Глава 10

Июль 1006 года

Кукхэм, Беркшир

Летнее солнце стояло высоко в небе, когда Этельстан ехал с Эдмундом и десятком своих воинов по Камлетской дороге в сторону королевского поместья в Кукхэме. Дорога эта к северу от моста через Темзу возле Шафтсли пролегала через дубовый лес, и он был благодарен ему за прохладную тень. По мере приближения к реке деревья редели, и вскоре со стен бурха, охранявшего переправу, тревожно зазвучал звук рога.

«Это хорошо, – подумал он, – значит, часовые бдительно несут свою службу». Он насчитал их пятнадцать за частоколом. Его знаменосцы, ехавшие впереди отряда, подали условный сигнал, получили ответ, и звук рога затих. Окинув критическим взглядом фортификационное сооружение, расположившееся на острове посреди реки, он отметил, что здесь со времени его последнего визита добавились две новые башни.

– Похоже, что элдормен Эльфрик заботится об укреплении обороны графства, – сказал он Эдмунду. Брат ничего не ответил, и раздраженный Этельстан сердито взглянул на него. – Эдмунд, тебя весь день что-то гложет. Может, объяснишь мне, в чем дело, или так и будешь держать меня в подвешенном состоянии?

Эдмунд бросил на него такой же недовольный взгляд, но в конце концов все же нарушил свое угрюмое молчание.

– Сколько еще ты будешь докладывать королю о том, что делаешь?

Это был хороший вопрос, вопрос, который Этельстан и сам задавал себе уже несколько недель, когда они, встречаясь с танами по всей центральной Англии, пытались успокоить их возмущение убийством Эльфхельма. Он говорил им, что Эльфхельм вел дела с людьми из ближайшего окружения датского короля. Он делал все что мог, дабы убедить их в том, что его отец был вынужден предпринять такой ход против своего элдормена, но был не в силах оправдать тактику короля – беспощадную резню, которой он подверг Эльфхельма и его сыновей. Под нажимом он торжественно поклялся, что, если взойдет на трон, будет вести себя более открыто и справедливо по отношению к знатным дворянам, чем это делал его отец.

Обещание это вряд ли принесло бы ему дополнительную любовь короля, если бы тот об этом узнал.

– Ты боишься, что я кончу так же, как Вульф и Уфгет? – спросил он Эдмунда.

Бедняги. Они были просто пешками в опасной игре своего отца и тем не менее медленно умерли страшной смертью в сыром и зловонном каменном мешке; поговаривали, что их раны никто и не думал лечить. Сиферту и Моркару в виде милости были выданы изуродованные тела их родственников для погребения – похоже, лишь для того, чтобы они сами увидели страшные последствия гнева короля. Молва об этом разлетелась по королевству со скоростью лесного пожара.

– А ты не боишься этого? – вопросом на вопрос ответил ему Эдмунд.

– Боюсь, – с досадой проворчал он. – Король видит врагов повсюду, а я – далеко не невидимка. Но если он потребует от меня отчета, я дам ему честный ответ. Кто-то должен сказать ему открыто о неопределенных настроениях среди его дворян.

Помолчав несколько мгновений, Эдмунд сказал:

– У короля действительно повсюду есть враги. Наши северные границы атакуют скотты, а шпионы короля предупреждают, что датчане ударят еще до конца лета – одному господу известно, где именно это произойдет. Думаю, что он был прав, когда показательно расправился с Эльфхельмом в назидание другим. Он ясно дал понять, что измена и предательство будут жестоко покараны. Раньше лояльность народа поддерживалась золотом, землями и привилегиями. Но это уже в прошлом. В наши времена заставить людей хранить верность своему королю может только страх жестокого наказания.

– Но он – слабый король, Эдмунд, и он не воин. Если люди внутри его королевства повернутся против него, то это из-за страха, что он не сможет защитить их от врагов, давящих на страну снаружи. Помяни мое слово, грядет буря, и мы не готовы встретить ее. Господи, ведь после смерти Эльфхельма в Нортумбрии и Мерсии вообще нет элдормена. Кто организует оборону, если датчане нападут на города вдоль таких рек, как Трент или Уз?

– С недавних пор, опираясь на доверие короля, его заменил Идрик из Шрусбери.

– Идрик! – пренебрежительно фыркнул Этельстан. – Да он просто бандит, а не воин.

– Воин он или нет, но это все равно лучше, чем вообще без вожака, – возразил ему Эдмунд.

Насчет этого у Этельстана были свои сомнения. Сейчас им было необходимо время – время, чтобы посоветоваться с верхушкой северных графств, время, чтобы собрать урожай, время, чтобы подготовить и оснастить запасами бурхи для защиты границ. Он просил всех священников, с которыми говорил, молить Бога дать им время, чтобы они могли собраться с силами для встречи врага.

Но, как сказал Эдмунд, уже сейчас на границе продолжались стычки со скоттами, и он опасался, что ветер с Датского моря тоже несет им беду. Единственное, чего не было у народа Англии в данный момент, это времени.

Они прошли через мост, миновав остров, и впереди показались ворота дворца, охраняемые, как он отметил про себя, тройной стражей. За стенами было шумно и многолюдно, сегодняшняя суета казалась намного оживленнее, чем обычное движение слуг, вассалов и вооруженных солдат. Он с трудом проталкивался на своем коне через толпы мужчин, разбиравших сваленное в кучи оружие и экипировку, женщин и детей, нагруженных какими-то свертками, сновавших от дома к дому, и конюхов, грузивших лошадей и вьючных мулов.

Королевский двор готовился к отъезду, но в этих приготовлениях не чувствовалось порядка и продуманности. Что-то было не так, и это что-то казалось более тревожным, чем вторжение скоттов в далекой Нортумбрии.

Они с Эдмундом спешились, бросив поводья конюху, и прошли в залу. Здесь также повсюду царил хаос, за исключением стола, вокруг которого со всех сторон сидели писцы, что-то лихорадочно писавшие на вощеных дощечках. «Инструкции короля королевским танам», – догадался Этельстан. Он приостановился, чтобы обратиться к дворецкому, который осыпал проклятьями троих рабов, паковавших в сундуки серебряные подсвечники и кубки.

– Что стряслось? – спросил он.

– У Сандвича видели датские корабли, милорд, – возбужденно ответил дворецкий. – Нам еще не сказали, куда именно мы едем, но поговаривают, что выступаем мы завтра.

Этельстан взглянул на брата и понял, что он думает то же самое. Время у них вышло.

В королевских покоях король сидел за центральным столом с небольшой группой советников вокруг себя. Обведя глазами комнату, Этельстан заметил Эмму в алькове, освещенном пламенем свечей. Рядом с ней за столом для письма стоял ее нормандский священник, отец Мартин, который что-то быстро писал своим стилусом на лежавшем перед ним пергаменте.

Должно быть, Эмма слышала, как они вошли, потому что как раз в этот момент подняла голову, и взгляды их, в которых сквозили одновременно и боль, и утешение, на миг встретились. Затем она отвела глаза, и он переключил свое внимание на тех, кто сидел вокруг короля. Здесь были его младшие братья, а также Эльфрик, элдормен Гемпшира. Еще тут сидел епископ Эльфех – в этом месте Этельстан поправил себя, поскольку человек, который ранее был епископом Винчестерским, теперь стал архиепископом Кентерберийским, и это было одним из наиболее мудрых назначений, сделанных его отцом. Среди собравшихся присутствовало еще несколько менее значительных лордов; он также отметил, что по правую руку от короля стоит Идрик из Шрусбери, и вновь ощутил дурное предчувствие.

Он решительно двинулся через толпу людей, собравшихся вокруг стола; Эдмунд неотступно следовал за ним. Король оторвал свой взгляд от грубо нарисованной карты, закрывавшей большую часть стола, нахмурился и, к большому удивлению Этельстана, жестом подал знак, чтобы они подошли ближе.

– Я не ждал увидеть вас здесь, – сказал его отец, – но приехали вы вовремя. Вы уже слышали?

