Весь день мы засыпаем на ходу, а на наших лицах бродят глупые улыбки. Мы едва замечаем остальных учениц, как всегда суетящихся в коридорах и большом холле. Мы словно плывем из одной классной комнаты в другую, подхваченные течением толпы, ничего не соображая. Мы лишь переглядываемся тайком, помня о данном ночью обещании, и обмениваемся загадочными намеками, приводящими в недоумение учителей и заставляющими нас улыбаться.
Мы понимаем друг друга. Мы владеем общей тайной.
Это не такой страшный секрет, вроде того, что связывает меня с моими родными или с Картиком, — нет, это восхитительная запретная тема, на которую мы можем говорить только между собой. Нашу кровь разжигает предвкушение, а кожу покалывает при мысли о том, что мы можем вернуться туда… Весь день мы думаем только об этом и ждем наступления ночи, чтобы снова открыть дверь света и проникнуть в волшебные сферы. Мы превратились в единое целое. Никаких посторонних рядом с нами быть не могло. Никаких незваных гостей в нашем мире.
На уроке музыки мистер Грюнвольд целый час уныло гудит о необыкновенных достоинствах какой-то оперы. Элизабет, Сесили и Марта внимательно слушают, как и положено хорошим девушкам, и кое-что аккуратно записывают. Их головки склоняются к тетрадям и поднимаются в унисон. Слушать, записывать, слушать, записывать…
Но мы не записали ни единого слова из объяснений мистера Грюнвольда. Мы пребывали далеко-далеко, в стране, куда унеслись бы сейчас же, будь на то наша воля. Мистер Грюнвольд приглашает Сесили к фортепьяно, чтобы она сыграла пьеску, которую разучивала к родительскому дню. Пальцы Сесили бегают по клавишам, звучит аккуратно, тщательно исполняемый менуэт.
— Ах, как хорошо, мисс Темпл! Очень точно.
Мистер Грюнвольд доволен, но мы теперь знаем, как звучит и как ощущается настоящая музыка, так что нам трудно изображать интерес к чему-то просто очень симпатичному и приятному.
После урока Сесили принимается кокетничать, жалуясь, что играла ужасно.
— Ох, но я ведь убила эту пьесу? Скажите честно!
Марта и Элизабет, разумеется, начинают возражать, твердя Сесили, что она играла блестяще.
— А ты что думаешь, Фелисити?
Нетрудно понять, что Сесили очень хотелось услышать похвалу именно от Фелисити.
— Очень мило, — это все, что говорит Фелисити.
— Просто мило? — Сесили фальшиво смеется, делая вид, что ей плевать на чье-либо мнение. — О, наверное, это было и в самом деле чудовищно!
— Почему же, это был очень приятный вальс, — добавляет Фелисити.
Она совершает ужасную ошибку. Но ее мысли блуждают далеко, и она с трудом удерживает блаженную улыбку, не позволяя ей расплыться по лицу.
Я отворачиваюсь, тоже изо всех сил стараясь сдержать глупую ухмылку.
— Это был не вальс. Это был менуэт, — поправляет ее Сесили, и уже с откровенной обидой надувает губки.
Элизабет всматривается в нас с таким видом, как будто не может понять, кто мы такие.
— Почему ты на нас так странно смотришь, как будто мы какие-нибудь образцы для опытов? — спрашивает Пиппа.
— Ну, я и сама не знаю… что-то в вас не так.
Мы обмениваемся быстрым взглядом.
— Что-то новое появилось, да? Эй, если у вас есть какой-то секрет, лучше бы вам поделиться с нами!
— Конечно, так ведь всегда бывало, — усмехается Фелисити.
Солнечный луч врывается в окно большого холла. И в воздухе начинают танцевать пылинки.
— Пиппа, дорогая, но ты ведь мне расскажешь, правда?
Элизабет обнимает Пиппу за плечи, но та выворачивается из объятий. Сесили заметно огорчается.
— Но ведь Пиппа и Фелисити никогда прежде не скрывали от нас ничего!
— Да, вот только тех прежних девушек уже нет! — Фелисити ослепительно улыбается. — Они умерли и похоронены. А мы — совершенно новые люди для нового мира!
И с этим мы проходим мимо них, оставив старую компанию в большом холле, и нам не больше дела до них, чем до пыли, медленно оседающей на пол.
Мисс Мур приготовила для нас холсты. Это куски муслина, туго натянутые на подрамники; рядом лежат наготове акварельные краски. Похоже, буколические пейзажи с березами и цветочные композиции остались позади. На столе в центре комнаты красуется большая ваза с фруктами. Очередной натюрморт. Но если мисс Мур предлагает рисовать натюрморт, она могла точно так же предложить нам изобразить будущее, к которому школа Спенс готовила нас день за днем. Я ожидала от мисс Мур большего.
