Долгий, почти монашеский поход Бобби Фишера за титулом чемпиона мира, хотя и не совсем целомудренный, оставлял ему мало времени на общение с прекрасным полом. «Я хочу встречаться с девушками, — заявил Бобби, вернувшись в Лос-Анджелес в 1973 году. — Веселыми девушками с большими грудями». Ему было 29 лет, и хотя он имел некоторое число кратковременных связей, еще ни разу не переживал романтических отношений. Теперь же с деньгами, полученными в Рейкьявике и новым жильем — апартаменты, предоставленные ему за скромные 200 долларов в месяц Всемирной церковью Бога — он ощутил, что может начать новую жизнь. Он хотел больше читать — и не только шахматные журналы — зарабатывать больше денег, продолжать свои религиозные искания и, возможно, встретить ту, которую сможет полюбить. Одним словом, он возжелал дать новый импульс своей эмоциональной и духовной жизни.
После завоевания чемпионского титула Бобби не раз появлялся в различных телевизионных шоу и получил беспрецедентную медиа-«раскрутку». На снимке он в конце 1972 года во время передачи The Merv Griffin Show думает над ходом.
Но не всё было альтруизм и кипение жизни; бытовые реалии отбрасывали свою мрачную тень. Его отчуждение от прессы создавало нарастающий ком проблем. Ему доставили боль несколько порушенных связей с шахматными организаторами в США (он больше не разговаривал с Эдмондсоном, исполнительным директором Шахматной Федерации США), и где-то на ближнем горизонте маячили советские со своими, как он подозревал, недостойными методами борьбы.
Период послерейкьявикской лени растянулся почти на целый год, после чего Бобби решил, что для него приоритетом должно стать накопление как можно больше денег, причем всегда на его условиях. Так, работая со Стэнли Рэйдером, главным советником Всемирной церкви, он созвал пресс-конференцию в августе 1973 года, чтобы публично обсудить свои планы.
Рэйдер был юристом и ближайшим советником Армстронга. Он сильно разбогател, работая на Церковь, и Бобби впечатлили проявления его благосостояния: «феррари», лимузин с шофером, дом-дворец в Беверли-Хилл и полеты на частном реактивном самолете. Рэйдер управлял 70-ти миллионной годовой прибылью Церкви, получаемой, главным образом, за счет «десятины», которой облагались ее члены. Бобби сам отдал Церкви более 60.000 долларов из призовых, полученных в Исландии, а совокупный взнос составит примерно 100.000 долларов.
На пресс-конференцию в гостиной Рэйдера собрались десятки журналистов и фотографов. После двух интервью на ТВ после исландской победы, за двенадцать месяцев это было практически первое появление Бобби на публике. Слова «уединенный» и «затворник» постоянно встречались в газетных статьях о нем. Буквально через несколько дней после победы в Рейкьявике в «Нью-Йорк Таймс» вышла статья под заголовком «ЧЕМПИОН ОСТАЕТСЯ ЧЕЛОВЕКОМ-ЗАГАДКОЙ», в которой обсуждался вопрос, а будет ли он когда-нибудь играть вообще. «Ассошиэйтед Пресс» подхватила тему, опубликовав статью «БОББИ ФИШЕРУ НЕ НУЖНЫ СЛАВА, ДЕНЬГИ; ОН СТАНОВИТСЯ ЗАТВОРНИКОМ». Идея странная, поскольку в тот момент у Бобби не было намерения самоизолироваться или отказываться от денег; он просто хотел заняться личными делами, коими пренебрегал многие годы. Кроме того, в тот период чемпион мира должен был защищать свой титул один раз в три года. Хотя публика ожидала увидеть Фишера за доской, его менее чем годовое выключение из шахматной жизни не было чем-то из ряда вон выходящим.
На пресс-конференции говорил в основном Рэйдер, а он умел это делать — как-никак, был первым в классе при выпуске из Университета (Калифорнийская школа юристов). Бобби, одетый консервативно, слегка нервничал, стоя рядом с ним. Фотографы непрерывно щелкали затворами аппаратов, и Бобби заметно раздражался при каждой вспышке. Рэйдер заявил голосом одновременно звучным и экспрессивным, что Фишер сообщает — он скоро вернется к 64-х клеточной доске с 32-мя фигурами… очень скоро. «Мы готовим серию сеансов одновременной игры и матчей на начало будущего года. Мы думаем о выставочном матче, в котором Фишер будет играть со всеми членами олимпийской команды Голландии одновременно». Репортер выстрелил вопросом: «А как насчет нового матча за звание чемпиона мира?» Рэйдер и Бобби обменялись короткими взглядами, и юрист ответил: «Не исключается». Репортер немедленно задал вопрос вдогонку: «Будет ли этот матч под эгидой ФИДЕ?» Рэйдер не колебался: «Вряд ли, но вопрос может обсуждаться». Рэйдер также упомянул о том, что планируется турне по России и Южной Америке.
Журналисты решили добраться до Бобби: «Чем вы занимались последний год?», — был один из вопросов. Бобби протянул в ответ: «Ну, я читал, работал над шахматами, переигрывал разные партии, как-то так». Последовало еще несколько вопросов, на которые Бобби отвечал очень коротко и с апломбом, затем кто-то спросил, живет ли он в апартаментах, оплачиваемых церковью. «Это личное, — ответил Бобби. — Я не хочу отвечать на личные вопросы». Журналисты спросили его о предложении в 1 млн долларов за новый матч против Спасского в Лас-Вегасе. Рэйдер бросился отвечать: «Начать с того, что предложение Лас-Вегаса не составляло твердые 1 млн долларов. Они сказали, что предлагают миллион, но может получиться меньше, а Бобби не захотел соглашаться ни на какое предложение, меньшее 1 млн».
Рэйдер отметил, что помимо матчей вне рамок ФИДЕ, в 1975 году должен состояться официальный матч за звание чемпиона мира, и противником Бобби станет тот, кто пройдет отбор в системе матчей претендентов. «После защиты титула в 1975 году, — добавил Рэйдер, — ему будет легче отстаивать свои финансовые интересы».
На этом конференция завершилась. «Это всё. джентльмены. Спасибо», — сказал Рэйдер, и они с Бобби заторопились к выходу. Журналисты смотрели друг на друга в недоумении, не веря, что вот так внезапно всё закончилось. В результате о «событии-которого-не-было» в прессе почти ничего не появилось.
Рэйдер имел свои причины помогать Фишеру. Поскольку Бобби мог делать миллионы, и если он будет продолжать выплачивать «десятину» церкви, то может стать одним из самых крупных ее жертвователей. И чем больше паблисити получал Бобби, тем больше паблисити получала и церковь. Но прежде чем ожидания сбылись, возникли проблемы.
Заманчивые финансовые предложения продолжали сыпаться под ноги Бобби, но ничто его не устраивало:
— Кинокомпания «Уорнер Бразерс» предложила миллион долларов за серию звукозаписей, рассказывающих, как правильно играть в шахматы, но Бобби захотел наговорить текст сам. Текст, написанный Ларри Эвансом, перевели на несколько языков и с помощью фонетического рендеринга максимально упростили его для Бобби. Но, когда сделали пилотную запись, ему не понравился собственный голос, а профессиональный диктор, предложенный на замену, не получил его одобрения. В итоге весь проект отменили.
— Антрепренер, узнавший о миллионном предложении корпорации «Хилтон» из Лас-Вегаса на матч Спасский-Фишер, предложил увеличить сумму до 1,5 миллиона, если они согласятся играть в его родном Техасе. Ничего не вышло.
— Издательская компания предложила Бобби «маленькое состояние», согласно сообщениям прессы, за написание книги о матче Спасский-Фишер. Бобби отказался.