– Да, – ответил за обоих Этельстан. Было очевидно, что вниманием к нему со стороны отца он обязан угрозе набега викингов. Он взглянул на карту. – Как велико их войско?

– Шестьдесят кораблей, будь они прокляты. Приблизительно три тысячи человек – столько же, сколько король Свен приводил с собой три года назад. Они уже начали продвигаться к западу от Сандвича. – Он тяжело вздохнул и откинулся на спинку своего кресла. – Я не ожидал, что они появятся так скоро, – пробормотал он. – Я думал, что у нас есть еще по меньшей мере месяц.

– Ведет их в этот раз тоже Свен? – спросил Этельстан.

– Нет, но это единственное хорошее известие, – ответил его отец. – Пока урожай еще не собран, нам будет не хватать людей и припасов. Господи Иисусе! – Он устало провел рукой по глазам. – Мы должны были возвести бурхи вдоль границ Уэссекса и бить их по частям, разгоняя их фланги, как мошкару на болоте.

Этельстан оглядел лица собравшихся вокруг стола и не нашел в них поддержки этого плана. Именно это они и делали много лет, и уже много лет подобная тактика неизменно приводила к поражению. На самом деле им следовало выставить против морских налетчиков многочисленную армию и сбросить их обратно в море, однако Англия была к такому не готова. Любая армия, которую им удастся собрать, в основном будет состоять из людей, чьи руки больше привыкли к плугу, чем к рукоятке меча, в это время противостоять им будут яростные датские морские вояки, хорошо обученные обращению с оружием и готовые к сражениям.

Этельстан повернулся к архиепископу.

– Если они ударят по Кентербери, сможет ли город выстоять против них? – спросил он.

– Стены города хорошо отремонтированы, – ответил Эльфех, – так что несколько дней мы сможем продержаться.

Этельстан кивнул.

– Скорее всего, они пришли не вести длительную осаду, а для того, чтобы ударить быстро и схватить все, что плохо лежит. Если захватчики двинутся морем на запад, более уязвимыми станут небольшие города и аббатства в графствах Кент и Суррей. – Он провел пальцем вдоль линии, обозначавшей южное побережье Англии. – Если же они решат ударить на север, то риску подвергнутся города вдоль наших восточных берегов.

Король смотрел на карту и хмурился.

– Я соберу все наши силы в Мерсии и Уэссексе, мы призовем всех мужчин, которые не задействованы на полях, и даже многих из тех, кто задействован. Их командиры встретят меня в Виндзоре, чтобы организовать оборону, однако, чтобы собрать людей, потребуется время. А пока нам нужно как можно скорее расставить своих воинов в бурхи на юго-востоке. Датчане не станут уходить далеко от своих кораблей, поэтому следует стремиться удержать их ближе к побережью. – Он повернулся к Эльфрику. – Сколько солдат из вашего домашнего войска сейчас находятся здесь с вами?

– Тридцать человек, милорд, все они на лошадях и хорошо вооружены, – ответил элдормен.

– Хорошо. Вы отведете их в Рочестер и возьмете на себя командование фирдом в Кенте. В деревнях вам следует взять всю провизию, которая вам понадобится.

Эльфрик кивнул, а король обернулся к Идрику:

– Вы отправитесь на север, в Мерсию, соберете там все силы, какие удастся. И как можно скорее вернетесь ко мне в Виндзор. Этельстан, ты поедешь с нормандскими вассалами королевы в Льюис и соберешь людей в Сассексе. Обеспечишь их едой, как сможешь. Возьми с собой Эдрида и Эдвига. Эдмунд, вы с Эдгаром и вашими людьми будете сопровождать ваших сестер и королеву в Винчестер, где возьмете на себя командование фирдом. Не предпринимать никаких попыток встретиться с датчанами в открытом сражении.

Последнее распоряжение было адресовано всем, но Этельстан, поймав на себе взгляд бледно-голубых глаз короля, понял, что в первую очередь это касается его. Его отец считал, что он слишком рвется в бой. И в данном случае он, вероятно, был абсолютно прав.

– Необходимо, чтобы при приближении датчан вы получали предупреждения как можно раньше, – продолжал король. – Соберите крестьян вместе с их скотом в бурхи и защитите их там. В этой ситуации мы вряд ли можем сделать что-то большее, чем просто попытаться свести ущерб к минимуму.

Свести ущерб к минимуму. Этельстану пришлось сдерживаться, чтобы не выругаться, потому что сейчас было не время дискутировать по поводу политики отца, которую тот вел вот уже двадцать лет. Господи! Его просто сводило с ума, что уже в который раз лучшее, на что они могли надеяться, это удержать врага на побережье. Три года назад эта тактика полностью провалилась и армия датчан прорвалась в Уилтшир. Два года назад морские разбойники продвинулись на пятьдесят миль вглубь Восточной Англии, грабя и сжигая все на своем пути. А как далеко зайдет враг на этот раз? И сколько городов будут разорены теперь?

Боже правый! Если они сейчас говорят, что не могут сделать ничего, кроме как свести потери к минимуму, значит, они проиграли еще до того, как начали сражаться.

Эмма слушала приказы короля со все возрастающим беспокойством и смятением. Его решение вверить ее сына опеке Эдмунда, лишавшее ее возможности обеспечивать его защиту силами отряда нормандских стражников, наполнили ее сердце дурными предчувствиями; она быстро встала и подошла к помосту.

– Милорд, разрешите мне сказать, – сказала она, и стоявшие вокруг него мужчины расступились, чтобы она могла преклонить колени возле его кресла.

Она рисковала вызвать его недовольство тем, что обращалась к нему на глазах всего совета, но выбора у нее не было. Доверяя своего сына заботам Эдмунда, она рисковала гораздо большим.

– Что еще? – отрывисто бросил он.

– Я желала бы поехать с вами в Виндзор, милорд, – сказала она. – Я не хочу, чтобы меня видели прячущейся за толстыми стенами, словно я монахиня в монастыре, тогда как мой король и его сыновья лицом к лицу встречают угрозу. Мое место, как и место нашего сына, возле вас. И я прошу вас, муж мой, не отсылайте нас.

Она заметила сначала удивление на его лице, но, когда смысл ее слов дошел до него, он нахмурился. Он не должен был догадаться о реальной причине ее просьбы – страхе того, что может сделать Эдмунд, если они с ее сыном окажутся в его власти. Только Этельстан мог понять, что у нее на уме; она решилась бросить быстрый взгляд в его сторону и увидела, что он хмуро смотрит на нее. Он решит, что страхи ее беспочвенны, потому что верит Эдмунду, – но зато она не верила ему.

– На военном совете не место женщинам, – возразил Этельред.

– Мой король. – Рядом с ней стоял архиепископ Эльфех, и сейчас она почувствовала на своем плече осторожное прикосновение его руки. – В просьбе королевы есть определенное рациональное зерно. В Виндзоре вы будете встречаться со многими знатными дворянами, чьим землям не грозит немедленная опасность от набега датчан, и они не будут слишком торопиться взяться за оружие. Некоторые из них могут отнестись к этому с враждебностью. Однако, если знать увидит, что ваши сыновья находятся в первых рядах воинов, а королева твердо стоит рядом с вами во времена нелегких испытаний, это может только помочь делу.

Он ни слова не сказал про Эльфхельма, но Эмма догадывалась, что его имя эхом отозвалось в голове у каждого из присутствующих. Она не сомневалась, что новый архиепископ высказал немало гневных слов королю по поводу убийства Эльфхельма в Шрусбери. А когда сегодня утром начинался совет, Эльфех не делал секрета из того, что считает нашествие датчан Божьей карой за вероломное предательство короля по отношению к его элдормену.

Теперь же она мысленно благословила Эльфеха, затаив дыхание в ожидании решения короля. Наконец тот нетерпеливым жестом махнул в ее сторону рукой:

– Для меня не имеет особого значения, поедете ли вы в Виндзор или в Винчестер, но я выезжаю на рассвете. И если вы хотите сопровождать меня на войну, тогда потрудитесь не задерживаться, потому что дожидаться вас я не стану.

