Сирен

Я жду, сидя в доме. Огонь в очаге горит, но я поддерживаю лишь слабое горение, ибо не хочу, чтобы небольшую хижину наполнил дым. Нынче я бросила в невысокое пламя несколько стебельков розмарина, чтобы лучше запомнить видение и обострить притупленные чувства. После поисков видения я всегда ощущаю усталость. Причина этого в некоторой степени кроется в ядовитых свойствах ведовских мухоморов. Их действие на человеческое тело длится целый день, а иногда и дольше. Но есть и другие причины моих вялости и уныния. Во-первых, путешествуя в ином обличье, я возвращаюсь в обыденный мир утомленной, ибо в странствиях руки и ноги и все мышцы действовали не так, как привыкли в реальном мире, – и теперь тело болит. А во-вторых, я подавлена тем, что ясно сказало мне видение. У принцессы Венны не будет ребенка. Это несомненно. Я не люблю эту женщину, но мне ее жаль. В наши опасные времена ее положение жены принца станет весьма шатким. А ее будущее как бесплодной женщины так безрадостно, что я не пожелала бы такого никому. Но на кону сейчас стоит нечто куда большее, чем счастье Венны, ибо мое видение предвестило возможную смерть принца Бринаха. Тем, кто не посвящен в искусство толкования видений, могло бы показаться, что все безнадежно. Я видела, как более сотни атакующих всадников, воинов с острыми мечами загнали принца в озеро… На первый взгляд, это должно предвещать торжество врагов, его поражение и даже смерть. Но необязательно будет так. Если бы я увидела, что Бринах пал от меча, стрелы или боевой секиры, то да, я истолковала бы видение однозначно. Но он въехал в воду. Его поглотило озеро. Таким образом, он вступил в пороговую область, где встречаются два мира: реальный и потусторонний, откуда можно вернуться. Поэтому я молюсь, чтобы видение предвещало не его неоспоримую смерть, а только поражение в битве, от которого он может оправиться.

Я послала одного из подпасков с посланием для Несты. Если принцесса захочет услышать мои слова лично, она может пожелать прийти, но думаю, она не придет. Ей важно держать страхи и желания в секрете, и если визит Несты ко мне остался бы незамеченным, любой, кто увидел бы, как ко мне заходит принцесса Венна, заподозрил бы неладное. А когда у людей возникают подозрения, у них появляется желание докопаться до истины, даже если это означает, что придется выведать чьи-то тщательно охраняемые секреты. Может быть, они ничего не прознают, а придумают собственные истины. И в том и в другом случае Венна не захотела бы, чтобы люди болтали о ее делах. Неста же придет ко мне как одна знахарка к другой, возможно, под предлогом обмена рецептами снадобий. Она выслушает меня, и если хозяйка доверяет ей, то придется поверить и мне.

Вскоре я слышу топот тяжелых шагов, несколько мгновений – и Неста стучит в мою дверь. Я приглашаю ее войти, служанка входит и устраивается у огня. Она немного запыхалась – короткие ноги, похоже, несли ее толстое тело по мерзлой земле довольно быстро. Я даю ей время расправить юбки и снять капюшон шерстяного плаща. Я замечаю, что на ее платье красуется искусно сделанная серебряная брошь в виде кольца из дубовых листьев и желудей. Полагаю, это подарок принцессы, и сегодня Неста надела ее, чтобы напомнить мне, каким она пользуется уважением. И какое высокое положение занимает на острове. Но мне подобные напоминания не нужны. Я знаю, кому из нас двоих принцесса Венна доверяет стирать нижнее белье, а кому – предсказывать будущее.

– Ты здорова, Сирен Эрайанейдд? – спрашивает Неста.

Непривычно слышать, как мое полное имя произносит ее голос. Мне это кажется забавным. Полагаю, для нее это – сущее наказание.

Я киваю в ответ, не желая начинать ненужный обмен любезностями: у меня слишком болит голова, желудок раздражен, руки и ноги сводят мучительные судороги. Неста должна это знать, если называет себя целительницей и последовательницей старой веры. Она должна это понимать. Но, по правде говоря, она ведьма совсем другого сорта. Ее снадобья и правда помогают тем, у кого небольшие недомогания и низменные стремления. Однако она не ходит путем истинного чародейства и никогда бы не решилась призвать видение. Готова поспорить, что в дне пути от наших мест можно сыскать куда лучших ведуний. Она отнюдь не делает чести званию ведьмы, ибо хотя ее умения и сносны, у нее алчное сердце, а истинная ведьма не может быть жадной. Недостаток таланта привел ее на опасный путь: путь использования черной магии ради собственной наживы, путь, на котором каждое произнесенное заклинание, достигшее цели, оставляет грязное пятно на ее душе и на душе того, кто заплатил за услуги. Думаю, люди считают ее тщеславной и глупой, но не боятся. А зря. Неста опаснее, чем они могут представить.