— Натюрморт? — В моем голосе звучит нескрываемое отвращение.
Мисс Мур стоит у окна. На фоне ослепительно сияющего неба ее неуклюжий силуэт вырисовывается, как силуэт какого-нибудь чучела.
— Мне не послышалось недовольство, мисс Дойл?
— Это не слишком вдохновляет.
— Даже величайшие художники мира не считали зазорным время от времени писать натюрморты.
Она совершенно права, но я не собираюсь сдаваться просто так.
— Но как можно найти вдохновение в каком-то яблоке?
— Постараемся в этом разобраться, — отвечает мисс Мур, подавая мне рабочий халатик.
Фелисити внимательно осматривает вазу с фруктами. Выбрав одно яблоко, она, недолго думая, берет его и с хрустом откусывает кусок.
Мисс Мур отбирает у нее яблоко и возвращает на место, в вазу.
— Фелисити, не надо есть экспозицию, иначе в следующий раз мне придется использовать восковые фрукты, и тогда вас будет поджидать весьма неприятный сюрприз.
— Ну, полагаю, от натюрморта нам никуда не деться, — вздыхаю я, опуская кисть в красную краску.
— Похоже, вокруг меня зреет бунт, — замечает мисс Мур. — А ведь недавно, на днях, вы ничего не имели против рисования.
Фелисити хитро усмехается, покосившись на мисс Мур.
— Да, но мы-то уже не те, что были недавно. В самом деле, мы чрезвычайно изменились, мисс Мур.
Сесили громко фыркает.
— Да не пытайтесь вы их урезонить, мисс Мур! Они сегодня просто невыносимы!
— Да, — поддерживает ее Элизабет, причем самым противным тоном. — Они, видите ли, теперь новые люди для нового мира. Кажется, так, да, Пиппа?
Мы тайком переглядываемся, но это не остается незамеченным мисс Мур.
— Это действительно так, мисс Дойл? Мы действительно попали в волну тайной революции?
Она застает меня врасплох. У меня всегда возникает очень странное чувство, когда я оказываюсь под пристальным вниманием мисс Мур, — как будто я превращаюсь в муху под микроскопом. Она словно бы знает, о чем я думаю…
— В общем, да, — отвечаю я наконец.
— Вот видите? Понимаете теперь, что я имела в виду? — снова фыркает Сесили.
Мисс Мур хлопает в ладоши.
— Мы вполне можем заняться чем-то совершенно новым. Я побеждена. Холсты перед вами, леди, и в вашем распоряжении целый час. Рисуйте что хотите.
Мы разражаемся восторженными криками. Кисть как будто становится невесомой в моей руке. Но Сесили ничуть не радуется.
— Но, мисс Мур, до дня собрания родных осталось всего две недели, а у меня до сих пор нет достойного рисунка, чтобы показать моим родным, когда они приедут сюда, — обиженно заявляет она.
— Сесили права, мисс Мур, — поддерживает ее Марта. — Меня совершенно не интересует, чего им хочется. Я не могу показать родителям какой-то примитивный набросок со стены пещеры. Они просто ужаснутся!
Мисс Мур вскидывает голову, глядя на них сверху вниз.
— О, мне совсем не хочется стать причиной огорчений для вас и ваших родственников, мисс Темпл и мисс Хоуторн. Итак. Ваза с фруктами — в вашем распоряжении. Я уверена, вашим родным чрезвычайно понравится хороший натюрморт.
Фелисити задумчиво рассматривает глину для лепки.
— А могу я сотворить некую скульптуру, мисс Мур?
— Если вам того хочется, мисс Уортингтон.
Она кладет на столик перед Фелисити шар мягкой глины.
— Ну, а чтобы быть уверенной в том, что этот урок все-таки послужит вашему образованию, — продолжает мисс Мур, поглядывая на Сесили, — я прочту вам несколько страниц из сочинения Диккенса «Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим». Глава первая. «Стану ли я героем повествования о своей собственной жизни, или это место займет кто-нибудь другой, — должны показать последующие страницы…»
В конце часа мисс Мур начинает проверять работы, хваля девушек и кое-что поправляя. Когда она подходит ко мне и видит рисунок — огромное уродливое яблоко во весь холст, — она поджимает губы и рассматривает мое произведение, как мне кажется, очень долго.
— Весьма, весьма современно, мисс Дойл.
Сесили, посмотрев на мой мольберт, резко смеется.