– Благодарю вас, милорд, – сказала она. – Я буду готова в срок.

Поднявшись с колен, она вышла из комнаты, оставив отца Мартина одного заканчивать письма, которые они начинали писать вместе.

Широко шагая через главную залу, она услыхала, как кто-то окликнул ее по имени. Остановившись, она обернулась и увидела, что из покоев короля за ней торопится архиепископ Эльфех.

– Уделите мне минутку, я бы хотел поговорить с вами, миледи.

– Разумеется, – ответила Эмма, и они, оставив залу, прошли в тень крытого прохода, протянувшегося на всю длину здания. Здесь она остановилась и коснулась его руки. – Благодарю вас, архиепископ, за то, что убедили короля выполнить мою просьбу. Это было крайне важно для меня.

Эльфех был ей другом, как был другом королю и его сыновьям. Стоя с ним лицом к лицу и глядя в его добрые и умные серые глаза, она заметила складку озабоченности, прорезавшую его лоб. Конечно же, он был встревожен. Датские захватчики направлялись на запад от Сандвича, и Кентербери лежал как раз у них на пути.

– Просьба ваша, миледи, была разумной, – ответил он, – и весьма отважной. Полагаю, что ваша мать, будь она на вашем месте, поступила бы точно так же. – Он положил ладонь на ее руку и улыбнулся. – На самом деле именно о ней я и хотел поговорить с вами, потому что, как вы знаете, я только что вернулся из поездки ко двору вашего брата.

– Надеюсь, моя мать в здравии, – быстро отозвалась Эмма. Эльфех привез ей несколько писем от близких, и она не нашла в них ничего такого, что могло бы ее встревожить.

– Да, она в полном здравии, – заверил он ее. – Думаю, что она еще может пережить всех нас. Она очень впечатляющая женщина, и за то кроткое время, которое я пробыл в ее окружении, у меня возникло огромное восхищение ею. Ваш брат поступает мудро, когда обращается к ней за советом и помощью.

– Он бесконечно доверяет ей, – сказала Эмма. Когда-то она думала, что сможет выполнять подобную роль советника и доверенного лица для своего мужа-короля. Однако Этельред быстро развеял всякие иллюзии по этому поводу.

– Она обладает качествами, которые делают ее чрезвычайно ценной в глазах Ричарда. Мне как-то довелось присутствовать при аудиенции вашего брата с посланником датского короля. – Должно быть, тревога, вспыхнувшая в ней, когда она услышала эти слова, тут же отразилась на ее лице, и поэтому он быстро добавил: – Теплые отношения между Нормандией и Данией в определенном смысле играют нам на руку, однако наш король не услышит от меня ни слова о приеме датского посланника. Но самым любопытным при этом разговоре мне показалось то, что ваша мать выступала там в роли переводчика. Она может говорить с северянами на понятном им языке, и, слушая это, я подумал, не передался ли этот дар ее дочери?

Она отвела глаза в сторону, не зная, что ему ответить, и не желая лгать человеку, которому верила и которым восхищалась. Но она изо всех сил старалась сохранить в тайне, что знает датский язык. Об этом знали только Марго и Этельстан, который разгадал ее секрет уже много лет назад. Впрочем, знали и еще двое: Свен Вилобородый и его сын, которые одним ужасным летним днем захватили ее, – время в плену показалось ей вечностью. Тогда она не смогла сдержаться и осыпала их проклятиями на их родном языке.

Она снова взглянула в лицо Эльфеха и поняла, что своей заминкой фактически ответила ему.

– Ясно, – сказал он. – Король об этом не знает, насколько я понимаю. Но, миледи, это ваше умение может ему очень пригодиться, если понадобится вести переговоры с врагом! И вы сумеете этим завоевать себе место подле него, если…

– Однако этим также можно нажить себе врагов среди тех, кто обвинит меня – и моего брата – в благожелательном отношении к датчанам. – Именно так и подумал бы Эдмунд, если бы узнал об этом. Это означало бы вложить ему руки оружие против нее и ее сына. – Хотя вы можете и не рассказывать королю о встрече моего брата с датским посланником, за вас, архиепископ, это сделают другие.

Теперь глаза его стали печальными, и ей уже не хотелось слушать то, что он собирался ей сказать. Она не желала, чтобы этот человек думал о ней плохо.

– Я понимаю все риски, – сказал он, – но все равно прошу вас довериться мне в этом вопросе. Позвольте мне раскрыть ваш секрет, если я посчитаю необходимым сделать это. Обещаю вам, что не приму этого решения, тщательно не обдумав его предварительно.

Она снова заколебалась.

Конечно же, она доверяла архиепископу, но при дворе любое знание было реальной силой. Тот, кто узнал бы об этом от него, получил бы власть над нею – такую же, какой сейчас обладал Эльфех. Тем не менее этот человек был одним из самых мудрых при дворе, входил в число старых друзей короля и считался одним из наиболее заслуживающих доверия советников. Было бы ошибкой мешать ему использовать все имеющиеся у него средства на благо Англии, если они ему понадобятся.

– Я даю вам на это свое разрешение, – сказала она.

Возможно, такая ситуация никогда и не возникнет. А если это все же произойдет, она должна надеяться, что сможет найти способ использовать это в своих интересах.

– Я буду оберегать вашу тайну ценой своей жизни, – сказал он и, взяв ее руку, сжал ее между своих ладоней. – Даю вам в этом свою клятву. – Он долго вглядывался в ее лицо, а затем улыбнулся. – Вы очень похожи на свою мать, Эмма. Я считаю, что вы не по годам умны. Если вам когда-либо понадобится, чтобы я походатайствовал за вас перед королем, вам стоит лишь попросить. – Он перекрестил ей лоб, прошептал слова благословения на латыни, после чего сжал ей руку. – А теперь я покину вас, поскольку, как я полагаю, нас обоих еще ждет много дел.

Расставшись с ним, она поспешила на свою половину, потому что архиепископ был прав: если она хотела завтра с первыми лучами солнца уехать вместе с королем, ей нужно было еще многое сделать. По пути она размышляла над тем, что сказал ей Эльфех.

Она верила, что ее мать одобрила бы ее просьбу сопровождать короля на военный совет. Однако, если бы Гуннора когда-либо решилась на это, – а Эмма полагала, что решилась бы, – руководило бы ею желание поддержать своего мужа и в ответственный момент быть рядом с мужчиной, которого она любила. В этом было серьезное отличие между нею и ее матерью.

Ее же решение в большей степени стало вопросом целесообразности. Она была матерью наследника престола, и поэтому, в силу сложившихся обстоятельств, ей следовало быть союзником короля. Однако это был горький альянс, потому что между ними не было ни привязанности, ни малейшего уважения.

Он пользовался ее телом по своей прихоти, но за все четыре года, что они состояли в браке, он ни разу не поинтересовался ее мнением и не искал ее общества. Ее присутствие за столом совета ничего не изменило бы. Тем не менее она многое узнает и, что еще более важно, Эдвард будет с ней, вне досягаемости его сводного брата Эдмунда.

Пресвятая Дева! Она жалела, что не может доверять Эдмунду, как верит ему Этельстан. Она, безусловно, восхищалась преданностью, которую тот демонстрировал в отношении своего старшего брата, и даже уважала решимость Эдмунда видеть Этельстана наследником королевского трона. Однако он был слишком похож на своего отца – в этом и заключалась главная причина ее недоверия к нему.

Она не могла отделаться от страха, что Эдмунд – как и Этельред – для достижения своих целей не остановится перед убийством.

