4
Здесь было девять планет, медленно летящих по своим орбитам вокруг Солнца. Двигались они совершенно бесшумно, во всяком случае, их не было слышно из-за громкого гула в Ракетном Зале.
И сквозь шум голосов все время слышалось одно имя, то же самое, что и повсюду. Комин слышал его везде, от мужчин и женщин в баре, где были настоящие пилотские сиденья и экраны с космическим пространством вместо зеркал, и от сидящих за столиками, мимо которых он проходил.
Он вспомнил кричащего человека и спросил себя с горечью:
— Ты счастлив, Баллантайн? Ты совершил Большой Прыжок и погиб, но стал героем для всех этих людей. Стоило ли за это отдать жизнь?
Официант, попавшийся Комину на пути, почтительно спросил:
— Вы хотите увидеть кого-то за столиком мисс Кохран, сэр?
Но это был не официант, не настоящий официант. Когда Комин пригляделся повнимательнее, то понял, что он не случайно появился тут.
Комин устало сказал:
— Да. Вы можете сами сообщить это Наследнице Престола или должны передать через капитана охраны?
Официант изучал его без всякого выражения.
— Это зависит…
— Да. Только спросите, не хочет ли она выпить за Пауля Роджерса.
Официант резко взглянул на него.
— Ваше имя?
— Арч Комин.
— Подождите, мистер Комин.
Он повернулся и подошел к большому столу, явно занимавшему здесь лучшее место. Мисс Сидна Кохран посмотрела в его сторону.
Человек, притворявшийся официантом, заговорил с ней, получил в ответ кивок и вернулся на свой пост. Она откинулась на спинку кресла, показывая прекрасную линию шеи и бюста, и улыбнулась Комину. Она явно выпила несколько больше шампанского с тех пор, как он видел ее на экране, но держалась отлично.
— Привет! — сказала она, когда Комин подошел. — Похоже, ты того типа, что мог это сделать. Получишь ли ты удовольствие, узнав, что закружил их?
— Кого?
— Кохранов. Закружил, закрутил. — Она описала указательным пальцем несколько кругов. — Всех, кроме мена, конечно. Садись. Чувствуй себя, как дома.
Кресло, бокал шампанского и настоящий официант появились, точно по волшебству. Комин сел. Около дюжины человек за столом трещали, как сороки, требуя сказать, кто такой Комин и какая во всем этом тайна. Сидна игнорировала их. Стройный высокий мальчик сердито уставился на Комина через ее плечо. Она игнорировала и его.
— Неглупо, мне кажется. Я имею в виду мой маленький экспромт.
— Вы очень умны, мисс Кохран. Настолько умны, что чуть не убили меня.
— Что?
— Через пять минут после тот, как вы произнесли свою речь о Пауле Роджерсе, в меня стреляли.
Она нахмурилась, и тень какой-то мрачной мысли, которую он не сумел прочесть, пробежала в ее глазах.
— Что вы об этом думаете? — мягко спросил он ее.
— Друг мой, — сказала она, — на меня направили камеру, и я заговорила. Даже в нашем веке есть тысячи мест, где нет видео, и вы могли быть в одном из них. — Она начала проявлять характер. — И тем не менее, если вы думаете…
— Совсем нет! — сказал он и улыбнулся. — Ладно, беру свои слова назад. Не хотите ли выпить?
Она продолжала пристально глядеть на него, ее красные губы были сжатыми и надутыми, брови сдвинулись. Шум за столом усилился. Комин откинулся на спинку, медленно вертя в пальцах бокал и не думая о нем, глядя на белое платье и то, что оно скрывало и что не скрывало тоже. Он не спешил. Он мог глядеть на это хоть всю ночь.
— Я не уверена, что я не перестану нравиться вам, — сказала она, — но я хочу узнать правду. Идемте.
Она встала с кресла, и Комин поднялся вместе с ней. На высоких каблуках она была такого же роста, что и он.
— Куда мы идем? — спросил он.
— Кто знает? Может быть, на Луну, — она рассмеялась и помахала своим гостям, которые бурно запротестовали. — Я вас люблю, но вы слишком шумите. Пока.
Стройный юноша вскочил на ноги.