— Телепродюсер пожелал, чтобы он принял участие в создании серии фильмов о шахматах, которые можно было бы продавать по всему миру. Соглашения стороны не достигли.
— Бобби предложили 75.000 долларов + остаточные роялти + новый автомобиль просто за то, чтобы он сказал в рекламе, что ездит только на этой машине, что было бы правдой, поскольку Бобби других машин не имел. Он отклонил предложение.
— Самое известное предложение поступило в 1974 году сразу после боя Мохаммеда Али с Джорджем Форманом (известного, как «Побоище в джунглях») в Заире. Правительство этой страны предложило Бобби 5 млн долларов за матч длиной в месяц против Карпова, если он будет проведен в этой стране. «Мало, — ответил Бобби. — Как они смеют предлагать 5 млн за матч в целый месяц длинной? Али получил вдвое больше за один вечер!» (Это не так). Именно после этого матча Али стал называть себя «Величайший», и Бобби это тоже не понравилось. «Али украл этот титул у меня, — заявил Бобби. — Я использовал эпитет “Величайший” на телевидении в отношении себя задолго до него».
Бобби принял-таки одно предложение, но не на миллионы долларов, а на 20.000. Его пригласили в качестве почетного гостя на первый филиппинский международный шахматный турнир в 1973 году, и в дополнение к почестям, упомянутым выше, ему оплатили все дорожные расходы. Он целый месяц пребывал на курорте в отеле «Тропикал-пэлас» в пригороде Манилы. На турнире он сделал церемониальный первый ход и сыграл партию с президентом Маркосом, которая закончилась ничьей после восьми ходов.
Журналисты спросили Бобби, почему он принял это приглашение на Филиппины — его первый «официальный выход» в качестве чемпиона мира, — отказавшись от многих подобных предложений из других стран. «Я был здесь в 1967 году, — последовал ответ. — Я не был еще тогда чемпионом мира, но со мной обращались так, как будто я им был». По словам Касто Абундо — шахматиста, называвшего себя «юным Пятницей» Бобби в тот его визит — Бобби работал над шахматами каждый вечер, уже начав подготовку к неизвестному еще сопернику по будущему матчу на первенство мира. Закончив занятия, он часто шел часа в три ночи на долгую прогулку, и ложился спать не раньше четырех. Фильм, снятый во время визита, показывает Бобби в расцвете сил. В традиционной для себя свежей белой рубашке «баронг» и нередко с гирляндой цветов, он выглядел отлично, часто улыбался. Филиппинцы его полюбили; Маркос принимал его во дворце и на яхте; жена Маркоса, Имельда обедала с ним; вокруг него постоянно роились девушки, словно он был звездой кино. На остановке в Бангкоке по мути в Манилу он купил много кассет с тайской музыкой, которые по много раз прослушивал ночами, разбирая партии. Ко времени возвращения в США его любовь к людям Филиппин только возросла.
Пол Маршалл, юрист Бобби в течение всех переговоров во время матча, заявил, что с тех пор, как Бобби вернулся из Исландии, он получил предложений на общую сумму 10 млн долларов — но отказался ото всех. Интерес Бобби к деланию денег был очевидным, поэтому возникло много предположений относительно того, по каким причинам он действовал против своих финансовых интересов. Один его друг отнес это на счет его ментальности «Победитель получает всё», объяснив поведение Бобби так: «Если кто-то предлагает ему 1 млн долларов, он думает, что здесь можно получить больше, и хочет всё». Гроссмейстер Ларри Эванс предпочел дать более нейтральное объяснение: «Думаю, он полагает, что отдавая свое имя в пользование другим, он унижает свое достоинство». Международный мастер Джордж Колтановски предположил, что Бобби просто не верит людям и не хочет быть обманутым: «В немецком языке есть для этого специальный термин: Verfolgunswahnsinn, что значит “мания преследования”». Но, вероятно, лучшее объяснение того, почему Бобби отклонил все финансовые предложения, дал сам Бобби: «Люди пытаются меня эксплуатировать. Никто не заработает на мне и десяти центов!» Как, впрочем, вскоре выяснилось, и он на них — во всяком случае, в ближайшей перспективе.
Пока сплетались и расплетались все эти финансовые интриги — предложения, дискуссии, переговоры, принятие предложений и отказы от них — Бобби шел своим путем, но под влиянием и водительством Церкви. Ее представители окружили его молодыми, неординарными женщинами — своими членами — но поскольку никакая физическая близость не допускалась, иллюзии Бобби вскоре рассеялись. После встреч с восемью различными «кандидатками», каждая из которых прошла по сценарию «без секса», он перестал надеяться на Церковь, как дорогу к любовной жизни.
Его отношения с Церковью всегда носили двусмысленный характер. Он не являлся ее зарегистрированным членом, поскольку не согласился на крещение путем полного погружения в воду, осуществляемого Армстронгом или одним из его служителей. И так как он не считался полностью обращенным членом Церкви, его иногда воспринимали и трактовали как «сотрудника» или, менее вежливо, «крайнего» — человека на краю или периферии Церкви, но не полностью осознавшего в ней свою миссию. Церковь налагала на своих членов ряд правил, часть из которых Бобби казалась нелепой и он им отказывался следовать; например, запрещалось слушать тяжелый рок и соул-музыку (а ему нравился стиль «ритм и блюз»), смотреть кинофильмы, кроме тех, что имеют рейтинг G и PG, встречаться и дружить с не-членами Церкви, заниматься сексом до свадьбы.
Но, несмотря на нежелание Бобби следовать всем принципам, проповедуемым Церковью, жизнь его вращалась вокруг нее. Он посещал курсы изучения Библии, хотя они были доступны только членам Церкви (для него Церковь сделала исключение); обсуждал личные и финансовые дела с Рэйдером и Армстронгом; каждый день не меньше часа посвящал молитве, и это помимо времени, уходившего на штудирование церковного учения. Будучи в Нью-Йорке, на прогулке по Манхеттену со своим другом Бернардом Цукерманом Бобби упомянул Сатану. Саркастичный по характеру Цукерман спросил: «Сатана? Почему тебе меня с ним не познакомить?» Бобби пришел в ужас. «Как? Ты не веришь в Сатану?»
Поскольку он всё больше жертвовал денег Церкви, то подучал льготы, которые полагались только самым высоким по рангу ее членам, такие, как возможность летать иногда на частном реактивном самолете и изредка пользоваться лимузином с шофером; приглашения на эксклюзивные мероприятия, такие как вечеринки, концерты и обеды; продолжающийся парад ярких и красивых женщин, к которым он не мог прикоснуться. Ему также был обеспечен доступ к личному тренеру Церкви, Гарри Снайдеру, бывшему чемпиону-штангисту, который проявил к Бобби особый интерес. Он тренировал его в плавании, тяжелой атлетике, теннисе и футболе; они стали друзьями.
С теми же прилежанием и упорством, с коими он напитывал себя шахматными знаниями, Бобби начал непреклонную борьбу за получение общих знаний. Библиотека колледжа «Амбассадор» Всемирной Церкви, к которой он имел доступ, была весьма тематически ограничена. Она содержала книги по религии и теологии, но Бобби нуждался в видении мира и с других точек зрения, хотел изучать разные темы; он ни разу более не переступил порог этой библиотеки после того, как узнал, что ее помещения опрыскали противотермитными инсектицидами.
Ботвинник, возможно, был прав, когда говорил, что Бобби недостает общей культуры и систематического образования. Бобби начал с посещения книжных магазинов Пасадены, и когда изучил их запасы, то на автобусе стал ездить в Лос-Анджелес, рыская по полкам всех магазинов, которые попадались ему на пути. Он стал ненасытным читателем.