— И вот это вы предлагаете называть яблоком?
— Ну конечно, это яблоко, Сесили, — огрызается Фелисити. — И мне оно кажется великолепным, Джемма. Очень, очень авангардно.
Но я недовольна.
— Тут нужно добавить света спереди, чтобы оно блестело. Я пыталась сделать это белой и желтой красками, но только размазала все.
— Нет, вам просто надо добавить тени вот здесь, в задней части.
Мисс Мур окунает кисть в сепию и проводит плавную линию по внешней стороне моего яблока. И в то же мгновение блеск на его боку проявляется, оно начинает выглядеть гораздо лучше.
— Итальянцы называют этот прием chiaroscuro. Это означает игру света и тени на картине.
— Но почему Джемма не могла добавить белого цвета, чтобы заставить яблоко светиться? — спрашивает Пиппа.
— Потому что вы не можете заметить свет, если рядом с ним отсутствует хотя бы небольшая тень. Во всем, в любом предмете есть свет и тень. И вы должны играть с ними, пока не добьетесь правильного соотношения.
— И как ты предполагаешь назвать свою работу? — с презрением интересуется Сесили.
— «Выбор», — неожиданно для самой себя отвечаю я.
Мисс Мур кивает.
— Плод познания. Действительно, очень интересно.
— Вы подразумеваете яблоко Евы? Как в саду Эдема? — спрашивает Элизабет.
Она прилежно взялась добавлять сепии к своему рисунку, пытаясь изобразить тень, но почему-то ее фрукты стали выглядеть от этого помятыми и страшненькими. Но я не собираюсь сообщать ей об этом.
— Лучше спросить художницу. Вы именно это имели в виду, мисс Дойл?
Вообще-то я и сама не знаю, что имела в виду. И пытаюсь нащупать в сказанном хоть какой-то смысл.
— Наверное, я думала о любом выборе, о желании познать больше, заглянуть по ту сторону вещей.
Фелисити смотрит на меня, как настоящая заговорщица.
Сесили качает головой.
— Ну, вряд ли это можно считать правильным названием. Ева ведь не делала выбора, она не сама решила съесть яблоко. Ее соблазнил змей.
— Да, но… — возражаю я, еще не сформулировав до конца возникшую у меня мысль. — Но… она ведь не обязана была откусывать от этого яблока. Так что она все-таки сделала выбор.
— А в результате была изгнана из рая. Нет, такое не для меня, спасибо. Я бы предпочла остаться в райском саду, — заявляет Сесили.
— Но это тоже выбор, — подчеркивает мисс Мур.
— Да… только куда более безопасный, — отвечает Сесили.
— Не бывает выбора безопасного, мисс Темпл. Бывает только другое решение, другой выбор.
— Мама говорит, что женщине незачем иметь слишком большие возможности выбирать. Это ее только запутывает. — Пиппа произносит эти слова как хорошо заученный урок. — Именно поэтому предполагается, что мы должны предоставлять выбор нашим супругам.
— И это тоже выбор. И как всякий выбор, имеет свои последствия, — говорит мисс Мур с таким видом, будто унеслась в мыслях куда-то вдаль.
Фелисити берет из вазы яблоко, которое успела надкусить до урока. Сладкая белая мякоть потемнела от воздействия воздуха. Фелисити снова запускает в яблоко зубы и ставит на нем новую, чистую отметку.
— Великолепно! — заявляет она, когда ее рот наполняется соком.
Мисс Мур очнулась и смеется.
— Я вижу, Фелисити не намерена запутывать вопрос излишними размышлениями. Она — ястреб, мгновенно бросающийся на свою цель.
— Ну да, съесть или быть съеденным! — соглашается Фелисити, откусывая еще кусок от яблока.
А я подумала о Саре и Мэри, гадая, что за ужасный выбор они могли совершить? Но что бы это ни было, это оказалось достаточно мощным, чтобы сотрясти весь Орден. И в итоге привело меня к выбору, который я сделала, сбежав в тот день от матушки на торговой площади Бомбея. Выбор, который, похоже, заново привел все в движение.
— А что случится, если сделать неправильный выбор? — тихо спрашиваю я.
Мисс Мур берет из чаши с фруктами грушу, а нам предлагает съесть виноград.
— Вы должны постараться исправить это.
— Но если уже слишком поздно? Если невозможно что-то изменить?
В чуть раскосых глазах мисс Мур вспыхивает сочувствие; она снова всматривается в мой рисунок. И добавляет тончайшую темную линию в нижней части яблока, отчего оно окончательно оживает.
— Тогда вам придется научиться жить с этим.