Если влюбиться – значит потерять голову, то я влюблена до беспамятства, ибо чувствую себя совершенно особенно. Голова полна мыслями о нем, о мужчине, который так неожиданно завладел моим сердцем. Когда я закрываю глаза, я вижу его лицо. Когда я вижу сны, мне снится он. Когда я пытаюсь читать роман, буквы на странице складываются в его имя. Я, словно легкомысленная девчонка, не могу ни минуты сидеть смирно, ни на мгновение стать серьезной и перестать переходить от одной грезы к другой, все о нем и о нем. О нас. Но может ли речь вообще идти о «нас»? Эта мысль вызывает во мне сладкий трепет и в то же время повергает в уныние. Ибо разве у нас с ним есть будущее хоть в одном из миров? Должна ли я буду переехать к нему в дом Мэнгана, стать представительницей богемы, жить свободно, но в голоде и холоде и навеки разбить сердце своей матери? Или же Брэм должен будет в качестве моего мужа поселиться в каком-нибудь уголке дома на площади Фицрой, лишившись цели в жизни, не имея ни титула, ни средств, испытывая унижение из-за того, что он живет на мои деньги, и чувствуя себя не в своей тарелке в высшем обществе, в которое он, даже не желая того, неминуемо попадет? И то и другое совершенно немыслимо, и мне следовало бы пребывать в отчаянии, но, как ни странно, я не чувствую ничего похожего на безнадежность. Пьянящее, восхитительное состояние влюбленности слишком прекрасно, чтобы мысль о таких прозаических препятствиях могла его подавить. Меня все еще изумляет та быстрота, с которой это обескураживающее чувство охватило все мое существо. За эти последние несколько дней я не раз пыталась понять, когда именно влюбилась. Когда именно так круто изменился мой мир. Шарлотта считает, что это произошло, когда Брэм поцеловал меня. Всю дорогу в кебе она не могла говорить ни о чем другом, и, разумеется, я не могла скрыть от нее своих чувств. Пусть я и умею хранить секреты, которые должна скрывать, будучи ведьмой, любовь – это нечто совершенно другое, новое для меня, и, хотя Шарлотта уверяет, что не имеет ни опыта в делах любви, ни знаний о ней, я все равно рада, что могу разделить с ней свою тайну. Хорошо, что она видела то, что со мной произошло. Думаю, если бы у меня не было возможности поведать ей о моих чувствах, я бы сошла с ума.

Но мне кажется, она ошибается насчет того, когда именно я влюбилась в Брэма. К тому времени как он поцеловал меня и открыл мне свою душу, мое сердце уже целиком принадлежало ему. Просто до тех пор я не смела признаться в этом даже себе самой.

Однако, несмотря на всю испытываемую мною радость, я не могу не думать о преследующем меня Темном духе. А кроме того, я помню, что мои личные желания должны быть подчинены интересам клана. Кроме атак незваного духа мой разум тревожит еще кое-что. Кем был тот, кто бросил мне вызов на церемонии посвящения в Верховные Ведьмы? И почему он это сделал? Я уверена, одно как-то связано с другим. Одновременное возникновение сразу двух угроз благополучию клана не может быть простым совпадением. Поначалу я не придала должного значения вызову, который бросил мне неизвестный волшебник… Придется обдумать то, что произошло на церемонии, еще раз и заново взглянуть на сложившуюся ситуацию.

И, пытаясь отыскать ответы на эти вопросы, я под покровом ночи, когда весь остальной Лондон спит, еду в обшарпанный дом в Блумсберри. Я вышла из дома одна, и никто этого не заметил. Сейчас мне нужен человек, который поможет разобраться в том, что произошло, и которому я смогу полностью доверять.

Карета останавливается у знакомого дома. Я схожу на тротуар, и наш кучер, в чьем умении держать язык за зубами я не сомневаюсь, тихо встряхивает вожжами и отъезжает туда, где темнота наиболее глубока. Нельзя допустить, чтобы чьи-то любопытные глаза увидели, хотя это и маловероятно, экипаж с гербом Монтгомери, стоящий поздней ночью напротив дома, пользующегося сомнительной репутацией.

Я не стучу в дверь, ибо она оставлена незапертой, чтобы я могла войти как можно быстрее и незаметнее. Я уже не раз приезжала в этот дом, нередко ночью, и потому прекрасно ориентируюсь в темной прихожей и без труда добираюсь до расположенной в задней части дома студии. Мэнган ожидает меня.

