Проснувшись, Брэм видит, что в изножье его кровати сидит Гудрун и перебирает многочисленные наброски, которые устилают пол.

– Ну как, – спрашивает она, не глядя на него, – тебе удалось потанцевать со своей принцессой?

Брэм устало приподнимается, опираясь на локоть. Его голова раскалывается, глаза опухли и болят. Он трет виски, зевает и чувствует, что у него обложен язык.

– Что тебе надо, Гудрун? – Его голос звучит хрипло. Он вытягивает ноющие ноги и с ужасом видит, как измялась одежда, которую одолжил ему Перри.

– Бедный Художник, – бубнит Гудрун, вглядываясь в его наброски, потом пожимает плечами. – Что ж, теперь ты сам видишь, что я была права.

– Это в чем же?

– Я говорила тебе, что художник создает свои лучшие произведения, когда его сердце разбито. – Она машет пачкой набросков. – И эти рисунки великолепны.

Он смотрит на них, и, хотя он видит их немного нечетко, ему становится очевидно, что она права. Это самые лучшие наброски из всех, которые он когда-либо делал. Он осторожно берет у нее один из них и пристально смотрит на него.

Лилит, как же он обожает звук ее имени. Моя прекрасная Лилит.

Он кладет рисунок на прикроватную тумбочку, и его взгляд падает на два билета на поезд. Он хватает стоящие на тумбочке часы. Уже без двадцати пяти двенадцать.

Поезд! Боже мой, я опоздаю на поезд!

Вскочив с кровати, он вытаскивает из-под нее чемодан и начинает носиться по комнате, хватая то, что попадается под руку – нижнее белье, рубашка, еще одна рубашка, брюки, кисточка для бритья, – все это он запихивает в чемодан, закрывает его крышку и торопливо защелкивает замки.

– О господи, Художник, ты так спешишь, – говорит Гудрун, наблюдая за ним. Она явно находит это смешным.

Но он не обращает на нее внимания. События вчерашнего вечера уходят в прошлое. Сейчас важно только одно – встретиться с Лилит и уехать из Лондона вместе с ней. Выбежав из комнаты без каких-либо объяснений и даже не попрощавшись, он мчится вниз по лестнице. Он чувствует себя квелым, его движения неловки, но свежий весенний воздух вскоре приводит его в себя.

Она там будет. Я знаю, она там будет. И мы вдвоем покинем этот проклятый город и уедем туда, где тишина и покой, и я скажу ей, что люблю ее, и она простит меня за то, что я явился на бал, и все будет хорошо.

Железнодорожный вокзал Сент-Пэнкрас полон народу, и большинство из толпящихся здесь людей словно нарочно преграждают Брэму путь. Забыв о хороших манерах, он проталкивается сквозь толпу, отчаянно стараясь вовремя добраться до платформы номер три. К тому времени как он доходит до нее, большинство пассажиров уже сидят в стоящем поезде. Он оглядывается по сторонам, ища глазами Лилит.

Может быть, она уже в поезде? Нет, она не смогла бы сесть на него. Ведь билеты у меня. Она бы стояла и ждала.

Перрон пустеет, последние пассажиры садятся в вагоны, и мимо захлопывающихся дверей быстро идет кондуктор. Лилит нигде нет. Брэм бесцельно бегает вдоль поезда то в одну сторону, то в другую.

Она придет. Она должна прийти.

С глухим металлическим звуком захлопывается последняя дверь, кондуктор поднимает флажок и свистит в свисток. Паровоз издает ответный гудок и со скрипом и лязгом медленно двигается вперед. Из его трубы клубами вырывается пар. Брэм стоит, ошарашенный и потерявший надежду, глядя на пустой перрон, пока мимо не проезжает и не исчезает из виду последний вагон.

Энергия, порожденная страстью, иссякает, и он одиноко сидит на своем чемодане, опершись подбородком на руки. Теперь он уверен, что разозлил ее на балу. Ему не следовало туда ходить. Его появление там только лишний раз высветило различие в их положении.

Она передумала встречаться со мной. Она поняла, что у нас нет будущего.

В первые несколько секунд он чувствует такую твердую уверенность, что это именно так, что не видит никакого другого объяснения тому, что случилось. Люди вокруг обходят его, не удостаивая взглядом. Носильщики катят мимо тележки с багажом. Женщина тащит за руку маленького плачущего и упирающегося ребенка, и слышно, как по перрону стучат ее каблуки. Брэму кажется, что мир продолжает свою жизнь без него и что в этом мире ему больше нет места. Если оно вообще у него когда-либо было. Но потом в нем вспыхивает лучик надежды.