— Послушайте, Сидна, — сердито сказал он. — Я вас сопровождаю и не могу…
— Джонни!
— Вы не можете уйти с этим… этим человеком посреди ночи! Это не…
— Джонни, — сказала Сидна, — вы хороший мальчик, но Комин может вас побить. И если вы не перестанете лезть в мои дела, я попрошу его сделать это.
Она взяла Комина под руку и повела, идя широким надменным шагом, которому не могли помешать даже высокие каблуки. Комин следовал за ней, желая поскорее убраться от побагровевшего Джонни, прежде чем придется сделать то, что обещала Сидна, желает он этого или нет.
Ее спина, обнаженная до талии, была коричневой, как медный пенни, и льняные волосы мотались по ней. Комин наблюдал за ровной игрой мускулов этой спины, пока она шла. Он подумал, что, вероятно, она могла бы побить паренька сама, без его помощи. Она выглядела настоящей госпожой.
Он сел рядом с ней в лимузин, подъехавший к дверям, как только они вышли, и слегка повернулся, чтобы видеть ее.
— Ну? — спросил он. — Что теперь?
Она скрестила ноги, откинула голову на спинку сиденья и потянулась, как кошка.
— Я еще не решила.
Водитель, вероятно, приученный к таким причудам, медленно поехал по улице. Сидна лежала на боку и смотрела на Комина из-под опущенных ресниц. Отблески света проплывающих мимо фонарей мерцали на ее белом платье, касались волос, рта, краешка скулы.
— Я засыпаю, — сказала она.
— Настолько засыпаете, что не можете сказать, чего от меня хотите?
— Любопытно. Хотела увидеть человека, которого не смогли удержать Кохраны. — Она усмехнулась с внезапной злобой. — Хотела увидеть человека, который доставил Билли неприятности.
— Какому Билли?
— Любимому муженьку моей маленькой кузины, Стенли. — Она наклонилась вперед. — Вам понравился Стенли?
— Не могу сказать, что порываюсь испытывать к нему любовь.
— Он не глуп, — сказала Сидна и вновь откинулась на сиденье, успокаиваясь. Затем щелкнула переговорником. — Я решила, — сказала она. — Доставьте нас в космопорт.
— Да, мисс Кохран, — ответил водитель, прерывая зевок, и переговорник снова был выключен.
— Нас? — спросил Комин.
— Я же сказала, что мы, может быть, полетим на Луну.
— И здесь у меня нет выбора?
— Не дурачьте меня, Комин. Прямо в сердце крепости Кохранов? Вы сумасшедший…
Он наклонился к ней, прикоснувшись рукой к гладким мускулам там, где ее шея переходила в плечо. Мускулы слегка напряглись, и он сжал пальцы.
— Я не хочу думать о возмещении, — сказал он. — Не так быстро.
— Я тоже, — сказала Сидна и обхватила руками его лицо. Ногти внезапно впились ему за ушами, клоня голову вниз. Она засмеялась.
Через секунду он выпрямился и сказал:
— Вы грубо играете.
— Я выросла с тремя братьями. Я должна была играть грубо или не играть вообще.
Они уставились друг на друга в полутьме, разгоряченные, ощетинившиеся, между гневом и возбуждением. Затем она сказала медленно, почти злобно:
— Ты полетишь, потому что там есть кое-что, что ты захочешь увидеть.
— Что?
Она не ответила. Совершенно внезапно она задрожала, сцепив руки на колене.
— Купи мне выпить, Комин.
— Тебе не достаточно?
— В Нью-Йорке этого не достаточно.
— Чего твоя семья достигла там, на Луне?
— Прогресса. Экспансии. Славы. Звезд. — Она выругалась, все еще дрожа. — Зачем Баллантайн совершил свое проклятое путешествие, Комин? Разве на девяти планетах не хватает места, чтобы лезть в беду? Беды, вот чего мы добились. Поэтому я и прилетела на Землю. — Она подняла широкие загорелые плечи, затем опустила. — Я — Кохран, и повязана с этим. — Она помолчала, глядя на Комина. — И ты тоже… повязан с этим, я имею в виду. Ты хочешь остаться здесь, снаружи и получить пулю или залезть внутрь?