Появилось много теорий за истекшие годы, объясняющих, почему Фишер, в конечном итоге, возненавидел евреев, включая спекуляцию, будто спусковым крючком для риторики Бобби послужила его неприязнь к друзьям-евреям матери времен его детства; что он стал антагонистом официальных лиц Американского Шахматного Фонда, большинство из которых были евреями; что его разочаровал Стэнли Рэйдер, еврей по национальности, но перешедший во Всемирную Церковь; что на него как-то повлиял нацизм Форри Локса; и что воздействовали некоторые идеи, почерпнутые им в литературе, попадавшей ему в руки во время проживания в Калифорнии. Возможно, сложились вместе все эти факторы.
Описание еврея, ненавидящего свое еврейство, в книге «Злой сын» писателя, лауреата пулитцеровской премии Давида Мамета, хотя и спорное, может быть применено к Бобби: «Еврее-ненавистник начинает с предположения, которое возвеличивает его и умиротворяет: что существуют силы зла, которые он, к его чести, открыл и смело предъявил всему миру. В борьбе с ними он находит свою славу. Побеждая зло — становясь, тем самым, богом — через признание, никак не меньше, за собой божественного начала. Не зная обычаев собственного “племени”, он, отступник, дрейфует в сторону тех, кого он считает Другими…, предполагая, как свойственно молодости, что они обладают особыми достоинствами. Но эти новые группы привлекают отступника лишь потому, что они чужие».
По крайней мере в одном важном случае Бобби осознал, что Другие были не такими уж привлекательными, как он поначалу представлял. Всё более и более он отчуждался от Всемирной церкви Бога. Согласно предсказаниям Герберта В. Армстронга близилась катастрофа мирового масштаба, он утверждал, что Мессия вернется в 1972 году. И когда наступил 1973 год, Бобби уже не требовалось убеждать относительно зла, связанного с Церковью. В интервью, данном «Амбассадор Рипорт» (резкая и спорная публикация, критикующая церковь) он сказал: «Реальным доказательством для меня стали те [ложные] предсказания… показавшие мне, что он [Армстронг] просто мошенник… Я думал: “Так не должно быть, я ведь отдал все мои деньги. Все вокруг твердили об этом [что 1972 станет годом ухода Церкви в безопасность] многие годы. А теперь он практически отрицает свои слова, хотя я помню, что он говорил об этом сотни раз”… Если вы говорите об исполнении пророчества, то он — воплощение Элмера Гантри. Если Элмер Гантри был Илией, то Армстронг — “Христос” мошенников от религии. Он не мог быть истинным пророком Бога. Или Бог — мазохист и любит, когда из него делают дурака, или Герберт Армстронг — ложный пророк».
Бобби и не заметил, как призовые деньги Рейкьявика почти растаяли, а Рэйдер и Армстронг летали по всему миру, наслаждаясь роскошной жизнью и предлагая дары мировым лидерам. «Всё это мерзостно», — сказал Бобби.
Заглянув в букинистический магазин в даунтауне Лос-Анджелеса, Бобби наткнулся на пыльную старую книгу под названием «Протоколы сионских мудрецов». Хотя попалась она ему на глаза случайно, ее содержание легло на подготовленную почву. В ней, фантастичной по жанру, раскрывался грандиозный план еврейских лидеров по достижению мирового господства. Впервые опубликованная в 1905 году, эта книга, ко времени прочтения ее Бобби, некоторыми всё еще полагалась аутентичной — нефантастичной. Даже сегодня предрасположенные верить в нее не сомневаются в точности приводимых фактов, и за годы, прошедшие с момента появления книги, она внесла весомую лепту в распространение антисемитизма. Для разжигания ненависти к евреям книга использует психологический прием «от противного», выдвигая обвинения против не-евреев: «Безгранична мерзость гоимов, что пресмыкаются перед силой, но безжалостны к слабым, беспощадны к ошибкам и попустительствуют преступникам, не готовы мириться с конфликтами свободной социальной системы, но терпеливы до мученичества перед яростью смелого деспотизма».
Читая «Протоколы», он верил в подлинность текста на страницах книги, и мессидж книги резонировал с настроем его души. Он начал рассылать экземпляры книги друзьям. Одному из них написал: «Я тщательно изучил “Протоколы”. Полагаю, что каждый, кто считает их подделкой, мистификацией и пр., обманывает себя, не знает о них ничего или попросту лицемерит!» Один из самых воинствующих антисемитов и расистов в США того времени, Бен Классен только что написал свою первую книгу «Природы вечная религия», и Бобби, почти ничего не имевший против «черных», принял мысли Классена касательно евреев. «Книга показывает, — написал он, — что Христианство само по себе выдумка евреев, являясь еще одним орудием в их борьбе за завоевание мирового господства». Как Регина всю свою жизнь многократно обращалась к различным «верованиям» — всегда либерального и гуманистического толка — так и Бобби стал вечным прозелитом. Пешка не идет слишком далеко от королевы.
Однажды Бобби отослал обе книги — «Протоколы» и «Природы вечная религия», Джеку и Этель Коллинз, не спрашивая их, хотят ли они это читать. Он дал их адрес продавцу книг напрямую, а затем написал извинительное письмо за то, что сообщил их адрес.
Развивающееся кредо Бобби состояло не только в анти-семитизме, — он полностью отпал от Всемирной церкви Бога и превратился в ярого анти-христианина. Он перестал верить Старому и Новому Заветам Библии — книги, являвшейся краеугольным камнем его системы верований. Идея Бога в виде мужчины, появляющегося на Земле, а затем совершающего «акт исчезновения», как выразился Бобби, на две тысячи лет, и «невероятна, и нелогична».
Несмотря на свои как-будто антирелигиозные взгляды, Бобби любил использовать цитаты из песни, написанной Лесом Крейном — ведущим радио- и теле- ток-шоу. Основанная на поэме «Desiderata», ее стихи доносили до слушателя мысль, что каждый во Вселенной имеет право в ней находиться. Очевидно, Бобби не видел ножниц между мягким приятием идей, передаваемых в форме песни и поэтики, и его крепнущей философией исключительности, отвергавшей всех людей, которые не верили в то, во что верил он.
Коллинзы не знали, что и сказать Бобби о его новообретенных убеждениях, которые им казались противоречивыми: если каждый имел право здесь находиться, то почему Бобби с такой яростью нападает на евреев? После дарения книги Классена, Бобби послал Коллинзам наполненную ненавистью книгу «Тайное мировое правительство» генерал-майора, графа Череп-Спиридовича. Граф начинал книгу заявлением, что евреи сатанисты, и предложил теорию существования еврейского заговора, цель которого — захват власти над миром. Бобби прислал вдогонку письмо: «Вам понравилась посланная мною книга?» Джек Коллинз не ответил на него; вероятно, ни он, ни Этель книги читать не стали.
Но Бобби не был столь однолинеен. Хотя многое из круга его чтения составляли книги, замешанные на ненависти, он читал и другую литературу, например, написанную Дэгом Хаммарскьёльдом остроумную книгу афоризмов и поэзии «Markings», Эрика Хоффера «Истинный верующий», которая во многом отрицает армстронгизм. О ней Бобби сказал: «Величайшая опасность для авторитарной организации, подобной Всемирной Церкви Бога, состоит в том, что когда власть позволяет себе немного расслабиться, это чувствуют и “подданные”. И тогда истинные верующие начинают терять свой страх. Большинство людей — овцы, и они нуждаются в поддержке других».