– А, вот и ты! – Он вынимает изо рта незажженную трубку и протягивает мне руку. – Великолепная, сияющая Утренняя Звезда. Добро пожаловать. – Он берет мою руку и сердечно пожимает ее. За время наших ночных встреч я узнала чудаковатого скульптора довольно хорошо и понимаю, как сложно ему приходится сдерживать свой темперамент и говорить тише, чтобы не разбудить весь дом. Он предлагает мне сесть, очистив для меня небольшое пространство на заваленной всякой всячиной пыльной тахте. Комнату освещают только две короткие свечи и проникающий через многочисленные окна тусклый, размытый свет далеких городских огней.

– Спасибо, что согласился встретиться со мной, – говорю я ему, но он взмахом руки с трубкой показывает, что благодарить его не нужно.

– Моя дорогая прекрасная девочка, разве я всегда не говорил тебе, что ты здесь желанная гостья, когда бы я тебе ни понадобился и когда бы ты ни пришла? Так было с тех пор, как твой отец назначил меня одним из твоих наставников несколько долгих солнечных лет назад. А теперь, когда ты стала Верховной Ведьмой, ты тем более вправе ожидать от меня любой помощи, какую только рассчитываешь от меня получить. Я твой друг и твой слуга.

В который раз я чувствую благодарность отцу за его дальновидность. Когда среди прочих он выбрал мне в наставники Мэнгана, кое-кто в клане высказал сомнение в его пригодности для этой роли. Я хорошо помню, как лорд Граймс возражал, говоря, что такой человек совершенно не подходит для того, чтобы хоть в чем-то наставлять молодую девушку. Ведь Мэнган известен суровым нравом, эпатажным образом жизни и эксцентричностью своей натуры. Будучи белой вороной в обществе, он рассматривается как вольнодумец и в клане. Он часто выступает против традиций, призывая нас идти в ногу со временем. Но вместе с тем он принадлежит к тем членам клана, которые в самом деле живут в соответствии со своими принципами. Он относится ко всем людям, включая женщин, как к равным. Он не благоговеет перед правилами этикета, и это дает ему определенную свободу. Может быть, отец считал, что я нуждаюсь в нем, чтобы уравновесить свою чрезмерную верность традициями и праву, которое мне дает текущая во мне кровь?

– Мне действительно нужна твоя помощь, – говорю я. – Во время церемонии… бедная Вайолет. – Наконец-то я могу дать волю слезам. Я долго скрывала ото всех свою скорбь, но больше так не могу. Я достаю из сумочки носовой платок и плачу в него, не в силах сказать ни слова.

Мэнган легче, чем мой отец, воспринимает проявления чувств. Он подается вперед и похлопывает меня по руке.

– Да, это было ужасно, – соглашается он. – Действительно ужасно. Но ты не должна себя винить.

– Как же мне себя не винить?

– Я не говорю, что ты не должна винить себя. Ты не должна этого делать потому, что, будучи Верховной Ведьмой, не можешь позволить себе роскошь чувства вины.

Суровость его слов ошеломляет меня, и, видя мою реакцию, он пытается их смягчить.

– Моя дорогая девочка, для таких молодых лет, как твои, ты сделала огромный шаг. Эта… честь, эта великая миссия были возложены на тебя, хотя ты об этом и не просила. Но они твои по праву. Это и бремя, и дар. Я знаю, ты хорошо послужишь нашему клану. И если я хоть чем-то могу тебе помочь… Чем угодно! Только попроси, и я сделаю все, что смогу.

Я беру себя в руки и убираю платок в сумочку.

– Я хочу знать, кто бросил мне вызов на церемонии посвящения.

– Что ж, на мой взгляд, вполне естественно и разумно, что это тебя тревожит. Но, увы, я не знаю, кто это был.

– Неужели у тебя нет предположений? Ты состоишь в клане уже много лет, видел столько посвящений, стольких наставлял… не показался ли тебе голос того человека, пусть даже и искаженный, хотя бы чуть-чуть знакомым? Или его осанка? Или что-нибудь в манерах?

– Боюсь, такой волшебник, как он, – мы хотя бы знаем, что это мужчина, – постарался принять все меры, чтобы никто не смог распознать его истинное лицо. И его усилия увенчались успехом.

