Цена крови

Брейсвелл Патриция

1009 год от Р. Х

 

 

Глава 17

Июнь 1009 года

Лондон

Этельстан ехал верхом по многолюдным и шумным улицам Лондона и размышлял об обстоятельствах, которые привели его сюда в это солнечное летнее утро. Отчаяние короля в связи с гибелью его могучего флота; хитрость коварного Идрика, пытавшегося свалить всю вину за это на изгнанного Вульфнота и мертвого Брихтрика; настоятельное требование совета старейшин, чтобы оставшиеся корабли вернулись в Лондон; и, наконец, странное решение его отца назначить его командовать своим поредевшим и покинутым флотом. Пока король со своим двором удалился в Винчестер переживать по поводу рухнувших ожиданий и восстанавливать разыгравшиеся нервы, он вчера вечером поднялся вверх по Темзе вместе с сорока кораблями, которые были предназначены для защиты города от проникновения сюда врага со стороны гаваней викингов за морем.

«Но, боже милостивый, – думал он, – это ведь такой ужасный риск!» Да, когда весь королевский флот стоит на якоре здесь, Лондон действительно хорошо защищен, в то время как все южные берега остаются без защиты. И в случае нападения датчан – а он не сомневался, что они уже очень скоро атакуют их опять, – они в очередной раз направят свой удар на плохо укрепленные города на побережье, от Кентербери до Эксетера. Англичанам оставалось только надеяться, что выступившие против них войска захватчиков будут малочисленны и плохо подготовлены.

Но эти надежды казались ему тщетными. Он не видел причин, почему бы какому-нибудь датскому военачальнику или даже самому Свену Вилобородому не вернуться сюда с еще одной большой армией, чтобы поживиться золотом и серебром, имевшимся у британцев. Для датчан это стало стилем их жизни, а сейчас вести о гибели английского флота, конечно, уже должны были достигнуть портов Дании. Эти жадные северяне будут лезть друг у друга по головам, лишь бы только попасть на корабли, отправляющиеся грабить Англию.

Он обогнул восточный конец обширной, огражденной стеной территории собора Святого Павла и поехал по кишевшей людьми базарной улице Вест Сип. На некотором удалении справа от себя он видел частокол, окружавший королевский дворец с единственным по-настоящему дорогим для него сокровищем в Англии. Ему казалось невероятным, что после стольких лет, когда он избегал двора своего отца и терзался искушениями в отношении Эммы, сейчас король поручил ему ее защиту. Если Господь решил устроить ему испытание, отдав королеву ему прямо в руки, то Он поступил глупо, потому что Этельстан этой проверки, без сомнения, не выдержит. Он уже пытался выбросить ее из своего сердца, падал в объятия многих других женщин, чтобы забыть одну-единственную, но все это были бесплодные попытки. Он до сих пор любил ее, не стыдясь этого и нисколько не раскаиваясь, помоги ему Господь.

В который раз он задумался над тем, почему Эмма до сих пор находится в Лондоне, а не уехала в Винчестер ожидать приезда короля там. И почему, кстати, она не прибыла на сбор кораблей флота в Сандвич? Вместо нее там привилегией сидеть подле короля воспользовалась Эдит. А это, безусловно, место Эммы. Тогда ее отсутствие встревожило его, однако последующие катастрофические события в Сандвиче вытеснили из его головы все остальное.

В безуспешных поисках ответа он продолжал раздумывать над этим, проезжая мимо дурно пахнущих мясных лавок на флэсстрэт. В какой-то момент ему даже пришлось смирять своего коня, разволновавшегося от запаха крови, но очень скоро они повернули на широкий проход, который вел в сторону Алдерсгейт и дороги на север. Через несколько мгновений он уже проезжал между двумя квадратными башнями из камня, отмечавшими въезд в королевский дворец.

Впереди него в широком проходе, который вел от королевской залы и покоев к находящимся позади дворца конюшням и хозяйственным пристройкам, на помосте для усаживания на коня рядом со своей белой кобылой стояла Эмма. На ней была рыжевато-коричневая шерстяная мантия, свободно свисавшая с ее плеч, и, взглянув на ее профиль в лучах солнца, он нашел ответ на загадку, которая мучила его.

Королева была беременна, и он подумал, что уже одного этого было достаточно для того, чтобы воздержаться от тягот путешествия в Сандвич.

Когда он подъехал ближе, она подняла голову и глаза их встретились. На мгновение ее напускная сдержанность исчезла и лицо ее осветилось радостью. На это короткое мгновение она принадлежала только ему. Молчаливое взаимопонимание искрой проскочило между ними, словно отблеск света на поверхности ртути, и тут же исчезло, а на лице ее появилась еще более печальная маска, предназначенная для слуг и стражников, которые кружились вокруг нее.

Он приличествующим образом с официальной учтивостью поприветствовал ее и поинтересовался, куда она направляется.

– Я еду за город, в церковь Святого Петра, – ответила она. – Местный аббат, который строит придел Богоматери, чтобы поместить там реликвию Пресвятой Девы, пригласил меня посмотреть, как продвигается строительство. Я могла бы поехать туда и в другой день, милорд, если у вас есть ко мне что-то срочное. – Она нерешительно взглянула на него. – Или же, возможно, вы согласились бы сопровождать меня?

Он развернул своего коня и медленно поехал с их маленькой компанией сквозь начавшую собираться толпу обратно, вокруг собора Святого Павла в сторону ворот Лудгейт. Впереди них шагали несколько нормандских стражников, раздававших милостыню, а Эмма улыбалась и кивала народу, который провожал ее радостными выкриками. Он обратил внимание, что иногда стражники останавливались и, прежде чем положить монетку в протянутые руки, что-то говорили людям.

Он догадался: Эмма старалась, чтобы у жителей Лондона сложилось хорошее мнение не только о ней самой, но и о нормандцах. Его брат Эдмунд осудил бы это как неискренний и предосудительный поступок, нашел бы в этом далекий политический замысел. С другой стороны, они с Эдмундом никогда не находили согласия во всем, что касалось Эммы.