Но зато у нее так же мало желания разводить церемонии, как и у меня, – она сразу переходит к делу.

– Ты послала за мной. Сделала ли ты то, о чем просила принцесса Венна?

– Да, я вызвала видение, касающееся ее.

Она подается вперед; в ее глубоко посаженных глазах отражается пламя, и кажется, будто они горят.

– Что ты увидела?

– Я могу говорить с тобой без околичностей, Неста Мередит?

– Я бы предпочла, чтобы ты говорила именно так.

– Видение было ясным и четким, в нем не было ничего непонятного или двусмысленного. У принцессы никогда не будет ребенка.

Неста со свистом втягивает воздух – она потрясена.

– Ты уверена?

– Я бы не стала ничего говорить, если бы не знала: то, что я утверждаю, – правда.

– Не будет ребенка? Никогда?

– Ни от принца Бринаха, ни от другого мужчины.

– От другого? Она не захочет знать ни о чем подобном! Она не давала тебе указаний…

– Твоя правда, она не давала мне указаний! Твоя госпожа попросила меня о помощи, и я помогла ей по доброй воле. Я искала ответ на вопрос – родит ли она когда-нибудь ребенка? И мне был дан ответ – нет, ни от какого мужчины, никогда.

– Насколько я помню, она также попросила помощи в зачатии наследника!

– Как и тебя, и притом много раз.

– Ты слишком легко отрицаешь лечебную силу моих зелий…

– И от чего же, скажи на милость, они лечат?

– Я вижу, ты не даешь ни надежды, ни помощи, ни какого-либо зелья.

– Я не буду давать ложной надежды. Я не буду предлагать зелья там, где никакое зелье не поможет. В отличие от некоторых других…

– Мое единственное желание – помочь принцессе. Облегчить ее муки.

– И продлить ее стремление к недостижимому, которое приведет лишь к душевной боли и разочарованию? Разве это облегчит муки?

– Я действую только из любви к моей госпоже.

К изумлению, я вижу, что на щеках Несты блестят слезы. Она быстро их отирает и снова придает голосу спокойный и твердый тон.

– Я не могу возвратиться к принцессе Венне с такой вестью. Мы должны придумать способ смягчить удар, ибо я боюсь, что известие убьет ее.

– Разве человек может умереть от разочарования?

– Ты хорошо знаешь, что сейчас стоит на кону, и не только для принцессы. Она желает стать матерью не только ради себя. Разумеется, она хочет родить и ради принца, но также и ради будущего своего народа. Ради будущего всех его владений.

– Тем больше причин для того, чтобы она узнала правду.

Неста трясет головой.

– Ты бессердечное создание, Сирен. Люди толкуют, что твои чувства не похожи на чувства других, что твоей душе бывает хорошо только в те часы, когда на землю опускается тьма. Откуда тебе знать, что приходится терпеть моей госпоже? Как ты можешь это понять?

– Если бы в моей власти было изменить то, что открылось, думаешь, я бы этого не сделала? Моя магия имеет пределы. Мое видение не показало, как дать принцессе ребенка. – Говоря, я смотрю на огонь, и на сердце у меня тяжело, на него тоже давит груз такого горя. – Она должна принять то, чего нельзя изменить. Как и все мы.

– Ха! – Теперь Неста начинает сердиться, наверняка потому, что боится реакции своей госпожи. – Легко тебе говорить, сидя в берлоге, далеко от жизни острова. Не ты будешь смотреть в глаза принцессе Венне, когда она узнает свое будущее. Не ты будешь сидеть с ней бессонными ночами, глядя, как разбивается ее сердце. Не ты будешь смотреть, как принц Бринах отвернется от нее.

Она вдруг замолкает, прищурившись и воинственно выставив вперед подбородок.

– А может статься, что это будешь как раз ты! Ибо когда принц отвернется от Венны, мы все знаем, кого он захочет посадить на ее место!

– А ну, будь осторожнее в выражениях, когда говоришь со мной.

– Что, правда глаза колет?

– Я для моего принца всего лишь провидица, и ничего более.