— Получить пулю?
— Я тебе ничего не гарантирую.
— Гммм…
— Беги, если хочешь, Комин. — Она подавила дрожь, и он подумал, шампанское ли так повлияло на нее. Казалось, на нее что-то накатило, или это ее способ уклоняться от вопросов? — Я хочу спать. Меня не волнует, что будешь делать ты.
И она уснула или притворилась, положив на него голову, и он обнял ее. Она была не легонькая, но к ее гибкому телу было приятно прикасаться. Он поддерживал ее, думая, сколько шансов за то, что это может оказаться ловушкой. Или мисс Сидна Кохран всего лишь сумасбродка? Говорили, что все Кохраны немного помешанные. Говорили, что это пошло с тех пор, как старый Джон построил нелепый лунный дворец.
Машина несла их к космопорту. Он может еще вернуться, если поторопится.
Нет, я не вернусь, подумал Комин. Теперь я не вернусь.
У него был единственный шанс узнать о Пауле Роджерсе, и для этого нужно было блефовать с Кохранами, если сумеет. У него был также единственный шанс почувствовать твердую почву под ногами, и добиться этого можно было тем же методом. Он должен попытаться.
Упрямый маленький ягненок собирается обсудить со стаей львов их обед, мрачно сказал себе Комин. Ну, если уж я влез в это, то в приятной компании.
Он откинулся на спинку, устраивая мисс Кохран в более удобной позе, и подумал, что хотел бы знать две вещи: кто заплатил парню с гнилыми зубами, чтобы убить его, и не дурак ли он, что лезет блефовать с Кохранами, имея на руках лишь мелкие карты — карты, не подходящие для серьезной игры.
Они прошли через космопорт и взошли на сверкающую яхту Кохранов, и все шло, как по маслу. Когда яхта взлетела, Сидна сонно пошла переодеваться, оставив Комина с отвращением глядеть на пустую, растущую впереди поверхность Луны.
Черт побери, кому вздумается построить дворец на этой лысой голове? Говорили, старый Джон сделал это затем, чтобы богатство и могущество Кохранов вечно были на глазах у всей Земли, и что он редко покидает дворец. У старого пирата, должно быть, не хватает винтиков в голове.
Яхта опускалась к Лунным Аппенинам, открывая чудесный вид на острые пики в полном блеске дня. Луна, подумал Комин, может еще превзойти все, что угодно, в Солнечной Системе великолепием ландшафтов, если нервы смогут выдержать их. Огромный цирк Архимеда показал зазубренные клыки далеко слева, а впереди, на плато, на полпути к нагой горной стене, он уловил блеск отраженного света.
— А вот и дом, — сказала Сидна. — Мы почти прилетели.
В голосе ее не звучало радости. Комин взглянул на нее. Она переоделась в белые брюки и шелковую кофточку, однако сохранила свою косметику.
— Если тебе не нравится дворец, — спросил он, — почему ты всегда возвращаешься сюда?
Она пожала плечами.
— Джон не покидает его. И мы должны частенько показываться здесь. Он все-таки глава семьи.
Комин пристально взглянул на нее.
— Ты испугана, — сказал он. — Ты боишься чего-то здесь.
Она засмеялась.
— Меня не легко испугать.
— Охотно верю, — сказал он. — Но сейчас ты боишься. Чего? Почему ты убежала отсюда в Нью-Йорк? Чтобы развеяться?
Она мрачно поглядела на него.
— Может быть, ты близок к истине. Может, я веду тебя на убой.
Он отнюдь не нежно положил руки на ее шею.
— И ты?
— Может быть, Комин.
— Я чувствую, — сказал он, — что в ближайшие дни пожалею, что не убил тебя прямо здесь.
— Может быть, мы оба пожалеем, — сказала она и удивила его, когда он ее поцеловал, потому что в том, как она прижалась к нему, сквозил панический страх.
Ему все это не понравилось, и нравилось все меньше и меньше, пока яхта опускалась на высокое плато над Морем Дождей. Он увидел изгиб огромного здания, вздымающегося вверх, как гладкая стеклянная гора, сверкающая на солнце, а затеи магнитный буксир прицепился к их кораблю, и они были мягко введены в воздушный шлюз. Массивные двери закрылись за ними, и Комин подумал: ну, вот я и здесь, и от Кохранов зависит, уйду ли я отсюда.