– Я была уверена, что ты все-таки сможешь мне хоть что-то о нем поведать. Я говорила с духами, и двое из них сказали мне, что я должна обратиться именно к тебе. Они посоветовали прийти к тебе домой и были очень настойчивы.

– Возможно, они просто хотели послать тебя туда, где, как им было известно, ты непременно получишь поддержку и ободрение. Боюсь, это единственное, что я могу тебе дать, Дочь Ночи. – Он садится рядом со мной на тахту и берет мои руки в свои. – Не бойся. В клане всегда найдется глупец, который захочет проверить Верховную Ведьму на прочность, но это отнюдь не значит, что он сам окажется достойным кандидатом на это место. Как бы то ни было, ты утерла ему нос!

Мои плечи поникают. Я понимаю, что очень, очень надеялась на то, что Мэнган может что-то знать.

– Есть еще кое-что, – говорю я ему. – Мне трудно… трудно ясно выразить, что заставило меня прийти к тебе. Но я уверена, что это… явление как-то связано с брошенным мне вызовом. Я не знаю, какая между ними существует связь, это мне пока неясно. Но я чувствую, что эти две вещи, обе такие темные, несущие в себе такую угрозу… между ними просто должна быть связь. Я надеялась, что если ты сможешь пролить свет на истинное лицо того, кто бросил мне вызов и заявил отвод, то, возможно, также сможешь и дать мне совет относительно того, что мне делать…

– Остановись, моя девочка, а то из твоих слов нельзя ничего понять. Сделай глубокий вдох и выдох. Успокойся. Что бы ты ни пыталась мне сейчас сказать, тебя это явно очень расстроило. Не спеши. Я слушаю.

Я следую его совету, потом начинаю говорить снова, уже более неторопливо, заставляя себя произнести вслух то, с чем я едва готова была примириться, даже находясь наедине с собой.

– Ко мне приходил Темный дух. Уже много раз. Он является без приглашения, без зова… и он угрожал и мне, и нашему клану.

Несколько секунд Мэнган не знает, что сказать. По его лицу видно, что он воспринял мои слова очень серьезно. Наконец он говорит:

– Моя дорогая Утренняя Звезда, меня нисколько не удивляет, что ты встревожена и огорчена. У тебя есть полное право испытывать тревогу и за себя, и за клан. Собственно говоря, – продолжает он, – хорошо, что ты приехала ко мне, поскольку есть один вопрос, который мне надо с тобой обсудить. – Он замолкает, потом начинает говорить снова, тщательно подбирая слова. – Незадолго до смерти твоего отца я приходил к нему и обнаружил, что он на редкость взволнован.

– В самом деле?

– Да, таким встревоженным я его еще не видел. Я начал задавать вопросы, пытаясь выяснить причину столь сильного беспокойства. Сначала он не хотел выдавать, что его гложет, но затем, все-таки решив довериться мне, заговорил очень эмоционально. И потребовал, чтобы я выслушал все, что он скажет.

– Продолжай.

– По его словам, некоторые из тех духов, с которыми он если и не регулярно, то по крайней мере часто общался много лет, предупредили его об угрозе.

– Угрозе кому: моему отцу или клану?

– Одно неразрывно связано с другим, но он дал мне понять, что опасность угрожает клану и всем волшебникам и волшебницам, которые в нем состоят. Духи сказали, что речь идет о нашем старом противнике, который готов начать войну.

– О Стражах? – Когда я произношу это слово вслух, меня пробирает дрожь.

Мэнган кивает.

– Твой отец считал, что речь идет именно о них.

– Однако со мной он об этом не говорил.

– Он сказал мне об этом всего за несколько дней до своей смерти. – Мэнган пожимает плечами. – Возможно, твой отец хотел подождать, пока полностью не будет уверен, пока у него не появятся какие-то конкретные сведения, которые он мог бы тебе сообщить. Но случай ему так и не представился.

– Да, такое могло произойти, я это понимаю, но тогда почему он ничего не сказал мне об этих угрозах во время наших встреч в катакомбах? А между тем мы с ним разговаривали часто и подолгу.

Мэнган похлопывает меня по руке.