– Для твоего принца, ишь ты! – презрительно усмехается Неста. – Ты не можешь отрицать, что хочешь именно этого! Ты хочешь послать меня к принцессе, чтобы я с помощью твоего видения задушила ее мечты, меж тем как на самом деле то, что ты видела, – то будущее, которого желаешь ты, и именно поэтому в нем нет места счастью моей госпожи.

– Ты смеешь чернить меня каждым словом, которое слетает с твоих уст?!

Я вскакиваю на ноги, подняв пыль с земляного пола. Она летит в огонь, и он взрывается снопом искр. Как и я.

– Ты называешь меня обманщицей и лгуньей! Ты ставишь под сомнение мою преданность принцу Бринаху и его жене – и хуже того, обвиняешь меня в том, что видение поддельно! Ты не можешь верить, что я стала бы делать такое. Что я обманула бы оказанное доверие, которое для меня священно!

Неста с трудом встает на свои короткие ноги.

– Люди верят тебе, но они не знают, какая ты на самом деле. Ты всего лишь женщина, такая же, как любая другая, и ты готова злоупотребить положением, дабы получить то, что тебе нужно. Дабы получить того, кто тебе нужен!

– Убирайся с глаз моих! И не смей больше ступать своими жирными ногами на порог моего дома! Я сказала, что видела, и от тебя требуется одно – передать мои слова твоей госпоже. Донеси правду до принцессы Венны. По крайней мере, она поймет, что это истина, когда услышит ее, даже если ты этого не видишь.

Но после ухода Несты я начинаю сомневаться. Поверит ли мне принцесса? Или она тоже увидит в моем толковании какую-то корысть? Известие, посланное мною, – это худшее из того, что она только может себе представить, и будущее, которое оно несет ей, поистине мрачно. Что, если Венна попытается истолковать видение иначе? Что, если она прислушается к ядовитым словам Несты или та нарочно исказит мое послание? Ибо много ходит историй о посланцах, которые, принеся дурную весть, не доживали до того дня, когда их господин или госпожа убеждались, что они сказали правду. Если Неста будет говорить горячо и убедительно, а Венна захочет услышать только ту версию своего будущего, которая обещает ей счастье, не возложит ли она всю вину на меня? Ведь ей известно, к кому стремится сердце мужа. Как она может этого не знать?

Я затаптываю огонь, сдергиваю плащ с крюка у двери и выхожу в сгущающуюся тьму. У меня так тяжело на сердце и тревожно на душе, что я не могу сидеть в четырех стенах. Я пойду прогуляться по берегам озера, чтобы мне хотя бы отчасти передалось спокойствие его вод.

Тильда

Декабрьское утро не спешит просыпаться после ночной тьмы – даже в восемь часов света еще недостаточно, чтобы выйти на пробежку. Хотя Тильда и предпочитает бегать на рассвете, не надо перебарщивать. Если сумрак слишком густ, можно легко подвернуть ногу или упасть. Сегодня снова стоит мороз, и когда тьма наконец начинает отступать, становится видно: по всей местности разлито странное серебристое сияние. Тильда стоит в саду с кружкой чая, наблюдая, как невидимое солнце постепенно освещает окружающий мир. Озеро не замерзло, но вода его сегодня так тиха, что Тильда понимает – если температура упадет еще на один градус, оно быстро покроется льдом. В эту безмятежную сцену из-за живой изгороди, идущей вдоль узкой дороги, врывается свет фар и звук мотора поднимающейся на холм машины. Наконец в поле зрения Тильды появляется старенький «Лендровер». Надрывно урча, он едет вверх, поворачивает на сто восемьдесят градусов, чтобы подъехать к коттеджу. За рулем сидит Дилан. Она подходит к воротам, чтобы встретить гостя. Вблизи машина кажется еще более потрепанной и побитой. Кузов в нескольких местах помят, краска выцвела и покрылась царапинами, а из выхлопной трубы вырывается жуткое количество дыма. Дилан паркуется и вылезает со своим всегдашним веселым видом, явно нисколько не обеспокоенный состоянием принадлежащей ему машины.

– Почта! – кричит он, размахивая упакованной в коричневый картон посылкой.

– Прибыли твои книги, – объясняет Дилан, когда Тильда впускает его в сад.

– Я не ожидала, что ты передашь их мне лично в руки. Спасибо. Заходи, я как раз вскипятила чайник.

Она ведет его не на кухню, а в студию, где на конфорке растопленной с вечера дровяной печи тихо свистит чугунный чайник. К мерклому свету занимающегося дня прибавляется свет фонаря «летучая мышь». Тильда понимает, как странно это должно выглядеть со стороны. Когда они входят в студию, Чертополошка встает, но не подходит, чтобы приветствовать Дилана.