Через несколько минут Сидна вела его по саду, занимающему несколько акров, к куче каменной кладки, которую он прежде много раз видел на рисунках: старик воздвиг себе монумент, безумно установленный в мертвом мире. Совершенная структура естественной лунной скалы соответствовала лунному ландшафту. Результат был поразительный, жуткий и — согласился Комин — прекрасный.
Линии здания возвышались и изгибались так же смело, как маячившие над ними пики.
Он поднялся за Сидной по широким низким ступенькам в крытую галерею. Сидна толкнула огромную дверь, которая нехотя растворилась.
Холл за ней был высокий и строгий, наполненный пропущенным через фильтры солнечным светом, смягченный драпировками, коврами и драгоценными изделиями со всех концов Солнечной Системы. Свод из белого камня отражал шепчущее эхо при каждом их движении. Сидна прошла до середины, шагая все медленнее и медленнее. Затем внезапно повернулась, словно хотела убежать отсюда. Комин взял ее за локоть и спросил:
— Чего ты боишься? Я хочу знать.
Эхо его голоса прокатилось по холлу. Она пожала плечами, не глядя на него, и сказала, стараясь совладать с голосом:
— Разве ты не знаешь, что в подвале каждого замка живет Существо? Ну, теперь у нас тоже есть такое, и это прекрасно.
— Что за существо? — спросил Комин.
— Мне кажется, — сказала Сидна, — мне кажется, это… это Баллантайн.
Высокий свод пробормотал: «Баллантайн» тысячей тонких голосов, и Комин с силой сжал плечи Сидны.
— Что ты имеешь в виду? Баллантайн мертв. Я сам видел, как он умер.
Твердый взгляд Сидны на долгую минуту встретился с его взглядом, и Комину показалось, что по холлу пробежал холодный ветерок, холодный, как межзвездная пустота.
— Меня не пускают вниз, — сказала она, — и не говорят мне об этом, но здесь ничего нельзя держать в секрете. Слишком хорошее эхо. И я хочу сказать тебе еще одно. Я боюсь не только этого.
Что-то сжало сердце Комина, и оно заколотилось. Лицо Сидны стало смутным и отдаленным, и он снова очутился в маленькой палате на Марсе и увидел тень страха, который был нов под знакомым Солнцем…
— Сюрприз, — сказала Сидна, и ее холодный легкий голос стал колючим.
— Я привела тебя к другу.
Комин вздрогнул и обернулся. У дальнего конца холла в дверях стоял Уильям Стенли, и приветственная улыбка стала мрачной и злобной ка его лице. Комин отстранил от себя Сидну.
Стенли выстрелил в него сверкающим взглядом и обратился к Сидне:
— Опять штучки женщины с куриными мозгами? Когда ты повзрослеешь, Сидна? К концу мира?
— Ну, Билли! — Она поглядела на него с изумлением невинности. — Я сделал что-то не так?
Лицо Стенли стало теперь совершенно белым.
— Нет, — сказал он, отвечая себе, а не ей, — даже к концу мира этого не будет. И ты еще стараешься произвести впечатление на каждого своим умом. Но а не думаю, что кто-нибудь посчитает это хотя бы чуть-чуть забавным. — Он мотнул головой на Комина. — Кругом. Вы возвращаетесь на Землю.
Сидна улыбалась, глаза ее вновь стали лучистыми, какими их помнил Комин. Она казалась очень заинтересованной.
— Повтори, пожалуйста, последние слова.
Стенли медленно повторил:
— Я сказал, что этот человек возвращается на Землю.
Сидна кивнула.
— Ты стремишься стать отличным, Билли, но все еще недостаточно хорош.
— Недостаточно хорош для чего?
— Чтобы отдавать приказы, как Кохран. — Она повернулась к нему спиной, не оскорбительно, но словно его здесь и не было.
Когда Стенли заговорил, в его голосе звучало беспокойство:
— Это мы еще посмотрим.