– Я и сам отец. Неужели на его месте я бы стал забивать голову дочери дополнительными заботами перед церемонией посвящения? Думаю, нет. О том, что тебе заявят отвод, он наверняка ничего не знал, иначе бы предупредил тебя. Что же касается угрозы клану, то он, видимо, считал, что у тебя и без этой проблемы голова идет кругом. Возможно, он просто ждет удобного случая, чтобы обсудить этот вопрос с тобой. – Мэнган колеблется, потом добавляет: – Должен признаться, что и я ждал удобного момента, чтобы завести этот разговор. Ты молода, недавно на тебя была возложена тяжкая ответственность, и ты все еще горюешь о своем отце. Возможно, мне следовало сказать тебе об этой угрозе раньше… Но теперь у нас есть все основания думать, что, если у Стражей есть план кампании против нашего клана, они уже начали его осуществлять.

– Ты думаешь, волшебник, бросивший мне вызов, был Стражем? Или все-таки одним из членов клана?

– Вряд ли на такое решился бы член клана.

Некоторое время я молчу. Мне нужно переварить все, что сказал Мэнган. Если брошенный вызов был частью какого-то более обширного плана, то вряд ли можно сказать, что, отвечая на него, я была на высоте. Я действовала неумело, использовала магию неуверенно. Так что все могло кончиться еще хуже. Сообщит ли в своем отчете Страж, бросивший мне вызов, что я всего лишь новичок в искусстве волшебства и что Кланом Лазаря руководит неопытная девчонка?

В поисках ответа на свой вопрос я вглядываюсь в лицо Мэнгана.

– А ты когда-нибудь прежде был свидетелем призвания демона?

– Один раз много лет назад. Но не во время церемонии назначения Верховной Ведьмой. Это было во время собрания, на котором присутствовало всего лишь несколько членов клана и которое было созвано специально для этой цели. Время от времени навыки призвания демона и возвращения его обратно во Тьму надо применять на практике, иначе они сотрутся из нашей памяти и будут утрачены навсегда.

– И… и в тот раз все прошло успешно? Демону велели явиться, держали его под контролем и возвратили туда, откуда он пришел, и все это было проделано как должно? – Я вспоминаю, как демон тащил меня на Серебряном Шнуре Мэйгора к вратам Тьмы, снова слышу отчаянные крики Вайолет и вижу, как обрывается ее жизнь.

Мэнган отпускает мои руки.

– Это магическое действо, как ты убедилась сама, очень опасно и трудно. Приказ демону явиться – это самая легкая его часть. – Он замолкает и долго глядит в пол. – В ту ночь в зал вошли восемь волшебников и волшебниц, а вышли из него только семь.

Какое-то время мы сидим молча, переваривая значение его слов.

– Так что сама видишь, – говорит он наконец, – то, что ты совершила, было делом нелегким. Ты заслужила уважение всех, кто там был. И несомненно, заставила своего недоброжелателя призадуматься. Ха! Я бы не удивился, если бы узнал, что этот малый сам чуть не сбрендил от страха!

Он хохочет, и в царящей в доме тишине этот звук кажется мне таким громким, что я начинаю беспокоиться, как бы его кто-нибудь не услышал и не пришел. Мы несколько минут прислушиваемся, но до нас не доносится ни скрип лестницы, ни шум шагов. Поэтому мы оба вздрагиваем, когда в дверях вдруг появляется Перри. Хотя в студии и темно, я все же могу различить, что он еще не вполне проснулся и его парчовый халат накинут на ночную рубашку.

Мэнган вскакивает на ноги.

– А, Перри. Мы что, разбудили тебя своей болтовней?

– Я… прости меня, Мэнган. Я не знал… что у тебя гостья. – Он поворачивается, чтобы уйти, но Мэнган торопливо идет за ним и, взяв его под руку, заводит обратно в комнату. Раз уж он нас увидел, надо задержать его достаточно долго, чтобы наложить заклятье забвения.

– Входи, входи. Смотри, нас навестила Лилит.

Я смотрю на нашего ошалевшего незваного гостя. Странно слышать, как кто-то называет меня просто по имени, а не «леди Лилит». Я знаю, что наутро Перри ничего не вспомнит об этой встрече, так как Мэнган быстро наложит на него заклятье забвения, чтобы стереть ее из его памяти. Но прежде чем сотворить заклятье, он пользуется присутствием молодого человека, чтобы послать его на кухню и попросить сделать нам чай.