А что, если ее задержало что-то такое, чему она не могла противостоять? Что, если она собиралась прийти, хотела, но не смогла?

Он пытается найти возможные причины того, что она не пришла, правдоподобные объяснения ее отсутствия. Должна же быть какая-то причина, убеждает он себя, какая-то другая причина, а не та, о которой он не хочет даже помыслить…

Может быть, она в беде? Может быть, ее опять преследует Темный дух? Я знаю, как сильно это гнусное существо, какую оно может причинить боль. Возможно, она нуждается во мне прямо сейчас, но не может дать мне об этом знать.

Внезапно от нелепости создавшейся ситуации в глубине его души начинает разгораться гнев. Что это, в конце концов, за мир, если в этом мире ты не можешь встретиться с той, которая тебя любит, когда она попала в беду? Да ведь это абсурд! Если она нуждается в нем, он отправится к ней. Он придет к ней, и не все ли равно, что подумают другие! Он вскакивает на ноги, исполненный решимости, хватает чемодан и, торопливо протолкавшись сквозь толпу, покидает вокзал. Он пытается поймать кеб, но ни один не останавливается, и он отправляется на площадь Фицрой бегом. До нее недалеко, но его одежда совершенно не подходит для такой физической нагрузки, воротничок быстро натирает шею, а туфли – ноги. Но Брэм не обращает внимания на эти пустячные неудобства и продолжает бежать, так что, когда он добирается до ограды находящегося в центре площади сада, он чувствует, что немного запыхался.

В лучах мартовского солнца особняк, в котором живет Лилит, кажется таким белоснежным и красивым, что Брэм в нерешительности останавливается. Внезапно он вспоминает, как сейчас выглядит. На нем одолженные ему Перри пиджак и брюки, в которых он спал, и к тому же он неумыт и небрит. Он приглаживает волосы, одергивает пиджак и уже собирается подойти к дому, когда из-за угла на большой скорости выезжает автомобиль и останавливается перед дверью дома номер один. Брэм пятится. Он узнает виконта Харкурта – тот выскакивает из автомобиля и, перескакивая через ступеньки, взлетает по лестнице, ведущей к двери. Дверь быстро открывается на его стук, и виконт входит в дом. Менее чем через минуту он появляется снова, и вместе с ним из дома выходит Лилит. Она одета в простые светло-серые жакет и юбку, шляпку и перчатки, которые на несколько тонов темнее. Она колеблется, прежде чем сесть в автомобиль, смотрит на Харкурта, и лицо ее исполнено муки. Виконт нежно обнимает ее, и они стоят так несколько секунд. Когда он наконец отпускает девушку, Брэм ясно видит, как он смахивает с ее щеки слезу, затем Лилит садится в автомобиль, Харкурт усаживается рядом, и они быстро уносятся прочь.

Брэм отшатывается, как будто от удара. Мгновение ему кажется, что на него опять напал Темный дух, но нет, это не так. Он понимает, что потрясение, из-за которого у него сперло дыхание, и боль, стеснившая его грудь, – это признаки разбитого сердца.

Она ушла. Ушла от меня!

Внезапно он видит все в другом свете, и ему открывается правда, которую он до сих пор не хотел признавать. Лилит не разорвала помолвку с виконтом, потому что все еще любит его. Она танцевала с ним на балу, и по тому, как они прижимались друг к другу, было ясно, что они глубоко привязаны друг к другу. Она ушла с бала, ничего не объяснив ему, Брэму, а затем не приехала на вокзал. А сейчас, сейчас он стал свидетелем их с Харкуртом любви.

И она предпочла уехать с ним, а не со мной.

Он минуту стоит неподвижно, его мысли путаются от смятения и обиды, боль от того, что он ее потерял, обрушивается на него, словно поднятая бурей волна, и, чтобы не упасть, ему приходится схватиться за ограду сада. Только убедившись, что его уже держат ноги, он бредет обратно в Блумсбери.

Придя домой, он обнаруживает, что дом пуст. Он проходит по необычно тихому коридору. Здесь нет ни пса, ни велосипедов, значит, Джейн отвела детей в парк. Брэм заходит в пустую студию Мэнгана. Им владеет оцепенение, на смену острой душевной боли пришли отупение, опустошенность и тяжелое чувство полнейшей растерянности. Он снимает шляпу и тяжело опускается на глыбу необработанного известняка. Где-то в саду раздается неуместно веселая песня черного дрозда. Пересохшее горло Брэма начинает першить от висящей в воздухе каменной пыли, он заходится кашлем, и этот звук эхом отдается от стен и глыб известняка.

