Глава 26
Март 1010 года
Альдборо, Холдернесс
Эльгива сидела на полу в спальне Катлы, обхватив руками свои колени. В двух шагах от нее среди общего беспорядка на коленях стояла Тира, которая, хмурясь, вглядывалась в разбросанные на расчищенном между ними пространстве палочки с рунами. Эльгива переводила глаза с лица Тиры на палочки для гадания и время от времени поглядывала туда, где на кровати у дальней стены спала Катла с огромным животом, беременная очередным ребенком. По словам Тиры, которая прекрасно разбиралась в таких вопросах без всяких палочек, жена Турбранда вскоре подарит ему еще одного сына.
В комнате их было только трое, хотя Эльгива слышала вопли еще двух отпрысков Катлы, доносившиеся откуда-то со двора, и голоса нянь, пытавшихся их утихомирить. Если не считать этого приглушенного шума, было тихо. Даже ткацкие станки, стоявшие вдоль трех стен комнаты, были остановлены, поскольку сейчас все ткачихи присоединились к людям Турбранда и Эльгивы, работавшим в полях. Оставалось надеяться, что им повезет с погодой и она будет сухой, как сегодня днем. Если не повезет, то им придется продолжать работать под дождем и вернуться домой на закате мокрыми, промерзшими, недовольно ворча больше обычного. Когда посевные работы закончатся, она должна будет устроить пир. Мужчины напьются, а к осени половина женщин окажется в том же положении, в каком сейчас находится Катла.
А если ее собственный живот останется к этому времени все еще плоским и пустым, она будет завидовать им и мысленно их проклинать.
– И что? – шепотом спросила она у Тиры.
Но женщина-саами не ответила ей. Не обращая внимания ни на что другое, кроме палочек с рунами, она начала что-то тихо и монотонно напевать; слов Эльгива не понимала, но от одного их звучания – зловещего, на незнакомом языке – по коже побежали мурашки.
Пришлось сдерживать свое нетерпение. Похоже, что нельзя подгонять, когда кто-то заглядывает в будущее. Однажды она попросит Тиру посмотреть, как долго еще ей придется сидеть в этой западне, в этом забытом богом месте. Эльгива думала о том, знает ли эта саамская знахарка какое-нибудь волшебство, способное унести ее из Холдернесса.
Боже, как она ненавидела эту усадьбу! Она уже забыла, каким нудным здесь было существование, даже считала Холдернесс раем небесным, проделав тяжелое, полное трудностей и промозглого холода путешествие на север от земель своей кузины. Путь этот был безрадостным и крайне утомительным, а из-за леденящего ветра со снегом, который им приходилось терпеть, он казался всем им нескончаемым.
Жестокость ее кузины, заставившей ее уйти из своего дома среди зимы, оказалась совершенно неожиданной со стороны человека, которому она когда-то внушала лишь страх, и до сих пор терзала ей душу. Она задержалась в Гритхэме так долго, как только смогла, надеясь дождаться Сиферта, надеясь, что Алрик вернется с вестями от Кнута. Но Альдит была холодна и неумолима, как пронизывающий ветер, дувший в пустынных снежных полях. Ей удалось добиться у кузины только одной уступки.
– Расскажи Сиферту, что я была здесь, – просила она Альдит, – и попроси его сообщить королю, что я умерла во время мора, унесшего жизнь и твоего сына. Это заставит Идрика прекратить преследование.
Тогда Альдит согласилась, но не было никакой возможности проверить, действительно ли она выполнила это.
Наконец в один холодный пасмурный день, когда Тира сказала, что приметы благоприятствуют им, она все же покинула дом своей двоюродной сестры. Через два дня их догнал Алрик. Он сообщил, что с Кнутом все в порядке и что он рад был узнать, что она ждет ребенка. От досады ей захотелось тут же отослать гонца обратно, чтобы сообщить мужу о своей неудаче.
Столь многое зависело от рождения ее сына, и разочарование от того, что она возвращается сюда без ребенка, тяжким печальным бременем лежало на ее плечах на протяжении всего ужасного путешествия. Но возвращение назад также не дало никакого повода для радости. В тот вечер, когда она приехала, в ее комнату ворвался Турбранд, который ревел как бык и распекал ее за то, что она сбежала от него прошлой осенью. Он так угрожающе распалился, что ей пришлось схватить нож со стола, чтобы удержать его на расстоянии, но затем между ними встал кто-то из людей Свена, и у Турбранда хватило ума отступить.
Это было шесть недель тому назад. Алрик вернулся, но она снова спешно отослала его на юг собирать все новости, какие только удастся, про Сиферта и про все, что происходит при дворе Этельреда.
Как она завидовала свободе Алрика, который мог уходить и приходить, когда ему вздумается! Ей не терпелось выбраться отсюда – уехать в Винчестер, в Лондон или в Кентербери. В одном из больших королевских дворцов вскоре по случаю Пасхи соберется весь двор; там окажется и Эмма, будет важно восседать в своих шелковых нарядах в кресле, выложенном вышитыми подушечками, в то время как она сидит, широко расставив ноги, среди беспорядка верхом на тюфяке, набитом соломой.