 

Глава 11

Август 1006 года

Холдернесс

Двигаясь по узкой тропинке вслед за Алриком, Эльгива направила свою лошадь через мелкий ручей – один из многих, которые сегодня попались им на пути. В воздухе висел густой туман, плотный, словно шерстяное покрывало. В очередной раз вытирая мокрое лицо, она подумала, что люди в Холдернессе, должно быть, невидимки. До этого она видела здесь лишь несколько редко разбросанных деревушек с полями в виде длинных полосок, засеянных рожью или овсом; один раз попалось также стадо несчастного вида овец, едва различимых в тумане. Но в основном эта земля, затянутая промозглой дымкой, казалась зловещей и пустынной, как будто все живое покинуло ее.

Она уже ненавидела ее и была решительно настроена покинуть это гиблое место как можно скорее.

Ей было скучно, поскольку вокруг нее было мало интересного, и поэтому она раздумывала над теми событиями, которые привели ее сюда. Дорога заняла намного больше времени, чем она ожидала вначале, – когда она сложила все недели, проведенные в пути, оказалось, что прошло почти четыре месяца. Алрик нашел им корабль в Честере в тот же день, когда они прибыли в этот город, и, примостившись среди тюков с кожами и бочками соли, они отплыли с утренним отливом. Корабль этот доставил их лишь до порта, принадлежащего одному из валлийских королевств, и здесь они застряли – на сколько же, интересно? На две недели? На три? Сколько бы это ни длилось, но время, проведенное в рыбацкой деревушке, представлявшей из себя несколько покосившихся хижин, разбросанных на берегу моря, тянулось очень долго. А когда они все-таки нашли судно, чтобы двигаться на нем дальше на юг, оказалось, что оно насквозь провоняло рыбой.

Потом Алрик разыскал торговца, возившего олово из Корнуолла в Саутгемптон, – этот порт был расположен в опасной близости от королевской резиденции Этельреда в Винчестере и поэтому не слишком им подходил, однако выбора у них не было. Здесь против них взбунтовалась погода, и она сбилась со счета, сколько дней она провела, ютясь в гостевой комнатушке захудалой гостиницы возле гавани и все время опасаясь, что, если она выйдет, кто-нибудь из королевского двора может увидеть ее и опознать. Тут она узнала о пытках и смерти ее братьев; в душе Эльгива надеялась, что больше никогда в жизни не увидит это омерзительное место.

Когда же наконец ветер позволил выходить в море, они сели на борт судна, направлявшегося в Хайт, а там пересели на другой корабль, доставивший их, минуя остров Танет, в Восточную Англию. После этого было еще три корабля, тоже торговых, как и все остальные, причем ей казалось, что каждый из них менее приспособлен для плавания по морю, чем предыдущий. Ни на одном из них не имелось укрытия от солнца, ветра или дождя, и единственным сиденьем для нее служил маленький сундучок, который Алрик купил перед отъездом из Честера, где хранились ее сиртель и нижняя сорочка.

Ее наряд юноши в достаточной степени защищал ее от приставаний матросов, хотя она не раз ловила алчные завистливые взгляды на своем добротном шерстяном плаще. Она была уверена, что нож, всегда находящийся у Алрика наготове, заставит их жадные воровские руки держаться подальше, но ничто не могло уберечь ее от смрада смеси дегтя и рыбьего жира, которым были буквально пропитаны эти суда. Как ничто не могло унять ее страха и панического ужаса, комком подкатывавший к горлу, когда неожиданно налетал шквалистый ветер.

Она научилась ничего не есть за несколько часов до посадки на корабль, но как же она ненавидела это бесконечное раскачивание на волнах! Каждый раз они швыряли их суденышко с такой силой, что ей приходилось усилием воли держать рот закрытым, чтобы постоянно не блевать желчью. Даже теперь, когда водная часть их пути была уже позади, от ритмичной поступи ее лошади у нее тоскливо сжимался желудок.

Когда они вчера ночью высадились в Беверли, до них хотя бы дошли и хорошие новости. Король Этельред начал сражаться против датской армии, которая в данный момент занималась разорением Англии где-то в Уэссексе. Она надеялась, что это правда, надеялась, что датская секира найдет его и вспорет ему живот. Это по вине Этельреда сейчас были мертвы ее отец и братья, из-за него она сейчас тащилась на лошади по этой убогой болотистой местности.

Сырой промозглый ветер забрался к ней под плащ, и ногам сразу стало неуютно, потому что она до сих пор была одета в мужскую тунику и бриксы. Шее тоже было холодно, поскольку ее густые волосы были скручены и заправлены под мальчишескую шерстяную шапочку. Она накинула на голову капюшон, чтобы согреться, и в этот момент Алрик предупреждающе шикнул на нее и остановил лошадей. Откуда-то спереди раздавался топот копыт, становясь громче по мере того, как всадники приближались. Алрик выхватил свой меч. Внезапно она услыхала, что позади них тоже скачут лошади, и, боясь, что люди короля в конце концов выследили ее, стала лихорадочно оглядываться по сторонам, ища, где спрятаться. Но поблизости на этой бесплодной пустоши не было даже камня или дерева. Она выхватила из-за пояса небольшой кинжал и сжала его рукоятку с такой силой, что стало больно ладони. Теперь ей не оставалось ничего другого, кроме как ждать.

Шум приближающихся двух групп всадников становился все громче, уже соперничая в ее голове с таким же громким биением испуганного сердца. Ее лошадь принялась нервно топтаться на месте, и она сильно натянула поводья, чтобы успокоить ее; в это время из тумана показались люди на конях. Их с Алриком мгновенно окружили, и, только когда он выкрикнул приветствие на датском, как она подумала, языке, Эльгива немного перевела дыхание, потому что узнала среди всадников Турбранда.

Он был все таким же крупным, каким ей запомнился: высокий, широкоплечий, грудь колесом, с широким лицом в обрамлении редеющих черных волос. Его большая нечесаная борода торчала во все стороны, и ее передернуло от мысли, какая живность могла в ней обитать. Однако мантия его была заколота золотой брошью тонкой работы, и по меху ее пробежала рябь, когда он в приветственном жесте ударил себя кулаком в плечо.

– Вы определенно не очень-то торопились, добираясь сюда, – проревел он, обращаясь к Алрику. – Мои люди следили за вами с того момента, как вы покинули Ярмут, приглядывали за вами, так сказать. В прошлом месяце тут что-то вынюхивали люди короля – эти подлые ублюдки задавали вопросы о черноволосой красавице. – С этими словами он повернулся к ней и пробежал глазами по ее телу, начиная от подвязанной груди и до кончиков сапог. – Мои люди сообщили мне, что вы одеты как мальчик. Помня вас такой, какой видел в зале вашего отца, я им просто не поверил. – Рот его скривился в хитрой ухмылке. – Теперь я вижу, что ошибался. – Он развернул своего коня в ту сторону, откуда они прискакали. – Но нам следует поторопиться. В Рингборо нас уже ждут.

Она едва ли рассчитывала здесь на пышный прием, но упрекнуть его в этом у нее не было возможности. Уже через несколько мгновений она неслась сквозь туман в сопровождении вооруженных охранников, скакавших по обе стороны от нее. На ходу она сыпала про себя проклятиями. Как она могла забыть, каким грубым животным был этот Турбранд? Он обладал обходительностью дикого вепря, и теперь, когда они добрались до Холдернесса, она уже не удивится, если окажется, что он не только нецивилизованный варвар, но еще и наполовину спятил.

В этом свете ее решение обратиться к нему за помощью уже не выглядело таким уж разумным, но теперь было поздно что-либо предпринимать. Сейчас она могла лишь с тревогой думать о том, кто ожидает их в Рингборо – и что это вообще за Рингборо?

Как оказалось, Рингборо было небольшим поместьем – намного меньшим, чем она ожидала. Оно стояло в окружении частокола посреди полей ржи на границе с лесом из дубов и ясеней. В ветерке чувствовался запах соли, и она догадалась, что они, должно быть, находятся совсем близко от моря. День клонился к вечеру, когда они заехали в укрепление через узкие деревянные ворота, охраняемые вооруженными людьми. Когда же ворота за ними заперли на засов, это навело ее на мысль о захлопнувшейся ловушке. От дурного предчувствия по спине пробежал холодок.