Голос Перри заставляет его вздрогнуть.

– Похоже, тебе надо выпить, – говорит тот, входя в студию из темного коридора с бутылкой и стаканами в руках. Он берет стул и садится напротив Брэма. – Надеюсь, ты не обидишься, если я скажу, что ты выглядишь просто ужасно, – замечает он, наливая Брэму и себе по изрядной порции бренди. – Вот, выпей, это тебя подбодрит.

В любой другой день Брэм, возможно, усомнился бы в том, что бренди так уж необходимо, усомнился в мотивах Перри и даже в том, что оно вообще имеется в доме. В любой другой день он бы остановился и подумал, что сначала надо бы поесть или хотя бы проглотить воды, чтобы не пить на пустой желудок. Но не сегодня. Сейчас он хочет одного – облегчить свою муку. Выпить, чтобы хоть немного размыть ту картину, которую он никак не может выбросить из головы, – Лилит в объятиях Льюиса Харкурта. Лилит, уезжающая с ним. Он осушает стакан и протягивает его Перри, чтобы тот налил еще. Не говоря ни слова, он выпивает и второй стакан.

– Успокойся. – Перри беззаботно смеется.

– Налей еще.

Перри смотрит на него, потом спрашивает:

– Хочешь поговорить об этом, старина?

Брэм пожимает плечами и качает головой.

– Нет. Да. Нет! О чем здесь говорить?

– У тебя явно что-то не так.

– Она ушла от меня, Перри. Она приняла решение, выбрала путь, по которому пойдет ее жизнь, и в этой жизни не будет меня.

– А-а.

– Вот именно. – Брэм наклоняется вперед, уперев локти в колени, и крутит стакан в руках, уставившись на золотистый напиток, как будто он может дать ему ответ, подсказать, что предпринять.

– Полагаю, мы говорим о восхитительной Лилит? – спрашивает Перри.

– Я был глупцом, когда воображал, что она может захотеть выйти за меня замуж.

– Я думал, она весьма увлечена…

– Она выбрала Харкурта, – перебивает его Брэм.

– Понятно. Может быть, на нее оказала давление семья? Наверное, они хотели, чтобы она выбрала кого-то, кто бы… больше ей подходил?

– Ты не знаешь и половины правды.

Кажется, Перри хочет ответить, но не говорит ничего, а только наливает в стаканы еще бренди.

Брэм качает головой.

– Знаешь, думаю, дело не в этом… не в давлении семьи. Она была готова к тому, что мать ее решение не одобрит, да и к тому, чтобы сказать своему жениху… расторгнуть их помолвку… конечно, это было бы нелегко. Но знаешь, когда мы были вместе… быть с нею значило для меня все.

– Ты ее любишь.

– Ха! – Брэм невесело смеется. – Это слово и близко не охватывает то, что я чувствовал. То, что я чувствую. Это… так огромно! То, как она действует на меня, как страсть к ней поглощает меня всего… Быть с нею, любить ее, я совершенно потерял от нее голову, ты понимаешь, что я говорю? Ты можешь меня понять? И понимаю ли себя я сам? – Он запускает пальцы в свои спутанные волосы.

– А ты не думал, что мог ошибиться?

– Нет.

– Или что ты мог бы… вернуть ее?

– Мы не в том положении, чтобы играть в игры. – Он смотрит на Перри. – В наших отношениях были… сложности. Если она решила, что не может быть со мной… я не буду пытаться заставить ее передумать.

– Тогда что же ты будешь делать?

– Не знаю. Не знаю! Откуда мне знать? – Он вскакивает, размахивается и швыряет стакан в стену. Но звон разбиваемого стекла оказывается намного тише, чем он ожидал. Он и близко не выражает владеющих им ярости и печали, которые от бренди стали еще сильней. – Мне надо уехать, – говорит он наконец. – Я не могу здесь оставаться. Не могу оставаться в Лондоне, где живет она. Не могу.

* * *

Автомобиль мчится по залитым солнцем улицам. Я смотрю на Льюиса и против солнца вижу только силуэт его профиля, но мне все равно видно, как сурово сжаты его губы. Он откликнулся на мой крик о помощи, как я и ожидала, но он глубоко шокирован тем, что я сделала, и не может этого скрыть.