– Она еще немного стесняется. Даже без своего розового ошейника.

– Твоя студия выглядит круто, – признает Дилан, осмотрев необожженные горшки, стопки альбомов с зарисовками, банки с глазурями и прочие принадлежности гончарного ремесла. Если отсутствие электрического освещения и кажется ему странным, он ни слова об этом не говорит. – Похоже, ты много трудилась.

– У меня скопилось много незаконченных изделий. Я не могу работать дальше без печи для обжига. Я ужасно рада, что ты привез необходимые книги.

Дилан разглядывает большую современную обжиговую печь, потом переводит взгляд на Тильду.

– Значит, эта штука не работает?

Она не знает, что ответить, и отворачивается, чтобы добавить в чай молока.

– Я просто хочу попробовать провести обжиг по другой технологии – старым способом, который больше соответствует особенностям местности и тому, что вдохновляло меня, когда я создавала горшки.

– Круто. – Он кивает, с легкостью приняв объяснение.

Тильда вручает Дилану кружку с чаем и ждет, чтобы он сам добавил в него отсыревшего сахара. Он явно чувствует себя как дома, и ей становится завидно, что он может так расслабиться в обществе женщины, которую едва знает, в месте, где никогда прежде не бывал, да еще в присутствии не слишком-то дружелюбно настроенной собаки, настороженно следящей за каждым его движением. Тильда берет с верстака жестяную коробку с печеньем и предлагает одно Чертополошке, надеясь, что та подобреет, но собака не принимает угощение. Дилан берет два печенья и, жуя, интересуется:

– Так какой у тебя план? Собираешься соорудить эту штуку здесь?

– О нет. Печь должна стоять снаружи. Думаю, я построю ее из кирпичей. Мне бы хотелось скрепить их с помощью глины, но при такой погоде ее не накопаешь – наверное, придется использовать строительный раствор. – Тильда разворачивает книги и перелистывает страницы одной из них, пока не находит нужную иллюстрацию. – Вот, смотри. Это простое сооружение, но результаты обжига в такой печи могут получиться фантастическими, если правильно управлять температурой.

– Вряд ли это будет легко сделать. Ведь ты разведешь в этой штуке огонь и будешь жечь дрова. Сомневаюсь, что к ней прилагается шкала с обозначениями температур.

– Тут главное – контролировать поток воздуха и позволить печи медленно остывать после того, как огонь внизу догорел. На это может уйти несколько дней.

– Дней! – Дилан смеется. – Тогда нам понадобится еще печенье.

– Нам?

– Я тут подумал, что мог бы тебе помочь. Все равно я не возобновлю погружения, пока не потеплеет. И раскопки тоже на время прекратились из-за мороза.

– Ну я не планировала… то есть я не знаю…

– Если ты собираешься построить эту штуковину из кирпичей, – Дилан стучит по странице с иллюстрацией, – придется поехать в Брекон, чтобы купить все, что нужно, у торговцев стройматериалами. Мой «Лендровер» полностью заправлен и готов ехать хоть сейчас.

– Да ну? Думаешь, он в состоянии доехать до самого Брекона?

Дилан трагическим жестом прижимает руку к груди.

– Я уязвлен до глубины души. До глубины души! Мой чудный автомобиль, Ленни, – он со мной уже много лет.

– Оно и видно.

– Никто не согласится доставлять стройматериалы на эту верхотуру. А я могу запросто привезти все, что нужно, в кузове Ленни. – Он смотрит на часы. – Они уже открылись.

Дилан прихлебывает чай, склонив голову набок, смотрит на нее и ждет.

Что мне ему сказать? Что мне страшно ездить в машине? Что если он поедет быстрее, чем сорок миль в час, у меня может случиться паническая атака?

Тильда знает, что не может ему признаться. Не будет кирпичей – не будет обжиговой печи. Не будет печи – не будет готовых горшков. Ей нужны эти кирпичи, и другого способа получить их нет. Она допивает остатки чая.

– Хорошо, – кивает она. – Да, поедем, спасибо. Это было бы замечательно. Я… надену пальто.

Когда они выходят из студии, Тильда ожидает, что Чертополошка последует за ними, но собака не сдвигается с места. Она нежно ее гладит.

– Ну хорошо, странная ты псина. Останешься здесь и будешь охранять хозяйское добро. Сейчас это, наверное, чайник.

Она садится на пассажирское сиденье, и у нее тут же начинает сосать под ложечкой.

Держись, старушка. Это же не спортивный автомобиль, он быстро не поедет. И ехать-то всего миль десять, так что с тобой все будет в порядке.