Тем не менее, несмотря на признание ценности определенных либеральных идей, Бобби начал ожесточаться сердцем против мира и терять сострадание к попавшим в беду людям. Он также прочитал Ницше, и на него сильно повлияли такие его книги, как «Антихрист» и «Так говорил Заратустра». Хотя немецкий философ относился крайне неприязненно к Христианству (он называл Христа идиотом), он не был антисемитом, что создавало, вероятно, конфликт в верованиях Бобби.
По телефонным разговорам и письмам Регина стала чувствовать дрейф Бобби в сторону расистских и религиозных предрассудков, и ей пришлось написать ему, когда он отказал в финансовой помощи своему официальному отцу Герхарду Фишеру, жене Герхарда и их детям, которые после короткого пребывания за решеткой в Южной Америке, куда они попали за участие в политических протестах, только недавно вышли на свободу. Они улетели во Францию. Слова Регины не были такими уж мягкими в попытке образумить своего сына:
Я была шокирована, когда ты отказался обсуждать эту тему или сделать что-нибудь… позволить ближнему пойти ко дну, не проявив ни малейшего интереса. Это плохо и для того, кто на сильной стороне. Процесс этот неспешный, но личность постепенно разрушается. Чем больше личность по масштабу и таланту, тем сокрушительнее ее распад. Глупая, грубая личность не умеет страдать; она не может поверить, что ее поведение ее же и недостойно. Если ты думаешь, что я "накручиваю", прочти "Алая буква" Н. Готторна… Подумай о миллионах людей, которые считают тебя гением и примером для себя. Не так легко находиться на твоем месте. Но даже если бы тебя никто не знал, просто быть приличным человеком — уже работа в наше непростое время. Да, проще закрыть на всё глаза. Но именно так поступали люди в нацистской Германии, когда других людей пытали и убивали, а детей травили газом, как паразитов. Было удобнее не слышать и не говорить об этом, поскольку иначе совесть заставила бы что-то делать.Люблю,
И не обижайся на меня. Помни, что бы ты ни делал, и что бы ни случилось с тобой, я остаюсь твоей матерью, и нет ничего, от чего бы я не отказалась ради тебя, и ничто этого не изменит.Мама
Начали распространяться слухи о нарастающем отчуждении между Бобби и его матерью. Хотя Бобби действительно отдалился от некоторых людей — таких, как Джек и Этель Коллинзы — которые, но сути, заменили ему родителей, он оставался близок со своей матерью, как о том свидетельствует продолжавшаяся между ними переписка. Как говорится, они могли согласиться не соглашаться.
Жизнь Бобби того периода была посвящена не только теологии, политике и философии. Он вел сражения и на юридическом поприще.
Древний афоризм «Говорить стоит дешево, пока вы не наняли адвоката» неприменим к Бобби, ибо его делами pro bono занимались два юриста высокого уровня. Не отказываясь окончательно от материальной поддержки со стороны «Церкви», хотя и не испытывая от этого удовольствия, Бобби пользовался услугами Стэнли Рэйдера в качестве «местного» юриста в Калифорнии для текущих и будущих дел, и Пола Маршалла в Нью-Йорке по вопросам, возникавшим как следствие матча в Рейкьявике. Были начаты три дела, все в 1973 году, касающиеся авторских прав. Первое возникло в связи с 64-х страничной брошюрой «1972, матч за звание чемпиона мира Борис Спасский против Бобби Фишера: памятная программа Исландской Шахматной Федерации», в которой приводились партии с примечаниями Глигорича. В ней рассказывалась и история матча — до, в течение и после — не в очень лестных для Бобби тонах. И Рэйдер, и Маршалл посчитали, что нужно подавать в суд, поскольку Фишер не давал разрешения на публикацию брошюры, а его фамилия на обложке ложно подразумевала, что он участвовал в ее подготовке. Маршалл написал письмо «прекратить и воздерживаться впредь» премьер-министру Исландии и президенту Исландской Шахматной Федерации, но так и осталось неизвестным, сколько экземпляров брошюры было продано в магазинах в США, прежде чем тираж изъяли из продажи.
Затем появилось сообщение, что в 1974 году готовится к опубликованию книга «Бобби Фишер против остального мира», написанная Брэдом Даррахом — автором журнала «Лайф», который работал на матче и имел эксклюзивный доступ к Бобби. Маршалл изучил вопрос о возможности запретить опубликование книги, поскольку согласно Бобби Даррах явным образом нарушил контракт: предположительно, у него имелось право писать только статьи, но не книгу о Бобби. Добиться желаемого с помощью так называемого «предварительного запрета» в суде было почти невозможно, и Маршалл посоветовал Бобби подождать, пока книга будет напечатана. Затем, если в ней обнаружатся нарушения со стороны Дарраха, например, клевета или вторжение в личную жизнь, судебный иск можно даже усилить. Маршаллу была хорошо известна репутация Дарраха как человека, способного открыть очень личные детали жизни своих героев. Бобби всё же решил обратиться в суд, но проиграл дело: судья отказал ему в иске, поскольку он был очень слабо обоснован и без достаточных свидетельств.
Третья проблема судебного свойства возникла, когда иск на Бобби подал Честер Фокс, поскольку тот помешал ему сделать фильм об исландском матче. Хотя Бобби получил множество повесток с предложением дать разъяснения по делу, он упорно отказывался это сделать и дело затянулось.
Продолжая внимательно следить за всеми этими судебными исками, Бобби начал подготовку к защите титула чемпиона мира, до которой оставался примерно год.
Анатолий Карпов, бледного вида, невысокий и худосочный 23-летний студент экономического факультета ленинградского университета, который всегда выглядел плохо постриженным, совсем не казался достойным соперником Бобби Фишеру — 32-летнему экс-вундеркинду из Бруклина, чемпиону мира с физическими кондициями настоящего атлета и королевской уверенностью в своих силах. Но Карпов прошел отбор к титульному матчу, победив последовательно в трех претендентских матчах, в которых сыграл 46 жестких партий, потерпев только три поражения. По сравнению с Бобби того же возраста, Карпов опережал его в достижениях на несколько лет, и многие шахматисты — и не только советские — предрекали, что он пойдет дальше Бобби, когда повзрослеет. Прежняя Немезида Бобби — Ботвинник — стал шахматным учителем Карпова.
Надеясь, что матч станет новым «Рейкьявиком» при взрывном интересе со стороны СМИ, если не с финансовым успехом, города со всего мира начали подавать заявки на право его проведения. Всех превзошла Манила, предложившая ошеломляющие 5 млн долларов — сумма, которая — если бы матч состоялся — сделала бы его самым прибыльным спортивным событием (если, конечно, шахматы это спорт) из когда-либо состоявшихся. Оставалась одна проблема — Бобби Фишер.
Он прислал петицию в ФИДЕ с требованием изменить правила, в которой перечеркивался старый метод определения победителя в матче. Прежние правила гласили, что если после 24-х партий счет равный, правящий чемпион сохраняет титул. Бобби потребовал, чтобы матч состоял из неограниченного числа партий, и что первый, кто одержит десять побед, станет победителем. Ничьи не считаются, но если оба противника одержат по девять побед, то чемпион сохраняет свой титул.
ФИДЕ согласилась на идею игры до десяти побед, но проголосовало против правила 9:9. Также была отвергнута идея безлимитности, ФИДЕ предложила ввести предел в 36 партий — число, показавшееся Бобби несуразно малым. Вряд ли это можно было назвать компромиссом. Бобби утверждал, что его система приведет к уменьшению числа ничьих, увеличению числа партий с полноценной борьбой, поскольку соперники будут стремиться к победе, а не к получению пол-очка.
