики, затейливые крыши и церковные шпили. Он выглядел странным и причудливым, будто время в долине замедлило свой бег на рубеже веков. Такие места обычно выбирали политики, чтобы поговорить о патриотической Америке и угрозе потерять свои символы.

Они направлялись на север. Дорога была тяжелой, из-за вездесущей грязи они ехали медленнее и приехали гораздо позже, чем рассчитывали. Они заселились в мотель на окраине города: старое, обшарпанное место с просторной парковкой для автомобилей и фургонов. Дядя Уилл позвонил в колокольчик, и появился портье с развесистыми усами, похожими на руль велосипеда, но в более-менее современном пиджаке. Уилл расписался в книге посетителей как мистер Джон Смит с семьей из Олбани и снял две комнаты – одну для себя с Джерихо и отдельную для Эви.

– Приехали на сельскую ярмарку? – спросил портье.

– Конечно же, да. Мы слышали, что она – лучшая в штате Нью-Йорк, – с напряженной улыбкой ответил Уилл. – Мои сын и дочь сгорают от нетерпения.

Эви удивленно покосилась на дядю. Все еще улыбаясь, он слегка кивнул ей, прося подыграть.

– Ах, вот в чем дело, – гордо сказал портье. – В таком случае рекомендую вам персиковый джем из мастерской Первой Методистской Церкви. Он действительно особенный.

– Евангелина как раз обожает персиковый джем! Не так ли, милая?

– Могу поедать его до бесконечности, – поддакнула она.

Забрав ключи, Уилл поспешно увлек их к комнатам.

– Почему мы должны торчать здесь? – недовольно спросила Эви, оглядывая темные тесные комнатушки, обшитые кедровой вагонкой, и узкие, неудобные кровати. На въезде в город она заметила милую, уютную гостиницу. А в этой дыре даже телефона не было.

– Так мы не привлечем внимания, – сказал Уилл, разложив на столе потрепанную карту. – Теперь. В соответствии с картой, старое поселение находилось на вершине холма. Могила Джона Гоббса скрыта где-то в лесу за старым молитвенным домом. Наверх ведет только одна дорога, и ее с натяжкой можно так назвать. Путь будет нелегким, особенно если разыграется непогода. И к сожалению, выехать мы сможем только с наступлением темноты…

– Согласно «Фермерскому Альманаху», стемнеет сегодня в шесть двадцать пять, – сказал Джерихо.

– Тогда мы должны будем встретиться в мотеле без пятнадцати шесть.

– В мотеле? А куда мы пойдем сейчас?

– Куда вы пойдете сейчас, – исправил Уилл. – Вы с Джерихо пойдете на ярмарку.

– Дядя! Но я думала, ты говорил это просто из вежливости.

– Так будет лучше. Мы должны сбить их с толку, скрыть истинную цель нашего визита.

Эви припоминала, что как-то раз попала на сельскую ярмарку в Огайо и что ей было нехорошо от запаха фермерских животных и огромного количества съеденной сахарной ваты. Ничего общего с хорошим манхэттенским клубом: они с Джерихо, судя по всему, умрут со скуки еще до того, как доберутся до развалин старого поселения Бретрина. Но судя по тону Уилла, он уже за них все решил.

Эви тяжело вздохнула:

– Ладно, дядя. Я пойду туда и буду есть персиковый джем в компании деревенских мужиков. Но ты будешь мне должен.

Уилл отвез их на ярмарку, а сам направился в здание муниципалитета, чтобы обзавестись всем необходимым для их вылазки. Эви с Джерихо купили билеты и прошли на территорию ярмарки, влекомые толпой. В поле было расставлено несколько больших белых павильонов, придавая всей ярмарке сходство со средневековым военным лагерем. Внутри их ожидала пещера джинна с наивными сокровищами: овощные прилавки, уставленные толстыми тыквами, написанные от руки этикетки, предлагающие «ЛУЧШИЙ ЯБЛОЧНЫЙ ПИРОГ В ОКРУГЕ и ЩЕЛОЧНОЕ МЫЛО ШРОПСДОРФА – ОТСТИРЫВАЕТ ЛУЧШЕ ВСЕХ», огурцы в сладком маринаде, консервированные сливы, карамельный попкорн в газетных треугольничках и повсюду – кружевные салфетки, сшитые так искусно, что невозможно было найти шов. Ярмарка радостно гудела: «лошадиная упряжь от Фербера – сюда», «партия в шашки, всего за пенни», «выставка автомобилей – посмотри на машины будущего».

Они миновали большой и просторный скотоводческий павильон, где рядом с холеными животными стояли, напряженно скрестив руки, фермеры с серьезными лицами, ожидая вердикта от жюри.

Выйдя на площадку, они увидели на центральной сцене старомодный духовой оркестр, наигрывавший «Останься со мной», а седые парочки в деревянных шезлонгах подпевали. Детишки в выходных костюмчиках сновали там и сям, размахивая разноцветными вертушками, стрекотавшими на ветру. Несмотря на свое недавнее ворчание, сейчас Эви была совершенно очарована и даже забыла, с какой страшной целью они приехали в этот городок. Они пошли кататься в фургончике с сеном, скакавшем по перекопанному полю, и затем, совершенно счастливые, смеясь и отряхиваясь, как мокрые собаки, вынимали сухую траву из волос и одежды. В маленьком киоске они набрали ломтиков свежего хлеба с маслом, окунали их в мед и тут же заглатывали. Эви прыснула, когда с бутерброда Джерихо свесилась огромная капля меда и он попытался поймать ее языком.

– Одной капли не заметил, – сказала она и без всякого умысла осторожно вытерла ему рот большим пальцем. Губы Джерихо слегка приоткрылись, будто он хотел облизнуть ее палец, но затем он слегка отпрянул и вытер мед самостоятельно.

– Спасибо, Эви.

– Не за что, – смущенно ответила она. Джерихо очень странно на нее смотрел, и она не могла понять эмоции в его глазах. – Ой, чертово колесо! Пожалуйста, давай прокатимся! – Эви бросилась в сторону аттракциона.

Они купили билеты на пенни за двоих и уселись в металлическое кресло. Когда начался подъем, кресло стало раскачиваться, Эви тихо ахнула и схватилась за Джерихо. Он молча взял ее за руку, и, пока они все выше взмывали в воздух, у Эви слегка трепетало сердце – от страха высоты и от близости Джерихо.

– Смотри! Можно разглядеть наш мотель, если очень постараться, – сказала Эви, ткнув пальцем вдаль. Показывать пальцем считалось неприличным, но еще более неприлично было держаться за руки с парнем, по которому сохла твоя лучшая подруга, – даже если он просто пытался быть джентльменом.

– Где? – Джерихо слегка перегнулся через нее, и у Эви внутри что-то перевернулось.

– Ой. Его уже больше не видно. – Эви села ровно на своем месте, сложив ладони на поручне.

Когда они сошли с колеса, начало холодать. Небо затянуло рваными облаками, туман стелился над красно-золотыми холмами.

– Тебе холодно? – спросил Джерихо.

– Немного. – Эви стучала зубами. Она кивнула на павильон неподалеку: – Там должно быть теплее.

Вывеска над дверью провозглашала «Постройте идеальную семейную жизнь». К ним вышел светловолосый мальчик и гордо показал бронзовую медаль на ленточке.

– Я выиграл!

– Вот молодец! Что там у тебя? – Эви прочла надпись на медали: – «У меня хорошая наследственность». Что ж, поздравляю.

Внутри все было занято длинными столами и палатами с табличкой «осмотр», разграниченными больничными занавесками. В креслах сидели семейства, ожидающие своей очереди, пока медсестры в накрахмаленных передниках и белых шляпках записывали данные и по одному провожали посетителей в палаты. Отцы заполняли длинные формуляры и отвечали на всевозможные вопросы, пока матери качали беспокойных детишек на коленях, уговаривая их сидеть прямо – вероятно, в надежде заполучить бутафорскую медаль вроде той, с которой так гордо вышел мальчик. Здесь продавали горячее какао, и Джерихо пошел за парой стаканчиков, а Эви осталась его подождать.

За соседним столом высокий и худой седовласый мужчина опрашивал молодую пару.

– Не страдал ли кто-нибудь из родственников сердечными болезнями, полиомиелитом, сколиозом, рахитом? – Они покачали головами, и тот улыбнулся. – Отлично. А что с нервными расстройствами? Не демонстрировал ли кто-нибудь из вашей семьи необычные способности? Например, если бы я держал в руке карту, не появлялось ли у вас, так скажем… предчувствия, что это будет за карта? Не хотели бы вы пройти тест на подобную способность?

Эви слушала его вполуха. Все ее внимание было приковано к инсталляции на дальней стене. Табло с маленькими лампочками было разделено на две части. Слева стрелка указывала на часто вспыхивающий огонек, и подпись гласила: «КАЖДЫЕ 45 СЕКУНД В США РОЖДАЕТСЯ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СТАНЕТ ОБУЗОЙ ДЛЯ ОБЩЕСТВА. АМЕРИКЕ НУЖНО МЕНЬШЕ ЭТОГО И БОЛЬШЕ ВОТ ЭТОГО…»

Стрелочка справа указывала на огонек, который вспыхивал гораздо реже. Под ней разместили текст следующего содержания: «РАЗ В 7,5 МИНУТ В США РОЖДАЕТСЯ ЧЕЛОВЕК, СПОСОБНЫЙ К СЛОЖНОЙ РАБОТЕ И ЛИДЕРСТВУ. ТОЛЬКО 4 % АМЕРИКАНЦЕВ ОТНОСЯТСЯ К ТАКОМУ ТИПУ. УЗНАЙТЕ БОЛЬШЕ О НАСЛЕДСТВЕННОСТИ. ВЫ МОЖЕТЕ ПОВЛИЯТЬ НА СИТУАЦИЮ. ФОНД УЛУЧШЕНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА: ПОСТРОИМ НОВУЮ АМЕРИКУ НА ПРИНЦИПАХ ЕВГЕНИКИ».

Джерихо подошел к ней с чашками какао в руках. Увидев табло, он нахмурился. К ним приблизилась улыбчивая медсестра с планшетом в руках.

– Вы хотели пройти осмотр?

– Зачем? – ответила Эви.

– Нам не нужна медаль, – коротко ответил Джерихо.

– Знаете ли вы о евгенике? – спросила медсестра, словно не услышав его слов. – Это замечательное научное течение, призванное помочь Америке достичь ее высшего потенциала. Это направление человеческой эволюции. Ведь каждый фермер знает, что основной принцип получения лучшего потомства – это правильное разведение. – Медсестра будто воображала себя на школьном уроке. – Если вы станете скрещивать посредственных животных, то и потомство у них будет посредственным. Вы должны будете поддерживать чистоту наследственности, соблюдать родословные, если хотите получить лучших животных. То же самое и с людьми. Какую цену платит Америка, когда рождаются дефективные люди? Недоразвитые, дегенераты, сумасшедшие, калеки и слабоумные. В низших классах в семьях рождаются преступники. Каждой расе присущи особые дефекты. Многие агитаторы выступают за то, что нестабильность в обществе вызвана влиянием инородного элемента и смешением рас, утерей исконно американской культуры. Евгеника направлена на то, чтобы исправить недочеты нашего общества.

– Пойдем отсюда, – шепнул Джерихо на ухо Эви, но медсестра не унималась.

– Представьте себе новую Америку, у населения которой не существует физических и социальных пороков. Не останется болезней. Не будет войн. Не станет преступлений и бедности. Повсюду воцарится мир, поскольку люди с высшим сознанием смогут продумать и принять свои различия. Истинная демократия! Люди рождаются неравными, но могут стать ими! Человечество должно идти дальше, становиться еще лучше! И все с помощью небольших поправок. – Медсестра улыбнулась им. – Уверены, что не хотите пройти осмотр? Это не займет много времени, и у нас есть вкусное печенье!

– Мы в этом не заинтересованы, – сухо ответил Джерихо и почти бегом бросился наружу.

– Джерихо! Джерихо, не так быстро, пожалуйста, – пропыхтела Эви. Она вышла из палатки, следуя за ним. Он шагал стремительными, отрывистыми шагами, и Эви с трудом за ним поспевала. – Что такое? В чем дело?

– Ни в чем, – ответил он, хотя было очевидно обратное. Она еще никогда не видела его таким злым. Он всегда держался спокойно и рассудительно. – Это не наука, а слепой фанатизм. И я… не люблю эксперименты. – Он сделал глубокий вдох, стараясь успокоиться. – Нам пора возвращаться, мы уже опаздываем.

Они подошли к окраине ярмарки и направились к маршрутке, доставлявшей людей в город. За оградой на небольшом помосте стояло около дюжины мужчин в рабочих комбинезонах, простых черных куртках и широкополых шляпах. Эви встала как вкопанная.

– Смотри. Там Джейкоб Колл.

Держа над головой свою священную книгу, над толпой гремел брат Джейкоб Колл собственной персоной.

– Пастор Олгуди говорил правду. Неужели вы не видите, что происходит в нашей стране? Грех укоренился в наших домах. Жадность и зависть разъели все до основания. Мы сбились с пути. Трепещите, грешники, ибо конец близок! Слушайте слово Божие, как оно было открыто пророку, преподобному Олгуди! Аминь!

– Братия, – шепнула Эви.

– И говорил с ним Господь на языке тысячи змиев, и повелел: «Освящайте свою плоть и готовьте свои жилища, ибо конец грядет». Господь Бог ниспослал на нас Зверя!

– Зверь восстанет! – откликнулись мужчины. Один из них забился в лихорадке, его глаза закатились, и он стал нести какую-то тарабарщину на непонятном языке.

– Соломонова комета приближается! Змий-искуситель восстанет из небытия, и только верующие спасутся, чтобы выступать на стороне Бога в священной войне, а грешники падут!

Эви с Джерихо должны были пройти мимо бушевавшей толпы, чтобы сесть в маршрутку.

– Не могу, – призналась она.

– Не волнуйся. Я с тобой, – сказал Джерихо и встал между ней и кричавшими мужчинами. Эви почувствовала, что они смотрят на нее, и невольно запахнула пальто поплотнее. Сейчас она пожалела, что надела цветные чулки и накрасила губы помадой, хотя и злилась на себя за то, что осуждение каких-то дремучих фанатиков способно ее смутить. Особенно внимательно на нее смотрел подросток четырнадцати лет. В его глазах сквозила похоть, смешанная с ненавистью.

– Первый грех мира был грехом женщины! – воскликнул он. У него еще даже не сломался голос – на самом деле он был младше, чем выглядел.

– Просто продолжай идти, – шепнул Джерихо и взял ее за руку.

Эви пыталась глядеть прямо перед собой, но услышала, как мальчик сказал что-то, и это что-то неприятно резануло ее по ушам. Это было нехорошее слово. Она посмотрела в сторону мальчишки, и тот скривился от злости.

– Потаскуха, – прошипел он и замахнулся для броска. Эви была поражена, когда в нее попал ком грязи. Ахнув, она поняла, что ее пальто измазано глиной.

– Потаскуха! – закричал он снова.

Люди смотрели на нее так, будто она совершила какое-то преступление. Ей захотелось орать на них. Ей хотелось подраться с этим глупым мальчиком. И заплакать.

– Потаскуха, – поддержал его Джейкоб Колл, и к нему присоединился еще хор голосов. – Потаскуха!

Сжав Эви руку, Джерихо повел ее к маршрутке. Но сзади продолжали раздаваться голоса:

– Потаскуха, потаскуха, потаскуха!

 

Глава 54

Клянусь своим сердцем

Мемфис опаздывал. Он обещал Исайе забрать его от сестры Уолкер в пять часов, но время приближалось к шести, а его все не было. Исайя успел проголодаться. Тетя Октавия накрывала ужин точно в шесть пятнадцать, и если они к этому времени не сидели за столом умытые и с чистыми руками, то отправлялись спать голодными. Исайя был вне себя от того, что сестра Уолкер не позволила ему угадывать карты. Весь день они занимались только суммами и расчетами, и мальчику это ужасно надоело. Тем более он не планировал ворочаться с урчащим желудком всю ночь из-за безалаберности Мемфиса. Исайя прекрасно знал, что сестра не пустит его с порога одного, поэтому дождался, пока она отойдет в кухню налить чаю, воскликнул: «А вот и он, я его вижу!» – и пулей вылетел в дверь прежде, чем она успела что-то сказать. Он еще ни разу не возвращался домой от сестры Уолкер самостоятельно. Это было здорово: перед ним открылся неизведанный мир. Однако было бы лучше, если бы не темнело так рано. Темнота ему не нравилась. Путь Исайи лежал мимо похоронного бюро, и ему вспомнилась мама, лежащая в гробу в белоснежном платье, и Гэйб тоже. Он сильно расстроился и испугался. Сейчас ему придется идти мимо кладбища «Тринити» в сумерках. Все прекрасно знали, что происходит на кладбищах по ночам, когда мертвые разгуливают по земле. Желудок Исайи недовольно заурчал, и он снова подумал о том, что Октавия может лишить его ужина.

Исайя задержал дыхание – проходя мимо кладбища, нельзя дышать, все это прекрасно знают, – и пустился бегом по усыпанной листвой дороге мимо массивной каменной ограды с коваными украшениями. Он надеялся, что его легкие выдержат. Бежать со всех ног не дыша было очень непросто. К тому моменту, как Исайя добежал до конца улицы, у него уже кружилась голова, и он влетел прямо в слепого Билла Джонсона, взвизгнув от страха.

– Вы меня напугали!

Билл улыбнулся:

– Исайя Кэмпбелл! Ты что, посчитал меня привидением?

– Угу. Мне не нравится ходить мимо кладбища, но если я опоздаю домой, тетя Октавия не накормит меня ужином.

– Тогда, думаю, нам стоит поторопиться. Пойдем со мной, я покажу тебе короткий путь. – Трость Билла звонко стучала по мостовой. Они остановились за углом. – Скажи, тебе нравятся фокусы?

– Думаю, да.

– Думаешь, да? Что это за ответ такой? – спросил Билл, притворяясь расстроенным. – Сейчас ты будешь поражен. Я давно уже тренирую этот фокус. Хочешь посмотреть?

– Конечно! – сказал Исайя. Он стучал резиновым мячиком по земле, ловко хватая его после каждого удара.

– Смотри! В моей руке лежит роза. – Билл раскрыл ладонь и показал ее мальчику, затем снова закрыл. – Алаказам! – Он снова раскрыл ладонь. – Что ты теперь видишь?

Исайя покосился на помятую розу.

– Ничего не изменилось.

– Ничего?

– Не-а.

– Дай-ка я попробую еще раз. О великие духи этой земли, ниспошлите лягушку в мою правую ладонь! – Слепой Билл снова разжал ладонь. Роза по-прежнему была розой.

Исайя засмеялся.

– Лягушки не появилось, – сказал он.

– Черт возьми! – сокрушался слепой Билл. – Я ведь читал книгу по чародейству и колдовству. Наверное, у меня просто нет таланта.

Исайе захотелось рассказать старику, что он способен делать. Мемфис всегда запрещал ему говорить об этом, но сейчас его не было рядом. Он свалил куда-то и совершенно забыл о своем младшем брате. Из-за этого Исайе захотелось плакать, но мальчикам нельзя плакать. Собрался уже целый список того, что Исайе нельзя было делать, и он ужасно устал от этого.

– А я могу творить волшебство, – выпалил он.

– Правда?

– Угу. Сестра сказала мне, что я – особенный. – Если у Мемфиса были секреты от Исайи, то у него, в свою очередь, тоже будут секреты от старшего брата. Так что он расскажет что хочет и кому захочет.

– Неужели? И что же делает тебя таким особенным?

– Сестра сказала мне никому не рассказывать.

– Но ты ведь можешь рассказать все старому Биллу, не так ли? Кому я могу это рассказать?

– Сестра сказала – нет.

– Угу. Понятно. Ты позволяешь женщине командовать собой, да, малыш? – Стремительным, как змеиный бросок, движением он подхватил мяч левой рукой и поднял его высоко над головой, так что мальчик не мог достать.

– Эй!

– Раз ты такой особенный, забери его у меня. Или ты, может быть, вовсе и не такой особенный, как рассказываешь?

– Это правда!

– Ничего страшного, сынок. Не всем суждено быть особенными.

– Но я – особенный! – воскликнул Исайя, чуть не плача от злости.

Слепой Билл вернул ему мяч и похлопал по макушке.

– Я не хотел тебя обидеть, малыш. Конечно, ты особенный. Я могу это точно сказать. Слепой Билл все видит.

– Правда?

– Да, сэр.

Слова старика подействовали на Исайю как бальзам. Хоть кого-то волновали его чувства. Исайя устал от того, что его все считают маленьким и стремятся от него избавиться. Он устал от всех – сестры, Мемфиса, Октавии, учителей, приятелей в школе, – все они только и талдычили о том, что ему можно и нельзя делать. Какой смысл быть особенным, если об этом все равно никто не знает?

– Ладно, я расскажу вам. Но обещайте, что сохраните это в секрете.

Старик перекрестил сердце длинными пальцами.

– Клянусь своим сердцем, провалиться мне на том же месте.

Более страшной клятвы Исайя не знал.

– Я вижу всякие скрытые вещи в своей голове. Когда сестра держит карты рубашкой ко мне, я могу сказать, какие они, ни разу не заглянув.

Рот Билла нервно дернулся.

– Неужели? Так ты можешь стать отличным игроком в покер!

– Сестра мне не позволит.

– Да, думаю, ты прав.

– А иногда… – Исайя замолк.

– Да?

– Иногда я вижу то, чего еще не произошло.

У Билла в животе началось странное покалывание, с кровью передавшееся по всему телу. Оно отдаленно напоминало чувство голода. Трясущейся рукой он снова потрепал мальчика по макушке. Тот взял его большую ладонь и перевернул ее.

– А у вас тут шрам.

– Старый порез остался с тех пор, как я собирал хлопок. У него острые сучки, которые так и тянутся, чтобы тебя ЗАЦЕПИТЬ! – Билл напугал Исайю, тот взвизгнул и затем рассмеялся. Ему нравился Билл и нравилось то, как старик с ним шутит. Он сразу вспоминал об отце – как он раскачивал его, держа за руки, когда они гуляли по улице. Мама обычно сердилась и говорила, что они растянут ему руки и они станут как у гориллы. Из-за мыслей о маме и папе Исайе стало грустно.

Они подошли к небольшому переулку, к которому направлялся Билл.

– Короткий путь, – напомнил ему Исайя.

– Да, точно. – Билл стал идти медленнее. – С тобой все в порядке, малыш? Ты какой-то грустный.

– Я просто думал о своей маме. Она умерла.

– Да. Это действительно грустно. – Билл пошел еще медленнее. Он знал, что переулок заканчивается тупиком – ночевал там несколько раз. – А я могу забрать всю грусть из твоей головы, если ты захочешь.

– Как же ты это сделаешь?

– Подойди сюда, и я тебе покажу.

Исайя заколебался. Дело было не в том, что тетка Октавия велела быть осторожнее с незнакомцами – ведь слепой Билл не был незнакомцем. Последовала небольшая пауза, какое-то чувство в самой глубине души заставило его на мгновение усомниться, но он все равно пошел за Биллом.

– Это не короткий путь, мистер Джонсон. Там в конце кирпичная стена.

– Я ошибся. Думал, что это другая улица. Слепому ориентироваться тяжелее, ты же понимаешь. А теперь подойди ко мне. Иди сюда.

Исайя оглянулся на пустую улицу.

– Ты ведь не боишься? Такой особенный мальчик, как ты, не должен ничего бояться.

– Я не боюсь совсем, – сказал Исайя. А Мемфис бы тут же исправил «совсем не боюсь». Но Мемфиса тут не было, так что Исайя подошел к старику.

– Я просто положу ладонь на твою макушку, вот так. Щекотно?

Так и должно было быть, и Исайя засмеялся, подтверждая его слова.

– Я так понимаю, что это «да». А вот тут? – Билл передвинул ладонь вперед, так что кончики его пальцев опустились на лоб Исайи.

– Так хорошо.

– Замечательно. Сейчас я немного сожму, и потом ты не почувствуешь больше никакой печали.

«Больше не почувствуешь», – захотелось исправить Исайе. Мемфис бы так сказал. Вдруг его пронзило странное предчувствие – что-то не то происходило с его братом, он был в беде.

– Мне пора домой, мистер Джонсон. Октавия ждет меня с ужином.

– Просто постой спокойно минуту, сынок.

– Мне пора идти!

– Не упирайся. Просто не сопротивляйся.

Паника ударила Исайю в грудь тяжелыми кулаками. Чувство беды переросло в ужасающую картину: его брат стоял на перекрестке под стремительно чернеющим небом.

– Отпустите меня! – крикнул Исайя, задергавшись под сильной хваткой слепого Билла. – Отпустите!

Выдохнув, Билл только усилил хватку и был вознагражден электрическим разрядом.