И мы снова остаемся одни и возвращаемся к теме опасностей, грозящих клану. Мэнган соглашается со мной, что надо как можно скорее созвать собрание самых сильных волшебников и волшебниц клана, чтобы вместе призвать духов и испросить их совета. Я собираюсь сказать, что на церемонии назначения меня Верховной Ведьмой присутствовал Темный дух, но прежде чем я успеваю это сделать, возвращается Перри с чаем, и мы начинаем говорить о других вещах, выжидая удобный момент для того, чтобы отправить молодого человека вон из комнаты, предварительно наложив на него заклятье, которое заставит его забыть, что он видел меня здесь ночью.

– Как поживает Джейн? – спрашиваю я. – Как дети?

– Все в добром здравии, как всегда.

– А как твоя работа?

– Она и мое счастье, и моя мука, и так будет всегда.

Я бросаю взгляд на наставника и шепчу:

– Нам следовало вести себя более осторожно. Мы могли разбудить и кого-то еще.

– Это вряд ли. – Мэнган улыбается. – Дети будут спать, даже когда зазвучит трубный глас Судного дня, а Джейн настоящая мать. Единственное, что может ее разбудить, – это плач, пусть даже самый тихий, кого-нибудь из наших отпрысков. Едва заслышав этот звук, она просыпается и встает с кровати, даже не успев толком открыть глаза. Гудрун же не проснется до полудня, какой бы шум ни стоял. А наш новый художник обитает под самой крышей, так что никакие звуки до него не долетят.

При упоминании Брэма мое тело охватывает радостный трепет, и на мгновение меня полностью поглощает мысль о том, что он сейчас наверху и спит.

Я смотрю, как Мэнган, сотворив заклятье забвения, выпроваживает Перри из студии и за его спиной посылает мне из дверей воздушный поцелуй. Я заставляю себя думать о том, что он мне сказал. Как Лилит я могу горевать о Вайолет. Но как Утренняя Звезда я не могу позволить горю лишить меня сил. Я должна думать только о том, что Стражи собираются выступить против нас, о том, что они, быть может, используют Темного духа, чтобы ослабить меня, и о том, что один из них проник в святая святых нашего клана.

На следующий день дома я не могла заставить себя хоть чем-либо заняться и даже была резка с мамой. Надо созвать собрание самых сильных волшебников клана, чтобы обсудить то, что происходит. Им необходимо сообщить об угрозах, а кроме того, по правде говоря, я не смогу обойтись без их помощи. И я даю им знать, что буду ожидать всех в Большом зале в полночь.

Я чувствую себя странно, стоя в этом священном месте одна, но мне было необходимо ненадолго уединиться, прежде чем сюда явятся остальные. Как здесь сегодня покойно, и этот покой еще не нарушает ни физическое присутствие живых, ни призрачное присутствие мертвых. Как же это не похоже на то, что происходило тут, когда я была в этом зале в прошлый раз! Когда я начинаю думать о том ужасном существе, я ясно вижу его даже сейчас. Я хотела вызвать дух Вайолет, попробовать поговорить с ней, но мне отсоветовали это делать. Лорд Граймс очень мягко напомнил, что демон унес ее во Тьму, а вызвать дух оттуда ох как нелегко. Такую попытку следует предпринимать только с посторонней помощью, если ее вообще можно осуществить. О, бедная, бедная Вайолет! Но я не могу позволить воспоминанию о том, что произошло, изменить мое восприятие этого зала. Это мои владения. Мои. Я должна охранять и использовать их. Сегодня здесь соберутся пять самых видных волшебников и волшебниц клана, включая меня. Я попросила их прийти. Мне нужна их мудрость. Мне нужна их помощь.

Я долго думала, кого же пригласить на эту встречу. Лорд Граймс и Друсилла мои старые друзья, и я, конечно же, выбрала их, что же касается Мэнгана, я решила его не приглашать. Он уже рассказал мне все, что ему известно о нависшей над кланом угрозе, а кроме того, его присутствие иногда сбивает с толку. Вместо него я позвала Викторию Фэркрофт, которая почти так же стара, как Друсилла, однако совершенно на нее не похожа. Она очень трепетно относится ко всему, что касается магии и общения с духами, и всю свою жизнь мучается от необходимости держать существование Клана Лазаря в секрете. Мой выбор пал на нее именно потому, что она по всем вопросам займет позицию, в корне отличающуюся от мнения Друсиллы. Такое многообразие мнений будет, как я надеюсь, полезно. Последним в списке приглашенных был лорд Харкурт, граф Винчестер. Пусть он мне и не нравится, но отец его уважал, и он безраздельно предан клану. К тому же я скоро стану его невесткой. Я должна научиться видеть в нем союзника.

