Экскурсия в Музей Виктории и Альберта заняла основное место в сочинениях за неделю. Она была описана свободно и вдумчиво, многие не обошли молчанием даже собственное поведение. Мистер Флориан пришел в восторг и сказал, что, если я захочу сводить ребят еще куда-нибудь, он с удовольствием мне поможет.

Я работал с классом уже два месяца, и с каждым днем уроки становились интереснее. Чего я только не придумывал, чтобы раскачать их, пробудить интерес к занятиям! Поле деятельности у меня было обширное, ибо знали они очень мало — сплошные пробелы. Наши уроки походили на непринужденную беседу, я просто направлял ее, всячески стараясь, чтобы ребята, прочитав учебник, высказывали свое мнение.

Скелет, давно пылившийся в кабинете естествознания без дела, я стал использовать на уроках практической физиологии, и он явно пришелся ко двору. Ребята спрашивали, я отвечал как можно подробнее. Я говорил с ними как с юношами и девушками и по их реакции видел — этот тон самый верный. Когда я сказал, что скелет — женский, они попросили меня это доказать. Пришлось объяснить, что дело здесь в форме и глубине таза, почему у женщин он такой, а у мужчин — другой. Естественно, последовали вопросы о поле, супружестве, беременности, родах. Меня поразило, как много они об этом знают. Хотя чему удивляться? Все они живут в больших семьях, теснота, комнаты маленькие, всего навиделись и наслышались, и кормить их сказочками об аистах поздно.

Даже Силс, из которого раньше нельзя было выжать и слова, стал разговорчивее, и весь класс скоро убедился, что он ничуть не глупее других и наделен природным чувством юмора.

Как-то я начал урок географии с таких слов:

 — География занимается изучением мест на поверхности земли, народов, населяющих ее, а также флоры, фауны и полезных ископаемых.

 — А что это такое, учитель, флора и другая штука?

 — Флора — это термин, который используется для описания всего растительного мира, будь то на земле или в воде: деревья, водоросли, в общем, все, что растет. А фауна — это животный мир, от самых крупных особей до самых мелких. Сегодня мы поговорим о жизни на африканском континенте.

— А вы ведь не из Африки, правда, учитель? — поинтересовался Силс, хотя на этот вопрос я уже отвечал много раз.

 — Нет, Силс, я родился в Британской Гвиане.

 — А где это, учитель?

 — На северном побережье Южной Америки, это единственная английская колония в том районе. Вы легко найдете ее на карте между Суринамом и Венесуэлой.

 — Это то же самое, что Демерара, откуда привозят сахар, да, учитель?

Вопрос задал Фернман, но мне приходилось слышать его и от наших преподавателей — в большинстве своем они, как это ни грустно, имели о колониях, протекторатах и зависимых территориях весьма туманное представление.

Они знали, что на Ямайке производят сахар, ром и бананы, в Нигерии — какао, а Британская Гвиана богата полезными ископаемыми. Названия этих стран были им хорошо знакомы, не хуже привозимых оттуда продуктов, и все же… За названиями стояли какие-то далекие земли, и мало кто проявлял подлинный интерес к жизни народов колоний или их борьбе за улучшение своего политического и экономического положения.

Для наших учителей все люди с темным цветом кожи, включая живущих в Англии, были «туземцы». У них выработался свой стереотип негра, главным образом на основании карикатуры, которая ходит от книги к книге, от фильма к фильму: бесхитростный и добродушный человек, он живет в примитивной глиняной хижине или влачит жалкое существование в городской лачуге и все жизненные невзгоды встречает белозубой улыбкой, ритуальным танцем и песней под барабан.

В общем-то, винить их в этом нельзя. Они учились по тем же учебникам, что и нынешние школьники, и хорошо усвоили: люди с темной кожей уступают им в физическом, умственном, социальном и культурном развитии, хотя говорить об этом вслух не принято.

Я давал своим ученикам несколько иную картину жизни на колониальных территориях, но они возражали, часто ссылаясь на сведения из старых, а порой и новых учебников. Сила печатного слова, как известно, велика, и мне было трудно разубедить их. А если иногда в качестве примера я приводил себя, у них всегда был один ответ:

 — Ну, учитель, вы — другое дело.

С помощью атласа я объяснил Фернману, что Демерара — это только один из трех крупных районов Британской Гвианы, а сахар — лишь один из основных видов продукции.