Исайя под его ладонью извивался в судороге, и если все происходило, как и раньше, когда он еще мог видеть, то его глаза должны были закатиться, а изо рта должна была пойти слюна. Билл почувствовал, как его сердцебиение ускорилось, и на секунду он вспомнил, как босым бежал по табачным полям под бескрайними небесами. Перед ним всплыли цифры – единица, четверка и еще одна четверка. Цифры! Наконец-то ему удалось разглядеть этот таинственный номер. Еще один электрический разряд пронзил его тело сильнее прежнего. Билл едва не заглотил язык и почувствовал металлический привкус во рту. Он вдруг увидел перекресток и поднимающееся над дорогой облако пыли, как перед очень сильной грозой, и стоявшего поодаль высокого худого человека в цилиндре. Мальчик затих под его рукой, обмяк и рухнул на землю у его ног. Старик опустился на корточки рядом с ним и прислушался к его дыханию.

– Эй! Эй! – кричал кто-то с соседней улицы.

Билл шепотом выругался и убрал руку с головы мальчика.

– Сюда! Сюда! Помогите!

Голос приближался к ним, и Билл в полумраке увидел очертания человека, больше похожие на тень. Ах, если бы у него было больше времени в запасе! Он уже смог бы видеть! Сколько еще первозданной силы он мог почувствовать в своих руках?

– Что здесь произошло? – с подозрением, жестким тоном спросил мужчина.

– Не знаю. Мальчик заблудился. Я пытался помочь ему найти дорогу домой, а у него вдруг начался какой-то припадок. Я не могу сказать точно из-за своего состояния. – Бил оперся на свою трость. – Я звал на помощь – вы меня не слышали?

– Слышал, – ответил мужчина. – Думаю, именно поэтому я и смог найти вас. Хорошо, что вы оказались с ним рядом.

– Нас всех бережет Господь Бог.

Люди такие наивные и предсказуемые.

* * *

Октавия закричала, когда увидела на крыльце незнакомого мужчину с Исайей на руках. За ним следом плелся слепой Билл. Мальчика положили в постель и вызвали доктора.

Октавия предложила гостям сладкого маисового хлеба на блюдцах. Билл поставил свое угощение на колени и моментально его съел. Он уже очень давно не пробовал домашней стряпни, а Октавия отлично готовила.

– Так что же случилось? – спросила Октавия.

– Мэм, мальчик потерялся на улице, и я пытался помочь ему попасть домой… – Билл повторил ту же историю, что рассказал мужчине на улице. Когда он уже заканчивал, в дом ворвался старший Кэмпбелл с такой стремительностью, будто планировал сровнять все с землей.

– Где он? Где Исайя? – Его голос был полон паники.

– Спит, – в ее ответной реплике звенела сталь.

– Простите, я…

– Прибереги слова для молитвы, Мемфис Джон. Я уже слышала от миссис Робинсон, что тебя арестовали и папа Чарльз внес за тебя выкуп, – с горечью произнесла она.

– Могу я видеть Исайю?

Ничего не услышав, Билл предположил, что согласие было выражено жестом – кивком или мановением руки. Сколько таких немых разговоров он пропустил за эти годы? Он слышал, как Мемфис прошел в другую комнату – хотел, конечно, быть рядом с братом. Эти двое были близки – их связь усилило общее горе. Билл на мгновение призадумался, но отмел сомнения прочь – не его миссией было восстанавливать справедливость на земле.

– Не будьте слишком строги с парнем, – мирно сказал он Октавии. Он встал, собираясь уйти, и Октавия подала ему трость и еще одну порцию маисового хлеба, завернутую в промасленную бумагу.

– Спасибо вам, мистер Джонсон.

– Билл.

– Спасибо, Билл. – Она сбилась на секунду. – Боже мой, Господи Иисусе, что, если бы вас не оказалось рядом? Что, если бы он был там один?

– Пути Господни неисповедимы, мисс.

– Заходите в любое время, – сказала Октавия ему в спину. Он уже подходил к калитке.

– Спасибо. Думаю, я воспользуюсь вашим приглашением.

Билл Джонсон ушел в ночь, которая не могла тягаться темнотой с теми местами, где ему приходилось бывать. Достав розу из кармана, он сжал ее в левой руке.

– Прости меня, малыш, прости, – шепнул Билл. Когда он разжал ладонь, посыпался пепел.

Сидя в тихой спальне, Мемфис смотрел, как во сне дышит его брат. Каждый вдох и выдох были немым укором: Где… ты… был… брат?

У него вмиг пересохло горло, и он болезненно сглотнул. Что, если его горе передается Исайе? Вдруг проклятие, предназначенное Мемфису, обернулось против его младшего брата? Ему стало дурно, и на лбу выступил холодный пот.

– Не волнуйся, снеговик, – шепнул Мемфис. – Я все исправлю. Все будет хорошо.

Мемфис положил руки на маленькое тело Исайи, крепко закрыл глаза и принялся ждать, когда его ладони нагреются и странные сны погрузят в транс его разум. Но ничего не происходило. Он так и не почувствовал тепла. Брат продолжал спать, как заколдованный обитатель охваченного заклятьем сказочного замка, а драконоборец Мемфис стоял на другой стороне рва и смотрел на непреодолимую стену.

Он обессиленно сполз на пол и в отчаянии обхватил голову своими бесполезными руками.

 

Глава 55

Бретрин

Руины старого поселения затерялись в лесу на горе Йотахала, что на языке племени Онайда означает «солнце». Его как раз и не хватало, когда «форд» Уилла полз вверх по узкой расхлябанной дороге через чащу, едва различимую через угрюмые сумерки. Начал идти ранний октябрьский снег. Легкие пушинки танцевали в свете фар. В автомобиле не было нормальной системы подогрева, и Эви, дрожа от холода, скрючилась на заднем сиденье, подскакивая на каждой кочке.

– Уже близко. – Голос Уилла раздался поверх мерного рокота машины. – Ищите раздвоенный дуб, за ним надо повернуть.

– Я ничего не сделала, просто шла мимо, – произнесла Эви, возвращаясь к предыдущей теме. Она не могла прийти в себя после встречи с фанатиками на ярмарке. – Ничего такого.

– Это не твоя вина. Нет ничего страшнее слепоты человека, уверенного в том, что он абсолютно прав, – сказал Уилл. Он сидел за рулем в позе испуганной цапли, крутя головой туда-сюда и стараясь разглядеть дорогу – похоже, не хотел доверять Эви и Джерихо все поиски. – Регистратор в муниципалитете сообщил мне, что культ Братии возродился в последние годы.

– Но кому это нужно?

– Когда некоторым дремучим людям кажется, что мир движется вперед слишком быстро, они стараются оттянуть его назад силой своего животного страха, – объяснил Уилл. – Давайте лучше будем надеяться на то, что они задержались на ярмарке. Страшно подумать, что€ они могут устроить, если обнаружат нас за раскопкой могилы сына их пророка.

Справа от дороги, где стояли узловатые деревья с корой, похожей на облезающую кожу, Эви увидела амулет из телячьей кожи, украшенный знакомой пентаграммой. Он висел на голой ветке, жутковато покачиваясь на ветру, и Эви непроизвольно запахнула пальто поплотнее и прикрыла обнаженную шею.

– Судя по всему, мы уже очень близко.

– А вот и раздвоенный дуб. – Джерихо показал на массивное дерево из двух извилистых стволов, сплетенных в странном танце.

Уилл свернул с дороги и припарковал машину в укрытии пышного кустарника.

– Надеюсь, что этот лес сможет скрывать нас столько, сколько понадобится.

Уилл достал из багажника керосиновую походную лампу, разжег ее и настроил огонь так, чтобы он светил как можно меньше, вручил Эви карманный фонарик, вынул две лопаты и одну из них отдал Джерихо. Пока он всем этим занимался, Эви задумалась о мрачной цели их поездки. Перекинув лопату через плечо, Уилл махнул лампой в сторону впечатляющего горного склона, покрытого лесом.

– Сюда, – сказал он и повел их по едва различимой тропинке. Свет заходящего солнца окрашивал леса в темно-серый цвет. Эви пыталась представить себе, как маленький Джон Гоббс жил и рос в подобной изоляции, вдалеке от цивилизации, обычных людских разговоров и суеты, и эти угрюмые леса были его единственной компанией.

Подъем оказался крутым, и у Эви быстро устали ноги. Она искренне радовалась, что надела удобные туфли с маленьким каблуком. Воздуха не хватало, и каждый новый вдох давался ей с большим трудом. Оглянувшись назад, она уже не могла различить машину, спрятанную за кустами.

– Нам… еще… долго? – запыхавшись, выдохнула она. Ее мускулы ныли от боли.

– Почти, – еле прошептал Уилл. Подъем и ему давался нелегко.

Будто по мановению волшебной палочки подъем выровнялся, тропинка под их ногами разгладилась. Оказывается, она обвивалась вокруг самого крутого склона холма, и теперь перед их глазами сразу открылась панорама. Запыхавшаяся Эви забыла о том, что нужно дышать.

– Леди и джентльмены, Старый Бретрин, – тихо произнес Уилл.

Они стояли перед замшелыми руинами поселка.

На опушке беспорядочно стояли полуразрушенные хижины, будто рассыпанные из перевернутой корзины. Рассохшиеся двери криво повисли на ржавых петлях, выбитые окна глядели угрюмо и жутко, как пустые глазницы черепов. Заброшенный каменный колодец оброс плющом и вьюнами. Мощенная камнем дорожка еще виднелась через слой мха и клевера, она, изгибаясь, уходила куда-то в лес. Слева от них журчание реки смешивалось с чириканьем птиц и стрекотанием сверчков. Когда свет от фонаря Эви отразился в глазах лисицы, она испуганно отпрянула. Животное потрусило дальше от них в лес, и фонарь заходил ходуном в трясущихся руках Эви.

– Старый молельный дом, – сказал Уилл и направился к развалинам в форме квадрата в центре поселка, где тихо, как в мавзолее, лежали полуистлевшие, обгорелые бревна. Эви осторожно переступила через остатки порога, заросшего сорняками, и вошла внутрь. Несмотря на постоянные разглагольствования Уилла о природе зла, она оказалась полностью не готова к тому, что почувствует. Это была почти осязаемая тяжесть голодной жестокости, словно касавшаяся ее кожи. Старый молельный дом Братии хранил в себе очевидную печать зла, присутствовавшего здесь годами. В шуме ветра ей почудился детский смех, хор стонущих голосов и жутковатый шепот. Ей захотелось все бросить и убежать прочь, как можно дальше отсюда. Но где можно было скрыться от вездесущего зла?

Полуразвалившаяся кирпичная кладка окружала один из углов, и Эви узнала тот самый очаг, что видела в воспоминаниях, сжимая в руке кольцо Джона Гоббса. Теперь это была просто почерневшая яма с посеревшими камнями, заросшими мхом. Неподалеку в траве валялся металлический прибор для клеймения. Эви аккуратно взяла его в руки – это оказалась пентаграмма Зверя. Она бросила его на землю, спугнув небольшую змею, притаившуюся в траве. Заглянув в яму, Эви увидела свежий след от костра и огарки свечей. Кто-то приходил сюда совсем недавно. Подумав о том, кто или что может скрываться в этих лесах, Эви разволновалась.

– Они все еще используют пепелище как молельный дом, – заметил Уилл, словно прочитав ее мысли. Он указал на полукруг из плоских камней, окружавших знак из жести, и перевернул его носком ботинка. На знаке была изображена пентаграмма со змеей.

Уилл посмотрел в сторону заката, где постепенно скрывались последние лучи света.

– Давайте найдем эту могилу.

На землю стремительно опускались сумерки. Лес окутали темно-синие тени. Когда они начали спускаться с холма, на небе появился зыбкий полумесяц. Свет керосиновой лампы выхватил из сумерек низкую каменную ограду кладбища. Покосившиеся черные надгробия в ее пределах напоминали кривые гнилые зубы во рту. Эви переводил свет фонарика с одного надгробия на другое, читая имена. Джедида Блэйк, Ричард Джин, Мэри Шульц… И на каждом надгробии неизменно была надпись: ОН ВОССТАНЕТ.

– Ищите что-нибудь необычное: кости животных, пентаграммы, талисманы или какие-нибудь подношения. Они наверняка как-то воздают ему почести на могиле, – сказал Уилл.

Эви старалась держаться поближе к Джерихо. Ее каблуки застревали в серой мягкой земле, и она старалась не думать о том, что захоронено под ее ногами. Эви пожалела, что не стала надевать теплые колготки – здесь было гораздо холоднее, чем в долине. Их дыхание замирало в воздухе белыми облачками, будто они исторгали призраков из своих легких. Последние лучи солнца сползли с небосклона, будто хостесс закрыла двери желанного заведения перед ожидающими посетителями. Кое-где уже поблескивали первые звезды. Одинокий свет фонарика Эви над надгробиями только усиливал чувство жути.

– А что, если нам не удастся его найти? – робко спросила она.

– Придется раскопать все могилы подряд, и так до тех пор, пока мы его не найдем.

Над горами снова засвистел ветер. Его дуновение было похоже на легкое касание пальцев, будто кто-то играет с ней в жмурки и дразнит ее, бродящую с завязанными глазами.

– Сюда! – позвал их Джерихо. Уилл подошел к нему и посветил лампой на могилу, обозначенную простым деревянным крестом с мелкими талисманами. У его основания лежал череп какого-то мелкого животного.

– Вы думаете, это здесь? – спросила Эви.

Уилл стер с креста грязные следы, и на древесине проступили инициалы: ЙХО.

– Йоханан Хоббесон Олгуди, – сказал Уилл. – Давайте копать.

Уилл поставил лампу у креста. Они с Джерихо сняли пиджаки, закатили рукава и начали работать лопатами. Эви светила им фонариком и прислушивалась к подозрительным звукам. Она подскакивала по любому, даже малейшему поводу, и свет фонарика бешено метался в разные стороны.

– Постарайся все-таки светить на яму, пожалуйста, – попросил ее Уилл.

Эви нужно было на что-то отвлечься, и поэтому она стала смотреть на руки Джерихо, сжимающие лопату, обращая внимание на силу мускулов и его уверенную хватку. Она вспомнила то чувство защищенности, которое появилось, когда он накрыл ее руку своей. Джерихо во многом оставался для нее загадкой, и тут Эви осознала, что хочет узнать его секреты – и не украсть их через бумажник или любимую ручку, а получить их добровольно, как подарок. Она хотела доказать, что заслуживает доверия. Что она особенная. Что-то в нем заставляло ее излишне беспокоиться. Он оказался опасным, таким же, как и она. У нее никогда не сложится отношений с мужчиной, который не понимает и не принимает ее темного внутреннего мира, спрятанного за легкомысленным внешним видом, – который станет флиртовать с ней, но испуганно убежит при первых же признаках надвигающегося шторма. Эви смотрела на руки Джерихо, занятого работой, и представляла себе, каково это будет – если эти руки погладят ее кожу, если он прижмется к ней губами, если она ощутит тяжесть его тела на себе.

И тут она спохватилась и выкинула все эти мыслишки из головы. Джерихо был парнем для Мэйбел. Эви вспомнила о многочисленных письмах подруги, посвященных ему. Но все это были романтические бредни школьницы. Очевидно, что они с Мэйбел не подходили друг другу. Если бы было наоборот, все бы уже случилось само собой, разве нет? Эви не могла забрать у Мэйбел того, что ей не принадлежит.

Она одернула сама себя за такие мысли. Джерихо наверняка был нужен кто-нибудь вроде Мэйбел: хорошей, верной, трезвомыслящей. Она не забудет выключить свет и забрать молоко с порога, потому что она – девушка, которая умеет заботиться и отвечать. Эви с горечью поняла, что сама она относится к типу беззаботных пустышек: вещи разбросаны по незастеленной кровати, книги забрызганы пятнами кофе, счета не оплачиваются до самого последнего срока. Даже некогда поцелованные парни забываются через неделю. Она четко осознала все это, но осознание не принесло ей успокоения.

Раздался глухой стук: лопата Джерихо уперлась в дерево. Несмотря на холод, они с Уиллом были мокры от пота. Джерихо спрыгнул в разрытую могилу, просунул лезвие лопаты в зазор между крышкой гроба и сколол защелку. Что-то проворчав, он поднатужился и сорвал крышку, под которой показалось истлевшее тело Джона Гоббса.

Когда погиб Джеймс, у них на руках не осталось тела. Ничем нельзя было отметить точку на его жизненном пути. Была могила, которую они навещали каждый год на его день рождения, но в ней не было ничего, имевшего отношение к ее брату, – ни костей, ни вещей, ни униформы.

Тело Джона Гоббса лежало в деревянном гробу в простом шерстяном костюме, вокруг его шеи поблескивал амулет – пентаграмма Зверя. Его обескровленные губы были сшиты вместе, но в углах нитка разошлась, и были видны длинные пожелтевшие зубы. Его тело было так же безжизненно и пусто, как и руины Бретрина. Он был вещью. Пустой, инертной – как камень. Как воспоминание. Вот как выглядит настоящая смерть. Неопровержимо. Эви почувствовала странное облегчение от того, что она так и не видела тела Джеймса – она словно могла делать вид, что он никогда не умирал.

Джерихо снял амулет и передал его Эви. Она брезгливо взяла его, как дохлую ящерицу за хвост. Он вылез из ямы, отряхнулся и вытер испачканные руки о штаны – это был совершенно бесполезный жест, потому что его штаны были такие же грязные, как руки.

Эви испуганно смотрела на вещь, лежавшую в ее руках. Ей хотелось выбросить ее или сжечь прямо сейчас, на месте.

– Я не уверена, что должна держать его голыми руками, – призналась она. – Можно мне взять твой платок, дядя?

Она осторожно обернула амулет платком и только собиралась вручить его Уиллу, как справа от них в лесу раздался звонкий свист. Эви посветила фонарем в ту сторону: только свет задрожал на покачивающихся ветвях деревьев. Сухие листья кружились между надгробиями. Тут снова раздался свист, уже с левой стороны. В этот раз Эви быстро перевела свет фонарика и успела захватить какое-то движение в чаще. У нее начали трястись руки. Еще одна птичья трель раздалась прямо перед ними и затем – сзади. Опираясь о надгробие, Эви лихорадочно светила фонарем во все стороны.

В полосе света показались мужчины с ярмарки. Эви насчитала пять человек, плюс с ними был мальчик, испортивший ей пальто. У них в руках болтались веревки и тускло поблескивали охотничьи ножи. Мальчик неуверенно держал в руках винтовку – она была слишком большой и тяжелой для него, и это выглядело комично, будто они пришли на маскарад.

– Это частная собственность. Святая земля, – сказал мальчик.

Эви сжала кулак поплотнее, скрывая их драгоценную находку, и спрятала руку за спиной.

– Да-да, конечно, – сказал Уилл. Он был напуган и обескуражен, и это смутило Эви куда сильнее ножей и веревок в руках фанатиков.

– Что вы собирались здесь делать? – спросил один из мужчин.

– Мы слышали, что здесь спрятано золото, – вдруг сказал Джерихо. – Это было нашей большой ошибкой, теперь мы это понимаем. Мы уже уходим. Извините, что побеспокоили всех вас. – Он спокойно наклонился, чтобы поднять лопату. Тишину кладбища разорвал звук выстрела, Джерихо подскочил от неожиданности и выронил лопату.

Из леса вышел Джейкоб Колл с еще дымящейся винтовкой в руках.

– И враги наши обманут нас. Господь сказал, во времена испытаний перед Судным днем враги ваши будут хуже, чем все грехи человеческие. Они обманут вас, – начал он проповедовать. – Это слово посланника Божьего на нашей земле, святого пастора Олгуди. Аминь.

– Аминь, – хором повторили остальные.

– Посвященные хранили его заветы. Мы ждем свершения воли Бога и выполнения священного предназначения. И комета все подтверждает. «Когда в небе загорится пламя, похожее на драконий хвост, Зверь восстанет».

– Он восстанет! Аллилуйя! – стали восклицать мужчины.

– Судный день настает. Да благословит нас Бог. Аллилуйя!

– Аллилуйя! – эхом откликнулись они.

– Прошу вас, выслушайте меня. – Уилл остановил их движением руки. – Джон Гоббс – не Зверь, как предсказывал его отец. Он не собирается возвращаться в мир духов после того, как полностью переродится на этой земле. Он выполняет жертвоприношения для того, чтоб обрести силу и править…

Джейкоб Колл дал ему увесистую пощечину.

– Зверь уничтожит всех неверных. Он принесет с собой мор и эпидемии, чтобы поразить новые Содом и Гоморру. А верующие будут освящены. – Он рванул ворот рубашки, и Эви увидела два клейма, с ужасом понимая, что там наверняка есть еще. – Нас узнают по особым меткам и спасут. Наша великая армия восстанет и отбросит Зверя назад, в адское пламя, и воскреснет избранный, овеянный славой! Он поднимется к небесам и воссядет в раю рядом с пастором Олгуди, и эта страна станет царством Бога на земле! Аллилуйя!

– Аллилуйя! – повторили за ним верующие.

– Как вы отправите его назад, когда он выполнит свое предназначение? Что, если Зверь не пожелает сдаваться? Вы об этом думали? Что, если, получив в свою власть всю землю, он уже не станет отступать?

– Все предопределено. Способ записан в Книге Братии. Это воля Бога. То, что свершается по воле Бога, не остановить ни одному человеку.

– Аллилуйя!

С этими людьми было бесполезно спорить. Эви чувствовала их ненависть и слепую веру в правоту. Они могли уничтожить талисман и изгнать призрак Джона Гоббса, но не могли убить то, что останется и будет вечно жить на земле. Весь мир был объят злом.

Мальчик прошептал что-то на ухо Джейкобу, и он сузил глаза, посмотрев на Эви:

– Что у тебя там, дочь Евы?

– Ничего. – Она продолжала держать руку с талисманом за спиной.

– Блудница лжет! – сказал мальчик и снял с плеча винтовку. – Я тебе не верю!

Эви посмотрела на Уилла, и тот кивнул. Она медленно вытянула руку и показала им талисман.

– Воры. Идолопоклонники. Грешники. Блудники. Каким должно быть наказание для врагов Господа? – прогремел Джейкоб Колл.

– Они должны гореть огнем! – закричал кто-то из мужчин. Они передавали из рук в руки факел, и последний в очереди, высокий мужчина, зажег его. Трепетавшее пламя отбрасывало на освещенный луной лес жуткие тени.

– Вы не станете этого делать, – сказал Уилл, когда зажгли второй факел. – Это только привлечет сюда полицию.

Один из мужчин стал раскачиваться из стороны в сторону и нести какую-то тарабарщину, его поднятые вверх руки будто окоченели. В углах его рта показалась пена.

– Это привлечет ненужное внимание до восстания Зверя! Он будет недоволен! – отчаянно продолжил Уилл. Все факелы уже были зажжены. Двое мужчин направились к ним с веревкой. Джерихо перехватил лопату поудобнее, готовясь к драке.

– Молчите, обманщики! – приказал Джейкоб Колл. Мужчины стали осторожно приближаться к Джерихо, который угрожающе покачивал лопатой, держа их на почтительном расстоянии.

– Дайте нам уйти, и мы больше не вернемся, – попросил Уилл. Но мужчины не обращали на него внимания. Джерихо замахнулся на них, но мальчик вскинул винтовку, готовый стрелять. Они были в ловушке и совершенно беспомощны. Они приехали сюда, чтобы сложить свои головы. Несправедливый злобный мир победит снова, как и в тот день, когда погиб ее брат, не оставив ничего, что можно было бы похоронить или оплакать. От них было столько же толку, как от мертвых.

– Господь не потерпит слабости в своих избранных! – торжествующе закричал мальчик, и внутри у Эви что-то сломалось. Ее страх перерос в злобу. Она посмотрела на самодовольного мальчишку, готового уничтожить мир, чтобы доказать свою правоту, и плюнула ему в глаза.

– Тогда мы точно поладим с этим сукиным сыном! – прорычала она и одним быстрым движением швырнула керосиновую лампу в могилу. Пламя расползлось по старому шерстяному костюму Гоббса, и все его тело моментально запылало.

– Бежим! – завопила она и бросилась в лес.

Ее неожиданный поступок и внезапная вспышка пламени ошарашила новых членов Братии. Они растерялись на несколько драгоценных секунд, решая, что важнее – разобраться с пришельцами или спасать тело их избранного. Этого было достаточно для того, чтобы сбежать.

– Сюда! – крикнула Эви, пустившись бегом по холму и надеясь, что она выбрала верное направление. Уже совсем стемнело, и в лесу было непонятно, где они находятся.

– Уилл! Джерихо! – позвала она.

– Сюда! – отозвался Джерихо, и среди деревьев справа она увидела его рубашку. Они побежали бок о бок, Эви продолжала сжимать в кулаке талисман. Ветер усилился, с силой обдувая их и шумя, как сотни разозленных голосов. Она изо всех сил подалась вперед. На склоне холма над их головами, как предупреждение, раздался выстрел.

– Где… машина? – выдохнула Эви на бегу.

– Сюда! – Джерихо потащил ее за собой. Разглядев среди кустов «форд», она устремилась к нему, как к спасательной шлюпке.

Уилл рванул дверь со стороны водительского сиденья, вскочил за руль и нащупал сцепление.

– Почему она не заводится? – с досадой воскликнул он.

– Мотор уже остыл. Нужно заводить рукояткой, – сказала Эви.

– Джерихо… заводи, – выдохнул Уилл.

– Я подарю тебе новую машину, клянусь! – объявила Эви.

Джерихо подбежал к машине спереди, оперся одной рукой о капот, а другой взялся за рукоятку. В лесу раздался еще один выстрел.