– Ну все. – Дилан захлопывает водительскую дверь, и машина сотрясается. – Поехали.

Он поворачивает ключ в замке зажигания, и ничего не происходит. Он пробует еще раз, и опять ничего. Ни звуков вращающегося стартера, ни тарахтения двигателя внутреннего сгорания. Он поворачивает ключ в третий раз. Опять ничего. Он хмурится.

– Странно.

– Да ладно, ничего страшного. – Как это ни нелепо, но Тильда чувствует облегчение.

– Он всегда так хорошо заводится. Всегда работает как часы, мой Ленни.

– Ну а сегодня он что-то не хочет заводиться, – замечает Тильда.

Дилан колеблется, глядя на нее, потом мягко говорит:

– А может быть, ты не хочешь, чтобы он завелся?

Тильда чувствует, что краснеет.

– Что ты хочешь этим сказать? – выпаливает она более сердито, чем ей бы хотелось.

– Слушай, я просто говорю тебе…

– Это твоя машина.

– И она обычно заводится с первого раза. Как и моя лодка. И часы моего дяди обычно работают. Обычно.

О боже.

Проходит минута, но никто не прерывает молчания. Они просто сидят в машине, и их разделяет смысл только что сказанных слов. Тильде хочется выскочить из машины, вбежать в дом и запереться. Она не хочет никуда ехать ни в какой машине. Она не хочет чувствовать себя обязанной попытаться объяснить необъяснимое этому… мужчине. Она не хочет чувствовать себя обязанной попытаться объяснить это себе самой.

Но если я сейчас сбегу, если я сейчас спрячусь, если я сейчас сдамся, что будет потом?

Тильда знает, что должна изменить ситуацию и что-то сделать. Она закрывает глаза, заставляя себя найти в душе хоть сколько-нибудь мужества.

Я хочу, чтобы эта чертова машина завелась! Правда хочу!

Она пытается дышать спокойно и ждет ощущения перемен. И оно приходит. Чуть заметное изменение в том, как она себя чувствует. Тильда открывает глаза и смотрит вперед, сквозь ветровое стекло, не решаясь встретиться взглядом с Диланом.

– Попробуй еще раз.

Он медленно берется за ключ замка зажигания и поворачивает его. И мотор оживает, выплевывая выхлопные газы, заставляя древний автомобиль вибрировать под какофонию скрежета и дребезжания. Но, несмотря на все эти звуки, он работает. Только теперь Тильда решается повернуться к Дилану. Он улыбается, но не беззаботно, а мягко и ободряюще.

– Итак, едем за кирпичами.

– За кирпичами, – соглашается она.

Видя, что Тильда нервничает, Дилан едет медленно и плавно, и она чувствует, что может с удовольствием любоваться прекрасными пейзажами. Она столько недель провела в коттедже: открытие того, что лежит за горизонтом, становится для нее целым событием. Дорога поднимается на скалистый перевал в деревне Булч, затем идет вниз вдоль реки Аск и снова вверх – через Бреконские горы с их острыми темными вершинами и крутыми уступами, на которых пасутся выносливые валлийские овцы. Тильда испытывает невыразимое облегчение от вновь обретенной способности разглядывать из окна машины пейзажи вместо того, чтобы сидеть, сжав кулаки, и ждать панической атаки. Дилан – прекрасный гид. Он всю дорогу беззаботно болтает, не забывая обращать внимание пассажирки на местные достопримечательности. К тому времени, когда они доезжают до маленького торгового городка Брекона, Тильда уже улыбается по-настоящему – впервые за долгое время.

Первый раз после гибели Мэта? Возможно ли это? Неужели я улыбаюсь, даже сидя в машине?

Площадка для хранения стройматериалов предлагает такой широкий выбор, что разбегаются глаза. Дилан признается: он не фанат принципа «сделай сам», но он практичен и много лет помогал дяде поддерживать в порядке старый дом. Держа в руках книгу о строительстве дровяных обжиговых печей, чтобы сверяться с данными в ней указаниями, Тильда долго перечисляет все, что потребуется, стараясь не забыть о какой-нибудь важной единице оборудования или виде стройматериала. Через полчаса все необходимое оплачено и погружено в кузов «Лендровера». Как приятно находиться в обществе такого терпимого и снисходительного друга! С переездом в коттедж Тильда забросила всех друзей и почти забыла, какое это удовольствие – разделить какую-то работу с тем, кто искренне хочет тебе помочь.