– Как ты могла это сделать, Лилит? – Его голос лишь немногим громче, чем шепот. – Как ты могла заставить себя это совершить?

Я понимаю, он спрашивает меня отнюдь не о том, как я нашла в себе силы, чтобы проделать такое трудное магическое действо. Он ставит под сомнение мою верность клану. Мою принципиальность. И немудрено. Я оправдала свои действия перед самой собой, но мне не удастся так же легко убедить других, что я сделала то, что должна была сделать.

Шофер поворачивает на Тоттенхэм-Корт-роуд и сбрасывает скорость, чтобы мы лучше видели переулки, мимо которых проезжаем, и смогли заметить Фредди. Мои духи-хранители оказались не готовы к невероятной скорости его передвижений. Они доложили мне, что, несмотря на то что передвигаются с куда большей легкостью, чем те, кто ходит по земле, они не смогли его догнать. Я даже обратилась к готу, которого приставил ко мне граф, и он подтвердил, что очень недолго видел моего брата в нескольких местах, но признался, что не может сказать, где он находится сейчас.

С каждой минутой я начинаю все больше сомневаться в правильности того, что сделала. Нет, я не ставлю под сомнения свои мотивы: ведь я просто хотела помочь любимому брату. А когда я увидела, как действует Эликсир! Меня охватил благоговейный трепет, да и как могло быть иначе? Увидеть своими глазами, как работает Великая Тайна – как возвращается жизнь к тому, у кого она была отнята, – ничто не могло меня к этому подготовить. Воскрешенный Фредди, который стоял передо мной в Большом зале, был не похож на какого-нибудь мерзкого восставшего из гроба мертвеца, нет, это был просто вернувшийся ко мне брат. Снова живой. Он двигался, дышал, чувствовал, думал и говорил так же, как до того, как его сердце остановило проклятое маковое зелье. Если то, что рассказывают о нем офицеры-роялисты, правда, его физические способности даже возросли, причем намного.

Но меня очень беспокоит состояние его рассудка. Похоже, он без последствий пережил всю странность своего… пробуждения, но какой же ужас он испытал, когда его увлекли в ту яму, когда он увидел то, что там происходит, когда почуял запах огней, горящих во Тьме, когда его хватали, держали в своих лапах и едва не утащили вниз эти демонические существа! Фредди никогда не отличался сильным характером, так как же он сможет все это пережить? К тому времени, когда я вытащила его из бездны, он уже навсегда изменился. Он выглядел таким испуганным, что было ясно – покой ему не обрести. И в этом виновата я.

– Мы должны отыскать его, Льюис. – Я не могу удержаться от того, чтобы не констатировать очевидное. Я понимаю, это бессмысленно, я веду себя как ребенок, но мне сейчас очень нужна поддержка друга. Я ожидаю, что он сейчас возьмет меня за руку. Чтобы ободрить и успокоить меня. Но он этого не делает. Я зашла слишком далеко. То, что я сделала, ужасно.

Не глядя на меня, он говорит:

– Конечно, должны. Ты можешь себе представить, какой разразится скандал, если его обнаружат другие и услышат, как он вопит, что его воскресили из мертвых? Только подумай, что об этом напишут газеты!

– Никто ему не поверит. Все решат, что он болен.

– Все решат, что он сошел с ума. И, скорее всего, так оно и есть.

От этих слов я вздрагиваю и не нахожу, что сказать в ответ.

Льюис продолжает:

– К тому же тебе нужно думать не только о репутации своей семьи, думаю, это ты понимаешь? Члены клана скоро узнают, что произошло, это очевидно, и едва это станет известно им, как об этом проведают и другие.

Я смотрю на свои затянутые в перчатки руки. Он прав. Вот что может стать настоящей катастрофой. Я была так потрясена собственной трагедией, перспективой потерять Фредди, что старалась не думать о том, что поставлено на кон в этой игре. В игре, в которую играет Николас Стрикленд. Наверняка он знал, что я не захочу просто так отдать ему Эликсир. Должно быть, он также знал и то, что, если он убьет моего брата, я использую это волшебное зелье, чтобы его воскресить. Стражи – это общество колдунов, которых отец боялся больше всего. Каждого члена Клана Лазаря с детства учат остерегаться тех, кто желает отобрать у нас Великую Тайну, и самой опасной угрозой, угрозой, таящейся во тьме и снящейся нам в ночных кошмарах, всегда были Стражи. Если они найдут Фредди прежде, чем его обнаружу я, мне придется склониться перед ними. Но делать этого я не могу. Потому что, если Фредди вовремя не примет Эликсир… нет, это слишком ужасно. Тогда я уже не смогу с ними торговаться. Как я могу допустить, чтобы брату пришел такой жуткий конец? И моя связь с кланом будет разрушена навсегда. Я стану изгоем. А Стражи получат то, что хотят, и смогут использовать Эликсир для своих гнусных дел, совершенно не учитывая при этом интересы слабых, которых их учили презирать.