– Джерихо! Держи пальцы плотно сжатыми, рукоятку может отстрелить назад! – крикнула Эви. – Ты же не хочешь сломать руку!

Джерихо кивнул. Он крутанул рукоятку раз, другой. Мотор чихнул, закашлялся и снова затих. Факелы мелькали среди деревьев совсем недалеко. Огни на склоне холма замерли, словно заблудившись и не зная, гаснуть им или освещать леса. Джерихо еще раз рванул рукоятку. Как Эви и предупреждала, металлическая перекладина спружинила и отскочила в сторону, и Джерихо едва успел отпрянуть. Мотор задрожал и ожил: та-таката, таката, таката.

С холма раздались крики. Огни больше не колебались и стремительно зигзагом спускались вниз, оставляя за собой дымный след. Мотор зачихал, грозя снова заглохнуть.

– Нет! – воскликнула Эви, будто «Жестянка Лиззи» была способна ее услышать.

С решительной миной на лице Уилл выжал сцепление, и в этот раз мотор завелся. Огни уже были совсем близко. Эви могла различить силуэты мужчин в темноте. Джерихо оббегал машину спереди. Раздался выстрел, Джерихо дернулся и повалился на машину, словно в страшном танце.

– Джерихо! – взвизгнула Эви.

Он упал на колени и застонал.

– Уилл, его ранили!

– Не давай мотору заглохнуть! – сказал Уилл и побежал к Джерихо. Эви проскользнула на рулевое сиденье. Ее сердце билось в унисон с работой двигателя, и она плакала, сама того не замечая, словно надеясь изгнать страх слезами. Мужчины уже бежали к ним. Уилл втащил Джерихо на заднее сиденье, а Эви выжала акселератор, стараясь не залить мотор.

– Ты что делаешь? – спросил Уилл.

– Веду! – Автомобиль дернулся вперед, разбрасывая фонтаны мелкой гальки, и вырвался на дорогу. Раздавались новые и новые выстрелы, но Эви оказалась быстрее. К тому моменту, как члены Братии выбежали на дорогу, она успела проехать расстояние в несколько корпусов машины.

Джерихо стонал, его голова безвольно качалась на спинке сиденья. Выжимая педаль газа, Эви пустила машину в поворот, так что задние колеса проскользнули по влажному гравию. Дядя Уилл смотрел на оставшийся позади холм и огни.

– Боже мой! – выдохнул он.

– У моего отца агентство по продаже автомобилей! – крикнула Эви. – Мне доводилось управлять всем, что только можно придумать.

– Просто постарайся довезти нас целыми и невредимыми!

Она огибала повороты и один раз едва не врезалась во встречный автомобиль, поднимавшийся на горку. Форд закачался на двух колесах, затем выровнялся и рухнул на все четыре, не сбавляя скорости. Уилл на заднем сиденье выругался. Наконец показались огни городка.

– Где в этой дыре может находиться больница? – крикнула Эви, выруливая на главную дорогу.

– Просто отвези нас в мотель, – приказал Уилл.

– Матерь Божья, Уилл, в него стреляли! Ему нужен врач!

– Мы не можем везти его в больницу.

– Почему это? – Она удивленно обернулась.

Уилл серьезно посмотрел на нее:

– Позже узнаешь. Сейчас просто доверяй мне. Мы позаботимся о нем в мотеле. Следи за дорогой!

Эви захотелось кричать. Ей хотелось отругать Уилла – за все происшествие, за Бретрин, за ранение Джерихо. Все это было полным сумасшествием, и она была сыта по горло.

– Лучше бы тебе оказаться правым, дядя. – Она резко свернула с главной дороги и поехала к мотелю.

– Что бы я ни делал, подыгрывай, – сказал Уилл, когда они приехали, надел на Джерихо пальто и наглухо его застегнул. Скрывшись в мотеле на минуту, он вышел с двумя мужчинами. Они помогли поднять Джерихо и внести его в гостиную мотеля. Жена хозяина, стоявшая за прилавком, смотрела на них, неодобрительно поджав губы: какое-то странное трио втаскивает бессознательно молодого человека в ее мотель.

– Я говорил тебе о возмездии за грехи, – словно продолжая беседу, громко сказал Уилл, позволяя услышать жене хозяина.

– Эх, мой брат, – добавила Эви, стараясь выглядеть озабоченно. Ее все еще трясло после бегства из леса. – Папа старается изо всех сил.

– Ох уж эта современная молодежь, – прокудахтала пожилая леди.

Когда они добрались до номера и положили обессиленного Джерихо на кровать, Уилл поблагодарил мужчин и дал им чаевые. Эви закрыла дверь и накрепко заперла ее, а Уилл помыл руки и снял с Джерихо пальто. Она не могла понять, где Джерихо был ранен, – крови не текло, хотя вся его рубашка, измазанная землей и травяным соком, была мокрой.

– Эви, мне потребуется твоя помощь, – сказал Уилл. – Достань из моей сумки кожаный футлярчик на молнии.

Откопав в сумке футлярчик, Эви передала его Уиллу. Внутри оказались маленькие ампулы, заполненные голубой мерцающей жидкостью, и странного вида шприц.

– Что это такое?

– Нет времени для объяснений. Давай быстрее, пока его тело не отключилось. Вложи ампулу в шприц.

Эви сделала, как было велено. Раздался звук рвущейся ткани – Уилл разодрал рубашку на груди Джерихо. И тут Эви не сразу поняла, что увидела. Она пыталась понять хоть что-нибудь, но не смогла. Пуля оставила большое отверстие прямо под сердцем Джерихо. И в этом отверстии был виден какой-то тонкий механизм, сложная система проводов и металлических трубок.

– Эви! – резко одернул ее Уилл, заставляя отвлечься от мыслей и приступить к решению задачи, которая лежала перед ними. Он забрал у нее шприц и слегка постучал по нему ногтями, избавляясь от пузырьков в жидкости.

– Нет времени его обезопасить. Поначалу он может вести себя непредсказуемо. Так что будь готова.

– Но я не понимаю… – пролепетала она, с ужасом наблюдая за тем, как Уилл вонзает шприц прямо в грудь Джерихо и опустошает его до последней капли.

– Еще один!

Эви зарядила шприц второй ампулой, Уилл израсходовал и ее. Джерихо не шевелился.

– Еще!

– Нет, нам нужно вызвать врача…

– Еще, я сказал!

– Черт побери, Уилл! – возмутилась она и зарядила шприц в третий раз.

Только он собирался вонзить шприц Джерихо в грудь, как парень ожил, забился в конвульсиях, словно одержимый, и попытался встать с кровати. Он смотрел на мир совершенно дикими глазами, будто позабыл, кто он, кто они и где находятся. Размахнувшись левой рукой, Джерихо разбил прикроватную лампу, а правой он ударил Уилла в челюсть. Потеряв равновесие, тот повалился на пол.

– Эви! Сделай это, сейчас же!

Эви рыбкой бросилась к валяющемуся на полу шприцу и всадила его Джерихо в ногу, отскочив назад и забившись в угол, когда он молниеносно повернулся к ней, будто собираясь кинуться.

– Джерихо?..

Он сделал в ее сторону два неверных шага, закачался и рухнул на кровать.

Эви так перепугалась, что теперь боялась выйти из своего укрытия.

– Что с ним?..

Уилл осторожно коснулся уже начавшей распухать челюсти, болезненно поморщился и обессиленно рухнул на свободную кровать.

– Теперь с ним все будет хорошо. Пусть спит.

Резкий стук в дверь испугал их обоих. Уилл накрыл Джерихо одеялом, а Эви подошла к двери и приоткрыла ее. Жена хозяина попыталась заглянуть ей через плечо, но Эви не открывала дверь настежь.

– Что за кавардак у вас творится?

– Брат упал и разбил лампу, – ответила Эви, переводя дыхание. – Папа, конечно, возместит убыток.

– Это заведение для нормальных людей. Я не потерплю хулиганов. – Женщина почти встала на цыпочки, чтобы разглядеть то, что творилось в номере.

– Да, конечно.

Эви захлопнула дверь и, усевшись рядом с Уиллом, принялась наблюдать за тем, как он ловко зашивает отверстие на груди Джерихо. Потом стала смотреть, как Джерихо спит. Сейчас он напомнил ей ангела, так же, как и в день их знакомства.

– Что это за раствор в ампулах?

– Специальная сыворотка. Я не могу рассказать тебе больше.

Кажется, Эви больше не могла выдержать. Она с трудом произнесла свой вопрос:

– Кто Джерихо на самом деле?

– Живой эксперимент, – сказал Уилл так решительно, будто распускал класс на каникулы. Он аккуратно отрезал хирургическую нить, которой зашивал отверстие, и убрал все инструменты в футлярчик вместе со шприцом и оставшимися ампулами. – А где кулон?

В суматохе Эви совершенно о нем забыла. Взяв свое пальто, она достала из кармана эту страшную реликвию и вручила ее дяде.

– Что мы теперь будем с ним делать?

– Когда вернемся в музей, создадим защитный магический круг и с помощью заклинания, которое ты добыла, мы загоним его дух назад в кулон и уничтожим его.

– Думаешь, это сработает?

– Мы должны в это верить.

– Я хочу, чтобы ты рассказал мне про Джерихо, – попросила Эви тоном, не терпящим возражений.

Уилл достал сигарету и похлопал себя по карманам.

– Куда запропастилась моя зажигалка?

– Ты вечно ее теряешь. – Эви передала ему коробок спичек. – Так что с Джерихо?

Уилл прикурил сигарету и выпустил пушистое облачко дыма.

– Думаю, лучше всего будет, если Джерихо сам тебе все расскажет. Это его тайна, а не моя. – Он призадумался. – Эви, сегодня ты была молодец. – Он протянул ладонь для рукопожатия, но Эви его проигнорировала. Если это его задело, он не подал виду. – Я думаю, с учетом нашей приятной встречи сегодня ночью, нам лучше выехать пораньше, перед рассветом. Тебе нужно отдохнуть.

Эви покачала головой:

– Я буду следить за Джерихо.

– Не нужно. С ним все будет хорошо.

– Я все равно буду следить.

– Но…

– Уилл! Кто-то должен быть с ним! – В ее голосе звучали одновременно гнев и мольба. После ужасных событий этой ночи у Эви не было сил оставлять его одного.

Уилл кивнул:

– Ладно. Тогда я лягу спать в твоей комнате.

Спустя мгновение она услышала, как Уилл прошел в соседний номер. Тонкая стена не заглушала звуков: похоже, он прохаживался по комнате и курил. Промочив полотенце, Эви вытерла грязь и остатки сыворотки с раны Джерихо. Потом она прилегла в постель Уилла на бок и принялась смотреть, как мерно вздымается и опускается грудь Джерихо. Она держалась так долго, как могла, но усталость взяла свое, и Эви провалилась в беспокойный сон.

 

Глава 56

Оплакивание вдовы

Занудный дождь монотонно барабанил по закрытым киоскам и выключенным аттракционам у прогулочной дорожки на Кони-Айленде. Мэри Уайт Блодгетт вынырнула из своего морфийного дурмана с громко стучащим сердцем и тяжелой мыслью о том, что мир, кажется, слишком быстро вертится вокруг своей оси. Она принялась звать дочь, но потом вспомнила, что Элеанор ушла в казино.

Боль пронзила руку Мэри. Как же ей хотелось вколоть еще морфия! Но сейчас ей придется провести часы в ожидании, пока ее никчемная, неблагодарная дочь вернется, и отвлечься на что-нибудь. Закрыв глаза, она принялась вспоминать то время, когда она была великой женщиной.

До того как выйти замуж, она была первой красавицей балов, и поклонников у нее было гораздо больше, чем приличествовало девушке такого скромного положения. Но она остановила свой выбор на Итане Уайте. Он был старше ее, властный, взыскательный, совсем не романтичный, но с деловой жилкой, которая точно могла обеспечить безбедное существование семьи. Об их свадьбе написали во всех газетах города Покипси. Итан зарабатывал деньги на нефтяных спекуляциях. В каком-то пыльном городишке в Техасе нашли черное золото, и денежки потекли рекой в карманы четы Уайтов. Появились икра и шикарный дом на севере города, собственная ложа в опере – Мэри на самом деле не любила слушать ее, но приходила туда щеголять своими роскошными мехами и украшениями, чтобы насладиться ролью блистательной леди, миссис Уайт.

Потом она узнала про эту девку в Лаббоке, Техас. Лучше было Итану не высовываться и вести себя поделикатнее, но ей хотелось завести семью. И в Итане вдруг взыграли романтические нотки благородного рыцарства. Он решил оставить Мэри ради этой деревенщины, ославив ее на всю жизнь. Она больше не смогла бы выходить в свет и смотреть свысока на мелких людишек, завидующих ее блеску. Они стали бы говорить о ней с жалостью. А жалость Мэри Уайт не могла вынести. Она дралась с Итаном, умоляла его передумать – больше Мэри ни разу в своей жизни никого не умоляла – и даже сейчас, лежа в сырой, пропахшей морфием постели, она надменно поджала губы, – но он остался непоколебим. Он хотел первым делом пойти к адвокату и подписать все бумаги. Ей обещалось хорошее содержание в случае, если она станет хранить молчание.

Мэри не собиралась становиться объектом сплетен.

По вечерам Итан регулярно выпивал рюмку хереса, чтобы расслабиться. Мэри попросила горничную принести ему напиток, как и всегда, но к нему добавила немного мышьяка, который купили для мышей, расплодившихся в подполе. Потом она сидела в темной спальне в своем кресле-качалке с книгой поэзии Джона Донна, а муж извивался в судорогах на постели, пытаясь дотянуться до нее одной рукой, а она только спокойно перелистывала страницы. В двадцать четыре года Мэри Уайт стала очень богатой вдовой. Она упаковала траурную вуаль вместе во всеми ценными вещами, что у нее были, и переехала в номер отеля «Плаза» на Манхэттене.

Тихое поскрипывание отвлекло Мэри от воспоминаний. Она вся обратилась в слух и лежала, напряженно вглядываясь в полумрак, пока не убедилась в том, что это просто ветер и дождь хлестали по стенам хижины.

В такую же ненастную ночь она впервые повстречала своего Джонни. Это произошло спустя полгода после того, как она ходила на лекцию великой теософистки мадам Блаватской в Куперовском Союзе. Мэри была очарована таинственной русской леди, ее идеями о вечном человечестве, союзе с божествами и царстве духов. Она добилась приватной беседы с великой женщиной, обещав спонсорство в обмен на эзотерическое знание.

– Вы встретите человека, который откроет перед вами дверь в иной мир, – сообщила ей мадам Блаватская, и на следующий же день на улице случился страшный ливень, а она оказалась без своего экипажа. Импозантный мужчина с гипнотизирующими синими глазами предложил ее подвезти. Его звали Джон Гоббс, и он разделял ее интерес ко всему мистическому. По его признанию, он являлся наследником святого народа, называемого Братией, любимцев Бога, и был избран ими для осуществления великой миссии на земле. Он показал ей чудеса, которым не было объяснения, и разделил с ней знание, равного которому не было в природе. Он обратил ее в свою веру и обещал сверкающий путь в бесконечность, где она станет его Солнечной Девой.

Их окутывало ореолом предопределенности и великого предназначения. Они будто поднялись выше всех существовавших правил. Они жили в высшем измерении и для высшей цели. До начала ее путешествий в мир духов Мэри изредка посещали сомнения о том, что она сделала с Итаном. Но Джон помог ей понять, что во всех ее поступках заключена божественная справедливость и божий промысел: если бы она не наказала Итана за жестокосердие и измену и не унаследовала его денег, она бы не смогла помочь Джону выполнить его святую миссию. Поэтому ее убийство мужа выступало благом.

В доме отчетливо заскрипели половицы, но Мэри не обратила никакого внимания – она полностью растворилась в мечтах. Она вспомнила, как Джон показал ей старинную книгу с одиннадцатью жертвоприношениями и объяснил, что он должен был сделать – для чего его избрали. Поначалу, надо признать, у нее были сомнения и даже страх. Но тогда он целовал ее, сначала нежно, потом неистово, одерживал над ней верх, овладевая ею, как ей нравилось, как было необходимо, и она полностью принадлежала ему. Он стал для нее золотым богом. А она, Мэри Уайт, была его священной супругой. Зверь должен был восстать. Мир – сгореть в пламени ада. И из пепла должно было возродиться новое общество. Они бы стали править им, как король и королева. Она, ничтожная Мэри Уайт, станет королевой. А потом Джон увидел, что его заберут и казнят, так же, как Христа две тысячи лет назад. Она последовала его указаниям и подкупила охрану и водителя, которые вывезли тело темной ночью из Нью-Йорка. Они похоронили его на холме за руинами старого поселения, и она сдержала обещание – не продавала дом Ноулсов никому и платила за него огромные налоги, из-за чего теперь была вынуждена жить в нищете. Джон почему-то особенно настаивал на этом пункте, а когда она спрашивала почему, он ничего не объяснял. Это был единственный секрет, которым он не захотел с ней делиться.

Скрип раздался совсем близко.

– Кто это? Кто здесь? – Мэри подтянула одеяло к самой шее. – Я старая женщина! Чего вам нужно?

Она снова услышала этот звук. Это были не дождь и не ветер, бушевавшие снаружи дома, а шаги, шаги внутри, в соседней комнате. Ах, почему она сегодня решила разрешить Элеанор уйти?

Шаги остановились прямо перед занавеской, отделявшей ее от остального дома. У Мэри застучала кровь в ушах.

– Кто? Кто? – скрипела она, как старая сова.

Занавеска медленно отодвинулась, и полумрак расселся от мягкого золотистого света. Мэри Уайт вскрикнула от восхищения.

– Я знала, что ты придешь!

В изножье кровати стоял Джон Гоббс. На нем не было рубашки, и по золоту кожи змеились черные символы. Почему он не бросается к ней в объятия? Неужели она стала такой страшной и гадкой, что отталкивает его? Но ведь ее внешний вид, ее тело – это всего лишь оболочка, они породнились душами. Скоро он сделает ее своей королевой, своей Солнечной Девой! Ведь он вернулся к ней, как и обещал.

– Я сохранила веру, как и обещала. И сохранила дом.

Он ничего не ответил. Стояла тишина, прерываемая только стуком дождя и завыванием ветра. За окном спальни сверкнула молния, подсветив его лицо. Глаза. Что-то было не так с его глазами.

– Джонни? Джонни, любимый… – У нее в глазах стояли слезы. – Прошло столько лет. Дай мне наглядеться на тебя…

Он все равно молчал. Мэри начала злиться. Разве она не выполняла свою часть клятвы все эти годы?

– Узрите, как Зверь обрел плоть, и когда он заговорил, то были языки пламени, и небеса содрогнулись от его гласа…

Мэри Уайт радостно ахнула. Его голос! Спустя все эти годы он остался таким же звучным и величественным.

– Да, да, любимый. Говори со мной, своей покорной рабой.

– Я хочу, чтобы ты написала для меня записку, Мэри.

– Конечно, милый. Что угодно.

Словно по волшебству, под ее рукой появился лист бумаги. Рядом лежала ручка. Он сказал ей, что нужно написать, и велел спрятать записку в кармане, чтобы ее потом нашли.

– Нашли? Я не понимаю, Джонни.

– И при оплакивании вдовы все языки замерли, и небеса разверзлись от ее криков…

Нет. Все пошло неправильно. Не десятое жертвоприношение. Он говорил ей об одиннадцатом: свадьбе Зверя и девы, одетой в солнце. Она была его Солнечной Девой! Они должны быть вместе, и она станет бессмертной, как и он. Они…

– И свершилось десятое жертвоприношение.

– Джон, послушай. Джон!

– Узри новую плоть мою и изумись.

Вся любовь в ее сердце обратилась в страх. И в коротких вспышках молнии она смогла разглядеть его истинное обличье: показалось крыло, когтистая лапа. Кончики клыков, острых, как бритва. И глаза, горящие, бездонные глаза, которые должны служить зеркалом души – но души не было в этих пламенных водоворотах. Заглянув в них, Мэри увидела, как раскрытую книгу, всю свою никчемную жизнь, основанную на наивной вере в то, что она – все они смогут превозмочь вселенский порядок, смогут бежать от смерти. Вот это и было главным обманом, проделкой истинного Змия в райском саду: и будешь есть прах во все дни жизни твоей.

– Узри меня.

Мэри Уайт посмотрела на него, изумившись, и не смогла отвести от него взгляда, и не в силах была перевести дыхание в пересохшем горле. Ее вопль стих еще до того, как сорвался с губ.

А на берегу ветер собирал песок в небольшие пирамидки и раскидывал их снова, как капризный ребенок в песочнице, унося мелкие крупинки дальше и дальше вдоль моря. Бродячие фокусники собирали свои карты и игральные кости. Собака гавкала, и ее вознаграждали обрезками хот-догов. Бородатая леди грустно вздыхала, сидя у окна, – ее любовник опять задерживался. Земной шар крутился и поворачивался, как мяч, запущенный какой-то непостижимой рукой. По ночному небу пронеслась тонкая накидка из серых облаков, луна укрылась за ними и горестно спрятала свое лицо.

 

Глава 57

Сержант Леонард

Джерихо приподнялся на руках и зашипел от боли. Он чувствовал себя разбитым. Разорванная рубашка лежала рядом на кровати. Выцветший шрам, разделявший пополам его широкую грудную клетку, почти зарос светлым пушком. Но появилась новая рана – зашитое отверстие на левой грудной мышце, прямо у сердца. Джерихо вспомнил, как их окружили в лесу, выстрелы и боль от пули. Он сложил вместе все фрагменты картинки и с ужасом осознал, что теперь Эви должна быть в курсе всего. Но она была здесь – лежала на соседней кровати прямо в одежде и туфлях и спала. Джерихо понял: она решила остаться с ним. Она все узнала и все равно не ушла.

Джерихо лег на место и стал смотреть, как Эви спит на расстоянии вытянутой руки от него. Она сильно устала и спала некрасиво: рот глупо приоткрылся, и она слегка похрапывала. Несмотря на все, что произошло, эта картинка заставила его улыбнуться. Не просыпаясь, Эви заерзала и потянулась. Джерихо посмотрел в окно, где уже появлялись первые лучи рассвета. Маленькие часы на прикроватном столике показывали 5:10 утра. Эви вдруг открыла глаза, и Джерихо поспешно натянул одеяло до самой шеи, прикрывая свои шрамы.

– Джерихо? – спросила Эви сонным голосом.

– Что с нами было, Эви?

– В тебя стреляли. Мы с дядей привезли тебя сюда, – осторожно сказала она. – Джерихо, а что в этих ампулах?

– Сколько пришлось использовать?

– Три.

– Я не… причинил вреда вам с Уиллом?

– Нет, – солгала она. – Джерихо, пожалуйста.

– Ты не поймешь, – мягко сказал он.

– Прошу тебя, прекрати так говорить.

– Нет. Не поймешь.

– Только если ты мне не расскажешь.

– Полиомиелит. Никакого чуда не произошло. Он сжег меня так же, как сестру. Сначала он отключил мои ноги, затем руки и, наконец, легкие. Меня замуровали в металлическом гробу и сказали, что я останусь в нем до конца жизни. Как в темнице. Что я больше не смогу дышать самостоятельно. Ходить и ездить на лошади. Прикасаться к кому-нибудь. – Он выразительно покосился на изгибы ее тела. – Я думал, что всю оставшуюся жизнь буду смотреть на потолок. После войны начали возвращаться солдаты, потерявшие какие-либо части тела – руки или ноги, раненые, разорванные взрывами. И тогда мои мучители решили попробовать секретную программу – они назвали ее «Проект Дедал». Все для того, чтобы помочь вернувшимся с войны.

– Что за программа?

Джерихо сделал глубокий вдох.

– Слияние человека и машины. Антропо-автоматический гибрид. Они заменяли то живое, что отняла болезнь или война, сталью, проводами и трубками. Мы должны были стать чудом индустриальной эпохи. Киборгами. Не смотри так.

Эви заморгала и отвернулась.

– Я… Извини. Просто это звучит нереально. Я не понимаю. – Она снова посмотрела на него. – Пожалуйста.

– Мы стали живым экспериментом, – продолжил Джерихо. – Нам ничего толком не объясняли и не раскрывали подробностей, только рассказали о том, как автоматика сможет заменить дефектные части наших тел и со временем срастись с нашими организмами. Это стало возможно благодаря особой сыворотке и витаминному тонику. Они должны были обеспечивать баланс между двумя половинами наших тел. Они обещали, что мы изменим судьбу человечества.

– Потрясающе! Но почему в газетах про это ничего не писали? Разве это не самая сенсационная история с тех пор, как Моисей принес людям Скрижали Завета?..

– Потому что ничего не получилось, – с горечью сказал Джерихо.

– Но я не понимаю.

– Я же сказал, что, кроме меня, были еще и другие. – Джерихо стал катать пустую ампулу по ладони. – Их тела стали отторгать инородные элементы, или не усваивали сыворотку, или и то и другое… Длилось все несколько дней или недель, но все кончалось одинаково: их разбивала лихорадка, потому что в теле расходилась инфекция. В итоге живая природа брала верх. Но тем, кто погиб, еще повезло…

– Повезло? – недоумевала Эви.

Джерихо помрачнел.