После того как Алрик помог ей сойти с лошади, она взглянула в центр двора, где в окружении более мелких построек стояла деревянная усадьба – вдвое меньше, чем у ее отца. Здание было не широкое, но высокое, с уходящей вверх изогнутой крышей, украшенной выступающими поперечными балками, концы которых были вырезаны в форме голов зверей с яростно оскаленными пастями – совсем как чудовища на носах драккаров викингов. Ее передернуло. Это было совсем не похоже ни на одно саксонское поместье, где ей доводилось бывать раньше.

Турбранд взял ее за локоть и хотел было увести в дом, но она выдернула у него свою руку и повернулась к нему лицом.

– Зачем вы привезли меня сюда? – требовательным тоном спросила она. – Я слышала, как мой отец рассказывал о хорошо укрепленной крепости могущественного Турбранда. Но это совсем не то.

– Да, вы правы. Но у того, что мы делаем сегодня, должно быть как можно меньше свидетелей, а это люди, которым я могу полностью доверять. Входите же.

Теперь уже страх окончательно захлестнул ее, как река в половодье.

– Не пойду, – отрывисто бросила она, – пока вы не скажете мне, что вы задумали. – Будь у нее выбор, она не пошла бы туда даже после его объяснений.

– Леди Эльгива, – прорычал он, вновь хватая ее за руку и таща по направлению к открытой двери, – я управляю здесь землями вашего отца. И вам тут нечего бояться.

И все же ее не покидал страх, потому что во всем этом она уже видела руку своего отца, тянущуюся за ней из могилы, чтобы уничтожить ее. Она боялась, что внутри ее ждет какой-нибудь датский мерзавец и что брак, которого она так отчаянно стремилась избежать, все же вот-вот состоится. Но она была слишком слаба, чтобы противиться Турбранду, который легко затащил ее внутрь через двери, словно она была соломенным чучелом.

Внутри дальний конец залы был освещен пламенем толстых свечей, стоявших на опирающемся на козлы столе; за столом этим сидело четверо мужчин, которые пьянствовали и громко смеялись. Она не узнала ни одного из них и обернулась назад, за помощью к Алрику, но за спиной была одна лишь темнота. Пока Турбранд вел ее к незнакомцам, разговоры и смех за столом стихли и она почувствовала на себе их взгляды, обжигавшие ей кожу. После этого ее усадили – не слишком деликатно – на табуретку рядом с одним из них. Оживленная беседа тут же возобновилась, но она ничего не понимала из льющегося вокруг нее потока чужеземных слов.

Когда из тени появился слуга и поставил перед ней чашу, она с готовностью взяла ее и сделала большой глоток, но тут же закашлялась, потому что жидкость обожгла ей горло. Это был беор – напиток более крепкий, чем вино или медовуха, – но ее мучила жажда. Она вытерла слезящиеся глаза, а затем выпила еще немного, тем временем разглядывая лица сидящих за столом и составляя о них свое мнение. Ее обычные фокусы, которыми она морочила головы мужчинам, тут ей не пригодятся. Она хотела не очаровать их, а наоборот, оттолкнуть. Но если этого не смогли сделать ее мужской наряд и запах ни разу не мытого за несколько недель путешествия тела, то этого, вероятно, не сможет сделать уже ничто.

Она решила, что мужчина, сидевший прямо напротив нее, должен быть их вожаком, потому что он был весь в золоте. На пальцах у него виднелись золотые кольца, на руках – золотые браслеты, с шеи свешивалась толстая золотая цепь. Что ж, если ему суждено стать ее мужем, он, похоже, достаточно богат, чтобы соответствовать и подходить ей, но – господи! – он был уж очень старым. Впрочем, он может в скором времени умереть, и в этом состоит его преимущество перед другими.

Его длинные волосы, завязанные на затылке, как это принято у датчан, были абсолютно седыми, а лицо его было настолько обветренным и покрытым шрамами, что напомнило ей меловые скалы, которые она видела на южном побережье. Черные глаза изучали ее, словно оценивая ее достоинства, а, когда она, взглянув на него, высокомерно подняла бровь, уголок его рта едва заметно приподнялся, словно она позабавила его. Он щелкнул пальцами, и Турбранд стянул с ее головы капюшон и шерстяную шапочку, высвободив длинную косу, достававшую ей до пояса.

– Не прикасайтесь ко мне, подлец, – огрызнулась она, отбрасывая его руку. – Кто эти люди? Я приехала сюда, потому что доверяла вам, а вы меня предали.

– Это не предательство, леди, – спокойно возразил он. – Я всего лишь довожу до конца сделку, на которую согласился ваш отец.

– Но зато я на нее не соглашалась! – Она резко встала, так что упала ее табуретка, и впилась в него горящим взглядом.

В ответ он ударил ее, да так сильно, что она потеряла равновесие. Она обязательно упала бы, если бы не мужчина, который сидел рядом с ней. Он подхватил ее, и она услышала, как тот крикнул что-то Турбранду. Однако от удара и выпитого беора комната вокруг нее уже начала кружиться, и в последующие несколько мгновений она лишь смутно осознавала, как ее руки сжимают загрубевшие ладони мужчины, а вокруг нее вновь звучит речь, которую она не понимает.

– Дело сделано, – услышала она через некоторое время голос Турбранда. – Поприветствуйте своего мужа, леди. Его зовут Кнут.

Подняв голову, она встретилась со взглядом таких же темных глаз, как и у мужчины напротив нее, однако эти принадлежали намного более молодому человеку – как ей показалось, он был даже моложе ее самой. Его борода, как и волосы, в отблесках пламени свечей отливали медью, а темные глаза изучали ее спокойно и серьезно. Он снял с одного из своих пальцев толстое золотое кольцо и надел ей на палец. Она внимательно рассмотрела кольцо и, подняв голову, улыбнулась ему.

А затем, все так же не переставая улыбаться, она плюнула ему в лицо.

Она не могла точно сказать, сколько времени ушло на то, чтобы голова ее снова прояснилась после воздействия смятения, гнева и беора. Она помнила, что ее купали и переодевали в чистую сорочку из белого полотна. Сейчас она была одна, лежала на закрытой занавесками кровати, застеленной меховыми шкурами; волосы ее были расчесаны и заплетены в косу. Несмотря на огонь, горевший в небольшом очаге посреди комнаты, ей было холодно. Сев, она накинула себе на плечи одну из шкур и тут заметила чашку, стоявшую на столике возле кровати. Взяв ее в руки, она понюхала ее, а потом попробовала содержимое. Жидкость внутри нее была горячей – какой-то травяной отвар, подслащенный медом. Она осторожно пригубила его и попробовала понять, что же с ней все-таки произошло.

Похоже, она находилась в женском будуаре – стропила под крышей над ее головой были украшены искусной резьбой в виде цветов и птиц и выкрашены в яркие цвета. На холщовой драпировке, укрывавшей стены, были вышиты корабли под парусами и морские чудовища. У одной из стен расположился ткацкий станок, а рядом с ним друг на друге стояло несколько сундуков. Эльгива вяло подумала о том, что может в них находиться, но она чувствовала себя слишком уставшей, чтобы встать и выяснить это. Вместо этого она откинулась на подушку и тут заметила, что какой-то глупец разбросал по ней лепестки цветов. Господи! Неужели они могли подумать, что это принесет ей какое-то умиротворение, перед тем как ей придется раздвигать ноги для какого-то мерзкого датчанина?

А ведь именно это ее и заставят сделать, если ленивая память не подводит ее и ее действительно обручили с тем юношей, которого она видела в зале. Там не было священника, чтобы благословить новобрачных, но это не имело никакого значения. Кем бы он ни был, он все равно сможет считать ее своей законной женой, после того как овладеет ею в постели. И можно было не сомневаться, что произойдет это очень скоро.