Он быстро вышел. Сидна не взглянула ему вслед. Не Глядела она и на Комина. Он не забыл о Стенли уже через минуту. «Мне кажется… мне кажется, что это Баллантайн». Сколько же это может продолжаться?..
Он хрипло спросил:
— Так что ты пытаешься мне сказать?
— Это трудно принять, не так ли? Может, теперь ты понял, зачем я приехала в Нью-Йорк?
— Послушай, — сказал Комин, — я был с Баллантайном. Его сердце остановилось. Его пытались оживить, но напрасно. Я видел его. Он мертв.
— Да, — сказала Сидна, — я знаю. Из-за этот все так трудно. Сердце его не бьется. Он мертв, но не совсем.
Комин грубо выругался, чувствуя наползающий ужас.
— Как человек может быть мертв не… Откуда ты знаешь? Ты же сказала, что тебя не пускают к нему. Отку…
— Она подслушивала у двери, — прозвучал новый голос. Через холл к ним шел человек, его каблуки сердито стучали по каменному полу. — Подслушивала, — сказал он, — а затем разболтала. Ты так и не можешь научиться держать рот на замке? Ты не можешь прекратить причинять неприятности?
Лицо его, бывшее лицом Сидны во всем, кроме красоты, было высокоскулым и мрачным. В глазах его был тот же блеск, но он казался жестоким, а у губ копились морщины. Он выглядел так, словно хотел схватить Сидну и разорвать на части.
Она на уступила ему.
— Раздражением ничего не изменишь, Пит. — Глаза ее пылали, а губы упрямо сжались. — Комин, это Питер Кохран, мой брат. Пит, это…
Жестокие черные глаза быстро сверкнули на Комина.
— Знаю, я видел его раньше. — Он обратил все свое внимание на Сидну. Откуда-то издалека послышался голос Стенли, требующий, чтобы Комина отослали. Никто не отреагировал. Комин сказал:
— Где?
— На Марсе. Вы не помните, вы были без сознания в то время.
Смутное воспоминание голоса, говорившего из густого красного тумана, вернулось к Комину.
— Так это вы прекратили развлечение?
— Парни немного перестарались. Вы бы скорее умерли, чем заговорили. — Он поглядел на Комина. — А теперь вы готовы говорить?
Комин шагнул к нему.
— Баллантайн мертв?
Питер Кохран заколебался. Взгляд его стал глубже, на скулах заходили желваки.
— Это ты со своим длинным языком, — пробормотал он Сидне. — Ты…
— Ну, знаешь, — яростно сказала она, — ты сумасшедший. Ты и все племя Кохранов ничего здесь не добьетесь, и ты это знаешь. Я думала, у Комина может быть ответ.
Комин повторил:
— Баллантайн мертв?
Секунду спустя Питер сказал:
— Я не знаю.
Комин стиснул кулаки и глубоко вздохнул.
— Тогда давайте по-другому. Мертвого или живого, я хочу его видеть.
— Нет, нет, вы не… вы не представляете последствий. — Он изучал Комина тяжелым, пронизывающим взглядом. — Чего вы ищите, Комин? Возможности вмешаться?
Комин указал на Стенли:
— Я уже говорил ему. Я говорил вашим парням на Марсе. Я хочу узнать, что случилось с Паулем Роджерсом.
— Из-за благородной сентиментальной дружбы? Слишком слабо, Комин.
— Не только из-за дружбы, — сказал Комин. — Пауль Роджерс однажды спас мою шею. Я уже не раз говорил вам это. Я хочу заплатить свой долг. Я хочу узнать о нем, несмотря на всех Кохранов.
— Это вам не удастся. Может, я займусь этим как Кохран?
Комин грубо сказал:
— Кто? Вы? Вы хотите открыть правду, отфутболивая Баллантайна, как мяч, захватив его корабль, спрятав вахтенные журналы, пытаясь превратить Большой Прыжок — величайшее дело, когда-либо совершенное человеком — в обыкновенные дешевые мошеннические делишки.
— Давайте говорить прямо, — резко прервал его Питер. — Корабль и звездный двигатель принадлежат нам. А журнал уничтожен, как мы и говорили. И мы привезли сюда Баллантайна, пытаясь что-то сделать для него… — Он прервал себя, лицо его передернулось, словно от какого-то шокирующего воспоминания.