Когда по дороге домой они выезжают на короткий участок автострады, Тильда позволяет себе сравнить эту поездку с той роковой, когда они с Мэтом возвращались после медового месяца. Она начинает ощущать первые признаки беспокойства, когда вспоминает шедший тогда проливной дождь, совершенно не похожий на сегодняшние безоблачные небеса и светящее солнце. И тогда она ехала не быстро. Не так быстро, как едет сейчас Дилан. Может быть, он забыл, с какой неохотой его пассажирка села в машину, или же его тоже воодушевляет разлитая в воздухе веселая беззаботность. Как бы то ни было, потрепанный «Лендровер» едет значительно быстрее, чем по дороге в Брекон. От проносящейся мимо местности у Тильды начинает кружиться голова, ее охватывает паника. Она начинает потеть, становится трудно дышать. Она сосредоточивает внимание на невысоком холме, до которого уже не так далеко.

Еще несколько миль, всего лишь несколько миль. На другой стороне этого холма начинается озеро, а там до коттеджа останется всего лишь несколько минут езды. Держись.

– Тильда? – Дилан заметил, что с нею что-то неладно. – Ты хорошо себя чувствуешь?

Она кивает и выдавливает из себя:

– Все в порядке. Просто немного… нет, ничего.

– Уверена? Может, тебе нужен свежий воздух? Надо только опустить окно. Давай я помогу. – Не отрывая глаз от дороги, он протягивает руку к пассажирской двери и опускает древнее окно на несколько сантиметров.

Когда Дилан наклоняется, в чувствах Тильды царит полный сумбур. Ощущение близости этого сильного, привлекательного молодого человека не может не пробудить в ее душе воспоминаний о Мэте; головокружение, порожденное скоростью, с которой они едут, проносящимися мимо картинами, и повышенный уровень тревожности вызывают у нее странное чувство дезориентации, ощущение собственной нереальности, как будто она отделяется от тела и куда-то плывет.

Послушай, глупая, это же полная бессмыслица. Тебе же было хорошо по дороге туда. Глупая женщина, да возьми себя в руки.

– Тебе лучше? – беспокоится Дилан.

Тильда поворачивается, чтобы сказать «да» и попытаться успокоить его и убедить себя, что все в порядке – и тут видит, что находится за его спиной. Вернее, не что, а кто. Темная изломанная фигура женщины из ее видений сидит на заднем сиденье и кажется такой же осязаемой и реальной, как живой человек. У Тильды перехватывает дыхание. Призрак очень медленно поворачивает жуткое изуродованное лицо к Тильде.

А затем прыгает вперед.

Это непонятное существо прыгает там, где нет пространства, бросаясь вперед поверх спинок сидений, нет, не поверх, а сквозь них, вытянув раздробленные руки и вывихнутые пальцы.

И Тильда в ужасе кричит. Ничего другого она сделать не может. Она закрывает голову поднятыми руками и кричит, кричит, кричит. Эти неожиданные безумные вопли заставляют Дилана резко свернуть в сторону, «Лендровер» опасно наклоняется, скользит, но водитель ухитряется вернуть контроль над машиной и остановить ее на обочине.

Тильда чувствует, как кто-то сжимает ее руки, и на секунду ей кажется, что она находится во власти отвратительного призрака.

– Тильда! – Сквозь охвативший ее ужас она слышит голос Дилана. – Тильда, все в порядке. Ничего страшного нет. Ты в безопасности, смотри, мы стоим. Тебе нечего бояться. Открой глаза и посмотри сама.

Тяжело дыша, заглатывая воздух, она едва осмеливается посмотреть на заднее сиденье. Видение закончилось. Призрак исчез. В машине находятся только она и Дилан. Он замечает, что ее взгляд устремлен назад.

– Там ничего нет, видишь? Просто стройматериалы и кирпичи, верно?

– Кирпичи, – кивает Тильда, все еще дрожа и позволяя держать себя за руки. – Просто кирпичи.

Дилан делает короткую остановку в деревне Булч, чтобы купить «целительную бутылку бренди». Через двадцать минут после возвращения они сидят в гостиной, сжимая кружки с кофе, в который добавлена изрядная порция спиртного. Тильда вдыхает поднимающийся от напитка пьянящий пар и смотрит, как Дилан разводит огонь в камине. Чертополошка забралась на диван и лежит, положив голову ей на колени. И Дилан, и Тильда молчали остаток дороги домой. Им надо было сказать друг другу слишком многое, но в шумном «Лендровере» это было невозможно.

Дилан осторожно кладет поленья в разгорающийся огонь, потом садится в кресло, стоящее напротив дивана. Тильда быстро отпивает два больших глотка кофе, надеясь, что щедро налитый в него бренди придаст ей храбрости.