На стенах круглого зала горят семь факелов. От них исходит благодатное тепло, а пляшущее пламя несколько оживляет торжественность, царящую в нашей святая святых. Именно здесь я получила большую часть своих знаний, и именно здесь я занималась магией. Притом порой успешнее других.

Услышав приближающиеся шаги, я возвращаюсь мыслями в настоящее. Распашные двери отворяются, и я вижу четырех волшебников и волшебниц, стоящих на пороге зала. Проходит несколько секунд, прежде чем я наконец понимаю, что они ждут моего приглашения войти.

– Добро пожаловать, – говорю я. – Прошу вас, входите.

Прежде чем двери успевают закрыться, в зал вбегает Яго и начинает тереться о мои лодыжки. Его мурлыканье отдается гулким эхом.

– Ах, какая прелесть! – восклицает Виктория Фэркрофт. – Сейчас редко увидишь ведьму с домашним духом, а мне так нравится, когда кто-то поддерживает добрые старые традиции.

Друсилла фыркает.

– Право же, Виктория, не стоит к месту и не к месту употреблять выражение «домашний дух». Раньше, знаешь ли, за подобные разговоры людей, бывало, вешали, – говорит она, сидя на скамье. Она держит свое худое тело очень прямо; старушка аккуратно одета во все черное.

Виктория же облачена в несколько слоев одежды, выдержанной в пастельных тонах. Ее платье выглядит как маскарадный костюм, а поверх него на ней надета безрукавка и длинный шарф. Ее голова непокрыта, а волосы не заколоты шпильками или гребнями, а заплетены в косы, которые уложены вокруг головы и держатся на месте, поскольку их перевязывают шелковые ленты. На ней сегодня, как всегда, длинная нитка бус, и, обнимая меня одной рукой, другой она опирает свое полное тело на палку с серебряным набалдашником. Время было к ней не так милостиво, как к Друсилле, и ее суставы скрючены артритом. Мы нежно целуем друг друга в щечку, и мне бьет в нос аромат ее духов. Сейчас она благоухает лепестками роз, но у нее вошло в привычку менять цветочные запахи примерно каждые двадцать минут.

Не обратив ни малейшего внимания на замечание Друсиллы, она нагибается, чтобы погладить Яго и повосторгаться им.

– Какая лапочка, – воркует она. – Я сама много лет держала у себя дома снежного барса. Мне с ним было очень хорошо, он был весьма умен. – Она морщится, пытаясь распрямиться.

Лорд Граймс выходит вперед и, взяв ее под руку, помогает ей сесть на скамью.

Граф Винчестер не обращает внимания ни на кого, кроме меня. Взяв мою руку, он подносит ее к губам.

– Утренняя Звезда, – говорит он, – ты, как всегда, прекрасна. Надеюсь, ты совершенно оправилась после тех… нелегких событий, которые омрачили твое назначение главой клана?

– Да, вполне, – отвечаю я. – С вашей стороны было очень любезно прийти ко мне. Вы все очень добры.

Друсилла, как всегда, говорит без околичностей:

– Ты теперь Верховная Ведьма, моя милая. Никто из нас никогда тебе не откажет. Никогда.

Виктория тихонько кряхтит, пытаясь удобно устроиться на скамье. Интересно, почему за столько лет никому не пришло в голову поставить здесь стулья со спинками и подлокотниками для самых старых членов клана?

– Приятно, когда кто-то думает, что ты еще можешь быть полезна, – замечает она. – Видит Бог, во Внешнем мире на людей нашего возраста смотрят как на обузу. Как на гостей, которые отказываются покинуть вечеринку и уйти домой.

– Говори за себя, – отвечает ей Друсилла.

Лорд Граймс делает все от него зависящее, чтобы сохранить спокойствие и порядок.

– Нам и впрямь очень повезло, что не все молодые считают нас обузой. Утренняя Звезда, позволь мне еще раз выразить тебе мои соболезнования по поводу гибели твоей служанки. Прошу, всегда помни, что, если мы можем хоть чем-нибудь помочь в исполнении твоих новых обязанностей, тебе достаточно только попросить.