Комин почувствовал призрачный холод в эмоциях своего собеседника, но снова спросил:
— Позволите вы мне увидеть его?
— Почему я? Почему вы считаете, что я не отправлю вас на Землю?
— Потому что, — мрачно сказал Комин, — вам известно, что я кое-что знаю, и вы тоже хотите узнать это.
— Он ничего не знает! — выкрикнул Стенли Питеру. — Откуда? Баллантайн был в коме и не мог говорить. Он блефует, пытаясь нас одурачить.
— Может быть, — сказал Питер Кохран. — Мы это узнаем. Ладно, Комин, вы убедили меня, что знаете нечто и вы можете увидеть Баллантайна. Но я не буду иметь с вами дело после этого. Я только один из Кохранов, а это касается всех нас. Других здесь не будет до вечера по земному времени, и тогда мы можем сразиться. Достаточно честно?
— Достаточно, — кивнул Комин.
— Тогда что вы знаете?
— Не много, — сказал Комин. Настало время достать единственный маленький козырь, и он должен сыграть им так, чтобы подумали, что козырей у него полные руки. — Не много. Но я знаю, что начнется волнение, если людям станет известно, что существует трансурановая планета.
На секунду наступило молчание. Выражение лица Питера Кохрана не изменилось, но с лица Стенли сошла краска и оно посерело. Затем Сидна сказала в полной тишине:
— Он знает. И поэтому кто-то пытался убить его.
Питер Кохран резко взглянул на нее.
— Это нелепо. Мертвый он никому не нужен.
— Теперь я могу видеть Баллантайна? — потребовал Комин.
Кохран резко повернулся.
— Да. Для этого вас сюда пригласили. Сидна, ты останешься здесь. На сегодня ты наделала предостаточно неприятностей.
— Я и сама собираюсь остаться здесь, потому что мне нужно выпить! — сказала она.
Комин последовал за Питером Кохраном по коридору. Стенли пошел с ними. В конце коридора была скользящая металлическая дверь, а за ней лифт, который, медленно шипя, стал спускаться вглубь лунной скалы. Комин начал потеть, рубашка прилипла к телу, по спине опять бежал холодок. Сердце стучало бешено, нервно, стало трудно дышать. Морщины на лице Питера Кохрана били глубокими. Он выглядел так, словно долго не спал. Стенли стоял в стороне от них, погруженный в свои мысли. Глаза его медленно переходили с Комина на Питера Кохрана и обратно. На скулах вздулись желваки.
Лифт остановился, и они вышли. Не было ничего таинственного в этих подвалах под замком Кохрана. Они содержали установки для воздуха и воды, генераторы, горы припасов, необходимых для поддержания жизни и удобств в этом искусственном пузыре на поверхности Луны. Скалистый пол, по которому они шли, вибрировал от пульсирующей работы насосов.
Кохран шел как человек, которого заставили быть свидетелем казни. Комин подумал, что он, вероятно, ходил здесь очень часто, и он уловил тончайшую эманацию страха, исходящую от загорелого, породистого лица. Стенли тащился за ними, шаркая подошвами по гладкому полу.
Питер Кохран задержался перед дверью. Не глядя ни на кого, он сказал:
— Почему бы тебе не остаться здесь, Билл?
— Нет, — сказал Стенли.
У Комина пересохло во рту. На языке появился резкий привкус, нервы были напряжены.
Питер Кохран все еще колебался, хмуро уставившись на свою руку, положенную на дверь.
Комин сказал:
— Дальше, дальше! — и голос его прозвучал хрипло, не громче шепота.
Кохран толкнул дверь.
За ней была вырезанная в скале комната. Она была поспешно очищена от большинства припасов и так же поспешно наполнена вещами, делавшими ее отчасти госпиталем, отчасти лабораторией, отчасти камерой. Сильные лампы заливали ее голым безжалостным светом. Здесь были два человека и что-то еще.
Комин узнал молодого врача из госпиталя на Марсе. Он, казалось, теперь стал гораздо старше. Другой человек был Комину не знаком, но у него был такой же напряженный, испуганный вид. Они быстро повернулись к входящим. Молодой врач взглянул на Комина, и глаза его расширились.