Пока они ехали через западные ворота Лондона и дальше мимо беспорядочно разбросанных за городской стеной хижин и лавок торговцев, у них было мало возможностей поговорить. Однако после того, как они пересекли Флит, люди по обочинам дороги больше не встречались. Они ехали среди колосящихся полей созревающих злаков, и он отвечал на ее вопросы по поводу событий в Сандвиче, а затем сообщил о приказе организовать защиту Лондона, несмотря на все подозрения отца, которые тот к нему питал.

– Король, должно быть, по-прежнему питает к вам большое доверие, – заметила она, – если поручил Лондон вашим заботам.

– Я подозреваю, что здесь все как раз наоборот, – сказал он, – и мой отец поставил меня защищать Лондон именно потому, что не доверяет мне.

Она удивленно взглянула на него и нахмурила брови.

– Я не понимаю.

– Король знает, что, какие бы ни были настроения народа в остальной части его королевства, люди в Лондоне горячо преданы ему. Самые зажиточные землевладельцы и купцы в городе являются его танами, и он раздал им такие права и привилегии, которых не найти в других частях королевства. Я полагаю, по его мнению, что бы я ни говорил и ни делал, это все равно не настроит лондонцев против него, вот он и послал меня туда, где я не смогу нанести ему вреда. Что же касается защиты города, то все, что осталось от нашего флота, сейчас стоит на якорях ниже моста через Темзу. Эти сорок кораблей, вероятно, отпугнут наших врагов и удержат их от попыток добраться до Лондона. Само присутствие здесь флота уже гарантирует городу безопасность, вне зависимости от того, кто поставлен командовать обороной.

Некоторое время они ехали в молчании, а затем она спросила:

– А почему вы так уверены, что они все-таки нападут? Прошлым летом датчане не показывались. Может быть, они и сейчас не придут.

– Это ведь ваш брат сообщил нам, что они строят корабли, разве не так? Датчане не стали бы строить флот просто напоказ. Они придут, и придут очень скоро. И мы ничего не можем сделать для того, чтобы остановить их. Народ напуган, и больше всех – сам король.

– Но, если наш флот удержит датчан от удара по Лондону, куда они направятся вместо этого?

Он нахмурился, поскольку и сам уже много дней пытался разрешить эту задачу.

– Снова в Сандвич, наверное. Город и крепостные стены были полностью перестроены после того, как три года назад их сожгла армия Тостига, но защищать это место непросто. Побережье Сассекса также очень уязвимо, потому что, когда бежал Вульфнот, он забрал с собой большое количество защитников этих земель.

– А как насчет областей к северу от Лондона? Могут ли они ударить со стороны этой болотистой местности?

– Ни одно из мест не является полностью безопасным, – сказал он, бросив на нее тяжелый взгляд. – А почему вас интересуют эти болота?

Она нахмурилась, глядя куда-то вдаль, как будто видела там скрытую угрозу, невидимую для других.

– Король отослал Эдварда в Или, на учебу в аббатство, – сказала она.

– Вот как! – ахнул он. – Я не знал. – Он должен был догадаться, что это как-то связано с мальчиком: если бы тот был в Лондоне, то ехал бы сейчас рядом с Эммой.

– В Или есть много соблазнительных сокровищ, – сказала она, – и сын короля стал бы не последним из них, если бы его там нашли.

– Вероятно, но аббатство неплохо защищено этими самыми болотами. На побережье расставлены дозорные, и монахи смогут вовремя получить от них предупреждение о нападении, чтобы спастись бегством. К тому же Эдвард имеет надежную охрану, не так ли?

Он почти ничего не знал о своем сводном брате и пребывал в неведении предумышленно. Этот мальчик был для него сводящим с ума напоминанием о претензиях его отца на тело Эммы.

– Да, у него там есть своя свита.

– Я полагаю, что они позаботятся о безопасности Эдварда и что вам не стоит волноваться по этому поводу. – Он хотел утешить ее, но, вновь взглянув на ее располневшую фигуру, вдруг почувствовал резкий укол горечи и обиды, пронзивший его, словно кинжалом. – Я вижу, что его место вскоре займет новый ребенок.

Один удар сердца, второй – она все молчала; но затем он увидел, как выражение ее лица стал жестким, а губы вытянулись в тонкую линию. Еще до ее слов он уже понял, что совершил грубый промах, сказав такое.

– Один ребенок никогда не сможет занять место другого, милорд, – сказала она, и в голосе ее чувствовалась боль.

Этельстан мысленно выругался. Он сказал это из ревности и отчаяния, не подумав, что его слова могут быть неправильно поняты матерью, которую разлучили со своим единственным ребенком. Подхватив у нее уздечку, он заставил лошадей остановиться.

– Вы знаете, что я не это имел в виду, – сказал он. – Эмма, прошу вас не истолковывать превратно мои слова. Если вы хотите держаться от меня подальше, пока я нахожусь в Лондоне, вы должны сказать мне об этом. Но не нужно придумывать причины, чтобы оттолкнуть меня.

Эмма смотрела в эти пронзительные голубые глаза и видела в них чувство, которому не смела дать имени. Прошло много месяцев с тех пор, как она разглядывала это лицо, и сейчас она заметила перемены, которые оставили на нем время и произошедшие события. Он пережил смерть двоих братьев, прошел через кровавое сражение, в котором видел, как вокруг него гибнут люди. Ей показалось, что он стал выглядеть старше своих лет и что он принял на свои плечи ряд забот, которые должны были появиться у него только после восхождения на трон.

Она знала, что ее кортеж остановился на лондонской дороге вдалеке у них за спиной, чтобы из вежливости оставить ее наедине с сыном короля. Здесь их никто не мог слышать, и она могла говорить с ним открыто. Но что она ему скажет? Должна ли она высказаться о его горе по поводу потери братьев? О своей обиде на короля и страхе за своего сына? Или же должна рассказать ему о том, как ей нужен кто-то, с кем можно было бы поговорить по душам, кому можно довериться?