Дверь медленно отворилась, и она в настороженном ожидании села на кровати. В комнату вошла женщина, видимо, на несколько лет моложе ее, худая как палка, с ярко-рыжими волосами, заплетенными в свисавшие до пояса косы. Ее зеленый шерстяной сиртель был подпоясан серебряной цепью, а на шее висело несколько ниток янтарных бус.

Значит, она была человеком с положением.

Вслед за первой в комнату проскользнула и вторая женщина. Эта, должно быть, была служанкой или рабыней, одетая в очень простое, землисто-серого цвета платье и двигавшаяся бесшумно, словно тень. Она подошла к табуретке в углу и, вынув из корзинки веретено и шерсть, принялась прясть.

Эльгива подумала, что та сейчас похожа на норну – одну из богинь, в которых верили северяне, которая прядет нить судьбы для каждого живого существа. Только она подумала об этом, как женщина подняла голову и бросила на нее такой мрачный и проницательный взгляд, что Эльгива инстинктивно содрогнулась и отвела глаза в сторону.

Но она всего лишь рабыня, сказала она себе, и никакая не норна. Бояться ее нечего.

Теперь она повернулась к женщине в зеленом, которая по-прежнему нерешительно стояла у дверей.

– Кто ты такая и что тебе надо? – Вопрос этот, вероятно, был бессмысленным: с того момента, как Эльгива прибыла в это проклятое место, она не слышала ничего, кроме датской речи.

– Я Катла, – прошептала в ответ молодая женщина. У нее были огромные глаза и белая как молоко кожа. Она заметно нервничала. – Я жена Турбранда, и он приказал мне заботиться о вас, пока не придет ваш господин. – Она слабо улыбнулась и едва заметно покачала головой. – Я не могу находиться в зале, когда мужчины там… – Она умолкла и беспомощно махнула рукой.

Боже милостивый! Эта бедняга совсем не подходила похожему на медведя Турбранду. Она выглядела запуганной, наверное, он каждый божий день грызет ее и вновь выплевывает. Но, по крайней мере, эта девушка хотя бы говорила по-английски и могла рассказать ей что-то полезное.

– Тогда садись сюда. – Эльгива жестом показала на кровать, но так и не смогла заставить себя улыбнуться. Она до сих пор была в ярости от того трюка, который выкинул с ней Турбранд. – Садись, я не кусаюсь. Расскажи мне о человеке, которому они меня всучили. Ты знаешь, кто он такой?

Девушка подошла поближе, но так и не села.

Она напоминала Эльгиве олененка или кролика, который боится собственной тени.

– Это Кнут, леди. Сын Свена, сына Харальда, сына Горма. – Она декламировала это на память, будто скальд, готовящийся начать свой рассказ, – или же так, словно ей это вбили в голову.

– Свен, – задумчиво повторила Эльгива. – Не тот ли это человек, весь разодетый и в золоте, которого я видела в зале?

Катла быстро кивнула.

– Он высадился у нас на Праздник урожая и пришел в бешенство, когда не нашел вас здесь. Это очень хорошо, что вы приехали сегодня, потому что завтра они с сыном уехали бы.

Эльгива закрыла глаза. Всего один день, и она смогла бы избежать своей судьбы. Как сейчас, должно быть, смеются над ней норны.

Когда она снова открыла глаза, Катла показала ей в сторону сундуков, стоящих рядом с ткацким станком.

– Король Свен приказал мне передать вам, что все это ваше. Кровать, занавески, все в ящиках, даже Тира, – кивнула она в сторону серой женщины с веретеном, – все это принадлежит вам. Она будет вашей личной служанкой. Это все утренние подарки от Кнута.

Но Эльгива больше не слушала ее, потому что слова «король Свен» прозвучали в ее ушах, словно раскат грома. Она вскочила с кровати и, пройдя через всю комнату, подняла крышку одного из сундуков, стоявших у стены. Он был полон серебра – кольца и цепочки, кубки и тарелки, кресты, подсвечники и медальоны. Перейдя к другому сундуку, она нашла в нем золотые браслеты, ожерелья из эмалированных бусинок, перстни с драгоценными камнями – это была добыча викингов, состоящая из золота и драгоценностей.

Теперь она понимала, с кем ее обручили. Ее договорились отдать замуж за сына короля Дании Свена. Должно быть так. Она никогда не слышала ни о каком другом короле по имени Свен, а богатство в этих сундуках не оставляло сомнений, что она стала невестой королевского сына.

Закрыв глаза, она вспомнила пророчество своей старой няни Грои.

Вы будете королевой, и дети ваши будут королями.

Она всегда верила, что должна выйти замуж за Этельреда или одного из его отпрысков, чтобы предсказание это осуществилось. Ей никогда и в голову не приходило, что может быть и другой путь. А он был, и сейчас он открылся перед ней. Ее свадьба представляла собой тот союз, который подтолкнет лордов Севера, таких как Турбранд людей, недовольных правлением короля Этельреда, присягнуть на верность королю-воину из Дании – и его сыну. В один прекрасный день может оказаться, что Этельред правит лишь южной частью Англии, тогда как все остальное принадлежит Свену.

И однажды, когда Свен умрет и Кнут примет от него корону, она станет рядом с ним королевой.

Как долго отец вел переговоры насчет ее замужества? И почему старый дурак не доверился ей, не рассказал, что она должна будет обручиться с Кнутом? Она сама помогла бы ему и не стала бы его предавать. Если бы у него хватило ума доверить ей свою великую тайну, он и сейчас был бы жив, а ее братьев не бросили бы умирать после ужасных пыток.

Ее отец, будь он проклят, загубил понапрасну их жизни.

Внезапно раздавшийся звук голосов резко прервал ее горестные размышления. Она едва успела вернуться к своей кровати, как дверь распахнулась и в комнату ввалилась группа пьяных мужчин. У двоих в руках были факелы, и, когда один из них пошатнулся в сторону кровати, она вскрикнула, испугавшись, что он сейчас подожжет занавески. Однако он устоял, и тогда она заметила, что это Алрик, который буквально пожирал ее глазами и улыбался, как идиот.

Она взобралась с ногами на кровать и испуганно закрылась шкурой, прижав ее к груди и вызвав дружный хохот мужчин. Катла, словно тень, трусливо выскользнула за двери, но Эльгива понимала, что ей так просто отсюда не скрыться. Она была обручена с Кнутом, и теперь его приближенные явились посмотреть, как он пропашет первую борозду и заронит семя наследника в ее утробу. Господи, если они рассчитывают обнаружить кровь на простынях, то их ждет глубокое разочарование, поскольку она уже давно не была девственницей.

Она взглянула на короля, который смотрел на нее по-волчьи, от похоти приоткрыв рот. А может быть из-за того, что она не девушка, по утру они ее вообще убьют?

Нет. Она нужна им, чтобы заявить о кровной связи с ее родом.

У нее не было времени раздумывать над этим, потому что Кнут остановился в ногах ее кровати и внимательно смотрел на нее глазами, в которых не было и намека на хмель. Он снял свою тунику и бриксы под одобрительные выкрики и топот пришедших с ним людей – они, наверное, хотели подбодрить его таким образом, решила она. Но теперь, когда Кнут был совершенно обнажен и его гладкая кожа поблескивала в свете факелов, судя по тому, что член его стоял по стойке «смирно», в каком-либо подбадривании вряд ли была необходимость.

Что ж, она не собирается просто так сидеть тут, как пень, – она им не запуганная маленькая Катла.

Подтянув под себя ноги, она встала на матрасе и медленно пошла навстречу мужу. Мужчины дружно закричали, предостерегая его; Кнут смотрел на нее настороженно, по-видимому, думая, что она может снова плюнуть в него. Но теперь она знала, кто он такой, и у нее не было никаких колебаний в отношении этого брака. Она обняла его за шею и поцеловала, втянув его язык себе в рот. В ответ он запустил руки ей под сорочку и грубо притянул к себе. Когда Кнут повалил ее на матрас, она сквозь пульсирующие в ушах удары своего сердца слышала одобрительные вопли стоящих вокруг них мужчин.