– Некоторые сходили с ума. Они видели несуществующие вещи, разговаривали с пустотой, сыпали предсказаниями. Или начинали биться в припадках ярости, круша все на своем пути, пока их не скручивали санитары – требовалась огромная толпа людей, чтобы удержать хотя бы одного из нас. Доктора обкалывали их наркотой, надеясь придумать какой-нибудь выход. Я смотрел, как люди превращаются в ничто, человеческие огрызки – и их развозили по хосписам умирать.

Джерихо аккуратно поставил ампулу на прикроватный столик. Даже пустая, она еще продолжала испускать слабое голубоватое сияние.

– На соседней кровати лежал сержант по имени Барри Леонард из города Топека. Помню, он как-то рассказывал, что если мне захочется навестить его город, нужно просто представить себе ад с маленьким магазином посередине. И в этом магазине никогда нет того, что тебе нужно. Вот таким он был забавным парнем. – Джерихо улыбнулся своим воспоминаниям, но потом снова стал серьезен. – Он вернулся с войны без обеих ног и одной руки. В кровати лежало меньше, чем полчеловека. Люди проходили мимо него, они даже боялись посмотреть. Будто опасались, что заразятся его несчастьем. Его боль казалась страшнее смерти.

Эви задумчиво подперла голову рукой. Джерихо сел в постели и стыдливо завернулся в простыню, но Эви успела окинуть вороватым взглядом его широкую грудь – мягкий золотистый пушок, развитые мускулы, длинный застарелый шрам рядом с тем, что зашили сегодня. Ей вдруг захотелось приблизиться к нему и коснуться губами его кожи.

– Нас обоих отдали в «Проект Дедал», поскольку мы считались хорошими кандидатами. На операцию нас отправляли одновременно. Перед тем как отключиться от наркоза, я увидел, что Леонард улыбается мне. «Не верь даже собственной рубашке, парень!» Он часто любил так повторять. – Джерихо грустно улыбнулся. – Я помню, каково это – впервые за долгие месяцы пошевелить пальцами на ноге. Ты даже не представляешь, насколько может быть потрясающим твой собственный большой палец. Когда я впервые вышел на улицу и почувствовал прикосновение солнца на лице… – Он покачал головой. – Мне захотелось потянуться и достать до солнца, взять его в руки, как мяч, который тебе дарят на день рождения в детстве. Меньше чем через неделю я стал бегать. Я мог бежать мили и мили и не уставать. Сержант Леонард бежал рядом и подгонял меня. Когда мы заканчивали, он хлопал меня по спине, как старший брат, и повторял, что мы – будущее человечества. Каким голосом он это говорил – полным надежды и счастья… – Джерихо будто стряхнул с себя воспоминания. – Мы сидели на скамейке во дворе и смотрели, как солнце садится за холмы, и восхищались этой красотой.

Эви хотелось сказать что-нибудь, но она не могла придумать ничего путного. Джерихо наконец-то решился ей все рассказать, и она не хотела разрушать очарование момента.

– Все началось с его руки. – Джерихо помолчал, потом отпил воды из стакана Эви и продолжил: – В один из дней он не смог сжать ладонь в кулак. Я помню этот момент с ужасающей четкостью. Повернувшись ко мне, он сказал: «Моя чертова рука будто пьяна. Признавайся, ты не утаскивал ее, чтобы рукоблудничать?» Хотя он шутил, я точно знал – он напуган. Он не стал рассказывать врачам и продолжал говорить, что свеж, как огурчик.

Джерихо смял край простыни, натянул его и отпустил.

– У него начало скакать настроение. Он становился то угрюмым, то экзальтированным. Как-то раз он швырнул тарелку с картошкой в стену и пробил в ней дыру. Его глаза стали пустыми и дикими. Он все время просил меня с ним побегать, гонял до изнеможения и не хотел или не мог остановиться. Я отпускал его, я уже не мог за ним поспевать. Как-то раз я увидел его одного, стоявшего под проливным дождем. Струи окатывали его тело. Я выбежал на улицу, чтобы позвать его внутрь, а он вдруг сказал: «Внутри меня будто больше нет места. Что-то разрастается и разрастается, и от него никак не избавиться». Я уговорил его войти в здание и лечь на свое место. А он шептал в темноте: «Пожалуйста, пожалуйста…»

И как-то раз ночью у него начался припадок. Он сорвал с себя всю одежду и стал носиться по госпиталю, как обезьяна, бить окна, карабкаться по трубам. «Я – будущее!» – кричал он. Четверо санитаров с трудом схватили его и привязали к кровати. Потом пришел врач и сказал, что процесс становится нестабильным. Для его же собственного блага они должны были прекратить эксперимент.

Джерихо уткнулся головой в свои руки и немного помолчал, прежде чем продолжить.

– Он стал кричать на них. «Вы не можете так поступить со мной! Я же человек! Смотрите на меня – я человек!» И повторял это снова и снова. Они дали ему какую-то дозу, чтобы успокоить, но он продолжал сопротивляться, вопить, что он человек, у него есть права. И они должны дать ему еще один шанс, один несчастный шанс. Потом наркотик стал наконец действовать, он уже не мог сопротивляться, а только плакал, просил, умолял, звал Бога – даже когда они выкатывали его на медицинской тележке. – Джерихо покачал головой, потому что воспоминания невозможно было передать словами. – Они реверсировали процесс, но инфекция пошла по всему его телу. Что еще хуже, пришлось отнять и вторую, живую руку.

Джерихо замолчал. На парковке за окном кто-то безуспешно пытался завести автомобиль, но мотор только кашлял и чихал.

– Потом он повесился в душе на собственном ремне.

– Боже мой, – промолвила Эви. – Какой ужас.

Джерихо кивнул с отсутствующим видом.

– Никто не мог понять – как ему удалось повеситься без рук и ног?

Мотор автомобиля наконец завелся, и они послушали успокаивающий повседневный шум. Вскоре машина с фырчанием уехала с парковки.

Джерихо заговорил еще тише, почти шепотом:

– Было уже поздно, я спал. Проснулся от того, что он плакал на соседней койке. В палате было тихо, и только свет из кабинета медсестры просачивался через дверь. «Парень, – сказал он, и его голос… его голос был как у призрака. Будто часть его уже умерла, но еще оставалась рядом с телом. – Парень, это хуже, чем Топека».

Он рассказал мне о том, как в войну на поле боя наткнулся на смертельно раненого немецкого солдата, он лежал на земле в агонии, а его внутренности буквально вываливались наружу. И немец посмотрел на Леонарда, и тот все понял без слов. Пусть они говорили на разных языках, но поняли друг друга с первого взгляда. Немецкий солдат, лежавший в траве, и американский, стоявший над ним. Он достал пистолет и выстрелил умирающему в голову. Он не делал этого со злостью, не убивал врага: просто один солдат помог другому. Так он все и обставил: один солдат помог другому. – Джерихо снова замолчал. – Он сказал, о чем хочет меня попросить. И что я вовсе не обязан это делать. А если сделаю, он уговорит Бога простить меня – если меня это волнует. Один солдат поможет другому.

Он умолк. Эви замерла на месте, будто став стеклянной.

– В тумбочке я нашел его ремень, потом помог ему сесть в кресло. Когда мы ехали в душ, в госпитале стояла мертвая тишина. Я помню, каким чистым был пол – он отражал все, как зеркало. В ремне пришлось сделать еще одну дырку, чтобы он затянулся у него на шее. Даже без рук и ног он оказался очень тяжелым, но я уже был силен. Перед самым концом он посмотрел на меня, и я на всю жизнь запомнил его лицо – он будто только что понял какой-то великий секрет, но было уже слишком поздно делать с этим что-либо. И он сказал: «Наша жизнь – дрянная игра в кости, парень. Не сдавайся им без боя».

Тишина. Где-то вдалеке залаяла собака. У окна засвистел ветер, будто просясь внутрь.

– После этого я откатил кресло на место. Потом вернулся в палату, лег в постель и лежал, пока не наступило утро и они не нашли его. И потом я смог уснуть и проспал двенадцать часов подряд.

У Эви пересохло горло, но ей не хотелось пить. Она сглотнула, пытаясь унять боль в глотке и стараясь издавать как можно меньше звука. Спустя мгновение Джерихо заговорил:

– Не знаю, в самом ли деле произошла эта история с немецким солдатом, или он ее сочинил, чтобы меня подбодрить. Это не важно. Так же, как и прощение Бога. После смерти Леонарда «Проект Дедал» закрыли – слишком велик был риск. Они хотели покончить и со мной – боялись, что может произойти что-нибудь непредвиденное. Еще немного, и меня бы снова упрятали в железный гроб и бросили в нем гнить, но тут вмешался твой дядя. Он сказал, что хочет забрать меня домой и позволить мне умереть достойно, и приготовил набор сыворотки. По документам Джерихо Джонс умер десять лет назад. Если бы Уилл не спас меня, я бы так и смотрел в потолок, и не было бы солдата, способного спасти меня.

Эви выпрямилась.

– Но ты же выздоровел. Ты являешься ключом к какому-то великому открытию.

– Выздоровел? – Джерихо горько усмехнулся. – Я проживаю каждый день с мыслями о том, что что-нибудь может пойти не так и меня снова запрут в этом железном гробу. Я – единственный в своем роде. Получеловек, полумашина. Урод.

– Ты не урод!

– Я даже не знаю, кто я на самом деле, – сказал он и покосился на Эви. – Но и ты – другая.

– Получается, что да.

– Значит, нас уже двое.

Он взял Эви за руки, перевернул их ладонями вверх и погладил кончиками пальцев. У нее была невообразимо нежная кожа. Джерихо не знал, сможет ли он вести себя как нормальный парень. Но точно знал, какое чувство его обуревает. Он хотел ее. Отчаянно и безрассудно. Держа ее за руки, он представил себе, каково было бы поцеловать ее, заняться с ней любовью. Она была немного испорченной, эгоистичной девчонкой, жадной до веселья, с удивительно добрым сердцем. Она бежала по жизни во всю прыть, в то время как Джерихо робко пятился назад. Она заставляла его чувствовать себя живым, и ему хотелось еще и еще.

Громкий стук заставил Эви подскочить от неожиданности: она испугалась, что это пришла хозяйка – вышвыривать их из номера. Но это оказался Уилл, уже полностью одетый, в шляпе и с часами в руках. Небо уже посветлело.

– Ах, отлично. Вы уже встали. Почти рассвело, так что пора ехать, пока за нами не пришли члены Братии.

 

Глава 58

Соломонова комета

Грязный автомобиль Уилла пронесся по южному Бронксу в сторону Манхэттена. Город предстал перед ними, как окутанный дымкой мираж из стали и копоти. Эви была измотана поездкой: ночная погоня, рана Джерихо и его душераздирающая история сделали свое дело – она сидела как на иголках, вдобавок злясь на себя за непонятное чувство, которое к нему испытывает.

За окном машины пролетали бесконечные ряды манхэттенских домов, и Эви думала о том, что в Бретрине они балансировали на краю пропасти. Но им удалось выкрутиться, более того, добыть талисман. Сегодня они осуществят ритуал и навсегда изгонят Джона Гоббса из этого мира. После этого она потребует у Уилла объяснить все, что с ней происходило. Кто она такая, и что с этим делать. Но позже. Положив руку на свою подвеску, она провалилась в сон.

* * *

День прошел нервно – посетителей стало еще больше. Их число удвоилось со времени появления Соломоновой кометы. Город жужжал, как потревоженный улей. Мэр Уолкер попросил горожан притушить свет в полночь, чтобы можно было разглядеть комету, которая показывается раз в жизни, во всем ее великолепии. Ньюйоркцы вынесли кресла, матрасы и подушки на террасы и крыши жилых домов. Магазины распродаж пытались заманить покупателей скидками на шляпки и вентиляторы. Ночные клубы предлагали специальные лотереи, результаты которых объявят в полночь, и готовили коктейли под названием «Сенсация Соломона» и «Падающая звезда». Устроили даже конкурс красоты в купальниках и победительнице обещали титул «Мисс Комета». Складывалось ощущение, будто кто-то устроил вечеринку и пригласил весь Манхэттен. Но Эви не наслаждалась чувством праздника: если им не удастся задуманное, Джон Гоббс останется здесь навсегда, и с ним придет Армагеддон.

Когда из музея вышел последний посетитель, Эви заперла двери, и они с Сэмом и Джерихо расположились в библиотеке. Пробило семь часов вечера. Комета должна была пересечь небо над Нью-Йорком без одной минуты полночь. Джерихо лежал на диване, еще слабый после вчерашней раны.

– Джерихо, ты нормально себя чувствуешь? – немного смущенно спросила Эви. – Тебе что-нибудь принести?

– Нет, у меня все… зашибись, спасибо. – Он улыбнулся, попробовав на вкус новое слово.

Сэм исподтишка наблюдал за ними. Что-то произошло между этими двумя, пока они ездили в Бретрин добывать талисман и сбегали от фанатиков. И Сэму это не нравилось.

– Божечки мои, я просто пучок голых нервов. – Эви включила радио, чтобы отвлечься. Оркестр Пола Уитмена исполнял горячий джазовый номер под названием «Старый Соломон». Сейчас веселые мелодии казались совершенно неуместными.

– Я кое-чего не понимаю, – начал Сэм. – Как он мог еще не совершить десятого жертвоприношения? Вы думаете, что он разом сделает оба жертвоприношения этой ночью, так?

Эви закусила палец. Действительно, это казалось странным.

– Не знаю. Знаю только, что если мы сегодня сожжем талисман и произнесем заклинание, то сможем избавиться от Джона Гоббса навсегда.

В библиотеку влетел Уилл с кучей вещей в руках.

– Я принес все, что нужно.

Он вручил Эви кусок мела, а Сэму – пакет соли.

– Эви, нарисуй на полу большой круг с пентаграммой внутри. А ты, Сэм, обойди комнату по периметру и обсыпь его солью.

Кто-то громко и настырно постучал в дверь музея.

– Что это еще такое? – возмутилась Эви. – Не волнуйтесь, я скажу им, что музей уже закрыт.

Увидев на пороге детектива Маллоя, она была поражена. Он не улыбался и не сыпал остротами, как обычно. Его лицо было мрачно и угрюмо. Сердце Эви ушло в пятки. Маллой в компании нескольких полицейских прошел мимо нее прямо в библиотеку. Уилл побледнел, увидев его.

– Произошло еще одно убийство, – сказал Маллой. – На Кони-Айленде, в «Туннеле Любви», нашли тело Мэри Уайт Блодгетт. Такие же метки, как и на всех остальных. У нее был вырезан язык.

– И, увидев Зверя, вдова принялась стенать, пока ее язык не был остановлен… – тихо произнесла Эви.

– Оплакивание вдовы. Десятое жертвоприношение, – сказал Сэм.

Уилл побледнел, казалось, он вот-вот потеряет сознание.

– Дочь миссис Блодгетт сообщила нам, что пару дней назад вы приходили к ней вдвоем с этой юной леди и задавали странные вопросы о Джоне Гоббсе, – продолжил Маллой.

– Это правда, – сказал Уилл.

– Ты даже не собирался рассказать мне об этом, Фитц? – Его голос звучал обиженно и разозленно.

– Я не думал, что… Это не было важно. Я следовал голой интуиции.

– Я уже достаточно заплатил за следование интуиции, – сказал Маллой. – Я же сказал вам держаться подальше от расследования. Если я спрошу, не хранится ли в вашем музее вторая пряжка с туфли Руты Бадовски, что бы ты сказал?

– Я бы сказал, что это звучит абсурдно.

Мрачное лицо Маллоя скривилось, будто ему только что сообщили о скоропостижной смерти близкого друга.

– Я тебя как приятеля прошу, Уилл.

Взгляд Уилла стал суровым.

– Как я уже сказал, абсурд.

Маллой медленно кивнул.

– Надеюсь, что ты прав. Вы не против, если мы произведем обыск, профессор?

Полиция уже наводнила музей, опустошая ящики, вытряхивая содержимое полок. Кто-то из офицеров чуть не уронил статуэтку, разволновав Уилла.

– Не могли бы вы быть поаккуратнее, пожалуйста? Это бесценные артефакты.

Еще один коп выдвинул ящик рабочего стола Уилла и достал оттуда пряжку Руты Бадовски.

– Она здесь. Прямо как сказано в записке.

– Как она… – Уилл замер на мгновение, будто его пригвоздили к месту. – Секунду, в какой записке? О чем вообще идет речь?

– Можешь объяснить мне, как улика с места преступления оказалась в твоем музее? – Маллой смотрел на него, не моргая.

– Не знаю, – тихо сказал Уилл. – Клянусь, я не знаю, Терренс.

– Значит, ты не знаешь и о том, как твоя зажигалка оказалась на месте преступления? – Маллой показал им пропавшую зажигалку.

Уилл коснулся рукой пустого нагрудного кармана.

– Я недавно потерял ее, и…

– Ее нашли в доме Мэри Уайт Блодгетт.

– Пряжку забрал я, – выпалил Сэм. – Нашел ее на пирсе и решил, что смогу выручить денег. Множество помешанных на оккультизме идиотов готовы заплатить за подобную белиберду.

– Сэм, не надо, – предупредила Эви.

Он грустно улыбнулся ей:

– Все нормально, куколка. Зато теперь мы в расчете, и я не должен тебе двадцать баксов.

– А вы хорошо сработались с молодняком, Фитц, – скептически заметил Маллой. Он оглядел комнату: пентаграмма, мелом нарисованная на полу, рассыпанная соль. – Уилл, вы что тут делали?

– Если я тебе расскажу, ты решишь, что я сошел с ума.

– Если ты не расскажешь мне сейчас, тебе придется делать это в тюрьме! – взревел Маллой. – Я думаю, ты не до конца осознаешь, во что вляпался, Фитц!

– Детектив Маллой, что за записку вы нашли? – отвлекла его Эви.

– Она была написана миссис Блодгетт перед самой смертью и спрятана в кармане ее ночной рубашки. Дочь подтвердила, что это ее почерк. Она написала, что Уилл – убийца.

Уилл пошатнулся.

– Что?

– Это просто чушь собачья! – вскричал Сэм.

– Она написала, что в музее мы найдем все необходимые доказательства. Что вы расспрашивали ее об убийствах и совершали их, чтобы подогреть интерес к музею. – Плечи Маллоя поникли. Он будто постарел на десяток лет за то время, пока держал пряжку Руты Бадовски. – Мистер Фицджеральд, вам придется отправиться с нами в тюрьму и там ответить на несколько вопросов. Ребята, маленького вора тоже захватите, просто в воспитательных целях.

– Ох, а он оказался умен, очень умен, – сказал Уилл самому себе. – Видите? Он знал, что мы уже наступаем ему на пятки, и заставил ее написать эту записку. Он приготовил западню, и мы сами зашли в нее.

– О, дядя! Что же нам делать? – спросила Эви.

– О чем вы сейчас говорите? – недоумевал Маллой.

– Терренс, сейчас ты посчитаешь, что у меня совсем поехала крыша, но я уверяю тебя – я вменяем. Манхэттенский маньяк никого не копирует, и им никак не могу быть я. Это Джон Гоббс.

Маллой смотрел на него с каменным лицом.

– Джон Гоббс, казненный пятьдесят лет назад? Хочешь сказать, что все эти убийства совершил мертвец?

– С помощью особой магии его дух явился на нашей земле. Я знаю, что это звучит дико…

– Но это правда! – перебила Эви. – Вот почему нам пришлось ехать в Бретрин, к его тайной могиле, и выкапывать из нее тело с амулетом – его нужно уничтожить, чтобы изгнать его дух из этого мира. И если мы не сделаем этого до появления кометы, нам всем крышка.

Эви поняла, как глупо все это должно звучать со стороны. Полицейские вокруг давились от смеха. Только один Маллой стоял мрачнее тучи. Он только еще больше разозлился.

– Знаешь, Фитц, я никогда не думал, что ты сам веришь во всю эту жвачку, которую демонстрируешь в своем музее. И я никогда не думал, что ты станешь убийцей. – Повернувшись к офицерам, он скомандовал: – Забирайте его.

Сэм и Уилл в окружении полицейских были вынуждены направиться к выходу.

– Убийства. Расхищение могил. Уничтожение частного имущества. Воровство. И растление малолетних… – Маллой умолк, и заговорил с отвращением: – Получается, ты никогда не знаешь человека наверняка, так ведь?

Эви побежала за ними, стуча каблучками по мраморному полу.

– Прошу вас, не забирайте его, детектив Маллой! Мы должны остановить Джона Гоббса этой ночью. Он нанесет последний удар, когда придет Соломонова комета, и станет Зверем, Антихристом! Это наш последний шанс!

– Милая моя, не знаю, что он вам рассказывал, но на свете не существует убийц-призраков. Не существует призраков, точка. Не существует никаких людей, взращивающих какого-то Зверя с целью устроить конец света. Это детская сказочка, и все. Мне очень жаль. – Усталое лицо Маллоя было полно искреннего сострадания.

– Терренс, прошу тебя, послушай меня. Вы должны остановить его до того, как он совершит последнее жертвоприношение этой ночью, – взмолился Уилл, пока полицейские сажали его в машину.

– Если он сегодня кого-то убьет, то вы вне подозрений, профессор, – едко заметил один из копов.

Оставшись в пустом музее, Эви принялась расхаживать по библиотеке. Джерихо смотрел на нее.

– Как мы можем остановить его? Думай, Эви, думай!

– Они забрали с собой талисман.

– Должен же быть другой способ. – Раскрыв книгу Братии, Эви внимательно просмотрела каждую страницу. Пролистав до последнего жертвоприношения, она посмотрела на картинку. Зверь стоял над телом женщины, лежащей ничком. Они держались за руки. Рядом стоял небольшой алтарь, над ним в воздухе висела комета.

– Зачем он попросил Мэри Уайт сохранить дом? – задумчиво протянула Эви.

– Ему нужно было место, в которое можно вернуться, – сказал Джерихо. – Где можно было отсидеться в безопасности.

– Но своих жертв он оставлял в людных местах. Так что он мог свободно перемещаться. Зачем ему это? Что ему нужно от этого дома? – Эви снова принялась расхаживать по комнате.

– Ты сейчас напоминаешь мне своего дядю, – сказал Джерихо. – И у меня начинает кружиться голова.

– Ой, прости. – Эви села за стол, заставленный книгами, и призадумалась. Затем взяла в руки дневник Иды Ноулс. – Ее последняя запись была сделана перед тем, как она отправилась в подпол. Что же там находилось?

– При обыске не обнаружили ничего, кроме груды костей.

– Освящайте свою плоть и готовьте свои жилища, – повторила Эви. Ей вспомнился день, когда они с Мэйбел совершили вылазку в дом Ноулсов. Как ее вниманием завладела странная каминная труба, подозрительно толстая, а в доме не нашлось настолько большого камина. А потом в подполе она почувствовала сквозняк.

Вскочив, Эви принялась носиться по библиотеке, собирая спички, фонарик и прочие мелочи.

– Что ты делаешь?

– Думаю, в доме находится секретная комната, место, святое для него. Там он должен хранить то, что позволяет ему остаться живым. – Эви взглянула на часы. Уже настала половина одиннадцатого. – Нам придется поторопиться, если мы хотим успеть вовремя.

Джерихо поднялся на ноги, поморщившись от боли.

– Куда мы пойдем?

– Мы не станем ждать, пока Джон Гоббс принесет последнюю жертву. Мы будем бороться с ним. И поэтому направимся прямо в дом Ноулсов.

 

Глава 59

В логове Зверя

Как остановить призрака? Как разрубить нить зла, если она успела прочно привязаться к этому миру? Эти вопросы крутились в голове Эви, пока они с Джерихо ехали на машине Уилла по улицам, заполненным зеваками, желающими взглянуть на комету. Компания флэпперов устроила на улице канкан, стоя в очереди в следующий клуб. Впереди на длинных ходулях раскачивался акробат, перегородивший всем путь. Пьяный мужчина в шляпе арлекина дунул в рожок прямо в окно Эви, напугав ее до визга: «Попалась!» Он побрел прочь, заливаясь дьявольским смехом. Она яростно гудела на акробата, пока он не убрался с дороги. Путь расчистился, и она двинулась дальше, время от времени гудя, чтобы предупредить прохожих и праздношатающихся.

В северной части города толпы стали пореже. Линии надземки над ними замелькали контрастными полосами: свет, тьма, свет, тьма. Вскоре они выехали на пустынные берега Гудзона, и единственным освещением стали фары. Наконец они добрались до дома Ноулсов. Он свысока смотрел на улицы, как статуя забытого божества. Над ним висела полная белая луна.

Эви обошла участок по периметру и подошла к черному ходу так же, как и в прошлый раз. Дверь открылась с громким скрипом. Вместе с Мэйбел они приходили сюда днем, и дом был залит солнцем. Теперь стоял полумрак, и каждая тень казалась угрожающей. Эви посветила фонариком по сторонам. Бледный луч выхватил сломанный холодильник, высокий буфет, валяющийся на полу шелковый фартук, затем сгорбленный силуэт крысы, которая, поводив им носом навстречу, нырнула в спасительную темноту.

– Нам сюда, – сказала Эви.

Она провела Джерихо в подсобку дворецкого, стараясь не думать о том, что Джон Гоббс поджидает их в одном из этих высоких шкафов, готовый выскочить в любой момент. Эви поспешила в коридор, соединяющий кухню с остальной частью дома.

– Осторожнее, – шепнула она. – Тут повсюду ловушки.