– Итак, – прерывает молчание Дилан, – может быть, все-таки скажешь, что, как тебе… показалось, ты видела в моем «Лендровере»?

– Я не знаю, с чего начать.

– Обычно начинают с начала.

– Во всем этом нет ничего «обычного».

– Тогда ты могла бы сразу нырнуть в наиболее пугающие тебя глубины.

– В тебе говорит профессиональный водолаз.

– Я одолжу тебе ласты.

И она чуть было не рассказывает ему все. Чуть было не выбалтывает, что приключилось с ней с тех пор, как она переехала в эти края: вырубающееся электричество, воздействие на машины и механизмы, видение с людьми в лодке и явления жуткого призрака, который, похоже, вознамерился свести ее с ума. На мгновение Тильда почти поддается соблазну разделить все это с человеком, который может ее выслушать. С тем, кто, она это чувствует, искренне попытается понять необъяснимое. Но нет, она не сможет ничего рассказать. Ведь происходящее, пожалуй, слишком безумно. Это слишком личное, к тому же она едва знает Дилана.

Насколько хорошо надо знать человека, чтобы признаться ему, что видишь призраков? Соберись, девочка. Ты ведешь себя просто нелепо. Возьми себя в руки.

– Извини, – говорит она так спокойно, как только может. – Мне в последнее время и впрямь пришлось нелегко. Но мне не стоит тебя грузить.

– Я вовсе не против. Если я могу помочь…

– Я позволила себе разнервничаться. Новый дом. Одиночество. – Она качает головой и пытается бодро улыбнуться. – Наверное, ты думаешь, что я совсем спятила.

Она допивает кофе, и он огненной струей вливается в желудок, заставляя оцепенеть смятенный ум.

Так-то лучше. Ты не можешь позволить себе потерять рассудок. Только не теперь.

Дилан пожимает плечами.

– Ты не давала мне поводов так думать. И, – он замолкает, потом продолжает, – как мне кажется, не дашь.

– Прости. Прости, что я так кричала. Это было нелепо.

– Что-то тебя напугало.

– У меня расшалились нервы. Это пройдет. Со мной все будет в порядке, правда.

Он снисходительно смотрит, надеясь, что она доверится ему и все расскажет. Но видя, что Тильда продолжает молчать, он не пытается на нее давить. И она чувствует: от этого Дилан начинает нравиться ей еще больше. Но есть что-то, о чем она не хочет говорить. Что-то или кто-то.

– Я долго не могла примириться с гибелью мужа, – выпаливает она, но мгновенно осознав, что нельзя вываливать свои чувства, поспешно добавляет: – Думаю, поэтому я порой бываю такой дерганой. И слишком остро реагирую на всякие пустяки. И дело вовсе не в том, что мне не нравится в Тай Гвин. Мне здесь нравится, честно. Просто…

– Продолжай, – тихо говорит он.

– Я собиралась жить здесь вместе с Мэтом. Это была наша мечта. – Тильда замолкает, до боли прикусив нижнюю губу, и сосредоточивает взгляд на ярко-оранжевом пламени, пожирающем мшистое дубовое полено.

– Я думаю, ты невероятно мужественная женщина, – поддерживает Дилан и, когда она, улыбнувшись, качает головой, продолжает: – Это очень мужественный поступок – переехать сюда. Дядя Ильтид рассказал о твоем муже. О том, как он погиб.

Его внезапно осеняет, и он хлопает себя рукой по лбу.

– Ну конечно! Господи, какой же я дурак! «Лендровер»… значит, вот почему ты не хотела ехать? Дядя сказал, что Мэт погиб в дорожной аварии. Тильда, прости меня, я вел себя как последний дурак.

– Да нет же. Мне надо привыкнуть ездить в машине. С моей стороны просто нелепо…

– Поэтому ты и не хочешь водить машину и у тебя ее нет?

Она кивает.

– Я знаю, что представляю собой жалкое зрелище.

– Да нет, конечно же нет! Повторю, ты поступила очень мужественно, переехав сюда в одиночку. После… после того, что тебе пришлось пережить, это, должно быть, нелегко. Должно быть, тебе не хватает Мэта.

Тильда не отвечает, потому что боится расплакаться.

Словно почувствовав, что она вот-вот может поддаться горю и разрыдаться, Дилан встает с кресла.

– Пошли. Нам надо слишком много сделать, некогда рассиживаться. – Он забирает у Тильды пустую кружку.