Нет, ни о чем этом она сказать ему не могла. Вероятно, он был прав. Возможно, она действительно придумывала причины, чтобы оттолкнуть его от себя, потому что почти так же, как она боялась за Эдварда, она испытывала страх перед властью, которую Этельстан получит над ней, если она ему это позволит.

Она перевела дыхание и произнесла:

– Сейчас я – опальная королева. И у меня нет ни сил, ни желания отталкивать от себя друга.

Она умышленно сделала упор на последнем слове, чтобы у него не было никаких сомнений насчет того, что она имеет в виду.

Его голубые глаза вспыхнули, а губы скривились в печальной улыбке.

– Я всегда буду для вас искренним другом, Эмма, – сказал он. – В действительности я стал бы для вас кем-то намного большим, чем просто друг, если бы вы мне это когда-нибудь позволили.

Эти слова повисли в воздухе между ними – пьянящие, как вино, опасные, как обнаженное лезвие. Она не дала ему того ответа, которого он так явно жаждал, поскольку в конце этого пути их обоих ждала гибель. Стремясь отойти от черты, за которой, как она боялась, их поджидала бездна, она сказала:

– Тогда будьте моим защитником и моим советчиком, потому что и то и другое мне сейчас крайне необходимо.

Какое-то мгновение он молчал, но затем опасный огонь в его глазах угас.

– Как пожелаете, миледи, – сказал он подчеркнуто учтивым тоном.

Он отпустил уздечку ее лошади, и они поехали дальше в сторону Вестминстера в холодном и гнетущем, как ей показалось, молчании. Долго вынести этого она не смогла, ей нужен был его совет, и она сказала:

– Милорд, я считаю, что у нас с вами есть один общий враг в лице лорда Идрика. С вашей стороны было бы очень любезно, если бы вы рассказали мне, что вам о нем известно. Многие в Лондоне сейчас называют его Хапугой. Вы знаете об этом?

– Да, я слышал о таком, – ответил он, – и прозвище это более чем соответствует действительности. Он использует свое положение элдормена для собственного обогащения за счет тех, чьи интересы он должен защищать.

К ее немалому облегчению, он уже превозмог возникшее у него унылое настроение и продолжал рассудительным тоном, которым был отмечен весь их предыдущий разговор:

– Мой отец слишком доверяет элдормену Мерсии, и, видит бог, я многое отдал бы за то, чтобы понять, как их разъединить. Но, как вам, без сомнения, известно, Идрик пленил мою сестру Эдит. Если король не слушает Идрика, он слушает Эдит, а у них что говорит один, другой повторяет, как «Отче наш». – Он скорчил болезненную гримасу. – Я подозреваю, что за обвинениями против Вульфнота в Сандивче стоял Идрик.

Он описал ей встречу этелингов с Вульфнотом прошлой осенью в Корфе – этот тайный совет, организованный Эдмундом. Ей вдруг пришло в голову, что, если бы этого собрания не было, Эдгар был бы сейчас жив и Вульфнот по-прежнему оставался бы в Англии. А великий королевский флот не лежал бы сейчас на дне пролива.

Ей показалось, что Эдмунд должен в полной мере ответить за это, но она не высказала своих мыслей вслух. Хотя она считала Эдмунда своим врагом, но даже она вынуждена была признать, что последствия этой встречи вышли далеко за пределы того, что он задумывал первоначально.

Этельстан между тем продолжал:

– Я думаю, что Идрику каким-то образом стало известно о нашей встрече с Вульфнотом в Корфе. О чем там говорилось, Идрик знать не мог, однако он мог догадываться, что Вульфнот планировал выступить против него. И для Идрика не имело значения, что я отказался присоединиться к этим планам. Сам факт этой встречи оказался ему на руку, поскольку послужил поводом обвинить Вульфнота в измене и таким образом избавиться от явного врага. – Он нахмурился и покачал головой. – Еще одним показателем растущей власти Идрика является то, что его шпионы есть даже среди моих слуг.

«И, вероятно, даже среди этелингов», – подумала она. Она перебрала в памяти воспоминания о его младших братьях. В первые годы после своего замужества она мало видела их, поскольку Эдрид и Эдвиг были тогда юношами, которых отослали из королевского двора на воспитание. Даже сейчас она видела их крайней редко, лишь по большим праздникам. Эдриду, более приятному из этих двоих, было в какой-то степени свойственно обаяние Этельстана, хотя, как она подозревала, ему не хватало уверенности в себе, характерной для его старшего брата. Эдвиг же заработал себе репутацию легкомысленного и жестокого человека.

Поэтому она не удивилась, когда узнала, что он связался с Идриком.

– И тем не менее, – заметила она, – ничто из этого не объясняет, почему король в первую очередь доверяет именно Идрику. Неужели ваш отец не видит, что все советы, которые дает Идрик, берут начало в его жажде власти?

– В этом смысле Идрик ничем не отличается от других танов короля, – задумчиво сказал Этельстан. – Я думаю, что мой отец, как у него водится, каким-то образом испытал возможности и преданность Идрика, и тот прошел эту проверку. Короля не пугают его амбиции, вот он и доверяет ему так, как не доверяет даже собственным сыновьям.

«Или своей королеве», – подумала Эмма. Этельред не позволил ей даже воспитать их общего сына. Он считал ее обязанностью лишь рожать королевских детей, а не оказывать на них влияние. Именно это подсказывал ему Идрик – и, без сомнения, Эдмунд, потому что он тоже никогда не доверял ей. В их представлениях она навсегда останется враждебной королевой, нормандкой и пешкой в руках ее брата. Собственные амбиции мешали им хотя бы представить себе, что она может хотеть лишь того, чтобы передать своему сыну умения и навыки, которые понадобятся ему, чтобы править королевством, хотеть достойно подготовить его к той роли, которую предопределил для него Господь.

Но у нее нет ни малейших надежд осуществить это, если она и ее сын будут отлучены от короля. «Сколько же времени может длиться это изгнание?» – думала она.