Вокруг было так много дверей, что она растерялась: неизвестно, какая из них ведет в подпол. Но ей определенно не хотелось оказаться там тем же путем, как и в прошлый раз.

– Что поддерживает в нем жизнь? Что выступает его ключом к этому миру? – спросил Джерихо.

– Не знаю, но это что-то должно быть спрятано на территории этого дома. Я готова снести каждую стену, чтобы найти это. Который час?

Джерихо поставил на пол канистры керосина и подставил свои наручные часы под свет фонарика.

– Одиннадцать двадцать.

– У нас мало времени.

Дом показался ей другим. Она попыталась понять, почему именно. Он словно пробудился, ожил и готовился к чему-то. Первым делом ей пришли в голову именно эти слова, будто дом являлся живым организмом, огромным чревом на пороге рождения чего-то ужасного.

Луч ее фонаря полз по отсыревшим обоям: стены были покрыты конденсатом. По спине у Эви тоже сползал пот. В прошлый ее визит здесь стояла прохлада, теперь же царила удушающая жара. Расхрабрившись, Эви открыла ближайшую дверь, и за ней оказался небольшой чулан. Внутри все было мокрое и склизкое. Открыв остальные двери, они нашли спальню, кабинет и ванную.

– Почему нам не удается его найти? – недоумевала Эви. – Не понимаю, почему мы не можем найти вход. Он точно был здесь раньше. Будто… «Будто сам дом прячет от нас эту дверь», – хотела сказать она. – Давай продолжим поиски, наверное, я просто забыла. Справа от нас сейчас должна быть гостиная.

Они пошли туда, но двухстворчатые двери гостиной оказались заперты.

– Что за чертовщина, они была открыты в прошлый раз!

Повозившись немного, они все же открыли двери. Джерихо медленно водил фонариком по углам. Комната изменилась: с мебели сняли все простыни.

– Раньше было не так, – шепнула Эви.

– Нас будто здесь поджидали, – тихо ответил Джерихо.

– Почему ты так говоришь? – спросила Эви, но он не ответил. Было понятно без слов, что речь идет о доме. Это сам дом их поджидал.

Эви посветила фонариком на стены. Они будто слегка изгибались наружу. «Как будто легкие, которые дышат», – невольно подумала она и тут же прогнала эту мысль прочь. В полумраке было сложно разглядеть что-либо. Луч фонарика коснулся разбитого стекла, на мгновение ослепив ее отражением. Эви заморгала, а потом – она была готова поклясться – в зеркале мелькнули строгие, торжественные человеческие лица. Ахнув, она резко обернулась, но рядом никого не было. Весь дом скрипел и шуршал.

– Мне все это не нравится, – сказал Джерихо.

– Но у нас нет выбора. Если сегодня ночью мы его не остановим, он полностью переродится. И после уже никто не сможет с ним бороться.

– Но у нас больше нет талисмана. И как мы… – Джерихо перешел на шепот, будто дом мог подслушивать. – Как мы свяжем его дух?

– Найдем что-нибудь другое, – ответила Эви. – Или сожжем это место дотла, если понадобится.

Джерихо подвигал фонарем вверх-вниз.

– Ты видишь там огонек? – Он подошел к декоративной розетке у камина. – Может быть, вот за этой штукой что-нибудь есть? – Он приблизил к ней лицо, пытаясь заглянуть внутрь.

– Джерихо, не надо! – запоздало вскликнула Эви.

Прямо в лицо Джерихо вылетел поток сжатого пыльного воздуха. Он закашлялся, стал плеваться и махать руками. Эви почувствовала тошнотворно-сладкий запах, напоминающий увядшие цветы. Джерихо моргал и тряс головой.

– Ты в порядке?

– Да, нормально, – ответил он неуверенным голосом.

В камине взметнулось пламя, и они отскочили в сторону.

– Он знает, что мы здесь, – шепнула Эви.

– Откуда он может знать?

– Думаю… думаю, что ему рассказывает дом. Нам нужно поторопиться. Сколько времени?

Джерихо посмотрел на часы:

– Одиннадцать двадцать.

– Ты уже говорил это в прошлый раз.

Джерихо еще раз поднес часы к фонарику Эви. Стрелки не двигались.

– Они перестали работать. Но с ними не было никаких проблем до того, как мы…

Вошли в дом. Даже не нужно было говорить этого.

– Мне все это не нравится, – повторил Джерихо, вытирая выступивший на лбу пот. У него немного остекленели глаза, и Эви пожалела, что именно сегодня он ослаб от раны. – Ты действительно считаешь, что вещь, поддерживающая в нем жизнь, находится в пределах этого дома?

Эви кивнула.

– Тогда нам не стоит тратить время. Давай сожжем его. Сожжем и убежим.

Ветер бушевал за окном, и дом скрипел и стонал. Уилл сказал очень четко, они должны обезвредить Джона Гоббса его же оружием: заключить его дух в талисмане и сжечь его. Но талисман конфисковала полиция, а Уилл был в тюрьме. Все легло в руки Эви и Джерихо.

– Сожжем и убежим, – согласилась она и взяла канистру с керосином. Им предстояло немало работы. – Мы должны сровнять его с землей. Я начну с верха, а ты займись первым этажом.

Джерихо покачал головой:

– Я не позволю тебе остаться одной.

– Джерихо, рассуждай логически.

– Нет. Мы будем держаться вместе.

– Тогда давай начнем.

Они быстро переходили из комнаты в комнату, разбрызгивая керосин на все, что способно было гореть. Эви осторожно вошла в мансарду Иды Ноулс. Через щели в заколоченных окнах был виден город. Там веселились на празднике люди, отмечая прибытие кометы и совершенно не подозревая о том, что она принесет с собой. Снизу раздался едва различимый музыкальный ритм, будто хор запел какой-то гимн. Она зна€ком остановила Джерихо и прислушалась, но звук больше не повторялся.

– Давай побыстрее, – сказала она. Когда они спускались по лестнице, одна из ступенек просела, и Джерихо чуть не полетел носом вперед. Эви едва успела его удержать. Они вернулись в гостиную, и она ахнула в изумлении: стулья были аккуратно расставлены полукругом, как в Бретрине.

– Джерихо, – шепнула Эви, пятясь из комнаты.

– Страшный Джон, Страшный Джон, в белый фартук наряжен, – пропел Джерихо и глупо засмеялся.

– Это не смешно.

Он странно улыбнулся.

– Ты тоже слышишь музыку?

Эви наклонила голову набок и прислушалась, но в этот раз она не слышала ничего, кроме вздохов и скрипов старого дома.

– Нет.

– Мы будто на вечеринке! – Джерихо счастливо улыбнулся. – Давай потанцуем. Ты ведь любишь танцевать, Эви? – Он подхватил ее руками и закрутил вокруг себя с такой скоростью, что ее замутило.

– Джерихо, да что с тобой такое? – изумилась Эви, но потом вспомнила о воздухе из каминной розетки. Члены Братии использовали сильнодействующие растительные средства при изготовлении своих курений и вина. Джерихо был в наркотическом дурмане.

– Я всегда хотел с тобой потанцевать, – пробормотал он и легонько провел губами по ее шее. – Я следил за тобой, знаешь. Когда ты считала, что никто тебя не видит. – Губы Джерихо остановились над ее ухом, и от его теплого дыхания у нее побежали мурашки по спине. – Я думаю о тебе поздно ночью. Каждую ночь…

Нужно было уводить его отсюда, вот в чем была проблема. Она недооценила опасность этого места. Дом будто выступал соучастником преступлений, таким же опасным, как сам Джон Гоббс, готовым на все, чтобы его защитить.

– И мы будем танцевать. – Эви отстранилась от Джерихо. – Но не здесь.

– Нет, здесь, – сказал он и, притянув ее к себе, прижал к своей груди. Стены будто вздохнули – она готова была поклясться чем угодно, – и раздалось едва слышное противное хихиканье.

– Я знаю место получше! Сюда. – Она потащила Джерихо к кухне. Его нужно было вывести за дверь, на свежий воздух. Потом она просто бросит зажженную спичку в дом, и они с Джерихо убегут как можно дальше отсюда.

– Куда ты меня ведешь? – мечтательно спросил Джерихо.

– Мы почти пришли, – сказала Эви, и, хотя она пыталась держать себя в руках, ее голос дрожал. Дверь захлопнулась, словно дом разгадал ее план. – Нет! – воскликнула Эви. Она принялась дергать за ручку, но дверь не поддавалась, даже когда она бросилась на нее всем телом. Они оказались в ловушке: дом не хотел их отпускать.

Джерихо протянул ей руку.

– Потанцуй со мной, – хрипло сказал он.

– Джерихо, нам надо убираться отсюда. Сейчас же. Ты меня понимаешь?

– Я понимаю только то, что хочу тебя.

Повсюду пахло керосином. В любой момент дом легко мог превратиться в огромное кострище, а они оставались внутри. Ладно. Если им не позволяют выйти нормальным способом, она что-нибудь придумает – сорвет доски с заколоченных окон, разобьет стулом замок – что угодно, лишь бы выбраться.

Схватив Джерихо за руку, она потащила его за собой. Он глупо хихикал, и от этого звука ей становилось жутко – хотелось бросить все, в том числе и его, и сбежать. Она подошла к парадному входу и услышала какие-то звуки на улице. Неужели кто-то шел мимо? Может быть, если она закричит, ее услышат? Она бросилась к окнам, готовая голыми руками отрывать загораживавшие их доски.

Свист. Тот, кто поднимался к дому, насвистывал очень знакомую мелодию. Кожа Эви покрылась мурашками.

– Он идет сюда. Нужно прятаться.

Озираясь по сторонам, Эви вертелась на месте, как волчок. Куда? Куда им лучше спрятаться? Что, если Страшный Джон шел домой, неся с собой последнюю жертву? Сможет ли Эви выжидать в укрытии, чтобы нанести удар до того, как он завершит свою страшную жертву? Нужно было только дождаться удобного момента и сделать все до того, как придет комета. Тогда для Гоббса все будет кончено. Она сможет. У нее нет другого выбора. Где же спрятаться? Эви водила фонариком по блестящим от сырости стенам, покрытым слоем слизи.

Свист раздавался все ближе.

– Ты их слышишь? – пробормотал Джерихо. – Они уже здесь. Ждут нас.

Джерихо. Нужно заставить его замолчать. Слева была небольшая комнатка, и Эви подтолкнула его внутрь.

– Иди туда, – сказала она. Он прошел дальше и взялся за ручку противоположной двери. И в этот момент пол под ним разверзся. Джерихо провалился в темноту.

– Джерихо! Джерихо! – завопила Эви, заглядывая в люк. Ей никто не отвечал. Неужели западня вела в подвал, как и тот прачечный желоб, в который попала она? Неужели Джерихо лежит там, внизу, со сломанной ногой или пробитым черепом? Где же спуск туда? Она вбежала в коридор при входе и замерла, прислушиваясь. Свист прекратился. Сердце так сильно билось у нее в груди, что, казалось, вот-вот сломает ребра, а из-за того, что горло пересохло, больно было глотать. Давай же, Эви, – сказала она себе, но ее будто парализовало страхом. Отчаяние пригвоздило ее к месту. Как она могла победить такое всепоглощающее зло? Ведь если она сдастся прямо сейчас, все быстро будет кончено, и ей не придется смотреть, как мир сгорает в адском огне. Дом вдохнул и промурлыкал, будто бормоча что-то в унисон ее мыслям.

И вдруг она все увидела: под лестницей скрывалась дверь, которую она раньше не заметила. Она была совсем мокрой и поблескивала в темноте, как фосфоресцирующие грибы.

– Джерихо! – закричала она. – Я иду за тобой. Не двигайся.

Дом будто сделал вдох и замер. За окнами парадного входа мелькнула тень, стремительная, как крыло хищной птицы. Он вернулся домой. И шел сюда, к ней. Задохнувшись от ужаса, Эви бросилась к двери, ведущей в подпол. Ручка с легкостью поддалась, и дверь раскрылась. Идти больше было некуда: только в темные глубины логова Страшного Джона.

На лестнице было темно, хоть глаз выколи. Эви вела рукой по стене, чтобы хоть как-то ориентироваться. Штукатурка казалась теплой на ощупь, сырой и липкой. Сердце Эви билось, как птица в клетке, кровь встревоженно шумела в ушах. В доме снова воцарилась мертвая тишина, и это оказалось куда страшнее, чем когда было слышно посвистывание. Эви искренне надеялась, что Джерихо не пострадал. Она заставила себя спускаться все ниже и ниже, пока не оказалась в подвале. Здесь стояла невыносимая жара. Отсыревший земляной пол проседал и поддавался под ее ногами. Подошвы ее туфель разогревались так, что невозможно было стоять на одном месте. Эви сделала несколько робких маленьких шажков. Куда же ей пойти? Где был сейчас Джон Гоббс? Что будет, если она включит фонарик? Или так она останется в безопасности? Что скрывается в непроницаемой темноте?

Стены дышали. О Боже! Она даже могла это слышать. Тьма становилась невыносимой. Трясясь от страха, она включила фонарик.

Откуда-то сверху раздался свист на мотив детской песенки. Но эта песенка на самом деле не имела отношения к детству.

Раздался зычный голос Джона Гоббса:

– И Господь заговорил на языке тысяч ангелов. И осталось последнее, одиннадцатое жертвоприношение: свадьба Зверя и девы, одетой в солнце… Я знаю, ты здесь, Солнечная Дева. Я тебя чувствую.

Эви лихорадочно думала, пытаясь понять, что происходит. Он назвал ее Солнечной Девой? Ее? Она – дева, одетая в солнце? Страшный Джон вошел в дом. Он был готов завершить свое перерождение и теперь искал ее – ее! Эви пошла дальше, водя фонариком по комнате вокруг себя, пытаясь найти Джерихо. Ей захотелось быть как можно дальше отсюда – в клубе, в Беннингтоне, даже в унылой библиотеке – все же лучше, чем здесь. Глупо было надеяться на то, что она сможет противостоять жестокому убийце, призраку, Зверю собственной персоной.

В доме над ней насвистывание прекратилось. Он начал петь.

Страшный Джон, Страшный Джон, в белый фартук наряжен. Вскроет горло, кости заберет и за пару камней толкнет.

От страха Эви лишилась последних остатков логики и начала метаться. Ей нужно было выбраться отсюда. Бежать прочь. Она взбежала по хлипким ступенькам наверх. Ей было все равно – она готова хвататься за любой шанс. Выскочить наверх и на свободу. Привести подмогу. Кричать до тех пор, пока не сбежится весь Нью-Йорк. Но нет – Джерихо. Она сначала должна найти его. Может быть, он не пострадал и уже сам нашел выход? Она пыталась убедить себя в этом, заставляя ноги идти вперед. Может быть, он уже спешит за помощью – еще немного, и сюда ворвутся полицейские и разгромят эту гадкую берлогу. Да, в любой момент она готова была услышать голос Джерихо: «Эви, Эви! Выходи, ты в безопасности!» Эви сдалась своему страху, начала истерически смеяться и зажала рот рукой.

Над ее головой заскрипели половицы. Сердце Эви забилось в два раза быстрее. Насколько было сыро вокруг, настолько же сухо стало у нее в горле, она даже начала задыхаться. Шаги раздавались в ровном, уверенном ритме вразрез с бушующим в ее голове хаосом из страха и адреналина. Топ. Топ. Топ. В щели под дверью в подпол показались тени от двух сапог.

В голове Эви начали одна за другой появляться короткие беспорядочные идеи, они множились и наскакивали друг на друга. Он. Здесь. Прятаться. Где? Быстрее. Бежать. Сюда. Он идет. Идет. Спускается сюда. Прятаться. Куда?

Она вспомнила о подозрительном сквозняке, который заметила в прошлый раз, упав в подпол, и соскочила вниз с лестницы, вытянув руку и надеясь поймать дуновение ветерка. Она ощутила легкое движение воздуха на ладони. Повинуясь его направлению, Эви прошла к дальней стене и обогнула очаг. Она бы не заметила потайной двери, если бы не коснулась рукой двери и не нащупала трещину. Эви тут же принялась ощупывать дверь по периметру и с трудом подавила истерический всхлип, когда поняла, что у двери нет ни замка, ни скважины и ухватиться не за что.

Дверь в подвал со скрипом распахнулась. На лестнице раздались шаги. И тут дверь перед ней распахнулась сама собой. Оттуда шел свет. Свет луны, поняла Эви. Это был путь на свободу. Должен был быть.

Эви прошла через узкий предбанник, который выходил в помещение побольше. Тут она поняла, что свет шел из отверстия в потолке, небольшом окне, направленном прямо в ночное небо. Та самая труба, поняла Эви и поежилась. В комнате не было ни окон, ни дверей, за исключением входа, у которого стояла Эви. Она была странно сформирована в виде звезды, в одном из углов стояла старая кованая жаровня, пол был расписан узором в виде гигантской пентаграммы, в самом ее центре красовался алтарь с изображением кометы. Эви повернулась вокруг своей оси, оглядывая комнату. Стены были разрисованы символами – по штуке на каждое отдельное жертвоприношение, каждое убийство.

Эви похолодела. Как она могла быть настолько глупой? Сколько раз ей приходилось слышать ключевую фразу и ничего не понимать? Она встречалась в Книге Братии и в дневнике Иды Ноулс, и пастор Олгуди произносил ее перед посвященными. Новые последователи Бретрина произносили ее на ярмарке. Полуразвалившиеся дома на территории старого поселения были разрисованы теми же самыми символами.

Готовьте свои жилища…

Дело было не в талисмане, книге или любой другой реликвии – не они хранили Джона Гоббса живым. Дело было в доме. Отдельной комнате. Этой комнате.

На алтаре лежала Книга Братии, раскрытая на одиннадцатом жертвоприношении. Эви уставилась на изображение девушки в золотом платье. На ее лбу было нарисовано всевидящее око, как и на вытянутых ладонях. Разорванная грудная клетка была пуста, а ее сердце лежало в руке Зверя.

Так вот его настоящее логово. Вот почему он велел Мэри Уайт держать его в готовности. А теперь она сама пришла сюда, прямо во чрево Зверя. Ей нужно срочно было убираться отсюда. Если ей придется, она бросит спичку и отправит его назад в тот ад, где готовы будут принять такое чудовище, как он.

С другой стороны подвала раздалось его пение. Страшный Джон, Страшный Джон, в белый фартук наряжен. Вскроет горло, кости заберет и за пару камней толкнет.

Эви полезла в карман и нащупала коробку спичек. Да, она бросит спичку и убежит. Из-за паники она не могла собраться с мыслями и впадала в отчаяние. Она присела на корточки, как дикий зверь, загнанный в угол кровожадным волком.

«Только не отключайся, только не отключайся, что бы ни происходило, не отключайся, старушка…»

Волк стоял уже у двери. Его тень протянулась по всей комнате. Трясущимися руками Эви зажгла спичку и бросила ее, но пламя потухло и обратилось в дым. Она зажигала спички одну за одной, потеряв рассудок, и вскоре все спички превратились в огарки. И несмотря на все старания Эви, мозг отказывался нормально работать. Закатив глаза, она рухнула на пол без сознания.

 

Глава 60

Дева, одетая в солнце

Звезды. Сначала Эви увидела звезды. Они весело подмигивали в чернильном небе над ее головой, даря ложную надежду. Голова болела в том месте, которым она стукнулась о землю при падении. Эви почувствовала во рту металлический привкус крови.

– Ага. Ты очнулась, – раздался голос. – Вот и славно.

Ее глаза на мгновение затуманились, а потом она увидела Джона Гоббса. Он оказался огромным мужчиной с густыми усами. На его обнаженном торсе и руках змеились клейма, все тело походило на кошмарный тканый гобелен из шрамов. Освящайте свою плоть…

Его глаза остались такими же, как были когда-то: синими и ледяными.

– Очень мило было с твоей стороны прийти ко мне. Мне не пришлось тратить время и идти к тебе самому. – Он стоял перед ней, мерцая, как свечной огонь, зыбкий, эфемерный, но тем не менее способный гореть.

– Джерихо! – завопила Эви. – Джерихо!

Страшный Джон улыбнулся.

– Твоему приятелю сейчас не очень хорошо. – Эви побоялась спрашивать, что это значит.

Эви попыталась сесть и удивилась, что ее ничего не ограничивает.

– А какой смысл в ограничениях? – ответил он, будто прочитав ее мысли.

Эви застыла от ужаса.

– Почему? – выдавила она, больше не способная говорить, страх парализовал ее волю.

– Почему? – спокойно переспросил Джон Гоббс, словно она была избалованной школьницей, а он – ее терпеливым, мудрым учителем. – А почему я должен позволять этому миру существовать дальше? Он отравлен грехом, тонет в пороке и разложении. Пора новому богу возглавить его, Солнечная Дева.

– Я н-не твоя Солнечная Дева, – заикаясь, прошептала она.

Джон Гоббс вытянул из кармана обрывок ее пальто – с мерцающей вышивкой из золотой парчи.

– Дева, одетая в солнце.

Он улыбнулся так, что у Эви застыла кровь в жилах. Она принялась озираться по комнате, ища пути к отступлению, думая, чем можно воспользоваться для защиты. При виде слегка приоткрытой двери ее сердце бешено забилось. Она бросилась к выходу, но, словно почувствовав ее приближение, дверь закрылась прямо перед ее носом. Она принялась молотить по ней кулаками.

– И Господь сказал – пусть Дева, одетая в солнце, станет парой Зверю. Освятите ее плоть так же, как освятили его плоть.

Джон Гоббс медленно и торжественно подошел к жаровне: там на углях уже докрасна раскалялись клейма.

– Я… я… – Страх душил Эви. Слова застревали у нее в горле.

«Думай, Эви, старушка!» Она хотела сжечь дом дотла вместе с его жутким хозяином, но это уже было невозможно. Нужен был новый план. Уилл сказал, что они должны заключить его дух в священной реликвии, например талисмане, и уничтожить его. Но что она могла использовать теперь? Она снова принялась озираться по комнате, пытаясь найти хоть что-нибудь.

– В этой комнате заключена твоя сила, не так ли? Готовьте свои жилища – вот как было написано? А что произойдет, если эти стены будут разрушены? Как ты тогда возродишься?

– Уже слишком поздно для этого. Комета практически в зените. Осталось всего три минуты. Тебе суждено стать моей невестой, а я стану бессмертным, заполучив твое сердце. И ты будешь жить вечно, как и я, и все посвященные. Время пришло, моя Братия.

За спиной Эви раздался вдох – это были стены дома. Они выгнулись наружу, как натянутая мембрана, и Эви увидела, что за ней скрыты лица и руки. Эви попятилась и чуть не повалилась на алтарь, когда из стены начали выбираться тела, и комната наполнилась мертвыми членами культа Божьей Братии: ходячими трупами без кожи, прогоревшими до кости, с пустыми глазницами и ртами – посвященными. Проклятыми, готовыми к последней жертве. Они не остановятся до тех пор, пока ее трепещущее сердце не будет вырвано из грудной клетки, и Зверь возродится во всей своей силе.

– Они здесь, со мной – избранные Братии, принесшие себя в первую жертву. Да возрадуется Господь!

Над ее головой словно пронесся ветер с Катскильских гор – это посвященные один за одним повторяли: «Аминь, аминь…»

– Они требуют дань за свою жертву, и они ее получат.

Мертвецы шли прямо к ней. Они шли за ней. Эви бросилась вперед, мимо Джона Гоббса, к жаровне, схватила одно из клейм, обожглась и, вскрикнув от боли, выронила его. Обернув подол юбки вокруг металлической руки, она снова подняла клеймо и выставила его перед собой. Ее руки тряслись так, что клеймо ходило ходуном.

– В сосуд заключаю твой дух. Огню… вверяю твой дух…

Она забыла слова.

Гоббс засмеялся с жестокостью ребенка, с удовольствием давившего беззащитных жуков ботинками.

– В сосуд заключаю твой дух. Огню вверяю твой дух. Во тьму отправляю тебя, Зверь, и никогда впредь не возвращайся.

– Это должна быть святая реликвия! Только благословленный объект может содержать в себе дух.

– Джерихо! – завопила Эви вновь, хотя понимала, что это было бесполезно. Она швырнула клеймо в стену, и оно со звоном упало на пол.

– Ничего страшного. Я могу освятить твою плоть, когда ты уже умрешь.

Эви схватилась рукой за грудь, будто это могло помешать Зверю и его посвященным вырвать ее сердце. Почувствовав холодок своей монетки-подвески, она испуганно схватилась за нее, как за последнюю соломинку.

Уже больше не немые, мертвые хозяева Бретрина раскрыли рты в страшном адском припеве, от которого пробегал мороз по коже. Из разинутых челюстей стала сочиться черная маслянистая жидкость, которая сползала на пол, как клубки змей. Она стала подниматься по ногам Джона Гоббса и сливаться со знаками на его коже. Затем странная субстанция расползлась по его телу, как вторая кожа, и впиталась внутрь.

– Узри новую плоть мою и изумись!

Он раскинул руки, запрокинул голову и закричал от боли и экстаза одновременно. Его плоть расходилась, словно что-то распирало ее изнутри. Эви в ужасе смотрела, как лицо Джона Гоббса меняется, вытягивается, рот становится пастью, отрастают бритвенные клыки, а из пальцев вырастают когти. Из его спины вылезли два крыла, белые, как пух ягненка. Комнату залил ослепительный свет. Он перерождался в существо ужасающей красоты прямо на ее глазах. На него было больно смотреть. Чтобы переродиться до конца, ему нужно было только ее сердце.