«Тем не менее, – самодовольно подумала она, – сбор королевского двора на Пасху вряд ли станет радостным событием». Тут уж постарались Торкелл и Кнут. Этой зимой они почти без сопротивления провели свои войска через долину Темзы. Под Лондоном собралась большая армия, чтобы дать им сражение, но датчане переправились на другой берег реки и искусно уклонились от битвы. По дороге к своим кораблям люди Торкелла сжигали деревню за деревней; можно себе представить, в какой ярости был Этельред и его сыновья, когда они смотрели на дым, змеей тянувшийся по небу вне пределов досягаемости для них.
Они того и заслуживали – слабый король и его сыновья на соломенных ногах. Однажды она лично отомстит им. «И, возможно, – подумала она, снова сосредоточив свое внимание на Тире, – эта непростая и знающая саамская женщина даже сможет помочь мне в этом».
Тира, закрыв глаза, проводила руками по каждой из палочек с рунами, слегка касаясь их пальцами, словно старясь уловить энергию, исходившую от их шершавой костяной поверхности. Затем ее глаза внезапно открылись и пронзили Эльгиву таким острым взглядом, что она содрогнулась.
– Двое сыновей, – сказала Тира странным голосом, словно принадлежащим какому-то другому, потустороннему миру. – Оба вырастут и станут взрослыми мужчинами. Оба покинут этот мир раньше вас.
Оба вырастут и станут взрослыми мужчинами.
Значит, все-таки не все ее сыновья зачахнут у нее в утробе, как это произошло с ее последним ребенком. То, что ее собственная жизнь окажется более долгой, чем у них, вряд ли можно считать чем-то удивительным. Если женщине удалось выжить при рождении детей, она вполне в состоянии пережить своих сыновей.
Жизнь большинства мужчин обрывается от удара меча, в то время как женщины просто умирают от скуки.
По крайней мере, именно так было бы с ними, если бы они жили в Холдернессе.
Тира снова закрыла глаза и безвольно прислонилась к раме кровати, словно кукла, сделанная из тряпок и соломы. Сила, бурлившая в ней, утекла, и сейчас она выглядела совершенно изможденной, а лицо ее стало таким бледным, что даже губы побелели.
– Тира, – тихо прошипела ей Эльгива, – тебе еще нельзя отдыхать. Ты должна сказать мне, когда вернется Кнут и когда я рожу ему сына.
Она видела, как грудь Тиры поднялась в глубоком вздохе, но она не только не ответила, но даже не открыла глаз. Эльгива сжала кулаки от нетерпения, однако у нее хватило ума больше не давить на Тиру. Женщина полностью выдохлась, и ее сила ушла. Ответов на другие вопросы придется подождать.
Она долго задумчиво смотрела на нее, терзаемая идеей, возникшей у нее еще тогда, когда она впервые увидела, как руки этой ворожеи играют странными костяными палочками с загадочными знаками на них. Медленно она сдвинула с места свои затекшие конечности, встала на колени, подражая позе рабыни, когда та читала руны. Затем она наклонилась вперед, как это делала Тира, и кончиками пальцев коснулась этих маленьких шершавых стерженьков, надеясь почувствовать исходившую от них силу.
Но она ничего не почувствовала. Ей не хватало умения заставить руны заговорить с нею. И пока она не обретет это искусство, они останутся для нее просто кусочками кости. Она села на пятки, а когда вновь взглянула на Тиру, оказалось, что саамская женщина внимательно смотрит на нее.
– Вы уже много месяцев жаждете получить мою силу, верно? – Ее голос опять звучал нормально, в нем больше не было никакой магии. – Почему так, леди?
«Потому что ты всегда будешь говорить только правду, – подумала Эльгива, – а раз так, то все мои секреты, которые ты узнала благодаря своему искусству, могут выйти наружу».
Но вместо этого она сказала:
– Ты так не уставала бы, если бы могла поделиться бременем предвидения с кем-нибудь еще.
Тира что-то прохрипела. Возможно, это был смех, но Эльгива не была в этом уверена.
– Посмотрите на меня, – сказала Тира. – После того как я использую эту силу, меня каждый раз остается все меньше и меньше. Вы к этому стремитесь?
Она никогда не думала об этом с такой точки зрения; ей и в голову не приходило, что, когда кто-то пользуется такой силой, его в свою очередь тоже используют. Но какое это может иметь значение? Подобная сила стоила того, чтобы рискнуть. К тому же Тира сама только что сказала ей, что она проживет долго и переживет своих взрослых сыновей.
– Я хочу научиться твоему искусству, – ответила она.
– Обучение – это только одна сторона, – сказала Тира. – Это дар, леди, который дается только тем, в ком течет кровь народа саамов. Если вы родились без силы внутри себя, даже самая искусная гернингакона не сможет научить вас этому.