Фишер послал телеграмму в чрезвычайный комитет ФИДЕ, размещавшийся в Голландии, в которой заявил, что его предложения относительно условий матча «обсуждению не подлежат». Он также отметил в «Чесс Лайф Ревью», что его требования не являются беспрецедентными и применялись во многих великих матчах прошлого: «Стейниц, Чигорин, Ласкер (тоже), Гунсберг, Цукерторт… все играли по системе до десяти побед (и некоторые с оговоркой 9:9). Идея его предложения в том, чтобы игроки боролись “от ножа”, а публика получала достойное зрелище за свои деньги».
Полковник Эдмунд Б. Эдмондсон, исполнительный директор Шахматной Федерации США, безуспешно пытался заставить ФИДЕ изменить свою позицию, или убедить Бобби изменить свою. История махинаций, использованных для того, чтобы сделать реальностью матч Фишер-Карпов, достаточно обширна, чтобы только ею одною заполнить целую книгу — и такую книгу стоит написать! — но детали в ретроспективе утеряли драматизм.
Фишер продолжал свою бескомпромиссную политику: ФИДЕ должна изменить правила в соответствии с его требованиями, иначе он просто не станет играть. Тоном господа Бога он заявлял своим друзьям: «Я накажу их и не стану играть», — словно вынесение наказаний являлось его суверенным правом. Стал вырисовываться дэдлайн, после которого матч либо мог состояться, либо умирала сама его идея. Этот момент наступил… и прошел, и ни единого слова от чемпиона мира. ФИДЕ дало Бобби еще один день на изменение решения. Наконец Эйве направил ему телеграмму:
ВАШ ПРОФЕССИОНАЛИЗМ, СОРЕВНОВАТЕЛЬНЫЙ ДУХ И ВЫДАЮЩЕЕСЯ МАСТЕРСТВО ПОРАЗИЛИ ВСЕХ В ТЕЧЕНИЕ ГОДА, КОГДА ВЫ БОРОЛИСЬ ЗА ПРАВО СТАТЬ ЧЕМПИОНОМ МИРА. ГЕНЕРАЛЬНАЯ АССАМБЛЕЯ ФИДЕ ПРОСИТ ВАС ЕЩЕ РАЗ ОБДУМАТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ЗАЩИТЫ СВОЕГО ТИТУЛА.
Бобби не ответил, и пресса обратилась к Эйве за комментариями. Ответ был короткий: «В настоящий момент мы в патовой ситуации». Впрочем, Бобби готовился поставить мат самому себе.
На следующий день он прислал (приводится выдержка из нее) ответную телеграмму:
ФИДЕ РЕШИЛА ПРОТИВ МОЕГО УЧАСТИЯ В МАТЧЕ ЗА ЗВАНИЕ ЧЕМПИОНА МИРА 1975 ГОДА. ПОЭТОМУ Я СНИМАЮ С СЕБЯ ЗВАНИЕ ЧЕМПИОНА МИРА ФИДЕ. ИСКРЕННЕ ВАШ БОББИ ФИШЕР.
Эхо его решения прозвучало по всему миру.
«Нью-Йорк Таймс» опубликовала статью международного мастера Роберта Бирна «Бобби Фишер боится поражения», в которой утверждалось, что страхи Бобби нередко удерживали его от участия в турнирах из-за опасения проиграть одну-две партии в начале соревнования, что могло выключить его из призовой гонки. Главный страх каждого элитного шахматиста, говорилось далее в статье, «страх совершить необъяснимую ошибку, от которой ни у кого нет иммунитета», — случайную ошибку. Даже Пол Маршалл, юрист Бобби, упомянул о «страхе» Бобби: «Бобби боится неизвестного, всего того, что лежит за пределами его контроля. Он пытается исключить любой элемент случайного из своей жизни и из своих шахмат». Но все они просмотрели одно: за доской Фишер никого не боялся. Он мог нервничать перед партией, как нервничают некоторые великие актеры перед выходом на сцену, но не следует путать подобное состояние со страхом. Волнение было для Бобби матерью предвидения, держало его в тонусе и служило, скорее, на пользу. В конечном счете, именно предельная уверенность в себе делала его великим игроком.
Психоаналитик М. Барри Ричмонд, доктор медицины, написал диссертацию, озаглавленную «Значение решения Бобби Фишера», идеи которой согласовывались со статьей Роберта Бирна. В ней утверждалось, что Фишера следует трактовать, как глубокого художника, феномена уровня Пикассо. Ричмонд утверждал, что нежелание Бобби защищать свой титул говорило об ответственности, которую он ощущал, как носитель звания Чемпиона Мира: его попытка формировать, создавать и изменять свою собственную вселенную правил сопрягалась с этим бременем ответственности и не имела ничего общего со страхом.
Не сделавший хода даже пешкой, Анатолий Карпов 3 апреля 1975 года был провозглашен д-ром Эйве, президентом ФИДЕ, двенадцатым чемпионом мира. В этот день Бобби стал первым чемпионом, по своей воле отказавшимся от титула и шанса побороться за свою часть призового фонда… в 5 млн долларов! Этот отказ стал крупнейшим в истории спорта. Победитель получал 3.5 млн долларов, а проигравший гарантированно уносил с собой 1.5 млн. Ото всего отказался Бобби, и всего лишь из-за спора о правилах.
«Не имею понятия, почему Фишер отказался защищать титул», — холодно заявил Анатолий Карпов. Хотя он стал чемпионом, но без убедительного портфолио и его право носить корону тень Фишера подвергала сомнению. Он также лишился миллионов долларов, которые получил бы, если бы матч состоялся. Его хватило лишь на комментарий: «Беспрецедентный случай в шахматной истории».
Чтобы просто уйти в сторону от всей этой шумихи — недоразумения с матчем и постоянного роения репортеров и фотографов вокруг себя — Бобби предпринял двухмесячный кругосветный круиз. Его прошлые путешествия на кораблях — в Европу и обратно, с Филиппин в США через Гонконг — проходили в атмосфере отдыха: никаких телефонных звонков, почты, беспокоящих людей, замечательная еда круглый день. Небеса обетованные. Бобби отрастил бороду, его почти не узнавали, — он обрел мир и инкогнито ранних путешествий. К нему вернулось спокойное настроение, во всяком случае, на время поездки. Но он по-прежнему размышлял о расовых и религиозных вопросах, и однажды написал Этель Коллинз, что ему понравилась Индонезия, где он провел несколько дней на ферме, пока корабль находился в балийском доке. Отметив, что большинство людей — мусульмане, Бобби с одобрением отнесся к тому, что они сохранили свою «культурную чистоту». В Нью-Дели он купил за 15 долларов дорожные шахматы из сандалового дерева — со вставляющимися фигурами и красивым, тщательно проработанным дизайном — но почувствовал себя виноватым из-за того, что купил их задешево. Он понял, что мастеровой, который вырезал эту красоту, получил, вероятно, лишь малую часть от продажной цены.
Бобби был доволен жизнью, обосновавшись в квартире на цокольном этаже на Мокингбёрд-лейн в Южной Пасадене — тихом и спокойном месте вдали от мира, где он жил вот уже несколько лет. Его друзья из Церкви, Артур и Клаудия Мокароу, владели домом, и Клаудиа стала своего рода буфером для Бобби, отвечая на просьбы, отгоняя репортеров, и выполняя роль мажордома и местной Горгоны — она даже рассматривала поступавшие предложения (и отказываясь ото всех) без консультаций с Бобби.
Слова поддержки он слышал из неожиданных источников. Мэр Нью-Йорка Эдвард Кох написал ему письмо, в котором пытался убедить его вернуться за шахматную доску. «Ваше исключительное мастерство и гений, проявленные в самых трудных партиях, являются источником гордости для меня и всех тех, кого озаряет свет ваших замечательных достижений».