 — Но мы отклоняемся от темы урока, а тема эта — Африка. Африканский континент очень интересен своим разнообразием народностей, религий, культур и климатических условий. Цвет кожи разнится от черного — у негров в бассейне реки Нигер, до более светлого — у многочисленных арабских народов, и белого — у переселенцев из Европы.

 — А южноафриканцы белые, да, учитель?

 — Южноафриканцы — это жители Южной Африки, независимо от цвета кожи. Вот ты, Фернман — житель Лондона, и Силс тоже, хотя кожа у вас разного цвета. А моя родина — Британская Гвиана, но там живут тысячи людей с белой кожей и светлыми, рыжими или темными волосами.

Да, было трудно — я почти не мог опираться на учебники, — и все же работа с этими непоседливыми, любознательными сорванцами приносила мне массу удовлетворения.

Как-то вечером по дороге домой я увидел старого табачника, стоявшего возле своей лавки. Он пригласил меня зайти. Маленькое помещение было заставлено банками с конфетами, бутылками с содовой водой, деревянными ящиками и разрисованными подносами.

Хозяин, наклонившись над узким прилавком, крикнул что-то на идиш, за полуоткрытой дверью послышался женский голос, и из внутренней комнаты выплыла полнотелая хозяйка — глава семейства.

 — Мама, это новый учитель в школе «Гринслейд».

И он простер руки, словно фокусник, показывающий публике кролика. Я с улыбкой поклонился пожилой женщине, она заинтересованно кивнула в ответ.

 — Как вас зовут? — спросил он.

 — Брейтуэйт, — ответил я. — Рикардо Брейтуэйт.

 — Я Пинкус, а это — Мама Пинкус. — В его голосе и жестах чувствовалось сыновнее почтение.

 — Здравствуйте, Мама Пинкус.

 — Кажется, я нашел для вас жилье. — Табачник подошел к маленькой-конторке и взял с нее карточку, на которой было написано объявление о сдаче комнаты. — Мама думает, это хорошая комната, может быть вам подойдет.

Я поблагодарил их и взял карточку. Как трогательно — эти добрые люди не забыли обо мне, о моей просьбе.

Я решил посмотреть комнату не откладывая — уже несколько раз я опаздывал на занятия. Мистер Флориан, правда, относился к моей транспортной проблеме с пониманием, тем не менее надо «окапываться» где-то неподалеку от школы. Если получится, скажу Маме и Папе, они, конечно, меня поймут. А не получится… что ж, все пока останется как есть.

Адрес привел меня к домику на малопривлекательной улице, но мостовая возле дверей, как и в соседних домах, была выскоблена добела, а медное дверное кольцо и кружевные занавески на окнах говорили о стремлении жильцов поддерживать чистоту. Для многих местных жителей семейный очаг был предметом вожделенной гордости. Я постучал, и дверь тут же открылась. На пороге, улыбаясь, стояла большая краснолицая женщина.

 — Добрый вечер. Я пришел справиться о комнате.

Улыбка сменилась холодной отчужденностью, так хорошо мне знакомой.

 — Извините, я ничего не сдаю.

 — Но мистер Пинкус сказал мне об этом несколько минут назад, — возразил я.

 — Извините, мы передумали. — Она скрестила руки на груди. Суровый облик ее говорил: решение окончательное.

 — Кто там, ма? — послышался из глубины дома девичий голос.

 — Какой-то чернокожий ищет комнату. — Слова вылетали из ее рта, словно ядовитые стрелы.

Охваченный смятением и гневом, я повернулся, чтобы уйти, как вдруг за спиной женщины раздался какой-то шорох, и полный ужаса девичий голос пролепетал:

 — Ой, господи, это же учитель, это же наш учитель. — Я оглянулся и увидел удивленное лицо женщины, а из-за ее спины, перепуганная и веснушчатая, выглядывала Барбара Пегг. — Ой, господи…

Я сказал себе, что это была первая и последняя попытка найти «берлогу» в этом районе. Пока от меня не отрекутся Папа и Мама, их дом — это мой дом. А бедная Барбара еще долго избегала меня и заливалась краской всякий раз, когда я обращался к ней на уроке.