Эльгива сердито посмотрела на нее, но спорить не стала. Она хорошо знала, что саами похожи на Древних Людей, прячущихся среди холмов Западной Мерсии. Их истоки восходят к странной мистической расе. Они обладают способностью предвидеть будущее, которой лишены нормальные люди, и общаются с сущностями из другого мира. Ее старая няня встречала одного такого человека много лет тому назад. Гроя никогда не признавалась ей, с кем именно она тогда говорила, но зато много раз повторяла слова того прорицателя.
Ваши дети будут королями. Она снова слышала голос старой Грои, как будто та шептала ей эти слова на ухо, – и это был единственный голос давно умершего человека, который доносился до нее даже из могилы. Ее отец и братья тоже были мертвы, но, если они и говорили с ней, она никогда их не слышала. Возможно, потому, что Гроа была язычницей? Возможно, поэтому ее дух до сих пор слоняется по свету?
Как и Тира, Гроя была родом с далекого Севера. Но, если Гроя и знала древнюю магию, она никогда и виду не подавала.
Впрочем, Тира знала много всяких других вещей – как готовить зелье, которое может исцелить или нанести вред, как распознать лечебные травы и как их использовать. Она даже знала кое-какие могущественные заклинания. И этому искусству точно можно было научиться, к какой бы расе ни относилась женщина.
– А как насчет знания трав и искусства целительства? – спросила она Тиру. – Это знание не заложено в плоть и кровь. Я бы умерла там, в Гритхэме, если бы ты не отпоила меня своими снадобьями; а этот амулет, который ты носишь на шее, – это ведь он защитил тебя во время мора, верно? Вот этим вещам я и хочу научиться, и ты должна будешь мне в этом помочь.
Даже если бы Кнут явился к ней завтра и сразу же сделал бы ей ребенка, ей все равно пришлось бы провести много месяцев в Холдернессе в ожидании его рождения. Эти дни и недели нужно чем-то заполнить, а искусство распознавания трав и приготовления зелий могло бы ей очень пригодиться в будущем.
Тира, прищурив глаза, смотрела на нее немигающим неподвижным взглядом; это был один из тех ее пронизывающих взглядов, под которыми Эльгива всегда чувствовала себя неуютно. Но все же она решила не отводить глаз и выдержать его. «Эта женщина читает только по лицам, – успокаивала она себя, – а чужие мысли она читать не может». Тира не могла знать, какие мысли таятся у нее глубоко в душе. К тому же Тира была всего лишь рабыней. И она должна делать то, что ей говорят.
– Я рабыня Свена Вилобородого, – сказала Тира, словно услышав ее, и Эльгива, вздрогнув, подумала, что, может быть, эта женщина все же читает чужие мысли. – Он приказал мне слушаться вас, леди, так что я сделаю все, что вы мне скажете.
Тяжелый взгляд прищуренных глаз этой странной женщины продолжал сверлить Эльгиву до тех пор, пока та наконец не отвела взгляд.
Через два дня Эльгива шла с Тирой по пустырю на некотором расстоянии от живой изгороди, отмечавшей границу ее земель. Стояло ясное утро, но на земле было очень грязно, так что края ее юбки намокли и перепачкались, когда она пробиралась через высокую, по колено, траву, которая, как она теперь понимала, далеко не вся была сорняками. Тира несла в руках корзинку, куда уже собрала корешки, помогавшие от кашля, и несколько стеблей папоротника, чтобы изгонять глистов.
Господи, она очень надеялась, что самой ей такое лекарство никогда не понадобится.
Распознавание ростков лекарственных растений по весне и их цветов летом было только частью того, чему Тира обещала научить ее. Затем следовало правильное приготовление их листьев, корней или семян, но этим, как сказала Тира, они займутся позже.
Ей предстояло научиться очень многому. Она задумывалась, хватит ли ей на это года. Или двух лет. А может, и всех десяти.
Прямо перед собой она заметила знакомое растение – нежные листья, похожие на листья папоротника, которые она часто встречала на лугах возле поместья своего отца. Она наклонилась, чтобы сорвать стебель, но Тира шлепнула ее по ладони, прежде чем она успела прикоснуться к нему.
– Что не так? – спросила Эльгива. – Это же пастернак. Моя старая няня использовала его семена, чтобы делать моему отцу отвар от головной боли, когда он выпивал слишком много вина.
– Нет, леди. Пастернак растет только на сухой почве. А это растение любит влажную землю, и даже в это время года, ранней весной, оно уже намного выше пастернака. Это болиголов. В нем ядовито все. Если вы напоите человека отваром из всего нескольких его семян, человек этот больше уже никогда и ничего пить не будет. Хорошенько рассмотрите его, чтобы узнавать его в следующий раз, но не прикасайтесь.
Эльгива молча уставилась на это растение. Такая простая, слабенькая с виду травка, и при этом смертельно опасная. Она заметила место, где та растет, запомнила форму листьев, мысленно сравнивая ее с листьями пастернака, и оторвала от нее глаза лишь тогда, когда Тира коснулась ее руки.
– Сюда приближаются какие-то люди, – сказала Тира.
Прикрыв глаза ладонью от солнца, Эльгива разглядела две конные фигуры, двигавшиеся к ним по узкой тропе, ведущей от имения Турбранда.