– Господь не потерпит слабости в своих избранных! – произнес Зверь. Его речь звучала как хор из сотен тысяч демонических голосов, дьявольская симфония.

На мгновение Эви потеряла все желание сопротивляться. Не было ни малейшей надежды победить зло такой силы и масштаба. Все, что оставалось, – только сдаться.

Позволить всему произойти и покончить с этим. Ночное небо над их головами стало светлеть – это спешила к месту свидания предсказанная комета. Ощущение бесполезности всей этой борьбы повисло на Эви, как пудовые гири.

– Комета почти в зените, – объявил Джон Гоббс.

Его руки превратились в когтистые лапы, способные легко разорвать ее. Она повторит судьбу всех остальных – Руты Бадовски в испорченных танцевальных туфлях, Томми Даффи, под ногтями которого еще осталась грязь с последней бейсбольной игры, Гэбриэла Джонсона, не прожившего до конца лучший день своей жизни. И даже Мэри Уайт, ожидавшей будущего, которому не суждено было сбыться. Или как все эти прекрасные молодые юноши, отважно маршировавшие на войну с пистолетами у бедра, клятвенно обещавшие своим девушкам вернуться к Рождеству, улыбаясь и радостно предвкушая забаву, как от новой игры. Думавшие, что они вернутся домой настоящими мужчинами, героями, способными рассказать о захватывающих приключениях: победе над врагом, возвращении мира на правильные рельсы, разделении его на удобные «да» и «нет», черное и белое, правильное и неправильное, здесь и там, мы и они. Но вместо этого они погибли, запутавшись в колючей проволоке под Фландрией, сгорели от инфлюэнцы на Западном фронте, разлетелись пылью в неизвестной земле, истаяли в судорогах, лежа в окопах с улыбками смерти на лице – следами фосгена, хлорина или иприта. Некоторые вернулись домой контуженные, с трясущимися руками, постоянно моргающие и говорящие сами с собой, продолжающие войну в своих собственных головах. Или, как Джеймс, просто сгинули – оставшись только в книгах по военной истории, которые никто не хотел читать, и медалях, которые прятали подальше в шкаф. Просто кучка шахматных фигур, снятых с игровой доски невидимыми руками в процессе давно надоевшей игры.

И теперь она сама стояла, как пешка на шахматной доске. Ей захотелось плакать от страха и усталости. Но главным образом от жестокой бесполезности и слепого произвола всего происходящего.

– И великий знак появился в небесах, небо осветилось огнем, и появилась дева, одетая в солнце и укоронованная звездами. Сердце ее стало даром Зверю, и он поглотил его и обрел целостность, и мог ходить по земле тысячи тысяч лет.

Пятидесятицентовик терся о ладонь Эви, и она вспомнила о Джеймсе. Страшная, отчаянная мысль зародилась в ее голове. Нет. Она не могла. Нужно найти что-нибудь другое.

Мертвые приближались. Они шли за ней.

Трясясь от страха, Эви сняла подвеску с шеи и выставила ее перед собой.

– В этот сосуд заключаю твой дух… – Она так дрожала, что с трудом могла выговаривать слова.

Мертвые продолжали идти. Она видела пустые глазницы в иссохших лицах скелетов. Белые костлявые пальцы тянулись к ней. Черная жижа стекала по подбородкам.

– Огню вверяю твой дух, – громче сказала она.

Они приблизились к ней. Мертвые пальцы коснулись ее ног, и она, завизжав, оттолкнула их, стараясь не оступиться и не упасть в черную бесформенную массу. В комнате заметно посветлело. Сколько минут или секунд осталось до кометы?

Шипение и завывание Братии были просто оглушающими. Они говорили на тысячах языков одновременно. Но за какофонией она могла различить отдельные стоны, за яростью слышала страх. Их настойчивые вопли и жалобы разносились по комнате.

– Убей ее, убей ее, убей ее. Ты Зверь, Зверь, Зверь, Зверь должен восстать…

– Это тоже не святая реликвия, Солнечная Дева, – поддразнил ее Джон Гоббс.

Эви сжала монету в ладони так сильно, что ребро больно вонзилось в ладонь – и успокоение, и наказание. Единственная ее связь с пропавшим братом.

– Но для меня это – реликвия, – промолвила она и выпрямилась, перекрикивая адский хор. – Во тьму отправляю тебя, Зверь, и никогда впредь не возвращайся!

Души членов Братии завопили от боли, как и в пожаре много лет назад. Стены начали лизать языки пламени. Вокруг Эви будто ожила жуткая картина, изображавшая круги ада. Кричащие фигуры мертвецов пожирал огонь. Эви закрыла глаза и почувствовала надежду. Монета с силой вибрировала в ее руке, как наэлектризованная. Вокруг раздавалась душераздирающая какофония воплей, визгов, рычания, лая и страшных звуков, которые она не хотела или не могла идентифицировать. Запахло дымом. Раскрыв глаза, Эви увидела, что тела мертвецов затягивает назад в стены, объятые пламенем.

Страшный Джон никуда не делся. Он был слишком силен после десяти жертвоприношений. Возможно, так силен, что его дух нельзя было заключить в предмет. Эви боялась, что ее средств окажется недостаточно.

– Я разорву тебя на части, – прорычал он и бросился на нее.

Эви выставила ему навстречу свой талисман.

– В этот сосуд… – прокричала она, громче на этот раз.

Его тело задрожало, плоть начала деформироваться, что скорее всего было невообразимо больно. Из углов его пасти закапала черная кровь, клыки начали шататься и торчать в разные стороны. Когти втянулись.

– …заключаю твой дух… – Ее вера пересиливала память.

– Уничтожишь меня – и никогда не узнаешь, что на самом деле случилось. Или что должно будет случиться, – прошипел Джон, прерывисто дыша и выплевывая клыки.

Он хотел отвлечь ее. Подлый обманщик.

– В этот сосуд, заключаю твой дух…

Джон Гоббс оглушительно закричал и рухнул на колени. Под его кожей бугрилось и змеилось что-то, будто туда запустили крыс.

– Ты никогда не узнаешь… о своем брате, – сказал он.

Эви остановилась.

– Что о моем брате?

В глубине его глотки раздался сдавленный смешок, переросший в кашель. Несколько капель попали Эви прямо на лицо, но она подавила в себе желание завизжать от отвращения.

– Так что с моим братом? – крикнула она.

– Ты даже представить себе не можешь… что было… начато…

– Что ты имеешь в виду?

Джон Гоббс торжествующе ухмыльнулся. Кровь покрывала его оставшиеся зубы.

– Спроси у… Джеймса.

Он зверем бросился вперед, чуть не сбив Эви ударом крыльев, и она выронила свой талисман. С отчаянным криком она рыбкой нырнула вперед, пытаясь поймать его, но так же сделал и он, его лапы оказались быстрее. Они сцепились в неравной борьбе, Зверь был сильнее и прижал ее к полу. Комета показалась на небосклоне. Он выпустил коготь из указательного пальца, затем из среднего – достаточно, чтобы разорвать ее грудную клетку и достать сердце.

Эви с силой приложила ладонь к другой стороне монеты, касаясь его пальцев.

– В сосуд заключаю твой дух. Огню вверяю твой дух. Во тьму…

– Ты проиграла! – зарычал он.

– …отправляю тебя, Зверь, и никогда впредь не возвращайся! – закончила Эви.

В глазах Джона Гоббса мелькнул неподдельный ужас. Над их головами показалась Соломонова комета во всем блеске, и Зверя водоворотом всосало в талисман, который завибрировал и раскалился докрасна в ладони Эви, так что она выронила его на пол. Из нее вылетел огненный столб и устремился к комете, осветив все вокруг взрывной вспышкой. Комета скрылась с глаз с такой же быстротой, как и появилась, и от талисмана не осталось ничего, кроме горстки пепла. Ночное небо снова почернело и стало обычным. Из бездонной вышины ей подмигивали далекие звезды.

Эви услышала шипение и с трудом поднялась на ноги. Пожар был настоящим – черные стены теперь лизало всамделишное пламя. У Эви заболели глаза. Она начала кашлять с каждым вдохом. Ее снова охватила паника. Как ей выбраться отсюда? Что ей делать? На мгновение она замерла без единого движения, оглушенная страхом и кошмарностью произошедшего. Подняв глаза к ночному небу, Эви ждала, будто оно было способно принять решение за нее. Клубы черного дыма загородили от нее звезды. Нет. Она принесла в жертву самое дорогое, что у нее было, не ради того, чтобы сейчас лечь и сдаться. Стены треснули, начала крошиться штукатурка. С почти звериным рыком Эви бросилась вперед, готовая превозмочь любое пламя. Пробежав по подвалу, она начала подниматься по лестнице на трясущихся ногах и звать Джерихо.

– Эви? Эви!

Услышав его голос, Эви ощутила прилив надежды.

– Джерихо! Отзовись!

Она побежала на звук его голоса в ту самую комнату, где он провалился в подпол. Взяв валявшийся рядом фонарик, она посветила в люк. Теперь все выглядело не так серьезно и глубоко. Упав, он, наверное, ударился головой. Она протянула ему руку, и этого оказалось достаточно, чтобы Джерихо вылез.

– Нам нужно бежать отсюда, и как можно быстрее, – пыхтя, проговорила она.

– А что случилось с… – Он потер глаза.

– Его нет, – ответила Эви. – Все кончено.

Доски растрескивались, окна раскалывались, осыпая их мельчайшими осколками стекла. Дом ходил ходуном на своем фундаменте, проседая из-за пожара, словно собираясь вобрать в себя все, что было внутри. Эви с Джерихо побежали в кухню.

– Зачем ты зажег спичку? – крикнула Эви.

– Я ничего не делал, клянусь! – ответил Джерихо.

Кухонная дверь не поддавалась. Эви истерически дергала за ручку. Джерихо с разбегу влетел в нее, но безуспешно. Эви закричала, над их головами просела крыша, и дверь вдруг открылась. Она, не выжидая ни мгновения, схватила Джерихо за руку и потащила за собой наружу, и они кубарем вывалились на свежий воздух, на поляну. Дом за их спинами разваливался на куски.

* * *

Пожарные направляли брандспойты в сторону дымящихся руин дома Ноулсов, словно присевшего в последнем реверансе. Его уже нельзя было спасти. Керосин одержал победу даже над логовом Страшного Джона.

Эви сидела на бордюре с одеялом, наброшенным на плечи, и смотрела, как догорает дом. Джерихо отказался проходить осмотр у врача, сказав, что всего лишь набил шишку на голове. Он подошел поближе и сел рядом с ней, все еще глядя немного остекленевшими глазами. На улице уже собралась толпа зевак и любопытствующих. Детвора пыталась подойти ближе, привлеченная потрясающим зрелищем, но мамаши тут же водворили их на безопасное расстояние.

Эви больше никогда в жизни не будет верить в такую чушь, как безопасное расстояние.

– Ты плачешь, – заметил Джерихо.

– Правда? – безо всякого выражения спросила она. – Вот дура.

Положив ладонь на пустующее место под своей шеей, она тихо заплакала сладкими, облегчающими душу слезами.

 

Глава 61

Люди поверят всему

В маленькой душной комнате допросов, обессиленно положив голову на руки, сидел Уилл. Часы показывали пять утра. Дверь открылась, и в стул за другой стороной стола втиснулся Маллой.

– Мы забрали твою племянницу и твоего помощника от дома Ноулсов.

– Она…

– Все в порядке. Дом сгорел дотла, но с ней все в порядке. – Маллой выдержал долгую паузу. – Клянется, что боролась с убийцей – ожившим призраком Страшного Джона Гоббса.

Уилл посмотрел на свои сложенные руки и ничего не сказал.

– Это какая-то проклятая финтифлюшка, талисман, что вы там откопали? Когда ребята пришли забрать ее из сейфа с вещдоками, то нашли там только горку пепла. Ничего удивительнее они в жизни не видели. Но ты, наверное, ничего об этом не скажешь?

Уилл хранил молчание.

– Нам позвонила местная полиция Бретрина. Этой ночью на горе был пожар – начался ровно в то время, когда комета была в зените – одновременно с пожаром в доме Ноулсов. Леса там не были сухими – перед этим весь день шел дождь. И это не поджог. Только старое поселение на горе – и только оно – сгорело подчистую за какие-то минуты. Ничего не осталось. Ни камня, ни палки. – Маллой наклонился к нему. Мешки под глазами у него были больше, чем обычно. – Уилл, что здесь происходит?

Уилл посмотрел на него:

– Что ты хочешь от меня услышать?

Маллой какое-то время обдумывал его вопрос, затем испустил долгий вздох.

– Ничего, – наконец признался он. – Я не знаю и не хочу знать ничего из этого. Я хочу наработать на приличную пенсию в ближайшие десять лет, и поэтому теперь мой черед рассказать тебе, что случилось. Насколько известно городским властям, Манхэттенский маньяк был убит и сгорел в пожаре, никаких свидетельств не осталось. Его пристрелил один из наших ребят. Офицера Лигу должны были повысить – он хороший парень. Теперь он станет еще и героем. Герои – это прекрасно. Благодаря им люди крепче спят по ночам. Вот и вся история. Ты меня понял?

– И ты считаешь, что люди в это поверят?

– Люди поверят всему, если это позволит им без проблем жить дальше и не слишком заморачиваться о произошедшем. – Маллой встал и открыл дверь. – Ты свободен и можешь идти.

Когда Уилл был уже у двери, он коротким жестом положил руку ему на локоть. Его тон был взволнованным и отрывистым.

– Уилл, что происходит?

– Терренс, тебе надо отдохнуть.

– Не делай меня своим врагом, Уилл, – сказал Маллой ему в спину.

Уилл прошел лабиринтами полицейского участка, миновал комнату ожидания с полуопущенными жалюзи, где двое мужчин в строгих темных костюмах ждали встречи с начальником полиции. Они сидели спокойно и тихо, будто у них не было никаких причин торопиться. Будто они привыкли к такому положению вещей и эта встреча не способна ничего изменить.

Уилл побледнел и прибавил шагу, толкнул дверь участка и вышел в сероватое утро. Бросив два цента газетчику, он взял свежий выпуск и раскрыл статью о смерти Манхэттенского маньяка с фотографией офицера Лиги на фоне американского флага и крупной надписью «ГЕРОИЧЕСКИЙ ОФИЦЕР СПАСАЕТ ГОРОД». Быстро они работают. И ни единого упоминания о музее или Уилле. Положив газету на ближайшую скамейку, Уилл спрятал руки в карманы, чтобы не было видно, как они трясутся.

* * *

Мемфис подождал, пока Октавия уснет покрепче, закрыл дверь в комнату, где спали они с Исайей, и тихо подошел к постели брата. Затем пристально посмотрел на свои руки. Прошло уже три года с тех пор, как Мемфис попытался вылечить маму, почувствовал присутствие духов и услышал шелест крыльев в последний раз. Возможно, он навсегда лишился своего целительского дара. Но он устал бояться выяснить почему.

Мемфис опустился на колени перед кроватью и подумал, что стоило бы помолиться, но о чем? Просить ли у Бога помощи или вымаливать его прощение? Он сам не знал, верил ли хоть во что-нибудь из этого, поэтому просто молча положил руки на брата и подумал об исцелении. Стоя на коленях рядом с братом, он ничего не чувствовал. Ни теплоты в руках, ни запаха цветов, появлявшегося перед тем, как он погружался в зыбкий мир духов.

– Я не собираюсь сдаваться, черт побери, – процедил он сквозь сжатые зубы. – Ты слышишь меня? Я не сдамся!

Мемфис сделал глубокий вдох. Внезапно его руки свело судорогой. И вдруг словно открылся невидимый кран: по его венам пробежало знакомое тепло. Еще не успев ничего понять, он провалился в призрачный мир, почувствовал, как его окружают духи, почувствовал их легкие прикосновения к его плечам, рукам – они возрождали великую цепочку исцеления. И тут раздался мамин голос – нежный, низкий:

– Мемфис.

Она была в легком одеянии, сияющем, как озеро под луной. Не изможденная и не худая, как в их последнюю встречу, – здоровая и красивая, хотя и очень печальная. Это была его мама, и он готов был со всех ног бежать к ней.

– У нас мало времени, сынок.

– Мамочка! Это ты?

– Я должна сообщить тебе это, пока есть возможность. Тебе предложат сделать великий выбор и принести великую жертву, – грустно сказала она. – Это необходимо будет сделать, но только ты вправе решать, какой путь выбрать. Шторм надвигается, и ты должен быть к нему готов.

– А что с Исайей?

Мама не отвечала.

– Есть кое-что, о чем я тебе никогда не рассказывала. Я должна была сказать тебе это…

Успокаивающее присутствие духов рассеялось. Они стояли на перекрестке из его кошмаров. Вдалеке виднелся амбар и кривое дерево. На небе клубились темные облака и вспыхивали молнии. Мама с ужасом посмотрела наверх. Поднялся сильный ветер, яростно вздымавший тучи песка и пыли.

– Ты не можешь вернуть прошлое, Мемфис. То, что ушло, – ушло. Обещай мне!

Облако пыли приближалось к ней.

– Мама, беги!

– Обещай мне! – крикнула она и скрылась в пыльной туче.

Мемфис бросился бегом по дороге, надеясь обогнать удушливую пыль. Краем глаза он заметил, как по правую руку от него через поле идет человек в цилиндре и странном темном плаще. Посевы, которые он проходил, тут же поникали и чернели. Над дорогой пролетел ворон.

Резко вынырнув из транса, Мемфис повалился на пол с громким стуком. Он весь промок от пота, его било мелкой дрожью. Ему удалось отправиться туда, где он бывал во время целительства. Удалось увидеть маму.

– Мемфис. А что ты делаешь на полу?

Исайя проснулся и смотрел на него заспанными глазами, словно это было обычное утро.

– Исайя? – выдохнул Мемфис. – Исайя?

– Да, меня так зовут. Ты сегодня какой-то смешной. – Исайя потянулся. – Как же пить хочется.

Его брат исцелен. Он исцелен, и сделал это Мемфис. Его ладони еще покалывало от работы. Он не лишился дара – все вернулось. Мемфис крепко обнял брата и заплакал.

– Что случилось?

– Ничего. Ничего, малыш. Теперь все просто замечательно.

– Но я все равно хочу пить.

– Я принесу тебе что-нибудь. Сиди здесь и не уходи куда-нибудь.

– Никуда не уходи, – сонно поправил Исайя.

– Точно.

Мемфис побежал в кухню и подставил стакан под кран, жалея, что он не может наполниться быстрее.

– Спасибо, – сказал он, не зная, кому он это говорил и зачем. Выключив воду, он поспешил назад к Исайе.

За окном кухни в небе сверкнула молния. Ворон молча смотрел на нее.

 

Глава 62

Надвигающийся шторм

Эви с Тетой и Мэйбел вышли на улицу свежим, ярким днем. Погода стояла замечательная, на небе ни облачка. Воздух был такой чистый, будто только что появился. Эви ужасно хотела купить новую шляпу. Прошло четыре дня с тех пор, как она стояла лицом к лицу с Джоном Гоббсом в той ужасной комнате. С тех пор как она заперла его душу в своей самой ценной реликвии и уничтожила ее ради того, чтобы все спаслись. Даже сейчас ее рука время от времени невольно поднималась к шее, но каждый раз натыкалась на пустоту. С тех пор ей не приснилось ни одного сна, но она старалась об этом не думать. Она вообще старалась не думать ни о чем из этого. Они с дядей Уиллом практически не обсуждали ту ночь. Казалось, он замкнулся даже больше, чем раньше, обложился книгами и газетными вырезками, превращаясь в безмолвного призрака. Когда-нибудь потом она спросит его о Пророках. О том, как ей узнать, есть ли похожие на нее, и как ей стать сильнее и лучше контролировать свои способности. Эви столько всего хотелось узнать. Но это могло подождать. Сейчас они с Тетой и Мэйбел направлялись на трамвае в какой-то шляпный магазин, который порекомендовала Тета, и Эви намеревалась купить шляпку-клош с лентой, завязанной красивым бантом, обозначавшим, что она свободна и доступна, но не слишком. Это был их город и их время. Она пообещала Мэйбел, что восполнит все пропущенные встречи и невыполненные обещания, и решила на этот раз сдержать слово.

Трамвай встал на светофоре, и прямо перед тем, как он снова поехал, из толпы вынырнул Сэм и заскочил на приступку, ухватившись за перила рядом с Эви.

– Привет, дамочки! – сказал он.

– Сэм! Слезь немедленно! – строго сказала Эви.

Он выразительно оглянулся на быстро мелькавшую улицу.

– Что-то мне подсказывает, что идея плохая.

– Я просто в шоке, что они выпустили тебя из Склепа.

– Спиши это на мое очарование, сестрица. Я ведь хорошо умею обращаться с наручниками. – Его улыбка предполагала что-то развратно-хулиганское, и Эви закатила глаза.

– Я просто хотел предупредить тебя, что уеду на несколько дней.

– Я надену черную вуаль и буду плакать каждую ночь.

Тета и Мэйбел прыснули и отвели глаза.

– Ты будешь скучать. Я же тебя знаю, сестрица. – Он по-волчьи ухмыльнулся.

– Эй! – воскликнул кондуктор. – А ну слезай отсюда!

– Сэм, у тебя сейчас будут проблемы!

Сэм заулыбался:

– Ах, детка, а я думал, что ты любишь решать проблемы!

– Может, ты слезешь, пока не убился?

– Тебя так беспокоит мое здоровье?

– Слезай сейчас же.

Сэм спрыгнул с приступки, чуть не столкнувшись с женщиной, катившей коляску.

– Простите, мэм. – Он отряхнул руки и крикнул им вслед: – В один прекрасный день, Эви О’Нил, ты втюришься в меня по уши!

– После дождичка в четверг! – крикнула ему Эви.

Сэм изобразил, что поражен стрелой и падает. Эви прыснула.

– Идиот.

Тета изогнула бровь.

– Этот парень сохнет по тебе, Эвил.

Она закатила глаза в ответ.

– Не валяй дурака. Никакого отношения к любви это не имеет. Этот парень просто хочет то, что не может получить.

Тета посмотрела на огни Бродвея, медленно просыпавшиеся на закате.

– Как и все мы.

* * *

К тому моменту, как Эви вернулась в музей, уже стемнело, и последние посетители ушли. Напевая услышанную по радио мелодию, она бросила шарф, пальто и сумочку на кресло и направилась в библиотеку. Двери оказались приоткрыты, и из-за них раздавался незнакомый женский голос:

– Шторм приближается, Уилл, готов ты или нет.

– А что, если ты ошибаешься? – напряженно спросил он.

– Ты правда думаешь, что это единичный случай? Ты читаешь газеты так же, как и я. Ты видишь знаки.

Беседа стала тише, и Эви придвинулась к двери, вслушиваясь.

– Я тебе говорила, что ничем хорошим это не закончится.

– Я пытался, Маргарет. Ты знаешь это.

Они, наверное, отошли подальше – звук стал совсем неразличимым, и Эви слышала только обрывки: «надежное убежище», «пророки», «будут необходимы».

Эви подвинулась еще ближе.

– А что с твоей племянницей? Ты ведь знаешь, кто она. Ты должен приготовить ее.

У Эви заколотилось сердце.

– Нет. Ни за что.

– Тебе придется рассказать ей, или это сделаю я.

Уже не в состоянии держать себя в руках, Эви ворвалась в комнату.

– Рассказать мне что?

– Эви! – Уилл выронил сигареты. – Это очень личный разговор!

– Но я слышала, что вы говорите обо мне. – Эви повернулась к высокой эффектной женщине, стоявшей у стола. Той, с которой Уилл, по его словам, был незнаком. – Что он не хочет мне рассказывать?

– Мисс Уолкер как раз собиралась уходить. – Уилл выразительно посмотрел на женщину, которая медленно покачала головой – с отказом или неодобрением, этого она не знала.

– Думаю, да. – Она поправила шляпку. – Я выйду сама, не нужно меня провожать, спасибо. Шторм надвигается, Уилл, независимо от того, готов ты или нет.

Она вышла из библиотеки царственной походкой.

Эви дождалась, пока раздастся быстрый стук каблуков по мраморному полу, и повернулась в Уиллу:

– Кто эта женщина?

– Тебя это никак не касается.

Уилл прикурил сигарету, но Эви выхватила ее и смяла в пепельнице.

– Но она говорила обо мне! И я хочу знать почему, – потребовала она. – К тому же ты сказал, что не знаешь ее.

На мгновение Уилл заколебался. Он выглядел абсолютно потерянным. Потом его снова захватил академический лоск, и перед ней опять стоял непоколебимый Уилл Фицджеральд. Он сделал вид, что занят расстановкой вещей на столе в каком-то одному ему известном порядке.

– Эви, я тут вот что подумал. Скорее всего тебе лучше будет вернуться в Огайо.

Эви пошатнулась, будто ее ударили.

– Что? Дядя, но ты же обещал…

– Что ты сможешь побыть здесь, Эви. Я старый бакалавр, привыкший жить как попало. Я не в состоянии приглядывать за молодой девушкой…

– Мне семнадцать! – завопила она.