Примерно месяц спустя мы с Джиллиан впервые договорились встретиться за пределами школы. Со дня похода в музей мы, словно сговорившись, обходили молчанием все, что касалось только нас двоих, но возникшее между нами чувство день ото дня становилось сильнее и глубже.

И наконец Джиллиан предложила провести вечер вместе. Какой это был чудесный вечер! Мы смеялись и разговаривали, сидели в кино, держась за руки, ужинали в Сохо и каждую секунду наслаждались обществом друг друга. В жизни я не был так счастлив.

Вскоре мы стали встречаться регулярно, ходили в театры, в кино, на концерты. В такие вечера Джиллиан много рассказывала о себе. Ее родители жили в Ричмонде. Отец часто ездил за границу — он занимался международными банковскими операциями, мать была модельершей. Сама Джиллиан жила в Челси, а в Ричмонд ездила повидаться с отцом и с матерью. Два года назад она закончила колледж и отделилась от родителей, решила жить самостоятельно. Полтора года Джиллиан проработала редактором в женском журнале, потом ей это надоело, и она пошла преподавать. Дело не в деньгах — в редакции она зарабатывала неплохо, да и родители помогали, — просто ей хотелось более живой работы.

Однажды после уроков я сидел в классе и проверял тетради, как вдруг раздался стук в дверь, и на пороге появилась миссис Пегг. Я поднялся и пригласил ее войти.

 — Добрый день, миссис Пегг.

 — Добрый день, учитель. Вижу, вы меня запомнили.

Я ничего на это не ответил и ждал, что она скажет дальше.

 — Я пришла сказать вам насчет комнаты, учитель. Я ведь не знала, что моя Барбара учится у вас, понимаете?

Я прекрасно понимал ее и тогда и сейчас.

 — Думаю, нам лучше об этой истории забыть, миссис Пегг.

 — Но как же я могу забыть, учитель? Барбара целыми днями меня пилит: иди, мол, и скажи о комнате. Так что, если желаете, комната — ваша.

 — Спасибо, миссис Пегг. Но я уже передумал.

 — Вы сняли в нашем квартале другую комнату?

 — Нет, миссис Пегг. Просто решил пока не переезжать.

 — Что же мне сказать Барбаре, учитель? Она ведь подумает, что вы сердитесь на меня, потому и отказываетесь.

В голосе ее слышалась неподдельная тревога. Да, Барбара — девчонка с характером, раз сумела нагнать такого страху на эту большую, грозную женщину — свою мать.

 — Я все улажу, миссис Пегг. Я сам поговорю с Барбарой и все ей объясню.

 — Ох, учитель, я буду вам так благодарна. Обижать-то вас я не хотела, а мне от нее теперь житья нет.

Мне наконец удалось выпроводить ее. Разумеется, ей не было никакого дела, найду я комнату или нет, но, как часто бывает с такими женщинами, чтобы ублажить дочь, она была готова поступиться всеми принципами и убеждениями. В общем, я уже понял: не нужно сердиться на миссис Пегг из-за того, что она мне отказала. Стоит ли удивляться, что мать не захотела сдать комнату мужчине, когда в доме у нее подрастает несовершеннолетняя дочь? Да не просто мужчине, а негру… хотя вызывающему поведению миссис Пегг все равно нет оправдания. Но Барбара не разделяла предрассудков матери — вот что главное. И если молодые учились отстаивать свое мнение в таких вопросах, значит, этот урок, пусть болезненный, стоил многого.

В тот же день я поговорил с Барбарой. Я сказал, что ее мама предложила мне снять комнату, но я решил пока отказаться от переезда.

 — Но ведь раньше, учитель, если бы мама не отказала, вы бы согласились?

 — Наверно, да, мисс Пегг, но нам всем свойственно менять свои решения.

 — И вы больше не сердитесь на нее, учитель? — Ей отчаянно хотелось, чтобы я утешил ее, успокоил.

 — Сначала я и правда был немного огорчен, но сейчас это прошло. С вашей стороны очень великодушно предложить мне комнату, и я благодарен вам обеим. Знаете что? Если надумаю переезжать и ваша комната еще будет свободна, я сниму ее. Договорились?

 — Хорошо, учитель.

 — Вот и прекрасно, а теперь давайте забудем об этой истории, ладно?

 — Ладно.

Она улыбнулась, у нее явно гора свалилась с плеч. Хорошая девчонка, может, она преподаст своей матери еще не один урок гуманности и нравственности.