Мне на ум приходит страшная мысль. Если Фредди окажется у них, то они смогут выведать у меня Великую Тайну. Но Клан Лазаря не может этого допустить. А самый верный способ предотвратить подобное – это убить меня. Я снова пристально гляжу на Льюиса. Неудивительно, что он не хочет на меня смотреть.

– Должен же быть кто-то, к кому он мог бы обратиться, – говорит Льюис. – Кто-нибудь из друзей…

– Все друзья Фредди – это друзья до первой беды. Ему не к кому идти. Не к кому бежать… – Я замолкаю. – Ну конечно! Мистер Чжоу Ли. Он наверняка пошел к нему.

– К кому? О ком ты говоришь?

– Не важно. Просто скажи шоферу, чтобы он отвез нас в Блюгейт Филдз.

Не задавая вопросов, Льюис стучит тростью по стеклу, отделяющему нас от шофера, и велит ему ехать туда, куда сказала я. Мы резко сворачиваем налево, и я вижу, что наш маневр повторяет едущий за нами таксомотор. Я наблюдаю за ним несколько секунд и уверяюсь, что из этого автомобиля за нами следят.

Там трое мужчин, миледи.

Роялисты тоже заметили «хвост».

«Кто они?»

Не знаем. Но они опасны, госпожа. И вооружены.

Я уверена, этих людей послал Стрикленд. Он хочет, чтобы мы привели их к Фредди.

Я подаюсь вперед и говорю шоферу:

– Пожалуйста, езжайте быстрее. Поверните здесь, да, на эту улочку. Она приведет нас туда, куда нам надо. – Уголком глаза я вижу, как Льюис смотрит на меня с изумлением. Надо думать, он озадачен тем, что я знаю, как проехать в район, пользующийся такой дурной славой. Автомобиль опять резко поворачивает, и меня бросает на Льюиса. Он помогает мне снова сесть прямо, но не пользуется случаем, чтобы обнять меня или поцеловать мою руку, как он, несомненно, сделал бы еще вчера. Через заднее стекло я вижу, что мы не смогли оторваться от преследующего нас таксомотора. Мне вовсе не хочется играть на руку Стражам, но у нас нет выбора. Мы должны отыскать Фредди.

Я продолжаю давать указания шоферу, и наш автомобиль, покинув район Вестминстера, едет на восток через Холборн, направляясь к реке. Проезжая мимо башни с часами, я замечаю, что уже почти час дня. После полудня, времени, когда я должна была встретиться с Брэмом на вокзале Сент-Пэнкрас, прошел целый час. Сколько же он меня прождал? Что он теперь должен обо мне думать? После всех бурных событий минувшей ночи именно от мысли о том, как дурно я обошлась с Брэмом, на глаза наворачиваются непрошеные слезы. Простит ли он меня? Смогу ли я все ему объяснить? Мне кажется, это невозможно.

Мы оставляем благополучные районы позади, и вскоре автомобиль Льюиса начинает казаться роскошью, выставленной напоказ, на фоне унылых закопченных домишек и складов. Солнце здесь светит так же ярко, как и в Фицровии или Блумсбери, но темные, покрытые сажей стены халуп, стоящих на грязных убогих улочках, словно втягивают в себя весь его свет. Нищета приглушает все цвета, включая цвета одежды на людях, и только иногда видны кричащие нижние юбки женщин легкого поведения, занимающихся своим ремеслом.

– Ты уверена, что брат придет сюда?

Я грустно киваю.

– Больше ему идти некуда. Вели шоферу остановиться. Дальше нам не стоит ехать на автомобиле, к тому же скоро здешние переулки станут слишком узкими и неровными, чтобы он мог по ним проехать.