– Все еще.

– Вы бы не разобрались с этим делом без меня!

– Я это прекрасно знаю. И никак не могу простить себя за то, что втянул тебя в это. – Уилл устало опустился в кресло. Он не умел сидеть спокойно и совершенно не знал, куда деть руки. В конце концов он положил их на подлокотники, будто Линкольн, позирующий для мемориала.

– Но почему? – спросила Эви. Она грустно стояла перед ним, будто школьница, выпрашивающая у директора еще один шанс. Она ненавидела себя за это.

– Потому что… – начал Уилл. – Потому что здесь небезопасно.

Эви поняла, что вот-вот заплачет от злости. Ее голос дрожал.

– Почему ты не хочешь объяснить мне, что случилось?

– Ты должна довериться мне, Эви: чем меньше знаешь, тем лучше. Это для твоего же блага.

– Я уже устала от того, что другие решают, что будет для меня лучше!

– В этом мире существует определенный тип людей, Эви. И ты никогда не узнаешь, на что они способны.

Слезы повисли на черных от туши ресницах Эви.

– Но ты обещал, что я смогу остаться.

– И я сдержал свое обещание. Дело раскрыто. Пора возвращаться домой, – сказал Уилл так примирительно, как только был способен.

Она помогала им раскрывать преступление. Она терпела жуткие головные боли. Сошлась в открытой схватке с Джоном Гоббсом и призрачной Братией в той страшной дыре. Она отдала самое ценное, что у нее было – талисман и шанс узнать, что случилось с Джеймсом, – чтобы победить, чтобы продолжить идти дальше. И что получила в награду? Это было несправедливо. Какими бы ни были условия.

– Я ведь тебя возненавижу, – шепнула она, давая волю слезам.

– Знаю, – тихо сказал Уилл.

Джерихо заглянул в кабинет. Он был взволнован.

– Уилл! Ты должен это видеть.

Перед крыльцом музея собрались представители прессы, держа наготове блокноты и фотоаппараты. Они выглядели усталыми и недовольными, жаждущими новой кровавой истории. Манхэттенский маньяк оказался хорошим бизнесом – не хотелось так просто от него отказываться. Впереди всей ватаги стоял Ти-эс Вудхауз.

– Я с ними разберусь. – Дядя Уилл вышел на крыльцо, и репортеры оживились. – Леди и джентльмены. Чему я обязан такой честью? Если вы хотите посетить музей, ждем вас завтра с десяти утра.

– Мистер Фицджеральд! Эй, Фитц! – Репортеры заголосили разом, пытаясь перекричать друг друга.

– Вы уже оправились после ареста?

– Да, профессор, почему вас загребли в участок? Вы тоже кого-то убили?

– Что еще вы можете рассказать о Манхэттенском маньяке?

– Правда ли, что в убийствах участвовали сверхъестественные силы? Какая-то старинная магия? – встрял Вудхауз.

Уилл выставил руки вперед, призывая их к молчанию. Его улыбка была больше похожа на гримасу.

– Давайте оставим все сверхъестественное для музея.

– Правда ли, что убийца был призраком? – настаивал Вудхауз. – Такой слух ходит в народе, профессор.

– Полиция сделала заявление. У вас уже есть версия этой истории, леди и джентльмены. Боюсь, мне больше нечего добавить. Желаю вам приятного вечера.

Вудхауз повернулся к Эви:

– Мисс О’Нил! Уж вам-то есть, что добавить?

– Эви, пойдем внутрь. Здесь холодно, – скомандовал Уилл.

Эви стояла на ступенях, чувствуя себя маленькой и незаметной. Она забыла пальто внутри, и пронизывающий октябрьский ветер пробирал ее до самых костей. Уилл хотел, чтобы она покорно зашла внутрь и позволила отправить себя в Огайо, где родители продолжат командовать ею и будут также просить зайти внутрь. Она уже устала от того, что это поколение, плохо справлявшееся с собственными проблемами, указывало ей, что делать. Они кормили собственных детей откровенной ложью: будь верен Богу и стране, люби родителей, все должно быть честно. А потом они отправляли молодых парней, таких же, как ее брат, во чрево молоха войны, убивавшего, отравлявшего и разрушавшего все, до чего можно было добраться. Но они упорно продолжали лгать, ожидая, что она начнет повторять их слова и подыгрывать. Она больше не станет этого делать. Теперь она знала, что принципы этого мира были далеки от честности и справедливости. Все монстры были реальны.

– Я расскажу вам, что было на самом деле. – Ее глаза сверкнули сталью.

– Эви, не надо, – предупредил Уилл, но репортеры уже повернулись к ней, обратили на нее внимание. Мужчина в мягкой фетровой шляпе сфотографировал ее, на мгновение ослепив вспышкой.

– Как вас зовут, милая?

– Евангелина О’Нил, но друзья зовут меня Эви. Особенно когда забирают из участка.

Репортеры засмеялись.

– А мне она нравится. Живенькая такая, – заметил один из журналистов. – И приударить за такой красоткой не стыдно.

– Да, это ты в точку, – пробормотал Вудхауз.

– Мисс О’Нил! Джон Линден из «Готемского Вестника». Как насчет эксклюзива для нашего издания?

– Патрисия Рэйди из издательства «Херст», мисс О’Нил. Девушки должны держаться вместе, как считаете?

– Куколка! Посмотри сюда, на меня! Улыбку! Умничка!

Они принялись выпрашивать у нее историю с криками «Мисс О’Нил, Мисс О’Нил!». Ее имя повторяют на Манхэттене, в центре мира.

– Кому из нас вы можете обещать эксклюзив? – крикнул кто-то из репортеров.

– Это зависит от того, у кого из вас есть джин, – ответила Эви, и толпа взревела довольным смехом.

Вудхауз слегка сдвинул шляпу назад и подошел к ней.

– Твой старый приятель Вудхауз из «Дэйли Ньюс». Ты ведь не в обиде на меня, правда? Ты же знаешь, что я всегда берегу для тебя тепленькое местечко, Царица Савская. Мой карандаш остер – почти так же, как твой язык. Как насчет того, чтобы сотрудничать с нами, милая?

Эви оглянулась назад, на Уилла и Джерихо. За их спинами безмолвно возвышался музей. Вокруг сотнями золотых огней сиял город.

– Мисс О’Нил. Эви? – Вудхауз коснулся карандашом блокнота, готовый писать.

– Дядя не был до конца с вами откровенен. Особые силы – сверхъестественные силы – были привлечены для того, чтобы покончить с делом Манхэттенского маньяка. Мои силы.

Репортеры принялись болтать все разом, раздались удивленные восклицания.

Эви подняла руки.

– Поскольку мы все в Нью-Йорке и не жалуемся на дремучесть и отсталость, вы наверняка пожелаете увидеть все своими глазами. Вы сможете принести пользу наконец, мистер Вудхауз.

Репортеры засмеялись, а парень нагнулся в угодливом поклоне:

– Твое желание – закон для меня.

– Прекрасно. Не мог бы ты вручить мне что-нибудь из твоих вещей? Перчатку, часы – что угодно сгодится.

– Ее больше всего устроил бы твой бумажник, – подколол один из репортеров.

– Главное, чтобы не сердце, Томас, – заметил другой.

– Разве вы не знаете? Я же журналист. У меня нет сердца, – парировал Вудхауз.

Эви протянула руку:

– Любую вещь.

Он положил в ее ладонь свой носовой платок из нагрудного кармана, задержав ее пальцы в своих чуть дольше, чем нужно. Сначала ничего не появилось, и Эви почувствовала легкую панику. Потом закрыла глаза и сконцентрировалась. И наконец ее пухлые губки изогнулись в ликующей улыбке.

– Мистер Вудхауз. Вы живете в Бронксе, на улочке рядом с кондитерской под названием «Печенье Холли». Вы должны знакомому букмекеру пятьдесят долларов за поединок Мартина и Бернса. Думаю, лучше заплатить – он не производит впечатления терпеливого человека.

Вудхауз нахмурился:

– Это может узнать кто угодно.

– И семнадцатилетняя девушка тоже? – возмутился кто-то в толпе.

Эви поднапряглась, и платок выдал ей самые глубинные секреты. Она приблизилась к Вудхаузу и прошептала их ему на ухо. Его выражение сменилось сначала на изумленное, потом – на понимающее.

– Новые заголовки, – объявил он в толпу. – «Очаровательная провидица раскрывает секрет победы над злодеем с помощью чудесного таланта».

Репортеры подались вперед, засыпая ее вопросами:

– Что произошло на самом деле, Эви? Сюда, Эви! Эй, мисс О’Нил, посмотрите сюда – отлично!

Вудхауз снова занес карандаш над блокнотом.

– Милая, мое перо уже остывает.

Эви внимательно посмотрела на него.

– Этот дар появился у меня некоторое время назад, – начала она.

Она рассказала о том, как ее способность читать по вещам привела их к убийце, но придерживалась официального варианта развязки – маньяка убил полицейский. Она не стала говорить о том, что в мире существует множество явлений, которых стоит бояться – что привидения, считавшиеся детской страшилкой, вполне реальны. Она не упомянула о надвигающемся шторме, о котором предупреждала мисс Уолкер. Вместо этого она устроила еще одну демонстрацию – забавно рассказала о содержимом блокнота одного из репортеров. Толпа все разрасталась. Они были в восторге. Они любили ее. В величайшем городе мира, в величайший момент ее жизни – она в самом центре событий. Уилл уже не сможет отослать ее домой. Начнутся протесты. Она сможет сама организовать их, если понадобится.

– Мисс О’Нил! Эй, красавица! Сюда! – Вспышки фотоаппаратов разрывали темноту вечера, они следовали одна за другой. Они слепили и жгли глаза Эви, так что ей пришлось отвернуться. Она рассчитывала увидеть Джерихо и Уилла, но ступени оказались пусты. Эви снова повернулась к толпе. Через улицу она увидела, как на тротуаре стоит Маргарет Уолкер и внимательно наблюдает за происходящим. Вспышка сверкнула еще раз, и когда Эви снова посмотрела в ту же сторону, женщины уже не было.

 

Глава 63

«Проект Буффало»

Слепой Билл Джонсон постучал в дверь дома тетки Октавии и подождал, пока не раздастся скрип двери и она не пригласит его внутрь. Они расположились в гостиной, Октавия угостила его кофе с кексами.

– Вы не представляете, насколько я вам благодарна за помощь, мистер Джонсон, – с трудом сдерживая слезы, сказала Октавия.

– Да, мэм. Я рад, что Господь направил меня туда.

– Какие у вас чудесные костюм и шляпа, мистер Джонсон.

– Билл. Спасибо, мисс. Купил их с выигрыша. Мой номер сорвал джек-пот. Выиграл двести долларов, вот так запросто. – Билл выразительно щелкнул пальцами.

– Наверное, небеса вознаградили вас за добрые дела.

Билл откашлялся.

– А как дела у малыша?

– О, вы не слышали? – В ее голосе звучала радость. – У него все в порядке. Даже лучше, чем в порядке. Все прошло, будто ничего и не было.

– Понятно. – У Билла затряслись руки, и он положил их на колени. – А он помнит, что произошло?

– Нет, вообще ничего. Доктор сказал, что это была какая-то лихорадка. Думаю, теперь мы никогда не узнаем.

– Может быть… – начал Билл, потом покачал головой, делая вид, что передумал. – Наверное, с моей стороны неправильно об этом говорить.

– В чем дело?

– Я подумал, не связано ли это с тем, что он переутомился, угадывая карты дома у мисс Уолкер.

Он отпил кофе и подождал. Когда Октавия снова заговорила, она была напряжена и казалась сильно раздраженной.

– Мисс Уолкер помогает Исайе с математикой. У него проблемы со сложением. И я ничего не знаю ни о каких картах.

– Ну вот. Я сказал больше, чем нужно. Не обращайте на меня внимания, мисс Октавия.

– Я была бы очень благодарна вам, мистер Джонсон…

– Билл.

– Да, Билл, если вы расскажете мне то, что знаете. Спасибо.

Он не мог видеть Октавию, но слышал, как зашуршало ее платье, когда она устраивалась на краю кресла, подавшись вперед, – и понял, что поймал ее на крючок.

– Ну, мисс, я не уверен, что понял все правильно. Мальчик сказал мне, что у него есть дар, а мисс Уолкер учит его, как им пользоваться. Моя бабушка называла это провидением. – Взяв еще одно печенье, Билл окунул его в кофе. Было вкусно. – Но вы же знаете, как дети любят фантазировать. Я подумал, что он просто рассказывает мне байки, стремится показаться немного значительнее.

– Понимаю. – Она была вне себя от гнева. Теперь Билл мог быть уверен, что визиты к мисс Уолкер прекратятся.

– Могу я взглянуть на Исайю, если это не причинит вам неудобств?

– Он сейчас спит, – неуверенно ответила Октавия.

– А, понятно. Тогда я не буду его беспокоить. Я просто хотел помолиться за него.

– Молитвы никогда не бывают лишними.

– Да, мэм. Думаю, это так.

Октавия отвела Билла в спальню и поставила его перед кроватью Исайи.

– О Господи, – начал Билл и склонил голову. – Мисс Октавия, прошу прощения, но мне неудобно молиться на глазах у кого-либо.

– Конечно, – согласилась она, и раздался звук закрываемой двери.

Билл протянул руку и слегка коснулся головы мальчика, мягкой, как шерстка ягненка. Только чуть-чуть. Вот все, что ему нужно. Еще один номер. В этот раз он будет очень аккуратен. Почувствовав, как энергия проникает в его пальцы, он в изумлении ахнул и отдернул руку. Его затрясло. Что это? Что это было?

В полумраке комнаты Билл мог различить крупные фигуры – тяжелые очертания шкафа, свет окна. Формы и цвета. Он мог… видеть. Совсем немного, но никаких сомнений не оставалось. И Билл понял, что кто-то исцелил мальчика, использовав огромную силу. У кого-то был дар, гораздо более могущественный, чем у Исайи Кэмпбелла. Несравнимо больший. У Билла зачесались руки, так ему хотелось еще раз ощутить эту силу, но его позвала тетя мальчика. Ему еще представится возможность. Он вспомнил сказку, которую слушал в детстве: про кролика и черепаху. Тише едешь – дальше будешь. Вот в чем дело. Терпение. Терпение сейчас было его союзником. Билл станет черепахой. Да, у него впереди еще много времени.

* * *

Билл Джонсон уже давно ушел к тому моменту, как на пороге показался Мемфис. Тетка Октавия сидела в гостиной с вязанием и шевелила спицами так, будто планировала убить свитер, а не связать его.

– В чем дело? Что-то случилось с Исайей? – спросил Мемфис.

– Я знаю о ваших походах к сестре Уолкер и о картах. Я знаю об этом и положу этому конец, – резким тоном сказала она. – Именно из-за того, чем он занимался с этой женщиной, все и произошло. Я в этом уверена.

Мемфис посмотрел в пол.

– У него дар.

– Что она с ним сделала?

– Ничего! Я же сказал – у него дар.

– Неси сюда Библию. Мы будем молиться.

Октавия пошла в спальню, где лежал Исайя. Мемфис неуверенно последовал за ней.

– Мемфис Джон, тебе придется встать рядом со мной. Мы будем молиться за твоего брата, молиться, чтобы она не привлекла Дьявола в этот дом.

Опустившись на колени рядом с тетей, Мемфис задумался. Ему все это не нравилось. «Почему? – подумал он. – Почему я должен молиться Богу? Что он сделал для меня и моей семьи?» Он почувствовал, как к горлу подкатывает гнев, замешанный на слезах.

– Я не буду этого делать.

Удивленное выражение на лице Октавии сменилось строгой, угрюмой миной.

– Я обещала вашей матери, что присмотрю за вами, ее детьми, и я сделаю это. А теперь помолись со мной.

Мемфис взорвался:

– Почему бы тебе не спросить у своего Бога, зачем он забрал маму? Почему отец не возвращается домой? Что он имеет против моего маленького брата?

Ему захотелось ударить кого-нибудь или что-нибудь. Спалить весь мир дотла, исцелить его и спалить еще раз.

Он думал, что Октавия закричит, возмущенная его словами, и выгонит его из дома. Но вместо этого она очень тихо сказала:

– Сходи на кухню, там жареный цыпленок в холодильнике. Поешь. Я буду молиться, а потом мы поговорим.

Это показалось ему намного худшим вариантом.

Больше не обращая на него внимания, Октавия склонила голову.

– Господь наш Иисус… защити этого мальчика… Он не ведал, что творил.

Исайя проснулся.

– Тетя, почему ты молишься? Мемфис? Ты куда?

Мемфису не хотелось есть, и он не знал, куда себя деть. Он не мог ходить на кладбище после того, как встретил там призрак Гэйба: ему больше не хотелось сидеть вместе с мертвыми. Ему нужны были живые. Он хотел видеть Тету. Мемфис отправился в библиотеку и в ее пыльной тишине вознес свою собственную молитву. Раскрыв записную книжку, он принялся писать до тех пор, пока его пальцы не стали отваливаться и не начали потухать огни в соседних домах. У него был смысл писать и появилось, кому писать. В самом низу он написал всего два слова: для Теты. Закончив свое признание, он сложил его, запечатал в конверт и опустил в почтовый ящик.

* * *

В театре «Глобус» шоу Зигфелда было в самом разгаре. Публика в этот раз оказалась более оживленной, чем обычно, – то и дело раздавался смех и громкие аплодисменты. Вечер казался каким-то сумасшедшим, лихорадочным. После убийства Дэйзи популярность шоу взлетела до небес, за кулисами постоянно толпились агенты в поисках новых Луизы Брукс и Эдди Кантора, артисты выкладывались на полную. В свете софитов Тета, щеголяя сверкающим платьем с глубоким декольте, перекидывалась шутками с Генри.

– А это мой братец, Генри, – ворковала она, поводя бедром в сторону пианино. – Во всяком случае, так мы говорим хозяину квартиры. – Она подмигнула, и зрители захохотали. Они кушали такие шуточки с удовольствием, и пресса брала все на заметку. На задворках театра Флоренс Зигфелд довольно улыбнулся. Какие-нибудь несчастные болваны могли проработать всю жизнь, и так и не добиться известности. Но у некоторых была своя изюминка, и Тета была именно такой. Она точно станет звездой, хотела она сама этого или нет.

– Я папочкин любимый вампиреныш и люблю только жемчужные побрякушки. Были бы баксы – и все в шоколаде, я как раз такая девчушка, – запела Тета.

– Наша любимая мамочка так нас учила! – воскликнул Генри, и публика зашлась смехом.

В песне не было ни слова правды, это просто была яркая сладкая жвачка, призванная отвлечь людей от забот и тяжелых мыслей. Они молча соглашались быть ослепленными ею. Софиты повернулись, и Тета с Генри начали разыгрывать сценку на фоне бутафорской квартиры. Генри стучал по клавишам, а Тета пела на пределе своих возможностей.

Они продолжали вить паутину лжи, и людям это нравилось.

* * *

Сэм сидел за колченогим столом в темном подпольном баре где-то у морской верфи Бруклина. Основную часть публики составляли работяги и старые моряки, так что в воздухе стоял запах застарелого пота и дешевой выпивки. Сэм сел спиной к стене, чтобы можно было все видеть и контролировать ситуацию. Он наблюдал, как на пороге появился человек в мокром от дождя плаще, отряхнулся и прошел за соседний стол. Какое-то время они не разговаривали. Сэм положил на стол открытку.

Мужчина приподнял открытку, забрал лежавшие под ней пятьдесят долларов, убрал их и стал разглядывать картинку, вертя ее в руках. Затем вернул ее Сэму.

– «Проект Буффало». Утверждали, что его закрыли после войны. Но они так этого и не сделали.

– Что это?

Мужчина слегка покачал головой.

– Это была ошибка. Мечта, которая завела слишком далеко. Старая песня с печальным концом.

Сэм поджал губы.

– Я заплатил вам пятьдесят долларов. Вы понимаете, насколько тяжело было достать столько?

Мужчина поднялся с места и опустил шляпу пониже, чтобы его лицо оставалось в тени.

– Она еще жива, если тебя это волнует.

– Где?

– Существует правда, которую люди сами не хотят знать, поэтому нанимают таких, как мы. Чтобы можно было пойти потанцевать, спокойно поработать, вернуться домой к семье. Покупать себе радиоприемник, зубную пасту и прочую дребедень. Хочешь моего совета? Забудь обо всем этом, парень. Просто наслаждайся жизнью. Тем, что от нее осталось.

– Я не такой.

– Тогда я желаю тебе удачи.

– О чем вы? Вы собираетесь уйти и оставить меня ни с чем?

Человек закусил губу и быстро огляделся по сторонам, убедившись, что за ними никто не наблюдает. Люди вокруг были полностью поглощены своими делами. Достав из кармана дешевую отельную ручку, он написал на салфетке имя.

– Хочешь получить ответы? Тогда вот с чего стоит начать.

Сэм посмотрел на имя и гневно сжал зубы.

– Это что, шутка?

– Я же сказал, что тебе лучше забыть об этом.

Мужчина пошел к выходу и растворился в дождливой ночи.

Сэм сидел и смотрел в одну точку. Ему захотелось сломать что-нибудь. Напиться в стельку и швырять бутылками в луну. Еще раз посмотрев на имя на салфетке, он сложил ее и убрал в карман. Он найдет маму и выяснит правду, чего бы это ни стоило и как бы опасно ни было. И не важно, кто может пострадать на его пути.

К нему повернулся один из посетителей бара. «Ты меня не видишь», – прорычал Сэм, и человек послушно посмотрел сквозь него. Сэм, незамеченный, двинулся к выходу, по пути собирая чужие бумажники.

* * *

Сильный ветер завывал над брусчаткой Дойерс-стрит, раскачивая бумажные фонарики Чайного Дома. В задней комнате девушка с зелеными глазами, ахнув, вышла из транса.

– Что там? – спросил ее старик. – Что ты видела?

– Ничего. Я ничего не видела.

Он нахмурился:

– А мне сказали, что ты можешь путешествовать во сне, говорить с духами.

Она равнодушно пожала плечами и забрала его деньги.

– Возможно, духи не хотят иметь с вами ничего общего.

– Я уважаемый человек! – вскричал он.

– Посмотрим.

– Ты лгунья! Бесстыжая полукровка! – бросил старик. Выходя из комнаты, он хлопнул дверью с такой силой, что затряслось стекло в окнах.

Из кухни вышел молодой парень и испуганно посмотрел на нее.

– Ты же говорила, что сможешь заставить духов держаться подальше.

Вздохнув, она посмотрела в окно.

– Я ошибалась.

* * *

Мэйбел с трудом могла заниматься – отвлекал шум в соседней комнате. Родители опять устраивали собрание. Разговор начал приобретать напряженные нотки, и Мэйбел уже знала – они проспорят до рассвета.

– Мы не одобряем насилия, – сказал мистер Роуз. – Мы за мирные реформы, а не революцию.

– Без революции невозможны реформы. Посмотрите на Россию, – сказал кто-то с сильным акцентом.

– Да, посмотрите на Россию, – сыронизировал еще один. – Полный хаос.

– А как же рабочие? Если мы не будем держаться вместе, то потерпим поражение. В единстве наша сила.

Мэйбел выглянула из своей комнаты, чтобы понаблюдать за их разговором. Комната была полна дыма и людей. Повсюду валялись разбросанные буклеты и листовки. Мама рассказывала об условиях на швейной фабрике, где не заботились о женщинах.

– Прямо как на фабрике «Трайангл», – говорила она.

Мэйбел с удивлением увидела, что на диване сидит симпатичный парень и смотрит прямо на нее. Его лицо почему-то было ей знакомо. Мэйбел вернулась к себе и вышла на пожарную лестницу подышать свежим воздухом. Спустя мгновение открылось соседнее окно, и к ней присоединился молодой человек.

– Помнишь меня?

– Ты с Юнион-сквер, – осенило Мэйбел. – Ты меня спас.

Он протянул ей руку:

– Артур Браун.

– Мэйбел Роуз. – Она пожала ее.

Он хитро улыбнулся:

– Знаю.

– Разве ты не должен сидеть вместе с остальными?

– Ближайший час они потратят на споры, которые ни к чему не приведут. – Он засмеялся, и Мэйбел улыбнулась. В основном, их встречи действительно так и проходили. – В конце концов они решат составить еще одну речь или опубликовать заявление в газете. Может быть, решат объединить рабочих из доков для пикета-другого.

– Неужели это неправильно?

– Они считают себя радикалами, но на самом деле это не совсем честно.

– А ты – честный, получается? – Мэйбел показалось, что ее родителей несправедливо оскорбили. – Ради блага других мои родители принесли в жертву многое.

Артур Браун посмотрел на нее прямым, твердым взглядом.

– Включая собственную дочь?

Он нанес ей удар прямо в сердце. Мэйбел почувствовала, как заливается краской.

– Это прозвучало грубо.

– Да, действительно. Прошу прощения. Они ведь хотели как лучше.

Мэйбел склонила голову набок.

– Но?..

Артур улыбнулся, словно извиняясь.

– Бывают такие времена, когда для осуществления изменений требуется помощь. Собралась небольшая группа людей, которая хочет осуществить эти изменения как можно быстрее. Своим путем. Если захочешь как-нибудь с нами встретиться, будем рады. Нам нужна такая умная девушка, как ты.

