Земля была настоящим даром, идеей свободы, выстраданной из всеобщего устремления беспокойной нации, склонной мечтать. Каждый камешек, каждый приток реки, восход и закат казались прекрасным приобретением и гарантией еще большего счастья. Земля процветала. Реки несли свои чистые воды. Багряные пики увенчивали сочные зеленые равнины. Рощи вязов и дубов, могучих лесов и хвойных боров пели от ветра на холмах, плавно изгибавшихся к полянам. Вдоль дорог высились телефонные столбы, их провода растягивались над полями, тонкими орудиями связи. Хлипкие живые изгороди из кустистого орешника, ограждавшие фермы, изгибались вокруг красных бараков и ветряных мельниц. Кукуруза слегка шелестела на теплом ветру.

В городах вдоль главных улиц выстроились церковные колокольни, парикмахерские, палатки с мороженым, уличные площадки, лавки мясника, пекарни, свечные мастерские, поляны с газоном, идеальным для пикников. На дальних окраинах городов высились изгибы мостов, красиво отражавшихся в водах рек, изобилующих рыбой, что может сгодиться и на стол королю. В зеленых поместьях трудолюбивые женские пальцы возились с иголкой, вышивая ДОМ, МИЛЫЙ ДОМ или БОЖЕ, БЛАГОСЛОВИ АМЕРИКУ. Мужья обмахивались сложенными газетами, споря о том, был ли каждый человек создан по образу и подобию творца, заведен, как игрушка, волшебным ключиком и отправлен играть свою роль в хитросплетениях таинственных судеб, где все тем не менее было предрешено; или же он выполз из болота и грязи в тропических джунглях и дикие звери были ему братьями, естественный эксперимент в мире свободного выбора и любых вероятностей. Они не приходили к вердикту.

Дорогам нужно было больше пространства. Они росли, вытягивались и ветвились, рычали и завоевывали. Проходили по открытым бескрайним степям, мимо антилоп и оленей, мимо диких быков, мимо племен, вытесненных на окраины, ибо у каждой нации должна быть своя резервация. Они двигались вдоль железных дорог, великих позвоночников прогресса. Пение цикады смешивалось с визгом парового свистка, гулом кирпичных фабрик, выпускавших мокрых от пота работников в пять вечера и снова поглощавших их в семь утра. Шахтеры, крякая и хрипя, добывали уголь глубоко под землей, не сводя глаз с канареек. На западе из твердой породы била нефть, пачкая все вокруг себя деньгами. На хлопковых плантациях те, что вечно плачут, оставили свои арфы под деревьями.

Дороги протягивались к городам. Сверкавшим городам, переполненным амбициями, жаждой коммерции и богатства, золотым чертогам пророков бизнеса, полным рекламных щитов с рассказами о Уолл-стрит, сладостными обещаниями Мэдисон-авеню: «Врачи рекомендуют “Лаки Страйк” – они созданы для вашего удовольствия!», «Двигайтесь в ногу со временем! Королевские авиалинии», «Вы не сможете обойтись без зубного крема “Колгейт”», “Студебеккер” – автомобили с репутацией!». Люди возводили монументы великим деятелям, построившим нацию, возглавлявшим армии, заключая свою веру во мрамор и гранит. Люди создавали идолов, чтобы свергнуть их, обожествляли их телеграфными лентами, благословляли щедрыми слезами прибыли и убытков, приносили жертвы из одноразовых предметов – в хороводе безоблачных, беззаботных времен, которым, казалось, не будет конца, и земля походила на тучного тельца.

Небо клонилось к закату, звезды еще не показались в вышине. Беспокойный ветер шуршал верхушками деревьев. На черные ходы выходили матери и звали своих детей, игравших в прятки или салочки, на вечернюю молитву и к ужину. Дети капризничали, но матери оставались непреклонными, и игры откладывались до завтра. Загорались уличные фонари. Фабрики, школы, суды и церкви затихали. Мягким бальзамом забытья на землю опускался пушистый туман.

А на кладбищах мертвые спали с открытыми глазами.

Из тумана на землю шагнул седой человек в цилиндре и огляделся вокруг. Он не был здесь некоторое время, и в его отсутствие многое переменилось. Всегда меняется многое. Его выцветшая кожа напоминала крылья ночного мотылька, глаза были черны, нос заострен, а губы – тонки, как новая мысль. Его старый плащ развевался на нем, как недошитый саван. Он стряхнул пыль с многочисленных складок, и вокруг принялись кружить вороны, крича среди облаков о нарождающемся в небе шторме. И он шепотом заговорил с воронами. Потом обратился к деревьям и камням, рекам и холмам. Он говорил на всех языках и даже на том, что превыше всех слов.

Мертвые слушали его, лежа в своих могилах.

Седой человек прошел по медово-желтому полю, подставляя свои потрескавшиеся ладони так, чтобы их гладили колосья. В его заношенном до блеска цилиндре отражалась вся земля. Неподалеку кролик скакал с кочки на кочку, подозрительно принюхиваясь. Он с любопытством приблизился к самому ботинку седого человека, и тот легко поймал его и поднял за загривок. Кролик принялся дергаться и извиваться. С грацией и стремительностью сказочного волшебника седой человек пропустил пальцы прямо через шкуру и плоть животного, словно они не были преградой, и извлек его маленькое сердце, еще продолжавшее биться. Кролик дернулся еще пару раз и затих. Седой человек сжал сердце в своем сухом кулаке. На плодородную землю упали капли крови.

И мертвые услышали.

Он закрыл глаза и вдохнул свежий воздух, наслаждаясь его сладостью. Сердце кролика продолжало биться на его ладони.

– Пришло время, – сказал седой человек голосом таким же старым, как и его заношенное пальто.

Сердце упало на землю. Он запрокинул голову и воздел окровавленные руки к серо-синему небу. Над ним стали клубиться облака. Поднялся ветер и стал пригибать колосья к земле. Человек стал произносить слова, и на кончиках его пальцев засверкала молния. Она поднималась все выше и выше. Скоро все небо осветилось яростным огнем, и разряд молнии поразил сухое одинокое дерево. Оно тут же занялось ярким огненным сигналом на охре бескрайних полей, не видный никому кроме ветра, не слышный никому, кроме просыпающихся мертвецов.

Человек в цилиндре пошел через поле в сторону спящих деревень и городов, фабрик и плантаций, железных дорог, телефонных столбов и телеграфных лент, к монументам героев, к людям, мучимым неутолимой жаждой и разочарованием. Вокруг него вспыхивал свет, а земля на его пути оборачивалась в черный пепел.