Ребенок внутри нее шевельнулся, напомнив ей, что она не только жена короля и королева, но еще и будущая мать. Она обязана найти способ совместить все эти роли, но в данный момент на первом месте стоит ее долг родить этого ребенка. Этельстан заверил ее, что Эдвард будет в безопасности в Западной Англии, и на сегодняшний день она должна быть довольна уже этим. Но когда родится новое дитя, ей придется найти пути, как вернуть себе Эдварда и во что бы то ни стало вновь возвратиться в ближайшее окружение короля, где она сможет как-то влиять на него.

Она вновь взглянула на Этельстана. Ему тоже следует найти свой путь к королю; а еще он обязан смириться с тем, что Этельред раз и навсегда встал между ними непреодолимой стеной.

 

Глава 18

Июль 1009 года

Холдернесс

Тени уже начали вытягиваться, знаменуя приближение вечера, пока Эльгива вместе с Тирой, Катлой и горсткой своих стражников ехали по грязной дороге, ведущей к ее имению в Редмире. Она не была там со вчерашнего утра, и сейчас, завидев наконец частокол поместья, гадала, нашел ли в конце концов супруг дорогу к ее дому.

Прошло уже пять дней с тех пор, как Катла, искавшая спасения от настоящего нашествия моряков, обрушившегося на поместье Турбранда, приехала к ней с известием о возвращении Кнута в Холдернесс.

– Дом переполнен мужчинами, – пожаловалась ей Катла. – Места для женщин и детей просто не осталось, так что Турбранд отпустил меня, чтобы я поехала к вам.

На это Эльгива пренебрежительно фыркнула. Она предпочла бы у себя в доме два полных корабля мужчин, чем эту скулящую Катлу с выводком ее отпрысков. Сначала она попыталась тут же отослать их всех обратно, однако в кои-то веки появление Катлы вдруг оказалось на удивление кстати.

– Я могу помочь вам подготовиться к приезду вашего мужа, – стала умолять она Эльгиву. – Он, несомненно, прибудет уже завтра, а столько всего еще необходимо сделать.

Эльгива неохотно, но все-таки позволила ей остаться. Она коротко переговорила с Алриком, после чего отослала его в Йорвик, где он будет ждать, пока она его не вызовет. Затем они вместе с Катлой проследили за тем, что пеклось, жарилось и варилось на кухне, после чего расставили женщин драить главную залу, а мужчин – чистить конюшни.

Кнут, однако, не приехал ни в то утро, ни в последующие два дня – очевидно, предпочел ей компанию Турбранда, обиженно решила Эльгива. И не важно, что его возвращения в Англию она ждала два полных года. Не важно, что именно она, а не Турбранд, послала Алрика к союзникам своего отца разжигать вражду по отношению к королю Этельреду и его прихвостню Идрику, у которого руки по локоть в крови. Не важно, что Кнут пренебрег всеми своими супружескими обязанностями, так что у нее до сих пор не было от него сына, в то время как эта крольчиха Катла, словно назло ей, успела родить двоих мальчиков, таких же отвратительно волосатых, как их отец.

И тогда, твердо решив, что не станет проводить еще один тягостный день в ожидании появления мужа у ворот, она уехала из Редмира. Направилась она на север, в деревушку Родестан, где, как утверждала Катла, она сможет увидеть большое чудо.

– В центре большой прогалины стоит высокий камень, – сказала ей Катла, – который поставили там великаны, некогда управлявшие этими землями.

Услышав это, Тира презрительно поджала губы.

– Никакие не великаны, миледи, – сказала она, – а люди. Древние люди, от которых сейчас остались одни только воспоминания, поставили этот камень в честь своих богов.

«Интересно, почему Тира говорит об этом с такой уверенностью?» – подумала Эльгива. Когда она сама увидела этот камень, она скорее поверила бы в сказку Катлы про великанов. В небо устремлялся одинокий столб шириной с трех крепких мужчин, стоящих плечом к плечу, и толщиной в размах рук взрослого человека. Из любопытства она приблизилась к нему и вошла в отбрасываемую им тень. В тот же миг она почувствовала сильный холод, как будто внезапно окунулась в сугроб снега. Она попятилась назад, стремясь побыстрее снова попасть в лучи солнечного света, убежденная, что здесь имеет место нечто выше ее понимания.

Тира же, напротив, долго стояла в этой тени, положив руку на камень, как бы подпитываясь от него силой и слегка склонив голову набок, словно прислушиваясь к чему-то.

Эльгива следила за ней и пыталась угадать, что сейчас слышит и ощущает эта саамская женщина. Молилась ли она языческим богам, как христиане молятся своим святым? Или, может быть, в камне этом было спрятано некое знание, которое Тира сейчас каким-то образом извлекала и впитывала в себя?

И можно ли такому научиться?

Когда-нибудь она задаст все эти вопросы, когда они с Тирой останутся наедине. Теперь же она повела своих людей по неровной заболоченной местности к своему поместью, следуя тропами, которые хорошо изучила за три года своего изгнания из сердца Англии.

Как же она ненавидела это место, Холдернесс! Как ей хотелось вернуться домой, в Мерсию, к пологим холмам Нортгемптоншира, скрыться от этого убогого и презренного мира, в котором, казалось, не было ничего, кроме воды, неба и продуваемых всеми ветрами разрозненных хуторов, где жили люди, называвшие Турбранда своим господином. Возможно, вскоре ей все-таки удастся сделать это. Возможно, приезд Кнута означает, что началось завоевание Англии королем Свеном.

Задолго до того, как они добрались до ворот поместья, ее окликнул дозорный, один из ее собственных людей. Он сообщил ей, что днем прибыл Кнут с небольшой свитой. Эльгива улыбнулась. Что ж, выходит, Кнут приехал, чтобы найти ее, и был вынужден ждать. Она надеялась, что это подорвет его терпение и вызовет раздражение, поскольку именно этого он и заслуживал.

Довольная этой маленькой победой, она сделала долгий глубокий вдох, чтобы рассеять дурное настроение и снять напряжение, сжимавшее все у нее внутри. Кнут был ей необходим. Ей нужна была его армия, его корабли и его защита. А еще по собственному опыту ей было хорошо известно, что мужчиной гораздо проще управлять, если быть с ним ласковой, чем злить его.