– Наверное, хотят забрать тебя к лежащей Катле, – сказала она.
– Нет, леди. Это к вам приехал муж. А второй человек, который рядом с ним, – это Алрик.
Она почувствовала, как сердце в груди слегка ёкнуло, хотя Тира, подумала она, должно быть, просто пытается угадать.
– Даже ты не можешь видеть так далеко, Тира, – сказала она.
– Им нужна пища и выпивка, а большинство ваших людей сейчас в полях. – Еще не закончив говорить, Тира уже двинулась в направлении дома, срезая дорогу по диагонали через луг.
Эльгива взглянула на нее, а затем пошла наперерез всадникам, вглядываясь в их фигуры сквозь слепящие лучи солнца. Она до сих пор не была уверена, что Тира права. И только когда один из мужчин спешился и пошел ей навстречу такой знакомой размашистой походкой, она бросилась бежать к нему. Еще несколько коротких ударов сердца, и Кнут заключил ее в свои объятья.
Следующий час – а может быть, и не час, потому что она и не думала следить за временем, – они провели наедине в ее комнате. Прежде чем добраться до еды и напитков, муж взял ее дважды; и только после того, как все его нужды были удовлетворены, она села возле него в почти пустой зале и стала задавать ему вопросы, ответить на которые мог лишь он. За столом напротив них сидел Алрик, бережно держа в руках чашу с медовухой.
– Как долго вы сможете оставаться здесь?
Краем глаза она заметила, как у Алрика при этих словах невольно сжались плечи, словно у человека, который ожидает, что сейчас грянет гром. Она догадалась, что не следовало ей спрашивать о том, что и так будет сказано.
– Всего одну неделю, – сказал Кнут. – Ветры не благоприятствовали нам, и у нас, чтобы добраться сюда, ушло гораздо больше дней, чем мы рассчитывали. Нам нужно завершить дело, начатое в Восточной Англии. А времени на это очень мало.
Одна неделя. В течение которой они будут неистово совокупляться, а затем расстанутся, вероятно, на много месяцев. В очередной раз он приехал тогда, когда вероятность, что она забеременеет, невелика. Возможно, ей удастся убедить его взять ее с собой на выполнение его миссии, где бы это ни происходило. Впрочем, она чувствовала, что сейчас не время заводить об этом разговор.
– А что вы будете делать в Восточной Англии?
– Подорвем власть Этельреда над страной, надеюсь. Алрик собрал кое-какие важные сведения во время своего пребывания в Линдсее. Мне сказали, что он был там по вашему поручению.
Его черные глаза впились в нее, и под этим тяжелым взглядом Эльгива смутилась. Он предупреждал ее, чтобы она не вмешивалась в мужские дела, несмотря на то что все это в равной степени было и ее делами.
– Я просто послала его собирать сведения, – солгала она.
– И сделано это было хорошо, – рассудительно заметил он, – нужно отдать вам должное. В отличие от других ваших поступков – предпринятого вами путешествия к кузине. В этом вы ослушались меня и, что еще хуже, подвергли опасности себя и все наши приготовления. Если бы Турбранд решил за это избить вас до беспамятства, он имел бы на это полное право.
Она не собиралась делать секрета из того, где она провела все эти недели прошлой зимой. Слишком уж много было с ней людей тогда, и среди них Тира, которая всегда говорила только правду.
– Я потеряла ребенка, – сказала она язвительным тоном. – Вы считаете, что этого наказания еще недостаточно? Ну, а теперь расскажете вы все-таки мне о своих планах или нет?
Ее муж долго смотрел ей в глаза, затем протянул руку к своей чаше с элем и подал знак Алрику говорить.
– Мне удалось узнать, что один из танов короля, Ульфкитель, получил приказ собирать армию, чтобы выставить ее против наших сил, стоящих лагерем под Бенфлитом. Он будет вести своих людей из Восточной Англии, но весь этот народ – в первую очередь пастухи, а уж во вторую – воины. Их не заманишь ни в какое войско, пока они не закончат стричь стада своих овец.
– Ульфкитель полностью соберет своих людей не раньше конца мая, – медленно улыбнувшись, сказал Кнут, – а это означает, что мы сможем ударить первыми, и гораздо большими силами.
Эльгива задумалась над этим. Она когда-то слышала, как ее отец говорил, что решающего сражения нужно избегать всеми возможными способами, пока твое войско не будет значительно превышать войско противника количеством воинов. В данном случае на стороне датчан будет численный перевес. Но, даже если и так, англичан поведет за собой Ульфкитель. Она никогда не встречалась с этим человеком, но зато много слышала о нем.
– Ульфкителя следует опасаться, милорд. Он уже раньше водил своих людей из Восточной Англии против датчан и едва не победил.
– «Едва» в таких делах недостаточно, – сказал Кнут, – а помимо количества у нас будет еще и преимущество в неожиданности. До сих пор Торкелл всячески старался избегать прямых стычек с англичанами, так что Ульфкитель вообще не будет ждать, что мы можем напасть. Однако ключевым моментом тут станет своевременность. Мы хотим, чтобы они зашатались после первого нашего удара. Несколько трусов, поломавших строй и бросившихся бежать, могут определить судьбу сражения.