— Опять вы, — сказал он. — Как вы…
— Не обращайте внимания, — быстро сказал Кохран. Он смотрел на врача, на пол, куда угодно, только не на белую кровать с ограждением по бокам. — Есть какие-нибудь перемены?
И все исчезло для Комина. Он сделал несколько шагов вперед и сразу забыл о своих спутниках, аппаратах и лабораторных приспособлениях. Свет был яркий, очень яркий. Он был сфокусирован прямо на кровати, и за пределами его круга все, казалось, исчезало: люди, голоса, эмоции.
Словно с другой планеты, донесся голос врача:
— Никаких перемен. Мы с Ротом закончили.
«Нет. Это было достаточно плохо на Марсе, — подумал Комин. Я слышал его крик, видел, как он умирает, и это было достаточно плохо. Никто не должен видеть подобное».
Донесся еще один голос:
— Я уже говорил вам о своих находках. Я проверил их, насколько это в человеческих возможностях. Нужно ждать появления совершенно новой науки, — возбуждение в голосе было сильнее страха, сильнее чего бы то ни было.
— Я знаю, Рот. Я знаю это.
Голоса, люди, напряжение, страх — все кружилось быстрее и быстрее, растворяясь в туманном полумраке вокруг единственного овала света. Комин поднял руки, не сознавая, что делает, и схватился за прохладное ограждение кровати. Все тепло и сила покинули его, внутри остался лишь ужас.
Существо, лежащее на кровати с ограждением, было Баллантайном. Это был Баллантайн, и он был мертв, совершенно мертв. Не было ничего, чтобы скрыть его мертвость: ни поднимающихся от дыхания ребер, ни бьющегося где-то под прозрачной кожей пульса, и следы вен были темные, а лицо…
Мертвый. И, однако, оно… шевелилось.
Слабые, неописуемые судороги и потягивания тела, которое помнил Комин, когда Баллантайн был еще жив, увеличивались и брали верх теперь, когда он умер. Это было так, словно какая-то новая, ужасная форма жизни заняла пустую оболочку, когда Баллантайн покинул ее, безмозглая, слепая, бесчувственная жизнь, умевшая только шевелиться, двигаться и подергивать мускулами, что поднимала и опускала члены скелета, что заставляла пальцы сжиматься и разжиматься, а голову — медленно поворачиваться из стороны в сторону.
Это было движение беспричинное, беззвучное, не считая шуршания простыни; Движение, что клало свою богохульную длань даже на лицо, в котором не было больше ни единой мысли.
Комин услышал хриплый отдаленный звук. Это была его собственная неудачная попытка заговорить. Он отошел от кровати. Он не видел и не слышал ничего, пока не ударился обо что-то твердое, и удар вернул ему чувства. Он стоял, весь трясясь, с клокочущим в горле дыханием. Постепенно комната перестала расплываться перед глазами, и к нему вернулась способность мыслить.
Питер Кохран сказал:
— Вы сами хотели прийти.
Комин не ответил. Как можно быстрее он поспешил отойти дальше от кровати и повернулся к ней спиной. Он еще слышал сухое, смутное, непрекращающееся шуршание.
Кохран обратился к врачу:
— Вот что я хочу знать наверняка. Сможет ли Баллантайн когда-нибудь… когда-нибудь снова ожить? Как Баллантайн, я имею в виду. Как человеческое существо.
Врач сделал решительный жест.
— Нет. Баллантайн мертв, умер от сердечной недостаточности в результате истощения. Он мертв по всем обычным физиологическим стандартам. Его мозг уже портится. Но его тело имеет в остатке некую странную новую физиологическую активность… я с трудом могу назвать ее жизнью.
— Что за активность? Мы не ученые, доктор.
Врач заколебался.
— Обычный процесс метаболизма в клетках тела Баллантайна прекратился, когда он умер. Но этот рецидивный процесс продолжается. Это что-то новенькое. Это поток низкого уровня энергии в клетках, не генерируемый обычным химическим метаболизмом, но медленным распадом определенных трансурановых элементов.