Оказавшись за частоколом, она спешилась и сунула поводья своей лошади груму. В этот момент из дверей дома вышел ее муж с чашей эля в руке и остановился под свесом крыши, не выказывая ни малейших признаков нетерпения. Глаза их встретились, и она вдруг почувствовала, как ее, словно стрелой, пронзило острое желание, смутившее ее. Ощущение было такое, будто ее тело помимо воли отзывалось на воспоминания о его прикосновениях. Какое-то мгновение она даже не могла сдвинуться с места, а просто молча смотрела на него.

Кнут, как ей показалось, стал больше, чем ей запомнилось. Его худощавая фигура округлилась, а плечи под тканью туники и скирта выглядели более широкими и мощными. Густые рыжие волосы были аккуратно подстрижены, а лицо оттеняло темное пятно бороды цвета старой меди. Вместо плаща на его плечи была накинута волчья шкура, на шее и запястьях блестело золото.

Он не сводил с нее своих черных глаз, под которыми виднелись темные круги усталости, но ничего не говорил. Казалось, он ждал, чтобы она сделала первый ход. Да, именно так и должен поступить Кнут, помня о своем высоком статусе сына короля Свена. Поэтому она взяла себя в руки и, совладав с негнущимися конечностями, заставила себя присесть перед ним в глубоком реверансе и приветствовать его на родном языке.

– Мое сердце, – сказала она, – рвется от радости при виде вас, муж мой.

Она улыбнулась ему и заметила, как одна его бровь поднялась, а на лице появилось выражение удивления и одобрения, когда он подал ей руку, чтобы она поднялась.

– Мне очень хотелось бы в это верить, леди, – сказал он тихим голосом. – После стольких месяцев нашей разлуки я не был уверен, что получу от вас даже то, что по праву принадлежит мне.

– Вы ошибались, плохо думая обо мне, милорд, – сказала она и, привстав на цыпочки и схватившись за волчий мех, чтобы наклонить к себе его голову, горячо поцеловала его в губы. В ответ он отбросил свою чашу в сторону и поднял ее на себя, подхватив руками под ягодицы.

Стоявшие вокруг мужчины засвистели и заулюлюкали, а Кнут прошептал ей на ухо:

– Где находится ваша кровать?

Рассмеявшись, она указала в сторону спального флигеля, заметив, что прямо сейчас ее слуги выгоняют оттуда визжащих детей Катлы. Подхватив Эльгиву на руки, Кнут понес ее через двор в комнату, где в очаге потрескивал огонь, а вокруг ложа были маняще распахнуты занавески. Захлопнув ногой дверь за ними, он уложил ее на постель. Затем, не обращая внимания на одежду, чулки и сапоги, которые мешали прикоснуться к ее коже, он взял ее с таким же нетерпением, какое запомнилось ей по первой брачной ночи, жадно поглощая ее, как изголодавшийся человек набрасывается на кусок хлеба.

Когда страсть его улеглась, – слишком уж быстро, как ей показалось, – она стянула с него сапоги, тунику и штаны. После этого, встав перед ним, она неторопливо и постепенно стала снимать с себя всю одежду, пока он снова не возбудился. На этот раз они ублажали друг друга медленно и более основательно, как она с удовлетворением отметила для себя.

Насытившись наконец, она легла возле него, положив голову, в которой у нее крутилась тысяча вопросов, ему на плечо и закинув на его голое тело свою руку и ногу.

– Почему вы не ехали так долго? – с укором в голосе спросила она. – Если бы вы вернулись ко мне, мы могли бы провести подобным образом много дней и ночей. Что удерживало вас вдали от меня?

Он притянул ее поближе к себе и пробормотал:

– Раньше я приехать не мог. И вы, конечно, должны об этом знать.

– Я знала лишь то, что вы находитесь за морем. Неужели замок в Роскилле расположен настолько далеко, что вы два года не могли найти дорогу оттуда в мою постель? – Она понятия не имела, где находится Роскилле или хотя бы сама Дания; знала только, что это где-то за водным пространством, не таким обширным, чтобы человек не мог преодолеть его, если хочет это сделать.

– Не желаете ли вы, чтобы я дал вам полный отчет? – сказал он с легкой ноткой раздражения. – В Роскилле я был всего несколько недель. Затем я отправился в крепость моего отца в Треллеборге и пробыл там целый год. После этого я поехал в Вендланд и провел сезон, разъезжая по Балтике с ватагой йомсвикингов. Прошлую зиму я провел с ними на острове Волин. Да, вы правы, это очень далеко отсюда. Вестей из Англии я получал очень мало и почти не знал, как обстоят дела у вас. – Он выдержал долгую паузу и тяжело вздохнул. – Знаю только, что сына вы мне так и не принесли.

Она услышала осуждение в его голосе и обиженно вспыхнула:

– К этому времени я могла бы родить вам сына, милорд, если бы вы вернулись ко мне. Неужели в той крепости к вашим услугам было столько женщин, что вы не нуждались в собственной жене? Сколько отпрысков вы оставили после себя там?

Он разжал руки и закинул их за голову; она мгновенно почувствовала едва уловимую дистанцию, на которую он отстранился от нее.

– Треллеборг и Волин – это центры по обучению воинскому искусству, – сказал он, – и за их стены женщины не допускаются. Воины принимают обет сторониться женщин, пока находятся там, так что я не только не оставил после себя сыновей, но и не мог нарушить данную мной клятву, чтобы приехать к вам.

При этих словах в голове у нее мелькнула одна мысль, которая отодвинула ее раздражение на второй план. Она приподнялась на локте и заглянула ему в лицо, освещенное бликами пламени.

– Но теперь вы приехали сюда, – сказала она, – и привели с собой воинов, чтобы завоевать северные графства Этельреда, не так ли? Где же остальные ваши люди? Чтобы покорить Мерсию и Нортумбрию, необходима многочисленная армия, независимо от того, насколько хорошо обучены ваши последователи. И ради этого, разумеется, Свен бросит сюда большие силы.