Довольно часто фотографы и репортеры высаживались десантом перед домом в надежде сделать фото Бобби или взять интервью. Однажды он сказал, что единственная вещь, вызывающая у него страх, называется «журналист», и для того, чтобы незаметно для прессы покидать дом и проникать в него от Бобби требовалась изобретательность Гудини и ловкость гимнаста. Иногда Бобби охватывала паника.
Если с ним хотел встретиться друг, он или она должны были сначала связаться с Клаудией, она спускалась вниз и либо говорила о контакте с Бобби лично, либо оставляла для него сообщение, а затем уже сам Бобби мог — при желании — сделать нужный звонок. На звонки Бобби отвечал напрямую лишь тогда, когда он сам их инициировал. Клаудиа отвозила его в труднодоступные места Лос-Анджелеса, или же он на автобусе добирался туда, куда ему хотелось. Бобби стал человеком рутины: около четырех часов пополудни он поднимался с постели и отправлялся в Лос-Анджелес или даунтаун Пасадены для первого обеда, затем рысканье по книжным магазинам, и поиск, поиск, поиск. Ему нравилась индийская и китайская кухня, и он поглощал огромные блюда разных салатов при любой возможности.
Когда книжная «охота» заканчивалась, он возвращался в Южную Пасадену ранним вечером для занятий в гимнастическом зале, затем сорок пять минут плавания, сауна. Ближе к ночи он был дома на Мокингбёрд-лейн, где погружался в мир чтения и работы над шахматами: наступал мир и покой. Если его не посещал никто из друзей, он редко выходил из дома поздним вечером, наслаждаясь безопасностью и комфортом своего жилища.
В его квартире повсюду валялись книги, журналы и одежда, пахло свежими апельсинами: Фишер покупал их, и другие фрукты и овощи целыми сумками. Каждый день он выпивал несколько одно-двух пинтовых кружек морковного сока. На столах и полках лежали дюжины бутылочек с витаминами, примочками, индийскими травяными настоями, таблетками на яде мексиканских гремучих гадюк, экзотическими чаями — все они, как верил Бобби, помогали ему выдерживать правильную, здоровую диету, — и излечивать от болезней, которые время от времени его поражали. Зачастую он брал с собой в ресторан переносную соковыжималку, заказывал завтрак и просил, чтобы ему принесли пустой бокал. Затем распечатывал упаковку с полудюжиной апельсинов, которые самолично выжимал на столе под смущенно-недоуменными взглядами официантов и посетителей ресторана. Он стал набирать вес, у него наросла мускулатура — он находился в отличной физической форме.
Бобби накопил сотни шахматных журналов на пяти или шести языках, всевозможных шахматных книг, большинство из которых ему прислала мать. Живущая в Йене (Восточная Германия) за «Железным занавесом», где она завершала свое медицинское образование, Регина могла покупать последнюю советскую шахматную литературу совсем за недорого, и она регулярно отправляла ее почтой своему сыну, иногда делая покупки наудачу, иногда по его заказу. Ему даже пришлось ее попросить больше этого не делать, — ему попросту негде стало хранить эту литературу.
Глубокой ночью он переигрывал партии из разных турниров: от Латвии до Англии, и от Югославии до Болгарии — он присвистывал и вскрикивал, анализируя ходы. Он так громко восклицал «Да!», «Абсурд!», «Этот конь!» или «Всегда ладью на эту горизонталь!», что его голос слышался на спокойной улице за окном. Вскрики Бобби иногда пугали случайных прохожих, несколько раз на него жаловались соседи.
К концу 1970-х Бобби не сыграл ни одной турнирной партии после Рейкьявика. Он продолжал работать над шахматами, но больше времени посвящал размышлениям над религиозными вопросами. Как-то раз его заметили на парковке с пачкой антисемитских листовок, в которых провозглашалось превосходство арийской расы. Он не только раздавал листовки прохожим, но и помещал их на ветровых стеклах автомобилей под «дворники». Постепенно его сбережения таяли, а кроме роялти, поступавших два раза в год за книги «Бобби Фишер учит шахматам» и «Мои 60 памятных партий», приносивших ему 6.000 долларов в год, других доходов он не имел.
То ли по собственному желанию, то ли по необходимости, Бобби выехал из дома Мокароу и обосновался в Лос-Анджелесе, в маленькой, неопрятной, темной и недорогой комнате на Орандж-авеню, в одном квартале от Уилшир-бульвара. Но в скором времени арендная плата стала слишком тяжелым бременем для Бобби. Он написал матери, которая жила в Никарагуа, где лечила pro bono местных бедняков, с просьбой о помощи. Она немедленно попросила его сестру Джоан посылать ее ежемесячный чек Социальной помощи Бобби для оплаты арендной платы. Джоан собирала чеки Регины, а затем помещала деньга в банк, чтобы у матери накапливались сбережения к моменту ее возвращения в США. Бобби получал и расходовал эти деньга в течение многих лет.
Его проживание на Орандж-авеню не стало постоянным, он начал арендовать жилье в бедных кварталах Лос-Анджелеса рядом с МакАртур-парк, снимая комнаты в домах, которые можно назвать ночлежками, иногда на одну ночь или неделю.
В скором времени его — непричесанного, физически несобранного — уже было не отличить от остальных опустившихся обитателей этих районов. Его десять 400-долларовых костюмов хранились на каком-то складе, но он, как-будто, и думать бросил о том, чтобы прилично одеваться. Он перестал работать регулярно, отрастил брюшко, одевался во что попало, редко брил бороду или делал прическу у парикмахера, у него даже выпали пломбы из зубов.
Это последнее обстоятельство было так раздуто за многие годы прессой, что вошло в книгу «Бобби Фишер — городские легенды», в качестве доказательства его «сумасшествия». Где-то как цитата приводились якобы его слова о том, что он удалил пломбы из-за опасения, как бы советские не повредили ему мозг, посылая вредоносные радиосигналы через металл в его зубах — и едва ли не в каждой книге о Бобби или биографической справке с тех пор упоминается эта выдумка. Либо цитата была выдумана или запомнилась неверно, или Бобби издевался над журналистом, который записал всё это. Правда состояла в том, что он удалил пломбы по причине, как он полагал, разумной заботы о своем здоровье. Он сочувствовал Этель Коллинз, поскольку она страдала от хронических проблем с деснами.
Бобби верил, что вставные зубы и металлические пломбы (особенно серебряные) вредили периодонтальному здоровью, поскольку раздражали десны. Он был также убежден, что ртуть, содержавшаяся в большинстве пломб, оказывала токсический эффект на его тело.
Поэтому Бобби попросил дантиста удалить все пломбы в блиц-режиме (процедура заняла несколько минут), и он рекомендовал Этель сделать то же самое. Он признавался, что есть без пломб «неудобно», но это лучше, чем потерять все зубы, а именно так — считал Бобби — произойдет, если пломбы сохранить.
Через много лет в Исландии он сказал своему близкому другу Гардару Сверриссону, что история о «радиосигналах» через пломбы была выдумкой: причина, по которой он их удалил, заключалась в том, что пломбы создавали проблем больше, чем решали.
Но плохо было то, что зубы без пломб теряли поддержку и стали более хрупкими. Они легче портились, и начали постепенно разрушаться. Со временем он потерял много зубов. Поскольку он больше не верил в визиты к дантистам (да и не мог их себе позволить), в коронки, импланты или вставные зубы, его плохие и недостающие зубы еще более делали его похожим на бродягу.