Четверка волшебников замолкает, в ожидании глядя на меня. Я остро осознаю, что все они намного более опытны и умелы, чем я, и как маги, и как некроманты. Но я стараюсь не показывать неуверенность в себе, особенно в присутствии отца Льюиса.

– Я пригласила вас сюда, ибо узнала, что над Кланом Лазаря нависла угроза.

Друсилла пожимает плечами:

– Всегда были те, кто завидовал тому, чем обладаем мы, и хотел у нас это отнять.

Лорд Граймс кивает:

– Мы всегда бдим.

Виктория смеется:

– Не проходит и года, чтобы какой-нибудь ведовской клан не объявил себя истинными последователями Лазаря. Или же не поддался влиянию политики и не захотел положить конец такому клану, как наш, состоящему в основном из аристократов.

– Я понимаю, – говорю я, – но сейчас нам грозит нечто… другое. Эта опасность более осязаема… и от нее не убежать. – Я колеблюсь, потом продолжаю: – Я хочу сказать, что, хотя угроза и нова, противник у нас старый.

Снова воцаряется молчание, но совсем не такое, как прежде. Затем наконец лорд Харкурт задает вопрос, который вертится на языке у всех остальных:

– Ты имеешь в виду Стражей?

Я киваю.

– Как ты и сказала, – продолжает он, – это наши старые враги. Едва ли можно назвать новостью то, что они желают нанести нам ущерб.

– Ха! – Друсилла сверлит его взглядом. – Они не просто хотят нанести нам ущерб. Они желают нас убить. Нас всех. Покончить с нами. Истребить нас, как крыс. Они желают уничтожить всю нашу работу, наше учение, наши обряды, вообще все.

Лорд Граймс кладет ладонь на ее руку.

– Они считают, что мы отобрали у них Великую Тайну.

– Вот именно! – говорит Друсилла. – Нам пришлось это сделать. Они были и остаются недостойны владеть такой силой.

Виктория спешит согласиться с ней:

– Они не знали удержу. Использовали Эликсир безжалостно и безрассудно. Они пользовались им не для того, чтобы добыть или сохранить знания, не для общего блага, а только для того, чтобы стать еще более могущественными. А могущество некроманта, восставшего из мертвых, – это поистине ужасная вещь.

– Это и была их цель, – добавляет Друсилла. – Оживлять мертвых волшебников и волшебниц, чтобы эти ожившие мертвецы занимались черной магией для увеличения силы и могущества Стражей. Если бы у них оказалось достаточно таких колдунов, им никто бы не смог противостоять.

Лорд Граймс качает головой при мысли о подобных злодеяниях, легенды о которых слышали все члены нашего клана.

– Говорят, некоторых некромантов умертвляли – мы точно не знаем, по их собственной воле или нет – ради того, чтобы высокопоставленные Стражи могли практиковаться в Черной некромантии.

– И ради дальнейшего увеличения их рядов, – замечает Друсилла. – Так что жившие много веков назад волшебники и волшебницы Клана Лазаря просто были вынуждены принять меры. Они не могли позволить Стражам и дальше использовать Эликсир во зло и так безответственно и безнравственно пользоваться Великой Тайной.

Вскоре вся троица с жаром обсуждает всю мерзость и нынешних Стражей, и их предков. Наконец лорд Харкурт поднимает руку, призывая всех замолчать.

– Скажи нам, Утренняя Звезда, почему ты считаешь, что они стали более опасны?

– Отец перед смертью говорил с Мэнганом. – Я не обращаю никакого внимания на раздающиеся после моих слов возгласы неодобрения. – Папа был очень болен и решил довериться ему. Он сказал Мэнгану, что Стражи готовы выступить против нас. Они что-то замышляют и собираются нам навредить. Первое доказательство этого – появление мага, бросившего мне вызов.

Лорд Граймс недоверчиво качает головой.

– Неужели ты хочешь сказать, что в наш клан проник Страж?

– Думаю, да. И брошенный мне вызов – это только начало.

– Но, – Виктория потрясена, – это же невозможно. Как ему удалось пройти посвящение? Мы наверняка почуяли бы неладное. Мы бы опознали в нем Стража.

– Полагаю, он очень искусен в маскировке и скрывает свою сущность. Если он не хочет, чтобы в нем опознали Стража или даже волшебника вообще, он может ловко скрывать свое истинное лицо.