Какое-то мгновение он молча смотрел на нее, а затем сел, спустив ноги с кровати и повернувшись к ней спиной.

– Мой отец находится в Дании, – прорычал он. – Я приехал сюда, чтобы встретиться с женой, чтобы зачать ребенка, потому что, имея сына, мне будет проще привлечь жителей Мерсии и Нортумбрии на свою сторону. Для того чтобы завоевание Англии имело успех, необходимы хорошо продуманный план и терпение. А на все это нужно время, Эльгива, вы и сами это знаете.

– Но ведь сейчас самый подходящий момент для удара! – продолжала настаивать она. Поднявшись на постели и встав перед ним на колени, она обняла его руками за шею и прошептала: – Англия слаба, ее флот уничтожен. Разве вы не слышали этих новостей?

– Я слышал об этом, однако это ничего не меняет, – угрюмо ответил он. – Англия слаба недостаточно! Есть еще много людей, готовых взять в руки оружие, чтобы биться с захватчиками, а у короля и его сыновей прочные позиции в Мерсии, так что север они так просто не отдадут.

– Северяне повернутся против своего короля, – заверила она его. – И будут радостно приветствовать ваш приход.

– Вы не можете быть твердо убеждены в этом.

– Могу, потому что некоторые из них уже присягнули мне в этом.

Он повернулся к ней и, встревоженно нахмурившись, схватил ее за руки:

– Кто это был? Ухтред? Идрик? Ульфкитель? Кто знает о том, что вы здесь?

– О том, что я нахожусь в Холдернессе, не знает никто, но я послала весточку кое-кому из союзников моего отца и нашим родственникам из Пяти городов. И я знаю, что еще очень многие дадут вам клятву своей…

– Маленькая глупая женщина! – сердито рявкнул он, при этом встряхнув ее так, что она удивленно заморгала глазами. – Кто, по-вашему, станет выполнять такую клятву, если король приставит свой меч ему к горлу? Если Этельред найдет вас, все наши планы подвергнутся большому риску. – Он отпустил ее, бросив обратно на подушки. – Больше вы никаких посланий никому не отправите! У вас будет для этого предостаточно времени, после того как вы родите ребенка.

Она пристально смотрела на него, потирая руки, на которых уже начали проявляться кровоподтеки. «Нужно быть дураком, – подумала она, – чтобы вот так легкомысленно, мимоходом отказываться от союзов и связей, которые я для него строила».

– Что заставляет вас думать, что рождение сына сыграет такую важную роль? – насмешливо спросила она.

– Само по себе оно не имеет большого значения. Но это одно условие среди многих. У нас также должны быть корабли, провиант, оружие и люди, и для приобретения всего этого требуется время и горы золота. Золото мы возьмем у самих англичан. Даже сейчас у них есть флот кораблей, скопившихся у южных берегов Англии. После того как Торкелл еще немного попьет английской крови, мой отец будет наготове, чтобы положить этому конец.

– Выходит, несмотря на все то, что я уже сделала, вы не нанесете Этельреду смертельного удара до тех пор, пока я не рожу вам сына, – сказала она, и в голосе ее снова послышалась скрытая насмешка. – Или пока не будет готов ваш отец, пока Торкелл не соберет свою гору золота, пока звезды на небе не померкнут и тьма…

Последнюю фразу она не успела договорить, поскольку он резко встал и направился к своей одежде, грудой валявшейся на полу. Натягивая свои бриксы, он сказал:

– У меня есть всего несколько дней, леди, которые я проведу с вами, прежде чем сяду на корабль, чтобы присоединиться к флоту Торкелла. – Он поднял с пола свою тунику и сапоги. – Неужели мы проведем их, ворча друг на друга? Вы так себе это представляли?

Она мгновенно вскочила с подушек.

– Что вы имеете в виду – несколько дней?

Однако он уже вышел из комнаты еще до того, как она успела закончить свой вопрос.

Всего несколько дней? Стоило ли тогда вообще ехать сюда?

В ярости она снова упала обратно на подушки. Закрыв глаза, она вызвала в памяти свою шкатулку и стала мысленно пересчитывать бусинки, придуманные Тирой. Все красные и белые на этот месяц уже были выложены, оставались лишь черные.

От досады она до скрежета стиснула зубы. Даже если Кнут задержится здесь на неделю, у нее нет надежды зачать дитя, хотя говорить ему об этом бесполезно. Он просто никогда в это не поверит. То, как устроено и работает женское тело, является для мужчин таинственным и пугающим, а если живот жены никак не округляется, то это воля Божья или проклятье. И в любом случае – это всегда вина женщины.

И тем не менее ей нужен сын, так что либо ей придется удержать мужа подле себя, либо…

Она открыла глаза и устремила взгляд в тени, скрывавшиеся под потолком у нее над головой.

Если она хочет перехитрить мужчин, в чьих руках оказалась ее судьба, ей нужно заставить бусинки Тиры работать по их прямому назначению. Следующей весной она должна родить сына. А будет это сын Кнута или какого-то другого мужчины… Кто в этой забытой богом северной глуши сможет разобраться в этом?

Август 1009 года

Кентербери, Кент

На четвертый день после Праздника урожая у восточного побережья графства Кент был замечен флот викингов, направлявшийся в сторону гавани Сандвича. От дозорного поста на острове Танет через Кентербери, Ледесдуне, Фэстен Дик до Лондона мгновенно один за другим зажглись сигнальные огни, предупреждая о надвигающемся бедствии.

Узнав об этом, Этельстан тут же отправился со своим личным войском на юго-восток, чтобы как можно больше узнать о перемещении неприятеля. Через три дня его отряд остановился на вершине заросшего лесом холма; внизу перед ними как на ладони лежал Кентербери.

– Пресвятая Матерь Божья, – пробормотал Этельстан.

Он еще никогда не видел столь многочисленного войска. Сколько же их там было? Четыре тысячи? Пять? В любом случае намного больше, чем то, чему могло бы противостоять ополчение Кента.