Комин резко поднял взгляд.
— Вы имеете в виду, — медленно сказал Кохран, — что он подвергся какому-то радиоактивному заражению?
Врач покачал головой, а Рот твердо сказал:
— Нет, это определенно не токсическая радиоактивность. Элементы, что абсорбировали клетки тела Баллантайна, выходят за рамки нашей химии, даже трансурановой химии, которой занимаются наши лаборатории. Они не испускают радиации, но освобождают энергию.
Они невольно взглянули на кровать, и Кохран мрачно сказал:
— Значит, его… движения — просто механические рефлексы?
Врач кивнул.
— Да. Цитоплазма сжимающихся клеток, таких как мускульные ткани, постоянно активна от притока энергии.
— Но он действительно мертв?
— Да. Он мертв.
Стенли нарушил наступившее за этим молчание:
— Что вы собираетесь делать с ним? Мы не можем показать его людям. Возникнет шумиха, исследования и это помчится на всех парах!
— Да, мы не можем показать его людям, — медленно подтвердил Кохран и через секунду сказал Стенли: — Позвоните на Землю службам новостей. Сообщите, что мы собираемся организовать Баллантайну похороны, которые он заслужил, и что вся Земля может увидеть их.
— Вся Земля? Пит, вы сошли с ума!
— Я? Может быть. Во всяком случае, у Баллантайна нет близких родственников, так что никто не сможет остановить нас. Велите им наблюдать через час за северо-западным краем Моря Дождей.
Тогда Комин понял. Он испустил длинный вздох. Кохран быстро взглянул на него, затем еще раз на кровать.
— Я знаю, что вы чувствуете, — сказал он. — Но, кроме всего прочего, он долго был в пути. Он заслужил отдых.
Затем они вышли, вернулись к свету, прохладному и свежему воздуху, запаху цветов, доносящихся из пышных садов. И в голове Комина все время звучал голос, шепчущий: «О, боже, почему это трансураниды…» И ему было плохо от мысли, которая не оставит его, пока он жив.
Сидна ждала. Кохран и Стенли были заняты своей идеей и едва ли заметили, что она взяла Комина под руку и увела на террасу над садами, где свирепо лился приглушенный фильтрами солнечный свет, выпаривающий смертельный холод из его тела. Она вложила ему в руку стакан и ждала, пока он заметит ее и заговорит.
— Не говори мне об этом, — наконец резко сказала она. — Не надо.
Через секунду она пододвинулась к нему и пробормотала:
— Не вздрагивай и не удивляйся. За нами могут наблюдать из окон. Комин, ты хочешь улететь отсюда? Я еще могу помочь тебе?
Он опустил на нее взгляд.
— В чем дело?
— Вы были внизу довольно долго. Семейство начинает съезжаться. Комин…
— У тебя и так уже есть неприятности.
— Я хочу еще больше! Послушай, я впутала тебя в это. Я проболталась о Баллантайне и привезла тебя сюда. Я попытаюсь увезти тебя, пока еще могу.
Его взгляд помрачнел.
— Боишься, что я попробую примазаться к доходам?
— Дурак! Ты не знаешь нас, Кохранов. Это крупное дело, и, значит, они пойдут на все. Так ты летишь?
Комин покачал головой.
— Я не могу.
Она посмотрела на него, прищурившись, а затем безжалостно сказала:
— Ты уверен, что хочешь найти своего друга Пауля Роджерса?
Комин был рад, что не пришлось отвечать на этот вопрос. Они увидели ровную, мурлыкающую, воздухонепроницаемую платформу, выплывшую из особняка и направляющуюся к люку.
Они смотрели, как она покидает купол и спускается по выступам на огромную лунную равнину. Она прошла так далеко на равнину, что превратилась в точку. На секунду она остановилась и пошла назад.
Затем для них и для всех наблюдателей с Земли на Море Дождей расцвел ослепительный цветок атомного пламени — сверкающий, бурлящий и угасающий. Погребальный костер героя со всей планетой в качестве зрителей. Комин расцепил руки, и Сидна вложила что-то в одну из них.
Это был шокер, еще теплый от ее тела. Она сказала:
— Ладно, идем, встретишься с моей семьей.