– Но они будут сражаться за то, чтобы защитить свою страну, – возразила она. – Даже если они будут бояться, они могут держаться за свою землю.
– Некоторые – да, могут, – сказал Кнут, – но среди них будут те, у кого родственники живут за Датским морем, и другие, кто избежал резни на день Святого Брайса несколько лет назад и до сих пор мечтает о том, чтобы отомстить. Мы заслали к ним своих людей, торговцев в основном, мужчин вроде Алрика, которые мало говорят, но зато много слушают. Через несколько ближайших недель мы снова свяжемся с ними и придем не с пустыми руками.
Теперь она понимала, как будет работать этот план. Он заплатит им серебром и внедрит в армию Ульфкителя. А потом они развернутся и побегут, увлекая за собой других, так что даже многочисленное войско может обратиться практически в пустое место.
– Найдите Туркителя, – посоветовала она ему. – Он владеет землями под Ипсвичем. Его отец и брат были с моим отцом в Шрусбери и погибли вместе с ним. Он не любит ни Идрика, ни короля. Алрик знает этого человека.
Она умолчала о том, что за эти годы трижды уже посылала Алрика к Туркителю, чтобы подпитывать ненависть того к Этельреду. Она была женщиной и, как предполагалось, не должна была ни во что вмешиваться; однако именно ее вмешательство заложило фундамент этого плана Кнута, хотя сам он об этом ничего не знал, а если бы она ему рассказала, то, скорее всего, не дождалась бы от него слов благодарности. Тем не менее, по ее разумению, он был ей должен за это, и она не видела причин, почему бы ей не попросить о вознаграждении.
Для этого она дождалась следующей ночи, когда они лежали, запыхавшись после постельных игр, и она уютно устроилась у него под рукой. Комната была освещена лишь мерцающим светом затухающего огня, но она ясно видела его лицо, этот высокий лоб и прямой нос – такой четкий профиль, что казалось, будто он вылеплен скульптором. Он смотрел куда-то в темноту над ними, и она понимала, что должна говорить сейчас, когда он разомлел от удовольствия и, вполне вероятно, удовлетворит ее просьбу.
Она провела языком по его уху, а затем шепнула в него:
– Возьмите меня завтра с собой. И я сделаю все, чтобы вы об этом не пожалели.
Он провел пальцами по ее волосам, игриво теребя густую прядь.
– Не могу, – ответил он. – Вы будете отвлекать меня, а это может быть опасно. Я не хочу никаких отвлекающих моментов.
– Думаю, там будет достаточно женщин, чтобы отвлекать вас. – Она повернулась лицом к его ладони и прикусила ее под большим пальцем. – Поэтому я и хочу быть с вами. Вы желаете, чтобы я начала вас умолять?
– Умоляйте сколько влезет, – сказал он, ухмыльнувшись, – вы все равно останетесь в Холдернессе. Здесь вы находитесь в безопасности.
– Безопасность! – фыркнула она. – А еще беспросветная тоска. Ненавижу это место. Холодное, сырое, уродливое. – И тут ей в голову пришла еще одна мысль. – А может, я тогда поеду в Йорвик? Я буду там вашими глазами и ушами.
– Йорвик не менее сырой и уродливый, и я не смогу навещать вас там так просто. Только не воображайте, что вам опять удастся ускользнуть от моих людей. Второй раз такой фокус у вас не пройдет.
Это ж надо, навещать так просто! Тогда как она его вообще не видит.
– Вы совсем как мой отец! – Она откинулась на подушки. – Собираетесь держать меня для своих целей в клетке, как какого-нибудь соколенка. Можно еще надеть мне на голову кожаный колпачок и привязать к ногам ремешок.
– Ваши глаза слишком красивы, чтобы закрывать их колпачком, – сказал он. – А насчет ремешков… я подумаю. Серебряные цепи вас устроят? Или, может быть, вы предпочитаете золотые?
Она ударила его в плечо, однако он только рассмеялся и накрыл ее своим телом; хотя поначалу она сопротивлялась, у него было против нее надежное оружие. Его губы, прикосновение его рук к ее коже быстро заставили Эльгиву забыть обо всем, кроме жажды удовольствия, которую он возбуждал в ней.
На какое-то время, по крайней мере. Когда он заснул подле нее, она в уме подсчитала, сколько дней и ночей они еще проведут вместе. Эта цифра раздосадовала ее. Кнут был молодым и сильным, он не обращал внимания на проходящие годы. Однако она была старше мужа на пять зим, и каждый год имел для нее значение.
Сколько зим еще пройдет, прежде чем она станет неспособной рожать детей, а значит, бесполезной для него?
Тира сказала, что у нее будет двое сыновей, но через пять дней муж ее сядет на свой корабль, взяв с собой и Алрика, и снова оставит ее живот пустым. Ее будут окружать женщины и охранять датские солдаты с кораблей, которым она не смела доверять, и подходящего мужчины рядом с ней не окажется. Мужчины в ее постели. С таким же успехом ее могли заточить в женский монастырь.