Кентербери в отдалении был окружен кольцом огня. Пылали деревушки и фермы под городскими стенами, и насколько хватало глаз все небо было затянуто дымом. Если им повезло, то все жители вместе со своим скотом и имуществом спрятались за крепостной стеной. Но их поля вместе с поспевающим на них урожаем были отданы во власть ненасытной вражеской армии, окружившей город.

Кентербери с его собором и церквями стал бы богатым источником золота, если бы нападающим удалось преодолеть эти стены. Но даже если этого не произойдет, у их ног лежал весь Кент, открытый к разграблению, потому что люди здесь просто не могли противостоять врагу.

Он немедленно послал троих свои людей в Кукхэм, чтобы сообщить королю о том, что они видели. Оставив еще дюжину воинов скрытно следить за врагами и оповещать его об их передвижениях, он направился в Рочестер, где, получив предупреждение с помощью сигнальных маяков, собирался фирд, местное ополчение.

– У вас нет людей, чтобы хоть как-то выступить против их армии, – сказал он здешним командирам. – Вы в состоянии разве что нападать на их дозоры, которые они вышлют вперед, но вы должны сделать все, что сможете.

Он чувствовал свою беспомощность перед таким мощным войском. Даже если король поднимет всю страну, их армия не успеет в Кентербери вовремя, чтобы спасти это город. Но куда они могут повернуть затем, после того как опустошат Кентербери?

Отсюда он направился обратно в Лондон, по дороге уже продумывая то, как лучше подготовить его жителей к войне.

Сентябрь 1009 года

Лондон

Беременная Эмма сидела, вышивая золотой нитью крошечные цветы на платье из голубого шелка, предназначенном украсить статую Девы Марии в аббатстве Или. Сделав короткую паузу, она взглянула на два десятка женщин, собравшихся сегодня в ее внешних покоях, и подумала, что своим трудолюбием они могли бы посрамить рой пчел. Марго с помощью трех монахинь из аббатства Баркинг перебирала травы, отобранные святыми сестрами из последнего сбора. Пять благородных дам из Сассекса, приехавших сюда, чтобы скрыться от датской армии, были полностью поглощены попытками приглядывать за своими детьми, возившимися на полу, словно свора непослушных щенков.

Судя по неутешительным новостям, поступавшим из Сассекса, Эмма уже не сомневалась, что очень скоро многие другие женщины, так же, как эти, начнут искать защиту и приют в городе, и она уже отправила послания ряду самых влиятельных дам Лондона с просьбой о помощи. Некоторые из них сразу откликнулись, приехав сегодня утром с предложением дать приют беженцам, и в данный момент они занимались рукоделием, развлекая женщин из Сассекса последними сплетнями.

Все это делалось для того, чтобы отвлечь их от мыслей о том, что сейчас происходило на юге. Она пыталась сосредоточить свое внимание на их беседе, но не могла не думать о событиях последних четырех недель.

Сразу после Праздника урожая архиепископ Эльфех и многие знатные дворяне Кента оказались в западне, запертые в Кентербери многочисленной армией викингов, окружившей город со всех сторон. Не имея никаких надежд на улучшение ситуации, архиепископ выкупил безопасность своих людей, их земли и урожай на них за три тысячи фунтов серебром.

Удовлетворившись такой платой, морские разбойники оставили Кентербери и Кент относительно нетронутыми; в этот момент Эмма вместе с остальной Англией молилась о том, чтобы они оставили в покое и всю их страну. Но вместо этого те отправились на юг, пройдя по тому же пути, по которому флот Этельреда в июне пришел к своей гибели. Однако людям с Севера повезло больше. Погода стояла благоприятная, и в Лондон дошли вести, что, как только вражеские корабли пересекли устье речки Ротер на границе Кента с Сассексом, вновь запылали деревни. Набегу подверглись Льюис, Арундел, Дин и Бошем.

И это только то, что ей было известно на сегодняшний день: кое-что она узнала от женщин, искавших убежище в ее доме, кое-что – от архиепископа Лондонского Эльфхуна, но в основном информация пришла от Этельстана, который бывал у нее чуть ли не каждый день, после того как в Англии впервые были замечены датчане.

Она была благодарна ему за непрерывный поток новостей, которые он приносил с собой, потому что от короля, остававшегося в Винчестере, не было слышно ничего. Но она испытывала к этелингу не только чувство благодарности. За эти прошедшие несколько недель старые дружеские отношения, возникшие между ними много лет назад, вновь проснулись с новой силой и, несмотря на свою целомудренность, стали даже более теплыми. Однако ее чувства по отношению к Этельстану были далеко не целомудренными. Даже сейчас она чувствовала, что краснеет от одной только мысли о нем; отвлекшись на это, она вздрогнула, когда рядом с ней неожиданно возник слуга, сообщивший ей, что Этельстан просит ее об аудиенции и ждет в дворцовой часовне.

Она заколебалась, раздумывая, следует ли позвать Марго, чтобы та сопровождала ее. Она тщательно избегала оставаться с ним наедине во время их проживания здесь, в Лондоне, – необходимая мера предосторожности, которую он никогда не оспаривал. И если теперь он захотел встретиться с нею один на один, для этого должна быть очень веская причина. Поэтому она отложила голубое платье с золотыми цветами и, неуклюже поднявшись, вышла из комнаты.

В пустынной часовне, освещавшейся лишь алтарным светильником и лучами солнца, пробивавшимися через толстые стекла маленьких окон высоко на одной из стен, царил полумрак и было прохладно. При ее приближении Этельстан, стоявший лицом к алтарю, обернулся к ней и озабоченно нахмурился.

– Простите меня, что отрываю вас от ваших женщин, – сказал он, – но с юга поступили новости, которые я не хотел бы оглашать при них.

Она затаила дыхание, догадываясь, что это должно быть что-то очень плохое, иначе он рассказал бы об этом всем в их комнате.

– Говорите, – сказала она.

– Датчане обосновались на острове Уайт, и король опасается, что они решат зимовать там, как уже случалось в прошлом. Базируясь там, они могут наносить удары по нашим торговым городам и аббатствам, причем мы не сможем предупреждать об этом заранее, и это обескровит нас, приведя к гибели. Он принял решение собрать своих советников со всей Англии, чтобы встретиться с ними в середине сентября в Бате и решить, что нам делать.