Несмотря на сердечное общение с Коллинзами и его попытку обратить их в свою веру относительно теории заговоров, он глубоко ранил Джека Коллинза, отказавшись написать предисловие к его книге «Мои семь шахматных вундеркиндов» (1974). Джек сказал ему, что если тот просто напишет коротенькое предисловие, то он сумеет получить солидный аванс у издателя. Коллинзу нужны были деньги, — он не бедствовал, но ему постоянно их не хватало, поскольку жить приходилось на зарплату Этель, работавшей сиделкой на неполной ставке. Свою просьбу он выразил в сердечной форме без просительных ноток, но Бобби в своей безжалостной манере ему даже не ответил. Пришлось Ломбарди его замещать.
Когда Бобби начинал себя чувствовать непереносимо одиноко, он направлялся на север в Пало-Альто погостить у сестры и ее мужа, Рассела Тарга, ученого из Стэнфордского института, специалиста по экстра-сенсорному восприятию. Джоан была еврейкой, как и Рассел и их трое детей, и после многократного выслушивания его антиеврейских тирад семья попросила своего гостя к ним больше не приезжать.
Недалеко от Джоан проживал его друг гроссмейстер Петер Байасас с женой Руфью, и Бобби гостил у них по несколько недель. За четыре месяца Фишер и Байасас сыграли семнадцать пятиминуток, и Бобби выиграл все. Байасас утверждал, что ему ни разу не удалось добраться до эндшпиля: Бобби стирал его с доски в очень короткое время.
Трижды Бобби ездил в Беркли, расположенный в районе гавани Сан-Франциско, чтобы повидаться с Уолтером Брауном, австралийско-американским гроссмейстером. Они разбирали несколько партий Брауна из его последних турниров, но в шахматы не играли. Однажды они предприняли долгую прогулку на закате, чтобы полюбоваться прекрасным видом на город через залив. Во время прогулки Бобби долго разглагольствовал относительно Всемирного еврейского заговора и сделал много антисемитских замечаний, но когда они вернулись и сели ужинать вместе со всей семьей, Бобби прекратил свои бредни. На третий визит Бобби остался ночевать у Брауна. После ужина он попросил воспользоваться их телефоном и говорил по межгороду весь остальной вечер — «часа четыре», вспоминал позднее Браун, который в конце концов не выдержал и сказал: «Знаешь, Бобби, прекращай разговор, мне это не по карману». Бобби положил трубку и тотчас сказал, что ему нужно срочно уезжать и что он не может остаться на ночь. Больше они никогда не разговаривали.
Вернувшись в Лос-Анджелес Бобби написал матери, спрашивая, когда она сможет его навестить с надеждой на ответ «скоро», и посоветовал ей плыть из Англии, а не лететь. Он рассказал, что его прошлые морские путешествия оказались «новым опытом». В конце письма последовали инструкции: «Напиши мне на почтовый ящик и не включай мое имя в адрес. Это не обязательно».
Он просто не хотел общаться с незнакомыми людьми, и категорически потребовал от Джека Коллинза, чтобы никакой почты — даже важной, хвалебной или личной — ему не пересылали. Возможно, его беспокоило, что письмо могло содержать яд, а пакет — взрывчатое вещество.
Шахматные коллеги Бобби — включая Роберта Бирна — говорили, что настоящей причиной его уединения и нежелания, чтобы хоть кто-то знал, где он находится в данный момент, был страх — он боялся убийц из КГБ. Бобби верил по их словам — что советские были взбешены его победой над Спасским и, следовательно, принижением их великих культурных достижений, и потому намеревались его убить. Конечно, страхи Бобби многими рассматривались как проявление зарождающейся паранойи, и хотя крайне маловероятно, что КГБ плело заговор против него, даже у параноиков могут быть настоящие враги. В рестораны Бобби всегда приходил со своими лечебными препаратами и снадобьями, способными, по его мнению, мгновенно обезвредить яды, которые могли подсыпать ему в пищу или подлить в напитки агенты КГБ. Ханс Рее, голландский гроссмейстер и опытный журналист, подытожил: «Безусловно, у Фишера были невыдуманные враги, по-настоящему могущественные». Он далее указал, что Михаил Суслов, один из наиболее влиятельных лидеров в СССР, издавал инструкции по свержению (не убийству) Бобби путем создания обстановки, «неблагоприятной для Фишера». Рее заключил: «В документах [КГБ] нет ничего, что указывало бы на наличие в его недрах планов физического устранения Фишера. Но это не значит, что таковых планов не было вообще». Важно то, что Бобби был убежден в их наличии и действовал соответственно.
Частично желание Бобби уединиться может быть объяснено его чтением. Ницше говорил, что одиночество делает нас жестче в отношении самих себя, и более мягкими по отношению к другим. Он считал, что и то, и другое улучшает характер человека. И поскольку Ницше оказал на Бобби некоторое влияние, тот, возможно, стал следовать его курсом, не отклоняясь ни на йоту. Отказываясь читать письма, которые могли быть хвалебными, или те, что могли пойти ему на пользу, как, например, письма от старого друга или содержащие приглашение быть почетным гостем в Вест-Поинт (Военная академия США), он намеренно поддерживал свое уединение.
Ясно, что Фишеру было очень трудно принимать во внимание что-либо, не входящее в им составленное расписание. Он настолько отдался «пути истины», давая одновременно волю случайным чувствованиям, что попросту не хотел отвлекаться на тривиальность — в его понимании — похода к почтовому ящику, где его могли ждать письма от неизвестного или нежелательного отправителя.
Поскольку Джека Коллинза знали, как учителя Бобби, и он всегда был открыт к контактам — его телефонный номер имелся в справочнике номеров Манхеттена — он ежедневно получал много звонков и сообщений от людей, которые по тем или иным причинам хотели связаться с Бобби. К несчастью для них и даже к еще большему несчастью для Бобби, после того, как Коллинз получил письмо с просьбой больше не передавать для него сообщений, эта линия оказалась перерезана и просьбы о контактах перемещались в мусорное ведро забвения.
В общем, Бобби погрузился в депрессию, но всё еще находил в себе силы каждый день подниматься с постели и выходить на улицу. Он оставался внимателен к окружающему миру и не ограничивал свою физическую активность. Но в ретроспективе чувствовал себя плохо из-за упущенной возможности получить часть от той суммы в 5 млн долларов в 1975 году. Кто знает, когда представится следующая возможность заработать столько денег? По правде сказать, сводить концы с концами ему надоело. Также мозг подтачивали мысли о неудаче в поисках романтической любви, и его постоянные религиозные сомнения. Накапливающиеся печали стали одной из причин его нежелания общаться с людьми… только, если он не чувствовал себя очень комфортно и безопасно рядом с ними. Поэтому он каждый день наматывал на ноги многие мили в пеших прогулках, погруженный в мечтания, или зависая в медитациях.
Спортивный обозреватель однажды написал, что Фишер — быстрейший ходок из всех, кого он видел вне олимпийских игр. Шагал он широко, слегка раскачиваясь при ходьбе, его левая рука высоко взмывала в такт с левой ногой, правая рука — в такт с правой ногой, в необычном каденсе. Другой журналист, Брэд Даррах — именно на него подавал в суд Бобби — говорил, что когда он гулял с Фишером, то чувствовал себя словно Доупи, один из семи гномов, пытающийся поспевать за обычными людьми. Былой друг Бобби Уолтер Браун так говорил о прогулках с Бобби: очень быстро более трех миль — от манхеттенского шахматного клуба до Гринвич-виллидж на западной стороне Манхеттена, обед в средиземноморском ресторане и прогулка назад на восточную сторону, еще три мили. Прогулки позволяли Бобби думать — или забываться в мыслях — и держать себя в форме. Он считал их — вместе со спортом и чтением — одним из своих любимых времяпрепровождений.