Она перевела взгляд на Кнута. В темноте лицо его было окутано тенью, но он был похож на своего отца – в нем чувствовались сила и мощь, как в гранитном утесе. У нее не получилось добиться, чтобы он выполнил ее просьбу, и она ненавидела его за это, как когда-то ненавидела своего отца и братьев. Как и они, он обладал над нею властью, которую ей не удавалось преодолеть.
Не удавалось, пока у нее не было сына.
Она прижала руку к животу, ощупывая мягкую плоть; она была уверена, что, несмотря на удовольствие, которое Кнут давал ее телу, новая жизнь в ее лоне не зародилась. Пока что.
И за это она ненавидела его тоже.
Апрель 1010 года
Лондон
В пятницу, накануне Страстной недели, в соборе Святого Павла отслужили специальную мессу, в которой высшее духовенство просило милости Господней для своей паствы, а также молилось о победе над врагами Англии. Эмма присутствовала там вместе со многими танами короля и их женами, которые прибыли в Лондон ко двору по случаю Пасхи. Сам Этельред и его свита в городе пока что не появились, но ожидались со дня на день. Этельстан и Эдмунд, к общему неудовольствию Эммы и архиепископа Эльфеха, выехали отсюда со своими отрядами за день до этого.
Эмма пыталась отговорить Этельстана от неповиновения приказу отца оставаться в Лондоне на пасхальный общий сбор двора, но все ее аргументы оказались бесполезными.
– Если я останусь, – тогда сказал он, – это послужит лишь одной-единственной цели: продемонстрировать мою покорность королю. Какой тогда в этом смысл? Он не доверяет мне независимо от того, что я делаю. От меня с Эдмундом будет гораздо больше пользы в Восточной Англии, когда мы вместе с Ульфкителем будем готовить ополченцев к сражению, чем если я останусь здесь и буду давать своему отцу советы, которых он все равно не примет.
– Но он поручил вам оборону Лондона, – возразила она. – Вы не можете просто так уклониться от этого.
– Могу, потому что город и так хорошо защищен. Господи, да он кишит вооруженными танами короля и их воинами. Я передал командование лондонским фирдом элдормену Эльфрику, кроме того, максимум через несколько дней сюда прибудут король и Идрик со своими людьми. В любом случае я уже и так нарушал приказ короля, отправившись в январе в Хедингтон. Я сделал это еще раз, когда вывел всю армию за городские стены остановить Торкелла, и тогда это сработало. Сколько раз он может наказать меня за одну и ту же провинность?
– Вам следует думать не о наказании, – настаивала она, – a о том, как он истолкует ваши действия.
– Эмма, он осудит меня независимо от того, что я сделаю. – Он взял ее руки в свои и посмотрел в глаза так искренне, что у нее защемило сердце. – Боюсь, что для меня единственный способ добиться уважения своего отца – это умереть за него.
– Не говорите так, – протестующим тоном сказала она, встревоженная таким наговором.
Он печально улыбнулся и поцеловал ей руку.
– Можете мне поверить, что я не намерен выбирать этот путь, чтобы заслужить любовь отца.
Это ее не убедило. Ей казалось, что будущее лежит перед ними, как громадный дикий зверь, готовящийся к прыжку, и она не могла заглядывать в это будущее без страха. С момента смерти Марго она все время боялась, что каждое их с Этельстаном прощание может оказаться последним.
Не в силах отогнать свои опасения, она, когда Этельстан пришел попрощаться, порывисто схватила его за руку и на мгновение задержала ее в своей руке. Глаза ее были сухими, когда она смотрела, как он уходит; она вдруг почувствовала, что ее, словно похоронным саваном, окутывает ужасная убежденность в том, что она его больше никогда не увидит.
По окончании мессы в соборе Святого Павла она поехала обратно во дворец, направляя свою лошадь сквозь густой туман, опустившийся на город, точно слепая пелена. Уже за дворцовыми воротами ей с сопровождающими пришлось объехать примерно с десяток вьючных лошадей, стоявших перед входом. Вокруг них суетились слуги, разгружавшие поклажу, и при виде этого она догадалась, что наконец-то приехал король.
Спешившись, она заторопилась в свои покои. Там ее должны были ждать дети – Годива на руках няни, Эдвард, наверное, устроился на скамье и вместе с Робертом рассматривает какую-нибудь книгу. А может быть, мальчики сейчас обследуют альков, который когда-то принадлежал им; тогда они уже, вероятно, нашли вырезанные из дерева корабли и коней, давно ожидавших их.
Проскользнув мимо слуг и вооруженной охраны, она поднялась по лестнице, которая вела в ее личные покои, и быстро зашла внутрь, однако там не было никого, кроме короля. Этельред, очевидно, находился во дворце уже продолжительное время, потому что успел сменить дорожное платье на длинную зеленую мантию из плотной шерсти, одетую поверх белого семеса.
– Где дети? – сразу же спросила она.