Когда мы вылезаем из комфортабельного салона автомобиля, я вижу, что наши преследователи от нас отстали, во всяком случае пока. Я поторапливаю Льюиса, и мы по узкому переулку спешим в сторону Темзы. Мои духи-хранители держатся рядом, со шпагами наголо. Хотя они и незримы, их присутствие остановит падких до легкой наживы уличных головорезов, которые почуют опасность, хотя и не будут знать почему. Но важно другое – офицеры-роялисты не подпустят к нам с Льюисом духов, которых, возможно, послал за нами Стрикленд. Я не могу этого исключить. Уверена, он на это способен.

– Лилит, ты уверена, что знаешь, куда ты нас ведешь? – Льюис все больше и больше нервничает из-за любопытных взглядов и нежелательного внимания, которые мы привлекаем. Из-за дорогой одежды мы сразу бросаемся в глаза. Я не отвечаю и просто торопливо иду дальше, не желая говорить больше, чем это необходимо. Если внимание привлекает наша наружность, то его привлекли бы и наши голоса.

Мы как раз поворачиваем на улицу, на которой стоит заведение мистера Чжоу Ли, когда я наконец вижу Фредди.

– Вон он! – кричу я, забыв от волнения, что нам нельзя привлекать к себе внимание тех, кто нас преследует. – Фредди! – зову я его. – Пожалуйста, подожди!

Но, едва завидев нас, он поворачивается и бежит прочь. Мое сердце сжимается от мысли, что теперь я внушаю ему страх. Бросившись бежать вслед за ним, мы спотыкаемся о валяющиеся на мостовой куски разбитой повозки и скользим по всякого рода мусору и отбросам. Фредди движется с невероятной быстротой, но ему мешают попадающиеся на пути предметы и люди.

Я зову брата снова, но он меня не слушает. Мы гонимся за ним мимо складов, пабов, мимо кожевенного завода и фабрики. Фредди врезается в ватагу детей, они бросаются врассыпную, затем снова сбиваются в толпу и кричат нам вслед бранные слова. Мы подбираемся все ближе и ближе к реке, и вот уже я вижу ее, и до меня доносится противный запах. Фредди бежит в сторону моста Тауэр-бридж, единственной переправе в округе, если не считать гребных лодок и паромов. Когда он добегает до моста, Льюис кричит:

– Монтгомери! Берегись, за тобой гонятся! – и машет рукой в сторону троих мужчин, которые, выбежав из переулка, со всех ног бегут к Фредди.

– О, Льюис, они доберутся до него раньше нас!

Я бросаюсь к брату, но за мужчинами мне не угнаться. К тому времени, когда я добегаю до моста, Фредди уже добирается до первой из двух башен, в которых находится подъемный механизм, разводящий мост для прохода высоких судов. Он вдруг останавливается, словно колеблясь, и тут похитители окружают его. Прижавшись спиной к перилам, он отчаянно крутит головой, глядя то в одну сторону, то в другую, ища выход. Льюис подбегает к ним, крича головорезам, чтобы они оставили Фредди в покое, и набрасывается на ближайшего из них. Я останавливаюсь. Брату не будет от меня никакого проку, если я буду просто бежать, как какая-нибудь сопливая девчонка. Я должна использовать магию. Я делаю глубокий вдох, выдыхаю и сосредотачиваю всю силу своего разума на высоком костлявом мужчине, который широким шагом направляется к Фредди. Попросив Гекату о помощи, я быстро творю заклинание движения, которое поднимает с дороги небольшой камень и швыряет его в похитителя. Первый камень пролетает мимо него, но второй попадает в цель, мужчина истошно вопит, схватившись за голову, и падает навзничь. Льюис крепко ударил второго из похитителей кулаком в челюсть, и теперь тот лежит на мостовой, держась за лицо и выплевывая выбитые зубы. Мой бедный брат стоит, прижавшись к перилам моста, он остолбенел от страха и, похоже, не способен ни защищаться, ни бежать. Третий из головорезов кидается на него как раз в то мгновение, когда к нему подбегает Льюис. Я слышу крик Фредди и вижу, как на солнце сверкает лезвие ножа. То, что следует за этим, происходит с быстротой молнии, и вместе с тем движения всех троих кажутся мне неестественно замедленными, так что я вижу даже самые мелкие детали происходящего, и они навеки отпечатываются в мозгу. Головорез поднимает нож, нацелившись на Фредди. Льюис пытается перехватить его запястье, но он успевает полоснуть Фредди по горлу. От резкого движения Льюиса все трое разом теряют равновесие и перелетают через перила моста. Под громкие крики ошарашенных зевак они падают с моста все ниже, ниже, ниже и, едва не свалившись на баржу с углем, входят в стальную воду Темзы.