Когда он вошел в нее, она обхватила ногами его бедра и начала двигаться в ритме его движений. Толчки его были быстрыми, сильными и глубокими, и продолжалось все это недолго. Что ж, в конце концов, она была лишь трофеем, который он должен взять. Когда он бессильно упал на нее, датчане издали дружный победный рев. Перед ними появилась рабыня, Тира, и на мгновение глаза их встретились. Эльгива почувствовала, как под этим понимающим взглядом по коже у нее побежали мурашки, и облегченно вздохнула, когда занавески кровати закрылись и эти холодные глаза скрылись из виду.

Затем их оставили одних, и, когда она лежала под шкурами, прижимаясь к Кнуту, он что-то шептал ей на своем языке. Она не понимала его слов и обрадовалась, когда он наконец заснул, по-хозяйски положив ладонь ей на грудь. Ей было неудобно в его объятиях, и, несмотря на усталость, в эту ночь она долго не могла уснуть. Она пыталась нарисовать себе свое будущее, пыталась представить себя в громадной зале с золотым венцом на голове, но единственными образами, возникавшими перед ее глазами, были лица отца и братьев, которые смотрели на нее холодно и с осуждением. Когда же ей наконец удалось уснуть, ей приснилась женщина в сером, которая сидела и пряла, а выходившая из-под ее пальцев золотая нить падала в грязь.

На следующий день, одевшись в собственную сорочку и сиртель, а также взяв несколько украшений из своего свадебного подарка, она последовала за Кнутом на помост в зале, где король Свен ждал, чтобы поприветствовать ее. Алрик, выглядевший измученным после вчерашней попойки, пристроился позади нее, успев шепнуть ей на ухо, что получил команду быть при ней переводчиком.

Она стояла рядом с Кнутом, который взял ее за руку, пока Свен сверлил ее своими черными глазами, особенно внимательно глядя на ее живот, словно обладал даром увидеть, растет ли уже внутри нее сын Кнута. Ее возмущал и этот взгляд, и то, как прошла ее свадьба, хотя своим мужем она была в достаточной степени довольна – в том смысле, что в конечном итоге она получила то, чего желала.

– Я хочу знать, – сказала она, не дожидаясь, пока Свен заговорит первым, – когда именно король Свен наденет корону Англии как свою собственную?

Пока Алрик переводил ее вопрос, Эльгива внимательно следила за лицом Свена, и ей показалось, что она заметила в глазах короля тень изумления.

– Когда ты подаришь Кнуту сына, – последовал ответ, – смешав английскую кровь с датской, я силой отберу корону у Этельреда. Смерть твоего отца замедлила наши приготовления, но мы начнем все сызнова. Ты лишь должна выполнить свою задачу.

Она кивнула. Пока что этого достаточно. Она выполнит свою часть сделки. В конце концов, даже эта бледнолицая Эмма смогла родить сына. Она же, разумеется, окажется не менее плодовитой, чем Эмма, хотя – и тут в голове ее шевельнулась тревожная мысль – она так и не смогла забеременеть в те месяцы, когда спала с королем.

Однако тут она напомнила себе, что пророчество Грои оказалось правдой и ей самой судьбой предназначено носить корону, предназначено носить в себе сыновей, которые станут королями. Ей это написано на роду, уверяла она себя, и поэтому никакая сила на земле не может препятствовать этому.

Виндзор, Беркшир

Этельред нервно ходил по своим внутренним покоям, ожидая, когда по его вызову явится Эмма. Было уже поздно, и он устал, но, видит бог, он не мог провести еще одну ночь в своей кровати один. Настоящим мучением для него были сны, заполненные призраками, – в них его преследовали мертвые. Его брат, его мать и даже его отец вот уже неделю постоянно тревожили его сон. Их головы в золотых коронах с отвратительными разложившимися лицами нависали над ним, как будто предупреждая о каком-то надвигающемся несчастье. Прошлой ночью Эльгива, нагая и прекрасная, яростно скакала на нем в порыве любви, но внезапно оказалось, что это уже не Эльгива. Это был его отец, который всем своим весом придавил ему грудь и, закрыв ему губы своим грубым ртом в обрамлении густой бороды, принялся высасывать воздух из его легких, пока он в конце концов с криком ужаса не проснулся.

Испуг после того ночного кошмара до сих пор не оставлял его, хотя была в нем и искра надежды: сон этот мог означать, что, возможно, и Эльгива сейчас уже гниет в какой-нибудь безымянной неосвященной могиле.

Пока что ее не нашли ни в Мерсии, ни в Нортумбрии, и он тешил себя надеждой, что с ней – последней из змеиного выводка Эльфхельма – произошел какой-нибудь несчастный случай и смерть все-таки настигла ее.

Живая, выданная замуж за какого-либо датского лорда, она могла представлять собой угрозу – фигуру, вокруг которой объединятся раздраженные северные родичи Эльфхельма.

А мертвой она способна не более чем на то, чтобы лишь преследовать его в страшных снах.

Возле своего рабочего стола он приостановился и провел пальцем по куче свитков и вощеных дощечек с новостями из Кента, где датчане продолжали жечь и грабить. Его фирд делал в точности то, что он ему приказывал, собирая народ в бурхах, чтобы защитить его. Однако, находясь под защитой крепостных стен, им приходилось смотреть на то, как горят их дома и как захватчики уводят их скот. Они были бессильны остановить это, поскольку им не хватало людей, чтобы открыто противостоять разбойникам с моря и их беспощадному предводителю – какому-то мерзавцу по имени Тостиг, как ему написали в одном из донесений.

Может быть, этот Тостиг и был тем военачальником, который искал руки Эльгивы? Ее пообещали какому-то датчанину. А что, если свадьба эта уже состоялась? Что, если она все-таки осталась жива и этот Тостиг получил ее в качестве награды? Может так статься, что у него не распалится желание получить гораздо больше сокровищ, чем он может награбить по деревням и городам Кента? Может так статься, чтобы Эльгива не подтолкнула его претендовать на корону Англии?

Тем больше у него было причин надеяться на то, что дочери Эльфхельма уже нет в живых.

Дверь его покоев распахнулась, и, подняв глаза, он увидел Эмму, одетую в ночную сорочку. Она была так же прекрасна, как в тот день, когда он впервые увидел ее, – а может быть, даже еще прекраснее. Светлые волосы были заплетены в косу, лежавшую у нее на плече, кожа была гладкая и чистая, как поверхность мрамора. Она смотрела на него своими потрясающими светло-зелеными глазами – это был не потупленный взор молодой девушки, а полный мысли и понимания взгляд зрелой женщины и королевы, – и в кои-то веки при виде ее он ощутил успокоение. Он устал от борьбы с призраками, и она, безусловно, могла стать его оружием против них. Когда он полностью погрузится в нее, мучительный ужас перед этим суккубом, Эльгивой, должен рассеяться.

Он налил медовуху в чаши для них обоих и жестом пригласил ее к столу с лежащими на нем горой вощеными дощечками.

– Вы также можете прочесть это.

Она села за стол и стала читать донесения, а он в это время следил за ее лицом. Она выглядела озабоченной, и он гадал, связано ли это с тем, что датчане продолжают разграблять его королевство, или же с какой-то мелочью, имеющей отношение к Эдварду. Материнство как-то смягчило Эмму, и это озадачивало его, поскольку материнская любовь совершенно не укладывалась в систему его представлений и жизненного опыта. Его собственная мать была холодна и рассматривала его как веху на пути продвижения к королевскому могуществу, и не более того. Она растоптала его своими ногами, стерла в порошок, как кусок мела. Что же касается его первой жены, она практически не видела своих детей, после того как они покидали ее тело. Она называла их «Божьей карой, наложенной на всех женщин за грех Евы».