Только теперь она заметила, что шкатулка с ее личной корреспонденцией была открыта, а содержимое в беспорядке валялось на ее рабочем столике. Перед столиком сидел король, поглощенный чтением того, что ему, видимо, не нравилось, потому что он недовольно хмурился.
Подавив свое возмущение тем, что он роется в ее личных письмах, она затаила дыхание в ожидании ответа на свой вопрос.
– Мои дочери присоединятся ко мне в подходящий момент на следующей неделе для участия в сборе двора на Пасху, – пробормотал он, не отрывая глаз от письма, которое он держал в руке. – Сядьте.
Она не двинулась с места.
– А что с Эдвардом? Разве он не с вами?
На этот раз он поднял на нее глаза; взгляд его был холодным.
– Эдвард сейчас в Шропшире, как и моя дочь Эдит. Я вырвал Эдварда из-под присмотра этого нормандского священника, которого вы приставили к нему и который следовал за ним, словно тень, и отослал на воспитание к приемным родителям. Вы можете быть уверены, что там он находится в такой же безопасности, как если бы жил в Руане, как это предлагает здесь ваш брат, – сказал он, небрежно взмахнув свитком, который только что читал.
Ошеломленная, почти обессилевшая от разочарования, она нашла глазами скамью, выложенную подушками, которая стояла вдоль стены, и села. Однако она держалась прямо и гордо подняла подбородок, поскольку не хотела, чтобы он догадывался, какой удар он только что ей нанес. Прошел уже полный год с тех пор, как она в последний раз видела Эдварда. Сколько ей еще ждать встречи с ним? Вспомнит ли он ее вообще, когда увидит снова?
Трясущимися от злости и холода руками она сбросила с плеч отсыревший плащ.
– Элдормен Идрик посоветовал вам отослать от себя детей? – Ну конечно, а кто же еще? Она могла и не задавать этот вопрос.
– Этот совет гораздо лучше того, на чем настаивает ваш брат: отослать детей в Нормандию. – Он посмотрел на нее, и она увидела в его глазах ярость. – Мне он такого почему-то не предлагал. В письмах от него я только и слышал жалобы на то, что я заставляю вас печалиться, отлучив от двора. Это правда, Эмма? Вы настолько жаждете моего общества, дорогая?
Его саркастический насмешливый тон задел ее. Поскольку она промолчала, он ответил на этот вопрос сам:
– Нет. Я вижу, что вовсе не моего общества вы ищете, а общества Эдварда. Как вы, должно быть, разочарованы теперь. Вы ведь надеялись сопровождать вашего сына в путешествии через пролив к вашему брату, верно? Вы настолько испуганы нашествием датского отребья на Англию, что решили просить убежища у него?
– Вся Англия напугана, милорд, – сказала она. Страх того, что может принести это лето, был так же ощутим и заметен на улицах Лондона, как туман с Темзы. – Но уверяю вас, я не просила моего брата приютить детей в Нормандии. Как не считаю я мудрым и решение отдать Эдварда на воспитание так далеко, в Шропшир. Как вашему наследнику ему следовало бы находиться ближе к королевскому двору. Я могу понять ваше желание защитить его от врагов, но, когда пойдет молва о том, что вы услали его настолько далеко отсюда, это вряд ли успокоит народ…
– Я послал Эдварда на север не для того, чтобы защитить его от датчан, – раздраженно бросил он, – а чтобы удержать его подальше от вас.
Он преднамеренно выводил ее из себя, только она не понимала зачем.
– И кто, скажите на милость, объяснит это напуганным жителям Лондона? – вспыхнула она. – Может, вы огласите указ, что отсылаете сына отсюда, потому что боитесь того, чему он может научиться, находясь со своей матерью?
– У вас, миледи, слишком острый язык, – сказал он. И все же в голосе его прозвучала нотка удовлетворения, как будто он был доволен тем, что наконец дождался от нее резкого ответа. – Если бы епископы могли слышать вас сейчас, они не стали бы удивляться тому, что я захотел отлучить вас от двора.
Ах, вот в чем дело. Епископы приняли ее сторону и заступились за нее перед Этельредом, и ему это не понравилось. Она могла бы догадаться, что он использует Эдварда, дабы наказать ее за то, что в этом она взяла над ним верх. Как глупо с ее стороны было полагать, что он может позволить ее сыну остаться где-нибудь поблизости от нее!
Она сделала глубокий вдох, чтобы остудить свой гнев, поскольку он мог ей только навредить. Король использует его как повод вновь услать ее.
– Милорд, я являюсь королевой и вашей супругой. Я никогда не давала вам повода в чем-то упрекать меня, и тем не менее вы не доверяете мне даже воспитание собственного сына.
– Не доверяю. Как не доверяю я и вашему брату. Я не хочу, чтобы мой младший сын повернулся против меня, как это уже сделали его старшие братья. – Он посмотрел куда-то вдаль, мимо нее, и взгляд его затуманился. – Этельстан и Эдмунд покинули Лондон во главе вооруженных отрядов вопреки моему недвусмысленному и четкому приказу оставаться в городе. Я еще не выяснил, куда они отправились, но я опасаюсь худшего.