– Я немедленно займусь составлением списка всех новых членов, – решает лорд Граймс. – Надо будет внимательно его изучить.

Друсилла подается вперед.

– Утренняя Звезда, если то, что ты говоришь, правда, то самое первое, что ты должна понять, это то, что Стражи не волшебники. – Слышится согласный ропот. – Они некроманты, но не волшебники. Никто из них не волшебник. Они колдуны. – Она выплевывает это слово так, будто оно обжигает ей язык. – Их магия очень древняя, древнее, чем наша, и она очень сильна. Но она зиждется на зле. Среди колдунов больше человек обречено попасть во Тьму после смерти…

– Мы должны предупредить об опасности остальных членов клана, – настаивает Виктория.

– Я думаю, это было бы неразумно, – не соглашается с нею лорд Граймс. – Уверен, нам не стоит раскрывать свои карты. Разве не лучше позволить шпиону Стражей думать, что он не раскрыт?

– А он и впрямь не раскрыт! – напоминает Виктория. – Нет, другие члены клана тоже имеют право знать, что им угрожает опасность. Кто знает, где и когда Стражи могут нанести нам удар, если они готовы пойти на такой риск – прислать своего шпиона в наши ряды? Вспомните о смерти бедного Освальда Трессика.

– Но ведь Освальд умер от внезапного приступа, который случился с ним в опере, – замечает лорд Граймс.

– А что вызвало этот приступ? Он был человеком здоровым и сильным. И никогда ничем не болел.

– Ты подозреваешь, что тут не обошлось без вмешательства Стража? В общественном месте?

Друсилла кивает:

– Вполне возможно, что Виктория права. В свете того, что нам теперь известно…

Наступает долгое молчание. Я понимаю, что должна продолжить и рассказать им все.

– Есть еще кое-что. Ко мне являлся не званный мною дух. Его окружает тьма. Я думаю, это Темный дух.

Друсилла хмурится. Она понимает, что использованное мною выражение может означать только одно – дух явился из Тьмы, и не может скрыть своей тревоги.

– Он являлся к тебе без зова?

– Да, несколько раз. Он был здесь… во время церемонии назначения. Собственно говоря, его присутствие негативно сказалось на моей способности контролировать демона.

Лорд Граймс качает головой.

– Я чувствовал, что что-то было не так…

– Так ты тоже его слышал? – От этой мысли я ощущаю себя менее одинокой.

– Нет, я его не слышал, но я наблюдал за тобой.

Друсилла кивает.

– Да, что-то было не так. Я тоже почуяла, что там был кто-то незримый.

– Может быть, эти две вещи связаны между собой? – говорю я. – Присутствие Стража и являющийся ко мне Темный дух?

Виктория обмахивается шарфом.

– Это не может быть случайным совпадением. Стражи были известны тем, что использовали в своей некромантии подобных опасных существ. Весьма рискованная практика, и это еще мягко сказано.

– Стало быть, ты думаешь, что Страж приказал Темному духу явиться в этот зал? И велел ему допекать меня?

– Это вполне возможно, – говорит Друсилла. – Ты должна постоянно быть начеку, Утренняя Звезда. Такое количество врагов представляет большую опасность.

Виктория словно съеживается на скамье, теперь она выглядит на свой немалый возраст.

– Это ужасно, ужасно. У нас новая Верховная Ведьма, в стране брожение, приближается война – духи настойчиво предупреждают о ней уже несколько месяцев, – а тут еще Стражи проникают в святая святых нашего клана во время церемонии назначения главы! И сверх того еще и являющийся из Тьмы Темный дух. Слишком много бед, и все они навалились так сразу.

Лорд Харкурт встает и подходит ко мне.

– Их все же не так много, чтобы мы не могли противостоять им, если будем делать это сообща, – говорит он, глядя мне в глаза. – Твой отец верил в тебя, Утренняя Звезда, и мы тоже в тебя верим, но ты должна знать вот что. Мы будем поддерживать тебя. Какую бы цену нам ни пришлось заплатить, что бы ни случилось, обещаю, мы будем тебе помогать.

Похоже, даже отец Льюиса готов оказывать мне искреннюю поддержку, отодвинув в сторону свои личные чувства ради блага клана. Остальные кивают и тоже уверяют, что будут мне помогать, и я чувствую, как бремя страха, давившее на меня все эти последние месяцы, на мгновение становится легче.