– И вы, разумеется, один из них, – сказала она. – Значит, вам придется уехать?

– Чтобы попасть на этот совет, – сказал он, – мне придется выехать отсюда завтра на рассвете.

В его голосе она услышала нотки нерешительности и покачала головой.

– Милорд, – сказала она, – вы обязательно должны присутствовать на этом совете. Это приказ короля. У вас нет выбора.

Он словно отмахнулся от ее слов.

– Вы – королева, жена Этельреда, которая ждет рождения его ребенка, – ответил он. – Никто и слова не скажет, если я останусь здесь, чтобы обеспечить вам надежную защиту.

Она взглянула ему в глаза, и то, что она там увидела, одновременно и утешило, и встревожило ее. Он готов нарушить приказ отца, если она попросит его об этом. Но она не могла этого сделать. Этельстан нужен в другом месте. Эти несколько недель, пока она находилась в своем дворце, в удобстве и в безопасности, на юге калечили и убивали мужчин, насиловали их жен и дочерей, детей уводили в рабство, многие семьи потеряли крышу над головой и все свое имущество. Чтобы справиться с этим врагом, королю необходимы все возможные средства.

– Свое слово скажет король, – напомнила она ему. – Я не могу просить вас остаться, когда он приказывает ехать к нему. А Лондон, как вы сами мне об этом говорили, и так хорошо защищен, независимо от того, кто командует обороной.

– Эти слова были произнесены до того, как я увидел датскую армию, – хмурясь, сказал он. – Если они захотят, у них хватит кораблей, чтобы задушить этот город, даже не вступая в открытое сражение. Они уже контролируют порт в Сандвиче, а в данный момент их флот продвигается в направлении Солента. Наша прибрежная торговля уже сильно страдает от этого. Если они пошлют свои суда блокировать Лондон, они могут просто выгнать нас отсюда голодом. Так что оставлять вас одну и без защиты…

– В их намерения не входит морить нас голодом, – возразила она. – Все, что им нужно, это награбленные трофеи – серебро, золото, рабы, товары, которые они могли бы продать или использовать в своих целях. Ими, без сомнения, руководят лишь корыстные интересы.

Он провел рукой по волосам и принялся расхаживать по часовне.

– Эта армия существенно отличается от той, с какой мы сталкивались в прошлом. Даже того войска, которое два года назад выставил против нас Тостиг. Командует ими человек по имени Торкелл, и, если правда хотя бы половина из того, что о нем говорят, он очень искусный военачальник, какого раньше мы не встречали. Его армия состоит не из головорезов, рекрутированных по припортовым трущобам. Это испытанные и проверенные в деле бойцы. Вопрос лишь в том, чего они в действительности хотят? Чего хочет этот Торкелл?

– Что бы это ни было, – сказала она, – ищет он это в южных графствах. И люди там нуждаются в вашей помощи. – Она нашла его руки и крепко сжала их в своих ладонях. – Королю нужно знать ваше мнение. Езжайте к нему. В этом сейчас состоит ваш долг.

Она пристально смотрела на него: золотистые волосы, голубизна глаз, какой она не встречала ни у одного человека в мире, нежный изгиб губ, обрамленных красивой, аккуратно подстриженной бородой. Она сохранит этот образ глубоко в своем сердце на все то время, пока он будет вдали от нее.

Один долгий миг они смотрели друг на друга, а потом он привлек ее в свои объятья, так что ее голова легла ему на плечо. Несколько ударов сердца она просто позволяла ему удерживать себя, пока сама набиралась сил в надежном убежище его рук. Этот момент она украла у времени, ей хотелось в полной мере насладиться им, потому что она не знала, повторится ли это еще хоть когда-нибудь.

– Я боюсь не за Лондон, – прошептал он, – а за вас. Обещайте, что пошлете мне весточку, если я буду вам нужен.

– Обещаю, – сказала она, поднимая голову и стараясь отпрянуть от него, поскольку для нее было крайне рискованно оставаться у него в руках хотя бы еще миг. Но уже в следующее мгновение он вдруг потянулся к ней, их губы встретились, а она, вместо того чтобы отшатнуться, вернула ему этот пылкий долгий поцелуй со всей страстью, которую держала в себе под замком столько времени.

Когда же Этельстан наконец отпустил ее, он коснулся губами ее руки и тут же вышел из часовни.

Эмма прижала кончики пальцев ко лбу, у нее ужасно болела голова от громадных усилий, которые она прикладывала, чтобы сдержать слезы. Она правильно сделала, что отослала его, – в этом она была убеждена. Но, боже правый, как же тяжело будет ей встречать каждый новый день, зная, что не увидит его, не услышит его голоса. Сделав глубокий вдох, она осталась стоять без движения, старясь найти какое-то утешение для себя в тишине и умиротворенности часовни.

Один за другим люди, которых она любила, были вынуждены покинуть ее – Эдвард, Уаймарк, отец Мартин, Хильда и вот теперь Этельстан. Она не понимала, как ей вынести это последнее расставание, хотя всегда знала, что оно должно наступить. Этельстан выполнял свой долг перед его отцом-королем, а не перед нею.

Она нежно погладила свой округлившийся живот, боясь, как бы ее печаль не нанесла вред ребенку, и напомнила себе, что, хотя многие близкие покинули ее, все же она не одна. С ней всегда будет ее дитя, да и Марго тоже никогда не оставит ее.

Она сделала еще один глубокий вдох и проглотила комок боли и страданий, подкативший к горлу. Вокруг были и другие люди – те же женщины, которые сейчас собрались в ее покоях, встревоженные и напуганные. Их потери были гораздо серьезнее, чем у нее, и ее место сейчас рядом с ними.

Поэтому она вышла из часовни и вернулась к ним; она могла их утешить лишь новостями о том, что задумал король. Она сомневалась, что это может им как-то помочь, однако это было все, что она имела в данный момент.