Она смотрела на него, словно оглушенная ударом грома. Он предпочитает думать самое худшее о своих сыновьях, вместо того чтобы обратить внимание на другие, гораздо более очевидные объяснения происходящего. Наверное, Этельстан все же был прав. Вероятно, единственный способ завоевать уважение короля – это умереть за него. И все же кто-то должен попытаться его урезонить.
– Этельстан и Эдмунд, милорд, отправились в Восточную Англию, чтобы помочь Ульфкителю собрать армию, которую вы приказали ему выставить против датчан. Они держали цель своей поездки в секрете, поскольку вы сами весьма мудро настаивали, чтобы никто не знал о том, чем занимается Ульфкитель.
Он быстро взглянул на нее; каждая черта его лица выражала сплошную подозрительность.
– Тогда почему же вам известно об этом?
«Потому что я ваша королева, – подумала она. – И я должна знать о таких вещах, даже если вы будете пытаться держать меня в неведении».
Вслух же она сказала:
– Я была одной из немногих посвященных. Остальные – это епископ Лондонский, архиепископ Эльфех и элдормен Эльфрик.
Он хмуро посмотрел на нее. Очевидно, список тех, кто знал о планах этелингов, – и куда сам он не вошел, – ему не очень понравился.
– Похоже, вы считаете, что это является оправданием того, что мои сыновья нарушили мой приказ.
– Единственное, что я считаю, – они не планируют никаких действий, направленных против вас, милорд.
Некоторое время он молчал и просто задумчиво смотрел на нее, словно старался раскрыть какие-то секреты, которые она могла от него скрывать. Она же тщательно старалась сохранить безучастное выражение на лице, поскольку у нее действительно был один секрет, о котором он никогда не должен узнать: безнадежная и беспрестанная тяга к мужчине, который не был королем.
Наконец он встал, еще раз взглянул на письмо ее брата и швырнул его обратно на стол.
– Опасения Ричарда, конечно, беспочвенны, а его предложение предоставить убежище для детей бессмысленно. Когда будете отсылать ему письмо, напишите: все, что мне нужно, – это люди, которые могли бы вместе с нами выступить против датчан. И очень жаль, что он столь сдержан в том, чтобы предложить нам именно такой вид помощи. – Он подошел к ней и, взяв за подбородок, заставил посмотреть ему в глаза, непроницаемые, словно каменная стена. – Теперь, когда я удовлетворил епископов, вернув вас ко двору, я хочу, чтобы вы пришли ко мне сегодня ночью. Не сомневаюсь, что все ваши сторонники желали бы, чтобы вы снова принесли ребенка, и чем раньше, тем лучше.
– Милорд, сейчас Великий пост, – запротестовала она, вздрогнув от его прикосновения, но не в силах его избежать. – А соблюдение поста требует…
– Если вы думаете, что это грех – лечь сейчас в постель с королем, то исповедуйтесь в этом своему духовнику. Но грех это или нет, вы придете ко мне сегодня ночью, а также в любую другую ночь, когда мне этого захочется. – Выпустив ее из рук, он двинулся к выходу, но потом остановился и добавил: – Думаю, мы могли бы послать девочку в Нормандию. Она еще слишком мала, чтобы ее можно было использовать здесь.
После того как он ушел, слова его еще долго эхом отзывались в ее сознании, наполняя душу злостью и дурными предчувствиями. Ей было понятно, что он собирается сделать. Она даже видела, что им при этом движет, как бы это ни было отвратительно.
Он хочет, чтобы она снова забеременела, чтобы можно было опять безболезненно услать ее подальше от королевского двора, не сталкиваясь с заступничеством епископов или ее брата. Такова его политика.
Он собирается вылепить Эдварда по своему подобию и использовать его для своих целей, как ему заблагорассудится. Таково его тщеславие.
Он сделает набеги датчан оправданием того, что заберет у нее дочь, отослав Годиву через пролив, возможно, навсегда. Такова его мстительна злоба.
Он мог бы осуществить все это, если бы захотел. У него в руках была власть. Однако он сделал серьезную ошибку, позволив ей заглянуть в то, что было у него на уме. Существовали способы сорвать его планы, и скоро он узнает, что у королевы есть свои возможности. На данный момент, по крайней мере, она заручилась поддержкой высшего духовенства, которому он не смел противиться. Его угрозы пока что были лишь словами; однако словами этими она могла поделиться с другими, сделав так, что они потеряют свою силу.
Она взглянула на слуг, которые вошли в комнату сразу после ухода Этельреда. Сколько их является шпионами короля и кто именно из них принес ему шкатулку с письмами, которую она так тщательно запирала и прятала?
Это уже не имело значения. Скоро вокруг нее вновь появятся люди из ее проверенного окружения, которым она доверяет, включая и отца Мартина. С их помощью она уж постарается, чтобы определенным магнатам короля стало известно о его угрозах.
Этельред никогда не увидит ее безропотной жертвой, и она сделает все возможное и от нее зависящее, чтобы он не использовал детей в качестве оружия против нее.