– Нам надо слишком много сделать?

– Ага. – Он направляется к двери. – Нам надо построить обжиговую печь.

Выгрузив из кузова «Лендровера» кирпичи и другие стройматериалы, они начинают выбирать в саду ровную площадку. Тильда отмеряет на земле небольшой квадрат, и они лопатами снимают с него дерн и верхний слой почвы. Грунт промерз неглубоко, и хотя работа идет медленно, задача не оказывается невыполнимой. С помощью железобетонной плиты они уплотняют глину, которая должна будет служить основанием обжиговой печи. Поверх нее будет уложен огнеупорный кирпич, чтобы получить устойчивый фундамент, на котором будет гореть огонь. Тильда сверяется с книгами, в которых указаны размеры печи и количество тех или иных материалов, потом они с Диланом замешивают строительный раствор, чтобы скрепить кирпичи друг с другом, и начинают возводить стены. На протяжении всего дня Тильда находит успокоение в тяжелом труде. В труде, который даст возможность наконец-то обжечь драгоценные горшки. Она с радостью обнаруживает, что помнит больше о сооружении дровяной печи для обжига керамики, чем думала раньше. Даже сверившись с новыми книгами, она боялась: от внимания ускользнет какая-то важная часть процесса строительства. В конце концов, возведение подобной печи в художественном училище – это совсем не то, что ее строительство здесь, где нет специалистов-наставников, которые могли бы помочь. Дилан делает что может, и его поддержка очень ценна и в практическом, и в психологическом плане, но знать и решать, что делать, – прерогатива Тильды. Это она должна сделать так, чтобы у печи не было крупных изъянов, которые обесценили бы несколько недель работы и превратили ее горшки в бесформенных уродцев. Чем дольше она трудится над возведением постройки – устанавливая в правильное положение огнеупорные кирпичи, выстраивая под нужным углом стены, выкладывая определенным образом арку свода, – тем тверже уверена, что поступает правильно. Это то, что она должна сделать. С каждым проходящим часом воспоминания о пугающем призраке все более размываются, уходят в глубь памяти, покрываются защитной коркой неудержимого стремления к цели. Конечный результат, полученный после нескольких неудачных попыток и немалого количества бранных слов, напоминает угловатый улей. Тильда и Дилан оставили в печи два вентиляционных отверстия, которые можно запечатать после того, как печь будет загружена. Тильда производит дополнительные измерения, чтобы, когда она разместит внутри печи полки, там осталось достаточно места для горшков.

Они упорно работают, наскоро перекусывают, не устраивая полноценного обеденного перерыва. У них уходит несколько часов на завершение строительства печи, и они заканчивают до наступления темноты. Еще только четыре часа, когда они, отойдя, любуются результатом своего труда.

– Я вернусь завтра, чтобы присутствовать на первом обжиге внутри этой штуковины. Постарайся довести температуру до необходимого уровня.

– Печь получилась не очень-то красивой, – признает Тильда. – Но, думаю, работать будет как надо.

Она поворачивается к Дилану, и на ее лице расцветает улыбка – искренняя и непроизвольная реакция на их достижение.

– Спасибо тебе за помощь.

– Это того стоило, раз я вижу, что ты стала выглядеть более счастливой.

Тильде становится неловко.

– Прости, что… нынче утром я вела себя ужасно.

– Да нет.

– Я бы предложила тебе поужинать, но у меня на кухне нет никакой стоящей еды. Дядя покормит тебя лучше.

– Уверен, на кухне есть хоть что-то. К тому же мне нравятся трудные задачи. Годы, проведенные на краю света, когда надо было варганить еду из того, что попадалось под руку, научили меня кое-чему.

– Только не говори, что в свободное время ты еще и завзятый кулинар.

– Я уверен, что смогу состряпать ужин из каких угодно продуктов, купленных в местном деревенском магазине.

Тильда смеется.

– Я первый раз вижу, как ты смеешься. Это… прекрасно.

– Я начинаю зябнуть, давай пойдем в дом.

Дилан смотрит, как она идет к черному ходу коттеджа, потом спрашивает:

– А ты не боишься жить здесь одна?

Она останавливается посреди дорожки и отвечает, не поворачивая головы:

– Нет. Конечно, нет. Просто иногда у меня шалят нервы. Иногда.

– Я мог бы остаться сегодня на ночь, – тихо говорит он. – Если ты хочешь.

Какое-то время Тильда молчит, пытаясь разобраться в хаосе мыслей и чувств. И, наконец, признается:

– Да, мне бы этого хотелось.

И идет дальше, к двери на кухню.