– Я обычно помогаю родителям, – строго ответила Мэйбел.

Он кивнул:

– Конечно. Забудь о том, что я тебе сказал. Это не должно быть официальной встречей. Тут рядом есть кафешка, где делают лучшие коктейли с содовой в округе. Ты любишь коктейли с содовой?

У него были огромные карие глаза теплого оттенка. Мэйбел ощущала приятный электрический ток, когда заглядывала в них.

– Разве их любят все подряд?

Он полез за пазуху, и из-под его куртки блеснул вороненый край пистолета.

– Вот. Возьми мою визитку.

Мэйбел во все глаза уставилась на простой черный шрифт. АРТУР БРАУН.

– Тебя правда так зовут? – спросила она.

Он слегка ухмыльнулся:

– Сейчас – да.

Мэйбел поежилась на прохладном воздухе.

– Мне пора продолжать занятия.

– Был очень рад знакомству, Мэйбел Роуз.

Он учтиво коснулся шляпы и придержал для нее окно, когда она полезла назад к себе, затем вернулся в гостиную, где спор, как уже было ясно, грозил продолжиться до поздней ночи.

Из своей комнаты, как из укрытия, она смотрела, как Артур Браун делает какие-то страстные замечания и ремарки в споре. Он говорил с редкостной для молодого парня уверенностью и жесткостью. В одно мгновение Артур поймал ее взгляд и улыбнулся. Мэйбел смутилась и быстро убралась восвояси. Оставшись наедине с собой, она задумалась на мгновение, потом открыла потайной ящичек в своей музыкальной шкатулке и положила туда визитку Артура.

* * *

В захламленной квартире старого Беннингтона мисс Адди отпрянула от окна и принялась метаться по комнате, пытаясь придумать, что делать дальше. Потом она позвала сестру.

– Подожди, я переоденусь, сестрица!

Спустя пару минут она показалась в старой ночнушке и фартуке.

– Пора.

Мисс Лилиан принесла из кухни пятнистого кота по имени Феликс, который был плохим мышеловом – какой стыд! Он безвольно висел в ее руках, напившись сливок с опиумом. Старуха положила его на стол, застеленный газетами. Напевая что-то, мисс Адди полезла в ящик и достала кинжал, очень старый и не менее острый.

– Какая милая песня, сестра. Как она называется? – спросила Лилиан.

– Я услышала ее по радио. Ее исполняла певица с сопрано, но ее голос мне не понравился. Слишком пронзительно.

– Часто проблема именно в этом, – поддержала ее Лилиан. – Мы готовы?

– Время настало, – сказала мисс Адди. Мисс Лилиан крепко схватила Феликса. Его маленькое сердечко забилось сильнее, он попытался высвободиться, но был слишком одурманен.

– Скоро все пройдет, котик, – успокоила его мисс Лилиан. Закрыв глаза, она заговорила длинными путаными фразами, старыми, как время, а мисс Адди вонзила кинжал коту в брюхо и сделала нужный надрез. Кот замер. Она сунула руку в брюшную полость животного и достала его внутренности, вывалив их в миску. Немного крови попало на фартук, и она радовалась, что не поленилась переодеться. Нахмурившись, она смотрела в миску. Лилиан оставила окровавленное тельце кота и подошла к ней.

– Что там, сестра?

– Они уже идут, – сказала мисс Адди. – Ах, дорогая сестра, они идут.

* * *

В тишине музея Уилл одиноко сидел за столом, единственной компанией ему была зеленая настольная лампа. До этого он успел заметить простенький седан, припаркованный через улицу, и сидевших в нем двух мужчин в строгих темных костюмах, которые вели слежку. Один из них грыз орешки из бумажного пакетика, а шелуху выбрасывал в окно. Уилл закрыл музей и, беззаботно насвистывая, сходил к ближайшему автомату за кофе и сандвичем, к которым едва притронулся. Только увидев, как седан уехал, он вернулся в музей и нахмурился, когда заметил, что тоненький кусок целлофана, оставленный им в дверном проеме, был разорван. Уилл провел медленный и тщательный обход всего здания, осмотрел каждую комнату. После инвентаризации он убедился в том, что ничего не пропало. Пока. Это была просто безобидная проверка.

Вытянув шею, Уилл посмотрел на фреску на потолке, где ангелы и демоны замерли над холмами, равнинами, индейцами, патриотами, первопроходцами и иммигрантами Нового мира. Потом при мягком свете зеленой лампы он прошел к дальней полке и взял толстенный том Декларации независимости в кожаном переплете. Из ее страниц он достал старый выцветший конверт с печатью в верхнем правом углу:

ФЕДЕРАЛЬНОЕ МИНИСТЕРСТВО ПО РАБОТЕ С ПАРАНОРМАЛЬНЫМИ ЯВЛЕНИЯМИ, 1917

Он открыл файл на первой странице.

Конфиденциальный меморандум для Уильяма Фицджеральда, Джейкоба Марлоу, Ротке Вассерман, Маргарет Уолкер.

Совершенно секретно.

«Проект Буффало»

Уилл сел за стол и перечитал весь файл от начала до конца. Закончив, он откинулся на спинку стула и уставился в никуда.

Уилл просидел так очень долго.

 

Глава 64

Человек в цилиндре

Земля была настоящим даром, идеей свободы, выстраданной из всеобщего устремления беспокойной нации, склонной мечтать. Каждый камешек, каждый приток реки, восход и закат казались прекрасным приобретением и гарантией еще большего счастья. Земля процветала. Реки несли свои чистые воды. Багряные пики увенчивали сочные зеленые равнины. Рощи вязов и дубов, могучих лесов и хвойных боров пели от ветра на холмах, плавно изгибавшихся к полянам. Вдоль дорог высились телефонные столбы, их провода растягивались над полями, тонкими орудиями связи. Хлипкие живые изгороди из кустистого орешника, ограждавшие фермы, изгибались вокруг красных бараков и ветряных мельниц. Кукуруза слегка шелестела на теплом ветру.

В городах вдоль главных улиц выстроились церковные колокольни, парикмахерские, палатки с мороженым, уличные площадки, лавки мясника, пекарни, свечные мастерские, поляны с газоном, идеальным для пикников. На дальних окраинах городов высились изгибы мостов, красиво отражавшихся в водах рек, изобилующих рыбой, что может сгодиться и на стол королю. В зеленых поместьях трудолюбивые женские пальцы возились с иголкой, вышивая ДОМ, МИЛЫЙ ДОМ или БОЖЕ, БЛАГОСЛОВИ АМЕРИКУ. Мужья обмахивались сложенными газетами, споря о том, был ли каждый человек создан по образу и подобию творца, заведен, как игрушка, волшебным ключиком и отправлен играть свою роль в хитросплетениях таинственных судеб, где все тем не менее было предрешено; или же он выполз из болота и грязи в тропических джунглях и дикие звери были ему братьями, естественный эксперимент в мире свободного выбора и любых вероятностей. Они не приходили к вердикту.

Дорогам нужно было больше пространства. Они росли, вытягивались и ветвились, рычали и завоевывали. Проходили по открытым бескрайним степям, мимо антилоп и оленей, мимо диких быков, мимо племен, вытесненных на окраины, ибо у каждой нации должна быть своя резервация. Они двигались вдоль железных дорог, великих позвоночников прогресса. Пение цикады смешивалось с визгом парового свистка, гулом кирпичных фабрик, выпускавших мокрых от пота работников в пять вечера и снова поглощавших их в семь утра. Шахтеры, крякая и хрипя, добывали уголь глубоко под землей, не сводя глаз с канареек. На западе из твердой породы била нефть, пачкая все вокруг себя деньгами. На хлопковых плантациях те, что вечно плачут, оставили свои арфы под деревьями.

Дороги протягивались к городам. Сверкавшим городам, переполненным амбициями, жаждой коммерции и богатства, золотым чертогам пророков бизнеса, полным рекламных щитов с рассказами о Уолл-стрит, сладостными обещаниями Мэдисон-авеню: «Врачи рекомендуют “Лаки Страйк” – они созданы для вашего удовольствия!», «Двигайтесь в ногу со временем! Королевские авиалинии», «Вы не сможете обойтись без зубного крема “Колгейт”», “Студебеккер” – автомобили с репутацией!». Люди возводили монументы великим деятелям, построившим нацию, возглавлявшим армии, заключая свою веру во мрамор и гранит. Люди создавали идолов, чтобы свергнуть их, обожествляли их телеграфными лентами, благословляли щедрыми слезами прибыли и убытков, приносили жертвы из одноразовых предметов – в хороводе безоблачных, беззаботных времен, которым, казалось, не будет конца, и земля походила на тучного тельца.

Небо клонилось к закату, звезды еще не показались в вышине. Беспокойный ветер шуршал верхушками деревьев. На черные ходы выходили матери и звали своих детей, игравших в прятки или салочки, на вечернюю молитву и к ужину. Дети капризничали, но матери оставались непреклонными, и игры откладывались до завтра. Загорались уличные фонари. Фабрики, школы, суды и церкви затихали. Мягким бальзамом забытья на землю опускался пушистый туман.

А на кладбищах мертвые спали с открытыми глазами.

Из тумана на землю шагнул седой человек в цилиндре и огляделся вокруг. Он не был здесь некоторое время, и в его отсутствие многое переменилось. Всегда меняется многое. Его выцветшая кожа напоминала крылья ночного мотылька, глаза были черны, нос заострен, а губы – тонки, как новая мысль. Его старый плащ развевался на нем, как недошитый саван. Он стряхнул пыль с многочисленных складок, и вокруг принялись кружить вороны, крича среди облаков о нарождающемся в небе шторме. И он шепотом заговорил с воронами. Потом обратился к деревьям и камням, рекам и холмам. Он говорил на всех языках и даже на том, что превыше всех слов.

Мертвые слушали его, лежа в своих могилах.

Седой человек прошел по медово-желтому полю, подставляя свои потрескавшиеся ладони так, чтобы их гладили колосья. В его заношенном до блеска цилиндре отражалась вся земля. Неподалеку кролик скакал с кочки на кочку, подозрительно принюхиваясь. Он с любопытством приблизился к самому ботинку седого человека, и тот легко поймал его и поднял за загривок. Кролик принялся дергаться и извиваться. С грацией и стремительностью сказочного волшебника седой человек пропустил пальцы прямо через шкуру и плоть животного, словно они не были преградой, и извлек его маленькое сердце, еще продолжавшее биться. Кролик дернулся еще пару раз и затих. Седой человек сжал сердце в своем сухом кулаке. На плодородную землю упали капли крови.

И мертвые услышали.

Он закрыл глаза и вдохнул свежий воздух, наслаждаясь его сладостью. Сердце кролика продолжало биться на его ладони.

– Пришло время, – сказал седой человек голосом таким же старым, как и его заношенное пальто.

Сердце упало на землю. Он запрокинул голову и воздел окровавленные руки к серо-синему небу. Над ним стали клубиться облака. Поднялся ветер и стал пригибать колосья к земле. Человек стал произносить слова, и на кончиках его пальцев засверкала молния. Она поднималась все выше и выше. Скоро все небо осветилось яростным огнем, и разряд молнии поразил сухое одинокое дерево. Оно тут же занялось ярким огненным сигналом на охре бескрайних полей, не видный никому кроме ветра, не слышный никому, кроме просыпающихся мертвецов.

Человек в цилиндре пошел через поле в сторону спящих деревень и городов, фабрик и плантаций, железных дорог, телефонных столбов и телеграфных лент, к монументам героев, к людям, мучимым неутолимой жаждой и разочарованием. Вокруг него вспыхивал свет, а земля на его пути оборачивалась в черный пепел.

 

Глава 65

Сидя на вершине мира

Стоя на опушке леса, Джеймс поманил ее к себе. Эви слышала собственное дыхание, пока шла за ним по заснеженному лесу. Приятно пахло хвоей, воздух был свеж и прозрачен, и, даже будучи во сне, Эви поняла, что все изменилось. Все было не так, как всегда. Она еще никогда не слышала своего дыхания, не могла чувствовать запахов. Эви провела рукой по стволу дерева, и шершавая кора слегка царапнула ей ладонь. Как и раньше, она прошла за Джеймсом на поляну с обреченными солдатами. Она посмотрела направо. Там туман слегка расходился, и можно было различить что-то похожее на зазубренную крышу и башенки. «Замок?» – подумала Эви.

Сержант потушил сигарету, и Эви захотелось крикнуть ему, предупредить, что нужно спасаться, бежать отсюда. Но она не могла: она была лишь наблюдателем в собственном сне. Когда разгорелась вспышка взрыва, ей показалось, что она была ярче и сильнее обычного. Эви вылезла из окопа и побежала по поляне кровавых тюльпанов. Джеймс уже ждал ее. Даже во сне она вся подобралась, ожидая, как он снимет противогаз и окажется изуродованным призраком.

Джеймс медленно поднес руку к своей маске и снял ее. Но в этот раз он остался, каким Эви его помнила – красавцем, ее золотым братцем, любимым сыном родителей. Он раскрыл рот, и Эви приготовилась к очередному ужасу.

Он улыбнулся.

– Привет, старушка! – Она не слышала этого голоса десять лет. – А они все-таки не должны были делать это.

Ахнув, Эви проснулась в холодном поту. У нее тряслись руки. Он заговорил с ней! Дышать. Ей нужен был воздух. Она вылезла в окно и поднялась по пожарной лестнице наверх. Ночной ветер своим дуновением осушил ее пот. Ей стало холодно – уже наступил ноябрь, лету пришел конец, – но она не могла найти в себе силы спуститься вниз и досмотреть этот странный сон. На краю Центрального парка какой-то пьянчужка зигзагами перемещался по дороге, плача и крича имя девушки. Время от времени он воздевал лицо к небу, словно надеясь на милость неведомого божества, а потом в отчаянии тряс головой.

Сзади кто-то пошевелился, и Эви подскочила от неожиданности. К ней подошел Джерихо, одетый в куртку поверх пижамы, с книгой в руках.

– Извини. Я не хотел тебя побеспокоить, – сказал он.

– Это невозможно – я и так обеспокоена до предела.

– Ты дрожишь.

– Все в порядке.

– Нет, еще нет. – Он снял куртку и укутал ее плечи.

– Но теперь ты сам замерзнешь.

– Я не очень это чувствую.

– Ой, – поняла Эви.

– Тебе опять снился сон?

Она кивнула.

– Все изменилось. Он заговорил со мной, Джерихо. Он посмотрел прямо мне в глаза и сказал: «А они все-таки не должны были делать это».

– Кто «они» и что сделать?

– Я не знаю. Но я не могу избавиться от чувства, что это больше, чем просто сон. Он пытается сообщить мне нечто очень важное.

– А может быть, ты просто по нему скучаешь. Мне до сих пор иногда снится семья.

– Может быть.

Джерихо взял ее за руку. От его прикосновения по ее телу будто пробежал ток, но она постаралась не обращать внимания.

– Я не думал… Я не осмеливался надеяться на то, что ты поймешь. Я боялся, что ты посчитаешь меня уродом.

– Мы все в той или иной степени уроды. Можем даже подрабатывать в парке аттракционов. Посмотрите на манхэттенских неудачников! Детям и беременным женщинам вход воспрещен. – Она горько засмеялась, вытирая рукой набежавшие слезы.

– Я думал, что совсем одинок. Что я отличаюсь от других. Но ты тоже не такая, как все. – Он смотрел на нее как-то по-другому. – Я уже очень давно хотел умереть. Я думал, что внутри уже все равно умер, что они убили меня, когда сделали машиной. Но теперь я не чувствую себя мертвым. – Он приблизился к ней и положил руку ей на спину. – Теперь я знаю, чего хочу.

– Чего? – шепнула Эви.

В его поцелуе не было ни капли сомнения или робости. Он коснулся ее губ со страстной настойчивостью. Эви почувствовала, будто проснулась и ожила.

Она оттолкнула его.

– Я не могу.

– Но почему? – Он нахмурился. – Это из-за того, что я – такой?

Она покачала головой:

– Из-за Мэйбел.

Джерихо посмотрел ей в глаза:

– Но мне не нужна Мэйбел. Мне нужна ты. Только скажи мне, что не хочешь, чтобы я тебя целовал, и я не стану.

Эви ничего не сказала. Тогда он притянул ее к себе и поцеловал снова. Эви ответила ему, счастливая от того, что ощущает прикосновение его губ, его пальцев к своим волосам, что может обнимать его. Ведь так и работает мироздание? Ты мечтаешь о чем-то, а жизнь ставит тебе подлую подножку. Мэйбел хотела Джерихо, Джерихо хотел Эви. А Эви сейчас больше всего на свете хотела забыть обо всем. Этой ночью поцелуи ничего не значили. Уже завтра ручку мироздания повернут в другую сторону, шестеренки защелкают и пойдут в ход. Она еще могла планировать и решать что-то завтра или послезавтра. Но это происходило сейчас, и сейчас ей было это нужно. Ей был нужен он. Эви уткнулась головой в широкую грудь Джерихо и позволила ему взять себя на руки. Он поцеловал ее в макушку, и они стали смотреть на восток, где поднималось солнце, забрызгивая здания прозрачной, как акварель, надеждой.

Но что-то надвигалось на них. А что, она не могла понять. Что-то страшное. И она очень боялась.

– Все нормально? – прошептал Джерихо, коснувшись губами ее шеи.

– Да. Все зашибись, – соврала она.

На улице внизу пьяница перестал звать свою девушку. Он упал на колени, уткнулся головой в брусчатку и, плача, принялся напевать.

– Что мы потеряли, что мы потеряли…

Где-то в одном из безликих зданий включили радио. Эл Джонсон затянул радостным голосом, затмевая безысходность пьяницы на улице.

– Я сижу на вершине мира, сижу и гляжу, просто гляжу…

Солнце поднялось над горизонтом. Свет больно жег ей глаза.

– Поцелуй меня, – попросила Эви.

Он заключил ее лицо в свои ладони и поцеловал так, что весь мир вокруг поблек.

 

Послесловие автора

Немало исследований пришлось осуществить для того, чтобы выстроить мир «Пророков». На чтение книг, файлов, периодики и разглядывание фотографий было потрачено множество часов во всевозможных библиотеках. В процессе написания книги ни одного историка или библиотекаря не пострадало, но некоторые были замучены дурацкими вопросами. Я бесконечно благодарна этим чудесным людям за информацию и помощь.

И даже в этом случае «Пророки» в первую очередь остаются фантастическим романом. Для того чтобы хорошенько послужить музе писательства, мне пришлось смириться с некоторыми допущениями и неточностями. Вся ответственность за сознательный акт художественной халтуры полностью ложится на хрупкие плечи автора. («Художественная Халтура» – так называется очередная придуманная мной музыкальная группа. Скорее всего это постмодернистская хипстерская команда парней с разной степенью бородатости. Но я немного ушла от темы.)

Что за халтура, возможно, захотите вы спросить? На самом деле в Нью-Йорке существовал настоящий клуб «Хотси Тотси», которым заправлял знаменитый гангстер Легс Даймунд. Он находился рядом с Театральным Кварталом, а не Гарлемом. Но это название настолько меня очаровало, что я просто не смогла отказаться. В северном Манхэттене нет никакого секретного африканского кладбища или оно настолько секретно, что о нем не знаю даже я. Не существует и музея Зловещих Страшилок, и апартаментов под названием Беннингтон, в которых живут странные престарелые леди с кошками и вечно мигает свет.

Но многое из того, что вы прочитали, позаимствовано из исторических книг, и это касается самых ярких и запоминающихся деталей. Пропаганда евгеники была вполне реальной, и на ярмарках действительно устанавливали световые табло. Ку-клукс клан, Акт об исключении китайцев и Церковь Огненного Столпа – все они были вполне реальны в свое время. Очень часто бывает так, что самые ужасные монстры, которых способно породить наше воображение, уступают тем, что зарождаются в обществе из-за стремления людей следовать определенным целям.

Я старалась оставаться настолько точной и правдивой, насколько это было возможно при написании истории, сочетающей загадку, магию, монстров и нечто необъяснимое – или, как принято говорить у нас дома, то, что приходит после дождичка в четверг.

Существует множество безумно интересных источников, если вас заинтересует дальнейшее знакомство с историей этого периода. Полная библиография опубликована на сайте «Пророков»: www.thedivinersseries.com. Желаю вам ужасно приятного чтения.

 

Благодарности

В процессе между бестолковым возгласом «у меня появилась сумасшедшая идея» и сдачей книги «Пророки» в печать участвовало огромное количество людей. С моей стороны было бы неправильно не упомянуть об их бесценном вкладе.

Огромное спасибо всей команде отдела молодежной литературы издательства «Литл-Браун»: Мэган Тинли, Эндрю Смиту, Виктории Стэплтон, Зои Лудериц, Элейн Лоуренс, Мэлани Чанг, Лизе Мораледа, Джессике Бромберг, Фэй Би, Стефани О’Кейн, Рене Гелман, Шону Фостеру, Эдриану Паласьос и Гэйлу Дубинин.

Моему редактору, несравненной Альвине Линг, которая работает даже больше, чем Джеймс Браун (особенно теперь, поскольку он уже умер). Она правила этот манускрипт уверенной рукой с гениальной проницательностью и – время от времени – с перерывами на караоке. Заместителю редактора, Бетани Страут, за ее повышенное внимание к деталям и талантливое исполнение «Baby got back».

Моему агенту, Барри Голдблатту, который, как всегда, ведет себя как настоящий мужчина. Я бы сказала это, даже если бы мы не были женаты. Но – счастливая я – мы муж и жена.

Литературному редактору Джоанне Кремер, которая скорее всего является правительственным агентом, взращенным в секретной лаборатории с миссией исключения мельчайших ошибок в текстах. Нет никаких сомнений, что факт-чекер Элизабет Сигал происходит из той же самой лаборатории. Мои вечные благодарности, леди.

Я ничего бы не сделала, если бы не отчаянная храбрость моей замечательной ассистентки, которую так метко назвали Триша Реди. Она помогала мне абсолютно со всем, начиная с исследований и планирования до вычитки и встряхивания «Доктор Пеппера».

Не устаю восхищаться великодушием экспертов, готовых помогать растерявшимся писателям с исследованиями. Поэтому я должна упомянуть здесь непревзойденную Лизу Голд, богиню исследовательской работы. Мне очень хочется побыть эгоисткой и оставить ее только для себя, но она слишком прекрасна, чтобы ее прятать: www.lisagold.com.

В Нью-Йорке существует множество прекрасных библиотек и библиотекарей. Многие из них пришли ко мне на помощь, как настоящие супергерои, только без ярких трико. Передаю множество благодарностей и копию Райана Гослинга в натуральную величину для Кэрин Силверман из Высшей Школы Элизабет Ирвин и Дженнифер Хьюберт Свон из пансиона Литл-Рэд. Еще благодарности и фруктовая корзина уходят Эрику Робинсону из Нью-Йоркского Исторического Общества, Ричарду Вигелю и Марку Экману из Медийного Центра Пэйли, Виргилю Талаиду из Транспортного Музея Нью-Йорка, Кэрри Штумм и Бретт Дайон из архивов Транспортного Музея Нью-Йорка, сотрудникам Нью-Йоркской публичной библиотеки, Бруклинской публичной библиотеки и Шомбургского Центра изучения Черной Культуры.

Историки Тони Робинс и Джойс Голд вывели меня на прогулочный «урок истории» по Гарлему и Китайскому кварталу, невозможно выразить всю мою благодарность за то, что они нашли время. Доктор Стивен Робертсон из университета Сиднея, автор книги «Игра в числа: гарлемская лотерея в период между мировыми войнами» и блога «Электронный Гарлем», любезно согласился проконсультировать меня по вопросам игры в числа после своей лекции в Колумбийском университете. Музыкант Билл Зефиро оказался кладезем информации по музыке 1920-х годов.

Я должна передать пучок благодарностей своим бета-читателям: Холли Блэк, Барри Лига, Робину Вассерману, Нове Рен Сума и Трише Реди, за их бесценные замечания к ранним наброскам. С любовью передаю благодарности моим коллегам по перу, поддерживавшим меня на всех этапах этого нелегкого пути, слушавших мое нытье, отвечавших на вопросы и позволявших развивать всевозможные сюжетные ходы – и все это, не предлагая мне пилюлю с цианидом: Холли Блэк, Ку Бут, Кассандре Клэр, Гэйл Форман, Морин Джонсон, Джо Ноулс, Каре Ларо, Эмили Локхарт, Джошу Льюису, Барри Лига, Дэну Поблоски, Саре Райан, Нове Рен Сума и Робину Вассерману.

Спасибо, как всегда, моему сыну, Джошу, за его добродушное терпение и незаметное закатывание глаз: «как всегда, она все делает в последний момент». Ты молодчина, малыш.

И в последнюю, но не наименее важную очередь хочу поблагодарить замечательных бариста из бруклинского кафе «Рэд Хорс»: Криса, Деррика, Бианку, Аарона Джена, Джулию, Сета, Брента и Каролину, – которые обеспечивали меня таким количеством кофе, что их могли заподозрить в преступлении.

Если я кого-то забыла, пожалуйста, примите мои искренние извинения. В следующую нашу встречу злобно нахмурьтесь и не разговаривайте со мной, пока я не куплю вам шикарное сливочное мороженое с фруктами и сиропом.