Эмма же восхищалась своим сыном и ни за что не соглашалась разлучаться с ним надолго. Это было неудобно, и это необходимо было изменить. Не то чтобы он уже видел в этом какую-то проблему, однако он не мог позволить Эдварду быть настолько привязанным к материнской юбке. Бог даст, он вскоре наградит ее еще одним ребенком – возможно, даже сегодня ночью. Когда в животе у нее зародится еще одно дитя, станет проще оторвать от нее Эдварда. Этому же определенно способствовало и то, что, находясь здесь, она много времени проводила в главной зале, слушая дебаты относительно отпора Англии датчанам или же советуясь со священниками и дворянами, откликнувшимися на призыв короля. Это означало, что она меньше времени проводила со своим сыном, однако это, как он понимал, было палкой о двух концах. Потому что она пользовалась такой возможностью, чтобы заводить союзников среди его советников, а он не приветствовал, чтобы его народ распространял свою преданность к королю еще на кого-то.

Он должен побыстрее сделать ей сына. Место Эммы в его кровати, под ним, а не за столом совета среди самых мудрых.

В дверь постучали, и вошедший слуга принес еще одно послание, с которым тоже нужно было разобраться.

– Это из Йорвика, милорд, – сказал Хьюберт, – от архиепископа Вульфстана.

Этельред пробормотал под нос проклятия. С тех пор как король скоттов обложил осадой Дарем, на Севере тянулось зловещее затишье и оттуда ничего не было слышно. Получить же вести от Вульфстана сейчас, после недели мрачных ожиданий, не предвещало ничего хорошего.

Он сел, мысленно приготовившись к катастрофе.

– Читай.

Хьюберт сломал печать и развернул свиток.

– «Архиепископ Вульфстан, lupus episcopus, приветствует Этельреда, Rex Anglorum, и шлет ему свое апостольское благословение, – своим высоким голосом прочел Хьюберт. – Спешу уведомить вас, что Ухтред из Бамбурга нанес поражение войску скоттов под Даремом».

«Ну наконец-то, – подумал Этельред. – Наконец-то я смогу заявить о своей победе, а не о разгроме».

– «Король Малькольм бежал, спасая свою жизнь, – продолжал читать Хьюберт, – но большая часть его армии была истреблена. По приказу лорда Ухтреда головы убитых скоттов были выставлены на крепостном валу в качестве военных трофеев. Отсюда вы можете понять, что Ухтред – это неистовый и беспощадный воин. Пренебрегать этим рискованно. Если вы не используете его военное искусство, это быстро сделают другие». – Хьюберт поднял на него взгляд. – Это все, милорд.

Этельред фыркнул.

– Если бы Ухтред был сейчас здесь, я бросил бы его против этих датских негодяев, которые разоряют Кент. – Он махнул на Хьюбрета рукой. – Составь подобающий ответ. Я просмотрю его завтра утром. – Когда Хьюберт ушел, он повернулся к Эмме и заметил на лице ее все то же тревожное выражение, и это несмотря на хорошие новости из Йорвика. – Что беспокоит вас? – спросил он. – Разве вас не радует поражение наших врагов?

– Милорд, – ответила она, – я получила новости от моего брата Ричарда, что я…

– Нет! – рявкнул он, с силой стукнув чашей по столу. – Не утомляйте меня вашими нормандскими заботами сегодня вечером! Я буду смаковать добрые вести из Дарема как можно дольше, прежде чем вы взвалите на меня то, что ваш брат передал вам у меня за спиной. – Он встал и взял Эмму за руку, чтобы подвести ее к кровати. – Ступайте под одеяло, миледи. Исполнение вашего долга этой ночью будет происходить там.

Он стащил с себя одежду и стал наблюдать, как она через голову снимает сорочку. Ее плотно сжатые губы говорили ему, что она, как обычно, была не в лучшем настроение для постельных забав. Она покорится ему исключительно из чувства долга, чтобы выполнить свои обязательства как королевы, и не более того.

Бывало и такое, когда она забывалась и пыталась выворачиваться из его хватки, капризничая, как одна из его гончих во время течки. В таких случаях заниматься с ней любовью было даже лучше. «Возможно, – думал он, укладываясь на нее, – это превращалось в борьбу мужчины и женщины, производящих на свет сыновей».

Теперь же, однако, она отдалась ему спокойно, без всякого интереса, и от этого ему стало скучно. Он быстро покончил с этим и, опустошенный, остался лежать на ней, насытившийся, но неудовлетворенный. В голове его все еще вертелись воспоминания о гротескно меняющемся лице Эльгивы. Когда же он наконец скатился с Эммы, она сразу села на кровати, видимо, намереваясь вернуться в свою комнату. Чтобы остановить ее, он хлопнул ее по руке.

– Сегодня ночью вы останетесь со мной, – сказал он. – В последнее время я часто просыпаюсь под утро, и вы можете мне понадобиться. А тем временем, – он провел пальцами по выпуклости ее гладкой груди, – пока мне еще не хочется спать, вы как раз можете рассказать мне свои нормандские известия.

Эмма подтянула простынь под самый подбородок, но он снова стащил ее. Она уже некоторое время не проводила ночи в его постели, и ее тело напоминало одно из его поместий: он чувствовал необходимость время от времени посещать его, чтобы убеждаться, что там все в порядке. «Что ж, – решил он, – тело Эммы действительно находится в идеальном порядке». Оно казалось золотистым в пламени свечей, все еще горевших в стоящих вдоль стены подсвечниках. Проводя осмотр ее грудей, живота и островка светлых волос между ног, он почувствовал, как член его вновь твердеет.

– Милорд, – сказала она, – Ричард пишет, что король Дании Свен возобновил поставку припасов в форты своего отца.

Он нахмурился, и рука его, небрежно гулявшая по ее груди, замерла.

– Лагеря, вы имеет в виду? Те самые, где Харальд тренировал свои войска?

– По меньшей мере три из таких лагерей, – сказала она. – Датский король издал указ, созывая воинов.

Мгновение он смотрел на нее, читая тревогу в ее глазах, а затем встал с кровати и вновь наполнил свою чашу.

– В северных королевствах Свена полно молодых головорезов, у которых нет своей земли, – сказал он, – и им нужно найти занятие. Один из способов удержать их от выступления против своего короля – это обучить их сражаться и забросить куда-нибудь еще. Однако такая подготовка требует времени.

Он изучающе смотрел на свою жену, и в нем боролись противоречивые чувства: удовлетворение тем, что она принесла ему полезную информацию, и раздражение, что та попала к ней раньше, чем к нему. Сфера влияния Эммы ширилась, и пока что это было ему на руку. Но что еще она могла узнать такого, что использовала уже только в своих целях? В конце концов, обеспечивающие мир невесты связывали его с двумя королевствами, и кто мог с уверенностью сказать, какой из этих союзов окажется крепче?

– А откуда стало известно об этом вашему брату?

– Один из его епископов посещал новую церковь в Роскилле. Здесь до него долетели слухи, что датский король присягнул свергнуть вас с трона. Поговаривали, что он торжественно поклялся, милорд, одновременно Одину и Христу. – В голосе ее зазвучали настойчивые нотки, а зеленые глаза пристально изучали его лицо. – Что вы предпримете, чтобы остановить его?

– Остановить его? Господи! Мы не можем остановить весь этот сброд, который даже сейчас расползается по нашим полям и деревням. Напишите своему брату, что я благодарен ему за предупреждение, но обязан сначала вырезать волков внутри своего дома, прежде чем воевать с врагом у его дверей.

Тем не менее информация эта была ценной, и она встревожила его. Было ли это угрозой того, что его черные сны начинают воплощаться в жизнь? Что Свен, который заключил союз одновременно с Богом и с дьяволом, строит свою армию исключительно для того, чтобы уничтожить Англию?

Это было вполне вероятно. Армия Свена, рожденная в это опасное время, однажды доберется до берегов Англии. Высадятся они, конечно, еще не скоро, пройдет, наверное, несколько лет, но все равно дело идет к этому. И, если, как убеждает его королева, он не найдет способа остановить их, тогда эта громадная армия и человек, который ее поведет, будут искать способ уничтожить его самого.