Однажды после посещения спортивного зала, где тренировал Гарри Снайдер — а он продолжал дружеские отношения с тренером даже после разрыва с Всемирной церковью Бога — Бобби совершил одну из своих длиннейших прогулок вокруг Пасадена-сити. Он прошел вдоль Футхилл-фривэй, затем вернулся назад и повернул у Лек-авеню, минуя медицинский факультет «Кайзер Перманент». Его остановил полицейский патруль. Где-то в этом районе было совершено ограбление банка, и Бобби подошел под описание грабителя. У него спросили имя, адрес, возраст, место работы и пр., и хотя Бобби утверждал, что отвечал на вопросы корректно, полицейским он показался подозрительным. Его внешний вид ему только повредил — неаккуратная одежда, испачканная сумка из магазина с соковыжималкой и книгами не самого «доброго» содержания. Чем больше вопросов ему задавали, тем более воинственным становился Бобби. Возможно, по причине его нервозности, или оттого, что он перемещался из одной ночлежки в другую, но Бобби не смог вспомнить свой адрес. Его отвезли в полицейское управление и поместили за решетку за бродяжничество (грабителя уже поймали), хотя он имел 9 долларов с мелочью при себе. Его раздели, затолкнули в камеру и не дали сделать ни одного звонка. Более того, позднее он утверждал, что с ним обращались грубо и морили голодом.
Чтобы мир узнал, через что он прошел в эти два дня, Бобби после освобождения описал подробнейшим образом свои мучения в эссе объемом в 8.5 тысячи слов, озаглавленном «Меня пытали в тюрьме Пасадены!» Хотя и не отличающийся виртуозностью стиля при описании тюремных застенков таких писателей, как Торо и Мартин Лютер Кинг мл., документ представлял собой впечатляющий отчет об отталкивающих деталях его пребывания в тюрьме. Рассказ Бобби, стиль которого характеризовался некоторыми, как напыщенный и мелодраматичный, если ему верить в основе, поистине ужасен. Он был невиновным, утверждал Бобби, но его провели голым по помещению и угрожали упрятать в сумасшедший дом.
Бобби на собственные деньги издал эссе в виде 14-страничной брошюры с красно-белыми полосами на обложке, напоминающими тюремную решетку, и подписал ее «Роберт Д*. Джеймс (профессионально известный как Роберт Дж. Фишер или Бобби Фишер, чемпион мира по шахматам)». Он напечатал ее тиражом 10 тысяч, что обошлось ему в 3.257 долларов. Как в своем безденежье Бобби сумел набрать нужную сумму, загадка. Он продавал брошюру по доллару за штуку, Клаудиа Мокароу следила за дистрибуцией и вела учет продаж. В нарушение собственных правил прайвеси, Бобби даже включил в выходные данные свой почтовый индекс, чтобы читатель мог заказать «дополнительные экземпляры». В известном смысле довольно иронично, но он извлек прибыль из проекта — после вычета всех расходов на напечатание, доставку и рекламу. Через двадцать пять лет оригинальная копия «Меня пытали…» была продана на аукционе коллекционеров за более чем 500 долларов. Коллекционер попросил Бенко узнать, не согласится ли Бобби поставить автограф на свое j’accuse. Бенко выполнил просьбу, но Бобби отказал: «Да, я написал брошюру, но у меня остались тяжелые воспоминания о тюрьме. Нет, не подпишу».
Памфлет важен с той точки зрения, что позволяет получить представление о состоянии ума Бобби на то время (май 1981 года): ярость от того, как с ним обращаются на основании ложного обвинения; нежелание покориться власти; использование псевдонима (даже Регина стала адресоваться в письмах к нему как к «Роберту Д*. Джеймсу», под «Д» понимая «Даллас») для самозащиты; и его самоопределение как «Чемпион мира по шахматам». Относительно последнего Бобби заметил своему другу, что его никто не обыграл. Он отказался от титула Чемпиона мира ФИДЕ, но верил, что истинный Чемпион мира — он, и никто другой. Более того, он утверждал, что не выиграл титул в 1972 году в Исландии, уже тогда он был Чемпионом мира: титул у него украли русские.
Жизнь Бобби после Рейкьявика пресса окрестила «Выпавшими годами», что было правдой: жизнь на задворках Лос-Анджелеса бо́льшую часть времени, двадцать лет вне поля зрения прессы, отказ от выгодных предложений, почти бродяга, попытка стать незаметным, чтобы защититься от выдуманных угроз.
Деньги, впрочем, он легко мог заработать, стоило только проявить желание. Но разбудить это желание, заставить его принять то, что само плывет в руки, было очень нелегко. Во-первых, тем, кто хотел что-то предложить, нужно было его найти, — задача трудная, поскольку он постоянно менял адреса, практически никому не давал номер телефона, и не имел автоответчика. Использование вымышленных имен также затрудняло процесс «выслеживания». Почтовый ящик в одной его квартире именовался «Р. Д. Джеймс». Во-вторых, если выйти на него удавалось, он никогда не принимал первого предложения, и обычно называл сумму, которая вдвое-втрое и более превышала заявку, что делало его нерыночным. В-третьих, он отказывался подписывать контракты, что делало достижение соглашения невозможным для большинства корпораций или индивидуалов на легальной основе. Ходили разные истории, которым автору не удалось найти свидетельств, что когда он совсем оставался без цента в кармане, то принимал короткие телефонные звонки от шахматистов за 2,500 долларов «за штуку», и давал уроки по телефону за 10.000 долларов. Если эти истории верны, то как эти звонки можно было устроить, как долго они длились, и кто их делал, остается неизвестным.
Известно, впрочем, что канадская вещательная корпорация хотела взять интервью у Бобби для документального фильма: он потребовал 5.000 долларов только за обсуждение темы по телефону, не давая никаких обещаний. Сеть отказалась. Репортер из «Ньюсдей», — издания, имевшего самый большой тираж из всех ежедневных таблоидов в США, — пожелал взять у него интервью, но Клаудиа Мокароу ответила: «возвращайтесь к издателю и попросите 1 миллион долларов, а затем можно обсудить, согласится ли Бобби на предложение». Репортер «Лос-Анджелес Таймс» Карол Дж. Уильямс добрался до Бобби с просьбой об интервью и получил ответ — 200.000 долларов. Предложение отвергли «из принципа». Внештатные фотографы готовы были заплатить 5.000 долларов любому, кто поможет просто установить местонахождение Бобби, чтобы можно было сделать хотя бы одну фотографию, и 10.000 долларов самому Бобби, если он позволит ее сделать. Из этого ничего не вышло. Эдвард Фокс, свободный журналист для британской газеты «Индепендент», написал о Бобби: «Прошли годы, и последние фотографии Бобби устаревали всё больше. Никто не знал, как теперь выглядит Бобби Фишер. Вакуум его отсутствия заполнился туманом слухов и фрагментарной информацией. Он существовал, как водоворот возвращавшихся фактов и цитат из вторых рук. То там, то здесь “видели” его запущенную, бородатую физиономию».
Телешоу с налетом сенсационности «Теперь можно сказать» потратило недели в начале 1990-х годов, пытаясь выследить Бобби для показа в своей программе, и сумело заснять несколько секунд его пребывания на парковке, когда он выходил из автомобиля по пути в ресторан с Клаудией Мокароу и ее мужем.
Бобби Фишер! Впервые за почти два десятилетия его увидели на публике. Его брюки и пиджак были помятыми, но он не выглядел «бесхозным», как писали в некоторых газетах. Волосы его поредели, он прибавил в весе и отрастил бороду, но ошибиться было нельзя — это он, широкоплечий, ходящий вразвалку Бобби Фишер.